Мартовские фиалки

Глава 17

Проснулся я совершенно разбитый, но, к сожалению, не отметил никаких признаков похмелья, под предлогом которого я мог бы весь день пробездельничать… Как вам это понравится?.. На всякий случай я даже постучал по черепу. Может быть, таким способом можно добиться головной боли. Я поглощал спиртное без перерыва на отдых, и надо же — ни в одном глазу.

Кофе я заварил себе такой густой, что его можно было есть ножом и вилкой, а затем принял душ. Во время бритья был крайне небрежен — порезы бесконечные, — пришлось лицо протирать одеколоном чуть не до потери сознания.

Телефон Инги по-прежнему не отвечал. Проклиная себя самого и свой хваленый талант в поиске пропавших людей, я позвонил в Алекс Бруно и попросил его выяснить, нет ли Инги среди арестованных Гестапо. Такой вариант выглядел вполне логичным. Когда в стаде пропадает овца, не надо искать тигра, если поблизости рыщет стая волков.

Бруно пообещал навести справки, но я знал, что может пройти несколько дней, прежде чем что-то прояснится. Тем не менее все утро я проторчал в квартире в ожидании звонка от Бруно или от самой Инги. Все это время я сидел, бессмысленно уставившись в потолок, и постепенно — это само собой получилось — переключился на дело Пфарра. К обеду я уже созрел для того, чтобы возобновить расследование. Совсем не обязательно было получить удар по голове кирпичом, чтобы понять, что есть человек, способный дать ответ на многие вопросы.

На этот раз огромные ворота из кованого железа, которые вели во владения Сикса, оказались закрыты. Прутья были обмотаны цепью, запертой на висячий замок, вместо скромной таблички с надписью «Вход воспрещен» висела другая, более внушительная, на которой значилось «Посторонним вход воспрещен». Ясно, что Сикс стал иначе относиться к проблеме собственной безопасности.

Я поставил машину у стены и с пистолетом в кармане взобрался на крышу своего автомобиля. Отсюда было уже нетрудно, подтянувшись к стене, оседлать ее, а ухватившись за ветки вяза, спуститься на землю по ту сторону.

Сейчас уже не вспомнить, слышно ли было угрожающее рычание собак, во всяком случае, к тому месту, где я спрыгнул на землю, они подкрались незаметно — все шумы скрадывали опавшие листья. Внезапно рядом с собой — можно сказать, вплотную — я почувствовал тяжелое, частое дыхание. Огромный пес прыгнул на меня, пытаясь вцепиться в горло, но я успел выстрелить.

Выстрел в лесу прозвучал глухо, и, глядя со стороны, сразу было и не понять, отчего это вдруг рухнул свирепый доберман. Когда он лежал, уже недвижимый, у моих ног, ветер унес звук в противоположном от дома направлении. Стреляя, я невольно задержал дыхание и теперь чувствовал, что сердце у меня колотится, как вилка, взбивающая яичный белок, но чисто инстинктивно повернулся в другую сторону, только потом вспомнив, что у Сикса есть еще одна собака. И тут же сквозь шелест листьев уловил осторожный рык.

Доберман появился в просвете между деревьями, неуверенно ступая и стараясь держаться от меня на расстоянии. Я отступил на шаг, наблюдая, как он медленно приближается к своему мертвому другу. Когда тот наклонился, собираясь, видимо, обнюхать свежую рану, я вновь вскинул пистолет и, дождавшись нового порыва ветра, выстрелил. Собака взвизгнула сначала, какое-то время еще дышала и вскоре затихла.

Я не спеша спустился по длинному склону к дому. Где-то вдалеке прокричал павлин, и я подумал, что если бы он, на свою беду, попался мне под ноги, я бы пристрелил и его. Наверное, я хотел крови. Так убийцы, готовясь к акции, разжигают в себе ненависть, расправляясь с любым, самым невинным существом вроде домашних животных, если те попадаются им на пути.

Работа детектива заключается в воссоздании цепи, в установлении связей между людьми, казалось бы ничего общего между собой не имеющими. Что касается Пауля Пфарра, фон Грайса, Бока, Мучмана, Дитера Хелфериха и Германа Сикса, то здесь выстраивалась цепь такая длинная и такая прочная, что я мог повиснуть на ней и она бы мой вес выдержала. Другая цепь, Пауль Пфарр — Ева — Хауптхэндлер — Ешоннек, была короче, и дела тут обстояли по-другому.

Убивать Сикса я никак не собирался. Но если он откажется отвечать прямо, не исключено, что мне придется применить силу. Поэтому я испытал некоторое смущение, когда, размышляя обо всем этом, неожиданно наткнулся на миллионера, который собственной персоной покуривал сигару, стоя под большой елью и тихонько напевая.

— А, это вы! — сказал он совершенно невозмутимым тоном, как будто появление неожиданного гостя-детектива с пистолетом в руке в его личных владениях в неурочный час было чем-то совершенно естественным. — А я решил, что это землекоп. Я полагаю, вы пришли за деньгами.

Тут я, признаться, растерялся, не знал, что сказать, и неожиданно для себя выпалил:

— Мне пришлось пристрелить ваших собак. — С этими словами я положил пистолет в карман.

— Да что вы? Мне и в самом деле показалось, что стреляют. — Может, он и испугался или разозлился на меня, но не подал виду.

— Пойдемте-ка лучше к дому.

Сикс не торопясь пошел по аллее.

Рядом с особняком Сикса стоял голубой «БМВ» Ильзы Рудель, и я подумал, что любопытно было бы ее увидеть. Но тут я заметил большой шатер на лужайке и решился нарушить молчание.

— Готовитесь к приему?

— Да, сегодня день рождения моей жены. Приедут друзья.

— Почти что сразу после похорон?

Замечание у меня вырвалось непроизвольно и прозвучало, конечно, неуместно. Сикс это почувствовал. Он посмотрел на небо, потом опустил глаза вниз, не зная, как реагировать.

— Знаете, я не… — начал он. Потом добавил: — Нельзя… нельзя же вечно оплакивать умерших?! Жизнь продолжается. — К нему постепенно возвращалось самообладание. — Я подумал, что было бы несправедливо нарушать планы жены. Ну, и конечно, положение в обществе обязывает.

— Об этом не следует забывать, не так ли? — спросил я. Но он ничего не ответил.

Мы подошли ко входу в дом, и я подумал: не позовет ли он кого-нибудь на помощь? Однако Сикс открыл дверь и пропустил меня вперед.

— А где же дворецкий? — спросил я в прихожей.

— Сегодня у него выходной, — ответил Сикс, стараясь не встречаться со мной взглядом. — Но если вы хотите освежиться, можете позвать горничную. Вы, должно быть, нуждаетесь в этом после маленького приключения.

— Какого именно? По вашей милости у меня было несколько «маленьких приключений».

— Я имею в виду собак.

— Ах, собаки! С ними нелегко было справиться. Здоровенные псы Хорошо, что я меткий стрелок, не сочтите за бахвальство.

Мы прошли в библиотеку.

— Я тоже обожаю стрелять. — Сикс решил, что тема требует развития. — Но только на охоте. Не думаю, чтобы я выстрелил в кого-нибудь крупнее фазана.

— А я вчера убил человека. За последние несколько недель — второго человека. Знаете, с тех пор, как я работаю на вас, у меня это вошло в привычку.

Сикс стоял передо мной в какой-то странной позе, обхватив шею руками сзади. Он прочистил горло и бросил окурок сигары в потухший камин. Когда магнат наконец заговорил, в его голосе звучала досада, как будто он собирался уволить старого преданного слугу, которого пришлось уличить в воровстве.

— Знаете, я рад, что вы появились. Дело в том, что я собирался переговорить с Шемом, моим адвокатом, и распорядиться, чтобы вам заплатили. Но, поскольку вы пришли сами, я выпишу вам чек сейчас.

Он направился к своему столу с такой резвостью, что мне подумалось: может, за оружием?

— Я бы предпочел наличными, если вы не возражаете.

Он посмотрел на меня, а затем перевел взгляд на мой карман, возможно догадываясь, что я держу палец на курке автоматического пистолета.

— Да-да, конечно.

Ящик стола он открывать не стал. Нагнувшись, Сикс откинул угол ковра, скрывавшего дверцу маленького сейфа, утопленного в полу.

— Какая удобная игрушка! В наши дни лишняя осторожность никогда не помешает, — заметил я довольно бестактно. — Даже банкам не стоит доверять, не так ли? — Прикинувшись простачком, я заглянул в сейф через стол. — Несгораемый?

Сикс поморщился.

— Прошу меня простить, но я, кажется, теряю чувство юмора. — Он открыл сейф и вытащил несколько пачек банкнотов. — Если я не ошибаюсь, мы говорили о пяти процентах. Я даю вам сорок тысяч марок, и мы в расчете. Все правильно?

— Все правильно, — подтвердил я, когда он выложил восемь пачек на стол. Затем Сикс закрыл сейф, расправил ковер и подвинул пачки ко мне.

— Боюсь, что здесь одни сотенные.

Я взял одну пачку и сорвал бумажную ленту.

— Мне все равно, лишь бы здесь был портрет господина Либиха.

Улыбнувшись, Сикс встал.

— Я думаю, у нас не будет больше поводов для встреч, господин Гюнтер.

— А вы ничего не забыли?

Он занервничал.

— Думаю, что ничего. — Он уже не скрывал раздражения.

— А я думаю, забыли. — Я сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой. Сделав несколько коротких затяжек, я бросил спичку в пепельницу. — Ожерелье.

Сикс промолчал.

— Значит, оно у вас? Вы получили его обратно? — Я перешел в наступление. — Или, по крайней мере, знаете, где оно и у кого именно.

Он брезгливо поморщил нос, словно кто-то рядом испортил воздух.

— Надеюсь, вы не собираетесь развивать эту тему, господин Гюнтер? Надеюсь, что так.

— А что вы скажете о пропавших документах? О тех самых, которые свидетельствуют о вашей связи с организованной преступностью. Я говорю о бумагах, которые фон Гране передал вашему зятю. Или вы думаете, что Красный Дитер и его дружки сумеют убедить Тайхмюллеров рассказать им, где он спрятал эти бумаги? Так, что ли?

— Я никогда ничего не слышал ни о каком Красном Дитере или…

— Слышали, Сикс, слышали. Это такой же фокусник, как и вы. Тот самый гангстер, которого вы нанимали, когда бастовали металлурги, чтобы он запугивал ваших рабочих.

Сикс засмеялся и закурил сигару.

— Интересное слово — гангстер. Поистине, господин Гюнтер, у вас богатая фантазия. Теперь, если не возражаете, после того как вы получили свой солидный гонорар, я буду вам признателен, если мы расстанемся. Я человек занятой, у меня много дел.

— Конечно, одному, без секретаря, трудно справиться со всеми делами. А что, если я скажу вам, что человек, который называет себя Тайхмюллером, человек, из которого, возможно, в эту самую минуту головорезы Красного выбивают мозги, является этим самым секретарем? Я говорю о Ялмаре Хауптхэндлере.

— Да это просто смешно! Ялмар уехал во Франкфурт навестить друзей.

— Нет ничего проще, чем сказать парням Красного, чтоб они выяснили у Тайхмюллера его подлинное имя. Может быть, он уже и назвал его, отказавшись от того, что указано в его новом паспорте. Так что не будем упрекать этих ребят в том, что они ему сразу не поверили. Этот паспорт он приобрел у того же самого человека, которому собирался продать бриллианты. Точнее, два паспорта — один для себя, другой — для своей подруги.

Сикс был внимателен и насмешлив в равной степени.

— А у подруги тоже есть настоящее имя?

— О да. Ее зовут Ганна Редл, хотя ваш зять предпочитал называть ее Евой. Их роман был по-своему красивым, по крайней мере, до того момента, когда она его убила.

— Ложь. У Пауля никогда не было любовницы. Он был верным мужем.

— Не все ли равно теперь, Сикс? Скажите лучше, что вы такого сделали, отчего Пауль отвернулся от своей жены? Что заставило его возненавидеть вас до такой степени, что он решил посадить вас за решетку?

— Повторяю, они были верны друг другу.

— Со своей стороны я допускаю, что они помирились незадолго до своей гибели, после того как выяснилось, что ваша дочь беременна. — Сикс расхохотался. — Именно поэтому любовница Пауля решила расправиться с ними обоими.

— Вы на глазах превращаетесь в посмешище. Называете себя детективом, но при этом понятия не имеете, что моя дочь не могла иметь детей в силу особенностей своего организма.

У меня отвисла челюсть.

— Вы в этом уверены?

— Бог мой, неужели вы думаете, что можно ошибаться в таких вещах, если речь идет о родной дочери?

Я обошел стол Сикса, посмотрел на фотографии и стал мрачно разглядывать женщину на одной из них. Женщину, которую я сразу узнал. Это была та, которую я встретил в домике в Ванзее. Та, которую я ударил. Та, которая, как я полагал, была Евой, а теперь называла себя фрау Тайхмюллер. Та, которая, по всей вероятности, убила своего мужа и его любовницу. Эта была единственная дочь Сикса, Грета.

В работе детектива случаются ошибки, но никогда не испытываешь такого унижения, как в тех случаях, когда ты держишь в руках доказательство своей непроходимой тупости. А когда до тебя доходит, что этот сюжет просматривался с самого начала, чувство унижения переходит в подавленность просто невыносимую.

— Господин Сикс, наверное, я покажусь вам сумасшедшим, но теперь я уверен, что еще вчера днем ваша дочь была жива и собиралась вылететь в Лондон в обществе вашего личного секретаря.

Сикс помрачнел, и на мгновение мне показалось, что сейчас он меня ударит.

— Что за чушь вы тут несете? Вы безмозглый осел! — прохрипел он. — Что значит «была жива»? Моя дочь умерла, и она в могиле.

— Я полагаю, что дело было так. Грета неожиданно вернулась домой и застала Пауля в постели со своей кралей, в стельку пьяных. Пристрелила их обоих, а потом, поняв, что она сделала, позвонила тому единственному человеку, к которому могла обратиться в трудную минуту. То есть Хауптхэндлеру. Ялмар ее любил. Ради нее он был готов на все, и он помог ей скрыться, чтобы не попасть за решетку.

Сикс тяжело опустился на стул. Он побледнел и весь дрожал.

— Я в это не верю. — Но было видно, что он, по крайней мере, задумался над тем, что услышал.

— Мне кажется, что это была его идея: сжечь тела убитых и представить все дело так, будто в постели рядом с мужем была Грета. Ее обручальное кольцо он надел на палец той женщины. Потом у него возникла другая замечательная мысль: взять из сейфа бриллианты, чтобы навести на ложный след — создать видимость обыкновенной кражи. Именно поэтому он и оставил дверцу сейфа открытой. Не говоря о том, что бриллианты должны были помочь им в той жизни, которую они собирались начать где-то в другом месте. Так что впереди была новая жизнь под новыми именами, но Хауптхэндлер не знал, что кое-кто уже навещал сейф в этот вечер и взял оттуда документы, компрометирующие вас. Этот «кто-то» был настоящим специалистом своего дела, взломщиком, недавно освобожденным из тюрьмы. И к тому же очень аккуратным. Такой человек не будет взрывать сейф и конечно же не оставит его дверцу открытой. Готов биться об заклад, что ни Ева, ни Пауль не слышали, как он работал, поскольку были в стельку пьяны. Это был парень из команды Красного. Ведь это Красному вы обычно поручали такие деликатные делишки, верно? Пока эти документы находились у человека, работавшего на Геринга, фон Грайса и вас это особенно не тревожило. Поскольку наш Премьер-министр настоящий прагматик. С помощью документов — свидетелей вашего прошлого, ваших связей с преступным миром — он мог шантажировать вас и не сомневаться, что вы пойдете в фарватере экономической политики национал-социалистов. Но когда вы узнали, что эти бумаги попали к Паулю и к «Черным ангелам», вот тогда вы по-настоящему забеспокоились. Вы знали, что Пауль — это враг. Вы понимали, что вас загнали в угол, что надо что-то немедленно предпринять. И тогда обратились к Красному Дитеру, который взял на себя все заботы. Но затем, когда Пауля и его любовницы уже не было в живых, а бриллианты из сейфа исчезли, вы подумали, что человек Красного, пожалуй, взял больше, чем ему полагалось. Не без оснований вы сделали вывод, что это он убил вашу дочь, и тогда вы велели Красному рассчитаться с ним, как положено. Красный убрал одного из грабителей — того, что управлял машиной, — но второму удалось скрыться. Тому, который открыл сейф, похитил бумаги и, как вы полагали, бриллианты. Именно в тот момент вы обратились ко мне. Потому что не были уверены в Дитере — а вдруг он вас перехитрил? — и, скорее всего, вы ничего не сказали о бриллиантах ему, так же как скрыли это от полиции.

Сикс вынул сигару, но не закурил, а покатал между пальцами и положил ее в пепельницу. Он постарел на глазах.

— Нужно отдать вам должное. Вы рассуждали вполне логично: если обнаружится человек с бриллиантами, то должны найтись и документы. А когда вы поняли, что Хелферих вас не обманывает, вы пустили его по моему следу. Я вывел его на человека с бриллиантами и, как вы считали, с документами. Возможно, что в эту самую минуту ваши коллеги из «Германской мощи» пытаются выяснить у господина и госпожи Тайхмюллер, где находится Мучман. Документы действительно в руках этого человека. А чета Тайхмюллер понятия не имеет, что это за человек и чего от них хотят. Естественно, Красному это все не понравится, и я бы не сказал, что у него большой запас терпения. Я уверен, что мне не надо объяснять вам в деталях, что это может означать для господина и госпожи Тайхмюллер.

Стальной магнат сидел, уставившись в одну точку, словно он ничего не слышал. Я схватил его за лацканы пиджака, рывком поднял на ноги и влепил ему пощечину.

— Вы слышали, что я сказал? Ваша дочь в руках этих убийц, этих ублюдков! — Его нижняя челюсть безвольно отвисла. Я снова ударил его. — Мы их остановим.

— Где же он их держит?

Я отпустил его, оттолкнув от себя.

— На реке. В Гросс-Цуг, около Шмеквица[29].

Я поднял телефонную трубку.

— Какой там номер?

Сикс выругался.

— Там нет телефона, — сказал он, задыхаясь. — О Боже, что же делать?

— Нужно ехать туда. Можно, конечно, добраться на машине, но на лодке будет быстрее.

Сикс прыжком обогнул стол.

— У меня здесь поблизости катер-глиссер. До причала можно доехать за пять минут.

Мы сели в «БМВ» и, взяв ключи от катера и канистру с бензином, поехали к озеру. Сегодня оно уже не было таким пустынным, как вчера. Там и тут виднелись, паруса небольших яхт, чьи владельцы спешили воспользоваться свежим ветерком, и казалось, что на водной глади непрерывно трепещут белыми крылышками бесчисленные мотыльки.

Я помог Сиксу снять с катера зеленый брезентовый чехол и перелил бензин в бак, пока он подсоединял аккумулятор и заводил мотор. После третьей попытки мотор взревел, и пятиметровый красавец, отделанный полированным деревом, натянул причальные канаты, готовый лететь по волнам.

Я бросил Сиксу один конец и, отвязав другой, прыгнул на корму. Он повернул руль, передвинул регулятор газа, и катер устремился вперед. Мотор был мощный и по скорости, какую он показал немедля, мог, наверное, сравниться с судном речной полиции. Мы мчались вверх по Хафелю в сторону Шпандау[30].

Сикс посуровел, он вцепился в штурвал, не обращая внимания на то, что волны, которые поднимал наш катер, немилосердно раскачивали суденышки, попадавшиеся на нашем пути. Волны обрушивались и на лодки, привязанные к деревьям на берегу, на яхты, до того безмятежно качавшиеся у небольших пристаней, заставляя разъяренных хозяев выскакивать на палубу и грозить кулаками в нашу сторону с громким криком, тотчас же тонувшим в мощном реве мотора. Мы двигались по Шпрее на восток.

— Надежда только на Бога! — прокричал Сикс. Он снова обрел свою решительность и смотрел прямо перед собой — весь воплощение энергии и уверенности. Лишь нахмуренный лоб выдавал охватившую его тревогу.

— Обычно я хорошо разбираюсь в людях, — он как бы пытался мне что-то объяснить, — но, если это послужит вам некоторым утешением, господин Гюнтер, я должен признать, что сильно недооценил вас. Я не ожидал от вас такой проницательности. Честно говоря, я считал, что вы будете действовать в рамках того поручения, которое я вам дал. Но вы, я смотрю, не любите, когда вам указывают, что и как надо делать. Я не ошибся?

— Если вы заводите кошку, чтобы она ловила в кухне мышей, вы же не можете приказать ей, чтобы она не обращала внимания на крыс в подвале?

— Пожалуй, что нет.

Мы продолжали плыть на восток, вверх по реке, мимо Тиргартена и «Острова музеев»[31]. Когда мы повернули на юг к Трептовпарку и Кепенику, я снова спросил Сикса, почему его зять был так против него настроен. Как ни странно, на этот раз он не выказал никакого недовольства и многое мне рассказал, правда, по-прежнему идеализируя свою семью, всех своих родственников, мертвых и живых.

— Поскольку вы, господин Гюнтер, хорошо осведомлены о моей личной жизни, то знаете и о том, что Ильза — моя вторая жена. В первый раз я женился в 1910 году, и на следующий год моя Лиза забеременела. К сожалению, обстоятельства сложились так, что ребенок родился мертвым. Но хуже всего было то, что Лиза уже не могла больше иметь детей. В том же самом родильном доме лежала незамужняя женщина, которая почти одновременно с Лизой родила здорового ребенка. У нее не было средств, чтобы вырастить его, и мы убедили ее отдать нам свою дочь. Это и была Грета. При жизни Лизы мы не говорили с Гретой обо всех этих делах. Но, когда Лизы не стало, Грета узнала правду и решила во что бы то ни стало отыскать свою родную мать.

К тому времени Грета уже была замужем за Паулем и была ему верной женой. Что касается Пауля, то, откровенно говоря, он ее не стоил. Я подозреваю, его больше привлекало мое имя и деньги, чем моя дочь. Однако окружающие считали их идеальной парой, которая живет счастливой семейной жизнью. Вся эта идиллия рухнула в один момент. Это случилось, когда Грета встретилась наконец со своей матерью. Что вам про нее сказать? Австрийская цыганка, родом из Вены, служившая в пивном погребке на Потсдамерплац. И если для Греты это был шок, то для этого придурка Пауля — просто конец света. Вы знаете, что у наци цыгане идут сразу после евреев — раса, объявленная вне закона, а вопросам чистой крови Пауль придавал большое значение. Пауль обрушился на меня с упреками, почему я раньше не сказал обо всем Грете. Но когда я держал на руках младенца, мне и в голову не приходило, что ее мать — цыганка. Я видел красивого, здорового ребенка и молодую женщину, которая хотела, чтобы мы с Лизой удочерили малютку и дали ей все, что нужно, и все, что можно, в этой жизни. Да будь она даже дочерью еврея, тогда это не имело для нас ни малейшего значения. Мы бы все равно ее удочерили. Вы ведь помните, господин Гюнтер, что в то время людям было все равно, кто ты — еврей или немец. Мы все были немцами. Пауль, разумеется, смотрел на эти вещи совсем иначе — он волновался за свою карьеру. Только подумать: мать жены — цыганка! И так неожиданно. — Он горько усмехнулся.

Мы приблизились к Грюнау — тому месту, где должны были проходить олимпийские соревнования по гребле. На большом озере, которое закрывали от нас деревья, были размечены двухкилометровые дорожки для лодок. Сквозь рев двигателя до нас доносились звуки духового оркестра и голос комментатора из громкоговорителя.

— Понимаете, — продолжал Сикс, — его нельзя было убедить. Ни в чем. И однажды я сорвался и обозвал его и его обожаемого фюрера последними словами. После этого мы стали врагами. Помочь Грете я не мог. Я видел, как она переживала эту ситуацию. Я убеждал ее уйти, но она меня не послушалась. Она думала, что он успокоится и снова повернется к ней душой. И продолжала с ним жить.

— А он тем временем решил погубить своего тестя, вас.

— Увы. По-прежнему оставаясь в уютном доме, купленном на мои деньги. Если, как вы говорите, Грета действительно его убила, то он это заслужил. Если бы она этого не сделала, мне пришлось бы организовать все самому.

— Вы не можете сказать, каким образом он собирался расправиться с вами? Что это были за бумаги? Действительно, компромат?

Катер достиг места, где соединялись Лангерзее и Зедлинзее. Сикс сбросил скорость и повернул на юг. Катер приближался к холмистому полуострову — Шмеквицу.

— Ваше любопытство поистине безгранично, господин Гюнтер. К сожалению, вынужден вас огорчить. Я очень благодарен за помощь, но все-таки это не основание требовать от меня ответа на все вопросы, которые вас интересуют.

— Не думаю, что теперь это имеет какое-нибудь значение. — Я сказал то, что думал.

«Гросс-Цуг» — местная гостиница — стояла на острове, расположенном между болотами Кепеника и Шмеквица. Все его пространство, весь он — около двухсот метров в длину и не более пятидесяти в ширину — зарос лесом, соснами. На берегу повсюду пестрели таблички «Частная собственность» и «Вход воспрещен».

— Что здесь находится?

— Летняя штаб-квартира картеля «Германская мощь». Здесь они проводят свои тайные заседания. И вы, конечно, догадываетесь почему. Лишних глаз нет.

В поисках пристани он повел катер вокруг острова. На противоположном берегу мы наконец увидели небольшой причал, к которому было привязано несколько лодок. Пологий склон, поросший травой, был усеян аккуратно окрашенными ангарами, где хранились лодки, а за ними возвышалось здание гостиницы «Гросс-Цуг». Я взял причальный конец и прыгнул с катера на причал. Сикс выключил мотор.

— С ними нужно соблюдать осторожность, — сказал Сикс, привязывая лодку. — Эти ребята сначала стреляют, а потом уже задают вопросы.

— Я их вполне понимаю.

Мы уже направлялись к ангарам.

С первого взгляда могло показаться, что на островке, кроме нас, никого нет. Однако лодки, болтавшиеся у причала, этого никак не подтверждали. Вскоре мы увидели, как из-за перевернутой днищем вверх лодки появились два человека, явно не собиравшиеся скрывать, что они вооружены. Если судить по их лицам, то они были абсолютно уверены, что я болен, и не чем иным, как бубонной чумой, а поэтому их задача — во что бы то ни стало меня остановить.

— Вы зашли слишком далеко, — сказал тот, что повыше. — Это частные владения. Кто вы такие и что вы здесь делаете?

Он не стал наставлять на нас карабин, а держал его на руках, как спящего ребенка, но ясно было, что легкого движения руки ему достаточно для того, чтобы выстрелить. Сикс попытался объясниться с ними.

— Я должен увидеть Красного. Мое имя — Герман Сикс. Могу уверить вас, господа, что он будет говорить со мной. Только, пожалуйста, поторопитесь.

Все это, с моей точки зрения, выглядело неубедительно, несмотря на то что во время этой тирады он все время бил кулаком по ладони.

Они держались неуверенно, переминаясь с ноги на ногу.

— Босс обычно сообщает нам, если ждет гостей. Он не говорил нам о вас.

— Тем не менее можете положиться на мои слова. Ручаюсь, что он устроит вам хорошую взбучку, если узнает, что вы не стали его вызывать.

Тот, что был пониже ростом и с ружьем, поглядел на своего товарища, дождался, пока он кивнул. Высокий пошел по направлению к гостинице.

— Подождите здесь, пока не выясним.

Сикс крикнул ему вслед, нервно заламывая руки:

— Пожалуйста, поторопитесь! Речь идет о жизни и смерти.

Коротышка усмехнулся. Я подумал, что в делах, которыми занимается их босс, жизнь всегда соседствует со смертью, и они к этому давно привыкли. Сикс вытащил сигарету, сунул ее в рот и тут же вытащил, не закуривая.

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к коротышке, — нет ли здесь на острове семейной пары — мужчины и женщины? Э… э…

— Тайхмюллеров, — подсказал я.

Усмешка сползла с лица коротышки, оно сразу стало каменным.

— Я ничего не знаю, — проговорил он с нарочито безразличным видом.

Мы не сводили глаз с гостиницы. Это было двухэтажное здание белого цвета, с круто уходящей вверх крышей, с аккуратными темными ставнями и геранью в ящиках на окнах. Пока мы стояли и ждали, из трубы пошел дымок, и когда дверь наконец открылась, мне подумалось, что из такого дома должна выйти старушка с имбирным пряником на подносе. Но вместо нее появился товарищ нашего коротышки и кивнул, дав знать, что мы можем зайти.

Мы шли гуськом, в затылок друг к другу, шествие замыкал коротышка. Я инстинктивно вздрогнул, когда в прихожей нас встретили два коротких толстых ствола, направленных в упор. Если бы вам приходилось видеть человека, убитого из такого оружия, вы бы поняли мое состояние. Сразу у входа стояли вешалки для шляп, но обитатели этого дома определенно ими не пользовались.

Прихожая вела в небольшую комнату, откуда доносились звуки фортепиано. Если прислушаться, то возникало впечатление, что у музыканта не хватает на руке, как минимум, двух пальцев. В дальнем конце прихожей была видна стойка бара с высокими стульями, за баром — спортивные кубки. Интересно, кто и за какие победы их получал? Здесь, наверное, были рекордсмены-убийцы, чемпионы, способные отправить противника в нокаут одним ударом резиновой дубинки. Я-то уж точно знал, кому вручить такую награду. Если бы, конечно, мог найти эту выдающуюся личность. Скорее всего, все эти кубки были просто куплены, чтобы украсить интерьер, чтобы гостиница была похожа на штаб-квартиру благотворительной организации для бывших заключенных.

Приятель коротышки проворчал:

— Сюда, — и повел нас в комнату, с первого взгляда представлявшую собой что-то вроде офиса.

С перекладины на потолке свешивалась медная лампа. В углу у окна стоял шезлонг из орехового дерева, а рядом с ним — большая бронзовая скульптура обнаженной девушки. Глядя на нее, можно было подумать, что по модели в свое время хорошо прошлись круглой пилой. На стенах, покрытых панелями, висели картины, напомнившие мне иллюстрации в учебных пособиях для акушеров.

С дивана, обтянутого зеленой кожей, навстречу нам поднялся Красный Дитер в черной рубашке с закатанными рукавами и поднятым воротником. Увидев нас, он швырнул свою сигарету в камин. Дитер посмотрел сначала на Сикса, а потомка меня, по-видимому решая, сделать ли ему вид, что его обрадовало наше появление здесь, или, напротив, продемонстрировать тревогу и суровость. Но Сикс не дал ему времени на раздумье. Он шагнул вперед и вцепился Красному в горло.

— Ради Бога, что ты с ней сделал? — Какой-то малый, сидевший в углу, вскочил, и вдвоем нам не без труда удалось оттащить Сикса от Дитера.

— Уберите его отсюда, уберите! — завопил Красный. Он одернул пиджак и, отдышавшись, огляделся по сторонам, как бы проверяя на окружающих, удалось ли ему сохранить достоинство.

Сикс не успокаивался и орал:

— Моя дочь! Что ты сделал с моей дочерью?

Гангстер нахмурился и вопросительно поглядел на меня.

— О чем это он, черт возьми? Вы мне можете объяснить?

— Он говорит о тех двоих, которых ваши люди схватили вчера в домике на берегу, — сказал я решительным тоном. — Что вы с ними сделали? Сейчас нет времени все объяснять, но эта женщина — его дочь.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Вы что, считаете, что она все еще жива? — как-то невпопад сказал он.

— Где она? — спросил я.

Красный выругался. Он потемнел, как газовая лампа, у которой прикрутили фитиль, а губы его задрожали, словно у него во рту было битое стекло. На его квадратном лбу проступила тонкая голубая жилка, рельефная, как плющ-вьюнок на кирпичной стене. Он показал рукой на Сикса:

— Пусть он останется здесь.

Красный направился к выходу, расталкивая плечом охранников.

— Запомните, Гюнтер: если окажется, что это один из ваших трюков, я сам буду тренироваться на вашей физиономии.

— Не считайте меня за дурака. Постойте, мне нужно выяснить еще кое-что.

Красный остановился у двери и оглянулся. Лицо его налилось кровью, он был на грани бешенства от распиравшей его злости.

— Что еще?

— Со мной работала одна женщина. По имени Инга Лоренц. Она исчезла в Ванзее, где оставила машину недалеко от этого домика на берегу. Это произошло незадолго до того, как ваши ребята стукнули меня по голове.

— А почему вы спрашиваете об этом меня?

— Если вы похитили двоих человек, то не думаю, что испытали бы угрызения совести, прихватив и третьего.

Я решил, что сейчас Красный плюнет мне в лицо.

— О какой это совести ты тут болтаешь?

Он выскочил на улицу. Я бросился за ним, и мы побежали к одному из лодочных ангаров. Навстречу нам оттуда вышел какой-то верзила, на ходу застегивая ширинку. Не слишком сориентировавшись, он расплылся в улыбке.

— Что, босс, вы тоже не прочь развлечься?

Поравнявшись с ним. Красный какое-то мгновение безучастно смотрел на него, а потом, размахнувшись, ударил в живот.

— Заткни свою мерзкую пасть! — рявкнул он и ногой распахнул дверь.

Я переступил через рухнувшего гангстера, который судорожно хватал ртом воздух, и вошел внутрь. Я увидел длинный стеллаж с лодкой, к которому был привязан человек, раздетый до пояса. Голова его свешивалась на грудь, а на плечах и шее было множество следов от ожогов. Что это Хауптхэндлер, можно было только догадаться, так как побои обезобразили его лицо до неузнаваемости. Рядом стояли двое, не обращая на своего пленника никакого внимания. Оба курили, у одного из них я заметил латунный кастет.

— Где эта чертова бабенка? — заорал Красный. Один из мучителей Хауптхэндлера небрежно показал пальцем через плечо.

— В соседнем отсеке, с ней сейчас мой брат.

— Послушай, босс, — он кивнул в сторону Хауптхэндлера, — этот тип, видно, не собирается говорить. Как скажешь, поработать с ним еще немного?

— Оставьте этого ублюдка в покое! — заорал Дитер. — Он ничего не знает.

В соседний отсек свет совсем не пробивался, и глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к темноте.

— Франц! Где ты, черт тебя дери?

До моего слуха донесся слабый стон и одновременно пыхтенье, кряхтенье, пока наконец не проступила вся картина в полном объеме: необъятных размеров мужчина со спущенными до лодыжек брюками, склонившийся над обнаженным женским телом, привязанным к перевернутой лодке лицом вниз.

— Поднимайся, мразь, ублюдок! — завопил Красный.

Мужчина, чья фигура по объемам и очертаниям сильно напоминала рундук, на приказ никак не отреагировал несмотря на то, что Красный повторил его снова, наклонившись прямо над ухом этого упрямца.

Франц не собирался останавливаться, закрыв глаза и в истоме склонив свою голову на плечо. Его неимоверных размеров пенис входил и выходил из анального отверстия Греты Пфарр почти конвульсивно, а колени были согнуты так, будто он оседлал лошадь, которая давно убежала из-под него.

Красный со всего размаха ударил его сбоку по голове, но с таким же успехом он мог стукнуть локомотив. Тогда он выхватил пистолет и выстрелил, почти не целясь.

Франц, как стоял, подогнув ноги, так и свалился. Теперь он напоминал затухший вулкан: из его головы струился дымок, отдающий запахом бургундского вина, а его пенис, находившийся все еще в состоянии эрекции, упал набок, словно грот-мачта корабля, разбившегося о скалы.

Носком ботинка Красный оттолкнул тело в сторону, а я стал отвязывать Грету. При этом Красный то и дело поглядывал на глубокие полосы на ягодицах и бедрах Греты — ее наверняка били коротким хлыстом. Грета совсем закоченела, а запах спермы был, кажется, неистребим. Трудно сказать, сколько раз ее тут насиловали.

— Ну и мразь, до чего они ее довели! — почти простонал Красный. — Как я предъявлю ее Сиксу в таком виде?

— Главное, чтоб она была жива, — сказал я, снимая пиджак и расстилая его на земляном полу.

Я приложил ухо к ее обнаженной груди: сердце билось, но, хотя пульс еще прощупывался, она пребывала в глубоком шоке.

— Как? Дышит? — Красный в этот момент напоминал школьника, который беспокоится о своем любимом кролике. Я увидел, что он все еще держит в руке пистолет.

Вокруг уже теснились парни из «Германской мощи», сбежавшиеся на звук выстрела. Кто-то спросил:

— Он убил Франца?

А другой голос уже комментировал:

— В этом не было нужды.

И тут я понял, что сейчас нам придется туго. Видно, Красный так же оценил ситуацию. Он повернулся к своим:

— Эта женщина — дочь Сикса. Вы все его хорошо знаете. Он человек богатый и влиятельный. Я велел Францу оставить ее в покое, но он не стал меня слушать. С нее уже достаточно, она и так чуть жива. Он мог убить ее.

— Ты не должен был стрелять, — послышался голос.

— Не должен был. Слышишь? — присоединился к нему другой.

— Ты мог бы ударить его кулаком.

— Да? — переспросил Красный. — Только неизвестно, что крепче — его голова или дубовая дверь в женском монастыре.

— Теперь уже известно.

Красный склонился над телом Греты, и его голова оказалась рядом с моей. Не спуская глаз со своих людей, он прошептал:

— У вас пушка с собой?

— Да, здесь у нас нет шансов. И у нее тоже. Нам надо добраться до лодки.

— А как же Сикс?

Я застегнул пиджак, которым накрыл Грету, и взял ее на руки.

— А он пусть спасается сам.

Дитер покачал головой.

— Нет, так не годится, я пойду за ним. Ждите нас на пристани, сколько сможете. Если они начнут стрелять, тогда отваливайте. А если мне не удастся отсюда выбраться, знай, блоха, что у нас никаких сведений о твоей подруге нет.

Мы медленно продвигались к двери — Красный прокладывал путь. Его люди расступались молча, но дорогу нам дали, а на улице мы разделились, и я спустился по травяному склону к пристани, где стоял наш катер.

Грету я устроил на заднем сиденье катера. В рундуке я нашел коврик и накрыл ее. Она по-прежнему была без сознания. Я подумал, что, когда она придет в себя, надо будет ее тоже спросить об Инге. А вдруг Хауптхэндлер что-нибудь знает? Я уже подумывал, не подняться ли за ним, как со стороны гостиницы донеслись выстрелы. Я отвязал катер, завел мотор и вынул из кармана пистолет. Одной рукой я держался за причал, чтобы не сносило катер, но тут уже выстрелы слились в единый непрерывный отвратительный звук и со стороны кормы что-то зацокало — вроде как клепальный молоток без остановки бил о борт катера. Я рывком передвинул рычаг управления вперед и крутанул штурвал, чтобы взять обратный курс.

В ту же минуту я почувствовал острую боль в руке и решил, что меня ранило, но оказалось, что в мою ладонь всего-навсего вонзилась щепка, отколотая пулей от настила пристани. Выдернув эту занозу, я повернулся и оставшиеся патроны выпустил по бандитам, подбежавшим к пристани. К моему удивлению, они бросились на землю. Но тут за моей спиной снова раздались выстрелы — это была пулеметная очередь, пули забарабанили по деревьям и пристани так, словно металлический дождь обрушился с неба. Листья, ветки, щепки полетели во все стороны. Я поднял голову, чтобы взглянуть, куда двигаться, и еле успел увернуться от столкновения с полицейским катером. Я заглушил мотор и инстинктивно поднял руки над головой, предварительно бросив пистолет на дно лодки.

И только тут я заметил аккуратное красное пятно на лбу Греты — прямо посредине лба, — маленькую дырочку, из которой вытекала струйка крови, делившая ее безжизненное лицо на две равные половины.