Мама и нейтронная бомба

Сто тридцать два яйца,

проколотых личной иголкой дуче

и выпитых им для смазки

голосовых связок,

в маленькой траттории

сохраняются религиозно

как самое белоснежное,

оставленное фашизмом.

Каменный профиль дуче

рядом высечен в скалах.

Профиль взрывали-взрывали,

да только чуть нос повредили.

В яйцах фашистские знаки,

словно змееныши скрыты,

и надписи прямо на стены

из скорлупы выползают:

«Мы сына назвали Бенито… —

Джузеппе с Терезой из Пизы».

«Да здравствует дуче! —

Марчелло семнадцати лет из Навоны»,

«Гордимся, что жили в эпоху

великого человека

и с именем этим сражались… —

Неапольские ветераны».

Какая проклятая глупость

в любви к фальшивым великим!

Великих диктаторов нет.

Зачем на их профили тратить скалы!

А я называю великой

мою белорусскую бабку Ганну,

которая была диктатором

только гусей и куриц.

Это летит не ангел

над шоссе Перуджа — Ассизи:

это летит,

облака загребая рукавами,

старенькая кожанка мамы

с кусочком утреннего солнца

в дырке от мопровского значка,

а на руках участников марша мира

качается не деревянная богоматерь,

а бабка Ганна из партизанского Полесья

с мопровскими значками ожогов

на высохшей желтой груди.

Бабку Ганну несут подростки с фабрики «Перуджина»,

где они,

как скульпторы,

шлепают до глыбам теплого шоколада,

и бабка Ганна их спрашивает:

«А можете зробить

петушков на палочке для усих моих унуков?»

Бабку Ганну несут рабочие с фабрики «Понти»,

сотни раз обвившие шар земной

золотыми нитями спагетти,

а бабка Ганна им пальцем грозит:

«У Хомичах наших

я шо-то такой вермишели не сустракала…»

Бабку Ганну несут студенты университета Перуджи,

изучающие Кафку,

структуру молекул

и кварки,

а бабка Ганна знает не Кафку,

а лишь огородную кадку

и про кварки, наверно, думает,

что это шкварки.

Бабку Ганну несут

и Толстой

и Ганди,

и превращается непротивление —

в сопротивленье.

Бабку Ганну несёт Иисус

в пробитых гвоздями ладонях,

и она его раны,

шепча,

заговаривает по-полесски.

Бабка Ганна покачивается

над людьми и веками

в руках Эйнштейна

и Нильса Бора

и страшный атомный гриб

не хочет

класть в свою ивовую корзину.

А за бабкой Ганной ползут по планете

её белые,

черные,

желтые

и шоколадные внуки,

и каждый сжимает в руках

картофелину земного шара,

и бабке Ганне кажется,

что все они —

Явтушенки.

А у поворота шоссе Перуджа — Ассизи

стоит газетный киоск

с Рижского вокзала,

где мама продаёт

послезавтрашние газеты,

в которых напечатано,

что отныне и навсегда

отменяется война.