Глава 2
МАРШАЛ МАССЕНА
«Массена был выдающимся человеком и вследствие странной особенности своего темперамента обретал равновесие характера лишь в пылу сражения…»
Из всех французских военачальников, чей талант раскрылся еще в годы революционных войн, имена лишь трех обыкновенно ставятся рядом с именем Наполеона: Гоша, Моро и Массена. «Любимое дитя победы» — так почти восторженно называл Массена сам Наполеон. В этом смысле даже среди прочих ярчайших военных индивидуальностей, окружавших великого корсиканца, Андре Массена выделялся как звезда первой величины.
Будущий герцог Риволи, князь Эслингский и маршал Франции, родился 6 мая 1758 г. в Ницце{98}. В то время Ницца входила в состав Сардинского королевства; таким образом, по своей национальности Массена был итальянцем, а выражаясь более точно, пьемонтцем. Родовым гнездом семейства Массена была деревушка Левен, находившаяся в каких-то 15 милях от Ниццы{99}. Предки Массена были потомственными землевладельцами и фермерами. Семейный бизнес, по-видимому, процветал, иначе чем объяснить тот факт, что родословная Массена известна с 1475 г.?{100} Это было бы совсем невозможно, если бы род Массена не принадлежал к числу зажиточных, уважаемых, а потому и заметных в своей округе семей. «Изменив» сельскому хозяйству, отец Массена Джулио-Сезар стал торговцем и мелким предпринимателем. Он занимался производством и сбытом мыла и изделий из кожи. В 1754 г. Джулио-Сезар женился на дочери инженера из Тулона, француженке мадемуазель Маргерит Фабр. Вскоре молодожены перебрались в Ниццу. Там у супружеской четы один вслед за другим родились пятеро детей: три дочери и два сына. Родившийся 6 мая 1758 г. мальчик получил имя Андре. Третий ребенок в семье, Андре рано повзрослел. Его отец умер, когда ему исполнилось всего шесть лет. Вдова Джулио-Сезара вскоре утешилась в новом браке, выйдя замуж за купца из Ниццы, г-на Феранди. В жизнь сеньоры Феранди ее дети от первого брака, судя по всему, «не вписывались». Дабы не обременять себя докучными хлопотами в отношении детей, супруги Феранди отправили их в Левен, к бабушке. Через несколько лет брат Джулио-Сезара Агостино забрал племянника Андре к себе. Причиной этого, впрочем, были не столько родственные чувства, сколько желание заполучить дарового работника. Как и его покойный брат, Агостино был владельцем мыловарни и мелким торговцем. В его мыловарне в Ницце Андре прошел свои «первые университеты». Порывистая и страстная натура Андре, однако, скоро восстала против однообразной, монотонной, не сулящей ничего нового и интересного работы. Рутинному и полусонному существованию он предпочел трудную, опасную, но исполненную романтики и приключений жизнь моряка. Едва достигнув 13 лет, он бежал из дома, поступив в качестве юнги на одно торговое судно. Почти пять лет его жизнь связана с морем. Корабль с юным Массена на борту бороздит воды Средиземного моря и просторы Атлантики. Как в калейдоскопе, перед взором Андре мелькают новые города и страны. То, к примеру, экзотическая Гвиана, а то — знаменитая своей мрачноватой славой Кайенна — атлантическая тюрьма для французских политзаключенных… Впрочем, со временем все приедается, даже романтика…
18 августа 1775 г. Массена, которому пошел восемнадцатый год, записывается добровольцем в Régiment Royal-Italien (королевский Итальянский полк), входивший в состав французской армии. Выбор Андре не случаен. В этом полку служит его другой дядя — Марсель, за много лет «выбившийся» в унтер-офицеры, что для простолюдина, в общем, довольно неплохой результат. По мнению одного из биографов Массена, именно благодаря советам и заботам своего дяди Андре быстро достиг успеха в освоении военного ремесла{101}. По словам другого биографа знаменитого маршала, Андре Массена чувствовал себя на солдатской службе как «рыба в воде», и это, несомненно, объясняет ту легкость, с которой он преодолел первые ступени служебной лестницы. Не исключено, что именно предрасположенность Массена к службе в армии в гораздо большей степени, чем протекция дяди, способствовала его стремительной, особенно по меркам «старого порядка», военной карьере. Уже 1 сентября 1776 года, то есть спустя чуть больше года после начала службы в полку, Массена получил чин капрала. Впоследствии, вспоминая то время, он не без грусти уверял, что ничто так не волновало и ничто так не радовало его в жизни, как получение первого воинского звания — звания капрала{102}. За первым званием последовало второе. Менее чем через год (в апреле 1777 г.) Массена стал сержантом. «Стать сержантом в 19 лет… в армии старого порядка, — замечает историк, — …доказательство не только грамотности, но и большого ума, прилежания и способностей»{103}. С присвоением следующего чина, квартирмейстера, Массена, правда, пришлось обождать. Андре получил его лишь пять лет спустя (13 февраля 1783). И, наконец, 4 сентября 1784 г., в возрасте 26 лет, Андре Массена обрел долгожданный унтер-офицерский чин. Первые восемь лет службы, проведенные в рядах Royal-Italien, ничем вроде бы не примечательные, лишенные сколько-нибудь ярких происшествий годы, на самом деле — превосходная военная школа для Массена. В этой школе он и учитель и ученик одновременно. Полковое начальство скоро замечает отличного служаку. Ему оказывают доверие, поручив обучать солдат строевой подготовке и тактике. Сам Андре постигает все тонкости военной службы столь основательно, что полковник даже ставит его в пример своим офицерам: «Ваше невежество по части строевого обучения, — язвительно отчитывает он их, — прямо-таки позорно; ваши подчиненные, к примеру, Массена, куда лучше могут осуществить маневр, командуя батальоном, чем любой из вас»{104}. Обидный щелчок по самолюбию офицерам стерпеть тем труднее, что им, людям благородного происхождения, потомственным дворянам, рекомендуют равняться на плебея. Это по меньшей мере возмутительно!
Однако, как бы хорошо к Массена ни относился полковник, как бы он его ни отличал, недворянское происхождение Андре преграждало ему путь к продвижению по службе. К тому же, если высшее начальство и благоволило к ревностно исполняющему свой долг унтеру, то начальство поменьше, так сказать среднего звена, не скрывало от него своего весьма прохладного отношения. В сложившейся обстановке Массена ничего не оставалось, как подать в отставку. Это произошло 3 августа 1789 г.{105} Решение, которое принял Андре, вряд ли было спонтанным. Возможно, кроме всего прочего, в дело вмешалась любовь. Через неделю после отставки Массена женился на мадемуазель Мари-Розали Ламар, 24-летней дочери хирурга из Антиба, где квартировал его полк{106}. Биографы Массена по-разному описывают это событие. Одни утверждают, что тесть Андре, господин Жозеф Ламар, находился в столь стесненном материальном положении, что не дал за дочерью ни гроша{107}; другие столь же уверенно сообщают о том, что дочь хирурга располагала «значительным приданым»{108}. Если правы те, кто уверяет, что мадемуазель Ламар была богатой невестой, то вполне можно предположить следующее: отставник Массена польстился на состояние будущей супруги, и этот брак был не чем иным, как браком по расчету. Однако, если Мари-Розали была бесприданницей, здесь имела место настоящая любовь, не замутненная материальными расчетами и «видами» на будущее…
М. Марбо
Как бы то ни было, доподлинно известно, что молодая пара осталась жить в Антибе, открыв бакалейную лавку на первом этаже дома г-на Жозефа Ламара, приторговывая продажей оливкового масла и сухофруктов. Большинство биографов Массена, вслед за сильно недолюбливавшим его бароном Марбо, упоминают о том, что он якобы «приумножал» свое состояние, занимаясь контрабандой вместе со своим двоюродным братом Бавастро{109}. По словам одного из них, именно это обстоятельство немало помогло впоследствии Массена, когда тому пришлось воевать в Приморских Альпах{110}. Знание козьих троп контрабандистов оказалось для него поистине неоценимо в условиях горной войны с превосходящим по численности противником.
Между тем революция, начавшаяся во Франции еще в 1789 г., хоть и с опозданием, достигла антибского захолустья. По примеру Парижа и здесь формируются отряды национальной гвардии. В 1791 г. Массена добивается своего назначения capitaine-instructeur (капитаном-инструктором) национальной гвардии Антиба. Несколько месяцев спустя, в сентябре 1791 г., он поступает добровольцем во 2-й батальон волонтеров, получив звание adjudant-major (аджюдана)[51], с которым, казалось бы, навсегда распрощался двумя годами раньше. Среди охваченных революционным энтузиазмом волонтеров людей, имеющих основательную военную подготовку, не слишком много. Один из этих немногих — Андре Массена. Его отличают глубокое знание военного дела, внушающая уважение манера себя вести, безграничная уверенность в себе, выразительная и образная речь. Этот маленький, темноволосый, невзрачный человек, которого если что и выделяет из общей массы, так это его невероятная худоба, обладает удивительной способностью внушать другим веру в победу. «Массена, — писала о нем современница, — один из самых достопамятных людей нашей Революции… Строптивый характером, он… не годился для света… он сделался славен между храбрыми… Это был человек довольно скрытный, корыстолюбивый от природы и алчный в победе… Простой по наружности, он был очень горд, и в существе имел для этого много поводов. Но гордость его надобно было угадать под наружностью мнимого деревенского простодушия и презрения к почестям… Прибавьте к этому наружный вид, который никогда не был приятен, и страсть его к женщинам, доведенную в старости почти до сумасшествия…»{111}. Однако тогда, в 1791 г., Андре думает об утехах любви меньше всего. Франция напоминает встревоженный улей. Кипящей революционными страстями стране угрожают многочисленные враги. Пробудившиеся от трехлетней летаргии европейские монархи, намерены помочь своему «брату» — христианнейшему королю Франции и Наварры Людовику XVI «вразумить» забывших своей долг подданных… Но все попытки спасти «старый порядок» во Франции рассыпаются как карточный домик. Страна меняется на глазах, а вместе со страной меняется и армия. Теперь лучшая гарантия скорого продвижения по ступеням военной иерархии — недлинная вереница титулованных предков, а искренняя вера в идеалы революции и собственные таланты, если они, конечно, не плод буйного воображения. Что касается талантов Массена, его способностей военачальника, то они не вызывают сомнений. Если же вести речь об идеалах, то в этом случае ответ будет не столь ясен. Дело в том, что, будучи «практиком», да к тому же человеком совершенно необразованным, Массена избегал пускаться в теоретические дискуссии, а потому о его суждениях по поводу революции, республики, монархии нельзя сказать ничего определенного.
Так или иначе, волонтеры доверяют солдату с почти 15-летним стажем. 1 февраля 1792 г. они избирают его подполковником. Больше года (с весны 1792-го по лето 1793 г.) он сражается, командуя батальоном, с австро-сардинскими войсками в Приморских Альпах своего родного Пьемонта. В это время «военные достоинства Массена постоянно привлекали внимание его командиров. Ему давали все более и более ответственные задания… и 22 августа 1793 г. произвели в бригадные генералы»{112}.
Уже в этом качестве на исходе 1793 г. Массена принимает участие в осаде и штурме захваченного еще летом англичанами Тулона — важнейшего города-порта на юге Франции. Он появляется под стенами Тулона 14 декабря, а через два дня, после яростной канонады, республиканские войска штурмуют его форты. Во время этого штурма колонну, атаковавшую форт л’Артиг, ведет в бой генерал Массена. Он же командует солдатами, штурмующими и другой форт, Сент-Катрин. Где-то совсем неподалеку и, что любопытно, под его, Массена, началом, сражается еще никому тогда не известный капитан артиллерии, со странной, не французской фамилией Буонапарте. Впоследствии, описывая осаду и взятие Тулона, Наполеон припомнит, казалось бы, все мало-мальски значимые детали этого события. Особенно охотно он расскажет о своем личном участии в штурме мятежного города: «Под начальником артиллерии (т. е. самим Наполеоном. — А. Е.) была убита лошадь выстрелом с батареи Малого Гибралтара[52]. Накануне атаки он был сброшен на землю и расшибся. Утром он получил от английского канонира легкую колотую рану в икру»{113}. Однако при всей «дотошности» описания событий 17–18 декабря 1793 г. Наполеон ни разу и ни в каком контексте даже не упомянул о Массена. Отметив этот по-своему замечательный факт, Джеймс Маршал-Корнвол пишет: «Вероятно, не будет ошибкой предположить, что между этими двумя блистательными воинами уже существовало нечто похожее на профессиональную зависть»{114}. Правда, если кто тогда и испытывал чувство зависти, то это был, разумеется, не Массена. 20 декабря 1793 г. за участие в штурме Тулона Андре Массена было присвоено звание дивизионного генерала. Через день комиссары Конвента О. Робеспьер и К. Саличетти своей властью присвоили маленькому артиллерийскому капитану Буонапарте воинское звание бригадного генерала. В республиканских войсках это звание предшествовало званию дивизионного генерала…
Андре Массена
В январе 1794 г. генерал Дюмербион, командующий Итальянской армией Республики, поручил Массена руководить военными операциями против австро-сардинских войск на своем левом фланге. Во время развернувшихся в Альпах боев с союзниками (в апреле — мае 1794 г.) молодой бригадный генерал Бонапарт[53] сражается под командованием Массена в качестве начальника артиллерии{115}. Отношения, которые складываются между ними, нельзя назвать дружескими. Впрочем, и неприязненными их также не назовешь. Впоследствии, вспоминая об операциях Итальянской армии в 1792–1795 гг., Наполеон не раз называл имя Массена, причем с какой-то отстраненностью, очень характерной для него, когда речь не шла о «начальнике артиллерии», как он сам предпочитал себя именовать, говоря о дебюте своей военной карьеры.
При чтении «Очерка операций Итальянской армии в 1792–1795 гг.»{116} складывается впечатление, что Наполеон не только не подчинялся напрямую Массена, но даже был в сравнении с ним фигурой по меньшей мере равнозначной… Конечно, это не так. Более опытный и старший по званию Массена, безусловно, имел ряд преимуществ перед Бонапартом, проявившим себя пока что один-единственный раз — во время взятия Тулона в 1793 г. Поэтому неудивительно, что в течение двух лет (1794 и 1795 гг.) именно Массена, а не Наполеон был тем человеком, к чьим советам прислушивались сменившие друг друга на посту командующего Итальянской армией Дюмербион, Келлерман и Шерер{117}. Всем трем командующим одинаково недоставало такого первостепенного и необходимейшего на их посту качества, как решительность и способность в нужный момент пойти на риск. Зато этими чертами в полной мере обладал «темноволосый, тощий, немногословный человек»{118} со сверкающим взглядом черных глаз — дивизионный генерал Андре Массена. В довольно часто цитируемом отрывке воспоминаний Наполеона, где он дает характеристику Массена, об этих особенностях его личности сказано следующее: «Он (Массена) был решителен, храбр, неустрашим, честолюбив и властолюбив; отличительной чертой его было упрямство, и потому он никогда не падал духом»{119}.
Правда, ничто, даже упрямство, в иных случаях не в силах заставить отступить болезнь. За неделю до нового, 1795 года Массена серьезно заболел. Он был вынужден без промедления уйти в отпуск. Получив увольнительную, Андре заехал в Ниццу, а оттуда отправился к жене, в Антиб. К этому времени он уже дважды успел стать отцом. В июне 1793 года Мари-Розали родила ему сына — Жака-Проспера, а в следующем году у Массена появилась дочь — Виктуар-Фекль.
А. Массена
Однако сидеть дома, когда совсем рядом гремят выстрелы, льется кровь, за считанные дни создаются и исчезают имена и состояния, не для Андре. «Его великий воинственный инстинкт, — писал о Массена известный историк, — имел что-то общее с господствующим инстинктом некоторых животных. Что делать охотничьей собаке без охоты? Массена нуждался в опасности…»{120}. Лишь только ему стало немного лучше, как в апреле 1795 г. он вернулся в строй. По возвращении в армию он командует 1-й дивизией, принимающей участие в боях с противником на ее крайнем правом фланге. Тем временем французское правительство, недовольное нерешительностью 60-летнего Дюмербиона, присылает ему на смену (19 мая 1795 г.) тоже 60-летнего героя Вальми Франсуа-Этьенна Келлермана. Лавры победителя герцога Брауншвейгского к этому времени заметно увяли. По словам Наполеона, «у Келлермана напрочь отсутствовали качества, необходимые для главнокомандующего»{121}. «Келлерман был доблестный солдат, чрезвычайно энергичный, имел много ценных качеств, но был совершенно лишен способностей, необходимых для главнокомандующего. Во время этой войны (в Приморских Альпах. — А. Е.) он делал только ошибки»{122}. Последовавшие вскоре на Итальянском фронте события полностью подтвердили справедливость этой оценки. В конце июня 1795 г. Итальянская армия Республики потерпела в Альпах ряд неудач. Не обошли они стороной и дивизию Массена. 25 июня 1795 г она была отброшена австрийцами от Мелоньо. Предпринятая день спустя попытка вернуть стратегически важный Мелоньский редут также не принесла успеха французам{123}. Директория убедилась, что командование Итальянской армией не под силу Келлерману. В сентябре 1795 г. новым главнокомандующим Итальянской армией был назначен генерал Шерер, прежде командовавший армией Восточных Пиренеев. Выбор правительства и на этот раз оставлял желать лучшего. Решительные действия были явно не по душе «методичному» и боязливому Шереру. Всякое предложение об активных, наступательных действиях воспринималось им как рискованная и безответственная авантюра. Тем не менее по прошествии двух месяцев с момента прибытия в Итальянскую армию ее нового главнокомандующего[54] ситуация здесь заметным образом изменилась к выгоде для французов. Причиной этого стало сражение при Лоано (21–24 ноября 1795), в ходе которого пьемонтские войска и поддерживавшие их австрийские части потерпели полное поражение. «Армии австрийская и сардинская[55], — писал об этой победе Наполеон, — понесли очень чувствительные потери. Они оставили большую часть своей артиллерии, склады, обозы и 4000 пленных. Австрийская армия покинула всю генуэзскую Ривьеру и ушла на другую сторону Апеннин»{124}. Своей победой при Лоано французская армия была прежде всего и больше всего обязана Массена. План прорыва вражеского центра, при одновременном охвате одного из его флангов превосходящими силами, детально разработанный Массена, принес блистательный успех. Он был тем ощутимее, что общие потери французской стороны в сражении составили лишь пятую часть в сравнении с потерями, понесенными австро-сардинскими войсками{125}. «1енерал Массена, которому была поручена трудная и сложная операция, — доносил Директории Шерер, — осуществил ее с искусством и четкостью, которые принесли ему общее признание»{126}. Лоано — важнейшее событие в военной карьере Андре Массена, его первая крупная победа, подтвердившая репутацию будущего маршала Франции как одного из выдающихся полководцев, рожденных великой Революцией.
Генерал Келлерман
После отставки Шерера (в марте 1796 г.) перед Директорией вновь остро встал вопрос о главнокомандующем Итальянской армией. В самой армии на этот счет были свои соображения. Почти никто не испытывал сомнений в том, что пост командующего займет Массена. Когда же стало ясно, что командующим будет генерал Бонапарт — «генерал вандемьер»[56], как ехидно именовали его армейские ветераны, это вызвало почти всеобщее негодование среди высшего офицерского корпуса Итальянской армии. Причиной тому был, конечно, не маленький рост нового главнокомандующего — 5 футов, 2 дюйма и 4 линии[57]; для сравнения: Массена, который годился на этот пост, был лишь двумя дюймами выше Бонапарта. Бонапарта невзлюбили за то, что он был «человеком со стороны», назначенцем, которому покровительствует директор Баррас, и т. д., и т. п. Несомненно, что и сам «обиженный» Массена разделял подобные чувства в отношении «военного из прихожей», интригами оттершего его, победителя при Лоано, от законно принадлежащего ему поста. Генерал Тьебо, впервые увидевший Массена в 1796 г. (и, добавим, бывший его адъютантом во время Итальянской кампании 1796/97 гг. — А. Е.), оставил его красочный портрет: «Массена не получил ни воспитания, ни даже начального образования, но на всем его облике лежала печать энергии и проницательности; у него был орлиный взгляд, и в самой манере держать голову высоко поднятой и чуть повернутой влево чувствовалось внушительное достоинство и вызывающая смелость. Его повелительные жесты, его пыл, его предельно сжатая речь, доказывавшая ясность мыслей… все обличало в нем человека, созданного, чтобы приказывать и распоряжаться…»{127}. С мнением Тьебо в общем совпадает мнение другого французского генерала — участника революционных и наполеоновских войн барона Дедема. По его словам, Массена как никто другой знал, что такое повиноваться, и в то же самое время умел повелевать. «Никогда, — пишет Дедем, — не существовало командира, более сурового, чем он, по части поддержания дисциплины, более справедливого и больше заботящегося о солдате, о его обучении и его нуждах…»{128}.
Вернемся, однако, к событиям весны 1796 г. на Итальянском фронте. Новый командующий армией, генерал Бонапарт, прибыл в ее штаб-квартиру в Ниццу уже 26 марта и на следующий же день вызвал к себе командующих дивизиями генералов Массена, Серюрье, Лагарпа и Ожеро. «К этому их обязывает его звание и должность, хотя легенда и приукрасила их первую встречу»{129}. Суть легенды, о которой упоминает Жан Тюлар, состоит в том, что Бонапарт уже во время своего первого свидания с подчиненными ему генералами сумел дать им понять, «кто в доме хозяин». В описании Ипполита Тэна эта сценка выглядит так: «Несколько дивизионных генералов… являются на главную квартиру, весьма недружелюбно настроенные по адресу маленького выскочки, присланного к ним из Парижа… Их вводят, и Бонапарт заставляет их довольно долго прождать себя. Наконец он является, надевает шпагу, шляпу, объявляет им о своих намерениях, отдает приказания и отпускает. Ожеро не проронил ни слова; опомнился он только на улице и, спохватившись, принялся за свою обычную ругань; однако он не мог не сознаться, так же как и Массена, что «этот невзрачный генералишка нагнал-таки на него страху; он и понять не может, откуда взялось то превосходство, которым он почувствовал себя раздавленным с первого взгляда»{130}.
Генерал Тьебо
Происходила ли эта встреча действительно так или это — плод фантазии мемуаристов, растиражированный рядом историков{131}, теперь уже нельзя определить со сколько-нибудь большой долей достоверности. Но это, в сущности, не так уж и важно. «Кампания 1796 года… переменила ход военной карьеры Массена… и из главного советчика командующего армии он превратился в его правую руку и преданного исполнителя его приказов»{132}. Впрочем, человек с 14-летним воинским стажем еще до Революции, умел повиноваться, и подчиненное положение, в которое он попал с 1796 г., по-видимому, не слишком его тяготило. К тому же он много чего получил взамен. Бонапарт открыл перед своими боевыми соратниками, в их числе и перед Массена, широкое поприще славы. Воюя под его началом, талантливые честолюбцы, даже будучи простыми исполнителями приказаний свыше, добивались новых чинов, почестей, званий, богатства и известности. За редким исключением, все люди, знавшие Массена не понаслышке, отмечали две преобладающие черты его характера: неукротимое честолюбие и неуемную страсть к деньгам. «Массена любил очень две вещи, — писал Бурьенн, — славу и деньги; что касается до так называемых почестей, то он заботился только о тех, которые происходят от командования армией…»{133}. Бонапарт, с самого начала «раскусивший» Массена, в изобилии дал ему и первое и второе.
Кампания 1796–1797 гг., первый Итальянский поход Бонапарта, ознаменовавшийся длинной вереницей громких побед над австро-сардинскими войсками, для Массена началась с происшествия, чуть было не перечеркнувшего его дальнейшую военную карьеру. Нанеся поражение австрийскому авангарду близ Кайро, Массена отправился отпраздновать победу на постоялый двор, находившийся неподалеку. Эта «идея» посетила командующего первой дивизией, когда он узнал, что поспешно отступавшие австрийцы оставили ему в качестве трофея богато сервированный стол. Покинув своих солдат на отбитой у неприятеля позиции, Массена вместе с несколькими офицерами штаба отправился на импровизированный банкет. Веселье было в полном разгаре, когда запыхавшийся вестовой сообщил генералу, что австрийцы внезапно контратаковали его дивизию. Массена, пробравшись через линию австрийских аванпостов, сумел появиться в расположении 1-й дивизии в критический момент и исправить положение, реорганизовав свои силы и остановив неприятеля. Однако один из батальонов, занимавший позицию на отроге высокого холма, оказался отрезанным от основных сил дивизии Массена и, по всей видимости, был обречен на гибель. Не долго думая, Массена сам, без провожатых, добрался до расположения этого батальона и, вскарабкавшись по крутому склону, показал солдатам, как им надо действовать, чтобы в целости и сохранности спуститься к подножию холма. Следуя за своим генералом, весь батальон, не потеряв ни единого солдата, осуществил этот рискованный маневр под самым носом не ожидавших ничего подобного австрийцев{134}.
Битва при Риволи
Во всех последовавших военных операциях Итальянской армии: стремительных маршах, стычках, сражениях, осаде крепостей — дивизия Массена принимает самое деятельное и непосредственное участие. На боевом счету у Массена битвы при Монтенотте (12 апреля 1796), Дего (14–15 апреля), взятие Кераско (25 апреля), битва при Лоди (10 мая), взятие Вероны (3 июня), битва при Лоано (3 августа), битва при Кастильоне (5 августа), взятие Пескиеры (6 августа), ряд мелких стычек и боев в сентябре — октябре 1796 г., знаменитое сражение при Арколе (15–17 ноября) и обессмертившая имя Массена трехдневная битва при Риволи (13–15 января 1797 г.). Появление на риволийском плато дивизии Массена, ее отважные действия, неукротимый наступательный порыв решили исход битвы в пользу французов{135}. «Благодаря своевременному вмешательству Массена вся французская армия смогла перейти в контрнаступление, — пишет Д. Маршал-Корнвол, — и овладеть позициями и орудиями, потерянными дивизией Жубера». Сражение было выиграно. Именно тогда Наполеон назвал Массена — «l’Enfant chéri de la Victoire» («Любимое дитя победы»). Неудивительно поэтому, что, когда Наполеон станет императором французов, а Массена — маршалом Франции, повелитель пожалует ему титул герцога Риволи. Но это случится еще очень не скоро…
Тогда же, в 1796–1797 гг., отношения между главнокомандующим, генералом Бонапартом, и дивизионным генералом Массена складывались отнюдь не просто. Бонапарт ценит проницательность, активность и упорство Массена. Однако по своим человеческим качествам, а главное, по преданности к своей особе он скорее отличает неутомимого начальника штаба армии генерала Бертье или неразлучного с ним со времен Тулона Жюно, за неукротимый нрав прозванного «бурей», нежели щуплого и молчаливого уроженца Ниццы. Правда, в своих частных, не предназначенных для публики письмах, главнокомандующий воздает Массена должное. Так, в письме к своей супруге Жозефине от 23 мессидора IV года (11 июля 1796 г.) он, к примеру, сообщает ей следующее: «Выехав с трудом из Ровербеллы, я узнал, что неприятель показался в Вероне. Массеновы диспозиции были весьма удачны. Мы взяли 600 пленных и три пушки…»{136}. Официальные бумаги за подписью главнокомандующего также содержат лестные для Массена строки. В приказе Бонапарта о дальнейшем наступлении армии после победы при Риволи была такая фраза: «Главнокомандующий желает, чтобы отважная дивизия и ее талантливый генерал (т. е. Массена. — А. Е.) внесли свой вклад в те успехи, которые нам еще предстоит обрести»{137}.
За все время Итальянской кампании 1796–1797 гг. Бонапарт не раз выказывает знаки внимания командиру 1-й дивизии. По его распоряжению вскоре после битвы при Кастильоне майор Мармон отвозит в штаб-квартиру Массена почетную саблю…
Несмотря на все это, отношения между главнокомандующим и одним из самых одаренных его генералов продолжают оставаться весьма прохладными. Объясняя причину этой отчужденности, Мишле видит ее в том, что Бонапарт «считал его (Массена) первым между всеми, имел слабость завидовать ему»{138}. Не будем комментрировать это утверждение историка, известного своим гиперкритическим отношением к Наполеону, но обратимся к конкретным фактам. Они таковы. Будучи человеком крайне самолюбивым и амбициозным, Андре Массена часто обижался на главнокомандующего, считая, что тот недооценивает его вклад в ту или иную победу. Как-то раз в письме к Бонапарту[58] он даже отважился рассуждать по поводу одного донесения командующего в Париж: «Я сожалею о докладах по поводу Лонато и Ровередо, — писал Массена, — в которых вы не воздали мне справедливость, вполне мною заслуженную. Эта забывчивость разрывает мне сердце и приводит в смятение мою душу. Я принужден напомнить вам то, что победа при Сен-Жорже была одержана благодаря моим распоряжениям, моей энергии, моему хладнокровию и моей предусмотрительности»{139}. Эта «простота героя» (выражение Мишле) сильно не понравилась Бонапарту. Не ответив прямо на упреки Массена, Наполеон, однако, сделал это опосредованно. Вскоре после того, как ему вручили письмо из штаба 1-й дивизии, Бонапарт приказал Бертье вынести Массена выговор за то, что он произвел шестерых офицеров в командиры бригад и двенадцать человек в батальонные командиры без согласования этого вопроса с вышестоящим начальством{140}. Таким образом, очевидно, что главной причиной «недоразумений» между главнокомандующим и командиром 1-й дивизии было то, что Наполеон не смог (а может быть, не захотел) оценить Массена по достоинству, чем и вызвал бурную реакцию последнего, еще больше осложнившую и без того непростые отношения между ними.
Массена, и в этом, очевидно, проявилась гибкость его характера, присущая итальянцам, правда, извлек из инцидента с письмом должный урок. Никогда и ни при каких обстоятельствах он больше не повторит своей ошибки, обращаясь напрямую к Наполеону, укоряя его в «забывчивости» и несправедливости.
В свою очередь, когда после подписания прелиминарных условий мирного договора с Австрией в Леобене (в апреле 1797 г.) Бонапарту понадобилось передать в Париж известия о достигнутых соглашениях, он поручил сделать это Массена{141}. У биографов Массена нет недостатка в ответах на вопрос, почему выбор Бонапарта пал именно на Массена, а не на кого-либо другого{142}. Однако, как нам представляется, направляя Массена в Париж, куда до него и после него он посылал Мюрата, Ожеро, Бернадота, Бонапарт вряд ли имел в виду какой-то хитроумный, расчетливый план действий. Массена должен был всего лишь передать леобенские прелиминарии по назначению, и только.
Париж. Люксембургский дворец
В Париж Массена прибыл вечером 6 мая 1797 г. В тот день ему исполнилось 39 лет, и он впервые очутился в столице. Неизвестно, какие чувства он испытал, оказавшись в «этом городе тщеславия», по ироническому определению Стендаля, но легко предположить, что его переполняла гордость. Ему, совсем еще недавно никому не известному солдату, было поручено возвестить правительству Республики о победах Итальянской армии, о том, что древний дом Габсбургов, смирив свою гордыню, готов пойти на заключение мира с Францией… Генерала встретили со всей возможной торжественностью. Он был представлен директорам Баррасу, Карно, Ларевальеру-Лепо и 9 мая даже произнес речь на официальном приеме в Люксембургском дворце. «Граждане директоры, — патетически восклицал он, — солдаты Итальянской армии являются ревностнейшими защитниками Республики и Конституции 1795 года… отдайте лишь приказ, граждане директоры, и покорители Италии, рука об руку с победоносными воинами Самбро-Маасской и Рейнской армий без промедления отважатся на новые битвы, дабы сокрушить жалкие остатки коалиции и принудить самых упорных неприятелей трепетать при одном упоминании Французской Республики»{143}.
Вряд ли высокопарная декламация Массена произвела сколько-нибудь сильное впечатление на привыкших к подобным официальным проявлениям «патриотических чувств» парижских политиканов. Тем не менее власти Республики не оставляют генерала без награды, вручив ему почетную саблю, изготовленную на версальской оружейной фабрике. За этим отличием следует другое: Массена становится членом Совета старейшин[59].
Правление Директории клонится к закату. Внутри правительства нет единства. Законодательный корпус раздирает фракционная борьба. Для человека, обладающего склонностью и «талантом» к политической интриге, открывается широкое поле деятельности. Однако Массена не интриган и не «политик». Он «отлично видит все тайные козни в столице и не испытывает восторга по поводу своего нового отличия — членства в Совете старейшин, ибо крайне страшится реставрации «исторической монархии»[60], в случае которой опасается того, что «наши внушающие уважения раны превратятся в повод, чтобы подвергнуть нас проскрипции»{144}.
В конце июня 1797 г. Массена покидает Париж, едет к семье в Антиб и, пробыв там несколько дней, через Геную и Алессандрию отправляется в Милан. Как пишет один из его биографов, в течение последующих двух лет каких-либо особых событий в жизни Массена не произошло{145}. Это, впрочем, не совсем верно. Дело в том, что в 1798 г. Директория поручила Массена принять командование французскими войсками, оккупировавшими Рим и его окрестности, сменив генерала Бертье, отправившегося вместе с Бонапартом в Египетскую экспедицию. По прибытии в «Вечный город» Массена сразу же столкнулся с рядом трудностей, доставшихся в наследство от его предшественника. Войска были одеты в какие-то лохмотья, плохо накормлены и не получали жалованья в течение многих месяцев. Фактически, когда Массена явился к месту своего нового назначения, он застал вверенных ему солдат в состоянии мятежа. «Недовольство распространилось столь широко, — пишет по этому поводу его биограф, — что новый командующий немедленно приказал всем солдатам, за исключением примерно трех тысяч, покинуть город»{146}. Однако при всех своих бесспорных военных заслугах Массена совсем не обладал другим, совершенно необходимым в создавшейся ситуации достоинством, — умением в мирной обстановке внушать доверие к своим словам и поступкам. Та страсть к накопительству, которую почти единодушно отмечали у него современники, не способствовала популярности Массена в войсках. Известны случаи, когда он буквально вымогал у своих солдат деньги и трофейные ценности, если узнавал, что таковые у них имеются. Посылать подобного командующего в войска, доведенные до отчаяния вороватостью армейских поставщиков, с которыми Массена всегда жил душа в душу, означало играть с огнем. Реакция солдат не заставила себя долго ждать. В протесте, направленном ими Директории, были такие строки: «Последней причиной, переполнившей чашу терпения, является прибытие генерала Массена. Солдаты не забыли о вымогательствах и грабежах, совершаемых повсюду, где он командовал. Венецианская территория и более всего земли Падуи дают множество подтверждений его безнравственности»{147}. Правительство не рискнуло продолжить «эксперимент» с пребыванием Массена в Риме, отозвав генерала во Францию.
В ожидании следующего назначения минуло несколько месяцев. «Назначенный в Рейнскую армию, генерал Массена покинул Париж 21 сентября 1798 года»{148}. Однако довольно скоро было решено поставить его во главе так называемой Гельвецкой армии вместо генерала Журдана. Назначение Массена на этот пост состоялось 9 апреля 1799 г.{149} и имело достаточно любопытную предысторию. В известном смысле с Массена повторилась та же ситуация, которая имела место с Бонапартом в Италии в 1796 г. Тогда, три года назад, оборванная, голодная, маленькая армия Бонапарта тоже мало кем в Париже воспринималась как серьезная военная сила, а рассматривалась скорее как вспомогательный корпус великой Рейнской армии. Точно так же дело обстояло и теперь, в 1799 г. армия Массена, по замыслу Директории должна была стать придатком Рейнской армии генерала Жубера. Сам Массена был категорически против подобного рода решения. После ряда бурных объяснений с «парижскими стратегами» и обмена гневными посланиями командующий Гельвецкой армией добился своего. Войска, находившиеся под его началом, выполняли собственную боевую задачу, защищая союзную Франции Швейцарию (Гельвецкую республику) от австро-русского нашествия.
Директории не пришлось раскаиваться в своей уступчивости. Уже к началу лета после ряда поражений, понесенных французами на Рейне и в Италии, стало ясно: следующий удар союзники нанесут в Швейцарии. В создавшейся ситуации Швейцарские Альпы становились своеобразным ключом, овладев которым, союзники, практически не сражаясь более на Рейне и в Приморских Альпах, вынуждали французов отступить на всех фронтах. Швейцария же превращалась для них в своеобразный плацдарм, с которого через Франш-Конте они могли совершить вторжение во Францию{150}. Прекрасно разбиравшийся в специфике горной войны, Массена оставил ряд своих позиций, которые из-за отдаленности друг от друга и невозможности поддерживать с ними связь легко могли превратиться в своеобразные ловушки для разрозненных французских отрядов. Он сосредоточил свои силы близ Цюриха, надежно перекрыв все возможные пути наступления неприятеля. Австрийскому главнокомандующему, эрцгерцогу Карлу, правда, удалось, в немалой степени благодаря значительному численному превосходству имперских войск, заставить Массена 5 июня 1799 г. эвакуировать Цюрих, отступив на укрепленную позицию близ Монт-Альбис. В течение некоторого времени две армии находились друг против друга, не предпринимая сколько-нибудь активных действий. К концу августа 1799 г. положение дел неожиданно изменилось в пользу французов, так как эрцгерцог Карл, получив соответствуюшие распоряжения гофкригсрата[61], снялся со своими войсками с позиций и ушел с ними за Рейн. В итоге 72-тысячной армии Массена остался противостоять под Цюрихом лишь малочисленный (в нем было не более 24 тыс. чел.) русский корпус генерала А. М. Римского-Корсакова{151}. К нему на помощь из Италии спешил Суворов. «Массена почувствовал… что наступил решительный момент и ему больше нельзя терять ни одного дня, так как, если он даст время Суворову прибыть в Цюрих, его положение сделается опасным»{152}.
А. М. Римский-Корсаков
Воспользовавшись ошибками, допущенными Римским-Корсаковым, расположившим свои войска на весьма невыгодной позиции, и проведя ряд искусных маневров, 25 сентября 1799 г. Массена обрушился на русский корпус. Упорство и отвага русских солдат позволили им мужественно противостоять натиску армии Массена в течение 25 сентября и даже удерживать Цюрих на следующий день. Но силы были слишком неравны, и 26-го числа сопротивление русских было сломлено. Французы ворвались в Цюрих[62].
«Русские были опрокинуты и принуждены спасаться, придя в страшное расстройство, — вспоминал французский участник сражения 25–26 сентября, — и, не захватив с собой ни единого орудия, оставили победителям всю свою артиллерию, весь свой багаж, несчетное количество всевозможных повозок и много тысяч пленных»{153}. «С большими потерями (до 50 %)[63] остатки русского корпуса… начали беспорядочный отход и… ушли за р. Рейн в район Шафгаузен»{154}. Шедший на выручку Римского-Корсакова Суворов, в свою очередь, сам был вынужден спасать свой отряд от почти неминуемого разгрома, совершив ставший легендарным марш в Швейцарских Альпах. «Окружить и уничтожить суворовский отряд Массена не удалось! Впоследствии он с завистью говорил, что «отдал бы все за один швейцарский поход Суворова»{155}. Тем не менее значение того, что сделал Массена, командуя французскими войсками в Швейцарии в 1799 г., трудно переоценить. По словам одного из его биографов, не одержи Массена победы под Цюрихом, «возвратившись из Египта, Бонапарт мог бы застать русские, австрийские и британские армии во Франции на пятнадцать лет раньше, чем это произошло в действительности»{156}. Цюрихская кампания важна еще и потому, что в ходе ее осуществления во всей полноте раскрылся полководческий талант Андре Массена. Умелое использование горных проходов, поддержание надежной связи между отдельными частями армии, грамотный выбор позиции, искусное чередование оборонительных и наступательных операций, способность воспользоваться оплошностью врага, перехватив у него инициативу, — таков далеко не полный перечень того, что продемонстрировал Массена в Швейцарии в 1799 г.{157}
А. В. Суворов
Битва при Цюрихе 26 сентября 1799 г.
Шесть недель спустя после победы Массена под Цюрихом в результате государственного переворота 18 брюмера (9 ноября) 1799 г. власть Директории была ниспровергнута и во Франции установился режим Консульства. Правительство Республики возглавил первый консул — Наполеон Бонапарт. «Декоративные» второй и третий консулы (в первом составе Консульства это были: Сийес и Роже-Дюко; во втором: Камбасерес и Лебрен) исполняли чисто представительские функции, не обладая, в отличие от Бонапарта, никакими реальными полномочиями.
Массена воспринял известия о перевороте без энтузиазма. Учитывая его непростые отношения с Бонапартом, это было более чем естественно. Однако вряд ли правы те биографы Массена, которые связывают его реакцию на происшедшие в Париже перемены с его республиканизмом и опасениями за свободу страны. Скорее всего Массена если чего и опасался, так это того, что недолюбливавший его новый глава государства не даст ему все то, из-за чего только и стоит жить: славы и богатства.
Когда командующий Гельвецкой армией узнал о совершившемся в Париже перевороте, он выразил свое отношение к нему следующим оригинальным способом: если Франция хотела доверить свою независимость и славу одному человеку, — заявил он, — то она не могла выбрать никого лучше Бонапарта{158}. «Если Франция хотела доверить…».
В ответ на столь сдержанное проявление лояльности первый консул внезапно предлагает Массена ответственный пост. Если у героя Риволи и Цюриха нет возражений, он может направиться к месту своего нового назначения. Бонапарт хочет поручить Массена командование Итальянской армией. Массена, разумеется, не прочь возглавить армию, но при этом не забывает поставить условия, при которых он примет назначение. «Я не возглавлю армию, обреченную на оборонительные действия. Моя предыдущая служба и мои успехи не позволяют мне переменить ту роль, которую я… играл в войнах Республики»{159}. «Ультиматум» принят. Первый консул дает Массена неограниченные полномочия по части тех реквизиций, которые новый главнокомандующий в Италии сочтет необходимыми для армейских нужд. На прощание Бонапарт уверяет Массена в том, что Итальянская армия всегда будет предметом его особых забот. Получив просимые гарантии и, пусть неконкретные, но весьма лестные заверения главы государства, Массена отправляется в Италию. В свою штаб-квартиру, находящуюся в Ницце, он прибывает 17 января 1800 г.{160} Массена не требуется много времени, чтобы понять: то, что именуется Итальянской армией Республики, не более чем тень настоящей армии. Армейские госпитали переполнены, целые батальоны превратились в неуправляемые банды, офицеры и генералы бессильны восстановить дисциплину и порядок. Недостачи всего и вся превосходят всякое вероятие. «Положение армии таково, — сообщает Массена военному министру, — что если вы в скором времени не пришлете продовольствие, людей, лошадей и деньги, ждите полной гибели Лигурийской[64] армии»{161}. Массена ничуть не сгущает краски. С честолюбивыми намерениями вести наступательную войну против австрийцев приходится сразу же распрощаться раз и навсегда. Попытки Сульта и Сюше — двух лучших генералов армии Массена — сразиться с противником в открытом бою терпят неудачу. Двойное численное превосходство неприятеля, скудость имеющихся припасов, которую усугубляла блокада побережья британским флотом, — все это вынудило Массена отступить в Геную с намерением оборонять этот город до последней крайности. «Сопротивление, которое Массена оказывал во время осады Генуи, — пишет историк, — напоминают самые замечательные подвиги этого рода, известные в истории. Солдаты Массена переносили из одного чувства чести и воинской доблести страдания вроде тех, какие защитники Нюманса, Иерусалима и Ла-Рошели испытывали из-за религиозного фанатизма и страха перед рабством. Мало того, Массена беспрерывно выступал из оборонительного положения в наступательное. С 9 апреля, когда начались военные действия, до первых чисел мая ему удалось лишить австрийскую армию ранеными, убитыми и пленными до 15000 человек, т. е. столько, сколько у него имелось действующего войска»{162}. Самым страшным противником, с которым пришлось иметь дело солдатам Массена, были не австрийцы и даже не восставшее против них местное население, а голод — безжалостный и непобедимый враг. Постоянно уменьшавшийся продовольственный паек осажденных в Генуе французов вскоре не превышал четверти фунта конины и четверти фунта того, что с большой долей условности можно было бы назвать хлебом. Этот блокадный «хлеб» состоял из испорченной муки, опилок, крахмала, пудры, молотого льняного семени, прогорклых орехов, «сдобренных» небольшим количеством какао. Еще больше, чем французы, от бедствий осады страдали жители Генуи. Когда Массена стало известно, что доведенные до отчаяния генуэзцы решили восстать, он издал специальное распоряжение, согласно которому на перекрестках города расставили пушки, а солдатам, завидевшим где-либо более пяти собравшихся вместе горожан, было приказано открывать по «мятежникам» огонь{163}.
На все предложения австрийцев капитулировать Массена неизменно отвечал отказом. «Он заставит нас съесть его сапоги, прежде чем сдастся», — в шутку, но со смыслом говорили солдаты осажденной Генуи о своем упрямом командующем. Со временем, кроме австрийской блокады и голода, осажденных стал донимать тиф, косивший людей сотнями. Для того, чтобы не допустить деморализации тех немногих тысяч солдат, которые еще были в состоянии сражаться, Массена запретил устраивать похороны с воинскими почестями. Когда в Геную пришла весть о том, что, преодолев Сен-Бернар и Мон-Сенис, армия Бонапарта ворвалась в Ломбардию, Массена предложил сделать попытку прорвать блокаду, двинувшись навстречу первому консулу. Однако его голодные и обессилевшие солдаты были неспособны осуществить задуманный Массена дерзкий план. К тому же армия Бонапарта вместо того, чтобы поспешить на юг, на выручку осажденной 1енуе, резко повернула на восток, направившись к Милану.
К началу июня 1800 г. все мыслимые и немыслимые средства защиты Генуи были исчерпаны. Массена ничего не оставалось делать, как сдать город противнику, впрочем, выговорив у него почетные условия капитуляции. Французский гарнизон покидал Геную с оружием в руках, взяв на себя обязательство не участвовать в дальнейших сражениях с австрийцами{164}. Принимавший наряду с австрийцами капитуляцию гарнизона Генуи британский адмирал Кейт, пораженный мужеством французов, выдержавших двухмесячную осаду, сказал Массена: «Генерал, вы так геройски оборонялись, что мы не можем вам ни в чем отказать»{165}.
Когда 4 июня 1800 г. напоминавшие призраков французские солдаты покидали Геную, перед ними на одной из немногих уцелевших лошадей ехал их командир, дивизионный генерал Андре Массена. Героическая эпопея завершилась.
Через десять дней после капитуляции Генуи у деревушки Маренго, близ Алессандрии, армия Бонапарта вступила в генеральное сражение с австрийской армией фельдмаршала Меласа. Память о прошлогодних победах, почти двойное численное превосходство, подавляющая мощь артиллерии — все преимущества были на стороне австрийцев. К пяти часам пополудни сражение было проиграно французами. Но внезапно в происходящее вмешался его величество случай. На поле боя нежданно для австрийцев, уже праздновавших победу, явилась дивизия Дезе, накануне отправленная Бонапартом к Нови. Австрийцев охватила паника. В то время, как Дезе атаковал главную австрийскую колонну, их левый фланг был сметен конницей Келлермана. Армия Меласа была полностью разгромлена.
Знаменитая битва 14 июня 1800 г., как и предшествовавший ей переход армией первого консула неприступных альпийских вершин, увековеченный картиной великого Давида[65], поразили воображение современников. На фоне этих драматических событий, достойных Гомера, как-то поблекли, превратившись в незначительный эпизод войны, те два изнурительных месяца осады, которые выдержали солдаты Массена в блокированной австрийцами Генуе. И все же жертвы, понесенные мужественными защитниками Генуи, были не напрасны. По единодушному мнению историков, может быть, наиболее точно выраженному Данном-Паттисоном, «без осады Генуи не было бы и Маренго»{166}. В течение нескольких недель Массена приковывал к осажденной Генуе значительные силы австрийцев, связывал им руки, заставляя нести неоправданно высокие потери, терять драгоценное время. Все это в конечном счете и вылилось в громкую победу Бонапарта при Маренго 14 июня 1800 г. «Чернорабочими» этого шедевра военного искусства были солдаты армии Массена. Оборона Генуи, наряду с битвой при Риволи и победой под Цюрихом, — важная веха в военной биографии Андре Массена. По прошествии времени, уже находясь в изгнании на о. Св. Елены, Наполеон раскритикует действия Массена во время осады Генуи. С недоброжелательной дотошностью он разберет все «просчеты», допущенные Массена, укорив его даже в том, что тот не предпринял наступательных операций, как будто они были возможны с едва державшимися на ногах солдатами…
Брюн
Тогда же, в 1800 г., Бонапарт не искал ошибок в поведении Массена, блокированного в Генуе. В одном из писем, адресованных первым консулом Массена в осажденную Геную, были такие строки: «В той ситуации, в которой вы находитесь, человек вроде вас стоит двадцати тысяч солдат»{167}.
24 июня 1800 г. по распоряжению победителя при Маренго Массена был назначен главнокомандующим Итальянской и Резервной армиями. Это, несомненно, явилось неким воздаянием Массена за героическую оборону Генуи. Но не прошло и двух месяцев, как первому консулу пришлось пересмотреть принятое им решение. Дело в том, что, обретя пост командующего, Массена без промедления попытался извлечь из него всевозможные материальные выгоды. Грабежи и мародерство, давно уже укоренившиеся во французской армии, приняли повальный характер. Будучи «санкционированы» главнокомандующим, они превратились в хроническую болезнь, неуклонно разрушавшую и без того не слишком здоровый армейский организм. Снятый со своего поста 13 августа 1800 г. Массена был заменен генералом Брюном. То, что эта отставка — «знак» высочайшей немилости со стороны главы государства, неоспоримо. Подтверждение этому — перевод Массена на половинное жалованье сразу же после его отзыва из Италии. Зная о том, как «трепетно» Массена относится к деньгам, первый консул расчетливо и точно бьет его по самому больному месту. Правда, уже 23 сентября 1800 г. Бонапарт назначает Массена пенсию в размере 30 тыс. франков в год, а спустя чуть больше года (6 октября 1801 г.) награждает его почетной саблей{168}.
Первый консул зря старается. Массена если и не злопамятен, то в любом случае «не страдает» забывчивостью. Возможно, именно поэтому и летом 1802 г., и весной 1804 г., когда речь заходит об учреждении пожизненного Консульства (этот вопрос даже выносится на референдум) и об установлении Империи во Франции, Массена оба раза высказывается решительно против этих нововведений. По словам Бурьенна, Массена «не был приверженцем сделанного при основании Империи изменения в образе правления… он возносился еще воспоминаниями к Республике, потому что Республика напоминала ему самые славные эпохи блестящего его военного поприща»{169}.
Вплоть до 1805 г. Массена находится не у дел. Ведь нельзя же для человека вроде него назвать подходящим занятием участие в дебатах законодательного корпуса, депутатом которого от департамента Сена он является с 28 июля 1803 г.? Как и Сенат, законодательный корпус — вполне ритуальный орган власти, ничего не решающий и ничего не определяющий. Блестящее воплощение наполеоновской идеи насчет того, чем должна отличаться конституция: своей краткостью и неясностью…
Наполеон не теряет надежду со временем «приручить» героя Цюриха и Генуи. 19 мая 1804 г., когда во Франции восстанавливается воинское звание маршала, Массена получает его наряду с еще 17 генералами. Верный Тьебо спешит поздравить своего шефа с новым высоким отличием и с изумлением слышит в ответ: «О, да, один из восемнадцати!». «Он (Массена) был из числа тех маршалов, — замечает Бурьенн, — которым бы хотелось видеть конец честолюбия Бонапарте, и конечно, он так довольно сделал с самого начала войн Республики, что имел полное право желать покоя — к тому же тогдашнее его здоровье того требовало»{170}.
Император «пропускает мимо ушей» непочтительные высказывания старого вояки. 2 февраля 1805 г. маршал Массена удостаивается высшей награды, незадолго перед тем учрежденной во Франции, — Большого Орла ордена Почетного Легиона.
С началом войны с Австрией в 1805 г. Наполеон поручает маршалу Массена командовать французскими войсками в Италии. «В Италии Массена был таков, — пишет, вспоминая о том времени, герцогиня д’Абрантес, — как всегда: честь нашего войска. Виченца, Верона пали перед ним»{171}.
Маршал Империи Массена. 1804 г.
Мемуаристка несколько упрощает и приукрашивает действительное положение вещей на Итальянском фронте. На самом деле Массена тогда не удалось стяжать в Италии новые лавры. Ничего удивительного в этом нет, если учитывать то, что численность войск под командованием Массена не превышала 50 тыс. человек, тогда как австрийцы направили в Италию «наиболее сильную армию во главе с лучшим генералом эрцгерцогом Карлом…»{172}. «Эрцгерцог Карл, — пишет по этому поводу А. П. Ермолов, — будучи генералиссимусом и много раз начальствуя прежде, в состав своей армии избрал храбрейшие полки и лучших генералов и офицеров»{173}.
Любой другой генерал на месте Массена в сложившихся обстоятельствах не думал бы ни о чем ином, кроме обороны. Он же отдал приказ… о наступлении. Итальянская армия Массена несколько раз безуспешно атакует австрийцев, расположившихся на укрепленных позициях близ Кальдиеро. Для сторонних наблюдателей все выглядит предельно просто: раз все атаки Массена отбиты, стало быть, победители — австрийцы. Именно поэтому, рассуждая о том, что происходило в Италии в 1805 г., А. П. Ермолов упоминает успехи, которые армия эрцгерцога Карла одержала «над маршалом Массеною». Однако, если австрийцы и в самом деле успешно сражались с Массена при Кальдиеро, то их успех здесь был скорее успехом тактическим. Стратегически победителями, безусловно, оказались французы. Дунайская армия австрийцев, которую как раз в это время окружил под Ульмом Наполеон, не могла рассчитывать на помощь лучшей армии Империи, отбивавшейся от назойливых наскоков маршала Массена.
Когда австрийцы догадались о допущенной ими ошибке, время было уже безнадежно потеряно. Командовавший Дунайской армией генерал Мак сдался Наполеону под Ульмом. Шедшая на соединение с ним русская армия, едва не попав в окружение, была вынуждена поспешно отступать в направлении на Ольмюц. «13 ноября, предшествуемый кавалерией Мюрата, окруженный своей гвардией, Наполеон въехал в Вену»{174}. Преследовавшие австрийцев, отступивших из Италии, войска Массена соединились с частями Великой армии уже после решающего Аустерлицкого сражения. 11 декабря 1805 г. Наполеон назначил Массена командующим 8-м корпусом Великой армии. Вскоре за последовавшим затем Пресбургским миром маршалу Массена было поручено возглавить так называемую Неаполитанскую армию. Ей предстояло совершить поход на Неаполь для того, чтобы фраза Наполеона: «Бурбоны перестали царствовать в Италии», — из просто раздраженного предложения превратилась в факт европейской политической жизни. Причиной, побудившей повелителя Франции столь радикально решить вопрос с неаполитанскими Бурбонами, были отношения, в которые Неаполь вступил с Австрией и Россией еще в октябре 1805 г. Разгромив Австрию и вынудив русских отступить на восток, Наполеон счел возможным «разобраться» с Неаполем и, «приватизировав» Неаполитанское королевство, посадить на его престол своего старшего брата Жозефа. Приняв командование Неаполитанской армией 9 января 1806 г., Массена уже 12 февраля занял стратегически важную Капую и через день вместе с «назначенным» королем Жозефом вступил в Неаполь. Пожалуй, единственной трудностью, с которой пришлось столкнуться Массена во время его неаполитанского похода, была осада крепости Гаэта, продолжавшаяся с 26 февраля по 19 июля 1806 г. Кроме того, в августе 1806 г. ему пришлось лично возглавить экспедицию французских войск в Калабрию, чтобы разгромить отряды легендарного Фра-Дьяволо, сражавшиеся против иноземных оккупантов.
Упорное сопротивление калабрийских «мятежников» в конце концов было сломлено, Фра-Дьяволо схвачен французами и повешен, а население Неаполитанского королевства приведено к повиновению королю из династии Бонапартов. Казалось бы, Массена стоило удовольствоваться достигнутым. Однако деятельная натура маршала в очередной раз подвигнула его на то, чтобы попытаться преумножить свое состояние. Слухи о том, что герой Цюриха и Генуи, как и прежде, не чист на руку, очень быстро достигли Парижа. Еще 2 марта 1806 г. Наполеон писал брату Жозефу: «Массена грабит всюду, где только может. Пусть ему посоветуют вернуть три миллиона… Саличетти[66] сделает это за вас». Дальше шло детальное изложение того, как Саличетти следовало «деликатно» довести требование императора до сведения Массена{175}. Но пока Наполеон вырабатывает в Париже свою «стратегию» в отношении Массена, неутомимый маршал продолжает собирать дань с оказавшихся в его власти неаполитанцев. Уже десять дней спустя (12 марта) в очередном письме Жозефу Наполеон сообщает брату новые сведения о хищениях, допущенных Массена: «Массена и Сен-Сир[67] стащили 6 400 000 франков. Они вернут все до последней копейки… Пусть Массена посоветуют возвратить 6 000 000… Если он этого не сделает, я направлю в Падую военную комиссию для расследования, так как такого рода грабительство нетерпимо. Заставлять солдат голодать и не платить им жалованье под тем предлогом, что предназначенные для этого суммы являются подарком, сделанным ему провинцией, чересчур опрометчиво…»{176}.
Грозные послания императора не производят на Массена ни малейшего впечатления. По-видимому, «громы», грохочущие в Тюильри и Сен-Клу, отдаются в Неаполе лишь слабым эхом. «В качестве гражданского лица, — раздраженно пишет Наполеон Жозефу 3 июня, — Массена ни на что не годится; он не способен испытывать чувство привязанности. Он хороший солдат, но он не думает ни о чем, кроме денег; только этим и определяется его поведение и это то единственное, что побуждает его действовать, даже тогда, когда я нахожусь с ним рядом. Поначалу он довольствовался небольшими суммами, но теперь и десятки миллионов неспособны удовлетворить его алчность»{177}.
Возможно, самоуправство и вымогательства Массена в Неаполе сошли бы с рук старому вояке, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что Массена, не ограничившись взиманием «законной» дани с неаполитанцев, с осени 1806 г. стал широко практиковать продажу торговых лицензий местным купцам{178}. Подобная «самодеятельность» Массена» по существу, ставила под вопрос эффективность осуществления знаменитых Берлинских декретов Наполеона (21 ноября 1806 г.), объявлявших Англию в состоянии блокады. Пользуясь лицензиями, выданными Массена, неаполитанские купцы преспокойно и на «законных» основаниях продолжали торговать с англичанами.
Массена в Неаполе, 1806 год
На сей раз чаша терпения императора была переполнена. Разузнав о том, что Массена перевел «благоприобретенные» им суммы в один из банков Ливорно, Наполеон немедленно направил туда инспектора французского казначейства и полицейского комиссара с поручением конфисковать находившиеся на счетах маршала деньги. Благодаря этой стремительно проведенной операции, Массена в одночасье лишился трех миллионов и был настолько расстроен этим, что даже слег от огорчения. «Я сражался, служа ему, — сетовал Массена по поводу «несправедливости», допущенной в отношении его повелителем, — а он был настолько жесток, что отнял у меня мои скромные сбережения, вложенные в банк в Ливорно»{179}.
Возможно, опасаясь того, что «потерпевший» Массена, выздоровев, вновь примется за старое, попытавшись компенсировать понесенные им убытки, Наполеон срочно вызвал его в Польшу, где в это время сражался с русскими войсками. 12 января 1807 г. Массена прибыл в штаб-квартиру Великой армии. Император все еще помнит о его «проделках» в Неаполе. По-видимому, с этим связано то, что лишь почти полтора месяца спустя (24 февраля 1807 г.) он поручает испытанному ветерану командовать 5-м корпусом… Однако еще до этого назначения Массена участвует в сражениях при Пултуске, Остроленке. Ему доводится принять участие и в знаменитой битве под Фридландом (14 июня 1807 г.), фактически предопределившей успешный для Наполеона исход войны.
Через месяц после Фридланда (15 июля 1807 г.) Массена, получив отпуск, уехал во Францию. Он почти не показывается в Париже, не посещает двор, предпочитая проводить время в своем великолепном поместье Рюэль.
19 марта 1808 г. император жалует Массена титул герцога Риволи. Новая милость Наполеона вынуждает Массена покинуть свое добровольное рюэльское затворничество. Однажды по приглашению властелина герцог Риволи на свою беду участвует в императорской охоте, завершившейся для него весьма прискорбным образом. «Император не только не умел стрелять, — вспоминал современник, — но и был несчастлив на охоте… стреляя по стае куропаток, он ранил в глаз маршала Массену. Заметив это, Наполеон восклицает: «Бертье, вы ранили Массену!» Обер-егермейстер[68] начал было оправдываться, но Император настаивает, Бертье уступает, и охотники возвращаются во дворец в невеселом расположении духа». Приехав в Мальмезон[69], Наполеон немедленно отправил в Париж к раненому маршалу своего личного врача, доктора Ларре. Оказав Массена необходимую помощь, доктор, пишет мемуарист, передал ему от императора записку следующего содержания: «Mon Cousin[70], когда здоровье ваше поправится, вы отправитесь из Парижа и примете главное начальство Португальской армией. Молю Господа, да хранит Он и милует вас своей святою милостию. Наполеон». «Что за человек! — восклицает Массена, с улыбкою, дурно скрывавшею его радость. — Млеет пустить пыль в глаза!» Так-то окривел Массена и получил главное начальство над Португальскою армиею», — завершает свой рассказ современник{180}.
Было ли приведенное мемуаристом письмо в самом деле написано императором или же нет — неизвестно. Известно одно: французскими войсками в Португальском походе, начавшемся еще осенью 1807 г., командовал генерал Жюно, а Массена впервые появился на Пиренейском полуострове лишь весной 1810 г…
Массена никоим образом не участвовал в испанской авантюре Наполеона, начавшейся в 1808 г. Когда же Жозеф Бонапарт, «перепрофилированный» из неаполитанского короля в короля Испании, попросил императора прислать к нему на помощь Массена, Наполеон сухо ему в этом отказал. Он по-прежнему не слишком доверял герцогу Риволи; впрочем, и сам Массена вовсе не горел желанием идти усмирять испанских смутьянов.
Воспользовавшись трудностями Великой империи в Испании, приободрились ее противники на континенте. Весной 1809 г. Австрия первой «бросила перчатку» повелителю Европы, направив свои войска против союзной Франции Баварии. В новой кампании против Австрии в 1809 г. Массена командует 4-м корпусом Великой армии и впервые с 1797 г. сражается под непосредственным началом Наполеона. По мнению императора, в этой кампании ключ к успеху — это активность, еще раз активность и быстрота. Этими качествами герцог Риволи обладает, пожалуй, в избытке. Войска корпуса под командованием Массена успешно сражаются с австрийцами при Ландсгуте (21 апреля), при Экмюле (22 апреля), захватывают мост и замок Эберсберг (3 мая). После пятидневных кровопролитных боев авангард его корпуса почти вплотную приближается к Вене. В битве при Асперне-Эслинге (21–22 мая) Массена командовал войсками, сражавшимися на левом фланге Великой армии.
Битва при Асперне-Эслинге
После того, как австрийцам удалось разрушить наведенные французами мосты через Дунай, войска императора, переправившиеся на левый берег реки, в том числе и 4-й корпус, оказались в чрезвычайно сложной и опасной ситуации. «Слухи о гибели моста через главный рукав Дуная произвели смятение в рядах наполеоновских войск. Толпы солдат бросились к переправам, неся огромные потери от огня австрийцев. Французская артиллерия в значительной своей части была приведена к молчанию; снарядов не хватало; множество лошадей погибло»{181}.
Здесь Массена в полной мере проявил упорство, находчивость, самообладание — те черты своего полководческого таланта, которые впоследствии отметит Наполеон, рассуждая о нем как о военачальнике: «При первом выстреле, посреди ядер и опасностей, — вспоминал император, — мысли его приобретали силу и ясность… только среди кровопролития обдумывал он распоряжения, которые следовало сообразить заранее. Посреди убитых и умирающих, когда кругом поражали ядра и пули, Массена становился тем, чем действительно был; тогда с величайшею основательностью и хладнокровием отдавал он приказания свои и принимал надлежащие меры»{182}.
При Асперне все было именно так, как описывал Наполеон: яростные атаки противника, смятение в собственных рядах, ураганный огонь вражеской артиллерии… Хладнокровие, самообладание старого солдата — только они способны остановить дрогнувшие было войска. В течение нескольких часов герцог Риволи не покидает свой командный пункт — кладбище в Асперне. Картечь австрийских пушек бьет в упор, сметая ветки с деревьев, заставляя пятиться назад даже самых отчаянных храбрецов. Лишь маршал Массена посреди всей этой вакханалии боя остается спокойным и непоколебимым, как гранитный утес. Обладающие численным превосходством и преимуществом в артиллерии, австрийцы усиливают свой натиск на французские позиции. К концу первого дня сражения (21 мая), несмотря на мужество солдат 4-го корпуса и распорядительность их командующего, французы вынуждены оставить превращенный в дымящиеся руины Асперн. Нервы участников сражения напряжены до предела. И это касается не только простых солдат. Поздно вечером 21 мая на глазах у Массена разыгралась неожиданная ссора между маршалом Ланном и маршалом Бессьером, причем первый чуть ли не открыто обвинил последнего в том, что тот только и делал со своим корпусом, что ходил с места на место. Пылкий Бессьер, возмущенный словами Ланна, схватился за рукоять сабли. То же сделал и Ланн. Вовремя подоспевший к ним Массена не дал маршалам скрестить оружие: «Немедленно вложите свои сабли в ножны! — воскликнул он. — Вы находитесь в моем лагере, и я, конечно, не позволю, чтобы мои солдаты стали очевидцами позорного зрелища, как два маршала сходятся в поединке в присутствии неприятеля!»{183}Пристыженные Ланн и Бессьер прекратили ссору.
Ланн
На другой день, 22 мая, герцог Риволи вместе с Ланном и самим императором отчаянно стремится вдохнуть новые силы в заметно поредевшие дивизии Великой армии на левом берегу Дуная. Его видят верхом на коне, с саблей в руках, стоящим в пешем строю, отдающим распоряжения канонирам, направляющим подкрепления к наиболее уязвимым пунктам французской позиции. Благодаря в первую очередь усилиям Массена французам удается сдержать натиск армии эрцгерцога Карла и в относительном порядке отступить на остров Лобау. Отступление на о. Лобау, осуществленное под прикрытием войск Массена 23 мая, было проведено столь искусно, что, по словам одного из его биографов, в плен к австрийцам не попал ни один француз{184}.
Все последующие дни герцог Риволи неразлучен с Наполеоном. Император поручает ему командовать войсками на острове Лобау, не раз выезжает вместе с ним на рекогносцировку. Во время одной из таких поездок (3 июля), за два дня до генерального сражения с австрийцами при Ваграме, Массена вместе с конем угодил в яму и сильно расшибся. Упавший конь настолько основательно повредил Массена ногу, что он был не в состоянии снова сесть в седло[71]. Поэтому во время знаменитой двухдневной битвы при Ваграме (5–6 июля 1809 г.) Массена, командовавший войсками на левом фланге, появился на поле боя в легкой коляске, запряженной четверкой белых лошадей, и в сопровождении врача, менявшего компрессы у него на ноге каждые два часа. В решающий, второй день сражения, когда Наполеон предпринял попытку обойти левый фланг австрийцев, а эрцгерцог Карл, в свою очередь, попытался сокрушить левый фланг французов с целью отрезать их от переправы, части под началом Массена приняли на себя главный удар. Герцог Риволи не только сумел отбить все атаки противника, но, не раз переходя в контрнаступление, заставил австрийцев отойти в направлении на Гирштетен.
Массена в битве при Ваграме. 6 июля 1809 г.
Проявив несгибаемую силу воли, свойственную ему упрямую решительность, смелость, граничащую с безрассудной отвагой — ибо его карета была почти идеальной мишенью для австрийских пушек, — Массена в то же время попытался уберечь от опасности своего сына Жака-Проспера, которому только месяц назад исполнилось шестнадцать лет. Когда ему понадобилось отправить с ответственным заданием одного из своих адъютантов, случилось так, что дежурным адъютантом оказался Жак-Про-спер. Не долго думая, Массена отправил с этим заданием своего другого адъютанта, намереваясь оставить сына при штабе. Однако пылкий и честолюбивый юноша не послушался отца, уехав вслед за своим товарищем. По возвращении обоих адъютантов назад целыми и невредимыми в ответ на упреки Массена, гневно вопрошавшего сына, зачем ему понадобилось совать свой нос куда не надо, Жак-Проспер ответил, что поступить так было для него делом чести. «Это моя первая кампания. Я уже награжден крестом, — сказал он, — а что же я сделал, чтобы заслужить его? В любом случае была моя очередь выполнять приказ». «Этот юный бездельник доставил мне больше хлопот, чем целый армейский корпус», — не без гордости заметил Массена по поводу сына.
По свидетельствам французов, участников битвы при Ваграме, в течение всего боя подле герцога Риволи находились, подвергаясь риску, ничуть не меньше, чем он сам, его кучер и его форейтор. Их мужество заслуживало награды, и Массена вскоре объявил, что намерен пожаловать по 200 франков каждому из храбрецов. Когда офицеры его штаба прокомментировали щедрый дар герцога Риволи в том смысле, что он собирается выплачивать каждому из своих преданных слуг ежегодную пенсию в размере 200 франков, старый маршал чуть было не задохнулся от негодования: «Я скорее готов увидеть вас всех покойниками и прострелить себе руку! — гневно воскликнул он: — Если бы я вас послушался, я был бы разорен, разорен, вы это понимаете?.. Нет, нет, и еще раз нет, четыреста франков наличными и все»{185}.
К несчастью для Массена, о забавном инциденте узнал император, сделавший вид, что очень доволен щедростью герцога Риволи, готового выплачивать отважным слугам ежегодную пенсию. После того, как император при всех похвалил Массена за принятое им решение, тому ничего не оставалось, как действительно назначить кучеру и форейтору ежегодную пенсию…
Последняя стычка с австрийцами под Цнаймом, завершившая кампанию 1809 г., чуть не стала роковой для Массена. Через мгновение после того, как он покинул карету, австрийское ядро разнесло ее в пух и прах…
Признав свое поражение, Австрия подписала с Наполеоном мирный Шенбруннский трактат (14 октября 1809 г.), а три с половиной месяца спустя, 31 января 1810 г., Наполеон пожаловал Массена еще один, «несколько двусмысленно звучавший титул князя Эслингского»{186}. Зная, что материальные блага в глазах Массена куда важнее титулов, император намеревался подарить ему замок Туар (Deux-Sérves), но он, к удивлению многих, отказался от этого пожалования. Злые языки уверяли, что причиной тому было нежелание князя Эслингского тратиться на ремонт замка.
Андре Массена, князь Эслингский
Не проходит и полгода после завершения войны с Австрией, как император решает поручить Массена новое ответственное задание. На этот раз герцогу Риволи, князю Эслингскому, маршалу Франции, предстоит исправлять ошибки, допущенные Жюно, Сультом, Журданом, да и самим императором на Пиренейском полуострове. Война в Португалии и Испании уже принесла с 1808 г. Наполеону свои горькие плоды: поражение французских войск при Вимейро, капитуляция Дюпона под Байденом, разгром Журдана в битве при Талавере, неудержимо разрастающаяся, как лесной пожар, герилья[72]… У Массена нет ни малейшего желания отправляться в Испанию. У него есть все, чего только можно пожелать: слава, богатство, титулы. Он уже вовсе не так честолюбив, как прежде. Его не прельщает уже даже слава. «Одной вашей репутации довольно, — убеждает его император, — чтобы покончить со всем этим делом». В конце концов Массена соглашается возглавить так называемый Португальский поход. Императорским декретом от 17 апреля 1810 г. из трех корпусов Испанской армии формируется Португальская армия под командованием князя Эслингского{187}. Наполеон обещает дать Массена армию численностью не меньше 90 тыс. человек. Под началом Массена в Португальском походе должны участвовать генерал Жюно и маршал Ней. Когда князь Эслингский осторожно намекает Бертье, что предпочел бы сам назначать генералов, которые будут находиться под его командованием, начальник штаба императора величественно изрекает: «Приказы императора в этом смысле совершенно конкретны и не могут быть предметом обсуждения. Когда император дает кому-либо полномочия, подчинение становится долгом; как бы ни велики были амбиции герцога Эльхингенского и герцога Абрантес[73], они не могут не отдавать себе отчета в том, что их заслуги совсем не те, что заслуги победителя при Цюрихе».
Победитель при Цюрихе, однако, куда менее оптимистичен и опасается буйного нрава своих будущих подчиненных, вероятно, больше, чем предстоящей встречи с английской армией Веллингтона. Когда он высказывает свои сомнения императору, то слышит в ответ: «Сегодня вы не в духе, мой дорогой Массена. Вы все видите в черном цвете… Ваш возраст?.. Насколько же вы старше теперь, чем были при Эслинге? Ваше здоровье? Разве вы чувствуете себя хуже, чем при Ваграме?.. Отправляйтесь в поход с уверенностью. Будьте осмотрительны и тверды, и все препятствия, которых вы опасаетесь, со временем исчезнут; прежде вы преодолевали гораздо большие трудности».
По утверждению Мармона, Массена было доверено командование «сильной и превосходно экипированной армией, целью которой было завоевание Португалии»{188}.
Через двенадцать дней после издания декрета Наполеона о Португальской армии Массена, оставив Париж, выехал к месту нового назначения. Для того, чтобы скрасить свою поездку в Вальядолид, князь Эслингский прихватил с собой некую мадам Лебертон. Однажды в Калабрии она уже составила ему компанию, и на этот раз в зеленой форме драгуна выглядела совершенно неотразимо. По словам одного из биографов Массена, «он (Массена) обожал всех женщин без исключения, даже свою собственную жену…»{189}. Хорошо осведомленный о донжуанских похождениях старого солдата, Мармон в своих мемуарах следующим образом характеризует эту сторону его натуры: «Он пылко любил женщин, и его ревность напоминала страстный характер итальянцев четырнадцатого века»{190}.
Князь Эслингский прибыл в Вальядолид, штаб-квартиру Португальской армии, 10 мая 1810 г. Заранее предупрежденные о его приезде подчиненные устроили ему торжественную, по всем правилам встречу, чем привели своего шефа в немалое смущение. Дело в том, что вместе с ним в карете восседала мадам Лебертон, наряженная в форму драгунского офицерика, весьма плохо скрывавшую пол спутницы главнокомандующего{191}. Впрочем, настоящие трудности, для Массена были впереди. То, чего он так опасался еще до своего отъезда из Парижа, в Испании стало явью. Ней и Жюно относились к его приказам с плохо скрываемым презрением. Генерал Ренье также проявлял упрямство, весьма смахивавшее на неповиновение. Проходили дни, недели, а Массена все никак не удавалось навести порядок в рядах собственной армии. Кроме того, первые же столкновения с британцами заставили его серьезно задуматься. Солдаты армии Веллингтона, которых Наполеон называл не иначе, как эти «медлительные и неповоротливые англичане», оказались далеко не слабыми противниками.
Однако, несмотря на все трудности, кампания началась для французов в высшей степени успешно. 10 июля армия Массена заняла Сьюдад-Родриго; 27 августа пала Альмейда. Путь в Португалию был открыт. Англичане отступали, даже не пытаясь оказать сколько-нибудь значительного сопротивления. Французы перешли испано-португальскую границу 16 сентября 1810 г. «В течение всего последующего времени, — вспоминал участник Португальского похода Жан-Батист Баррес, — …я не мог узнать названия городов и деревень, через которые мы проходили, так как в них мы не встретили ни единого жителя. Все население бежало, уничтожая без остатка то, что могло быть нами использовано. Это всеобщее бегство… организовали англичане для того, чтобы создать большие препятствия на нашем пути и заставить португальцев ненавидеть нас еще сильнее»{192}. Тактика «выжженной земли», умело примененная англичанами, очень скоро принесла свои плоды. Голод, болезни, необходимость оставлять у себя в тылу гарнизоны заметно уменьшили армию князя Эслингского, но он упрямо шел вперед. Вскоре армия Массена насчитывала не более 70 тыс. человек. «Мы идем через пустыню, — сообщал Массена в Париж, — женщины, дети и старики бежали — абсолютно все; нигде нельзя… обнаружить проводника». Тем не менее инициатива, по-видимому, находится в руках у французов. «Быстрое и внушительное наступление Массена, — свидетельствует один англичанин, — очень сильно встревожило власти и жителей Лиссабона; когда же стало известно, что скоро будут слышны залпы его пушек, паника достигла апогея». Потерявшие от страха голову люди были готовы бежать в Англию, Америку, любую другую часть света, «смятение и тревога царили во всем этом многолюдном городе (т. е. в Лиссабоне)»{193}.
Герцог Веллингтон
Сам Массена какое-то время полагал, что англичане отступают ввиду несомненного превосходства французской кавалерии. Он считал, что «сипайский генерал»[74] (прозвище, данное французами Веллингтону) не пытался выручить осажденные французами в начале Португальского похода крепости именно по этой причине.
Внезапно 26 сентября 1810 г. англичане остановились, заняв сильные позиции на горной гряде близ Бусако. У Массена появилась возможность триумфально закончить Португальский поход, разгромив Веллингтона и заняв Лиссабон. Соблазн «одним махом» разделаться с англичанами был слишком велик. Видимо, как раз поэтому князь Эслингский действует крайне поспешно и, как вскоре выясняется, необдуманно. Даже не проведя совершенно необходимой рекогносцировки и полностью доверившись донесениям Нея и Жюно, уверявших его, что позиция Веллингтона вовсе не так сильна, как кажется, Массена распоряжается на следующий день атаковать англичан по всему фронту. По словам француза — участника сражения 27 сентября (битвы при Бусако и Алькоба), войска Массена «были если и не разбиты, то отброшены от всех пунктов, которые они намеревались захватить. Этот ужасный день, — продолжает очевидец, — стоил армии более 4000 человек убитыми и ранеными и чрезвычайно ее обескуражил»{194}. В мемуарах супруги Жюно Лауры д’Абрантес то, что произошло «при нападении на скалу Бусако», описано следующим образом: «Наши солдаты, гонимые превосходными силами, и сверх того утомленные, запыхавшиеся, не могли сопротивляться, были опрокинуты неприятелем, и катились с скалы на скалу, до глубины пропастей, где острые камни покрылись в этот день ужасными, кровавыми останками…»{195}. Шок от поражения 27 сентября был настолько велик, что многие генералы армии Массена настойчиво советовали главнокомандующему начать отступление, распрощавшись с мыслью окончить кампанию в 1810 г. Князь Эслингский не последовал этим малодушным советам. «Массена не отказался от своего намерения идти на Лиссабон»{196}. Убедившись в том, что он совершил ошибку, попытавшись посредством фронтальной атаки захватить грозные позиции англичан, князь Эслингский обходит их с левого фланга, заняв горные проходы Сердао. Этот маневр вынуждает Веллингтона совершить поспешный отход, оставив не только скалы Бусако, но и эвакуировав Коимбру, дав возможность французам оккупировать большую часть Португалии от гор до самого моря.
То, что происходит в ближайшие две недели после битвы при Бусако, по-видимому, не имеет аналогов в военной истории: побежденная армия преследует армию-победительницу! Фантастичность ситуации усугубляется тем, что отступающая армия превосходно вооружена и в изобилии снабжена всем необходимым; к тому же она пользуется поддержкой местного населения. Об армии Массена ничего подобного сказать нельзя. Подвергаемые насилиям всякого рода, жители Португалии ненавидят оккупантов-французов. Сама армия князя Эслингского испытывает с каждым днем все более заметные трудности с продовольствием, фуражом для лошадей, боеприпасами. Описывая этот удивительный поход, Лаура д’Абрантес пишет: «…Лорд Веллингтон отступил… а Массена, как будто пораженный головокружением, шел за ним по земле опустошенной и пустынной… и в этом случае действия его истинно неизъяснимы»{197}.
Однако то, что так изумило мемуаристку и что она сочла необъяснимым, на самом деле имело очень простое объяснение. Не заняв Лиссабон и не сбросив «британского льва» в море, Массена не мог считать задачу Португальского похода выполненной. Ему следовало во что бы то ни стало захватить столицу Португалии, и потому, теряя людей, лошадей, терпя всевозможные лишения, князь Эслингский упрямо шел вперед.
1 октября 1810 г. солдаты Массена захватили и разграбили Коимбру. От Лиссабона их отделяли считанные мили. 10 октября на пути армии князя Эслингского, словно из-под земли, возникли мощные укрепления англичан — знаменитые линии обороны Торрес-Ведрас, надежно защищавшие подступы к португальской столице. Правый фланг грозных английских укреплений прикрывала река Тахо, а их левый фланг упирался в море, на котором господствовал британский флот. За первой линией укреплений Торрес-Ведрас располагалась вторая линия{198}.
Обойти позиции англичан было невозможно. Атаковать их с фронта значило повторить битву При Бусако, причем с тем же самым результатом. Массена был поражен увиденным. Рассматривая в мощный телескоп, захваченный французами в разграбленной Коимбре, неприступные линии, тайно возведенные британцами, изумленный маршал воскликнул: «Что за черт! Веллингтон не мог соорудить горы»{199}.
В действительности все обстояло именно так. Еще в 1809 г. Веллингтон замыслил построить на подступах к Лиссабону укрепленный лагерь с целью преградить противнику путь к португальской столице{200}. Его строительство велось настолько скрытно, что Веллингтон, убежденный в том, что о нем никому ничего не известно, еще 6 октября писал английскому посланнику в Лиссабон: «Я надеюсь, что ни вы, ни правительство понятия не имеете о том, где находятся линии укреплений».
Линии Торрес-Ведрас явились совершенной неожиданностью для Массена. В течение шести недель упрямый маршал не сходил с места, рассчитывая на то, что англичане в конце концов покинут свои неприступные позиции и сразятся с ним в открытом бою. Но британские джентльмены не собирались выбираться из своих надежных укрытий. Времена, когда противники, выстроившись друг перед другом в линию, любезно предлагали неприятелю дать первый залп, безвозвратно прошли…
С другой стороны, князь Эслингский отлично помнил урок, преподанный ему Веллингтоном при Бусако. Как пишет Мармон, «дойдя до лиссабонских линий (так он именует линии Торрес-Ведрас. — А. Е.), он (Массена) не отважился их атаковать»{201}. По-видимому, французским главнокомандующим владели противоречивые чувства. Опытный солдат с более чем тридцатилетним стажем, князь Эслингский не мог не понимать того, что он проиграл. Его голодающая, терпящая нужду во всем армия, сократившаяся до 60 000 человек, была не в состоянии сражаться с превосходно экипированными англичанами. Но гордость Массена и, кто знает, может быть, его вера в то, что произойдет некое чудо, удерживали его на месте.
Но чудеса — явления достаточно редкие, в том числе и на войне… Правда, одно чудо на самом деле произошло. «Поистине изумительно, — писал Веллингтон, — что неприятель смог находиться в этой стране столь долгое время… Это из ряда вон выходящий пример того, на что способна французская армия»{202}.
В конце концов, когда все запасы были исчерпаны и «беды всякого рода, крайняя нужда, голод обрушились на эту (французскую. — А. Е.) армию»{203}, князю Эслингскому пришлось отдать приказ об отступлении войск в направлении к Сантарену.
Зима 1810–1811 гг. прошла в бесконечных тщетных попытках Массена побудить Сульта, Друэ д’Эрлона, Ренье действовать сообща для того, чтобы, идя по левому берегу реки Тахо, достичь Лиссабона. Французские военачальники в Испании отнюдь не считали себя обязанными исполнять приказы князя Эслингского и даже просто действовать сколько-нибудь координировано с его армией. Император далеко, и его уговоры не властны заставить своенравных Сульта, Ренье и прочих маршалов и генералов, посланных им в Испанию, оказывать помощь Португальской армии. Наполеон пишет Сульту: «Прошу вас пособлять князю Эслингскому… Будьте таковы же, как под Аустерлицем… думайте, пособляя ему, что это тот же Массена, это старый ваш товарищ славы при осаде Генуи, которому облегчите вы занятие Лиссабона…»{204}. Однако амбициозный и не склонный к сентиментальным воспоминаниям Сульт, герцог Далмацкий, вместо того, чтобы поспешить на помощь «старому товарищу», направляется в Андалузию наслаждаться плодами только что одержанной им победы. Между тем болезни, дезертирство, голод неумолимо и неуклонно делают свое дело с брошенной на произвол судьбы Португальской армией. Численность ее уменьшается с устрашающей быстротой. Больше всего армию Массена донимает голод. Один португальский шпион англичан в своем донесении Веллингтону писал по этому поводу следующее: «Господь меня простит, если я ошибаюсь, предположив, что они (французы. — А. Е.) съели моего кота».
К началу марта 1811 г. стало очевидно, что французы не могут больше оставаться в Сантарене. «Массена решился возвратиться в Испанию… Но тут не заслуживает он упрека: войскам нечего было есть… уже давно солдаты могли существовать только мародерством… недостаток в съестных припасах дошел наконец до того, что князь Эслингский решился отступить совершенно»{205}.
Разговаривая с Шапталем, Наполеон как-то заметил, что с французами очень тяжело отступать. Поясняя свою мысль, он сказал: «Проигранное сражение отнимает у него (француза) силы и лишает мужества, уменьшает его доверие к своим начальникам и толкает его к неповиновению»{206}. Со всеми этими трудностями Массена пришлось столкнуться на практике весной 1811 г. Правда, для начала ему предстояло решить непростую задачу: суметь покинуть Сантарен таким образом, чтобы англичане сразу же об этом не узнали. Проявив почти виртуозную ловкость, князь Эслингский достиг желаемого результата. Веллингтону стало известно о начале отступления Массена лишь через три дня после того, как французы оставили Сантарен. Тем не менее отход Португальской армии в Испанию, прикрываемый арьергардом под командованием норовистого Нея, проходил в крайне сложной обстановке. Отступали голодные, страдающие от болезней, деморализованные люди…». Для неприятеля было довольно показаться на аванпостах с несколькими десятками человек, — сообщал Массена в Париж, — чтобы до смерти напугать наших офицеров и заставить их поднять крик о том, что они видят перед собой всю армию Веллингтона». К чести князя Эслингского надо сказать, что он не ошибся, поручив маршалу Нею командование арьергардом. «Не переставая начальствовать арьергардом, он (Ней) постоянно выдерживал огонь неприятеля. Его нападения, его храбрость и твердость внушили уважение англичанам и спасли Португальскую армию от конечной гибели»{207}. Вместе с тем обладавший, по словам современницы, «бешеным характером» Ней, и до отступления постоянно конфликтовавший с главнокомандующим, теперь окончательно вышел из повиновения. «Массена оскорблялся поступками Нея, но, больше него скрытный, он таил свое неудовольствие под видом презрительного равнодушия…». Временами, давая выход накопившемуся негодованию, князь Эслингский произносил гневные речи по поводу князя Эльхингенского: «…Могу ли я, — говорил Массена Жюно, — …сделать что-нибудь с таким человеком, как Мишель Ней?., с человеком, который показывает, что смотрит на меня как на болтуна!., который не слушает, когда я говорю! Право… я чуть было не наложил правой руки моей на его лицо… и был бы готов просить у него извинения своей саблею… Сабля старого солдата Генуи, право, еще не тупа!»{208}. В свою очередь Ней делал все возможное, чтобы подтвердить справедливость ело Массена. Однажды во время отступления, узнав, что англичане, внезапно напав на французскую штаб-квартиру, вероятно, захватили главнокомандующего в плен, Ней воскликнул: «Взят в плен!., взят в плен… Черт возьми!., тем лучше, этому надобно радоваться, вдвойне радоваться, потому что армия спасена…»{209}.
Ней
Португальская армия, впрочем, действительно была спасена от, казалось бы, неизбежного разгрома и, не потеряв при отступлении ни единой пушки, ни единой обозной фуры, ни единого солдата, достигла крепости Сьюдад-Родриго.
Однако Наполеон, привыкший судить о людях только по достигнутым ими результатам, был явно разочарован действиями Массена в Португалии[75]. Вместо благодарности князь Эслингский получает от императора письмо, в котором тот весьма нелицеприятно отзывается о Португальском походе. Правда, несколько позже, в апреле 1811 г., за подписью Бертье к Массена приходит другое письмо. «Император надеется, — пишет начальник штаба командующему Португальской армией, — что вы скоро найдете возможность нанести ответный удар. Император не забыл успехов, которые вы одержали на протяжении пятнадцати лет, и он совершенно в вас верит. Вы победите и оставите потомкам военную репутацию, основанную на столь многих славных достижениях. Мы сознаем все трудности вашего положения…»{210}.
В Париже доподлинно знают, что одна из главных «трудностей» Массена — это маршал Ней. Его спешно отзывают из Испании, заменив более покладистым Мармоном, герцогом Рагузским. Впрочем, отзыв Нея во Францию, кажется, единственная реальная помощь, которую князь Эслингский получает от императора. В лагере под Сьюдад-Родриго точно так же, как и близ злополучных линий Торрес-Ведрас, точно так же, как в Сантарене, армия Массена сидит на голодном пайке, остро нуждаясь во всем самом необходимом. Как и прежде, князю Эслингскому не удается наладить сотрудничество с другими французскими военачальниками, командующими «своими» армиями на Пиренейском полуострове. Все призывы Массена к другим маршалам поспешить прислать ему помощь остаются без ответа. Лишь маршал Бессьер, да и то после долгих препирательств с князем Эслингским, является к нему в местечко Фуэнтес д’Оноро с маленьким отрядом в полторы тысячи гвардейской кавалерии и шестью орудиями… Массена разочарован. «Для успеха мне нужно побольше войск и поменьше Бессьера!»{211} — с усмешкой замечает старый вояка.
И все же Массена решает нанести тот ответный удар, о котором писал ему из Парижа Бертье. 5 мая 1811 г., проведя тщательную рекогносцировку, он внезапно напал на английские части, прикрывавшие осажденную Веллингтоном Альмейду. Не ожидавшие нападения англичане были застигнуты врасплох. Находившиеся на правом фланге армии Веллингтона войска потерпели поражение. От полного разгрома англичан спасло лишь то, что, вопреки распоряжениям Массена, Бессьер запретил своим кавалеристам участвовать в сражении без его ведома. Сам «железный герцог»[76] впоследствии утверждал, что битва при Фуэнтес д’Оноро (5 мая 1811 г.) была «самой тяжелой из тех, в каких он принимал участие… Если бы Бони[77] там оказался, мы были бы разгромлены»{212}.
Массена горел желанием на следующий день возобновить сражение, но не нашел поддержки у своих подчиненных. Генералы в один голос убеждали его отказаться от этого намерения. Войска тоже, судя по всему, устали и не рвались в бой. Простояв на позиции еще три дня, князь Эслингский отдал приказ об отступлении к Сьюдад-Родриго. Как и Португальская кампания, Испанская кампания Массена заканчивалась отступлением…
А в Испанию, опережая вести о неудаче под Фуэнтес д’Оноро, из Парижа летело очередное письмо Бертье маршалу Массена, на котором значилась дата 20 апреля 1811 г.: «Господин маршал, князь Эслингский! Император полагает уместным поручить командование Португальской армией маршалу, герцогу Рагузскому[78]. Его Величество желает, чтобы, как только вы передадите командование, вы немедленно возвратились в Париж. Согласно точным приказам императора, вы должны взять с собой только собственного сына и еще одного из своих адъютантов. Полковник Пеле, все ваши прочие адъютанты и все штабные офицеры обязаны остаться при герцоге Рагузском»{213}.
Мармон
Массена узнал о своей отставке буквально вслед за битвой при Фуэнтес д’Оноро. Столь быстрая отставка, сопровождаемая письмом, в котором не было и намека на благодарность главы государства по отношению к заслуженному ветерану, безусловно, глубоко задела Массена. Обиду старого маршала усугубило то, что после его приезда в Париж император «выкроил минутку» для встречи с ним лишь несколько недель спустя. Встреча Массена и Наполеона началась с весьма нелюбезной фразы, сказанной императором: «Ну, князь Эслингский, так вы уже больше не Массена?»{214} Последовало бурное объяснение, в результате которого Наполеон пообещал Массена вновь отправить его в Испанию, дабы он доказал, что старый солдат еще жив, а не почил под пышной мантией князя Эслингского. После битвы при Саламанке, где армия под командованием Мармона была наголову разгромлена англичанами (22 июля 1812 г.), для Наполеона пришло время исполнить данное им обещание. Он приказал Массена отправиться в Испанию, но не успел князь Эслингский добраться к вверенным ему войскам, как в Байонне его свалила тяжелая болезнь и он вынужден был возвратиться во Францию.
На протяжении 1813 и 1814 гг., когда на полях Германии и во Франции решается участь великой империи, старый Массена командует 8-м военным округом со штаб-квартирой в Тулоне. Вероятно, он не слишком сожалеет о падении империи, хотя, может быть, и реставрация полузабытых всеми Бурбонов на прародительском престоле его тоже отнюдь не радует. «Историческая» династия ведет себя в отношении маршала Массена несколько двусмысленно. Герцог Риволи и князь Эслингский сохраняет доверенный ему еще Наполеоном пост на юге. Но вместе с тем Бурбоны отказываются дать маршалу Массена звание пэра Франции подтем оскорбительным предлогом, что он не француз, а итальянец. Таким образом, несмотря на почти сорокалетнюю службу Массена под французскими знаменами, он по-прежнему остается для короля и его верных слуг в лучшем случае наемником из Régiment Royal-Italien (Королевского Итальянского полка)…
Меньше чем через год после падения империи Наполеон, покинув отданный ему во владение остров Эльба, является на юге Франции. На календаре — март 1815 г. С горсткой сторонников узурпатор, так в «праведном» гневе именует Наполеона роялистская пресса, совершает стремительный марш к Парижу. События следуют друг за другом с калейдоскопической быстротой. Эта смена власти, происшедшая за 20 дней и по старинке названная «революцией», производит на современников неизгладимое впечатление. «…Наполеон возвратился во Францию… — вспоминала современница. — …Он прошел от залива Жуана до Лиона, потому что французы несли его на руках… и он казался страшнее еще тем, что сердце его было полно мщения. Он требовал опять своих городов, своих пушек, крепостей, тысяч знамен и орлов своих… и все возвращалось ему… Это (возвращение Наполеона во Францию), — продолжает она, — казалось молнией, которая разразилась посреди ясного дня… Я очень помню, что когда первое известие о высадке Наполеона пришло в Париж, мы глядели друг на друга с каким-то изумлением, похожим на безумие, не верили, и опять глядели вокруг себя, желая увериться, что мы не бредим»{215}.
Массена — герцог Риволи, князь Эслингский. 1812 г.
Во время своего триумфального марша на Париж император отправляет Массена коротенькую записочку следующего содержания: «Князь, водрузите на стенах Тулона знамя Эслинга и следуйте за мной»{216}. В ответ на этот патетический призыв герцог Риволи издает не менее патетическую прокламацию, обращенную к жителям Марселя (9 марта 1815 г.): «Вы можете положиться на мое усердие и преданность. Я поклялся в верности нашему законному королю. Я никогда не сойду с дороги чести; я готов пролить мою кровь до последней капли, защищая его трон». Далее следовала подпись: Маршал Франции, герцог Риволи, губернатор 8-го военного округа, князь Эслингский{217}. Только после того, как племянник короля герцог Ангулемский с отрядом роялистов был вынужден сложить оружие{218}, а власть Наполеона была фактически восстановлена по всей Франции, лишь тогда Массена признает законность происшедших в стране перемен. В итоге 10 апреля 1815 г. появляется новое воззвание герцога Риволи жителям Марселя, написанное так, как если бы император вернулся во Францию только вчера. (На самом деле к тому моменту исполнилось уже 30 дней, как Наполеон водворился в Тюильри). Прокламация Массена на сей раз гласит: «Событие, столь же счастливое, сколь и необычайное, вернуло нам избранного нами государя, ВЕЛИКОГО НАПОЛЕОНА. Этот день должен стать днем ликования для всякого француза…»{219}
18 апреля «великий Наполеон» пригласил Массена в Париж, и тот покорно явился на зов властелина. Император без промедления встречается с ним, как будто ничего не произошло, как будто они только вчера вместе стояли под выстрелами австрийских пушек близ Эслинга… Император — воплощенная сердечность, князь Эслингский — воплощенная преданность. Но разговор продолжается, и вдруг неожиданно Наполеон спрашивает своего собеседника: «Ну, Массена, так вы хотели сражаться против меня под началом герцога Ангулемского?» — «Государь, — слышит он в ответ, — вы отлично знаете, что моим знаменем всегда было знамя моей страны. Если я заблуждался, то это произошло помимо моего желания». — «Помимо вашего желания! Так, так! Вы бы сбросили меня в море, дай я вам время собрать ваши войска». — «Разумеется, государь, до тех пор, пока я был убежден, что вы не были призваны во Францию большинством французов»{220}.
За шестнадцать дней до Ватерлоо и за двадцать дней до своего второго отречения Наполеон жалует герцогу Риволи, князю Эслингскому, маршалу Франции, кавалеру Большого креста ордена Почетного Легиона, кажется, единственное недостающее ему отличие. 2 июня 1815 г. Массена становится пэром Франции.
Вслед за падением Империи по поручению Временного правительства Массена с 22 июня по 8 июля 1815 г. командует национальной гвардией Парижа, насчитывавшей 50 тыс. человек, и с 3 июля занимает пост губернатора столицы. По мнению одного из его биографов, именно Массена принадлежит заслуга сохранения порядка в Париже, наводненном в конце июня — начале июля 1815 г. множеством подвыпивших дезертиров и выбравшихся на поверхность личностей с криминальным и полукриминальным прошлым. Известный военный историк Шаррас, в свою очередь, считает, что Массена принял предложения Временного правительства возглавить национальную гвардию Парижа и стать губернатором столицы, исходя из своих личных, сугубо эгоистических побуждений. По его словам, князь Эслингский «теперь думал только о том, чтобы пользоваться на досуге своими повсюду награбленными, несметными богатствами[79]. В первом же приказе Массена заявил, какого рода будет его деятельность: он поручил национальной гвардии «наблюдать за общественным спокойствием и неприкосновенностью личностей и частного имущества». Выбрав подобного главнокомандующего, Фуше (президент Временного правительства) останавливал одну из пружин оборонительного механизма»{221}.
Маршальша Массена и ее супруг в 1814 г.
Вернувшиеся к власти Бурбоны более чем своеобразно собираются «отблагодарить» князя Эслингского за то, что тот сумел умерить страсти в Париже, а также сослужил им службу, высказавшись против установления регентства при малолетнем сыне Наполеона. Они хотят сделать его членом трибунала над маршалом Неем. Массена удается уклониться от этой сомнительной чести под тем предлогом, что после его ссоры с Неем в 1810 г. он не может быть непредвзятым судьей в такого рода процессе…
Старый маршал редко появляется на людях. Как-то раз на одном из приемов, где ему довелось быть, оказался также и его удачливый соперник в войне на Пиренейском полуострове герцог Веллингтон. Подойдя к нему, Массена шутливо заметил: «Из-за вас вся моя голова поседела», на что Веллингтон возразил: «В этом смысле мы — квиты»{222}.
В последние годы жизни герой Риволи и Цюриха, Генуи и Эслинга все чаще обращался к воспоминаниям о днях своей славы, когда «смерть в своем дымящемся пурпурном облачении была… так прекрасна, так величественна, так великолепна»!{223}
1 апреля 1817 г. князь Эслингский, уже будучи тяжело больным, сломленным тяжким недугом стариком, виделся со старшим сыном своего боевого товарища маршала Ланна — Наполеоном. Он с теплотой вспоминал человека, которого сам император называл Роландом французской армии, рассказывал о его гибели, о том, что, даже лишившись ног, Ланн не думал ни о чем другом, кроме как о спасении армии…{224} Три дня спустя, 4 апреля 1817 г., Массена скончался. Он был погребен на кладбище Пер-Лашез. На беломраморном обелиске, воздвигнутом над его могилой, указана только дата его смерти и начертано имя Массена. А вверху монумента, как лавровый венец над головой героя, значатся названия четырех битв, прославивших «любимое дитя победы»: Риволи, Цюрих, Генуя и Эслинг.
Медаль, выбитая в честь Массена
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги