Марсель Пруст

«РЕВЮ БЛАНШ»

Осенью 1893 года редакционная коллегия «Пира», уставшая от публикации своего ревю, вошла в состав другого литературного издания, «Ревю бланш» — «Белого журнала». Название это было выбрано потому, что уже имелось ревю голубое и лиловое, и потому, что белый цвет объединяет все цвета. Журнал в соответствии со своим наименованием предполагал объединить на своих страницах самые разнообразные мнения. Марсель Пруст публиковался в ревю с 1893 по 1896 год, однако его роль в дирекции была минимальной. Дело в том, что редакторы «Пира» потеряли, присоединившись к гораздо более престижному литературному журналу, влияние на принятие решений. Жаркие и веселые обсуждения, дискуссии между друзьями, обмен письмами и взаимная критика ушли в прошлое.

Основателями «Ревю бланш» были братья Натансон, состоятельные поляки, переехавшие в Париж из Бельгии. В 1891 году этот журнал издавался тиражом в 2500 экземпляров, что значительно превосходило число экземпляров «Пира». Издание Натансонов было также более профессиональным, с ним сотрудничали более известные авторы, как, например, Малларме, а иллюстрации иногда рисовал сам Тулуз-Лотрек. Журнал имел направление, близкое к символизму, особенно в его тенденции к индивидуализму. При этом среди его авторов были и те, кто противостоял символизму, как Марсель Пруст, Жюль Ренар, Леон Блюм, Фернан Грег.

Уход от редакторских функций не огорчил Пруста, который полностью направил свою энергию на написание собственных художественных и критических текстов. В декабре 1893 года он опубликовал целый ряд эссе: «Против одного сноба», «Одному снобу», «Мечта», «Реальное присутствие», «Перед наступлением ночи», «Воспоминание». Наиболее автобиографичной и интересной с точки зрения описанных в ней обстоятельств была новелла «Перед наступлением ночи». Этот текст в силу своей откровенности, кстати, не был включен Прустом в сборник «Утехи и дни».

Новелла имеет сложную структуру повествования, показывающую развитие профессионализма Пруста. В произведении можно также наблюдать изменение мотивов, представленных в этюдах, написанных после поездки в Нормандию на виллу Ле-Фремон. Рассказ ведется от имени девушки Лесли, которая приезжает в дом, расположенный у моря, чтобы навестить свою подругу Франсуазу. Франсуаза только что совершила попытку суицида. Она готовится к смерти, потому что рана ее смертельна, но у нее еще достаточно сил, чтобы сделать последнее признание. Она рассказывает о своей гомосексуальности, которая и спровоцировала самоубийство. Близкая смерть придает ее словам большую силу: она пытается рассказать историю своей жизни, объяснить происхождение своих наклонностей. Лесли тронута страданиями подруги, ее трагическая история заставляет ее плакать.

РЕЙНАЛЬДО АН

Интерес Пруста к светской жизни дает ему возможность встретить молодого человека, который станет для начинающего писателя больше чем другом. Как можно было предположить, речь идет вовсе не о богатом отпрыске аристократического семейства, но о молодом музыканте, у которого с мечтающим о литературной карьере Прустом гораздо больше общего, чем у других представителей золотой парижской молодежи. Рейнальдо Ан, с которым Пруст знакомится в салоне Мадлен Лемер 22 мая 1894 года, останется близок писателю в течение всей его жизни. Конечно, между ними будут периоды охлаждения, но все-таки теплая дружеская основа отношений сохранится навсегда. Рейнальдо — одно из самых сильных и счастливых любовных увлечений Пруста.

Пути Рейнальдо Ана, которому в момент встречи с Марселем было всего 18 лет (он родился в 1875 году), пересеклись с путями Пруста благодаря замечательным музыкальным способностям молодого человека. Биография Рейнальдо — это история музыкального вундеркинда: в пять лет он уже довольно хорошо играл на пианино, в восемь начал сочинять музыку, а в десять поступил в консерваторию. Среди его преподавателей был сам Массне, вместе с ним в консерватории учились Морис Равель и Эдуард Рислер. В 15 лет Рейнальдо сочинил свою самую известную мелодию — «Если бы у моих стихов были крылья» на стихи Виктора Гюго. Красивые мелодии вообще давались ему легко: в 1893 году он уже опубликовал музыкальный сборник «Серые песни» на стихи Верлена. Он писал музыку и для театра: его «полинезийская идиллия» под названием «Остров мечты» по роману Пьера Лоти «Рараю, или Женитьба Лоти» будет поставлена на сцене в 1898 году. Талант молодого музыканта открыл ему двери парижских салонов: уже в возрасте шести лет он пел мелодии Оффенбаха для королевы Испании и для принцессы Матильды. В 1890 году он вошел в салон Альфонса Доде и сочинил музыку к его пьесе «Препятствие».

Привлекают Пруста и Ана друг в друге не только общие для них любовь к искусству и к светским знакомствам. История семейства Рейнальдо, объединяющая воедино Европу и Америку, в чем-то напоминает перипетии жизни родственников Марселя. Карлос Ан, отец Рейнальдо, родился в Гамбурге, в состоятельной еврейской семье. Еще совсем молодым человеком он переехал на жительство в Венесуэлу, где быстро увеличил свое состояние, занимаясь множеством коммерческих предприятий: строительством железных дорог, организацией телеграфной связи, устройством газового освещения, выращиванием кофе и даже строительством театра. Мать Рейнальдо, Елена Мария, была богатой наследницей из семьи испанцев, переехавших в Венесуэлу еще в XVIII веке. После перемен во власти семья Ан покинула Америку и в 1877 году обосновалась в Париже. Рейнальдо был самым младшим из двенадцати детей, в момент переезда ему исполнилось всего три года.

Рейнальдо красив, и своей восточной красотой, как и интернациональными корнями, он напоминает самого Пруста: у него такие же темные волосы и глаза, которые не только прекрасно выражают все перемены его настроения, но и замечают самые небольшие изменения в душевном состоянии других. «Вы чувствительны, как мушка» — так метко определил способность Рейнальдо улавливать нежные психологические оттенки Альфонс Доде.

Поверхностное светское знакомство Пруста с Аном быстро переросло во взаимный интерес. Узнать друг друга ближе два молодых человека смогли уже летом 1894 года, в замке Ревейон, который мадам Лемер снимала на востоке от Парижа и в который она пригласила и Марселя, и Рейнальдо. Пруст приехал в замок 18 августа 1894 года и остался там на несколько недель. Впоследствии он признавался, что этот период был одним из самых счастливых в его молодости.

Пруст и Ан много времени проводили вместе, гуляя по саду вокруг замка. Тактичный Рейнальдо делал все, чтобы его талантливый друг чувствовал себя счастливым и имел возможность уловить то, что диктовало ему его вдохновение. Так, во время одной из прогулок Пруст неожиданно остановился перед кустом бенгальских роз и о чем-то задумался, глядя на цветы. Рейнальдо решил не мешать ему и продолжил свой путь. Возвращаясь обратно, он обнаружил Пруста точно в такой же позе, в какой он его оставил. Пруст рассматривал розы и, как он объяснял сам, пытался понять тайну их очарования, так же как пытался определить, в чем состоял секрет шарма графини Греффюль несколькими месяцами раньше. В трансформированном виде этот эпизод с загадкой, которую задает главному герою красота цветов, войдет и в «Жана Сантея» (где Пруст сохранит розы), и в «Поиски утраченного времени» (где розы будут заменены боярышником).

Этот эпизод с цветами описан в дневнике Рейнальдо. Ан, будучи не только музыкально, но и литературно одаренным, написал несколько книг, посвященных музыке, а также биографию Сары Бернар, близким другом которой он являлся. В настоящий момент «Записки» — дневник, в котором он рассказывал о своей светской жизни, опубликованы не полностью. Чтение рукописи, хранящейся в Национальной библиотеке Франции, согласно завещанию Рейнальдо пока запрещено. В журнале отчеты о его многочисленных концертах в самых знатных домах (в том числе при английском королевском дворе) дополняются рассказами о встречах со знаменитыми писателями, музыкантами и художниками. В том виде, в каком дневник доступен сегодня, он не носит исповедального характера: его назначение не столько раскрыть потаенные мысли автора, сколько создать идеализированный образ Рейнальдо.

Осенью 1894 года сближение между двумя молодыми людьми продолжилось, о чем можно судить по их письмам. В сентябре 1894 года Пруст уже обращается к Ану на ты, называет его то «мой маленький», то «дорогое дитя». Ан в свою очередь называет Пруста «своим пони». В октябре 1894 года Пруст пишет в одном из посланий: «Я хотел бы быть хозяином всего, что Вы можете пожелать на земле, чтобы Вам это подарить, и автором всех произведений, которыми Вы восхищаетесь, чтобы посвятить их Вам».

Весна 1895 года ознаменовалась осложнением отношений, что, как можно видеть из писем, вызвало у Пруста несколько приступов ревности. 16 апреля, например, он пишет о сильных эмоциях, с которыми у него оказывается связано простое ожидание встречи: терять Рейнальдо, снова его находить, ожидать его появления или заставлять его волноваться в ожидании — все это Пруст называет настоящей, глубоко волнующей его трагедией, которую он «хотел бы когда-нибудь описать и которую он пока просто проживает». Желание Пруста рассказать о связи с Рейнальдо будет реализовано: отблески эмоций писателя могут быть найдены в истории страстной привязанности Свана к Одетте де Креси. Так, например, именно в отношениях с Одеттой важную роль будет играть музыка: одна из музыкальных фраз композитора Вентейля станет «национальном гимном» любви Свана.

Лето 1895 года Марсель и Рейнальдо также проводят вместе. В августе они отправляются на Нормандское побережье в Дьеп, где мадам Лемер принимает их у себя. Далее они следуют в Бретань, на остров Бель-Иль, где навещают Сару Бернар. Путешествие продолжается, и молодые люди вдвоем посещают еще нескольких бретонских и нормандских городков. Рейнальдо не очень доволен вояжем, он склонен скорее замечать неудобства сельской жизни. В своих письмах родным он то и дело жалуется: солнце его обжигает, комары кусают, из-за грязи гостиниц он чувствует себя больным, все яблони, которыми славится Нормандия, кажутся ему похожими одна другую, а вкус сидра напоминает уксус, который к тому же подают в немытых стаканах.

Марсель, которого приступы астмы чуть меньше мучают на берегу моря, напротив, счастлив и с восхищением описывает «очаровательные места, где нормандские яблоки зреют почти на самых скалах, смешивая запах сидра с запахом водорослей». Во время пребывания в Бег-Мэле в Финистере на берегу Атлантического океана Пруст начнет работу над своим романом «Жан Сантей». Нормандские и бретонские пейзажи, которыми любуется Пруст во время этой поездки, станут его любимыми и будут использоваться и в «Жане Сантее», и в романе «В поисках утраченного времени». Влияние Рейнальдо на Пруста кажется еще очень большим, поскольку писатель признается, например, что он хотел бы, чтобы в его новом произведении Ан, подобно божеству, незримо присутствовал повсюду. Однако, несмотря на внешнее благополучие, отношения входят в свою финальную стадию.

С осени 1895 года Пруст переключил свое внимание на другого молодого человека — Люсьена Доде. При этом отношения с Рейнальдо не прервались полностью. Кажется, что новый всплеск страсти произошел весной 1896 года. Однако эта последняя стадия отношений уже приняла болезненный характер, поскольку она связана с постоянными вспышками ревности. Любовь-дружба превращается у Пруста в тираническое желание полностью контролировать жизнь близкого ему человека. Выражением такого полного контроля над другим становится требование полных и абсолютно откровенных исповедей. Пруст настаивает на том, чтобы Рейнальдо рассказывал обо всех своих поступках, обо всех посещающих его мыслях и желаниях. Более того, его любопытство распространяется даже на прошлое Рейнальдо: Пруст хочет знать все о том, что происходило в жизни друга и до их встречи, и после. 20 июня 1896 года, как можно судить по письмам двух молодых людей, Рейнальдо согласился принять условия, предложенные Прустом. Однако во время одного из разговоров Рейнальдо признается в чем-то, что очень ранит Марселя. Не сдержав своего раздражения, последний вспылил. Эта ссора привела к тому, что Рейнальдо разорвал «пакт» и, несмотря на все просьбы друга, остался при своем решении. Так закончился психологический эксперимент, который был предпринят Прустом в надежде погасить его переходящую разумные пределы ревность.

8 августа 1896 года Пруст посылает Ану письмо, в котором констатирует, что они более не испытывают привязанности друг к другу. Он удивляется тому, что в столь короткий срок такие сильные эмоции могли исчезнуть. Несмотря на это заявление Пруста, впечатления от истории взаимоотношений с Рейнальдо не будут забыты писателем. И приступы ревности, которые пережил Пруст по отношению к Ану, и «допросы», которым он подвергал музыканта, найдут отражение сначала в сборнике «Утехи и дни» в новелле «Конец ревности», а затем в романах «Жан Сантей» и «В поисках утраченного времени».

В новелле «Конец ревности» главный герой Оноре, влюбленный в Франсуазу, уверен, что его любовь не продлится долго. Он спокойно размышляет о том, что может полюбить другую женщину. Персонаж Пруста, как и сам писатель, склонен довольно быстро менять объекты своих привязанностей. Однако процесс охлаждения неожиданно прерывается: Оноре узнает, что Франсуаза, возможно, ему изменяла. Эта новость разжигает охладевшие было чувства и трансформирует любовь в бесконечный приступ ревности. Страдания Оноре настолько велики и не поддаются его контролю, что остановить их может только смерть героя: конец ревности становится концом жизни Оноре. Пруст отразит в своих текстах и попытки установления отношений на основе полной откровенности: так, Жан Сантей и повествователь в «Поисках» будут подвергать своих возлюбленных бесконечным допросам, требуя от них все более и более интимных признаний.

ЛЮСЬЕН ДОДЕ

Люсьен Доде освежил любовные чувства Пруста, ощущавшего усталость от взаимоотношений с Рейнальдо. Как сам писатель впоследствии признавался в одном из своих писем, его увлечения никогда не длились больше года — полутора лет и связь с Рейнальдо осенью 1895-го как раз достигла своего полуторалетнего предела. Как и привязанность к Ану, чувства по отношению к Люсьену продлились всего около восемнадцати месяцев. В конце 1895 года письма Пруста еще начинались словами «дорогой друг». Весной 1896 года после отъезда Люсьена с родителями в Венецию Пруст, чувствуя себя брошенным, пишет: «В вечер нашего расставания мне особенно грустно было видеть Ваш легкий прощальный жест рукой, который обычно сопровождался словами “до завтра”. Это “до свидания”, за которым никакого свидания не последует в течение очень долгого времени, было очень печальным». А уже весной 1897 года в письмах друзей появились первые упреки в нежелании делиться новостями, просьбы же о свиданиях оставались без ответа.

Люсьен, второй сын Альфонса Доде, был на семь лет младше Пруста, он родился в 1878 году. Его характер определялся тем, какое положение он занимал в своем семействе. В отличие от брата Леона и отца Люсьен не чувствовал в себе какого-то творческого дара. В момент сближения с Прустом он еще надеялся стать знаменитым художником и до 1907 года участвовал в разнообразных выставках. Он даже учился какое-то время у знаменитого Джеймса Уистлера, но это не только не придало ему уверенности, но, напротив, вызвало еще большее разочарование в собственных способностях. Поскольку Уистлер привил ему умение различать подлинное произведение искусства от подделки, это качество Люсьен начал применять прежде всего к своим собственным не совсем удачным опытам. С 1907 года Люсьен попробует писать, он даже создаст несколько книг, однако они не принесут ему большого успеха. Сегодня он известен прежде всего как биограф своего отца и императрицы Евгении, а также автор воспоминаний о Марселе Прусте.

Люсьен, таким образом, чувствует себя неудачником в своей собственной семье. Но если он не может похвастаться явными талантами, то обширных познаний в литературе и искусстве у него не отнять: даже в его собственной семье, где никого не удивить широким кругозором, его прозвали Господин Всезнайка. К интеллектуальным способностям добавляется психологическая тонкость и крайняя чувствительность, которые сближали его с не менее тонкокожим Прустом.

Между Прустом и Люсьеном, если заглянуть поглубже, было и еще несколько важных точек соприкосновения. Например, такая довольно неожиданная, как чувство юмора. Биографы редко упоминают о юморе Пруста, которого чаще всего представляют жалующимся на свое здоровье или на нечувствительность окружающих. А между тем именно в отношениях с Люсьеном это качество характера Пруста проявилось очень ярко. Люсьен и Марсель, часто появлявшиеся на светских раутах вместе, стали выделяться в толпе чинных посетителей взрывами неудержимого хохота. Причиной их смеха было, например, самоуверенное поведение Робера де Монтескью: за очередной приступ, который не смогли остановить даже возмущенные взгляды графа, Прусту пришлось извиняться в одном из писем обиженному денди.

Марсель и Люсьен прекрасно понимали друг друга еще и потому, что оба они имели склонность к снобизму. Люсьен, которого Леон Доде называл «аристократом семейства», дошел до того, что признался в своей готовности отдать все на свете за то, чтобы его фамилия писалась с апострофом после «Д». Впрочем, блестящую светскую карьеру ему удалось сделать и без апострофа. С 1896 года он сблизился с императрицей Евгенией и благодаря этому знакомству ему в течение всего нескольких лет удалось увидеть представителей всех королевских фамилий Европы. Несмотря на явное желание Пруста войти в этот избранный круг, Люсьен так никогда и не представит его императрице. В своих воспоминаниях о Прусте Люсьен с характерным для него высокомерием отметит, что Марсель, описывая приемы у герцогини Германтской в своем романе, в реальной жизни не был на них допущен.

Это нежелание Люсьена оказать Прусту услугу приблизило охлаждение между двумя молодыми людьми. Но разрыв отношений не помешал Прусту проявить такт по отношению к Люсьену в тяжелый для последнего момент: когда в декабре 1897 года умер Альфонс Доде, Пруст вместе с Рейнальдо не покидали Люсьена в течение трех дней, чтобы помочь ему пережить первый шок от потери.

ГЕНЕЗИС СБОРНИКА «УТЕХИ И ДНИ»

Увлечения Пруста не мешали его творческим планам. Напротив, они придали им новый импульс. Формирование сборника «Утехи и дни» — первого крупного произведения Марселя Пруста — шло параллельно с развитием его отношений с Аном и Доде. Другим важным источником вдохновения для него стало творчество Льва Толстого. Летом 1894 года Пруст внимательно читал русского писателя, в частности его роман «Анна Каренина», а также повесть «Смерть Ивана Ильича» и статью «Дух христианства и патриотизм», которая только что была переведена на французский язык.

Если художественное творчество русского автора окажет существенное воздействие на Пруста, то идеи русского мыслителя, выраженные в его статье, вызовут критику. Дело в том, что на рубеже веков началось сближение между Францией и Россией. Толстой резко критически отнесся к этому процессу, увидев в нем рождение военного альянса накануне крупного конфликта, на пороге которого, по его убеждению, находилась Европа. Именно эта скрытая за разговорами о культурной общности военная подоплека вызвала недоверие русского мыслителя. Между тем для Пруста это критическое видение ситуации в Европе, а также патриотического подъема, охватившего европейские нации, оказывается чуждым. Анализу взглядов Толстого он посвятит небольшую статью, которая, впрочем, так и не увидит света при жизни Пруста.

Судьба новеллы «Смерть Бальдассара Сильванда», которая по своему содержанию напоминает «Смерть Ивана Ильича» Толстого, окажется гораздо более интересной с литературной точки зрения, потому что она станет одной из основных в сборнике «Утехи и дни», опубликованном Прустом в 1896 году. Новелла будет открывать сборник. Главным действующим лицом ее является Бальдассар Сильванд, светский человек, который болен неизлечимым прогрессирующим параличом, последствием венерического заболевания. История Сильванда в первой половине новеллы описывается с точки зрения юного племянника Сильванда — Алекси, который узнает о болезни дяди и вместе со своей матерью наносит ему несколько визитов.

Во второй части новеллы повествование концентрируется на описании переживаний самого Сильванда. Кульминация новеллы приходится на последнюю ее страницу. За несколько секунд до смерти, услышав звон колоколов, проникший в его комнату благодаря особенно тихому вечеру, Сильванд вспоминает о том, что было самым важным в его жизни. Он видит перед собой свою мать, которая в детстве каждый вечер приходила к нему в комнату, чтобы согреть его ледяные ступни и помочь ему заснуть. Он ясно различает радость на ее лице в тот момент, когда учитель музыки сообщает Бальдассару о его больших музыкальных способностях. Он вспоминает и о своей скрипке, игрой на которой он так мало занимался при жизни, а также о своей несостоявшейся женитьбе.

Система персонажей новеллы во многом напоминает роман «В поисках утраченного времени». Первое, что бросается в глаза, это распределение автобиографического материала, сходное с тем, что можно обнаружить в романе. Автобиографические реминисценции просматриваются в характерах не одного, а сразу двух персонажей новеллы: в самом Бальдассаре Сильванде и в его племяннике. Очевидный автобиографический характер имеет образ графа: его привязанность к матери, его одаренность, его светские увлечения, чувство вины, которое он ощущает по отношению к обманутым надеждам своих родителей, а также его тяжелая болезнь — все это почерпнуто из собственных переживаний Марселя Пруста. Юный племянник графа Сильванда также напоминает самого писателя: он, так же как граф, привязан к своей матери, он отличается артистической чувствительностью. Кроме того, в новелле с Алекси связана и важная для Пруста проблема выбора призвания: Алекси напоминает графа внешностью, и вопрос о том, повторит ли он судьбу своего дяди или сможет преодолеть искушения светской жизни и придать своему существованию больший смысл, в скрытой форме присутствует в новелле. Как видим, не только автобиографизм, но и некоторые важные темы сближают новеллу с романом «В поисках утраченного времени», при этом в образе графа Сильванда уже можно различить характер Шарля Свана, тогда как племянник графа напоминает главного героя романа.

Как уже было отмечено, новелла «Смерть Бальдассара Сильванда» станет первой в сборнике «Утехи и дни», в который войдут произведения (более пятидесяти), написанные Прустом в течение, как уверял он сам, десяти лет начиная с четырнадцатилетнего возраста. Как представляется, сборник «Утехи и дни» может быть рассмотрен как первый вариант романа «В поисках утраченного времени». Сходство между двумя произведениями возможно проследить и на уровне тематическом, и на уровне структурном.

В центре интереса молодого писателя в сборнике окажутся две темы, которые в романе будут символически обозначены как направление к Свану и направление к Германтам. Пруста, с одной стороны, интересует психология любви. Это чувство, его парадоксы, этапы и стадии, а также связанные с ним опасности и разнообразные «темные аллеи» исследуются писателем в нескольких новеллах. Второй главной темой его размышлений становится испытание тщеславием, которое связано в романе с направлением Германтов. Оба названных сюжета присутствуют, например, в новелле «Виоланта, или Светская жизнь», которая состоит из четырех глав: «Мечтательное детство Виоланты», «Чувственность», «Страдания любви», «Светская жизнь». Та же смесь описаний светской жизни с психологическим анализом любовного чувства составляет основу новелл «Меланхолическая поездка госпожи де Брев», «Исповедь молодой девушки», «Ужин в городе», «Конец ревности». Рядом с этими основными линиями присутствуют размышления о проблемах памяти, об искусстве, о красоте природы. Все они, но только в более глубоко разработанной форме, снова появятся в романе «В поисках утраченного времени».

В структурном отношении сборник также очень сходен с романом. Уже упомянутая новелла «Смерть Бальдассара Сильванда» напоминает главы «Комбре» и «Любовь Свана», которые расположены в начале романа и в которых основным персонажем является Шарль Сван, а повествователь остается в большой степени наблюдателем. Структура новеллы «Виоланта, или Светская жизнь» в сокращенном виде представляет историю повествователя из романа: мы знакомимся сначала с мечтательным ребенком, который, взрослея, проходит через разочарования в любви и через разрушение иллюзий, связанных с тщеславными притязаниями. «Исповедь молодой девушки» посвящена разработке проблем гомосексуальности, а также близкой к ним проблемы вины по отношению к родителям. «Конец ревности» исследует другой «темный» аспект любовного чувства, который будет играть важнейшую роль в романе. Как видно из названия, речь идет о ревности, которая будет подробно исследоваться Прустом и во взаимоотношениях Свана с Одеттой, и в истории влюбленности повествователя в Альбертину.

С точки зрения структуры, сборник может быть представлен как состоящий из двух типов новелл. Часть из них напоминает светские повести и представляет собой повествования с подробно разработанной сюжетной линией и детально обрисованными персонажами. При этом некоторые действующие лица переходят из одной новеллы в другую, а другие настолько похожи, что простая смена имени может превратить их из одного в другого и трансформировать, таким образом, истории из жизни разных персонажей в единое повествование. Вторая группа текстов в сборнике представляет собой небольшие философские и психологические эссе, пародии, стихотворения. Они также легко могут быть включены в длинное романное повествование, поскольку не имеют собственной системы персонажей. Таким образом, сборник довольно легко может быть трансформирован в роман, и эта возможность, как представляется, была осознана Прустом. Писатель чувствует себя способным создать более крупное литературное произведение, поэтому, оставив работу над разрозненными новеллами, он обращается к написанию романа «Жан Сантей».

ВОСПРИЯТИЕ СБОРНИКА И ДУЭЛЬ С ОДНИМ ИЗ КРИТИКОВ

Возвращаясь к истории создания сборника «Утехи и дни», необходимо отметить вклад, который был сделан в него близкими и знакомыми Марселя, и прежде всего Анатолем Франсом, который написал предисловие к этому первому крупному произведению Пруста. Почему маститый писатель согласился поддержать начинающего собрата? Этот вопрос занимает не только сегодняшних исследователей биографии Пруста, он интересовал и его современников и, как мы увидим позже, даже привел к тому, что Прусту пришлось участвовать в дуэли с одним из критиков.

Между тем на решение Франса могло повлиять не только желание поддержать молодого и не лишенного дарования автора, но и то, что Пруст не просто посещал салон мэтра французской литературы рубежа веков, но и разделял многие его идеи в оценке современной ему французской литературы. Он, например, поддерживал критику, которую Франс направил против символистов, упрекая их в мистицизме и неспособности ясно выражать свои мысли. В опубликованной в 1896 году в «Ревю бланш» статье под названием «Против неясности» Пруст присоединяется к мнению о символизме, высказанному Анатолем Франсом.

Ответил на критику Пруста, кстати, сам лидер символистов Малларме в своей статье «Тайна в поэзии», вышедшей в свет через шесть недель после публикации молодого автора. Оправдывая использование символистами усложненных форм и туманных выражений, Малларме объясняет, что поэзия не может ограничиваться описанием поверхности вещей (легко доступной интеллекту), но должна намекать на ту тайну, которая спрятана в глубине каждого предмета и каждого человека. Отметим, что стремление преодолеть плоское, поверхностное изображение вещей и людей, желание раскрыть закономерности и тенденции, которые скрываются в глубине описываемого, — этот подход очень близок и самому Прусту, а значит, можно сказать, что противоречия с символистами носят у него скорее внешний характер. Отличает Пруста от символистов не отрицание тайны, которая присутствует в человеке, но выбор способов ее отражения. Можно сказать, что символисты в одной форме, а Пруст как представитель психологического романа — в другой обратились к загадке человека. Загадке, которая, как было показано Мишелем Фуко, является центральной проблемой для европейской культуры с конца XVIII века. Новое, более свободное по сравнению со средневековым общество трансформирует представления о людях: если раньше их жизненный путь был известен заранее, поскольку полностью был определен социальным статусом, то теперь человек трансформируется в существо «таинственное», непредсказуемое, загадку поведения и жизненных выборов которого пытаются понять и новые науки (социальные и гуманитарные), и литература.

Чтобы обеспечить успех произведению молодого и малоизвестного писателя, текст Анатоля Франса в июне 1896 года публикуется в двух влиятельных газетах — «Фигаро» и «Галуа». В предисловии к сборнику в первую очередь отмечается новизна приемов молодого автора, а вместе с тем и интерес к традиции (о чем свидетельствует отсылающее к «Трудам и дням» Гесиода название). Франс также подчеркивает способность Пруста к психологическому анализу, умение одной чертой передать секретные мысли и невысказанные желания персонажей. Это проникновение во внутреннюю жизнь других показывает, по мнению Франса, то, что автор хотя и не невинен, однако искренен и правдив, и именно эти последние два качества составляют основу привлекательности его таланта.

Свой вклад в издание сборника сделали и еще несколько близких к Прусту творческих личностей. За иллюстрации к изданию принялась Мадлен Лемер, которая изобразила любимые ею цветы, а также замок Ревейон и портрет Пруста в кругу его друзей. Рейнальдо Ан, со своей стороны, написал несколько музыкальных иллюстраций к стихотворным портретам художников. Партитуры этих отрывков также вошли в книгу, в которой в итоге получилось 273 страницы.

Сборник был издан как дорогое произведение искусства, однако именно это и стало одной из главных причин его неуспеха. Издание стоило 13 с половиной франков (около 40 евро), что существенно ограничивало число потенциальных покупателей. Продать за 22 года после публикации удалось чуть более трех сотен экземпляров из полутора тысяч напечатанных. Исключительная дороговизна книги стала поводом для шуток. Был даже придуман небольшой скетч, представлявший собой диалог между Прустом и двумя литературными критиками — Фернаном Грегом и Эрнестом Лаженесом. Диалог начинался вопросом Пруста о том, читали ли критики его книгу. На что один отвечал, что не читал из-за дороговизны, а другой признавался, что читал только потому, что должен был опубликовать отзыв. Пруст затем задал вопрос о том, считают ли критики, что цена за книгу слишком высока. В ответ один из собеседников сказал, что цена справедлива, так как она соответствует содержанию книги: 4 франка за рисунки мадам Лемер, 4 франка за партитуры Ана, 4 франка за предисловие Франса, 1 франк за прозу Пруста и еще 50 сантимов за его стихи. Как видим, в литературном кругу книгу Пруста не восприняли серьезно: она была оценена как произведение, созданное дилетантом. Эта репутация поверхностного автора надолго останется с Прустом и даже помешает ему в момент, когда он решится начать публикацию своего романа «В поисках утраченного времени».

Шутки по поводу изданного Прустом сборника продолжались еще некоторое время. Это пренебрежительное мнение нашло выражение даже на страницах газет. Хотя в целом книга получила положительные отзывы в немногочисленных критических статьях, один из светских журналистов — Жан Лоррен — обвинил Анатоля Франса в том, что тот написал свое предисловие только из-за того, что Пруст входит в число его светских знакомых. Семь месяцев спустя тот же Лоррен вернется к прежним обвинениям, чтобы сделать предположение еще более оскорбительное. В «Журнале» от 3 февраля 1897 года он опубликует статью, в которой будет намекать на отношения, которые существуют между Прустом и Люсьеном Доде. Лоррен выскажет предположение, что предисловие к следующей книге Пруста будет написано Альфонсом Доде, потому что тот ни в чем не сможет отказать своему сыну. Опубликованное в печати двусмысленное обвинение не могло быть оставлено Прустом без последствий. Для того чтобы остановить недоброжелателя, Пруст вызвал его на дуэль.

Несмотря на то что представить вечно больного и жалующегося на нервы Пруста с пистолетом в руках непросто, свидетельства, оставленные нам его друзьями о том, как проходил поединок, показывают Марселя с лучшей стороны. Он держался смело и хладнокровно. Так, Робер де Флер, который вместе с Рейнальдо присутствовал на дуэли, чтобы поддержать Пруста, в одном из писем характеризовал поведение молодого автора как «восхитительно героическое». Пруст со знанием дела выбрал своих секундантов: один из них — известный художник Жан Беро, а другой — знаменитый бретер Густав де Борда. Противники встретились в лесу на юго-западе от Парижа, обменялись выстрелами, ни один из участников не был ранен. Выдержка, которую проявил Пруст, не была чем-то случайным. По итогам всего жизненного пути писателя его можно даже записать в настоящие дуэлянты. В эпоху, когда дуэли уже вышли из моды, Пруст умудрился принять участие в нескольких поединках: в воспоминаниях его друзей упоминаются еще как минимум четыре.

РОМАН «ЖАН САНТЕЙ» И ДЕЛО ДРЕЙФУСА

Еще до публикации сборника «Утехи и дни» Пруст начал работать над более амбициозным литературным проектом, о существовании которого, поскольку писатель его не закончил, не было известно до конца 40-х годов XX века. Открытие этой неизвестной ранее рукописи окончательно разрушило миф о Прусте как об авторе, который провел свою молодость в светских развлечениях. По всей видимости, Пруст работал над этим произведением около четырех лет: он начал его в 1895 году в Бег-Мэле и окончательно забросил только в 1899-м.

Рукопись (около тысячи страниц) была обнаружена Андре Моруа в архиве родственников писателя и передана Бернару де Фалуа, который первым опубликовал этот текст в 1952 году. Анализ черновиков писателя показал, что речь идет о романе. Сам Пруст с его заглавием не определился, поэтому по имени главного героя он был назван «Жан Сантей».

Роман изменяет очередное укоренившееся представление о творчестве Марселя Пруста. Одной из главных тем «Жана Сантея» является дело Дрейфуса. Таким образом, неоконченное произведение позволяет увидеть Марселя Пруста еще с одной необычной точки зрения — как писателя, интересующегося политической жизнью Франции. Более того, оказалось, что дело Дрейфуса, это важнейшее политическое событие, получило отражение только у одного французского автора кроме Пруста: в своей «Истории современности» его опишет Анатоль Франс.

Дело о капитане Альфреде Дрейфусе, офицере, отправленном по ложному обвинению на каторгу, имело исключительно важное значение в истории Франции рубежа веков. Одной из причин этого было то, что дело затронуло множество социальных тенденций. В нем переплелись нарастающее движение национализма и антисемитизма, с одной стороны, а с другой — ненависть к Германии, вызванная аннексией Эльзаса и Лотарингии в 1871 году. В деле столкнулись патриоты, уверенные, что ради блага государства допустимо идти даже на преступление, и идеалисты, считающие, что никакие самые высокие цели не могут оправдать незаконных действий. Накал страстей был таким, что на адвоката Дрейфуса во время пересмотра дела в 1899 году было совершено покушение (адвокат отделался легким ранением), а в некоторых городах Франции прошли антисемитские выступления. Дело привлекло так много внимания также и из-за самого характера связанных с ним событий, позволявших понять не только функционирование государственной машины, но и психологию многих причастных к нему лиц. Вся сложная механика бюрократических, социальных, частных и государственных интересов, связанных с делом, превратила его в настоящий роман-фельетон, который каждую неделю выплескивал на страницы газет новые неожиданные открытия и сенсационные обстоятельства.

Дело Дрейфуса в своем развитии прошло через несколько этапов, но Пруст придавал ему особенное значение в 1898 году, когда к защите капитана присоединился Эмиль Золя. Первые события, связанные с судьбой необоснованно обвиненного офицера, не интересовали Пруста, как и многих других французов. Между тем история началась еще в 1894 году, когда Альфред Дрейфус был арестован и приговорен к бессрочной ссылке на Чертов остров во Французской Гвиане. В течение длительного времени до ареста во французском Генеральном штабе подозревали о существовании шпиона. Капитан Дрейфус вызвал подозрения своей связью с Эльзасом, где он родился, а также своим еврейским происхождением. Кроме этих очень неопределенных причин других для совершения преступления найдено не было: будучи выходцем из состоятельной семьи и мужем дочери ювелира, Дрейфус не имел финансовых проблем, а значит, и необходимости заниматься шпионажем. Первый судебный процесс над капитаном в 1894 году прошел очень быстро, при закрытых дверях, а его результаты если и вызвали критику, то только потому, что Дрейфуса не приговорили к смертной казни.

Однако у отправленного в ссылку капитана остались во Франции преданные защитники — его братья, которые решили сделать все, чтобы найти настоящего шпиона и вернуть Альфреду свободу. Со своей стороны полковник Пикар, новый начальник разведывательного бюро, в ходе своего расследования пришел к выводу, что Дрейфус невиновен и что настоящим предателем является другой офицер — майор Эстергази. Пикар обратился к правительству с просьбой пересмотреть дело. Однако его предложение вызвало недовольство правящих кругов, и чтобы избавиться от слишком докучливого офицера, Пикара сначала отправили на юг Франции, а затем в Северную Африку в Тунис.

Тем не менее скрыть новые факты не удалось; сначала за границей, а потом и в самой Франции появляется все больше публикаций, требующих пересмотреть дело. У Дрейфуса возникают все новые и новые сторонники. При этом в стане противников пересмотра дела позиции тоже радикализируются: в 1896 году подполковник Анри, офицер из службы разведки, в порыве патриотизма фабрикует фальшивый документ, который должен окончательно доказать виновность Дрейфуса (позже Анри будет арестован и покончит с собой в тюрьме, а в деле будет обнаружено множество других подложных документов). Новая комиссия заново рассматривает дело. Но надежды на справедливое решение не оправдались: наказание, назначенное Дрейфусу, не было отменено, более того, полковник Пикар, последовательный защитник капитана, заключен в тюрьму.

13 января 1898 года, на следующий день после несправедливого решения, Эмиль Золя публикует свое знаменитое «Я обвиняю» — открытое письмо президенту Феликсу Фору, в котором высказывается в поддержку невиновности Дрейфуса. Пруст, который внимательно следит за развитием событий, вместе со многими своими знакомыми подписывает манифест в поддержку капитана. Однако ни манифест, ни заявление писателя-натуралиста не только не приводят к пересмотру решений комиссии, но и провоцируют начало нового расследования и обвинение в клевете самого Золя. Заседания суда по его делу носят открытый характер. Они длятся две недели, по их итогам Золя приговорен к году заключения и к штрафу в три тысячи франков. Чтобы избежать наказания, Золя вынужден бежать в Англию.

Марсель Пруст присутствовал на заседаниях, и именно их он описал в романе «Жан Сантей». В основе судебного разбирательства, представленного Прустом, находится противопоставление двух участников процесса: генерала Буадеффра (начальника Генерального штаба и противника Дрейфуса) и полковника Пикара (его защитника). Сам Дрейфус упомянут под именем Дальтоцци. Особенно интересен образ полковника Пикара, который построен Прустом на контрасте между его внешностью и содержанием его поступков. Жан Сантей заранее представляет себе Пикара в облике вдохновенного борца за справедливость. Но оказывается, что у полковника самая обычная внешность, ничем не выдающая его страстной привязанности к истине, ради которой он готов отправиться в тюремное заключение. Таким образом, в описании процесса Эмиля Золя Пруст делает акцент на исследовании психологии участников, а также особенностей видения Жаном Сантеем происходящих вокруг него событий. Этот интерес к психологии, и в частности к психологии восприятия, является одной из главных особенностей письма Пруста, которое принимает в его юношеском романе все более близкие к зрелому стилю формы.

Восхищение полковником Пикаром выразится у Пруста не только в художественной форме. В сентябре 1898 года он будет собирать подписи под требованием выпустить капитана на свободу. Когда же петицию опубликуют, но без его фамилии, Марсель напишет в редакцию письмо с требованием исправить ошибку. Он объяснит свою позицию так: конечно, его имя ничего не добавит к списку, объединившему таких известных личностей, но зато присутствие в списке добавит что-то важное к его собственному имени.

По всей видимости, Пруст был в курсе того, что капитан Дрейфус невиновен, с 1897 года благодаря своей близости к мадам Строс, которая получила информацию о махинациях, приведших к обвинению капитана, от Жозефа Рейнаха, журналиста, убежденного в невиновности Дрейфуса с 1894 года. Среди сторонников Дрейфуса было много прежних одноклассников Пруста по лицею Кондорсе: Даниэль Галеви, Жак Бизе, Робер Дрейфюс. В собственной семье убеждения Марселя разделяли его мать и брат. А вот отец, слишком близкий к правящим кругам, не посмел занять оппозиционную к правительству позицию.

Как видим, наибольший интерес у молодого автора вызвал процесс Золя. В дальнейшем внимание Пруста отчасти переключилось на другие сюжеты, хотя дело Дрейфуса навсегда останется для него одним из важнейших событий в его собственной биографии. Когда в 1899 году во время очередного пересмотра дела на адвоката Лабори будет совершенно покушение, Пруст отправит юристу телеграмму поддержки. Он также будет регулярно подписывать разнообразные манифесты и письма в помощь капитану.

В конце концов, в 1906 году, в момент принятия решения о реабилитации Дрейфуса, Пруста даже охватит что-то вроде ностальгии по тому периоду, когда правда и ложь имели такие определенные очертания, когда было совершенно ясно, что́ нужно изменить, чтобы восстановить справедливость. Все более погруженный в исследование психологических закономерностей, все более удаляющийся от прямого описания исторических событий, Пруст даже приходит к парадоксальному выводу, что, может быть, капитан Дрейфус и полковник Пикар, видевшие в своей жизни столько страданий, все же счастливее многих других людей. Ведь несчастья других, объясняет Пруст в письме к мадам Строс, базируются на психологических законах, которые невозможно изменить, тогда как причиной трагических событий в биографии Дрейфуса и Пикара является юридическая ошибка, которую вполне можно исправить.

ПРИЧИНЫ НЕУДАЧИ РОМАНА «ЖАН САНТЕЙ»

Для исследователя биографии Пруста роман «Жан Сантей» интересен, с одной стороны, тем, что он имеет автобиографический характер и позволяет больше узнать о том, что происходило в жизни Пруста. С другой стороны, роман, как и сборник «Утехи и дни», может рассматриваться в качестве варианта «Поисков утраченного времени», варианта, в котором автобиографическая информация еще не получила такой глубокой переработки, как в «Поисках».

Незаконченное произведение Пруста представляет собой собрание отдельных эпизодов, которые не имеют единой интриги. Имена и характеры персонажей еще не совсем определены: они иногда меняются от сцены к сцене, а события, в которых они участвуют, иногда противоречат друг другу. Несмотря на отсутствие связи между отрывками и героями, в тексте все-таки может быть найдена объединяющая его основа. Роман описывает часть жизненного пути молодого и литературно одаренного человека, которого зовут Жан Сантей. Бернар де Фалуа, который при издании романа первым столкнулся с его разорванной композицией, объединил повествование, опираясь на изменение возраста героя — от детства к юности. Этот подход с небольшими уточнениями будет использоваться и впоследствии.

Роман открывается прологом: двое друзей получают доступ к манускрипту писателя К. Все описанные далее события являются частью этого документа. «Жан Сантей» начинается с описания первых лет жизни героя и сцены с поцелуем матери, а также эпизодов с каникулами в Илье, с волшебным фонарем, с прогулками, с распорядком дня в воскресенье. К детскому же периоду относятся сцены, связанные с определением призвания главного героя. Важное место занимает описание влюбленности в мадемуазель Косищев, которая отражает историю детского увлечения Пруста Марией Бенардаки. Читатель переносится также в лицей Генриха IV, в котором учится Жан. Здесь Пруст концентрируется на описании дружбы с Анри де Ревейоном, молодым человеком, имеющим блестящее аристократическое происхождение. Родители запрещают Жану выходить вместе с Анри в свет, что вызывает яростное сопротивление их сына. Следующий эпизод описывает визит главного героя в замок Ревейон, принадлежащий родителям Анри. Один из разделов «Жана Сантея» посвящен путешествию в Бег-Мэль, за которым следует вторая поездка в Ревейон. После рассказа о путешествиях читатель знакомится с главой, которая отдана описанию военного гарнизона, она напоминает о военной службе самого Марселя. Затем Пруст переходит к исторической части: он описывает дело Мари (являющееся трансформацией скандала с Панамским каналом) и дело Дрейфуса.

Тематическое сходство с романом «В поисках утраченного времени» заставляет задаться вопросом, почему, если основные темы «Поисков» уже присутствовали в «Жане Сантее», он был заброшен писателем. Как случилось, что один из двух романов, построенных на автобиографическом материале, был доведен Прустом до совершенства, а другой оставлен без продолжения?

Чтобы объяснить неудачу «Жана Сантея», можно привести несколько причин. Во-первых, Пруст не нашел в первом романе философской основы, которая могла бы придать композиции произведения большую ясность: поиск собственного призвания, а также интерес к воспоминаниям уже разрабатываются писателем, но они не определяют структуру романа, они присутствуют только в качестве отдельных эпизодов. Пространственная организация романа «В поисках утраченного времени», базирующаяся на противопоставлении направления к Свану и Германтам, также пока отсутствует. Второй причиной можно считать то, что Пруст оказался слишком близко от описываемых событий, он был затоплен автобиографическим материалом, ненужными подробностями. Таким образом, эпизоды романа «Жан Сантей» не только не связаны воедино, но и имеют слишком «сырой» характер. Главное место пока еще отдается Прустом описанию, а не анализу. В-третьих, Пруст не использует повествование от первого лица, которое составляет одно из главных преимуществ романа «В поисках утраченного времени» и позволяет погружаться в неизвестные ранее глубины человеческой психологии. Благодаря использованию я-повествования «Поиски» приобретают субъективное измерение, Пруст переходит от описания того, что видит герой, к анализу того, почему он видит что-то так, а не иначе. Пруст концентрируется прежде всего на том, что происходит в сознании героя, на процессах восприятия и на том, что их определяет (мечты, воспоминания, привычки). Такой глубокой трансформации повествовательной техники Пруст не смог осуществить в своем первом романе.

СНОВА МАДАМ ПРУСТ

В течение нескольких лет, во время которых Пруст работал над сборником «Утехи и дни», а также над романом «Жан Сантей», писатель был занят, как мы видели, своими новыми светскими знакомствами, литературными проектами, а также сентиментальными привязанностями. Тем не менее он все еще проживал в доме родителей, то есть не чувствовал себя достаточно «взрослым», чтобы их покинуть и вести полностью самостоятельный образ жизни. Оставляя своих близких даже на недолгое время, он, как и прежде, чувствовал себя несчастным. Таким образом, семейные привязанности оставались все еще чем-то очень важным для Пруста: это показали несколько эпизодов, связанных с родителями и произошедших в конце 1890-х годов.

Основное число их концентрировалось вокруг мадам Пруст, привязанность к которой не уменьшилась у Марселя с возрастом. Жанна Пруст в этот период пережила ряд потерь. В 1890 году умерла ее мать, и это событие ей, заботливой и чувствительной дочери, было очень тяжело перенести. В мае 1896-го, когда Жанна начала наконец забывать боль этой первой утраты, скончался сначала двоюродный дедушка Марселя — Луи Вейль, а через несколько недель, 30 июня — Нате Вейль, отец Жанны. В июле в одном из своих писем Марсель подчеркнет важность этого ухода тех, кто представлял поколение, предшествующее поколению его родителей, и к кому Марсель нередко обращался и за советом, и за финансовой помощью. Он напишет о новом состоянии его семьи просто: «Мы похожи на дом, который потерял своего хозяина».

Мадам Пруст, как обычно, с большим достоинством пережила несчастье, внешне она не казалась ни потерянной, ни разбитой. Но любящий ее сын был способен различить то, что оставалось невидимым для других: ее грусть приняла более скрытые формы. Марселю казалось, что она проявлялась в голосе его матери. Этот голос, в котором печаль произвела необратимые изменения, станет основой небольшого происшествия, имеющего очень прустовский характер и такого важного для писателя, что воспоминание о нем будет преследовать Пруста в течение двух десятков лет.

В октябре 1896 года через несколько месяцев после смерти деда Пруст решает отдохнуть в Фонтенбло, в «Отеле Франции и Англии», который предлагает своим постояльцам не только широкую террасу, дорогой ресторан и красивый сад, но и модную новинку — телефон. Вокруг этого телефона и будут разворачиваться события. Марсель приглашен в отель Леоном Доде, который остановился в Фонтенбло, чтобы закончить свой роман «Сюзанна». Пруст также предполагает писать, но вначале ему кажется, что ни его здоровье, ни состояние его нервов этого не позволяют. Как только 19 октября он приезжает в отель, сразу пишет матери, что хотел бы покинуть Фонтенбло незамедлительно. Однако, усталый после дороги, он откладывает отъезд.

На следующее утро, 20 октября, он разговаривает с матерью по телефону (причем мадам Пруст приходится отправиться в магазинчик, расположенный по соседству, так как дома у них телефон еще не установлен). Сразу после разговора Пруст пишет текст, который называет «Жан в Бег-Мэле. Звонок матери» и который должен, по мысли Пруста, войти в роман «Жан Сантей». Он посылает этот отрывок Жанне Пруст и, уверенный в том, что написанное имеет большую художественную ценность, просит ее ни в коем случае не терять отправленные им листы. В отрывке Жан, слыша голос матери, улавливает в нем страдания, пережитые ею, а также бесконечную нежность, преданность своим близким. Через несколько лет, в 1902 году, в письме Антуану Бибеско Пруст углубит идеи, высказанные в «Жане Сантее». Он пояснит другу, который только что потерял свою мать, что голос Жанны показался ему надтреснутым, разбитым, как будто составленным из кровоточащих кусков. Он, по словам Марселя, отразил надлом, произошедший в душе мадам Пруст после смерти ее родителей, и вызвал тем большее сочувствие сына, что изменить обстоятельства, спровоцировавшие его, было уже невозможно. Кроме того, голос матери, как будто находящейся совсем близко и в то же время так далеко, заставляет Марселя осознать, что когда-нибудь и он сам навсегда потеряет Жанну.

Именно тема потери станет основной в новой переработке этого эпизода из жизни Пруста в «Стороне Германтов». Мать повествователя будет в новом варианте трансформирована в бабушку. Главный герой говорит с ней по телефону. Когда связь неожиданно прерывается, повествователь ощущает волнение, отчасти похожее на то, которое, как он объясняет, охватит его в день, когда ему захочется переговорить с ушедшими от него навсегда и сказать им то, что он не успел выразить при жизни. Пруст, конечно, не ошибся в оценке записанного им текста, данной им в письме матери: не только в «Жане Сантее», но и в романе «В поисках утраченного времени», полном самых глубоких переживаний, сцена разговора по телефону остается одной из самых трогательных.

Чувство потери, которое ощущал Пруст, находясь в Фонтенбло, было снова пережито им, но уже по гораздо более серьезному поводу летом 1898 года, когда в июле мадам Пруст попала в больницу с диагнозом «фиброма». Доктор Терье, у которого она лечилась, принял решение ее прооперировать. Как Пруст напишет в письме Жоржу де Лори, тяжесть операции была оценена неверно, потому не очень сложное, как казалось, хирургическое вмешательство вдруг изменило свой характер. Доктор Терье позже признается, что если бы он знал обо всех обстоятельствах заранее, то никогда бы не решился оперировать. К счастью, вмешательство, длившееся три часа, закончилось успешно, и Жанна Пруст медленно, но верно пошла на поправку. Однако Марсель еще несколько месяцев не решался надолго оставить ее одну.

Для того, кто занимается проблемами трансформации жизненного материала в художественный, интересно отметить, что эта история, которая связана с реальной опасностью для жизни матери, не вошла ни в одно произведение Пруста, тогда как описание краткого разговора по телефону заняло так много места в творчестве писателя. Думается, что, столкнувшись не с неопределенной возможностью трагедии, а с конкретной трагической ситуацией, писатель оказался неспособным выразить свои чувства. Его эмоции были настолько интенсивны, что вышли за пределы выразимого, обрекли его на молчание. Таким образом, иногда Прусту, чтобы передать то или иное переживание, приходилось его ослаблять, частично нейтрализовывать: именно поэтому писатель в романе «В поисках утраченного времени» систематически связывал эмоции, относившиеся к мадам Пруст, с персонажем, более удаленным от героя, — с его бабушкой.