Малышка Мелани

Глава 1, в которой солнечные зайчики

Кубики льда сказочными алмазами громоздились в прозрачной миске. Ряды промытых стаканов, никелированные детали кофеварки, разноцветные бутылки на полках за спиной буфетчицы, часики на ее руке — все служило радостными трамплинами для солнечных лучей. Они скользили, преломлялись, разбивались, отскакивали радужными брызгами, и буфетчица невольно прищурила глаза, зачерпывая сияющим ковшичком щедрую порцию ледяных бриллиантов, усмехнулась ведомым ей одной мыслям и, продолжая улыбаться, отправила сокровища в кувшин с прозрачно-лимонным напитком. Кувшин сразу ожил — солнечные зайчики прекрасно чувствовали себя в лимонадных глубинах. Официант поставил его на поднос, потеснив серебристые креманки с мороженым, добавил светящиеся от чистоты стаканы и понес через распахнутые двери кафе к столикам на улице. Путешествие кувшина, креманок и стеклянных стаканов под открытое небо привело зайчиков в восторг: они запрыгали от кувшина к окнам кафе, отразившись от них — к окнам и блестящим спинам проезжавших мимо машин, от машин — на лица прохожих, а самый проворный умудрился скользнуть по поверхности моего кофе.

Я торопливо сделала глоток — ясно же, от визита солнечного зайчика кофе непременно стал вкуснее — и подумала, как хорошо, что я не заказала себе каппуччино: пышная пенка вряд ли бы смогла заинтересовать солнечного шалунишку, а вот маслянисто-коричневый глянец кофе по-турецки — то, что надо. Замечательно. Глоток, еще один. Нет, я не буду торопиться, пять минут не решат ничего. Я вернула недопитую чашку на столик, блаженно вытянула ноги и, прикрыв глаза, подставила солнцу лицо.

Чудесный день! День чистого неба и сплошного света. А самое главное — в моей сумке лежит мой готовый роман. Мой роман! Мой десятый роман! Написать десять романов — это ведь что-то значит? Значит что? Я — настоящая, профессиональная писательница! Да! И это здорово! Пять лет полунищенского творчества-затворничества были не зря!

И, как положено настоящей писательнице, сижу и наслаждаюсь жизнью в парижском кафе. Через несколько минут допью кофе, встану и отнесу роман в редакцию. И очень удачно, что я сдам рукопись сегодня — естественно, не рукопись, а распечатку и дискету, — потому что тогда я через две недели получу гонорар и, соответственно, будет на что жить, пока я напишу следующий — одиннадцатый! — роман.

Денег в моем портмоне должно хватить на эти две недели. И как удачно, что все еще не развалился принтер и картридж заявил о своей кончине как раз на последней странице — некоторые строки получились не очень четко, но я подправила авторучкой. Так что деньги, скопленные на новые печатные принадлежности, остались целы — они лежат в письменном столе, — и это так приятно: знать, что у тебя еще есть деньги, кроме тех, что в портмоне. Но самое главное: пока я полночи воевала с принтером, в моей голове сам собой сложился новый сюжет, поэтому ничто не помешает мне завтра засесть за новый роман прямо с утра.

Сюжет просто замечательный. Два друга, два бравых кавалера в камзолах и париках — действие романа происходит в восемнадцатом веке — влюблены. Пьер де Бельи — в героиню, например Мари, дочку бессердечного барона, который хочет выдать ее за старого противного маркиза-царедворца, а Поль де Арну — в некую графиню, соединению с которой тоже препятствуют некоторые обстоятельства. У кавалеров нет иного выхода, как тайно и романтически под покровом ночи увезти своих возлюбленных. Поль настаивает, чтобы первой похитить именно его пассию, а затем — Мари. Он будет ждать там-то и там-то, а Пьер тем временем, не вызывая ни в ком подозрений, должен встретиться с графиней у дуба и доставить ее в условленное место. Пьер приходит к дубу, и вдруг выясняется, что графиня — вовсе не девушка, а лошадь невероятных кровей и статей по кличке Графиня! Понятно, Пьер оскорблен — он шевалье, а не конокрад. Друзья ссорятся, в результате чего героине, так и не дождавшейся под другим дубом своего ненаглядного, приходится бежать из дому самостоятельно, в мужском платье, потому что иначе наутро ее обвенчают со старым графом.

На поиски Мари отправляются все — не только Пьер и старый обманутый граф, но и любитель лошадей Поль. Между прочим, по долгу службы — оказывается, что Мари, покидая родительский кров, положила свои драгоценности в первую попавшуюся шкатулку и вместе со шкатулкой унесла письмо, хранившееся в потайном ящичке. В письме заключен некий государственный секрет, а Поль, ни много ни мало, служит по департаменту, так сказать, госбезопасности. Все переживают массу невероятных, страшных, опасных, пикантных и курьезных приключений. В результате, естественно, заговор раскрыт, Мари с Пьером идут под венец, а Поль женится на единственной дочери противного царедворца, конечно же она — хозяйка Графини.

Все мои романы всегда заканчиваются свадьбой, которая предполагает дальнейшую безмятежную семейную жизнь наконец-то соединившихся возлюбленных, потому что я пишу дамские любовные романы. Конечно, бывают и мужские лав-стори, но там герои расстаются. Это в лучшем случае, но чаще героиня обязательно умирает. Понятно, так удобнее — герой опять свободен и можно писать продолжения с новыми угасающими героинями до бесконечности. Или в мир иной отправляются оба, даже у классиков, например, Ромео и Джульетта.

Ладно, оставим классиков в покое, я не в той весовой категории, чтобы судить, но лично мне очень жалко убивать своих героев. Даже самых плохих. Я ведь придумала их сама, так сказать «родила». Они мои дети. Как же я убью собственных детей? И потом, положа руку на сердце я совершенно не хочу «рожать» отъявленных мерзавцев. И вообще, совершеннейших негодяев на свете не бывает. Нет, бывают, конечно, но ведь все-таки не в таких количествах, как на страницах романов и в кино.

А счастливая семейная жизнь после свадьбы? Бывает? Вы сами-то, мадам писательница, так уж безмерно и безмятежно счастливы в браке? И вы никогда не убивали собственных детей?

Я вздрогнула и открыла глаза. Небо сияло голубизной, солнечные зайчики весело выскакивали из всех мало-мальски зеркальных поверхностей, официант нес куда-то новую порцию лимонада с бриллиантовыми кубиками, блестящие креманки с разноцветными горками мороженого, на подносе позвякивали и переливались стаканы… Он вдруг встретился со мной глазами и, улыбаясь, предложил на ходу:

— Еще кофе, мадам? Или мороженого? Сегодня очень жарко для кофе.

— Да, очень жарко, — кашлянув, согласилась я.

От вопросов про семейное счастье и убийство детей перехватило в горле. Причем там, в моих мыслях, их задал голос Нестора Мориньяка — популярного автора детективов и моего все еще мужа. В последнее время мы общаемся в основном по телефону, ничего странного, что он для меня превратился в бесплотный голос.

— Лучше все-таки принесите мне еще кофе, мсье, — попросила я официанта и, чтобы сделать ему приятное, добавила: — Очень удачный сегодня, как никогда.

— У нас всегда удачный кофе, мадам, — дружелюбно возразил тот и с полным подносом застрял возле моего столика. — Просто вы забыли. Редко заглядываете, мадам.

— Я бываю у вас раз в два месяца. — Действительно, перед тем как расстаться с рукописью — сложный момент, — я выпиваю чашку кофе в этом кафе напротив издательства и только потом иду в здание. — Неужели вы меня помните, мсье? — не поверила я.

— Блондинку трудно забыть, мадам. — Официант кокетливо изогнул бровь. Забавный парень, лет на десять моложе меня. — Имей я замок, обязательно пригласил бы вас на выходные.

— Так все дело в замке?

— Конечно, мадам.

В моей сумке завякал мобильник. Она лежала на соседнем стуле. Терпеть не могу пакетов, поэтому для того, чтобы отнести рукопись в редакцию, я всегда пользуюсь большой старой полуспортивной сумкой.

— Извините. — Я полезла в сумку. — И вы уверены, что я бы согласилась?

— Вы тоже уверены, мадам, — шепотом произнес он, лукаво подмигнул и поволок свой поднос дальше.

Вытащить мобильник из-под рукописи с самого дна сразу не удалось. Я переложила сумку на колени и только тогда извлекла вопящего малютку. Я раскрыла аппаратик, сказала:

— Слушаю, — и, вешая сумку на спинку своего стула, машинально проследила, как официант подошел к столику, за которым сидел молодой красный от жары толстяк и хорошенькая девчушка лет пяти.

— Переключи телевизор на канал «Культюр», — потребовал живой голос мужа. — Там повтор интервью, которое я давал им в субботу.

— Нестор, я не дома, — терпеливо объяснила я, невольно рассматривая толстяка и девочку.

Конечно же очаровательное существо с картинки — его дочка: те же круглые выпуклые глаза, такой же вздернутый носик, но изящный, а не картошка, как у папы.

— Не дома? — удивился Нестор. — Нет, ты только посмотри, Надин! Какие мерзавцы! Обязательно надо было посадить меня так, чтобы была видна их дурацкая пудра!

Отец и дочка смотрели друг на друга одинаковыми влюбленными глазами, девочка болтала без умолку, и даже мне было слышно, как она повторяла через слово: «Папочка, папочка»!

— Нестор, ты звонишь мне на мобильный! Я в кафе!

— Ну и что? В любом кафе есть телевизор. Пусть переключат на «Культюр»! Ты же не видела это мое интервью! А я в новом смокинге! Помнишь, ты еще говорила, что не стоит покупать белый, а я купил!

Девчушка кормила своего папочку мороженым с ложки. А папочка тем же манером потчевал ее.

Оба были совершенно счастливы. Если бы я тогда не поддалась на уговоры Нестора и не сделала аборт, то сейчас у меня была бы такая девочка, думала я, а муж продолжал рассуждать, что белый смокинг — это очень благородно и что он в нем вовсе не похож на официанта! Тогда, десять с лишним лет назад… Значит, моя девочка была бы старше этой малышки. Ну да, ей было бы почти десять…

— Я бы сказал, что скорее похож на Бонда, — рассуждал Нестор. — В смысле, на Джеймса Бонда в исполнении…

А я убила, да именно убила, такую вот девчушку, такую вот маленькую радость… А теперь проповедаю, дескать, как постыдно убивать вымышленных героев в романах! А сама убила, вернее заказала убийство профессионалу — гинекологу…

— Нестор, я пью кофе на улице. И очень спешу. Если я сегодня не сдам рукопись, то не попаду в ведомость на оплату этого месяца, и придется ждать еще…

— Глупости! Сейчас одиннадцать утра! Успеешь! Да ни в одной редакции в такое время никого нет! Потому ты и пьешь кофе в том кафе напротив, поджидая, когда к дверям издательства подойдет твоя редакторша. Да? Я угадал?

Я не спорила.

— Угадал, угадал.

А девчушка тем временем нежно вытирала платком перепачканную мороженым широкую физиономию своего папочки и заодно — блестящую от пота родительскую грудь под расстегнутым воротничком рубашки. У ее папочки не было шеи — круглая стриженая голова и красные щеки сразу же переходили в грудь и плечи…

— Конечно, я всегда угадываю. Элементарно, Ватсон!

— Нестор, давай, я позвоню тебе вечером, часи…

— Слушай, Надин, а как иначе сказать: кайфовать, тащиться, балдеть? Ну, в смысле, что он, когда ее…

— Наслаждаться.

Только вряд ли Нестор стал бы наслаждаться от общения с ребенком. Его же раздражает любой шум, мешающий драгоценному творчеству, — хоть пылесос, хоть стиральная машина. А тут ребенок…

— Наслаждаться? Наслаждаться… На-слаж-даться… Нет, не в том смысле! Ты вечно думаешь о сексе! Я говорю о том, что он балдеет, когда ее видит!

— Он теряет голову от ее вида, — рассеянно предложила я еще один вариант; солнечные блики играли в кудрях девочки.

— Он теряет голову от ее вида… Нет, Надин, это не то! Ты же понимаешь, что это совсем не то! Он энергичный человек, владелец компании. Он не может терять голову! Он не какой-нибудь твой напудренный маркиз в панталонах!

— Да, я поняла…

Мне бы все равно пришлось уйти и воспитывать ребенка одной, и этих моих десяти романов, из которых, даже по мнению Нестора, два шедевра, естественно, тогда бы не было. Какое уж творчество с младенцем…

— Ну-ну! Надин! — напомнил о своем существовании Нестор. — Энергичный человек, владелец компании…

Я с завистью смотрела на счастливых папу и дочку, совершенно поглощенных друг другом среди этого сияющего дня, среди игривых солнечных зайчиков. Выходит, я променяла такую вот девчушку на десяток тонких книжонок, которые прочитают где-нибудь в метро и выкинут в урну.

— Ну же, Надин! Ну давай, покрути извилинами! Ты что там, уснула?

— Напудренный герой в смокинге дает интервью в прямом эфире! — с раздражением выпалила я, очень отчетливо представляя, как летят в урну не только мои книжки, но и шедевральные детективы мэтра Мориньяка.

Официант тем временем принес мне новую чашку кофе и, заговорщицки подмигивая, прошептал:

— Замок!

Я вежливо улыбнулась в ответ и покивала, мол, хорошая шутка, но вы же видите, я разговариваю по телефону, так что уходите, не мешайте. На самом деле я бы с большим удовольствием поболтала с этим кокетливым парнем, чем продолжать пустопорожнее общение с Нестором, но официант загородил от меня папу и дочку, а мне так хотелось еще чуть-чуть понаблюдать за счастливыми людьми.

— Ты включила телевизор? Умница! Ну и? Как тебе мэтр Мориньяк? А? Белый смокинг и седина — идеальное сочетание! Да все женщины Франции…

— Балдеют, тащутся, кайфуют от его вида!

Официант хмыкнул по-свойски и ушел, блеснув подносом. Девочка и папочка тянули лимонад через соломинки из одного стакана и все так же с обожанием смотрели друг другу в глаза. А на стакане играли зайчики.

— Вот видишь, слово «наслаждаться» тут тоже не подходит. И женщины Франции вряд ли теряют голову, увидев меня. Чтобы описать такое состояние, нужно какое-то другое слово. Только литературное, Надин. Мой герой — эстет, по большому счету жаргон для передачи его мыслей не уместен.

— Очень рада, что эстет. Все, все, Нестор, поговорим потом. — Я решительно отключила мужа, залпом проглотила вторую чашку кофе и набрала номер редакции.

Там меня уже ждали. Я сложила мобильник и, не в силах отвести взгляда от девчушки, которая сейчас неумелыми пальчиками старательно застегивала папину рубашку, потянулась к сумке рукой с мобильным: убрать телефон и достать портмоне, чтобы расплатиться с официантом.

Но рука скользнула в пустоту. Я повернула голову. Ни малейшего намека на мою сумку!