Марьград (СИ)

Часть 4. Низ-верх: медленное время. Глава 25. «Не совсем» и «совсем не». 10.06.49, четверг

…Стало тихо. Игорь по-прежнему придерживал Марину за плечи, хотя озноб уже отпустил ее.

…А перед тем они спускались с одиннадцатого уровня сюда, на пятнадцатый, и казалось, что Марина шагает, как сомнамбула. Игорь отобрал у нее медсумку — отдала безропотно. В «конференц-зале», лишь слабо освещенном над кухонным уголком, девушку затрясло. Игорь усадил ее на ближайший стул, сел рядом, придвинулся вплотную, плотно обнял. «Нервное», — выдавила Марина. Чуть позже, запинаясь, назвала препарат, попросила найти в сумке и сделать инъекцию — тоже в руку, как и она ему колола. Потом, превозмогая себя, взяла «связную коробочку», повернула на ней колесико, подала рацию Игорю, показала кнопку, пояснила: «Дядя Саша».

Тому Игорь сообщил, что вернулся, и не один, и ждет всех немедленно. Он подчеркнул: немедленно! Ответа слушать не стал.

Тем временем крупная дрожь перешла у Марины в едва ощутимую. Девушка закрыла глаза, привалилась к Игорю, засопела тихонько. Должно быть, задремала.

Потом один за другим явились обитатели Резиденции. Выглядели живописно: кто в одних трусах, кто и вовсе в простыню завернулся. Выделялся Петя, успевший облачиться в свою черную униформу.

Увидев Марину, буквально потеряли дар речи. Игорь без предисловий и подробностей рассказал о преодолении «перепонки» с Мариной на руках. Теперь ждал реакции. Все молчали.

…Тишину нарушил Елохов — закашлялся. С этого началось постепенное оживление. Солировал, разумеется, Анциферов.

— М-да, — задумчиво произнес он, поправляя простыню. — А ведь Илья пробовал такой трюк с Марией. Помните, товарищи? Только у него не получилось. Он и прямым ходом пробовал, и задним… Задним чуть не уронил Марию: его-то препона пропускает, а ее — ни в какую. Говорил, еле сумел удержать… Мариша, полагаю, знает эту историю.

Марина, не открывая глаз, отрицательно качнула головой.

— Мама не рассказывала? Ну, хотя… м-м… можно понять… И вы, Игорь, конечно, этой истории не знаете.

— Во-первых, — жестко ответил Игорь, — не тянули бы вы, Иван. А во-вторых. — он смягчил интонацию, — может, перейдем на «ты»?

— Нет, — отрезал Анциферов, ставший, наоборот, решительным. — Если о причинах отказа не догадываетесь, то объясню. Но позже. Сами просите не тянуть. Сейчас — про Илью и Марию. Считаю это важным. Петруччо, — внезапно прервался он, — а не сотворишь нам всем кофею? Не в службу, а в дружбу, а? Предлагаю всем на этот раз по двойному эспрессо. Мозги прочистить.

Петя кинулся выполнять, а Иван вернулся к теме:

— Тянуть не буду, но начать придется все-таки… э-э… несколько издалека. Повторяю: считаю важным, чтобы у вас, в свете происшедшего только что, была полная картина предыстории.

Говорит, как пишет, подумал Игорь. Ничего не поделаешь. Махнул рукой: давайте, мол.

— Представьте себе, Игорь, тот день. Двадцать восьмое июля двадцать девятого года. Суббота, народу на предприятии относительно немного. Это, кстати, бо-ольшая удача, что изолировало нас в выходной. Кабы в рабочий — не знаю, что было бы. Пятнадцать тысяч взбесившихся, подумать страшно. Но и те, что на работу вышли, тоже, как говорится, дали жару! Ситуацию уразумели не сразу, но уж как уразумели, так и началось, будто пожар лесной. Тотально — паника, истерики, поиски виновных, мордобой…

— Вскрыть оболочку не пытались? — спросил Игорь, зная ответ.

— Естественно, дорогой! А как же! Лупили по ней, кто руками-ногами, кто головой, с воплями. Тяжелыми кувалдами долбили, инструментом всяким резали, химикатами травили, огнем жгли. Саня чуть позже все это тоже делал, только системно. Сами понимаете, все без толку. Хотели вагонетки валить. Но сообразили, что они до препоны не достанут.

— Как минимум в одном месте достают.

— Это уже позже узнали. Еще хотели крайние вагонетки, из тех, что всегда были, а не тех, что взялись невесть откуда, опоясали территорию, таранить препону машинами да экскаваторами всякими не давали… о чем я… а, ну да… по одной вагонетке с каждого края хотели отцепить и как раз на таран пустить. Посмотрели — а там рельсы пропали.

— Да? Это для меня новость.

— Теперь старость… Да. Стрелять пытались. Петя вот не даст соврать, он же у нас в охране служил, вооружен был. Но огнестрел отказал. Весь и везде на территории. И под ней. И над. Кстати, спасибо, Пьер, за кофе.

Игорь поднес чашку к губам Марины, та прошептала: «Горячо. Пусть остынет».

Анциферов пожевал губами, покачал головой.

— Безумие длилось три дня. За это время, кстати, человек пятнадцать покончили с собой. А главного инженера, Елисеенко Виталия Яковлевича, казнили.

— Дельный мужик был, — заметил Елохов.

— Как это — казнили? — изумился Игорь.

— Очень просто. Буянам виновный требовался, вот и нашли козла отпущения. Повесили его.

— Ну и ну…

— А что вы хотите от толпы, да в таких обстоятельствах… Ему, кстати, вменили еще и отчество. Дескать, Яковлевич — значит, еврей. Бей жидов… Уже и погромы намечались… Но до этого не дошло, потому что началась мутация. Результат вы видели. Взрывная мутация, и почти поголовная. Протекала она у каждого несчастного буквально за сутки. Вчера был нормальный человек, по крайней мере внешне… ну, подавленный, ну, психующий… а то и выдержку сохраняющий… оно как-то не выбирало… вот, вчера человек, а сегодня… Из них многие мёрли тут же… Кстати, смутьяны, включая убийц, мутировали все до одного. Смирными заделались, ничего не понимают, ничего предыдущего не помнят, что с них взять…

Он залпом допил кофе, потребовал:

— Дайте водки, что ли.

Петя споро извлек из холодильника бутылку, из шкафчика — семь рюмок и блюдечко с сухариками, поставил все на стол, разлил, старательно всадил пробку обратно, повернулся к Елохову:

— Павел Алексеевич, вот помню, вы учили, что если бутылку не закрыть, из нее за секунду испаряется… а сколько молекулярных слоев испаряется — забыл. Тридцать?

— Двадцать, Петя, двадцать! — ответ прозвучал раздраженно.

Нервничают, подумал Игорь. Но все равно как-то… он не нашел точного слова… как-то не так, в общем… немножко напоминает спектакль в самодеятельном театре: вроде и сюжет захватывает, и актеры стараются, а… не то чтобы совсем уж «не верю»… но видно, что это все-таки спектакль. Один только Саша в полной мере естественен. Потому он и На-Всё-Про-Всё. Вернее, наоборот: он потому естественен, что «на всё про всё». Ну, и Петя еще — тоже службу несет, не до представлений ему, да и простодушен несколько. Попытался вот напряжение разрядить… наивно, но искренне! В остальных же — режьте меня, а есть доля картинности.

Устыдился: они здесь двадцать лет. Двадцать! Прекрати немедленно, засунь свой скепсис в…

Анциферов между тем махнул водки, не обратив внимания, что пьет в одиночку, и продолжил:

— Градус до того дошел, что вот-вот — и все всех поубивали бы. Тут-то и выступили на, извините за красивость, авансцену супруги Акимовы, Илья и Мария. Он прежде был замначальника цеха, она в логистике трудилась. Обычные люди. Оказалось — нет, необычные. Илья стал, можно сказать, мозгом упорядочивания жизни нашей. Жить-то надо? Надо. То-то же. Вот Илья и организовал. Собрал группу из тех, кто еще в кондиции оставался. Мы тоже участвовали… Территорию обследовали по возможности досконально. А она-то менялась то и дело, причем непонятным образом. Все рушилось, как при бомбежке. Только бесшумно и незаметно. Строения, хоть и побитые, поразваленные, с места на место перемещались, тоже невозможно было уследить когда и как. То оно тут, то оно там. Некоторые вовсе исчезали, а другие какие-то появлялись. Как живые, право слово.

Он налил себе еще, пролив при этом — на две порции хватило бы. Судорожно выпил, заговорил снова:

— Короче говоря, нашли мы вот это наше с вами пристанище. Никуда оно не гуляло и не гуляет. Да, что выше первого этажа, то фактически снесено, на самом первом этаже — черт знает что, полная непонятка, выше — иллюзия, убиться легче легкого, если той иллюзии поддаться. Зато ниже — более чем пригодно для жизни. Сами можете оценить. Откуда все взялось — неизвестно, куда девались лифты, тоже неизвестно, кто устроил полную перепланировку, наставил препон и так далее — неизвестно. Но жить можно, и даже неплохо жить… Обустройство, значит, Илья. Мозг. А душой, не побоюсь слова, спасения, стала Мария. Чудотворица, по-другому не назову. Не красавица, совершенно нет. Махонькая такая… А вот же: тихим словом, мягким жестом, коротким взглядом, выражением лица — умиротворяла. Даже самых буйных! Не знаю, как это у нее выходило, но ведь выходило же! Не иначе — чудо.

Елохов опять закашлялся, а рассказчик вскинулся:

— А ты не кашляй, Пауль, не кашляй! Ты атеист, материалист, знаем-знаем, имеешь право, а только когда я о Марии рассказываю — не кашляй!

Елохов справился с приступом, ответил деревянным голосом:

— Да молчу я…

— Вот и молчи… Кстати, ее никто никогда не называл ни Машей, ни Марусей — Мария и никак иначе. Она об этом и не просила, просто так получалось. Тоже ведь маленькое, а чудо. Ну, в общем, Илья все спланировал, а Мария всех умиротворила. Это, я полагаю, ку-уда сложнее задача… Умиротворила и привела сюда. В ее честь и нарекли наш, так сказать, град Марьград. Она возражала, но тут уж и ее дара убеждения не хватило.

— Почему «Марь»? — спросил Игорь. — Почему не «Мари»?

— Просите не отвлекаться, а сами… Да, изначально так и хотели: Мариград. Но тут уж Марина запротестовала. Марина-старшая, понятно… Маришечки нынешней тогда еще и в проекте не было… Марина, значит, прямо ультимативно потребовала, чтобы с ней название града никак не связывалось. Ее-то имя тоже ведь на «Мари» начинается… Вот и нашли, так сказать, компромисс: Марья, как бы ближе к исконно русскому… Получился Марьград.

— Ясно. Продолжайте, Иван, пожалуйста,

— Я и не отвлекаюсь… Марии в итоге пришлось смириться. Настаивала только, что это не в ее честь, а в честь всеобщей Заступницы. Согласились так и считать. Очень уж ее любили. Можно сказать, почитали. Верхние, между прочим, ее не боялись! К нам, муданам, — Анциферов усмехнулся, — не причисляли. Нас-то боятся. Разве что к Сане вот попривыкли, да к Маринам обеим, но все равно с опаской. А Марию, мало того, что слушались, они ее любили и почитали.

— Боготворили, — произнесла Марина, не меняя позы и не открывая глаз. — Так мама говорила: боготворили.

— О маме твоей, Маришечка, особый разговор. Игорь, она вам про маму рассказывала?

— Очень мало. Только о том, что ее больше нет.

— Тогда и о ней поведаю. Чуть погодя. Про Марию вот закончу и поведаю. Тоже нужно, потому что ее, Марину Станиславовну, любили почти так же. Ну, заканчиваю. Мария потом заболела. Онкология, в безнадежной стадии. Сгорела за месяц. А когда еще догорала — тогда-то Илья и предпринял попытку.

— Пронести ее сюда? Зачем?

— Не сюда. Ниже нас есть еще один уровень, самый последний. На нем времени нет. Совсем нет.

Час от часу не легче, подумал Игорь. Вспомнил Федюнино: коченёлые. Вот оно что.

— Стазис, — пробормотала Марина.

— Можно и так сказать. Время там стоит неподвижно. У нас ведь как… нас изначально было больше. Но некоторым стало невмоготу. И они туда… спрятались. Лежат себе, как будто спят. Уговор есть: когда — понятно, если — все изменится в лучшую сторону, мы их оттуда вытащим. Вот Илья и задумал: Марию туда устроить. До лучших времен, когда нас освободят. В мире, может, к тому времени изобретут что-нибудь и Марию вылечат. А то и лучше: полежит сколько-то, разбудит ее Илья — будет как новенькая. Но не получилось у него. Не поддалась препона.

— Я тоже хотел попытаться, — без выражения произнес Смолёв, сидевший чуть в отдалении и все это время не сводивший глаз с девушки. — Но мне отказали.

Он поднялся, чуть помедлил. Затем широким шагом покинул помещение. Елохов издал невнятный горловой звук, На-Всё-Про-Всё сказал:

— Это он про Марину-покойницу. Любил ее. Добиться ее хотел. Все знали.

— Без взаимности, — добавил Елохов.

— Я его дочь, как думаете? — девушка открыла глаза, села прямо.

— Никак не думаем, — ответил Анциферов. — Этого знать нельзя. А не исключено, что ты только своей мамы и дочь.

— Партеногенез… — проговорила Марина.

— Чего? — не понял Петя.

— Партеногенез, друг мой Питер, — наставительно сказал Анциферов, — это, доктор Марина не даст соврать, однополое размножение. Женщина зачинает без участия мужчины. Рожает, естественно, точную свою копию.

— Как же без участия? — не понял Петя. — У нас ведь… мы ведь…

Анциферов прервал:

— Полагаю, не стоит здесь развивать тему при столь юной особе. Петюня, неудобно же, ты что?!

— Я врач, а не юная особа, — возразила Марина. — Петр Васильевич, поясняю: мама предполагала, что в Марьграде инсеменация… иначе говоря, доставка спермы к яйцеклетке… служит лишь сигналом для запуска процесса. Слияния клеток, мужской и женской, не происходит, поэтому геном дочери в точности совпадает с геномом матери. На сто процентов совпадает. Получается копия.

— Извините… — пробормотал Петя.

— К сожалению, — добавила Марина, — одно из немногих исследований, для которых у нас здесь ничего нет, это как раз сравнительный анализ ДНК. Соответственно нет уверенности в полном совпадении.

— Кстати, Пабло, — сказал Анциферов, — обрати внимание на эту гипотезу. Ты вот упорный материалист, да? Всю чертовщину, у нас творящуюся, объяснить не можешь, однако твердишь, что рано или поздно, так или иначе, но найдутся строго научные истолкования. Да? Вот тебе еще один факт для научного объяснения: этот самый партеногенез. Даже два факта: второй — наша, прости, Маришечка, сексуальность. Она у нас проявляется только в определенные периоды, вроде гона у зверей. Да? А сие значит, что и мы, мужчины, уже не совсем люди, и женщины наши, еще раз прости, Маришечка, не совсем люди. Слава Богу, мы хоть не настолько мутировали, чтобы стать не «не совсем», а «совсем не», как те, наверху. Вот и объясняй все это… строго научно!

Один «не совсем», подумал Игорь, другой «совсем не», но общего между ними, между Анциферовым и Федюней, довольно много…

— И объясню, — мрачно заявил Елохов. — СТО эйнштейновское освоил, ОТО почти закончил осваивать, квантовую тоже… Наметки кое-какие уже имею.

— Осваивай-осваивай, — кивнул Анциферов. — А мне пока немного осталось досказать. Про Илью осталось. Он погоревал-погоревал, все надеялся работой себя отвлечь… на благо коллектива… а потом сдался. И лег в безвременье. Наказал поднять его, когда изоляция закончится. Вот. Про Илью и Марию доложил. Теперь про…

Игорь поднял руку:

— Спасибо огромное, Иван, за ценнейшую информацию. Мне кое-что становится понятным… хотя, конечно, еще очень много неясного. Я так понимаю, что сейчас моя очередь излагать. Да и вы еще не закончили. Но есть предложение. Информации много, ей бы улечься как следует. А глубокая ночь, все устали, Марина просто измучена — не спорь! — так давайте прервемся на несколько часов. До утра. Есть что обдумать и будет о чем поговорить. Петр, разместишь Марину?

— Не вопрос, Игорь Юрьевич!

— Договорились, так и сделаем, — подвел итог Анциферов.

— Не забыть бы своим позвонить, — сказала Марина. — Волнуются, наверное… И девчонок проинструктировать… вот я же врачея… взяла и сбежала…

— Да, часы еще выставить, — вспомнил Игорь. — А кстати, на том уровне, где время стоит, часы тоже стоят?

— Естественно, — хмыкнул Елохов. И вдруг разразился: — У нас тут, как верхние выражаются, время медленное, для нас-то оно нормальное, а этажом ниже время стоит, как мертвое, и любые механизмы в нем стоят. Явление стазиса, чтоб ты знал, Джон хренов, — этот он, этак ядовито, Анциферову, понял Игорь, — наукой предсказано и объяснению подлежит непременно научному, вот так!

— Ой, все, — досадливо сказал Анциферов. — Гостям уже отдыхать пора, да и нам доспать не мешает. И форма одежды будет утром пристойная, — заметил он, поднимаясь и поплотнее запахивая простыню. — А то прямо табор какой-то.

— Бомжатник, — уточнил Александр.

Петя заново откупорил бутылку, хозяйственно слил в нее водку из шести нетронутых рюмок, убрал все по местам, повел Марину.

Разбрелись по спальням и остальные.

Укладывая услышанное в себя, а себя — в постель, Игорь мимолетно подумал: все-таки хорошие люди, пусть даже и «не совсем» люди. Отзывчивые. И героические. А что со странными странностями — ну так я в их шкуре не был, не мне и судить.