Марсель Пруст

В СТОРОНЕ ОТЦА

Адриен Пруст (1834–1903), отец Марселя Пруста, входил в число тех людей, которые во второй половине XIX века поняли, что жизнь общества может быть значительно улучшена благодаря новым научным знаниям. Основной сферой интересов этого блестящего врача стала гигиена — новаторский еще на тот момент раздел знаний, который с середины XIX века воспринимается в аспекте не только индивидуального, но и общественного здоровья. Европейский мир стремительно менялся, однако главные признаки прогресса — урбанизация, индустриализация, начинающаяся глобализация — способствовали распространению эпидемий. Лечить многие инфекционные заболевания тогда еще не умели, потому важно было просто не допустить их возникновения. Вот почему общественная гигиена занимала такое важное место во внутригосударственной и международной политике эпохи.

Эта социальная трансформация видима во взглядах Адриена Пруста, а также в самой его карьере. Необходимость контроля за распространением болезней позволила ему быстро продвинуться по служебной лестнице и даже стать известным за пределами Франции. Его «Трактат о гигиене», неоднократно переиздававшийся, можно было прочитать и на русском языке: в начале XX века он был переведен и опубликован в России. В этом учебнике описание миссии врача-гигиениста, данное Адриеном Прустом, носит почти ренессансный характер. Отец писателя, давая определение новой области знаний, пишет: «…всё, что может привести к улучшению жизни человека, к развитию его благополучия физического и духовного, его физической и умственной деятельности, становится обязательной и законной частью гигиены. Представленная таким образом, она преодолевает пределы медицины, биологии, антропологии, юриспруденции; вся мировая история объединяется для того, чтобы дать основы и стать сферой применения этой науки». Таким образом, Адриен видит свою деятельность как глобальное преобразование жизни в Европе и за ее пределами для сохранения здоровья отдельного человека и населения в целом.

Этот блестящий функционер и талантливый медик, размышлявший об изменении жизни общества в европейском и даже мировом масштабе, родился 18 марта 1834 года в маленьком французском провинциальном городке Илье, расположенном в 25 километрах от Шартра и в сотне километров от Парижа. Дед Марселя Пруста Луи был хозяином маленькой бакалейной лавки, расположенной на главной площади городка напротив церкви Святого Жака. Уже в начальной школе Адриен Пруст привлек внимание своими способностями и прилежанием, благодаря которым получил стипендию для продолжения учебы в Шартре. После окончания курса средней школы он отправляется в Париж, чтобы стать студентом-медиком.

Медицина в тот период являлась одной из сфер, которые позволяли продвигаться по социальной лестнице благодаря способностям и знаниям, а не происхождению и имущественному положению. Карьера Адриена Пруста быстро шла в гору: все экзамены, а также конкурсы, позволявшие занять тот или иной пост, он с неизменностью проходил блестяще. Очень быстро он достиг самых высоких степеней и в медицинской среде, и в научных исследованиях, и на государственной службе. В 28 лет Адриен Пруст получил право заниматься медицинской практикой, в 29 он был назначен на пост главы клиники, а в 33 года стал преподавателем в университете.

Во второй половине XIX века занятия гигиеной давали возможность совершать экзотические путешествия и даже подвиги. В 1869 году для уточнения путей распространения холеры Адриен отправляется в Персию, проезжает через Санкт-Петербург, Астрахань, посещает Тегеран, а на обратном пути Константинополь. Ему удается подтвердить гипотезу о том, что холера из Индии, где расположены её природные очаги, может проникнуть в Европу либо через средиземноморские порты, либо по суше, в том числе через территорию России. Среди прочего у него нашлось доброе слово для русских: он пишет, что система кордонов, выставляемых на дорогах для блокирования распространения болезней в наших южных регионах, является очень эффективной. Морские же пути, отмечает Адриен, контролировать намного проще. Наиболее важным для Европы является санитарный контроль за Египтом, ставшим морскими воротами Средиземноморья после открытия в 1869 году Суэцкого канала. Важность сведений, полученных Адриеном Прустом, по достоинству была оценена властями: в августе 1870 года из рук императрицы Евгении молодой гигиенист получил орден Почетного легиона.

Жанна Вейль, девушка из состоятельной семьи, вышла замуж за молодого подающего большие надежды врача через несколько дней после получения им награды. Карьера Адриена продолжает идти в гору. Он руководит одним из отделений в госпитале Шарите в Париже, далее в госпитале Ларибуазьер, а затем в Отель-Дьё. В 1879 году он становится членом Медицинской академии наук, в 1884-м — главным инспектором санитарных служб, в 1885 году возглавляет кафедру гигиены медицинского факультета в Париже.

Это неуклонное социальное восхождение отца оказало несомненное влияние на представление об обществе, сложившееся у Марселя Пруста. Главный герой «Поисков», хотя и не без труда, но получает доступ в самые закрытые светские салоны Парижа, несмотря на свое буржуазное происхождение. Персонаж романа реализует идею, которую мы находим в трактате о гигиене Адриена Пруста: «Прежде классы общества были подобны той части зала суда, что отделена от остальной публики непреодолимыми барьерами, и лишь немногие среди самых сильных пытались выйти за пределы своей среды, куда случайность их помещала в момент рождения. Ныне законы и нравы уничтожили эти барьеры, каждый пытается подняться выше своих предков […]».

Деятельность людей, подобных Адриену Прусту, соединяла в себе практически несоединимое: с одной стороны, романтизм далеких путешествий, героизм борьбы с абсолютным злом — смертью и болезнями, — а с другой — внимание к устройству водопроводов и строительству дорог, к расположению зданий и высоте потолков, к питанию и профессиональным болезням, оборудованию тюрем, казарм и больниц, проблемам алкоголизма, преступлений, самоубийств и т. д. Такая смесь высокого и низкого имела большой литературный потенциал. Вот почему логичным кажется то, что работа Адриена Пруста «Защита Европы от чумы» с описанием симптомов и путей распространения опасного заболевания была использована Альбером Камю для создания романа «Чума»: обстоятельство, которое, знай он о нем, доставило бы немалое удовольствие Марселю Прусту.

Впрочем, профессиональные обязанности Адриена не всегда соответствовали тем высоким гуманистическим идеалам, что составляют основу романа Камю. Распространение многих опасных болезней в мировом масштабе было связано с активно идущей колонизацией: во второй половине XIX века мир делили на куски как лакомый пирог. Жюль Ферри, один из политических деятелей эпохи, писал в 1890 году: «Неудержимое стремление к покорению новых территорий охватило все великие европейские нации. Это движение напоминает гигантские состязания по скачкам с препятствиями на неисследованных еще дорогах. С 1815 по 1850 год Европа была домоседкой и редко выходила за свои пределы. Это было время небольших захватов, маленьких продвижений вперёд, побед мелкобуржуазных и скудных. Сегодня завоёвываются целые континенты […]».

Познания Адриена Пруста в области гигиены оказались нужны Франции и потому, что они позволяли организовывать военные захваты новых территорий с минимальными потерями. В статье «О гигиене военных операций в колониях» Адриен Пруст анализирует одну из военных экспедиций англичан против государства Ашанти в Западной Африке. Старший Пруст, совершенно оставив в стороне вопрос о легитимности колониальных войн, рассуждает о том, что в тяжелых для европейцев климатических условиях только учет смены сезонов, быстрое проведение военных действий, организация эвакуации больных могут уберечь участников похода от эпидемий, а значит, и обеспечить успех военной кампании.

Внимание отца к международной политике определило и некоторые сюжеты в творчестве сына. Одна из основных тем романа — описание того, как Первая мировая война (ее подготовка и ход) обсуждалась в светских салонах Парижа, — без сомнения, была отчасти вдохновлена «военными этюдами» Адриена Пруста.

Доктор Пруст также интересовался психологией, что оказалось очень важным для его сына. Так, среди книг, написанных отцом писателя и посвященных гигиене различных болезней, например «Гигиена больных подагрой» (1896), «Гигиена страдающих ожирением» (1897), «Гигиена диабетиков» (1899), могут быть выделены две работы психологического характера: «Гигиена больных неврастенией» (1897) и «Гигиена неврастении» (1900). Казалось бы, психологическое исследование очень далеко от поэтической атмосферы романа «В поисках утраченного времени». Тем более неожиданным оказываются результаты сравнения описаний больных неврастенией из названных выше сочинений Адриена Пруста с поведением главного героя романа. Так, например, доктор Пруст объясняет, что первые признаки неврастении проявляются еще в детстве, что болезнь часто возникает под влиянием какой-либо сильной эмоции, допустим, страха.

Этот анализ заболевания заставляет вспомнить об излишней чувствительности главного героя, первый приступ нервозности которого случается с ним в детстве, во время знаменитой сцены с поцелуем матери. Упоминает Адриен Пруст и о наследственном характере неврастении, а мы невольно думаем о том, что странная болезненность была характерна не только для повествователя, но и для его тети Леонии, целые дни проводившей в постели, несмотря на то, что врачи не находили у неё никакого заболевания.

На интерес Адриена Пруста к психологии несомненно оказал влияние его коллега Жан Мартен Шарко, чьи идеи были важны для становления теории психоанализа Зигмунда Фрейда. Исследователи часто называют роман «В поисках утраченного времени» провидческим, поскольку в тексте произведения легко обнаружить воззрения, близкие к психоанализу. Причина этой осведомленности писателя очевидна: доктора Шарко и Солье, ближайшие предшественники Фрейда в мировой науке, входили в окружение Адриена Пруста, который интересовался всеми новыми течениями в психологии. Благодаря отцу с новыми достижениями науки о человеческой душе знакомился и будущий писатель.

Если публичная жизнь Адриена Пруста шла в целом благополучно, то жизнь частная была не так однозначна. Начнем с того, что взаимоотношения с Марселем, его старшим сыном, не были бесконфликтными. Блестящий практик Адриен Пруст противился увлечениям светской жизнью и литературой, увлечениям, которые представлялись ему времяпрепровождением бесполезным. Эти семейные разногласия отражены в двух романах Пруста — «Жане Сантее» и «В поисках утраченного времени». В первом столкновение с родителями носит открытый характер: так, одна из дискуссий с родителями по поводу выхода в свет заканчивается разбитой посудой и слезами Жана. В романе «В поисках утраченного времени» формы конфликтов меняются: до таких прямых конфронтаций, как в «Жане Сантее», дело не доходит. Споры с родителями приобретают более корректные философские формы, они связаны с вопросами самоопределения героя, с выбором его жизненного пути. Непонимание вызвано тем, что отец мечтает о карьере дипломата для сына, тогда как сам он хотел бы заниматься литературой.

Конфликты Адриена с Марселем — не единственный деликатный момент в жизни семьи будущего писателя. Так, доктор Пруст при случае не отказывал себе в небольших любовных интрижках на стороне, например с актрисами. Будучи врачом, приписанным к Опера-Комик, он получил в знак особого расположения от Мари Ван Зандт, одной из звезд тогдашней оперной сцены, ее фотографию в мужской одежде. По всей видимости, Пруст был в курсе этой истории, о чем свидетельствует один из эпизодов в «Поисках утраченного времени»: главный герой романа обнаруживает портрет Одетты де Креси, возлюбленной Свана, в мужском костюме в мастерской художника Эльстира.

Жизнь отца, таким образом, в трансформированной форме нашла отражение в романе писателя, демонстрируя уже упоминавшееся нами желание, с одной стороны, скрыть правду, а с другой — поведать о своей жизни всё без утайки. Эта трансформация позволяет понять, каким образом Прусту удается быть таким откровенным. Не самый приятный факт из биографии отца идеализирован: фотография заменена портретом, фотограф — талантливым художником, любовная авантюра — историей сильнейшей страсти Свана к Одетте. Можно видеть и другой прием: события и факты, которые кажутся Прусту слишком неприглядными, приписываются персонажам, удаленным от семьи повествователя. Так, например, неверность Адриена Пруста передана Свану, а по отношению к отцу главного героя мотив измены не рассматривается.

Марсель был даже знаком с одной из возлюбленных отца — Лорой Хейман, известной парижской куртизанкой. Лора была креолкой, она родилась в Андах, отцом ее был английский инженер. Она имела таких знаменитых покровителей, как, например, герцог Орлеанский и король Греции. Ее черты отражены в произведениях множества модных светских художников (Тиссо, Мадразо, Стюарта) и писателей (новелла «Глэдис Харвей» Поля Бурже была вдохновлена ею). Марсель был представлен светской красавице своим отцом, написал ей множество хвалебных писем и даже стал ее близким другом. Через четыре года после смерти Адриена Пруста Лора даже предлагала будущему писателю изготовить бюст его отца, поскольку она была довольно одаренным скульптором. Однако Пруст отказался от подарка, не решившись оскорбить память матери.

Высокое положение в профессиональной иерархии, а также состояние его жены обеспечивало Адриену Прусту стабильный доход и соответствующий образ жизни: большую квартиру в центре Парижа, долгие каникулы на самых дорогих курортах для него и для всей семьи. Исследователь Роже Дюшен опубликовал завещание Адриена Пруста, из которого видно, что в его собственности на момент смерти находились 1650 тысяч золотых франков. Эта сумма была разделена между Жанной Пруст, Марселем и его братом Робером. Отметим, однако, что траты писателя после получения наследства от отца остались под контролем матери, которая не разрешила ему свободно пользоваться полученной суммой и выплачивала ему что-то вроде пенсии. В этом решении матери явно просматривается уверенность в том, что непрактичный и неврастеничный Марсель был не способен правильно организовать свои расходы. Финансы сына находились под контролем матери до ее смерти в 1905 году, когда Прусту было уже 34 года.

Незадолго до кончины отца Марселю все же удалось доказать, что его литературный дар может иметь практическое применение. Летом 1903 года Адриен Пруст был приглашен на вручение наград лучшим ученикам в коллеже Шартра и в школе в Илье. Занятый своими многочисленными обязанностями, он не нашел времени на подготовку речей, а потому попросил сына помочь ему. В текстах, составленных Марселем, очень органично звучат мысли, которые впоследствии приобретут важность в его романе. Будущий писатель рассуждает о памяти, пытаясь взглянуть на реальность глазами своего отца, уже пожилого человека. Он, например, пишет: «Существует одна вещь, которая недоступна для молодых или которая может быть понята молодыми только в форме предчувствия: это поэзия и грусть воспоминания».

Эти тексты, составленные Марселем, могут, конечно, рассматриваться как простая помощь литературно одаренного сына своему слишком занятому отцу. Однако не сказались ли эти поездки, совершенные Адриеном за несколько месяцев до смерти, и на концепции романа? Доктор Пруст очень серьезно отнесся к предложению выступить в родных стенах, ведь он любил повторять, что считает одной из самых важных своих наград то, что его имя выгравировано на доске почета в маленьком и совсем непрестижном коллеже в Шартре. Эта память отца о местности, где он родился, это уважение к тем, кто его окружал в начале жизни, напоминают то, какую исключительную роль играет описание провинциального французского городка Комбре в романе «В поисках утраченного времени».

В СТОРОНЕ МАТЕРИ

Жизнь семейства матери Марселя Пруста проходила в сфере, весьма удаленной от той, в которой проживали родные Адриена Пруста. Жанна Вейль (1849–1905) родилась в состоятельной семье евреев, выходцев из Германии, сумевших успешно адаптироваться во Франции после эмиграции. Барух Вейль (1782–1828), прадед писателя, работал в Нидервиллере на фарфоровом заводе. Он переехал из Эльзаса в Париж и уже в 1804 году сам стал владельцем фабрики, где производил так называемый парижский фарфор, который даже составлял конкуренцию севрскому. Его супруга Сара умерла при рождении второго его сына — Нате Вейля (1814–1896), деда Марселя Пруста. Барух женился во второй раз, выбрав в супруги сестру своей первой жены. От второго брака у него родилось еще двое детей: Лазарь (или во французской транскрипции Луи) и Адель.

О карьере Нате Вейля, деда Марселя, известно не очень много. С 1865 по 1890 год его деятельность была связана с биржей, где он был посредником в обменных операциях. В официальных документах его называют рантье. Любовь к биржевым спекуляциям, кстати, будет унаследована Марселем Прустом. Именно к деду, отличавшемуся широкими взглядами на мораль, обращался Марсель в случае затруднений с деньгами, о которых он не хотел сообщать родителям, вечно обеспокоенным его большими тратами.

Впоследствии с особой любовью Марсель будет относиться также к своему двоюродному деду Луи Вейлю, брату Нате. Этот богатый хозяин фабрики по производству пуговиц и продавец тканей еще приумножил свои богатства, женившись на Эмили Оппенгеймер, дочери состоятельного банкира, которая умерла, не оставив ему детей. Жизнерадостный Луи имел многочисленные связи с актрисами, иногда теми же, что привлекали внимание Адриена Пруста. Так, он встречался с уже упомянутой оперной певицей Мари Ван Зандт и несколько лет покровительствовал Лоре Хейман.

По поводу денежных средств, которые достались Марселю Прусту в наследство от матери, исследователи обладают сегодня довольно достоверными сведениями. Так, в недавно обнаруженном письме Пруста к Луи д’ Альбюфера, одному из близких друзей, писатель рассказывает о том, сколько денег имела в распоряжении его семья. Пруст сообщает: «Мои родители имели на расходы в год […] восемьдесят тысяч франков, может быть, немного больше. Папа не имел, так сказать, собственного состояния, но, несмотря на то, что у него не было частной практики, он зарабатывал около сорока тысяч франков. Поскольку мама со своей стороны обладала почти сорока тысячами франков ренты, это составляло приблизительно восемьдесят тысяч франков, которые превратились в сорок тысяч после смерти папы». Нужно иметь в виду, что речь идет о золотых франках, которые соответствовали двадцати франкам по ценам, существовавшим накануне перехода на евро. Таким образом, родители Пруста имели доход более двухсот тысяч евро в год. Эта сумма тем более велика, что налоги на доходы не существовали, что цены на жилье и на оплату труда слуг были низкими.

Семья Вейль не только принадлежала к состоятельной парижской буржуазии, она отличалась прогрессивными взглядами и оказалась причастна к большой политике. Так, Адольф Кремьё (1796–1880), один из родственников прадеда Пруста, стал в 1848 году министром юстиции. Его деятельность на этом посту не прошла незамеченной для французской истории: он отменил смертную казнь за политические преступления, а также рабство во французских колониях. Он снова стал министром юстиции в 1870 году. Известно, что он был президентом Международного иудейского альянса, а также видным масоном. В 1875 году он получил пожизненное звание сенатора. Его супруга Амели держала литературный салон, в котором можно было встретить практически всех писателей-романтиков и многих знаменитых музыкантов. У нее на вечерах бывали Ламартин, Гюго, Мюссе, Мериме, Александр Дюма, а также Россини, Мейербер, Галеви. Бабушка Марселя Пруста Адель Вейль (1824–1890), урожденная Бернкастель, посещала этот салон, что, без сомнения, сказалось на либерализме ее взглядов, на ее любви к романтической литературе, на ее интересе к музыке.

Вейли имели не только республиканские воззрения, но и не отличались религиозностью. Разговаривали они только по-французски, а религиозным обрядам предпочитали посещение оперы и театра. Собственно, по этой причине брак с молодым и подающим надежды врачом-французом и стал возможным для Жанны, которая сама не приняла католичества, но дала согласие на то, чтобы ее дети были крещены. Впоследствии Пруст любил демонстрировать друзьям свидетельство о крещении, подписанное самим архиепископом Парижским. Впрочем, его происхождение продолжало оставаться во Франции рубежа веков чем-то, что следовало скорее скрывать. Показателем распространенности антисемитизма в тот период явилось знаменитое дело Дрейфуса, объявленного шпионом только на основании его «нехристианского» происхождения. Потому степень искренности писателя в заявлениях о том, что он не чувствовал никаких связей со своими корнями, не стоит преувеличивать.

ПОЦЕЛУЙ ПЕРЕД СНОМ

В семье Вейль существовал особый культ матери и материнской любви. Так, например, совершенно особые отношения связывали Жанну Пруст с Адель Вейль, бабушкой Пруста. По воспоминаниям писателя, мать и дочь хотя и встречались практически каждый день, часто разговаривали друг с другом по нескольку часов подряд: они с трудом могли расстаться, снова и снова находя темы для обсуждения. Казалось, Адель перенесла в свою жизнь ту страстную привязанность матери к дочери, которая нашла выражение в знаменитых письмах мадам де Севинье, томик которых сопровождал бабушку Пруста повсюду. Писать по три-четыре письма в неделю своей дочери в течение нескольких десятков лет, как это делала мадам де Севинье, — такая любовь казалась Адель Вейль вполне естественной.

Жанна Пруст, продолжая семейную традицию обожания Севинье, как-то призналась Марселю, что слова писательницы об одной матери, которая «отказалась от самой себя, полностью отдала себя служению детям», напоминают ей о бабушке. Марсель Пруст не забудет ни этого признания Жанны, ни семейного культа писательницы эпохи классицизма: любовь к письмам мадам де Севинье будет передана им бабушке повествователя в романе «В поисках утраченного времени» и станет одной из самых трогательных черт ее характера. Кроме того, отношение к мадам де Севинье станет одним из способов непрямой характеристики персонажей в романе: для того чтобы показать, что какой-то герой не способен на глубокие чувства, Прусту будет достаточно упомянуть, что тот считает любовь писательницы к своей дочери избыточной и неискренней.

Сильная привязанность матери к своим детям являлась, таким образом, семейной традицией. Однако эта любовь в случае с Марселем Прустом принимает особые, сложные формы. Образ Жанны Пруст, женщины из семьи с прогрессивными взглядами, образ, который кажется таким ясным и непротиворечивым, неожиданно усложняется в момент, когда мы сталкиваемся с эмоциями ее сына. Важность Жанны в эмоциональной жизни Марселя, интенсивность его привязанности к ней переходит границы обычных сыновних чувств.

Кажется, что Марселю так и не удалось окончательно повзрослеть и разорвать ту психологическую пуповину, которая связывала его с матерью. Так, в возрасте семнадцати лет он не мог пережить расставание с Жанной Пруст без слез. В письме, отправленном вдогонку уехавшим родителям, он рассказывает: «Ночь долгая, но скорее неприятная. Еще и теперь глаза на мокром месте. Под впечатлением от вашего отъезда я даже вызвал проповедь дяди, который сказал, что моя грусть — это эгоизм». До смешного детские доводы приходилось придумывать мадам Пруст во время военной службы Марселя, чтобы успокоить слишком сильно переживавшего разлуку сына. Так, она пишет в одном из своих посланий: «Я изобрела наконец способ, как тебе сократить время отсутствия: возьми 11 плиток шоколада, который ты очень любишь, скажи самому себе, что ты будешь есть по одной плитке только в последний день месяца, — и ты будешь удивлен, как быстро они закончатся и твое изгнание вместе с ними». В письме к Морису Барресу Пруст рисует такую картину своих взаимоотношений с Жанной: «Всю нашу жизнь она меня готовила к тому, что мне придется обходиться без нее в день, когда она меня покинет, это началось уже в детстве, когда она отказывалась приходить в десятый раз ко мне в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи перед тем, как отправиться на вечер, или когда я видел поезд, увозящий ее в деревню, или позже в Фонтенбло и даже этим летом, когда я звонил ей каждый час».

Боль от расставания с матерью прекрасно описана в романе «В поисках утраченного времени». Мама повествователя, желая избавить его от привычки засыпать только после ее поцелуя, привычки, которая показывает его детскую слабость, его нервность, его неспособность контролировать свои эмоции, принимает решение не приходить в комнату сына, отправленного спать, и остается в саду с гостями. Маленький мальчик не может заснуть и стремится любой ценой заставить маму подняться к нему. Эта маленькая трагедия, разворачивающаяся в момент отхода ко сну, важна тем, что она предвосхищает в романе «В поисках утраченного времени» все будущие любовные несчастья героя: он также будет мучиться ревностью, ожидая своих возлюбленных, как когда-то он страдал оттого, что его мама была счастлива вдали от него. Кажется, что сюжет с поцелуем перед сном просто преследовал Пруста. В сборнике «Утехи и дни» он встречается в трех самых важных новеллах: в «Смерти Бальдассара Сильванда», в «Конце ревности» и в «Исповеди молодой девушки». Более того, расставание перед сном снова упоминается и в предисловии к сборнику, где автор рассказывает о постоянном присутствии матери рядом с ним ночами во время его тяжелой болезни. В неопубликованном романе «Жан Сантей» сюжет с поцелуем также играет роль. В этом произведении родители пытаются приучить Жана, главного героя, которому уже исполнилось семь лет, засыпать в одиночестве.

Загадка этой страстной привязанности писателя на какое-то время разделила биографов Пруста на два лагеря. Часть исследователей склонны были к идеализации Жанны. Этот образ безупречной матери опирался на описания родителей главного героя в романе «В поисках утраченного времени». Он находил поддержку также в многочисленных воспоминаниях людей, близко знавших Пруста: писатель, как правило, представлял своим друзьям и саму Жанну Вейль, и отношения с ней как идеальные, лишенные конфликтов.

Однако оказалось, что не всегда можно доверять Прусту в описании жизни его семьи. Дело в том, что после смерти родителей писатель просто вычеркнул из своей памяти то, что не соответствовало их идеальному образу. Возьмем конкретный пример такой идеализации, видимой, например, в истории, которую писатель рассказал своей гувернантке Селесте Альбаре. По заведенной у Прустов традиции 1 января члены семейства отправлялись раздавать подарки близким, а также слугам. В один из праздников, когда Марсель был уже достаточно большим, чтобы выполнять мелкие поручения, мадам Пруст выдала ему пять франков, которые надо было вручить кухарке. Но по дороге к ней Марсель встретил маленького чистильщика сапог, который имел такой несчастный вид, что Пруст отдал ему монету в 100 су. 40 лет спустя Пруст всё еще с волнением рассказывал, что мадам Пруст, узнав о поступке сына, не только не стала его наказывать, но даже поцеловала.

Подчеркнуто сентиментальный характер события заставляет сомневаться в его реальности. Если даже история о маленьком чистильщике сапог действительно имела место в жизни писателя, то реакция Жанны запомнилась ему, скорее всего, именно потому, что гораздо чаще родные Марселя реагировали совсем по-другому на его неумеренные чаевые обслуживающему персоналу: конфликты по поводу денег, раздаваемых Прустом направо и налево, будут продолжаться все время, пока будут живы его родители. Таким образом, мы присутствуем при сознательном или бессознательном искажении Прустом реальных взаимоотношений с ними.

В противоположность «идеализаторам» часть авторов склонны были трактовать влияние Жанны Пруст в резко отрицательном ключе. Они преподносили ее как сильную, властную женщину, имевшую наклонность к постоянному контролю за своим сыном. Эти авторы утверждали, в частности, что Пруст смог начать работать над романом «В поисках утраченного времени» только после ее смерти: якобы до этого надзор матери и чувство вины по отношению к родителям не позволяли ему взяться за перо. Однако и эта гипотеза не выдержала проверки реальными фактами: если проследить даты появления произведений Пруста в печати, то становится очевидно, что смерть матери не помогла ему, а напротив, на несколько лет прервала творческую деятельность писателя.

Психоаналитики, со своей стороны, выдвинули еще одну гипотезу: они предположили, что страстная привязанность к матери — один из признаков гомосексуальности писателя. Так, по мнению Мильтона Миллера, автора исследования «Психоанализ Марселя Пруста», нормальное развитие ребенка предполагает его сексуальное отождествление с одним из родителей: для девочек — с матерью, для мальчиков — с отцом. В случае же с Прустом излишняя привязанность к матери демонстрирует аномалию развития — отождествление с родителем противоположного пола.

В том, что касается проблемы возникновения гомосексуальности, то она представляется довольно сложной и сводить ее только к причинам, выявляемым психоанализом, было бы в настоящий момент опрометчиво. Однако тема трансформации матери в своего сына — одна из тех, что постоянно встречается в творчестве писателя. Так, повествователь в романе «В поисках утраченного времени» любит обнаруживать черты физического облика матерей во внешности своих друзей мужского пола. Сам себя он считает в некотором смысле инкарнацией женщины — неврастеничной тети Леонии, которая, как и повествователь, проводит целые дни, лежа в кровати.

Вплоть до самой смерти Жанны Марсель так и не сможет научиться жить без ее постоянного присутствия рядом. До конца своих дней Жанна будет заниматься организацией повседневного существования своего неприспособленного к решению бытовых проблем сына. Так, в одном из посланий 34-летнему Марселю она пишет: «Мой дорогой, ответь, пожалуйста, на мои вопросы по поводу твоих домашних дел: вся ли твоя одежда, начиная с головы и кончая ногами, в исправном состоянии? Что нужно было бы постирать — почистить — просмотреть — заменить подошву — вышить инициалы — зашить — подрубить — заменить воротники — пришить пуговицы…» Она пытается без особого успеха приучить его к порядку: «Мой дорогой, постарайся быть совсем чуточку более организованным и избегай тех сложностей, которые ты сам себе создаешь. Порядок будет тебе на пользу гораздо больше, чем кому-либо другому, поскольку он избавит тебя от излишней усталости!» Одной из причин постоянных волнений родителей было, конечно же, состояние здоровья Марселя. Потому Жанна Пруст просит посылать ей подробные отчеты о том, как чувствует себя ее больной астмой сын: «Мог бы ты еще, мой дорогой, датировать свои письма, в таком случае мне было бы легче следить за тем, как идут твои дела. Кроме того, сообщать мне

подъем в

отход ко сну в

часов прогулки —

часов сна —

и т. д.

статистика была бы для меня красноречивой, и, написав несколько строк, ты выполнил бы свои обязанности».

Конечно, общение с матерью не ограничивалось только хозяйственными вопросами. Жанну Пруст отличало прекрасное чувство юмора и наблюдательность: ее письма полны точных характеристик людей, которых она встречала, а также комических зарисовок из жизни окружающих. Вот как она описывает, например, курортную публику в Сали-де-Беарн, где она проводила летние месяцы: «Мы снова встретили (такое всегда встречается снова!) прошлогоднего декадента из Бельгии, который “упадочен” пуще прежнего и не воспламеняется только по поводу Жозефена Пеладана. Есть еще турист из Бразилии, который разносит в щепки пианино с восьми часов утра до полуночи и который прерывается только, чтобы уступить место девице из Либурна, которая поет исключительно отрывки из упражнений для постановки голоса. Бедняжка со всей скоростью и энергией испускает из своего горла: “Да-а-а-а/ разочарова-а-а-а-ние/ меня погу-у-у-бит!”».

Влияние Жанны Пруст идет даже дальше: она будет помогать сыну в его творческой работе. Дело в том, что Пруст не владел английским языком, но тем не менее взялся за перевод на французский произведений представителя английского эстетизма Джона Рёскина. При подготовке «Библии Амьена» матери писателя, которая в отличие от сына обладала достаточными познаниями в английском, пришлось готовить первый вариант текста, который потом обрабатывался Марселем.

Общение с матерью стало в каком-то смысле и основой работы Пруста над его романом «В поисках утраченного времени». Если верить теории о том, что мышление человека формируется на основе перенесения вовнутрь, интериоризации диалогов, которые он слышит вокруг и в которых участвует в детском возрасте, то диалог с родителями остается в основе мыслительного аппарата человека до конца его дней. Теория диалога оказывается очень хорошо применимой для описания творчества Пруста. Дело в том, что весь роман «В поисках утраченного времени» в некотором смысле рождается из воображаемого разговора с матерью. Своеобразным протороманом, который позднее был трансформирован Прустом в эпопею, было уже упоминавшееся нами эссе «Против Сент-Бёва». Повествователь в этом тексте просыпался утром, в момент, когда в его комнату входила мать, решившая занести сыну свежие газеты. В одной из них он обнаруживал свою первую публикацию. Он обсуждает с матерью сначала это радостное событие, а затем переходит к изложению своих соображений по поводу биографического метода Сент-Бёва. Сначала Пруст просто добавлял к этому диалогу с матерью небольшие главы, в которых начали появляться выдуманные герои и события. А затем художественная часть, все разраставшаяся, совсем вытеснила эссеистику и превратилась в полноценный роман.

У ИСТОКОВ КОМБРЕ: ОТЕЙ И ИЛЬЕ

Брак Адриена и Жанны во многом нарушал традиции, характерные для их семейств. Адриен, выходец из среды мелких коммерсантов, уже не хотел жениться на провинциалке, но и доступ в самые престижные столичные семейства был для него закрыт. Жанна, находившаяся на периферии парижского «хорошего общества», была для него в этом смысле идеальной партией. Сама она должна была бы выйти замуж за человека из мира финансов, однако она предпочла более интересный в социальном отношении вариант, выбрав мужа, которому была уготована блестящая интеллектуальная карьера. Ее жених, как и ее родители, всего добился благодаря своему труду, однако это был «труд» более благородный — медицина, учеба, конкурсы. Между финансами и интеллектуальным капиталом она выбрала интеллект, впрочем, не лишенный финансового благополучия. Уверенность Жанны и Адриена в их предпочтениях была настолько велика, что день свадьбы не смогла отменить даже военная катастрофа.

Женитьбе предшествовали многочисленные военные поражения Франции во Франко-прусской войне. Французская армия, слабо подготовленная, хотя и горела патриотизмом, но была не способна противостоять германской военной машине. Накануне свадьбы, то есть 2 сентября 1870 года, потерпев поражение при Седане, Наполеон III сдается в плен. На день позже свадьбы — 4 сентября — он отрекается от престола. Франция, лишенная императора, становится республикой, создается «правительство национальной обороны» во главе с генералом Трошю. Однако и новая власть, несмотря на поддержку населения, не смогла организовать сопротивление врагу.

Целый ряд военных неудач французской армии открывает неприятелю дорогу на Париж. С 19 сентября начинается осада столицы. Наиболее состоятельные парижане, в том числе родители Жанны, покинули город, однако сама она решает остаться со своим мужем, который должен выполнять свои профессиональные обязанности. В осажденном Париже не хватает продуктов, жители страдают от холода. Артиллерийские обстрелы ежедневно уносят жизни около шестидесяти человек. Адриен, лишенный новостей от своих родных, не теряет присутствия духа и находит способ с ними связаться, используя последние технические достижения: он посылает им письма на почтовом воздушном шаре. В одном из посланий, дошедшем до наших дней, он спрашивает о здоровье матери и умоляет ответить ему, используя почтовых голубей.

28 января 1871 года Франция была вынуждена подписать перемирие на тяжелых для нее условиях: она теряла большое количество укреплений, оружие, боеприпасы, Париж обязался выплатить контрибуцию в 200 миллионов франков. Гарнизон Парижа разоружался (за исключением Национальной гвардии и одной дивизии). Если правительство пошло на уступки врагу, то население города не могло смириться с унижением. Антинациональная политика властей спровоцировала революционный взрыв. 18 марта в Париже победило народное восстание. Начались 72 дня Парижской коммуны.

Жанна Пруст, ожидавшая ребенка, была вынуждена сносить все тяготы и лишения, вызванные войной и сменой власти. Впоследствии исторические события, предшествовавшие рождению Марселя, часто упоминались, чтобы объяснить и его слабое здоровье, и его нервность, и особую привязанность матери к нему. Марсель Пруст родился 10 июля 1871 года. Роды были тяжелыми, ребенок слабым. Согласно семейной легенде родители даже опасались, что их первенец не выживет.

Марсель появился на свет в доме своего двоюродного деда — Луи Вейля, в Отейе, тогда еще воспринимавшемся как пригород Парижа. Ныне Отей является частью столицы Франции, он расположен в западном Шестнадцатом округе между Булонским лесом и Сеной. Это один из самых престижных округов, где размещается множество иностранных посольств и консульств. Виртуальным соседом Луи Вейля был сам граф Монте-Кристо: в знаменитом романе Александра Дюма граф покупает сельскую виллу на окраине Отея на улице Фонтен для организации очередного этапа мести своим обидчикам. Луи Вейль жил на той же улице, но только не в 28-м, а в 96-м доме, окруженном садом с небольшим прудом и оранжереей.

В доме двоюродного деда присутствовал фривольный дух и романа Александра Дюма-сына. Жилище, купленное у актрисы Эжени Дош, когда-то игравшей главную роль в «Даме с камелиями», хранило еще воспоминания и о самой актрисе, и о ее подругах по театральным ролям, и о ее многочисленных поклонниках. Можно добавить, что образ куртизанки Маргариты Готье, героини Дюма, оказал впоследствии влияние на характер Одетты Сван в романе «В поисках утраченного времени».

Во второй половине XIX века Отей был местом, где нотариусы и банкиры, отошедшие от дел, проводили летние месяцы, а в зимний сезон он оставался полупустым. Следуя этой традиции, доктор Пруст и его жена приезжали в дом Луи Вейля весной и оставались до конца лета. В доме было три этажа, семья Пруст занимала четыре комнаты и мансарду в одном из крыльев. Одна из кузин Пруста описывала позже всю обстановку дома в следующих словах: «грустная, мрачная, поблекшая, с рюшами из шелка, темная и негостеприимная, подобная старым девам, нарядившимся в воскресный день», однако сам писатель сохранил гораздо более приятные воспоминания. В предисловии к работе «Заметки художника» Жака-Эмиля Бланша, автора одного из портретов Пруста, писатель с удовольствием рассказывает о тяжелых занавесках из голубого атласа, о приятном запахе мыла, о прохладе первого этажа, о блеске хрустальных подставок для ножей в столовой.

Описание, данное Прустом дому дяди, заставляет вспомнить о Комбре — маленьком французском городке, представленном в романе «В поисках утраченного времени». Оказывается, жилище Луи Вейля, эксцентричного поклонника оперных актрис, во многом повлияло на образ провинциального дома в романе «В поисках утраченного времени».

Воздействие же Илье, в котором родился Адриен Пруст, видно в описании не дома и сада, а скорее самого Комбре и его окрестностей. Так, Пруст в своем романе даже не стал менять названия улицы, на которой был расположен в Илье дом сестры Адриена Пруста — Элизабет Амьо. И реальная тетя Марселя, и болезненная тетя Леония из романа проживали на улице Святого Духа. В главном произведении Пруста будут упомянуты и другие «достопримечательности» Илье: небольшой вокзал, виадук, руины замка, а также речка Луар, трансформированная в Вивонну.

Однако в создании провинциального поселения Пруст вдохновляется не только своими детскими впечатлениями от поездок на пасхальные каникулы. Комбре из «Поисков» сконструирован с опорой на хорошо разработанную теоретическую основу. Так, писатель усиливает в своем романе один из важных принципов организации провинциальной жизни: ее связь с церковью. Комбрейский храм становится центром притяжения для всего городка, так же как часы на колокольне рядом с храмом регулируют ритм каждого дня горожан. Теоретическая основа построений Пруста еще более очевидна при анализе того, как представлена комбрейская церковь. Ее описания вместили в себя идеи, позаимствованные Прустом у двух теоретиков средневекового искусства — Джона Рёскина и Эмиля Маля. Заинтересованный анализом архитектуры, проделанным двумя авторами, Пруст посетил множество провинциальных французских храмов. Благодаря этим визитам образ комбрейской церкви был многократно «усилен» по сравнению с детскими воспоминаниями Пруста.

РОЖДЕНИЕ БРАТА

Через два года после рождения первого сына в семье Пруст появился на свет второй, которому дали имя Робер (1873–1935). Сохранилось несколько фотографий, на которых Марсель и Робер запечатлены вместе. На первой из них, снятой предположительно в 1877 году, Марселю около шести лет, а Роберу — около четырех. Оба они одеты в платьица по моде той эпохи: лет до десяти мальчики носили и одежду девочек, и девичьи локоны. Братья очень похожи: у них одинаковые темные волосы, большие глаза и полные губы. Однако с возрастом разница между ними становится такой очевидной, что трудно поверить, что в детстве их было невозможно отличить друг от друга. На фотографии 1882 года оба они еще одеты в совершенно одинаковые черные костюмы с белыми воротниками и яркими шелковыми галстуками, но лицо Робера уже округлилось, это крепко сбитый спортивный мальчик. Лицо Марселя осталось таким же тонким, как и раньше, его поза томная и немного манерная.

Несмотря на то что из двух братьев именно Марсель кажется тем, кому требуется защита, ему самому очень нравилось заботиться о младшем. В одном из писем Марсель, обеспокоенный плохим настроением брата, даже дает советы матери о том, как она должна себя вести: «Я нахожу, что у Робера грустный вид, и меня это беспокоит. Но лучше даже не спрашивай его ни о чем. Я не смог добиться от него ни одного слова, хотя он остается очень милым». Об этом покровительственном отношении вспоминает и Робер, который признается, что даже в своих самых удаленных детских воспоминаниях он находит образ брата, заботящегося о нем с нежностью, «окутывающей и почти материнской».

Однако различия между братьями слишком велики, чтобы согласие первых детских лет сохранилось надолго. Их разделяет прежде всего темперамент: Марсель деликатен и чувствителен, а нрав Робера сильный и взрывной. Разные характеры естественным образом разводят жизненные пути двух братьев. Если Марсель будет постоянно вызывать нарекания родителей из-за нежелания выбирать «серьезную» профессию, то Робер не разочарует своих близких. Он пойдет по стопам отца, станет хирургом (его специальностью будет женское здоровье) и достигнет почти тех же карьерных высот, что и Адриен, став преподавателем на медицинском факультете и даже получив орден Почетного легиона.

Интересно, что в романе «В поисках утраченного времени» нет никаких упоминаний о Робере, поскольку повествователь является единственным ребенком в своей семье. Брат еще играл какую-то роль в первых набросках к роману, которые, кстати, рисуют картину семейной жизни менее идиллическую, чем в окончательном варианте произведения. В отрывке, который получил название «Робер и козленок», брат оказывается связанным с рядом болезненных эмоций. В наброске рассказывается о том, как маленький Робер, узнав, что он не сможет взять в город подаренного ему козленка, устраивает настоящую акцию протеста: он топчет атласную сумочку с приготовленными в дорогу припасами, рвет надетое на него нарядное платьице и громко плачет. Сменить его настроение может лишь еще одна «несправедливость»: он замечает, что ему досталось меньше шоколадного крема, чем другим. Картина страданий младшего из детей быстро замещается описанием ревности старшего. Мать забирает Робера в поездку к своей подруге, в то время как его брат вынужден остаться с отцом. И хотя старшему сыну удается уговорить мать сопровождать ее до самого вокзала, чтобы сократить время ее отсутствия, на обратном пути его переполняет гнев: ему кажется, что родители истязают его, мешая поехать вместе с матерью.

Конечно, эти детские конфликты казались уже чем-то маловажным для Марселя Пруста в момент создания его романа, потому в окончательном тексте «Поисков» они исчезают. При этом более значительные с философской точки зрения элементы сохранены. Протест Робера против отъезда в город передан главному герою «Поисков»: именно он срывает с себя нарядную одежду и плачет, обнимая любимые кусты боярышника. Таким образом, мотив расставания с Комбре, имевший принципиальное значение для идеологической структуры романа, сохранен, а ссоры братьев, не укладывающиеся в нее, оставлены в стороне.

Как видим, рукописи Пруста подтверждают мысль о том, что взаимоотношения Марселя и Робера были не безоблачны. Однако их конфликты, связанные с обычной детской ревностью, не имели серьезной подоплеки. В конце концов, даже если в последние годы жизни Марселя братья виделись не часто, то после смерти писателя именно Робер взялся за разбор черновиков и за публикацию последних глав романа «В поисках утраченного времени». Не будем и совсем противопоставлять «покладистого» Робера «бунтарю» Марселю. Младший брат был вполне способен иметь собственное мнение, как, например, случилось во время дела Дрейфуса. Адриен Пруст, функционер высокого ранга, не мог себе позволить высказаться в пользу осужденного по ложному обвинению офицера, тогда как и Робер, и Марсель выступили в поддержку Дрейфуса.

ДЕТСКИЕ ПРОГУЛКИ И ПЕРВЫЙ ПРИСТУП АСТМЫ

Марсель Пруст всю свою жизнь не терпел переездов: самым большим его желанием было, ничего не меняя в повседневном ходе дел, оставаться в одном и том же доме, хорошо обжитом, превратившемся в защитный кокон. Может быть, это стремление к постоянству связано с тем, что Пруст практически все детство и молодость провел в одной-единственной квартире: семья Адриена Пруста почти 30 лет с 1873 по 1900 год жила в доме 9 на бульваре Мальзерб. Квартира находилась в здании, оборудованном самыми современными на тот момент удобствами: газовым освещением, водопроводом, центральным отоплением, туалетами и ванными комнатами и даже, что было тогда еще большой редкостью, лифтом. Апартаменты были также очень удачно расположены — в Восьмом округе, совсем рядом с Елисейскими Полями, парком Тюильри и Монсо, в квартале, обновленном усилиями барона Османа.

Единственным недостатком квартиры, по мнению Марселя, было то, как родители относились к украшению дома: они организовывали свою жизнь скорее в соответствии с гигиеническими нормами и требованиями комфорта, чем с точки зрения эстетики. Множество знакомых будущего писателя отмечали отсутствие всякого вкуса в оформлении жилища Пруста. Фернан Грег описывал его квартиру так: «Внутри она была темной, набитой тяжелой мебелью, завешенной шторами, задушенной коврами, во всем преобладали черный и красный цвета, типичная квартира, которая не так далеко, как мы думаем, ушла от бальзаковских лавок старьевщика». Аналогичное впечатление произвели апартаменты и на еще одного великосветского знакомого Пруста, Робера Монтескью, который, по легенде, заявил, придя в гости к писателю: «Какое у вас все безобразное!» Смущение за малоэлегантную обстановку будет упомянуто и в романе «В поисках утраченного времени», где фразу Робера Монтескью произносит барон Шарлюс во время своего визита к повествователю.

Жители Восьмого округа Парижа посылали и посылают своих детей на прогулки либо в парк Монсо, либо в сад на Елисейских Полях, либо в парк Тюильри. Родители Пруста предпочитали Елисейские Поля, расположенные ближе к дому. В детстве Марсель приходил в сад практически каждый день, потому многие его друзья запомнили его и оставили об этом раннем периоде его жизни воспоминания. Одни, как Робер Дрейфюс, отмечали, что Марсель уже тогда поражал окружающих тем, что любил читать им стихи, рассказывал о своей любви к Расину и Гюго, Мюссе и Ламартину, Бодлеру и Леконту де Лилю. Они также вспоминали о необыкновенной способности Пруста находить путь к сердцам матерей и бабушек его друзей: он покорял их вежливостью и изяществом манер, серьезностью суждений, способностью поддержать интеллектуальную беседу и умением вовремя сделать удачный комплимент. Этот интерес к беседам с женщинами старше его был, без сомнения, связан с привязанностью Пруста к матери: в своих собеседницах он видел заместительниц мадам Пруст.

Другие ровесники Пруста сохранили менее приятные впечатления от встреч с ним. Если взрослые собеседники Пруста очень любили разговоры с ним, то подчеркнутая вежливость, обходительность и чувствительность скорее отталкивали его сверстников, которые воспринимали эти качества как доказательства его изнеженности. Кроме того, им не совсем были понятны сильные эмоциональные привязанности Марселя. Некоторые упоминали, например, непроизвольный страх, который вызывало у них требовательное прикосновение руки Пруста. Стать его другом значило оказаться под полным его контролем: уже в самом начале дружбы он заявлял, что нуждается в обладании полном и тираническом. Он требовал беспредельной верности и откровенности, немного напоминая мадам Пруст, которая тоже просила, чтобы ее сын рассказывал ей обо всем без утайки.

Благодаря знакомствам из сада на Елисейских Полях у нас сохранился и замечательный словесный автопортрет Пруста. В конце XIX века еще оставалось модным делать записи в альбомах своих друзей. Одна из подруг Марселя — Антуанетта Фор, дочь будущего президента Франции Феликса Фора, привезла такой из своей поездки в Англию. В толстой тетради, на обложке которой красовалась надпись «Исповеди», были на английском языке сформулированы вопросы, ответы на которые предполагали довольно высокий уровень самоанализа. Пруст заполнил вопросник в переходном возрасте, когда ему было лет 13–15, потому ответы на некоторые вопросы носят еще детский характер, а на другие — демонстрируют интеллектуальную зрелость. Среди «признаний» первого типа, например, определение несчастья — «быть разлученным с мамой». Среди реакций более взрослых — объяснение того, какие люди вызывают его отвращение: «те, кто не понимает, что такое добро, не знает, что такое нежность и привязанность».

Особенно удивляет ответ на вопрос о том, какие недостатки Пруст готов простить окружающим. В своем рассуждении он дает концентрированное выражение всего своего дальнейшего творчества. Пруст объявляет, что он готов примириться с «частной жизнью гениев». В этой фразе ясно прослеживается основная идея критического этюда «Против Сент-Бёва»: в нем писатель рассуждает о том, что повседневная жизнь одаренных людей не имеет ничего общего с их творениями, а потому недостатки писателя, проявляющиеся в повседневности, не должны влиять на оценку достоинств их произведений. Таким образом, обнаруживается, что Пруст начал размышлять над одной из главных для его философских построений проблем еще в совсем юном возрасте.

Этой же счастливой эпохой датируется и первое известное биографам любовное увлечение Марселя. Зимой 1886/87 года, когда Прусту было 15 лет, его внимание привлекла Мария Бенардаки, дочь Николая Бенардаки, придворного церемониймейстера русского царя, разбогатевшего, по слухам, на продаже чая, а после женитьбы покинувшего свой придворный пост и поселившегося в Париже. У него и его супруги, в девичестве Мари де Леброк, было две дочери — Мари и Нелли, высокие элегантные девушки, часто приходившие в сад на Елисейских Полях. Можно предположить, что автобиографический пассаж из «Жана Сантея», где герой описывает Мари Косищев, которой он увлечен, был вдохновлен Марией Бенардаки. Жан Сантей упоминает длинные темные волосы, голубые насмешливые глаза и розовые щеки, «которые светились тем здоровьем и той радостью жизни, которых недоставало Жану». Розовый цвет, упомянутый в этом описании, навсегда останется одним из самых любимых в изысканной палитре Марселя Пруста, где преобладают оттенки, напоминающие благородные металлы и драгоценные камни, а также цвета, отсылающие к картинам любимых им художников (как, например, голубой Джотто).

Марсель рассказывал, что если Мари не появлялась в парке из-за плохой погоды, то он не мог сдержать слез разочарования. Однако родители и молодого человека, и девушки считали это увлечение слишком ранним и совершенно не соответствующим их социальным амбициям. Родители Мари искали для нее более аристократическую партию: в конце концов она выйдет замуж за князя Мишеля Радзивилла, представителя старинного польско-литовского аристократического рода. Родители же Марселя считали семейство Бенардаки слишком эксцентричным: говорили, что мадам Бенардаки интересуется исключительно «любовью и шампанским» и носит слишком вызывающие наряды. Впрочем, родители Пруста скоро пожалели о своем запрете — ведь довольно быстро увлечение девушкой не своего круга было замещено наклонностями гораздо более досадными.

Встречи с друзьями в саду на Елисейских Полях были одним из главных удовольствий юного Марселя. Однако наслаждение от них часто прерывалось приступами астмы. В первый раз Пруст пережил столкновение с этой болезнью в возрасте девяти лет после долгой прогулки с родителями по весеннему Булонскому лесу, расположенному совсем рядом с Отеем. Робер Пруст вспоминал, что болезнь застала родителей будущего писателя врасплох: приступ был настолько сильным, что Адриен Пруст не надеялся больше увидеть своего сына живым.

Растерянность Адриена Пруста, не знающего, что предпринять для спасения своего отпрыска, объяснима: причина возникновения астмы в конце XIX века была неизвестна. Считалось, что загадочная болезнь провоцируется психологическими проблемами. Потому, кстати, во многих ранних работах, посвященных биографии писателя, истоки заболевания искали в его излишней нервозности. Однако современная медицина склоняется к тому, что астма является не психологическим, а органическим заболеванием, одной из разновидностей аллергии. Это значит, что версии о том, что болезнь Пруста была воображаемой, что она позволяла ему иметь большее внимание со стороны его родителей, что она была вызвана ревностью к брату, и другие им подобные не являются достаточно обоснованными. Следует при этом отметить, что сама болезнь может изменить характер страдающего ею: пациент может стать более раздражительным, чувствительным, боязливым. Кроме того, и сами кризисы могут иногда быть вызваны психологическими причинами, например сильным волнением. Однако эти факты, показывающие связь болезни с психологическим состоянием астматика, не отменяют главного вывода об органических причинах заболевания.

В первые годы после появления приступов родители и сам Марсель надеялись, что его можно будет вылечить, что заболевание пройдет с возрастом. Действительно, в ходе болезни бывали недолгие ремиссии, однако полностью победить астму ему так и не удастся, недуг будет во многом определять его образ жизни и в конце концов станет одной из главных причин его смерти.