Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

Послесловие[917]

Едва книга, которую вы только что прочли, вышла из печати, как предположение, выдвинутое на ее последних страницах («начало перемен?»), резко опровергли выход крупнобюджетного фильма[918] и вал публикаций, посвященных королеве Марго, то есть самая мощная попытка реактивации мифа, какую только знал XX век. Однако тогда же, а еще более в последующие годы новые исследования о Маргарите де Валуа подтвердили, что у сообщества исследователей эта женщина вернулась в милость, и завершение их работ стало самым значительным с середины XIX в. обновлением массива данных о ней. Поэтому через двенадцать лет после публикации этого исследования особенно интересно оценить результаты развития в новых направлениях — и еще раз убедиться, что в посмертной жизни этого персонажа глобальный политический и идеологический контекст имеет определяющее значение.

Начнем с мифа. Его отнюдь не бросили на произвол судьбы (обрекавшей его на постепенный упадок), а откровенно раздули заново в 1993 г., том самом году, когда вышло это издание [первое издание настоящей книги], — в связи с началом съемок «Королевы Марго» и первыми публикациями, сопровождавшими их, а особенно в 1994 г., когда фильм вышел на экран и был поддержан массовым выпуском текстов, посвященных главной героине. Анонсированный за несколько лет до выхода, поставленный именитым режиссером (Патрисом Шеро) с участием нескольких самых прославленных французских и европейских актеров (Изабели Аджани, Даниэля Отёя, Вирны Лизи), получивший соответствующее освещение в прессе и рекламную кампанию, почти беспрецедентную в истории французского кинематографа, фильм был выпущен в связи с Каннским фестивалем и стал одним из самых громких культурных событий года. Что касается культурной продукции, так или иначе соотнесенной с этим событием, то в нее вошли составные части фильма (сценарий, саундтрек, рекламные ролики), а также роман Дюма (не менее двенадцати переизданий, в том числе одиннадцать полнотекстовых), биографии королевы (три новых) и ее собственные тексты (карманное издание «Мемуаров»). Такой массированный огонь явственно показывает, что культура стала промышленностью и что промышленники очень рассчитывали на славную Марго. Однако эти безумные усилия не принесли ожидаемых результатов. Никакой маргомании не возникло, и фильм так и не окупился за полгода после его выхода.

Несомненно, у этого полупровала много причин. Несмотря на сверкание декораций и талант актеров, несмотря на вложенные средства, эта постановка, рассчитанная на то, чтобы привлечь все слои публики, по-настоящему не удовлетворила никого. Эстетическая и политическая позиция Шеро (добиться «шума и ярости», достойных шекспировской драматургии, увидеть Варфоломеевскую ночь через призму холокоста) значительно повредила исторической внятности этого эпизода, и обилие обнаженных тел не компенсировало недостаточного понимания французской истории. Широкая публика, которую теперь одну и признают по-настоящему «сведущей» в биографии Марго, потому что по-прежнему пичкают «Историями любви в истории Франции» Бретона (шесть переизданий с 1968 по 1991 г.), едва ли могла тут что-то понять; искушенную публику, которая к «костюмным фильмам» относится с недоверием, эта скандальная сага не заинтересовала. Кстати, изменения, внесенные в сюжет (почти полное исчезновение Шарлотты де Сов, сокращение роли Марго, значимость, приданная Генриху III, который в романе 1845 г. блистал отсутствием), как и полная измена политическому «мессиджу» Дюма (а именно превращение его молодого супермена Генриха Наваррского в сорокалетнего запуганного селянина) неизбежно смущали почитателей романиста, пока тоже очень многочисленных (восемь переизданий «Королевы Марго» с 1968 по 1992 г., не считая других произведений). И напротив, воссоздание других представлений Дюма, очень важных для него, но совершенно устаревших к концу XX в. (вырождение рода Валуа как нечто само собой разумеющееся, более развратные, чем когда-либо, принцессы), могло только разочаровать просвещенную публику, теперь сильно расширившуюся, которую привлекают новые исторические подходы и которая, в частности, высоко оценила «Историю женщин в Европе»[919].

Профессиональная кинокритика, интересующаяся только вопросами формы, не сочла нужным прояснить эти разнообразные искажения (впрочем, она их, конечно, и не заметила)[920] и поэтому не смогла устроить ни малейшей дискуссии (которая, возможно, повлияла бы на восприятие фильма), так что неудовлетворенным зрителям оставалось лишь обращаться к книгам. Чтение романа Дюма, если кого-то не отпугивал объем в шестьсот-семьсот страниц, могло, конечно, заставить задуматься — но не объясняло, что вызвало такой бум в конце XX в. издание «Мемуаров» королевы, если кто-то и обнаруживал, что она их написала, никоим образом не предлагало ему нового взгляда на сюжет: для маленького тулузского издательства издание подготовила Сильви Розенкер, переводчица с английского, видимо, столь же мало сведущая в тонкостях французского языка, как и в тонкостях истории XVI в., текст изобилует орфографическими ошибками (хоть и модернизирован), ему предпосланы две заметки, предельно краткие и тем не менее полные ошибок и мифических данных, он содержит примечания, небольшие, но не всегда точные, и завершается кратким послесловием на основе настоящего исследования — к счастью, не упомянутого!

Для жизнеописаний характерны те же невзыскательный вкус и посредственное качество. Андре Кастело, популярному биографу, который с начала шестидесятых годов проявил интерес ко всем великим мужам и знаменитым женщинам, какие только есть в истории Франции, до тех пор не приходило в голову обратиться к образу последней из Валуа, но в 1993 г. он издал «Королеву Марго» в духе прочих своих произведений. Жан Кастаред, любитель истории из Гаскони, который уже был автором «Габриэли д'Эстре, или страсти короля», а позже выпустит «Сентиментальную географию Аквитании», в свою очередь в том же 1993 г. предложил размышления сходного разлива в книге «Тройная жизнь королевы Марго: любовница, заговорщица, писательница». От этих книг, в которых расчет на невзыскательного читателя бросается в глаза и которые ничуть не отклоняются от колеи, проложенной за последние пятьдесят лет, ничего нового и не ждали. Ничего нового нет и в переиздании исследования Хью Росса Уильямсона (ум. 1978), вышедшего на английском языке в 1973 г. под названием «Catherine de' Medici», изданного в 1979 г. на французском под тем же заголовком («Cathérine de Médicis») и тем не менее теперь переименованного в «Екатерину Медичи, мать трех королей Франции и королевы Марго». Зато чего-то нового и серьезного можно было ждать от «Маргариты де Валуа» авторства Жанин Гаррисон, специалиста, известной исследованиями о протестантах XVI в. и о Варфоломеевской ночи. Но ничего этого не нашлось, и хуже того: в ее работе, созданной на основе биографии Марьежоля и исследования, которое вы только что прочли, нагромождены неточности, противоречия, ошибки и даже «сомнительные намеки» — на все это указал Филипп-Жан Катенши в «Монд де ливр» от 3 июня 1994 г., а потом их проанализировал Дени Крузе, другой специалист по последним Валуа, в исследовании под выразительным названием «Караван перлов: критические замечания по поводу "дамы с верблюдами"».

Тем не менее весь остаток года эти книги продавались в тысячах экземпляров, а книга Андре Кастело в 1994 г. была переиздана. Ведь настоящее издание, не очень замеченное по выходе, но ставшее редкостью в книжных магазинах после открытия фестиваля (в результате нескольких интервью, а также четырех похвальных строк в упомянутой статье в «Монд де ливр»), вновь стало доступным лишь через добрых полгода, то есть когда весь ажиотаж спал. А тем временем главные выводы из него были изложены в двух статьях: одна послужила послесловием к изданию «Королевы Марго» в серии «Карманная книга», другая вышла в журнале «Эколь де леттр», очень популярном у преподавателей коллежей и лицеев. Зато в Италии великий издательский дом «Мондадори» выбрал именно настоящую книгу, чтобы приурочить ее издание к выходу фильма на экраны своей страны осенью 1994 г.; связывая историю и легенду о женщине, остававшейся «дочерью Медичи», эта книга несколько недель входила в число десяти самых продаваемых книг сезона[921].

Таким образом, среди факторов, из-за которых попытка оживления мифа во Франции потерпела неудачу, открытая полемика с ним и анализ роли, какую он играл во французском обществе с середины XIX в., похоже, были достаточно второстепенными. О том, что случилась неудача, можно судить, помимо упомянутых выше скромных результатов [проката фильма], и по тому, что выражение «королева Марго» в заголовках последующих публикаций сделалось редким. Среди тех, где оно все-таки есть, можно назвать два исторических романа: «Нерак, ренессансный город: король Анри, королева Марго, министр Сюлли» Жана Амедея-Собиона (Jean Amédée-Saubion, Nèrac, ville Renaissance: 1556–1558: le roi Henri, la reine Margot, le ministre Sully, Nérac, Gascogne au coeur, 1995) и «Романы королевы Марго: любовники, принесенные в жертву» Жослин Годар (Jocelyne Godard, Les amours de la reine Margot: les amants sacrifiés, Paris, le Sémaphore, 2003). Третье и последнее произведение более неожиданно: это работа Робера Мюшембле, специалиста по истории нового времени и, в частности, по колдовству, под броским названием «Страсти женщин во времена королевы Марго» (Robert Muchembled, Passions de femmes au temps de la reine Margot: 1553–1615, Paris, Seuil, 2003), посвященная наказаниям за женские преступления и проступки в XVI и XVII вв. Не очень понятно, как при раскрытии такой темы может помочь образ королевы. Впрочем, речь о ней почти и не заходит, не считая разбросанных тут и там выражений типа «во времена королевы Марго», «век Марго» и т. д., а также первой главы, названной «Неукротимая Марго» — краткого пересказа доступных биографий, сделанного в насмешливом тоне, который напоминает тон псевдо-исследований середины XX века. Историк, который главе об изнасиловании и о смертной казни за детоубийство дал название «К несчастью для дам», несомненно, не смог устоять перед искушением сделать очередной «сомнительный намек»: разве Маргарита де Валуа не была олицетворением женщин-преступниц — ведь она обманывала мужа, возможно, делала аборты и даже приносила в жертву любовников? Во всяком случае, стремление вновь попрочней связать образ королевы с ее мифом явно ощущается во всем труде, ведь ее постоянно именуют прозвищем, которое придумал Дюма.

Зато на обложках других произведений, вышедших в тот же период, фигурируют настоящие имя и титул королевы: это «Две супруги и королевы в конце XVI в.: Луиза Лотарингская и Маргарита Французская» Жаклин Буше (Jacqueline Boucher, Louise de Lorraine et Marguerite de France: deux épouses et reines â la fin du XVIe siècle, Saint-Etienne, Publication de l'Université de Saint-Étienne, 1995), «Оверньское изгнание Маргариты де Валуа, королевы Марго» Мишеля Муазана (Michel Moisan, L'exil auvergnat de Marguerite de Valois: la reine Margot, Carlat-Usson, 1585–1605, Nonette [Puys-de-Dôme], Créer, 1999), «Жизнь салонов и литературная деятельность: от Маргариты де Валуа до мадам де Сталь» под редакцией Роже Маршаля (Vie des salons et activités littéraires: de Marguerite de Valois à Mme de Staël, actes du colloque de Nancy, 6–8 octobre 1999, recueillis et publ. par Roger Marchai, Nancy, Presses universitaires de Nancy, 2001). Это также наиболее общепринятое ее имя, и только это имя, стоящее на обложках изданий ее текстов, все чаще используется в последние годы. Неудивительно, если это делаю я — будь то в полном издании ее произведений, вышедших в двух томах в 1998 и 1999 гг., или в карманном издании ее прозы, появившемся в 2004 г. Более странно, когда это делает издательство «Меркюр», решившее в 2004 г. в третий раз переиздать антологию, собранную Казо в 1971 г. и вышедшую тогда под заглавием «Мемуары Маргариты де Валуа, королевы Марго», а на сей раз без прозвища; это тем примечательней, что, помимо этого различия, ни одно из неудачных решений, принятых при подготовке предыдущего издания, не было изменено в свете новейших изысканий — которые фактически его целиком осуждают[922]. Точно так же одно маленькое клермонское издательство в том же 2004 г. предпочло не упоминать кличку в своем издании «Мемуаров» королевы — текст которых, увы, перепечатан из издания Казо: Mémoires de la Reine Margot: 1561–1582; texte établi, trad. et présenté par Eric de Bussac et Pascal Dumaih, Clermont-Ferrand, Paleo, 2004. Наконец, еще одно издание — можно было бы сказать «трижды увы», потому что речь идет о «Плохо обставленном уголке спальни», — увидело свет в 2000 г. В другом маленьком издательстве, на сей раз арлезианском; это сочинение приписано «Маргарите де Валуа, королеве Франции», — Marguerite de Valois, La ruelle mal assortie, Arles, Sulliver, 2000.

Такой расцвет примечателен сам по себе, потому что подобное возвращение произведений королевы (или того, что за них приняли) в оборот наблюдается впервые с XVII в. Это, несомненно, дополнительное доказательство, что попытка реставрации мифа провалилась, ведь можно вспомнить, что его укрепление с середины XIX в. проявлялось в исчезновении ее текстов из каталогов библиотек. И, однако, приходится констатировать, что новый рост интереса к фигуре Маргариты отчасти происходит вразрез с научными достижениями, без полемики с мифом, и даже иногда воспроизводятся его элементы. Отметим, наконец, чтобы закончить разговор о последнем, что ни сценаристы фильма, ни некоторые «серьезные историки» не гнушались поступков, способствовавших распространению мифа. Шеро и Томпсон изобразили на экране публичное изнасилование Маргариты братьями, и они же показали, как принцессы Франции «в поисках мужчин» прогуливаются без эскорта по Парижу (может, по улице Сен-Дени?), а потом им задирают подолы у стены очень непрезентабельного вида. Гаррисон сделала из «дамы с верблюдами» даму, склонную к выпивке, только на основе расходов на вино в счетах ее дома. Буше уверяла — без более веских оснований, чем Буржон в восьмидесятые годы, — что «Мемуары» Маргариты явно были написаны одной из ее компаньонок.

Таким образом, часть французской элиты по-прежнему питает глухую враждебность к первой супруге Генриха IV. Зато ее миф «больше не работает» в глазах просвещенной публики, уже не считающей эту женщину воплощением «дурных качеств» ей подобных и не видящей в ней доказательство, что последних надо изгнать с публичной сцены; кстати, то же самое можно было бы продемонстрировать и в отношении Екатерины Медичи. Что касается широкой публики, она (как минимум) не оказала триумфального приема двум беллетристам, рассчитывавшим выехать на волне успеха фильма, причем, ни один крупный популярный романист в эту авантюру не ввязался.

Все это следует соотнести с переменами, которые в те же годы переживало французское общество. Действительно, начало девяностых годов стало периодом, когда в результате обнародования статистических данных по Европе о феминизации представительных собраний (по которой Франция заняла последнее место — менее 5 %) было выдвинуто требование о достижении паритета между мужчинами и женщинами, позже поддержанное всем французским обществом[923]. Феминистки, не лучше знакомые с историей Франции, чем все остальные их сограждане, и очень мало обеспокоенные, как мы видели, судьбой «знатных дам прошлого», неожиданно для себя вновь столкнулись с проблемой «французского исключения» — ведь «страна прав человека» уже некогда обратила на себя внимание тем, что дала женщинам право голоса намного позже, чем соседи. В 1993 г. на коллоквиуме «Демократия "по-французски", или Нежеланные женщины» Женевьева Фресс заявила: «Я выдвигаю гипотезу, что салический закон все еще действует»[924]. С тех пор остальные исследовательницы приняли эту гипотезу на полном серьезе[925]. Даже если большинство французов и француженок по-прежнему ничего не знает о процессе, который в конце средневековья привел к отстранению женщин от власти, ясно, что каждый и каждая сегодня отчетливо ощущают, что в этом отстранении нет ничего естественного и что оно имеет глубокие корни в истории, в которой наша страна, возможно, сыграла не лучшую роль.

Поэтому, несомненно, глубинные причины равнодушия современного французского общества к попыткам ввести в моду истории о коварных королевах и порочных принцессах можно понять. И, напротив, новым осознанием необходимости пересмотреть историю Франции через правильно подобранные очки можно объяснить, почему «вторую жизнь» получила «Аллея короля». Действительно, этот хорошо документированный и откровенно иконоборческий роман, который Франсуаза Шандернагор посвятила еще одной «паршивой овце» — мадам де Ментенон, вышедший в 1981 г. и переизданный в 1982 и 1983 гг., с 1993 по 1995 г. претерпел пять новых переизданий. Что касается Маргариты де Валуа, то за последнее десятилетие она встретила больше внимания со стороны исследователей, чем за весь прошедший век.

Так что под конец перейдем к новым познаниям, приобретенным благодаря этой активности. Прежде всего надо отметить интерес, который эта фигура вызывает в других странах. Молодой русский исследователь Владимир Шишкин посвятил ей несколько исторических работ, опубликовал неизданные тексты, хранящиеся в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге, и в настоящее время подготовил первое издание ее «Мемуаров» на русском языке[926]. В США Роберт Сили — автор монографии о Дворцовой академии, учреждении, которому покровительствовал Карл IX, — опубликовал исследование, посвященное мифу о королеве Марго, где выразил желание «вытеснить легенду»; три университетских преподавателя изучили «Мемуары» королевы и приписываемый ей текст — «Плохо обставленный уголок спальни». Кстати, именно на североамериканском континенте прошли четыре первых коллоквиума «Женщины-писательницы [французского] Старого порядка» (в 1993, 1995, 1997 и 1999 гг.), где многие исследования о Маргарите де Валуа были представлены в печать.

В самой Франции, помимо книг, упомянутых выше, в 1994 г. вышел сборник статей на основе материалов первого коллоквиума, целиком посвященного ее персоне[927], а в 1996 г. была защищена диссертация по истории на тему «Маргарита де Валуа и музыка». Кроме того, о ней было напечатано еще десятка два статей, вышедших либо в журналах, либо в сборниках материалов коллоквиумов. В конечном счете, если учитывать только исследовательские работы, посвященные королеве Маргарите, с 1993 г. вышло восемь книг и четыре десятка статей, из которых до меня дошло менее половины. Эти работы сделаны в самых разных сферах. Больше всего публикаций посвящено ее творчеству, в основном «Мемуарам». Авторы исторических исследований изучали материальные и «функциональные» аспекты жизни королевы (дом, доходы, брак), отдельные эпизоды ее биографии (аженский и оверньский периоды, развод, возвращение в Париж), место религии, философии и музыки в ее жизни, ее роль в культуре и политике, ее круг, ее дворы, ее отдельных челядинцев[928]. Некоторые работы сосредоточены непосредственно на ее личности (в том числе на формировании таковой и на связях с близкими), насколько можно о ней судить по ее текстам и политическим решениям. Немало трудов посвящено и различным аспектам восприятия ее фигуры, от репутации при жизни до экранизаций «Королевы Марго», в том числе ее образу в «Сатирическом разводе», в «Астрее» и в романе Александра Дюма. Наконец, полное критическое издание наследия королевы позволило предложить публике около десятка стихотворений, никогда не издававшихся либо не публиковавшихся с самого начала XVII в., повторно отыскать рукопись «Показания короля Наваррского» (или «Оправдательную записку»), уточнить текст «Мемуаров» с учетом имеющихся рукописей и, главное, представить во всей связности пять сотен писем, составляющих на сегодня переписку королевы; при этом было обнаружено почти сто пятьдесят неизданных документов, опознаны новые корреспонденты, датированы десятки писем и удалось увидеть целые новые грани жизни королевы.

Это значит, что описание «сочинений Маргариты», приведенное на первых страницах нижеприведенной «Библиографии», уже отчасти устарело; сведения о текстах королевы, которые имеются на сегодняшний день, есть во вступлениях к обоим томам, выпущенным издательством «Оноре Шампион». Это значит, что десятки различных ссылок на эти тексты, сделанные в примечаниях, тоже можно найти в этих томах (как и в карманной версии, изданной в 2004 г. и содержащей только прозу). Наконец, это значит, что знакомство с этими изданиями дополнит биографический рассказ и литературный анализ, содержащиеся в первой части настоящей книги.

Так, стихи королевы делают очевидными теплые отношения, которые она поддерживала со своими поэтами, а также ее собственные стратегии публикации, потому что обнаруживается, что многие стихи она вставляла в сборники своих протеже. Письма герцогам Неверским, отцу и сыну, написанные в начале и конце ее взрослой жизни, проясняют и ее политические решения — как во время заговора «недовольных», так и во время фронды принцев в 1610-е гг. Эпизод с изгнанием королевы [от двора] в 1583–1584 гг. тоже освещен во многих письмах, из которых становится понятней, почему в последующий период она никому не хотела доверять. Долгие переговоры о разводе, сведения о которых теперь можно найти в переписке между Маргаритой, ее единокровной сестрой Дианой Ангулемской, королем, его министрами и даже Габриэлью д'Эстре, показывают, какая здесь происходила необыкновенная игра в кошки-мышки с участием разных игроков, и отражают дипломатические таланты королевы. Зато, как оказалось, возвращение графства Оверньского было делом намного более деликатным, чем казалось до сих пор: на самом деле Маргарита передала свои владения Короне не в 1607 г., как считали раньше (потому что это была официальная версия), а всего за несколько дней до начала ее процесса, в 1606 г., по окончании невероятной дипломатической игры с бывшим мужем, — настолько она опасалась, как бы он не пошел на увертки под влиянием безумной страсти к Генриетте д'Антраг. О том же, как тогдашняя владелица Юссона контролировала крепости, вела вырубку леса, руководила домашними делами, прекрасное представление дают многочисленные письма, на которые издатели XIX в. не обращали внимания, мало интересуясь непрестижными адресатами и делами, которые считали банальными, притом, что в этих письмах видна рачительная хозяйка, вполне осведомленная о новейших экономических теориях.

Немало нового мы узнаем и о ее эмоциональной жизни из посланий, адресованных герцогиням де Невер и де Рец, герцогу де Бриссаку, баронессе де Фуркево — не говоря уже о ряде писем супругу последней[929], из которых видно, что на рубеже веков он активно пытался волочиться за Маргаритой и что это ее беспокоило… а потом стало смешить. Также можно понять — и это открытие огромной важности, — что королева примирилась с Генрихом III незадолго до гибели последнего и что она, несомненно, вернулась бы в Париж в конце восьмидесятых годов, если бы День баррикад полностью не изменил всю политическую ситуацию. По этому массиву писем, на три четверти написанному ею собственноручно, можно не только с уверенностью изучить ее реальную орфографию (которую издатели прошлых веков бессовестно искажали), но и оценить разнообразие ее монограмм, зачастую лучше, чем слова, отражавших истинные чувства королевы.

Итак, в начале XXI в. стало очевидным, что отношение Франции к одной из ее самых знаменитых героинь изменилось. Конечно, еще далеко до торжественной встречи после разлуки, как и до полного представления о ней или о ее влиянии. Точно так же довольно далеко до осознания, какую роль миф о королеве Марго сыграл в создании монополии мужчин на осуществление властных функций в современном обществе, и до понимания, какое место он занимает среди других мифов о «недостойных королевах», хотя уже начинают осознавать другой большой обман, сыгравший свою роль в этом процессе, — исключение женщин из школьных учебников и книг по истории Франции[930]. Но об этом уже размышляют. Если это понимание углубится, если ликвидация этой монополии продолжится, то я весьма сомневаюсь, что «королева Марго» в скором времени еще пригодится.

Элиан Вьенно, 2005