Маргарет Тэтчер

Искренность и маска: один день из жизни британской пенсионерки (22 мая 2001 года) Вместо эпилога

«Полный итог моей политической деятельности будет подведен только на Страшном Суде. Эта мысль меня смущает, волнует и тревожит»…

Маргарет дописывала второй том своих воспоминаний. Но не перед историей, не перед «мировым сообществом», не перед призрачным «будущим» или даже собственной совестью она должна была отвечать. Спрашивать ее будет сам Бог — как она понимала его. А в ее представлении это есть некто похожий на ее собственного отца, строгий, взыскательный, сам безупречный и не оставляющий пространства для маневра. От него не спрячешься — ни за возвышенными речами, ни за макияжем, ни за искусственной улыбкой. Он положит на одну чашу весов все твои честно заработанные баллы, а на другую — все остальные, где тебе повезло, где ты подсмотрела, где поленилась, где выехала за чужой счет.

И полетят туда, в одну корзину, детские хитрости, юношеские соблазны, амбиции молодости, ошибки зрелости, стариковские придирки; и чрезмерная требовательность к окружающим, и непомерное политическое честолюбие, и циничная расчетливость, и несдержанные эмоции. И жертвы Фолклендов, и голодавшие в знак протеста против ее политики шахтеры, и показательно жесткие суды над членами ИРА, и борьба с трейд-юнионами, кстати. Перевесят ли тогда обеспеченный ею Великобритании за десять лет работы прирост реального ВВП на 23,3 %, сокращение безработицы на 33,3 %, улучшение системы социальной защиты на 31,8 %, правопорядка и безопасности на 53,3 %, медицинского обслуживания на треть от начального… Будет ли тогда важно, что при ее премьерстве обычный средний британец смог объективно жить лучше, чем до него: стал собственником жилья, получил возможность вести бизнес, дать приличное образование своим детям?

А как же падение СССР и Берлинской стены, крушение коммунистической системы, всеобщее глобальное разочарование в этих марксистских галлюцинациях — разве этого не оценят на будущем Суде? Какова была ее роль в этом, каков процентный вклад? Скольких людей она сделала счастливыми, а скольких — несчастными? Был ли счастлив с ней ее муж? А дети — могла ли она сделать для них больше? Да, и чуть не забыла: была ли счастлива она сама?

Вот ее сын Марк, менеджер ее книги и главный переговорщик с издателями, сидит у окна. Поймет ли он, мужчина в полном расцвете сил — а сейчас Мэгги все люди моложе 60 казались чуть ли ни детьми — что сверлит ее ум и о чем ноет ее сердце?

Как думать о будущем, которого у нее нет? И нет с того самого злополучного ноября 1990 года, когда она, 65-летняя, достаточно здоровая женщина, деятельность которой напоминала работу разогнанной турбины, вдруг была вынуждена остановиться. Тогда она восприняла ситуацию, сложившуюся в собственной партии, как заговор — ведь ей пришлось заявить о добровольном сложении с себя полномочий во имя… Во имя чего? Во имя мира в партии консерваторов, которой она была неизменно предана, но которая ее предала? Во имя спокойствия в стране, для которой она сделала так много, и народ которой, имея короткую память, то восторгался ею, то ненавидел, при этом не понимая ни ее мотивов, ни решений, ни последствий? Во имя репутации, сохранения чувства собственного достоинства и ухода — а он ожидает всякого политика, которому не повезет умереть за рабочим столом — с гордо поднятой головой? А может те, кто выбил ее из седла десять лет назад, сами того не понимая, оказали ей услугу?

Ее книга — написана, лекции — прочитаны, благотворительный фонд ее имени — работает. Что ей делать теперь — жить на роялти, выбирая плитку для очередной ванной комнаты в этом старом доме в модной Белгравии? Смотреть фотографии внуков и искать в их лицах черты, которые она когда-то рассматривала у себя, в зеркале родного дома в Грэнтэме?

В последнее время она стала все чаще забывать детали, а события разных лет стали смешиваться в ее воображении. Маргарет искренне надеялась, что пока это заметно лишь ей одной. Вот и сейчас ей казалось, что нужно куда-то ехать, но она никак не могла вспомнить, куда именно и зачем… Или нет? Или завтра? Или она уже была там, да забыла? Маргарет с усилием провела пальцами по лбу, у корней когда-то пышных волос, и вниз, ощутив сухую кожу каждой морщины…

Открылась дверь, и в комнату вошла Кэрол. Она была одета в синий брючный костюм и белую блузку.

— Мама! Нам выходить меньше чем через час, а ты еще не одета!

— Да-да, дорогая! Я заканчивала последнюю главу, вот и задумалась — на правильной ли ноте я остановилась или еще что-то забыла… Да, это все. Марк! Отдавай рукопись на перепечатку, а затем на корректуру и в издательство. Если будут попытки заставить меня что-то принципиально поменять — ты знаешь, как с ними разговаривать.

Маргарет тараторила, обращаясь к сыну, чтобы не обсуждать с дочерью вопрос о том, куда же она должна ехать.

— Как думаешь, что мне надеть? — обронила она как бы походя.

— Ты же еще вчера решила, что поедешь в бордовом платье с серыми вставками, серых туфлях и шляпе. Все уже выглажено и ждет тебя в гардеробной… Помочь тебе? — спросила Кэрол, пристально посмотрев на мать.

— Да, буду благодарна, если ты найдешь и застегнешь мне бусы, — ответила Маргарет.

— Какие именно? — поинтересовалась у нее дочь, доставая коробку с украшениями.

— Как какие? Разумеется, мой счастливый жемчуг! — ответила Мэгги.

Сидя в машине, Маргарет внимательно рассматривала дорожные знаки и читала названия мест, которые они проезжали. Она надеялась, что увидит хоть какую-то подсказку о том, куда они едут и зачем. Когда они въехали в Плимут, в глаза ей бросился два огромных плаката, размещенные рядом: на одном из них был анонс собрания Консервативной партии, а на другом — анонс нового фильма. Маргарет бросила незаметный взгляд на часы — да, дата на них совпала с датой на первом плакате, а часовая стрелка подбиралась ко времени, на которое было назначено собрание.

«Ну, слава Богу, хоть с этим разобрались», — подумала она. Теперь все просто: агитирую за Иана Дункана Смита — уши бы мои не слышали вовек этого имени, — называю его лидером партии и призываю голосовать за него всех тех, кто еще помнит и уважает меня. Но для начала нужно что-то сказать всей этой толпе — что-то такое, чтобы люди не думали, что разговаривают с бронзовым памятником…

Маргарет вышла, опираясь на руку Дэниса. В последние месяцы он сдал, хотя держался молодцом и, как всегда, был внимательным мужем и истинным джентльменом.

— Какое счастье, что когда мы с тобой начали стареть, я получила право ходить, опираясь на твою руку, — шепнула Мэгги мужу.

— Все равно, даже когда мы идем рядом, я знаю, где мое место. Оно всегда будет на три шага позади тебя — как у принца-консорта, — пошутил Дэнис.

— В такие времена живем, в такие времена… И ты, и бедняга принц Филипп знали, с какими женами они связываются, — парировала жена, похлопав по руке.

— С той лишь разницей, что он женился на готовой принцессе, а я — на девушке из семьи бакалейщика, хоть и с дипломом химика, — подколол он ее шепотом.

Но Маргарет почти не обратила внимания — она услышала свое имя и последовавшие за ним громкие аплодисменты.

«Пустая трибуна, вопросительный взгляд ведущего… Кажется, мой выход», — сделала вывод она и решительно прошествовала к месту выступающего. Поправив микрофон и привычно обведя взглядом зал, она заговорила.

— Когда я ехала сюда, моя машина проехала мимо двух огромных плакатов. На одном из них был анонс сегодняшнего мероприятия, а на втором — реклама фильма, идущего в местном кинотеатре, — Мэгги сделала театральную паузу и набрала теплый майский воздух. — Я поняла, как сильно вы ждете моего выступления, прочитав надпись «Мумия возвращается».

Дальнейшие ее слова утонули в общем веселом хохоте.

«Кажется, именно сегодня Иан Дункан Смит победил Кеннета Кларка в борьбе за партийное лидерство. Правда, будучи болваном, он не поймет, кто ему в этом помог», — подумала Маргарет, дежурно улыбаясь разноцветной шумной толпе.