Мартовскіе дни 1917 года

[78]

Автор разсказывает, как грабителя переодѣвались солдатами для того, чтобы имѣть свободу дѣйствія. Образныя иллюстраціи подобных «обысков» по квартирам можно найти в воспоминаніях Кельсона и др. Не слѣдует, однако, преувеличивать роль этих «полчищ» уголовных. Характерна, напр., московская статистка, не отмѣтившая увеличенія преступности за март по сравненію с отчетами прошлаго времени («Р. В.»). И уголовный мір подвергся в извѣстной степени облагораживающему мартовскому психозу. Чего стоит, напр., одно сообщеніе о революціонной идилліи в Одессѣ, как начальник разбойнической шайки Котовскій, приговоренный к каторгѣ, отпускается из тюрьмы «под честное слово» для предсѣдательствованія на «митингѣ уголовных». (Впрочем, возможно, что газетное сообщеніе и пріукрасило дѣйствительность, и Котовскій не то «разбойник», не то «анархист», прославившійся в большевицкія времена, был просто освобожден толпой из разгромленной тюрьмы — газеты передавали, что из 2.200 бѣжавших арестантов 1.600 вернулась). Но и через полгода уѣздный комиссар из Раненбурга доносил правительству, что в «знаменитой Братовкѣ» (Нарышкинской вол.), «извѣстной своими ворами», в дни революціи краж не было, потому что на сходѣ «дана была клятва: кражи прекратить ».