Марья Карповна

IV

Первое, что пришло в голову Алексею после размолвки с матерью, была мысль уехать, сию же минуту уехать в Санкт-Петербург. Потом, когда буря чувств, вызванная ссорой, утихла и тучи понемногу рассеялись, он решил оставаться в имении до тех пор, пока Марья Карповна совершенно не поправится. Может быть, выздоровев, она забудет о своем намерении лишить старшего сына средств к существованию? Если придется рассчитывать только на ничтожное чиновничье жалованье, он не только в свете не сможет бывать столько, сколько хочется, скорее всего, он будет вынужден даже перебраться на другую квартиру, поскромнее. А такое житье-бытье никак его не устраивает!…

Весть о тяжких телесных страданиях Марьи Карповны с быстротой молнии долетела до ближайших поместий, а затем распространилась и на всю округу. Третий день ее болезни ознаменовался визитами двух соседей по имению, назавтра визитеров случилось уже шестеро – среди них блистал особой элегантностью Федор Давыдович Сметанов. Он два года как овдовел и, как утверждали злые языки, утешался в своем горе, волочась за всеми женщинами, какие случались поблизости.

Гости подъехали к крыльцу в трех экипажах. Алексей с Левушкой ожидали их в гостиной. Расселись. Агафья сбегала к хозяйке – передать, что новоприбывшие желали бы навестить Марью Карповну, а вернувшись очень скоро, сказала, что та растрогана вниманием, благодарит, но просит соседей великодушно простить ее, ибо принять их не может – слишком слаба. Кроме того, сообщила Агафья, Марья Карповна приглашает их отужинать сегодня в Горбатове. Все с радостью согласились. Среди гостей было двое помещиков весьма зрелого возраста, неразлучных друзей, правда, постоянно споривших из-за любой ерунды; бывший уездный предводитель дворянства – важный господин с крашеными волосами и затянутым в корсет животом; землеустроитель, воображавший себя поэтом, и товарищ прокурора с рыжим чубом и желтоватыми от разлившейся желчи глазами. Что же до Сметанова, которого Алексей не видел довольно давно, похоже, траур заметно омолодил его… Высокий, крепкий, розовощекий, со светлыми бакенбардами, Федор Давыдович чрезвычайно походил на императора Александра I. Несмотря на летнюю жару, он был в черном сюртуке, сильно открытом на груди, темно-синем жилете, жемчужно-серых панталонах и узком сером с серебристым отливом галстуке. Две золотые цепочки струились по его животу. Имение его насчитывало шестьсот душ, и он пользовался в округе чрезвычайным уважением.

Сметанов сразу же набросился на Алексея с расспросами о жизни в Санкт-Петербурге. Хотя он и не выезжал никуда из своей глуши, казалось, к нему и сюда стекаются все сведения о столичных интригах – как политических, так и театральных. Во всяком случае, стоило Алексею начать рассказывать какую-то историю, он тут же и прерывал его: «Ах, вы об этом… Нет, это я знаю!..»

По обычаю, с визитом вежливости явились только мужчины, жены остались дома, и теперь нужно было предупредить их о том, что мужья вернутся лишь поздним вечером. С этой целью во все концы уезда разослали гонцов – мужиков верхом на лошадях. Алексей распорядился на кухне, чтобы стол накрыли на девять персон.

Но для начала гости обступили другой стол – уставленный закусками: зернистой и паюсной икрой, филе селедки, солеными огурцами, копченой осетриной, балыком, маленькими пирожками с мясом и капустой… Стоя перед этой выставкой разнообразной снеди, каждый накладывал себе на тарелку, чего ему хотелось и сколько хотелось, а между двумя закусками непременно выпивал рюмку ледяной водки. Выпили за скорейшее выздоровление Марьи Карповны, за здоровье императора, за победы славной русской армии, за матушку Россию и – за прекрасных дам… И только после этого все расселись вокруг большого стола и принялись за настоящий ужин.

В компании этих развеселившихся от выпивки и прожорливых мужчин находилась только одна женщина: Агафья Павловна в светло-желтом атласном платье, подаренном Марьей Карповной, – молчаливая, замкнутая. Она старалась отойти на второй план, остаться незаметной, огорченная развеселым настроением окружающих, на ее взгляд, не соответствовавшим обстановке. Не решаясь вставить слово или даже только жестом принять участие в порядке обслуживания гостей, она с тревогой следила за суетящимися лакеями. Однако, несмотря на отсутствие Марьи Карповны, ужин шел без сучка без задоринки. За громадным блюдом заливного из целого осетра последовали котлеты из дичи по-киевски, наполненные растопленным маслом, и ванильное мороженое с фруктовым салатом. Лица разгоряченных мужчин покраснели от выпитого рейнского, все сильно оживились. Маслянистый баритон фатоватого Сметанова без труда перекрывал общий гомон. По его мнению, император напрасно закончил Крымскую войну непрочным миром, обесчестившим Россию. Алексей возражал гостю, аргументируя свою точку зрения полной неразберихой в армии, истощенной осадой Севастополя. Жаркая дискуссия не успела еще затихнуть, когда внезапно послышался скрип открывающейся двери – и сотрапезники, оглянувшись, остолбенели от изумления. Между распахнутыми настежь створками на пороге столовой возникла статная фигура Марьи Карповны. Бледная, очень прямая, в оливково-зеленом платье из тафты, оттенявшем сияние ее белокурых волос, хозяйка имения предстала перед гостями. Все, с шумом отодвигая стулья, поднялись и принялись громко восхищаться тем, как прекрасно она выглядит, поздравлять ее с выздоровлением, потом поочередно подошли поцеловать ручку. Удовлетворенная эффектом от своего неожиданного появления, Марья Карповна усмехнулась и произнесла:

– Друзья мои, я просто не могла оставаться в постели, зная, что вы пируете тут, внизу, в моей столовой. Ваше присутствие в доме исцелило меня! Ну, а теперь, коли так, хочу объявить вам о грядущем великом событии!

Глаза ее искрились лукавством. Неужели эта женщина совсем еще недавно лежала чуть живая, бессильно откинувшись на подушки? Марья Карповна выдержала паузу, чтобы насладиться нескрываемым любопытством собравшихся, затем медовым голосом произнесла:

– Мой сын Лев Иванович вскоре обвенчается с Агафьей Павловной!

Алексей посмотрел на младшего брата, взгляд его светился иронией. Бедный, совершенно ошеломленный услышанным Левушка, по губам которого гуляла глупая улыбка, кивком подтвердил: да, это так. Оскорбленная отказом старшего сына, Марья Карповна решила отыграться на младшем. В самом деле, зачем она прикладывает столько стараний, заставляя Алексея жениться на Агафьюшке? Какая разница, кто на ней женится, он или Лев? Для Алексея-то ответ был ясен: разницы никакой! Пусть женится любой из них, лишь бы она получила невестку, полностью соответствующую ее требованиям, во всем ей уступающую, а не какую-то там неизвестно откуда взявшуюся незнакомку с непредсказуемым характером и чрезмерными запросами. Какой смысл расширять границы семьи, если под рукой можно найти то, что нужно? Агафья, стоявшая теперь рядом с барыней, стыдливо потупила глаза и стала нервно теребить носовой платочек узловатыми пальцами с коротко остриженными ногтями. Со всех сторон раздались поздравления. Алексей приблизился к брату и похлопал его по плечу:

– Как ты, должно быть, счастлив, старина!

– О-о-очень счастлив… – протянул Левушка, и в глазах его сверкнула ненависть. Бесполезная, беспомощная…

Алексей поклонился Агафье Павловне, пожелал ей всевозможных удач на новом поприще и поздравил матушку с успешным осуществлением ее замечательного плана. Марья Карповна приняла поздравление с нежной, но отвечающей значимости события улыбкой. Казалось, она забыла о разногласиях, отдаливших от нее старшего сына.

– И когда же сыграете свадьбу? – поинтересовался Сметанов.

– Зачем же торопиться с этим? – ответила вопросом на вопрос Марья Карповна. – Сначала нужно обустроить гнездышко для моих дорогих деток, и у меня уже есть кое-какие соображения на этот счет…

Повернувшись к Алексею, она добавила:

– Разумеется, ты останешься с нами до женитьбы брата, сынок?

– При условии, если событие не заставит ждать себя слишком долго, – сказал Алексей. – Не забудьте, маменька, я ведь чиновник…

– Полно, дружок! Не думай об этом! Напишу в высокие инстанции и все улажу сама. Думаю, венчание можно будет назначить на Крестовоздвижение! Пойдемте, друзья мои…

Вся компания дружно отправилась вслед за хозяйкой в гостиную. Марья Карповна сама сняла со стены самую старинную из всех икон, какие были в доме, и подняла ее над головами опустившихся перед нею на колени Левушки и Агафьи Павловны. Все время, пока матушка благословляла новоявленных жениха и невесту, Агафья судорожно всхлипывала, склонив голову на грудь – того и гляди, разрыдается, вон плечи как трясутся. Наконец помолвленные встали и взялись за руки. Марья Карповна повелела им поцеловаться. Они послушались, но выполнили указание весьма неловко. Левушка всего лишь слегка коснулся губами лба Агафьи, причем старший брат успел заметить гримасу отвращения, исказившую в этот момент его лицо, но все-таки присоединился к аплодисментам присутствующих. Марья Карповна распорядилась подать шампанское. Лакей принес крымское игристое. Хозяйка скривилась и потребовала французского. Все выпили, чокаясь с новопомолвленной парочкой, которая, казалось, только и ждала момента, когда можно будет скрыться от проявлений общей радости.

Затем по просьбе всех собравшихся Агафья села к роялю и принялась с удивительной ловкостью выколачивать из клавиш полонез Шопена. Стоя рядом с пианисткой, Левушка изо всех сил старался изобразить из себя если не влюбленного, то хотя бы человека, которого вдохновляет перспектива создания семейного очага с этой женщиной. Сметанов предложил спеть хором русские народные песни. Все тут же затянули «Вни-и-из по ма-а-атушке-е-е, по Волге, по Во-о-о-олге…» Левушка, старательно выговаривая каждое слово и заложив руки за спину, пристально смотрел на мать. Марья Карповна наградила его за послушание ласковой улыбкой и сама вступила в хор мелодичным контральто. Все знали толк в пении, вскоре хор зазвучал стройно и красиво. Слуги, столпившиеся в проеме открытой двери, выражали восторг тем, как хозяева умеют развлекаться, покачивая головами и перешептываясь.

От вида всех этих счастливых лиц у Алексея появилось ощущение, что он участвует в каком-то жалком фарсе. Не может ведь на самом деле такого быть, чтобы никто, никто из присутствующих не понимал, до чего абсурден этот брак! Наверное, все они притворяются, будто рады такой помолвке, и аплодируют женитьбе кролика на лягушке просто ради смеха. Потому и веселятся. Всё – как в старой русской сказке про Бабу Ягу, которая делает с людьми что заблагорассудится… Не случайно же затеявшая эту противоестественную женитьбу Марья Карповна – царица торжества… Ах, как Алексею хочется взять да и сбежать из этого царства лжи, как хочется! Но ему, старшему сыну в семье, не положено давать сигнал к окончанию праздника. Тот, кто соглашается принять покровительство, дает покровителю власть над собой… Гнев матушки вспыхнет снова, и она снова выпустит коготки…

Агафья играла все громче, теперь она солировала в трио: ее поддерживали двое слуг, один с гармошкой, другой с балалайкой. Марья Карповна мигнула, и, вдохновленные поддержкой барыни, еще четверо слуг парами пустились в пляс. Ритм народного танца оказался поистине бешеным. Гости не устояли, один за другим стали присоединяться к неистовым танцорам. Даже Марья Карповна – и та поднялась с кресла, зажала в руке платочек, плавно заскользила по паркету с величественной лебединой грацией, легко перебирая ногами и неподвижно неся гордые плечи… Сметанов чертом вился вокруг нее с самым что ни на есть вызывающим и игривым выражением лица. Время от времени он по-мужицки дробно притопывал каблуками. Потом все образовали хоровод и в такт музыке захлопали в ладоши. А когда запыхавшаяся Марья Карповна, смеясь, упала обратно в кресло, Сметанов встал перед нею на одно колено и расцеловал ей кончики пальцев.

Вечеринка закончилась поздно ночью. Марья Карповна казалась неутомимой. Она дважды удерживала собравшихся было уходить гостей, но в конце концов они уже всерьез запросили разрешения отправиться по домам. Все вышли на крыльцо. В черной ночи светились только фонарики экипажей, зажженные кучерами. Смутно видные силуэты проносились в косых лучах света. То здесь, то там внезапно вспыхивали отблески – в лошадином глазу, в металлическом украшении на упряжи, на складке кожаного верха коляски, на ручке кнута, на цепочке удил… Отчалили под общий хохот. Когда последний экипаж, позвякивая бубенчиками, удалился, Марья Карповна оперлась на руку старшего сына и сказала ему:

– Теперь ты видишь, мой дорогой, что, имея чуть-чуть здравого смысла, все можно легко уладить!