Лэнгдон Сент-Ив, ученый и исследователь, устремил взгляд на уходящие вдаль бесконечные горные плато и неровные, зазубренные вулканические вершины. Плечи его прикрывало тяжелое пончо из шерсти альпака — теплая, плотной вязки светлая ткань прекрасно защищала от порывов рожденного в Антарктиде сухого холодного ветра, преодолевавшего, не теряя силы, все пятьдесят миль над Перуанским течением, — от залива Гуаякиль в Эквадоре до тихоокеанских склонов Перуанских Анд. Внизу, за спиною Сент-Ива, по просторной, поросшей травой равнине медленно струилась широкая река, серо-зеленая под низким небом. Пришвартованный среди разнотравья и кустов толы под лучами послеполуденного солнца отливал серебром, подобно инопланетному кораблю, небольшой дирижабль с «Юнион-Джеком» на торчащем из кабины импровизированном флагштоке.
Сент-Ив стоял у покрытой щебенкой кромки обширного кратера вулкана Котопахи, внутри которого, как табак в чашке великанской трубки, тлела раскаленная лава. В паре тысяч футов под ногами Сент-Ива исходили горячим паром разверстые расщелины. Выпростав руку из складок пончо, Сент-Ив сдержанно помахал ею Хасбро — своему компаньону, колдовавшему сейчас над механическим приводом мембранного насоса Ролса — Гиббинга в сотне ярдов ниже по склону кратера. Каучуковый шланг, подсоединенный к содрогавшемуся агрегату, петлял по вулканической скорлупе склона и терялся в ее трещинах.
Вдруг из кратера с каким-то неистовым тоскливым вздохом стремительно поднялось облако сернистого пара, и красные отсветы раскаленной лавы, кипящей где-то в глубине извилистой расщелины, замерцали там и здесь, то вспыхивая, то угасая, пока не сошли на нет, поглощенные ледяной туманной мглой. Удовлетворенно кивнув, Сент-Ив сверился с карманными часами. Его левое плечо, в недавнем прошлом задетое пулей, ныло тупой, пульсирующей болью. День клонился к закату, на холмах уже вытянулись тени далеких горных вершин. Следом за тенями не замедлит явиться и ночь.
Фигурка внизу прекратила свои яростные манипуляции с механизмом, выпрямилась и подала Сент-Иву условленный знак; ученый немедленно обернулся и повторил сигнал, уподобивший его руки крыльям ветряной мельницы, на виду у нескольких тысяч индейцев, собравшихся на равнине. «Не подведи, Джеки», — тихо обронил Сент-Ив. И сразу же резкий порыв ветра донес полдюжины неразборчивых слов, произнесенных высоким тоном сначала на английском, а потом на кечуа и тут же звучно подхваченных голосами почти пяти тысяч человек, марширующих нога в ногу. Сент-Ив ощутил сквозь подошвы ритмическую дрожь почвы от их поступи, повернувшись, нагнулся и, быстро произнеся про себя молитву, отжал плунжер трубчатого детонатора.
Бросившись оземь, он прижал ухо к холодным камням. Гул шагов идущих строем людей катился по горным склонам, подобно стремительному потоку подземной реки, когда глубокий и мощный взрыв, заглушенный толщей самих недр, сотряс вдруг окрестности, вспучивая землю сокрушительной волной. И Сент-Иву на самой вершине вулкана почудилось в этот миг, будто травянистая равнина внизу — лишь гигантский ковер, который боги немилосердно трясут, выколачивая из него пыль. Марширующие внизу солдаты повалились друг на друга в полном беспорядке, усеяв землю подобно костяшкам домино. Звезды на восточном небосклоне, казалось, пустились в короткую пляску, словно сама планета, вздрогнув, ненадолго сбилась с курса. Однако и эта дрожь мало-помалу улеглась.
Сент-Ив улыбнулся — впервые почти за неделю, — но эта улыбка вышла горькой: как у человека, который пусть и одержал победу в войне, но ценой слишком многих проигранных битв. Впрочем, на данный момент все кончено, и Сент-Ив мог наконец вздохнуть спокойно. Он едва не уступил искушению начать вновь думать об Элис, о которой не вспоминал целый год, но усилием воли выбросил все мысли о ней из головы — иначе просто запутался бы в них и не смог бы выбраться из этого лабиринта. Нельзя допустить, чтобы это произошло с ним снова, ни за что на свете, — если Сент-Ив хоть немного ценит здравость своего рассудка.
Хасбро поднялся по склону кратера, держа в руках прибор Ролса — Гиббинга, и они вдвоем с Сент-Ивом смотрели, как перечеркнутое бледным сиянием Млечного Пути небо постепенно темнеет, меняя цвет с синего на темно-лиловый. На горизонте, подобно затененному легким полотном фонарю, тускло светилось туманное полукружие — первое слабое мерцание приближающейся кометы.
Кривые клыки скал Замковой Пристани, черные и влажные, торчали из дрейфующих клочьев тумана. Был час отлива. Прямо под ними — там, где воды Северного моря медленно, дюйм за дюймом, отступали от берега, обнажая дно, и зеленые пучки водорослей, извиваясь, в бессилии сникали вокруг усеянных ракушками валунов. И их обитатели, крошечные коричневые крабики, двигаясь боком, в панике разбегались, забиваясь в темные щели в надежде, что там они укроются от стоявших на причале людей. Лэнгдон Сент-Ив, надевший по случаю холодной погоды длинное пальто и высокие ботинки, поднял подзорную трубу и, приложив к глазу, сощурился в сторону Восточных доков.
Ветер с океана закручивал плотную пелену тумана, почти укрывшего серой кисеей и море, и небо. В полутора сотнях ярдов на волне прибоя качался едва различимый во мгле пароход «Рамсгит». Горстка его пассажиров несколько часов назад разбрелась по прибрежным трактирам вдоль Касл-Хилл-роуд. Все, кроме одного. Сент-Иву казалось, будто он целую вечность простоял здесь, на скалах, что-то пристально высматривая, но не видя ничего, кроме опустевшего судна.
Он опустил трубу и посмотрел на море. Требовалось недюжинное усилие, чтобы поверить, что по ту сторону пролива лежит Бельгия, а прямо за его спиной, на расстоянии полета стрелы, высятся стены Дувра. Сент-Иву вдруг почудилось, причем весьма явственно, что мол движется мимо, а сам он стоит на носу парусника, рассекающего призрачные воды. Море внизу пенилось и крутило водовороты у острых кромок торчавших над поверхностью камней, и на какую-то весьма опасную долю секунды Сент-Иву померещилась, что он лицом вниз падает в волны.
Чья-то твердая рука вцепилась ему в плечо. Опомнившись, Сент-Ив выпрямился и отер рукавом пальто капельки влаги со лба.
— Спасибо. Он потряс головой, чтобы рассеять морок. — Просто устал.
— Разумеется, сэр. Будьте осторожнее, сэр.
— Мое терпение почти иссякло, Хасбро, — признался Сент-Ив стоявшему рядом помощнику и другу. — Уверен, что корабль, за которым мы наблюдаем, пуст. Мерзавец все же ускользнул от нас, и я скорее соглашусь заглянуть на дно кружки с элем, чем брошу еще хоть взгляд на этот треклятый пароход.
— Терпение — само по себе награда, сэр, — возразил верный слуга.
Сент-Ив уставил на Хасбро тяжелый испытующий взгляд.
— Должно быть, у меня не такое отменное терпение, как у тебя. — Он выудил из кармана пальто кисет, извлек оттуда трубку с изогнутым чубуком и щепоть табаку. — Как думаешь, Кракен спасовал?
Большим пальцем он вдавил в чашечку черный рассыпчатый табак и чиркнул фосфорной спичкой; в туманном вечернем воздухе пламя вспыхнуло нехотя, с шипением и треском.
— Только не Кракен, сэр, если вам угодно знать мое мнение. Если нужный нам человек сошел на берег еще у доков, Кракен последовал за ним. С таким горбом за плечами любая маскировка бесполезна! И я готов биться об заклад, что Нарбондо не отправился сегодня в Лондон — слишком поздний час. Ставлю свои деньги на то, что он засел в каком-нибудь пабе, а Кракен топчется на улице, приглядывая за дверью. А если горбун все же двинется на север, то попадет в руки Джеку, — примерно с таким же результатом. Полагаю, самое лучшее…
— Что это?
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь вздохами мелких волн, с плеском набегавших на камни мола, и умиротворяющим шумом в далеких доках, где не утихала работа. Мужчины стояли, едва дыша; дым из трубки Сент-Ива незаметно струился вверх, сливаясь с туманом.
— Там! — шепнул Сент-Ив, вытянув левую руку.
До них донеслось едва слышимое поскрипывание уключин и мягкий приглушенный плеск весел, слишком ритмичный, чтобы сойти за естественный рокот океана. Сент-Ив осторожно перешагнул на соседний камень, быстро соскользнул вниз и скрылся в маленьком, кишащем крабами гроте. Через треугольный проем, своего рода оконце, он вгляделся оттуда в едва различимую линию горизонта, смыкавшую небо с морем. Вдали, ясно различимая на сером фоне, плыла гребная шлюпка с двумя седоками один работал веслами; другой же, закутанный в темное одеяло, сидел скорчившись на банке. Пряди черных волос влажными завитками падали ему на сутулые плечи.
— Это он, — шепнул Хасбро на ухо Сент-Иву.
— Да. Что-то затевает, не иначе. И направляется прямиком к Харгривзу, если я еще в своем уме. В одном мы оказались правы: извержение в Нарвике — никакое не извержение, а преднамеренный подрыв. И теперь наша задача невероятно усложнилась. Знаешь, Хасбро, я почти готов предоставить это чудовище самому себе. Я безумно устал от этого мира. Может, пусть Нарбондо разнесет его к чертовой матери, а?
Шлюпка исчезла в тумане, и Сент-Ив устало выпрямился. Сказанное шокировало его самого — не только потому, что Нарбондо действительно был способен взорвать мир, но еще и потому, что он, Сент-Ив, не покривил душой. Ему было все равно. Последние дни он неустанно гнал себя вперед, ни минуты поблажки, — но ради чего? Из чувства долга? Или во имя мести?
— Это стоит обсудить за кружкой доброго эля, — рассудил Хасбро, поддерживая Сент-Ива под локоть. — Думается, эль и пирог с почками — лучшие советчики в вопросах тщетности бытия. По пути прихватим Билла Кракена и Джека. Времени у нас в достатке, чтобы навестить Харгривза и после ужина.
Сент-Ив искоса взглянул на Хасбро.
— Так и быть, — решил он. — Впрочем, этой ночью, парни, вам придется обойтись самим. Мне позарез нужны часов десять здорового сна, чтобы прийти в норму. Если б не эти чертовы сны… К утру я снова буду готов сражаться с демонами.
— Отлично сказано, сэр! — одобрил верный Хасбро, и, перескакивая с валуна на валун в густеющих сумерках, оба решительно направились к сулившим тепло огням Дувра.
— Я и не припомню, чтобы когда-нибудь бывал так голоден, — заметил Джек Оулсби, цепляя на вилку пару ломтей поджаренного бекона с протянутого ему блюда. Он любезно и чуть рассеянно улыбался, всем своим видом давая понять окружающим, что его поведение прошлой ночью далеко от нормального. — Хочешь еще яиц?
— Да, и побольше, — с набитым ртом откликнулся Билл Кракен (он яростно жевал холодные гренки) и тут же потянулся к блюду, стоявшему у локтя. — В них содержатся все потребные человеку соки, в яйцах то бишь. А пальму первенства, сэр, пальму держит желток с его маслянистыми секрециями, если желаете знать. Он прямо-таки напичкан всевозможными флюидами.
Оулсби замер, не донеся вилку с яйцом до рта, и смерил Кракена взглядом, в котором ясно читалось, что ему совершенно не по нутру эти рассуждения о флюидах и секрециях.
— Ты уж прости старика. Когда дело доходит до науки, меня точно заносит — не могу остановиться. Я и думать забыл, что за завтраком тебе не греют душу беседы о флюидах. Собственно, бог с ними и прочей всячиной, тем более что комета спешит сюда на всех парусах, чтобы вдребезги…
Сент-Ив откашлялся, якобы поперхнувшись, чтобы заглушить тем самым остаток рассуждений Кракена:
— Не так громко, приятель!
— Извините, профессор. Иногда совершенно забываюсь. Вы ж меня знаете… А кофе тут отдает крысиным ядом, не находите? Причем не тем благородным ядом, который пользуется спросом в высшем крысином обществе, а какой-то жуткой мешаниной, которую мог бы сварганить этот чертов горбун.
— Еще не пробовал, — ответил ему Сент-Ив, взяв чашку и уставившись на непроницаемо-черную жидкость с некоторым интересом — она сразу же напомнила ему окутанный ночной тьмой мол и темную приливную воду у самого его края, куда он соскользнул одной ногой на обратном пути. Пробовать кофе не имело смысла: легкий душок мазута был вполне красноречив. — Есть с собой наши таблетки? — спросил он у Хасбро.
— Я захватил несколько штук каждого сорта, сэр. В долгом путешествии без них не обойтись. Хочется думать, что искусство приготовления кофе сумело одолеть те несколько дюжин миль, которые отделяют Британские острова от побережья Нормандии, сэр, но мы-то знаем, что это не так. — Сунув руку в карман плаща, слуга извлек оттуда небольшой пузырек с похожими на конфеты пилюлями размером с фасоль. — Яванский мокко, сэр?
— Если не сложно, — кивнул Сент-Ив. — «Мужам пристало яву пить», так ведь гласит пословица?
Стоило Хасбро опустить в протянутую чашку одну лишь таблетку, — и комнату сразу заполнило изумительное благоухание настоящего густого кофе, под натиском которого химический запах его бледного подобия в чашках прочих сотрапезников затерялся и рассеялся. От одного лишь аромата Сент-Ив, казалось, воспрял духом и телом, словно к нему на мгновение вернулись жизненные силы.
— Господи! — ахнул Кракен. — Что еще там у тебя?
— Вполне сносный венский меланж, сэр, и бразильский настой, за который я лично готов поручиться. Есть еще эспрессо, но он пока не опробован.
— Ну так его опробую я! — с воодушевлением вскричал Кракен и протянул руку за пилюлей. — Это же прорва денег, если обойтись с умом, — заметил он, бросив ее в полную воды чашку и завороженно наблюдая за результатом. — Миллионы фунтов.
— Искусство ради искусства, — поправил его Сент-Ив, обмакнув уголок белого носового платка в чашку с жидкостью и внимательно разглядывая темное пятно в солнечном свете, падавшем через окно. Он удовлетворенно кивнул, пригубил кофе и кивнул вновь. На протяжении года после трагических событий на площади Сэвен-Дайлз он занимался исключительно разработкой этих крошечных белых пилюль, направив все свои навыки, все чутье ученого на постижение таинств кофе. Баловство, пустая игра интеллекта и неоправданная трата усилий, — однако вплоть до этой самой недели он не находил во всем мире ничего иного, что могло бы его увлечь.
Пригнувшись над своей тарелкой, Сент-Ив обратился к Кракену, хотя его слова, без сомнения, предназначались всем собравшимся:
— Билл, нам не следует поддаваться панике из-за этого… как бы выразиться… визита «небесного гостя», следуя языку метафизики. Сегодня утром я проснулся бодр и свеж. Ощутил себя совершенно новым человеком. И обнаружил, что верное решение лежало прямо передо мной. Его подсказал мне тот самый злодей, кого мы преследуем. Наш истинный враг, джентльмены, — это время. Время и неизжитые страхи.
Сент-Ив умолк, сделал глоток кофе из чашки и еще несколько секунд смотрел в нее прежде, чем заговорить снова:
— Самая страшная катастрофа, которая может случиться, — это если новость просочится наружу и станет достоянием широкой публики. Обыватель, узнав, что его ждет, тут же ударится в панику — и мир будет повергнут в хаос. Простым людям невыносима сама мысль о том, что Земля разлетится в пух и прах, распадется на атомы. Для них это чересчур. Нельзя недооценивать характер такого человека, его склонность биться в истерике по любому поводу, впадать в неистовство и рвать на себе волосы, не находя немедленной выгоды в любых других действиях.
Сент-Ив потер подбородок, созерцая остатки завтрака на тарелке. Затем подался вперед к собеседникам и тихим голос произнес:
— В одном я уверен, джентльмены: наука станет нашей спасительницей, если не изведет нас прежде. Но сейчас опасность велика, и, если до публики дойдет весть о приближении кометы, серьезных проблем не миновать.
Судя по лицам троих компаньонов Сент-Ива, этому заявлению явно удалось вселить в них оторопь. Кракен нервно смахнул с уголка рта налипшие остатки яйца. Джек облизнул губы.
С ободряющей улыбкой Сент-Ив продолжил:
— Мне потребуется разузнать кое-что о Харгривзе. А вам наверняка хочется выяснить, к чему я клоню, но здесь не место для подобных разговоров. Предлагаю выйти на улицу. Вы не против?
Все трое поднялись с мест. Кракен торопливо влил в себя кофе, а после, заметив, что Джек оставил в своей чашке больше половины, допил и за ним и, бормоча что-то насчет расточительности и недоедания, поспешил за остальными.
Доктор Игнасио Нарбондо ухмылялся поверх чашки с чаем, глядя в затылок Харгривзу, который кивал в такт своим мыслям, склонившись над большим листом бумаги, испещренным линиями, цифрами и пометками. Нарбондо не мог бы сказать, зачем воздух послушно насыщает легкие Харгривза кислородом и так же послушно покидает их, ибо этот человек, казалось, жил исключительно ненавистью и беспричинным отвращением к большинству совершенно невинных вещей. Харгривз с радостью мастерил бомбы для анархистов, помогая им воплощать свои коварные, жестокие и порой совершенно нелепые планы, причем не из сочувствия их идеям, а просто из желания наносить увечья — все равно кому, лишь бы взрывать и крушить. Будь в его силах изготовить достаточно мощную бомбу, чтобы уничтожить скалы Дувра и само солнце, встающее за ними, Харгривз не смог бы успокоиться, пока не собрал бы такую. Харгривз ненавидел чай. Ненавидел яичницу. Ненавидел бренди. Ненавидел дневной свет и ночной мрак. Он ненавидел даже само искусство создания адских машин, хотя усердно создавал их.
Нарбондо обвел взглядом бедно обставленную комнату с комковатым соломенным тюфяком на полу, где Харгривз на несколько часов забывался тревожным сном — спал он урывками: вскакивал в ночи, сдерживая рвущиеся из горла вопли; возможно, создателю «адских машинок» грезилось, что заглянув в зеркало, он видит не собственную малосимпатичную, впрочем, физиономию, а чудовищные жвалы некоего гигантского жука. Нарбондо хмыкнул и неожиданно для себя принялся насвистывать веселенький мотивчик, при звуках которого Харгривз выпрямился, всем своим видом выказывая отвращение, ибо мелодия вторглась в его мозг, прервав мрачную работу ума, сопровождаемую бессвязным бормотанием.
Харгривз повернулся, его бородатое лицо исказила гримаса еле сдерживаемого гнева, темные зрачки мерцали, как диск луны во время затмения, а из груди вырывалось тяжелое дыхание. Нарбондо удивленно поднял брови, выразительно показывая, как изумила его реакция партнера.
— Свистом беду кличут! — процедил Харгривз, отирая рот тыльной стороной ладони. Внимательно осмотрел руку, бог весть что ожидая там увидеть, и столь же медленно повернулся к верстаку.
Ухмыляясь, Нарбондо подлил себе чаю. Так или иначе, а денек выдался славный. Харгривз согласился помочь ему уничтожить Землю, причем согласился, не дрогнув, и с такой нехарактерной для него готовностью, будто то было первое по-настоящему стоящее предприятие, к которому он шел долгие годы. Почему он еще попросту не перерезал себе горло, чтобы положить всему этому конец раз и навсегда, оставалось для Нарбондо одной из величайших загадок.
Вряд ли Харгривз так легко дал бы свое согласие, знай он, что Нарбондо, движимый единственно жаждой наживы и мечтою о мести, и не думает устраивать планетарную катастрофу. Но к его угрозе столкнуть Землю с орбиты и привести в ту точку пространства, где она окажется на пути приближающейся кометы, должны отнестись со всей подобающей серьезностью. Бесспорно, в Королевской Академии наук отыщутся люди, вполне убежденные, что Нарбондо действительно на это способен. Эти люди во всех отношениях столь же близоруки, как и Харгривз, но и не менее полезны. Нарбондо потратил годы адски тяжелого труда, всячески добиваясь того, чтобы его боялись, ненавидели — и уважали, в конечном счете.
Весть о нежданном извержении Йарстаада вселит в них ужас. Еще бы! Прямо сейчас они, должно быть, трясутся от страха, застигнутые этой новостью за завтраком: бороды дрожат, глаза лезут из орбит, рты широко открыты. Слухи разлетятся со скоростью лесного пожара, самые мрачные подозрения и предчувствия будут передаваться из уст в уста. Где Нарбондо? Кто-нибудь видел его в Лондоне? Нет, его давно не встречали. Разве не он угрожал устроить это самое — мощный взрыв или извержение за Полярным кругом, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений и доказать, что судьба всего мира находится в его руках?
Очень скоро — в ближайшие дни — комета подойдет к Земле так близко, что несметные толпы жалких простофиль станут свидетелями поистине феерического зрелища. И притянуть с помощью магнитного поля планеты железное ядро небесного тела можно без особого труда. Результатом оказалось бы столкновение, от которого бедная старушка-Земля разлетелась бы вдребезги, на атомы, а вместе с ней — и вся эта орава ротозеев. Что, если найдется человек, способный — именно так расценит это событие тупоумное человечество — сдвинуть Землю с орбиты и толкнуть навстречу приближающейся звезде, положить этот рисковый шар прямиком в лузу, превратить смутные шансы в состоявшийся факт? О, это вывело бы искусство вымогательства на совершенно новый уровень!
Что ж, доктор Игнасио Нарбондо — как раз такой искусный игрок. В силах ли он сотворить подобное? Нарбондо осклабился. Всего две недели тому назад его объявление на сей счет в стенах Королевской Академии вызвало бы у ее членов град саркастических замечаний, но после катастрофического взрыва вулкана Йарстаад им придется придержать языки. Их лица побледнеют и вытянутся. Усмешки застынут, как на посмертных гипсовых масках. Как выразился поэт по этому поводу? «Серьезность — это поза, принимаемая телом, дабы скрыть недостатки ума»[2]. Именно так. Серьезной мины хватит на день или два, но потом, в полной мере осознав тщетность всех своих усилий, они будут вынуждены заплатить ему — и заплатить щедро! Нарбондо пришел в прекрасное расположение духа и опять засвистел, однако свист подействовал на Харгривза столь удручающе и привел его в такое неистовство, что Нарбондо предпочел замолчать. Пока работа не выполнена ни к чему доводить несчастного до ручки.
Внезапно мысли его обратились к Лэнгдону Сент-Иву. Этот человек следовал за ним неотступной тенью, от которой Нарбондо никак не удавалось избавиться. В сотый раз Нарбондо пожалел о том, что той дождливой ночью год назад убил в Лондоне его женщину. Это случилось непреднамеренно: он лишь хотел открыть торг, поставив на кон ее жизнь. Увы, отчаяние лишило его рассудка, сделало неукротимым… Нарбондо всегда казалось, что совершенные им ошибки можно пересчитать по пальцам одной руки. Впрочем, когда он их совершал, ошибки всякий раз выходили довольно грубыми. Лучшее, на что он мог теперь уповать, — что Сент-Ив прожил год с горьким выводом: не загони он тогда Нарбондо в тупик, доведя до отчаяния, женщина эта осталась бы жива, и они коротали бы свой век вместе, безмятежно и счастливо выращивая на огороде репу. Размышляя, Нарбондо не сводил пристального взгляда с затылка склоненного над чертежами Харгривза. Будь в этом мире хоть немного справедливости, Сент-Иву оставалось бы винить во всем случившемся только себя самого. А что, он идеально подходит на эту роль — роль мученика-страдальца…
При мыслях о Сент-Иве настроение у Нарбондо опять испортилось. Он нахмурился. Да, он был предельно осторожен, но самый воздух Дувра, казалось, шептал на каждом углу это ненавистное имя: «Сент-Ив». Нарбондо тряхнул головой, избавляясь от наваждения, потянулся за пальто и тихо вышел из комнаты, прихватив чашку чая с собой. Оказавшись на улице, он хмуро улыбнулся сиявшему сквозь исчезающий туман оранжевому утреннему солнцу, швырнул чашку с остатками чая за увитую виноградной лозой каменную стену и зашагал на восток по Арчклифф-роуд, сочиняя в уме письмо в Королевскую Академию.
— Черт бы тебя драл! — тихо, сквозь предусмотрительно прижатые к губам пальцы выругался Кракен и яростно принялся стряхивать с себя чаинки, густо облепившие шею и воротник. Угодившая ему точно в ухо чашка отлетела в сторону и разбилась о камни садовой дорожки. Кракен осторожно поднял голову над кромкой стены и воззрился на удалявшегося по улице Нарбондо, причислив и это новое — пускай неумышленное — оскорбление действием к длинному списку злодеяний, на собственной шкуре испытанных за эти годы по вине горбуна.
Ничего, он еще поквитается с обидчиком. Только одного Кракен никак не мог уразуметь: отчего Сент-Ив не поручит ему хорошенько отколотить этого дьявола Харгривза? Дрянь человек, тут двух мнений быть не может. И хорошо бы при этом пустить в дело одну из собственных машинок Харгривза — скажем, насадить его на какую-нибудь вонючую петарду и поджечь фитиль. Останки нашли бы среди осколков адской машины, созданной им собственноручно, а Билл Кракен тем самым оказал бы миру большую услугу.
Но тогда Нарбондо (и на это особо упирал Сент-Ив) нашел бы себе другого послушного исполнителя. Харгривз — всего лишь пешка в большой игре, а с пешками, как известно, церемониться не принято. Придет время, и Харгривз будет сметен с доски. Сент-Ив не желал преждевременно раскрывать недругу свои карты и к тому же признавал только честную игру и правосудие по закону. В этом вся суть: у него прямо страсть какая-то обуздывать естественные человеческие побуждения. Профессор действует, руководствуясь исключительно законом и доводами логики, не давая воли неуместным эмоциям. Иногда кажется, он и не человек вовсе.
Пригнувшись, Кракен выбрался из-за стены и последовал по пятам за Нарбондо, держась другой стороны улицы. Горбун поднялся на крыльцо книжной лавки. Когда тот вышел и направился к двери почтового отделения, Кракен описал широкий круг и подобрался к зданию с обратной стороны. Проходя темными арками служебного хода, он держал наготове дежурную отговорку на случай неожиданного столкновения с работниками, но, так никого и не встретив, проник в маленькое помещение склада, где и спрятался за удобно составленным штабелем посылок. Сквозь щель он наблюдал за тем, как невероятно толстый человек с вытянутой вперед, как у гуся, тощей шей, тяжело ступая, вошел в помещение, сунул письмо Нарбондо в деревянный ларь, а потом медленно и важно удалился. Кракен схватил корреспонденцию горбуна, сунул за отворот куртки и минуту спустя уже опять вышагивал по залитой солнцем улице, ногтем указательного пальца соскребая восковую печать с конверта. Через десять минут он вошел в парадные двери почтового отделения и, мило улыбаясь толстощекому чиновнику, второй раз за день отправил письмо Нарбондо по указанному на нем адресу.
— Наверняка это блеф, — протянул Джек Оулсби, хмуро косясь в сторону Сент-Ива. Все четверо сидели на складных стульях в городском саду, вполуха внимая унылым мелодиям местного оркестрика. — Какой ему прок ставить в известность «Таймс»? Поднимется большой переполох. Если все затеяно ради шантажа, переполох ни на дюйм не продвинет его к цели.
— Угроза возникновения переполоха может и продвинуть, — поправил его Сент-Ив. — Допустим, его обещание столкнуть Землю с орбиты и поставить на пути у кометы не примут всерьез. Угроза оповестить широкую общественность о самой возможности столкнуть их, использовав магнетическое притяжение, звучит куда весомей и заставит нервничать даже скептиков. Так сказать, шантаж угрозой шантажа, причем одно меркнет рядом с другим, точно вам говорю. Тем не менее, паника начнется, только если верно составленное послание попадет в руки удачно выбранного газетчика. Или, вернее сказать, неудачно выбранного… — Сент-Ив умолк и покачал головой, будто отгоняя от себя видение начавшейся паники. — Как фамилия того негодяя, который четыре года назад разнес новость о вероятной вспышке эпидемии?
— Бизер, сэр, — ответил Хасбро. — Он по сей день работает в «Таймс» и, надо думать, по-прежнему поддерживает с доктором связь. Если нужно взбаламутить толпу, размахивая красной тряпкой, лучшего человека не сыщешь.
— Полагаю, — сказал Сент-Ив, морщась от сиплого воя не поддающегося опознанию медного инструмента, — нам следует нанести визит этому Бизеру. Сидя в Дувре, мы ничего не добьемся. Нарбондо писал в Академию, что намерен ждать их ответа четыре дня. У нас нет оснований ему не верить: выгоды от спешки ему ни малейшей. К тому же комета станет видна невооруженным глазом только через десять дней. Будем исходить из того, что у Нарбондо слово не расходится с делом. Зло размягчает ум, джентльмены, и нет в языке таких слов, которыми можно описать всю глубину падения нашего доктора. Когда отходит следующий поезд на Лондон, Хасбро?
— В два сорок пять, сэр.
— Вот на нем и отправимся.
Клуб «Бейсуотер», собственность Королевской Академии наук, расположился точно напротив Кенсингтон-гарденс, так что из его окон открывается очаровательный вид на ухоженные газоны, кусты роз и умело остриженные деревья. Сент-Ив, созерцавший это великолепие с третьего этажа, был вполне удовлетворен зрелищем. Огромный апельсин солнца красовался почти в зените, и переливающиеся потоки марева, отчетливо видимые сквозь двойные окна клуба, казались почти живыми. Апрельский день выдался таким теплым и славным, что почти скрасил для Сент-Ива ожидание той отвратной снеди, которую вот-вот должны были перед ним поставить. Заказывая обед, он пытался расположить к себе чопорного официанта: «А мне, любезный, пару отбивных пожестче и кружку пива погорше». Увы, официант не усмотрел в шутке ничего смешного — и кислая мина на его каменном лице сразу дала понять, какого мнения он о подобном юморе.
Сент-Ив вздохнул. Он ощутил острое желание оказаться сейчас в парке, в праздном потоке гуляющих, чтобы вместе с ними насладиться апрельским солнцем, но мысль о том, что всего через неделю здесь, возможно, не останется ни парка, ни людей, отрезвляла. Он одним глотком осушил полбокала кларета и принялся разглядывать сотрапезника. Парсонс, бессменный ученый секретарь Королевской Академии, хлебал суп с энтузиазмом, от которого у Сент-Ива начисто пропал всякий аппетит. В тарелке старика плавало нечто, напоминавшее кособоких жучков, но на деле являвшееся, по-видимому, сушеными грибами — восточной экзотикой, которой клубный повар для смеху припорошил похлебку. Парсонс с азартом звякал ложкой.
— Итак, страшиться решительно нечего, — подытожил Парсонс, промокая подбородок салфеткой. Он состроил Сент-Иву самодовольную мину, сразу уподобившись собачонке, весьма гордой тем, что принесенные хозяину шлепанцы целы и невредимы. — Над этой проблемой трудятся величайшие умы научного мира. Уверяю вас, комета пролетит мимо, не вызвав ни малейших потрясений. Тут все дело в электромагнитных силах. Да, ее легко можно было бы притянуть к Земле, как вы говорите, и тогда последствия были бы катастрофическими. Но давайте возьмем на себя смелость представить, что магнитное поле Земли будет каким-то образом подавлено.
— Подавлено?
— Ну, выключено. Current interruptus. Отключение тока, — подмигнул Парсонс.
— Выключить магнитное поле? — переспросил Сент-Ив. — Но ведь это безумие. Чистое безумие.
— Однако такое уже случалось. Общеизвестно, что магнитные полюса планеты не раз менялись местами и что в промежутке между сменой полюсов Земля вообще оставалась без электромагнитного поля. Странно, что мне приходится напоминать о подобных вещах такому опытному физику, как вы.
Парсонс бросил на Сент-Ива взгляд поверх пенсне, а затем выудил из супа длинный побег какого-то растения. Сент-Ив изумленно воззрился на его добычу.
— Ламинария, — пояснил ученый секретарь, заправляя влажную водоросль в рот.
Кивнув, Сент-Ив ощутил, как по спине бежит холодок. Розовая цыплячья грудка под вялыми листьями латука на его тарелке вдруг вселила в ученого подлинный ужас. Его общение с Парсонсом за обедами в клубе «Бейсуотер» со всей неизбежностью сводились именно к этому. Ученый секретарь всегда одерживал верх, опережая его на шаг, благодаря здешней кухне.
— И что же мы предпримем? Будем уповать на то, что подобное явление случится как раз в нужный момент?
— Ничего подобного, — отмел такую догадку Парсонс. — Мы уже работаем над созданием нужного прибора.
— Прибора?
— Устройства, которое в любой заданный момент сможет обратить полярность планеты и тем самым устранит всякое естественное притяжение, могущее возникнуть меж нею и кометой.
— Немыслимо… — пробормотал Сент-Ив, чье сердце дрогнуло под напором сомнений и страхов.
— Отчего же? — беззаботно помахал вилкой Парсонс, а затем ею же поскреб кончик своего носа. — Над машиной трудится не кто иной, как сам лорд Келвин, хотя теоретический фундамент, бесспорно, подведен Джеймсом Клерком Максвеллом[3]. Шестнадцать уравнений Максвелла в тензорном исчислении более чем убедительно подтверждают идею, что гравитация — всего лишь разновидность электромагнетизма. Однако скрытый подтекст его совокупных умозаключений сулил столь ужасные, далеко идущие последствия, что было решено вообще их не публиковать. Разумеется, у лорда Келвина есть к ним доступ — но только у него. В столь надежных руках открытия Максвелла едва ли сулят что-либо, кроме общего прогресса науки… Но вернемся, однако, к насущным вопросам: к уже упомянутой временной смене полюсов и отключению любых токов, способных притянуть нашу комету. Доверьтесь нам, сэр. «Угроза», как вы ее именуете, в действительности ничем нам не грозит. А посему без опаски направляйте свои многочисленные таланты на решение более животрепещущих проблем.
Несколько секунд Сент-Ив сидел молча, задаваясь вопросом, могут ли хоть какие-то возражения проникнуть в голову Парсонса в тот момент, когда он занят пережевыванием растительной пищи. Скорее всего, нет. И все же он, Сент-Ив, должен попытаться — выбора нет. Два дня назад в Дувре, заверяя своих друзей, что расстроить планы Игнасио Нарбондо не составит труда, он никак не рассчитывал на подобный поворот. Возможно ли, что хитроумные разработки лорда Келвина и членов Королевской Академии грозят даже большей катастрофой, чем та, которую замыслил доктор? Кто бы мог подумать? И однако же вот он, Парсонс, преспокойно разглагольствует о смене полярности Земли… Нет, Сент-Ив просто обязан возразить! Похоже, ему на роду написано то и дело вступать в препирательства с коллегами…
— Этот ваш… прибор, — наконец заговорил Сент-Ив. — Его смастерили за несколько недель?
Вопрос, казалось, ошеломил Парсонса.
— Ну, знаете ли! Это устройство не из тех, которые мастерят. Но раз уж вы спрашиваете, отвечу: нет. Думаю, могу без преувеличения сказать, что это кульминация трудов лорда Келвина, плод всей его жизни. Прочие его изыскания в области электричества просты и элементарны — пустяки, безделицы. Но в работе над этой машиной, сэр, гений лорда Келвина явил себя во всем своем блеске и величии.
— Выходит, он всю жизнь пестовал амбициозную мечту — развернуть полярность Земли? Но с какой целью? Или вы хотите сказать, что он уже сорок лет предвкушает появление кометы?
— Ничего подобного я не говорил и даже не собирался. Ведь, пожелай я открыть вам всю правду об этом изобретении, — чего я предпочитаю не делать, — вы все равно мне не поверите. И окажетесь к тому же в весьма неловкой ситуации. Достаточно упомянуть, что этот человек готов пожертвовать собственными устремлениями ради блага человечества.
Сент-Ив покивал в ответ, рассеянно тыча в цыпленка на своей тарелке кончиком указательного пальца. С тем же успехом в лужице солоноватой подливы могло бы покоиться одно из тех бледных и аморфных созданий природы, какими усеяна прибрежная полоса в часы отлива. Устремления, значит… У Сент-Ива тоже имелись некие устремления. Он давно уже подозревал, над какого рода устройством трудится лорд Келвин в своем харрогейтском амбаре. Парсонс открыл ему правду — по крайней мере, отчасти. И эта правда означала, что Сент-Иву необходимо так или иначе завладеть этой чудесной машиной.
Вот только идея не казалась достойной сама по себе. Безусловно, ветры этого мира подчас уносят человека в моря, которых еще нет на карте. Но, меняя образ его действий, они не должны менять курс его души! Поучись у Робинзона Крузо, сказал себе Сент-Ив. А затем вспомнил об Элис, о том, как недолго они были вместе, и неожиданно для себя самого принял твердое решение навести порядок в ее огороде, выкорчевать все сорняки. Эта ободряющая мысль, как ни странно, привела его в состояние глубокой подавленности, и Сент-Ив молча уставился на неопрятное содержимое своей тарелки. Парсонс удовлетворенно глядел за окно, ковыряя в зубах ногтем.
Сейчас есть кое-что поважнее, напомнил себе Сент-Ив. Шутка ли — поменять полярность Земли!
— Вам доводилось читать работы молодого Резерфорда? — спросил он Парсонса.
— Вы имеете в виду Пинвинни Резерфорда[4]? Из Эдинбурга?
— Нет, Эрнеста Резерфорда, из Новой Зеландии. Я познакомился с ним в Канаде. Он проводит очень интересные исследования в области световых лучей, если их можно так назвать.
Сент-Ив отделил от грудки цыпленка тонкое волоконце и уже было поднес ко рту, но, приглядевшись к нему, все же опустил вилку.
— Есть основания полагать, что магнитное поле планеты относит вредные для всего живого солнечные альфа- и бета-лучи к полюсам, защищая тем самым всю остальную поверхность. Весьма вероятно, что в отсутствие поля они обрушивались бы прямо сюда — и мы просто купались бы в радиации, что привело бы к чудовищным мутациям. К слову, моя любимая теория утверждает, что динозавры вымерли вследствие смены полюсов и связанного с этим отключения магнитного поля.
Парсонс пожал плечами.
— Теория — всего лишь теория. А вот комета находится в восьми днях пути от нас, и это вполне реально. Не бронтозавры, друг мой, а огромный кусок железа угрожает превратить нас в пыль. Вы можете сколь угодно долго критиковать достижения механики, сэр, но, боюсь, лорд Келвин как-нибудь обойдется без ваших теорий, как обходился и в прошлом.
— Есть способ получше, — просто сказал Сент-Ив. Не стоит вестись на упрямство Парсонса — оно оттачивалось годами.
— Вот как? — хмыкнул ученый секретарь.
— Полагаю, Игнасио Нарбондо уже описал его нам. — Уронив ложку на колени, Парсонс зашелся в припадке кашля; Сент-Ив поднял ладонь в упреждающем жесте. — Позвольте заверить, я неплохо осведомлен о сути его угроз, и угрозы эти — отнюдь не пустой звук. Вы намерены откупиться?
— Я не уполномочен обсуждать это с вами.
— Он исполнит обещанное. И уже предпринял первые шаги в этом направлении.
— Мне прекрасно известно, дорогой друг, что вы с доктором заклятые враги. По Нарбондо давно плачет виселица, и, будь это в моей власти, я не колеблясь отдам его в руки правосудия, но не имею понятия, где он сейчас, — слово чести. А вас хочу прямо и недвусмысленно предупредить: не следует впутывать в дело с кометой свои личные мотивы. Полагаю, я выразился достаточно ясно? Лорд Келвин являет всем нам более чем достойный пример.
Сент-Ив медленно сосчитал до десяти. И где-то между «семь» и «восемь» осознал, что Парсонс не так уж далек от истины, хотя и сделал неверные выводы.
— Могу лишь повторить, — спокойно заметил ему Сент-Ив, — что, по моему убеждению, имеется лучший способ.
— И как же этот способ связан с безумцами вроде Нарбондо?
— Если я правильно уяснил его намерения, он собирается временно заблокировать наиболее активные вулканы в арктической зоне Скандинавии, введя петрификаторы в открытые трещины и расселины. После чего детонация заложенной взрывчатки повлечет за собой мощнейшее извержение цепи вулканических гор, которые возвышаются над джунглями Амазонки в районе Перуанских Анд. По расчетам Нарбондо, накопленная и перенаправленная таким образом тектоническая энергия столкнет нашу планету с орбиты и запустит, подобно шутихе, прямо навстречу комете.
— Принимая во внимание внутреннее строение Земли, — сказал Парсонс, с улыбкой глядя в стакан с минеральной водой, — эта затея выглядит по меньшей мере сомнительной. Вероятно…
— Вы знакомы с теорией полой Земли?
Парсонс сощурился на Сент-Ива. Уголки его рта нервно подрагивали.
— Я говорю о гипотезе, которую выдвинули Мак-Кланг и Джонс из Квебекского института геологической механики. Феномен «тонкой коры»?
Парсонс утомленно покачал головой.
— Не исключено, — сказал Сент-Ив, — что детонация, которую устроит Нарбондо, повлечет за собой целый ряд извержений вулканов, расположенных во внутренней полости Земли. Там возникнет чудовищное давление, само по себе способное прорвать тонкую земную кору и вызвать извержение в точке Джонса — точке ее наименьшей толщины.
— В «точке Джонса»? — небрежным тоном переспросил Парсонс. — И где же расположена эта точка?
— В тех самых перуанских горах, на которые положил свой глаз наш приятель Нарбондо.
— Любопытнейшая мысль, — протянул Парсонс, покашливая в салфетку. — Это надо же, превратить Землю в шутиху! — И вновь отвернулся к окну, истово моргая; весь вид его выражал удовлетворение тем, что Сент-Ив наконец высказался и перестанет теперь молоть чепуху.
— Вот что я предлагаю, — не унимался Сент-Ив. — Мы расстроим планы Нарбондо, вызвав обратный эффект, — то есть временно уведем планету с орбиты и заставим двигаться по широкой дуге, чтобы она наверняка разминулась с кометой. Если мои расчеты верны — уверяю вас, что это именно так, — тогда через несколько тысяч миль мы просто вернемся на прежнюю эллиптическую орбиту. Сущая малость в сравнении с теми немыслимыми расстояниями, которые мы одолеваем, странствуя в пустоте…
Сент-Ив откинулся назад и нащупал в кармане сигару. Королевская Академия в лице Парсонса до дрожи боится затеи Нарбондо — а значит, не считает ее бессмыслицей. Если академики верят, что доктор способен уничтожить Землю, манипулируя действующими вулканами, то должны поверить и в то, что он, Сент-Ив, способен спасти ее теми же методами. В конце концов, как аукнется…
Набрав в грудь воздуха, Сент-Ив продолжил:
— Проводились специальные исследования — в военных целях, как правило, — тех разрушений, которые может вызывать строевой шаг на мостах или платформах. Разрабатывая собственную теорию с учетом идей Нарбондо, я учел данные по энергии резонанса, который возникает, когда войсковое подразделение марширует в ногу…
Парсонс скорчил гримасу и медленно помотал головой. Признать что-либо, хоть как-то связанное с именем одиозного доктора, было выше его сил. И теории Сент-Ива, как бы захватывающе они ни звучали, положения дел не меняли. Даже от разговора с дворцовым церемониймейстером было бы, наверное, больше проку…
К тому же он упомянул Джонса… Знакомая фамилия! Уж не Джонс ли с Мак-Клангом проводили изуверские эксперименты над какими-то ящерами в лесах Нью-Гемпшира?
— Прискорбный случай, весьма прискорбный… — с печалью пробормотал Парсонс. — Один из этих ваших приверженцев теории полой Земли, не так ли? Насколько я помню, Джонс понаделал массу чучел рептилий мезозойского периода и выставил в бостонском паноптикуме, утверждая, что обнаружил этих тварей бродившими по какой-то бездонной пещере или вроде того?
Парсонс испытующе уставился на Сент-Ива. Здесь занимаются наукой — настоящей наукой, а не досужими домыслами. Человечеству позарез нужна наука, оно вопиет о ней, не так ли? Разве лорд Келвин в этот самый момент не трудится над только что упомянутым устройством? Неужели Сент-Ив ничего не понял? Или не слушал?
Парсонс пожал плечами. Их беседы с Сент-Ивом неизменно оказывались — как бы выразиться поточнее? — познавательными. Но на сей раз Сент-Ив пустился в чересчур далекое плавание по морям собственных фантазий, и единственный сердечный совет, который Парсонс может ему дать, — не мешкая грести к берегу, и желательно брассом, чтобы не выбиться преждевременно из сил. Он дружески похлопал Сент-Ива по руке и знаком предложил вина.
Кивнув, Сент-Ив стал наблюдать за тем, как ученый секретарь почти до краев наполняет его бокал. Какой смысл спорить с этим человеком? Да и не спорить сейчас нужно, а действовать, — причем, очевидно, эту задачу ему придется взять на себя.
Всего три четверти мили отделяли особняк и лабораторию Сент-Ива от летней резиденции Уильяма Томсона, лорда Келвина. Между ними безмятежно текла река Нидд, которая разрезала широкий луг, отделявший особняк с прилежащими землями от резиденции лорда, на две почти равные доли. Ивы, живописно обрамлявшие покатые берега реки и издалека выглядевшие пышными зелеными облаками, почти полностью скрывали дом от чужих взглядов, хотя из чердачного окошка особняка все же можно было разглядеть низкий амбар на вершине травянистого холма. Сквозь ворота туда-сюда сновали целые отряды опрятно одетых ученых и покрытых сажей и грязью механиков. По дороге из Кирк-Хаммертона тянулась к амбару вереница крытых фургонов, доставлявших лорду загадочные приборы и механизмы; у ворот их встречал недоверчивый и дотошный человек в военной форме.
Приставив к глазам подзорную трубу, Сент-Ив некоторое время наблюдал за этими перемещениями — прибытием и отбытием разномастных телег. Затем мрачно посмотрел на верного помощника, молча стоявшего позади:
— Я принял нелегкое решение, Хасбро.
— Да, сэр?
— Я пришел к выводу, что в этом деле мы должны сыграть роль саботажников — не больше и не меньше. От подобного коварства меня самого бросает в дрожь, но сейчас на кону нечто гораздо большее, чем честь. Нам предстоит — пока не знаю, каким способом, — вывести машину лорда Келвина из строя.
— Замечательно, сэр.
— Но вот что поразительно: прежде я считал, что он конструирует в своем сарае нечто совсем другое. Впрочем, на такую изощренную ложь Парсонс не способен, а посему приходится признать: лорд Келвин намерен совершить именно то, на что намекал ученый секретарь.
— С этим не поспоришь, сэр.
— Если уж мы беремся вывести из строя машину лорда Келвина, это вынуждает нас претворить в жизнь свой план манипуляции вулканами, безоговорочно веря в верность расчетов. Как ни прискорбно, мы устремим все свои помыслы и силы на то, чтобы помешать усилиям одного из величайших ныне живущих ученых-практиков и совершить подлог, подсунув на место его гениального проекта свои жалкие разработки, — акт вопиющего эгоизма.
— Как скажете, сэр.
— Ставки слишком высоки, Хасбро. Мы просто обязаны вмешаться. Речь идет о спасении родной планеты, говоря доходчиво.
— Не желаете ли сперва пообедать, сэр?
— Пожалуй. Позаботься, чтобы к столу был копченый лосось с корнишонами, да не забудь про «Дабл Даймонд»[5]… Ну, и захвати бутылку-другую для себя, само собой.
— Благодарю, сэр, — поклонился Хасбро. — Вы невероятно щедры, сэр.
— Что ж… — пробормотал Сент-Ив, вышагивая под высокими стропильными балками кровли. Замер у окна и, щурясь от солнечного света, стал наблюдать, как очередной фургон с громыханием вкатывается в распахнутые ворота амбара лорда Келвина. А ведь замаскироваться не составит особого труда! Нет ничего проще, чем набить фургон всяким непонятным научным хламом — видит бог, такого барахла у него повсюду в избытке, — надеть потертые штаны и пальто и просто въехать со всей этой поклажей внутрь сарая. У охранника и мысли не возникнет о том, кто он такой. А вот лорд Келвин поймет сразу. Так что накладной нос и фальшивые бакенбарды — рискованный камуфляж. Если кто-то из членов Академии вдруг опознает под ними Сент-Ива, на него немедленно наденут наручники и обвинят в намеренном саботаже.
В суде Сент-Ив, конечно, сумел бы произнести убедительную речь в свою защиту. В конце концов, можно рассчитывать на поддержку Резерфорда. Однако планета тем временем разлетится на куски… Нет, так дело не пойдет. Если к тому времени машина лорда Келвина будет успешно приведена в действие, решать судьбу Сент-Ива, весьма вероятно, будут не нормальные люди, а дюжина мутантов — двухголовые присяжные и трехглазый судья. В сложившихся обстоятельствах они наверняка примут его сторону, но от этого ничуть не легче…
В просторном амбаре лорда Келвина разворачивалось некое действо, более всего напоминавшее карнавал, только вместо масок в нем принимали участие какие-то странные металлические детали, мотки медной проволоки и бадьи с пузырящейся жидкостью, а с потолочных балок тропическими лианами свисали не цветочные гирлянды, а петли кабеля в каучуковой оболочке толщиною с запястье. В самом центре пестрого балагана высится простой ящик из латуни, усеянный заклепками и обвитый паутиной проводов, обильно бегущих из-под верхней панели. Значит, это и есть пресловутая машина — кульминация трудов всей жизни лорда Келвина, дар человечеству, призванный спасти род людской от гибели?
Хитроумное устройство выглядело на удивление компактным: оно едва ли могло послужить даже в качестве одноместной повозки, если бы кому-то пришла в голову мысль использовать его в таких весьма непритязательных целях. Прикинув, как быстро и как далеко смог бы добраться путешественник в подобной повозке, Сент-Ив решил, что с радостью отдал бы все свое состояние, лишь бы на полтора часа остаться с этой машиной наедине. «Всему свое время», — напомнил он себе, и весьма кстати, ибо как раз тогда трое мужчин, стоявших у машины, принялись водружать на ее верхнюю крышку нечто вроде медной пирамиды размером с собачью конуру. Руководил процессом лично лорд Келвин, облаченный в белый лабораторный халат и с кепкой на голове. Он бурчал указания в бороду и подбадривал работников взмахами рук, то и дело бросая оценивающие взгляды на сооружение, мало-помалу обретавшее форму в ярком свете ламп. Подле него, опершись на подбитую медью трость, переминался с ноги на ногу ученый секретарь Парсонс.
При виде застывшего на пороге Лэнгдона Сент-Ива, — а за ним маячили и Джек Оулсби, и Хасбро, — у Парсонса отвисла челюсть. Сент-Ив оглянулся: чудеса, Билл Кракен уже куда-то испарился. Словно изготовясь проповедовать, Парсонс поднял ввысь указующий перст и вытаращил глаза, произведя тем самым любопытный эффект: выпуклость его лба немедленно скрылась под редкою седой челкой.
— Доктор Парсонс! — воззвал Сент-Ив, направляясь прямо к нему. — Должен сказать, что человек, который дежурит у ворот, и близко не заслуживает доверия. Мы спокойно миновали вашего стража, пробубнив что-то насчет кабеля через Атлантику и ткнув ему в лицо ничем не значащим письмом за подписью принца Уэльского. Он даже пытался пожать нам руки. Нельзя же быть таким наивным, Парсонс. На нашем месте мог оказаться кто угодно, не так ли? Злодеи, мошенники, бог весть кто еще! И вот, мы уже расползаемся во все стороны, как муравьи. Поверьте, всему Британскому содружеству изрядно повезло, что муравьи явились протянуть вам руку дружбы. Одним словом, мы пришли предложить свои навыки и умения, каковы бы те ни были.
Переводя дыхание, Сент-Ив услыхал, что Парсонс сипло свистит, точно искрящий фитиль ручной бомбы, и в какой-то особо драматичный момент даже испугался, что старик сейчас взлетит на воздух или упадет, сраженный приступом апоплексии, и что все их усилия увенчаются случайным убийством бедняги. Но приступ, к счастью, не был долог. Ученый секретарь обуздал нервную дрожь, смерил троих «муравьев» оценивающим взглядом и осторожно отступил назад, пытаясь заслонить машину от Сент-Ива, — с тем же успехом изнуренный многолетней вегетарианской диетой старик мог прикрывать своим тощим длинным телом паровой локомотив.
— Персона нон грата, так? — спросил Сент-Ив, в свою очередь смерив Парсонса тяжелым взглядом, о чем немедленно пожалел: показной враждебностью ничего не добьешься.
— Я не имею понятия, какие фокусы помогли вам пройти мимо дежурного, — ровным голосом проговорил Парсонс, не трогаясь с места, — но работы ведутся здесь с одобрения Ее Величества и при содействии особо подобранных членов Королевской Академии наук — организации, в чьих списках, если мне не изменяет память, вы не значитесь. Проще говоря, мы благодарим вас за содействие и смиренно просим покинуть помещение, захватив своих головорезов.
Он повернулся к лорду Келвину, — видимо, в надежде заручиться его поддержкой и согласием, — но сей великий муж в этот момент сосредоточенно заглядывал в длинную медную трубу, пытаясь одновременно оттащить ее в сторону в очевидном намерении совместить с другою подобной же трубой, свисавшей с потолка футах в пятнадцати от него.
— Милорд? — глубокомысленно кашлянув, обратился Парсонс к лорду Келвину, но не получил ответа и вовсе оставил попытки привлечь его внимание, едва лишь заметив, что Сент-Ив вознамерился подобраться к агрегату с тыла.
— Неужели нам так уж необходимо ссориться? — требовательно вопросил Парсонс, заступая дорогу Сент-Иву и бросая настороженные взгляды на Хасбро и Джека Оулсби. Похоже, он всерьез опасался, что эти двое в любой момент могут извлечь на свет божий какое-то гнусное изобретение собственного производства и с его помощью разнести в клочья и амбар, и всех находящихся в нем.
Сент-Ив остановился и пожал плечами, ибо в этот миг заметил одетого в рабочую блузу Билла Кракена, лицо и руки которого были вымазаны машинным маслом: тот неожиданно появился из-за куч сломанных деревянных ящиков и их соломенного наполнителя и, бросив беглый взгляд на своего работодателя, поспешил туда, где лорд Келвин возился с медной трубой. Схватив противоположный конец трубы, Кракен принялся манипулировать ею, направляя под одобрительные выкрики лорда то туда, то сюда, — и при этом умудряясь украдкой подмигивать Сент-Иву.
— Ну что ж, — протянул Сент-Ив тоном, в котором сквозило разочарование. — Я крайне опечален, Парсонс. Крайне опечален. Я надеялся оказать помощь.
У Парсонса, казалось, гора с плеч свалилась. Со вздохом облегчения он одарил Сент-Ива широкой улыбкой:
— Мы благодарны вам, сэр, — сказал он, вытянул руку вперед и захромал навстречу ученому собрату. — Если бы проект находился на стадии разработки, уверяю вас, мы охотно воспользовались бы вашими знаниями и опытом. Но машина уже на стадии сборки — всякие там гайки-болты, знаете ли, — так что, боюсь, здесь ваш гений не найдет себе достойного применения.
Дружелюбно улыбаясь, он проводил всю троицу вон из амбара и долго смотрел им вслед, пока не удостоверился, что опасность миновала: «муравьи» вышли за ворота. После этого Парсонс подозвал к себе охранника и сделал ему суровую выволочку. Не в его правилах, сказал ученый секретарь, пороть провинившихся, тем более взрослых и вполне вменяемых людей, даже если они того заслуживают, — но он непременно позаботится, чтобы остаток этого года и весь следующий охранник, ни минуты не оставаясь без дела, нес патрульную службу на самых оживленных улицах Дублина.
Стоял поздний вечер. Ночь, опустившаяся на Флит-стрит, выдалась ясной и такой не по сезону теплой, что казалось, будто луна, плывшая в темно-лиловых небесах над куполом собора Святого Павла, раскалилась добела. В ее ярком свете соседние звезды выглядели блеклыми, но по мере того, как взгляд скользил в сторону, погружаясь все глубже в космическое пространство, тьма становилась гуще и непроницаемее, а звезды обретали бархатистость, плотность и яркость, напоминая Сент-Иву, что Вселенная не так уж и пуста. И там, в бездонном пространстве, беззвучно неслась к Земле огромная комета. На сотни миллионов миль протянулась дуга ее широкого хвоста, состоящего из мельчайших частичек льда, разбросанных солнечным ветром по нехоженым просторам космической пустоты. Уже завтра или, во всяком случае, днем позднее любой прохожий, которому взбредет на ум поднять голову, чтобы полюбоваться звездным небом, увидит ее. Но что предстанет перед ним? Небесное тело ослепительной красоты, мазок огненной кисти на темном холсте небес? Или шквал огня, порождающий безудержную дрожь страха у черни, все еще пребывающей во власти суеверных бредней, внушенных церковью во времена Средневековья?
Звук чьих-то шагов, раздавшийся позади, выдернул Сент-Ива из задумчивости. Скроив гримасу, ученый ощутил, как натянулась кожа под слоем клея на лице: накладные брови и борода из конского волоса заодно с бутафорским носом и париком «под монаха» выглядели вполне убедительно.
К нему стремительно приближался журналист Бизер, причем не один: он оживленно беседовал с каким-то человеком в рубашке и без пиджака. Бизер держал во рту тонкую сигару, конец которой непрерывно жевал, и самозабвенно размахивал руками, сопровождая жестикуляцией смачную историю, которую рассказывал своему спутнику с особой язвительностью, перемежая слова забористой руганью. Он казался неестественно возбужденным, хотя, как напомнил себе Сент-Ив, они были прежде незнакомы — возможно, Бизер имел привычку браниться и в беседах всегда походил на ветряную мельницу.
Дав этим двоим пройти мимо, Сент-Ив выбрался из укрытия и, не прячась, последовал за ними. Хасбро и Джек Оулсби скрывались в тени домов двумя кварталами дальше — в переулке на задворках Уайтфраерса. Нельзя было терять времени. Задуманное похищение следовало осуществить быстро и незаметно для случайных прохожих, которые, впрочем, в этот поздний час, похоже, разошлись по домам.
— Прошу прощения! — крикнул Сент-Ив вслед удалявшимся спинам. — Вы ведь мистер Бизер, журналист?
Приятели остановились и, развернувшись, уставились на Сент-Ива. Руки Бизера медленно опустились.
— Он самый, папаша, — последовал ответ. — А в чем дело?
Бизер воззрился на Сент-Ива с прищуром, словно не ожидал встретить на вечерней улице столь нелепую фигуру.
— Собственно, моя фамилия Пенрод, — поспешно представился Сент-Ив. — Жюль Пенрод. Вы, вероятно, приняли меня за кого-то другого. У меня один из двенадцати повсеместно распространенных типов лица.
При этих словах спутник Бизера громко рассмеялся. Сам Бизер, однако, выказывал все признаки раздражения столь грубым вторжением в свой рассказ.
— У тебя лицо жалкого пройдохи, — сказал он Сент-Иву, толкнув своего спутника локтем в живот. — В самый раз для попрошайки. Нет у меня для тебя ничего, папаша. Иди-ка лучше помойся. И хорошенько поскреби себя мочалкой.
С этими словами они развернулись и пошли прочь: журналист снова принялся махать руками, а его спутник захохотал.
— Минутку, сэр! — возопил Сент-Ив, нагоняя их. — У нас, между прочим, имеется общий друг.
Бизер обернулся и нахмурился. Медленно и задумчиво перекатывая сигару во рту, он долго разглядывал потертое одеяние Сент-Ива, а потом отрицательно покачал головой.
— Нет, — определил он наконец. — Нет у нас общих друзей, не считая самого дьявола. Кто, кроме него, вынесет такую компанию, не удавившись от тоски? Сгинь с глаз долой, папаша, пока я не подмел тобой мостовую.
— Насчет сущности нашего общего друга вы почти угадали, — сказал Сент-Ив, скрывая улыбку. — Я пользуюсь расположением доктора Игнасио Нарбондо. И он послал меня с очередным сообщением.
Бизер глядел на Сент-Ива с прежним прищуром. Слово «очередное» не вызвало у журналиста ни малейшего протеста.
— Да неужто? — обронил он.
Вместо ответа Сент-Ив отвесил поклон, едва успев прижать парик к макушке, чтобы не дать тому свалиться.
— Топай дальше, Клайд! — повернулся Бизер к приятелю. — Не до тебя сегодня.
— А как же выпивка?.. — опешил тот.
— Отменяется. Завтра соберемся — удвоим заказ. А сейчас двигай!
Явно жалея об упущенной возможности угоститься, Клайв побрел прочь. Сент-Ив подождал, пока его шаги не затихнут вдали, кивнул хмурому Бизеру и двинулся дальше по тротуару, бросая по сторонам настороженные взгляды, словно опасаясь чего-то или кого-то. Догнав его, Бизер зашагал рядом.
— Речь о деньгах, — сказал Сент-Ив.
— О деньгах?
— Нарбондо опасается, что посулил слишком много.
— С-сукин сын! Грязный мошенник! — взревел Бизер, рассеяв у Сент-Ива всякие сомнения насчет того, что послание Нарбондо, отправленное из Дувра несколько дней назад, нашло своего адресата.
— Ему дали понять, — продолжал Сент-Ив, — что в Лондоне хоть отбавляй журналистов, готовых продать все население Лондона за вдвое меньшую сумму. Пибоди из «Геральда», например, уже ответил согласием.
— Гнусная скотина! — завопил Бизер, размахивая кулаком под носом у Сент-Ива. — Этот вонючий ублюдок! Пибоди!
— Ай-яй-яй, — пожурил его Сент-Ив, в тревожном нетерпении прикинув, что до скрытого сумерками перекрестка остается всего три десятка футов. — Ударить с ним по рукам мы еще не успели. Просто прощупываем пока почву… Ты и сам человек в некоем смысле деловой, должен понимать.
Сент-Ив описал левой рукой плавную дугу, словно давая понять, что такой человек, как Бизер, мог бы подойти к делу осмотрительнее и масштабнее. Неожиданно правой рукой он ухватил Бизера за полы пальто, увлекая его на тротуар, а левой, развернувшись, так саданул растерявшегося журналиста в спину, что тот буквально влетел в неосвещенный угол аллеи.
— Эй! Какого черта? — заорал Бизер, попав в раскрытые объятия Джека Оулсби, который стиснул его запястья как железными тисками.
В тот же миг из тени выступил Хасбро, размахивая огромным джутовым мешком, который с ходу нахлобучил на голову Бизера. Сент-Ив довершил дело, натянув мешок до самых плеч и подсечкой сбив журналиста с ног. Хасбро затянул горло мешка на плечах у рухнувшего на колени пленника и прошипел сквозь холстину:
— Вздумаешь хотя бы пискнуть — и ты труп!
Нимало не желая оказаться трупом, барахтавшийся в их руках Бизер обмяк сдувшимся воздушным шаром. Джек забрался в фургон, распахнул крышку обитого кожей дорожного сундука, и совместными усилиями они втроем препроводили туда слабо упиравшегося журналиста. Жалобно хныча, Бизер шесть или семь раз ткнул ногой в стенку сундука — без всякого, впрочем, результата, — после чего затих; фургон же, гремя и раскачиваясь, стремительно катил по переулку к выезду на Солсбери Корт и дальше, уносясь на юг в сторону Темзы.
Полчаса спустя, вернувшись той же дорогой и побывав в Сохо, фургон взял курс на Чингфорд: по расчетам Сент-Ива, сбитый с толку Бизер уже не мог догадаться об истинном их маршруте. Неизменно предусмотрительный Хасбро откупорил припасенную бутылку, и вся троица, со стаканами виски в руках, погрузилась в размышления о теплой апрельской ночи и об опасностях, поджидавших впереди.
— Прости, что втянул тебя, Джек, — вздохнул Сент-Ив. — Боюсь, всем нам еще придется хлебнуть бед и напастей. Не говоря о шумихе, которую может раздуть старина Бизер.
— Я не жалуюсь, — ответил Джек.
— Собственно, я думал о Дороти. После того происшествия со свиньей и месяца не прошло, а я вновь срываю тебя с места. И вот Дороти сидит там, в Кенсингтоне[6], гадая, что за сумасбродство я опять затеял. Не пойми меня превратно, женщина она решительная.
Джек кивнул, искоса поглядывая на Сент-Ива, в чьем голосе прозвучало искреннее сожаление. Казалось, Сент-Ив вечно балансирует на самом краю пропасти: стоит к ней спиной и делает вид, что не замечает бездны, только и ждущей от него крохотного шажка назад. «Работай истово!» стало любимой присказкой Сент-Ива, которую он привык повторять, и, сказать по чести, в этом был свой резон. Ведь так куда лучше, чем позволить себе окончательно рассыпаться, — хотя порой Сент-Ив выглядел чересчур уж взвинченным, и тогда Джек поневоле задумывался: не лучше было бы профессору повернуться к пропасти, что простерлась за спиной, и дать глазам привыкнуть к зияющей темноте, чтобы начать различать тени там, внизу?
Джек с Дороти, обосновавшись в Кенсингтоне, вели образ жизни, который Сент-Иву должен был представляться пределом мечтаний. Профессор не мог не подмечать, что у Дороти с Элис много общего, и потому счастье Джека лишь усугубляло горе от его собственной утраты. Знай Дороти, чем они заняты теперь, вероятнее всего, она настояла бы на своем участии. Джек всегда думал о ней с любовью и нежностью.
— Известно ли вам… — начал было Джек, собравшись было погрузиться в воспоминания, но ему помешали звуки глухих ударов: это Бизер принялся молотить кулаками в стенки своей темницы.
— Скажи треклятому горбуну, — донеслось из сундука, — что я распишу его под орех! Богом клянусь: я буду не я, ежели к концу недели не запру его обратно в Ньюгейт[7]! Мне известны все его чертовы тайны!
Сент-Ив всплеснул руками вполоборота к Хасбро: неужто им улыбнулась удача? Если Бизер всерьез поверит, что они — подручные Нарбондо, им не составит труда сбить журналиста со следа потом, когда с делом будет покончено, и тем паче — если тому вздумается воззвать о справедливости к властям. Ведь Бизер, как бы там ни было, не совершил никакого преступления и даже не имел такого намерения, если не считать полное отсутствие совести за прегрешение против человечности.
— Слушай меня! — крикнул Сент-Ив, сгибаясь над сундуком. — Нарбондо поручил нам расправиться с тобой, если сочтем нужным. Веди себя смирно — и тебе хорошо заплатят, а начнешь трепыхаться — будешь кормить рыб под пирсом в Саутенде[8].
Журналист снова затих.
В предрассветных сумерках фургон, дребезжа, проехал насквозь Чингфорд и устремился к затерянному среди холмов коттеджу Сэма Лэнгли, сына любимой кухарки Сент-Ива, миссис Лэнгли. Дом был целиком погружен в темноту, и лишь в полусотне ярдов от него сквозь щели в ставнях низкого окна пустеющей силосной башни пробивался свет одинокой лампы. Сент-Ив натянул поводья и проворно соскочил на землю, потом они с Хасбро и Оулсби выволокли сундук из фургона и занесли его в незапертую дверь зернохранилища. Мгновением позже соратники Сент-Ива исчезли во мгле; сквозь узкий просвет захлопывающейся за ними двери ученый успел увидеть, как с кухонного крыльца коттеджа спускается Сэм Лэнгли, на ходу натягивая куртку. Щелкнула собачка замка, и Сент-Ив остался в тускло освещенном помещении наедине с дорожным сундуком и в окружении сваленных как попало предметов мебели.
— Я собираюсь… — начал было ученый.
— Чтоб вам лопнуть, мерзкие… — затянул Бизер, и Сент-Иву пришлось угомонить его, резко постучав по крышке костяшками пальцев.
— Я могу открыть сундук, а могу поджечь его, — выдержав длинную паузу, твердо объявил Сент-Ив. — Выбор за тобой.
Журналист безмолвствовал.
— Так вот, когда я отомкну замки, выбраться из сундука не составит труда, узел на мешке не затянут. Думаю, ты уже и сам это обнаружил. Мой совет — когда я уйду, полежи смирно хотя бы десять минут. После этого можешь биться в истерике и топать ногами сколько душе угодно, все равно никто не услышит. Радуйся, мы переводим на твой банковский счет некую сумму, но поверь: тратить деньги гораздо приятнее, если тело не изрешечено пулями. Так что прояви немного выдержки. Ты провел в сундуке всю ночь, — значит, сможешь вытерпеть еще десяток минут.
Похоже, Бизер внял-таки доводам разума: когда Сент-Ив крадучись вышел во двор, обменялся быстрым рукопожатием с Сэмом Лэнгли, вскочил в фургон и тронул лошадей с места, из-за каменных стен зернохранилища не донеслось ни шороха.
Двумя днями ранее, в ту самую ночь, когда Сент-Ив устроил засаду на журналиста Бизера, в восточной части неба показалась комета, правда рассмотреть ее могли лишь вооруженные соответствующей аппаратурой и знаниями ученые. Тогда она выглядела призрачной, словно отражение луны в морозном стекле, — лишь облачко слабого света. Теперь же пугающе близкая, практически осязаемая, она, казалось, стремительно падала с небес на землю подобно свинцовой гирьке, метко брошенной торговцем в дыню. Именно такой видел ее Сент-Ив в свой телескоп, подаренный ему самим лордом Россом, — очень дорогой инструмент с зеркалом из отполированного металла. Долгие часы ученый проводил в личной обсерватории, наблюдая полет кометы без какой-либо особой цели, просто чтобы хоть чем-то скрасить предрассветные часы. Все эти дни он спал урывками, и сны его нельзя было назвать приятными.
Ему только и оставалось, что следить за кометой, ибо все расчеты много недель назад произвели астрономы, чьи познания в области небесной механики настолько были глубоки, что вполне устраивали и членов Королевской Академии наук, и доктора Игнасио Нарбондо. Сент-Ив не собирался оспаривать эти расчеты. Хотя его собственные вычисления кое в чем расходились с официальными, по единственному пункту он был полностью согласен с высокоучеными коллегами: комета пройдет в непосредственной, очень опасной близости от Земли.
И Сент-Ив не мог не поддаться желанию следить за полетом ледяного визитера. Им двигало не только любопытство и очарованность тайной этого космического чуда, но и стремление своими глазами увидеть то, что грозило стать его роковым противником, Немезидой всего человечества, — узреть огромного Левиафана, который всплыл из темных глубин космического океана. Интересно, размышлял Сент-Ив, не сулит ли погибелью планете само ее животворящее вращение?
Хасбро укладывал вещи. Поезд покидает перрон в Кирк-Хаммертоне ровно в шесть. Сент-Ив не без основания полагал, что именно сегодня Нарбондо поймет, что его планы сорваны, и обнаружит, что обязан этим Бизеру: утренний выпуск «Таймс», доставленный в Дувр, ни словом не обмолвится о близящемся Судном дне. Доктор, несомненно, попытается связаться с изменником Бизером, но безрезультатно: того не окажется на месте. Журналист захворал, пояснят ему на Флит-стрит, придерживаясь версии, изложенной в полученном редакцией письме Сент-Ива.
Там примутся заверять Нарбондо, что Бизер взял отпуск и отправился поправлять здоровье на юг, в Испанию. Лоб профессора тут же избороздят морщины — признак того, что им овладели мрачные подозрения, — а вслед за этим с уст его сорвутся страшные проклятия и послышится скрежет зубовный. При мысли об этом Сент-Ив чуть было не улыбнулся. Что ж, доктору ли не знать, кто опять встал на его пути!
Результатом станет, скорее всего, немедленный отъезд Нарбондо и Харгривза на север-запад Скандинавии. И погоня, устало подумал Сент-Ив, продолжится. Через считанные дни комета достигнет угрожающих размеров и затмит полнеба, так что времени на достижение своих целей у них в обрез.
Внизу хлопнула дверь. Сент-Ив соскользнул с табурета, выглянул в обращенное на запад окно обсерватории и махнул рукой Хасбро. Тот, озаренный розоватым светом раннего утра, стоял во дворе, праздно помахивая карманными часами на цепочке, а, заметив поданный знак, ответил кивком. И уже полчаса спустя оба мчали по дороге к вокзалу Кирк-Хаммертона, чтобы в компании Джека Оулсби отбыть в Рамсгейт, откуда дирижабль доставит их к арктическим льдам и тундре Северной Норвегии. Если старания Билла Кракена не увенчались успехом и ему не удалось вывести из строя чудовищную машину лорда Келвина, то через пару дней они непременно узнают об этом — вместе со всем страждущим человечеством, которое, возможно, отстрадает свое навсегда.
Билл Кракен, притаившись в ивовых зарослях на берегу Нидда, сквозь кружево переплетенных ветвей наблюдал за большим темным строением — амбаром лорда Келвина. Сборка машины завершилась два дня тому назад; по иронии судьбы, в какой-то мере то был и плод его собственных трудов — трудов, коим суждено остаться неоплаченными. Впрочем, деньги уже не имели для Кракена такого значения, как в бытность его торговцем кальмарами или в те дни, когда милосердный Лэнгдон Сент-Ив спас Билла от жалкой участи уличного разносчика вареного гороха.
Кракен не сдержал сочувственного вздоха. Бедный Сент-Ив! Страданьям несть числа, но всяк страдает по-своему. Кракен и сам не сыскал себе жены, да и детьми так и не обзавелся. А уж голову ему проламывали до того часто, что он уж и не припомнит, сколько всего раз. Только что с того? Подобного рода травмы вполне можно пережить. А вот удар, который судьба обрушила на Сент-Ива, — это совершенно иное, такое перенести трудно, и Кракена порой одолевал страх, что этот великий человек рухнет под своим грузом прежде, чем они одержат победу. Сильнее всего Кракену хотелось сейчас увидеть, что Сент-Ив оклемался и снова стал самим собой.
По соседству, в холщовом мешке, копошились с дюжину голодных змей — он отловил их в высокой траве неподалеку от особняка и проследил, чтобы те как следует проголодались. А под мешком, в проволочной клетке, томились десятка два мышей, не менее голодных. Картину довершали висевшие на поясе Кракена кузнечные мехи и прикрытый заслонкой фонарь в правой руке. Кроме него на лугу и поблизости не было ни души.
Королевская Академия была рада-радешенька избавиться от Игнасио Нарбондо, который отплыл на корабле в Осло, чтобы привести в действие свои абсурдные угрозы. В амбаре лорда Келвина об этом много шептались. Теперь, мол, когда машина полностью готова к запуску, Академия и в грош не ставит зловещий план доктора. О том же, почему Нарбондо так и не привел его в исполнение — давить на членов Академии нарастающей в обществе паникой, — никто не мог сказать ничего вразумительного. Ученый секретарь Парсонс счел это за неоспоримое подтверждение тому, что все угрозы Нарбондо — чистый блеф. И, благодарение богу, чокнутый Сент-Ив тоже угомонился. Все это существенно разрядило обстановку: там, где прежде процветал дух делового напряжения, наэлектризованного подозрениями и сомнениями, воцарилось легкое, почти праздничное настроение. Теперь Академия могла действовать без помех…
Кракен вынырнул из-под ивовых плетей и зашагал через луг, неся свое снаряжение. Какой толк в беготне? Староват он уже выделывать кульбиты по ночным пастбищам, не хватало еще споткнуться и растерять всех мышей или, того не легче, расшибить фонарь о камень! Этак все пойдет прахом. Всего через час из-за горизонта выплывут оба светила — и луна, и комета — и омоют весь луг своими лучами. Прояви он благоразумие — и к тому времени уже будет мирно посапывать в своей кровати.
Перед Кракеном из мрака выступил сарай; бледные камни фундамента четко выделялись под почерневшими, изгрызенными непогодой дубовыми бревнами строения. Билл прокрался вдоль стены к маленькому зарешеченному оконцу, откуда торчала дюймов на шесть последняя секция медной трубы — той самой, которую Кракен тянул сквозь дыру в стене в тот день, когда взялся помочь лорду Келвину с подгонкой и наладкой оборудования.
Для чего именно нужна эта труба, Кракен вряд ли мог сказать, однако в той или иной мере она выполняла в конструкции аппарата роль главного узла. На расстоянии двадцати футов от сарая, на каменном постаменте, с недавнего времени высился черный монолит, гладкий как мрамор. Кракен был поражен, когда прошлым вечером, уже довольно поздно, лорд Келвин на глазах у кучи рабочих и ученых швырнул в эту штуку плотницкий молоток, и тот, к вящему удивлению собравшихся, не долетев до цели, наткнулся на невидимую преграду и, бесшумно от нее отскочив, унесся куда-то в направлении Йорка, мигом скрывшись из виду. Упал молоток в итоге на землю или нет, сказать не мог никто.
Зато они говорили о другом — о том, что смена полюсов, должно быть, осуществляется за счет перенаправления к монолиту собранных в пучок магнитных лучей, вырабатываемых машиной лорда Келвина; монолит же их усиливает, разгоняет, сворачивает в кольцо, а затем выбрасывает в пространство, раскрутив, как детский волчок. Для Кракена вся эта абракадабра была совершенно непостижима, но ведь недаром же лорд Келвин и его коллеги считались гениями по части электричества и механики. Задачи вроде этой для них — детская забава. Что и говорить, у них на плечах и головы совсем другие, чем у обычных людей.
Щурясь, Кракен уставился сквозь тьму на монолит, который казался еще черней на бархатном фоне звездного неба, и вновь поразился непостижимой проницательности великих ученых. Перед ним немыслимая, поистине волшебная машина, которая будет приведена в действие нынче же утром. Как может он, Билл Кракен, человек с умственными способностями ниже среднего, повредить эту чудо-машину? Преисполнившись сомнениями, Билл покачал головой. Да, именно ему поручено дело небывалой важности — всего-навсего материальное спасение рода людского… Но ведь он всего лишь маленький человек, мало что смыслящий в этой жизни. На его долю выпадало всякое: его предавали и подставляли, он пресмыкался в лондонских стоках в компании убийц, но все-таки выжил, полагаясь на свои силы. Вот и теперь ему следует довериться своему низменному чутью. Все равно на большее он не способен.
Затаив дыхание, Кракен прислушался. Ни звука. Только далекое уханье совы долетело до него из сумрака ночи. Он отвязал мехи и потряс ими у уха: внутри перекатывались зерна и кусочки сухого печенья. Вставил горловину мехов в медный раструб и стал яростно качать, прислушиваясь, как съедобный мусор с сухим шуршанием уносится прочь по наклонной трубе. Внутренность мехов уже опустела, а Кракен все продолжал дергать за ручки, отчаянно закачивая корм подальше, в самые недра аппарата, — спешка в таком ответственном деле ни к чему хорошему не приведет.
Наконец, удовлетворенно вздохнув, Кракен вернул мехи на пояс и поднял клетку с мышами. Взбудораженные зверьки шумно суетились — видимо, предвкушали вечерний моцион или каким-то образом учуяли, что стоят на пороге небывалого приключения. Кракен прижал клетку к отверстию трубы и потянул вверх дверцу. Мыши запищали и забегали, бросая по сторонам любопытные взгляды — на ошметки газеты на дне клетки, на розовое ухо соседа… Затем, жадно принюхавшись, грызуны один за другим рванули вниз по трубе, словно овцы — по склону холма, полные решимости добраться до лакомства в виде печенья и зерен.
Со змеями вышло даже проще. Вся дюжина гадов бесшумно выскользнула в трубу, спеша покинуть надоевший мешок и устремляясь вслед за мышами. А не запихать ли в трубу и сам мешок, просто чтобы знать наверняка, что ни грызуны, ни змеи не выберутся оттуда раньше времени? Впрочем, это рискованно: лорд Келвин или кто-то из особо бдительных охранников могут обнаружить «затычку» прежде, чем Кракен ее уберет. А Сент-Ив особо настаивал, что ни в чью голову не должно закрасться подозрение, будто поломка машины — дело рук человеческих. Причина должна выглядеть естественной: мыши и змеи. Пусть думают, что всему виной исконные обитатели сарая, которые-де обосновались в механизме на законных правах. Тогда мысль о причастности Сент-Ива улетучится сама собой.
На исходе намеченного часа Билл Кракен опустил голову на подушку. Впрочем, сон его не был спокойным: той ночью ему снились охотники и жертвы — чешуйчатые охотники и грызуны, которые бойко выскакивали из отверстия трубы и исчезали во тьме, подчистую съев все зерно и не оставив внутри ничего, что могло бы засорить и вывести из строя механизм. Впрочем, что еще оставалось, кроме как довериться Провидению? Неудача, если она все же постигнет Кракена, покажется сущей мелочью по сравнению с теми ужасами, что обрушатся на человечество после успешного запуска машины. Дай Бог сил и здоровья лорду Келвину, философски размышлял Кракен. Он представил себе стареющего лорда, день и ночь работающего над своим двигателем, уверенного в том, что это изобретение — величайший из даров, поднесенных им роду людскому. Разочарование его будет безмерно. Может статься, несчастный все-таки заслуживал право хоть единожды опробовать свою машину? Пусть даже ценою предреченных бед и горестей… Увы, теперь уж ничего не выйдет. Что ни говори, мир сей — средоточие скорби, сотканное из противоречий.
К тому времени, как Сент-Ив и Хасбро добрались до Дувра, ясное апрельское небо потемнело, налетел ветер, и бичуемое дождем Северное море, вздымая валы, ударилось в безудержное буйство. Широко расставив ноги для устойчивости и кутаясь в непромокаемую куртку, Сент-Ив спасался от ливня под козырьком ходившей ходуном палубы парома, шедшего в Остенде[9]. Его трубка дымила как печная труба, а сам он всматривался в размытый мрак небес, щуря глаза под натиском не менее мрачных мыслей, совершенно равнодушный и к холоду, и к дождю, и к ветру. Не связана ли столь внезапная перемена арктической погоды с экспериментами Королевской Академии наук? Уж не поменяли ли они полюса раньше времени, и не этим ли вызван бунт атмосферы? Неужели Кракен потерпел неудачу? Сент-Ив завороженно смотрел, как над его головой то и дело нависает серая гора воды, готовая перевернуть паром, но вдруг, словно одумавшись, опадает, бурля водоворотами, а затем вздымается снова, — и ветер, срывая с ее гребня клочья пены, обращает их в мелкие брызги, секущие лицо.
Его планы, по всей видимости, терпят крах. Дирижабль, на который он возлагал такие большие надежды, неожиданно «вышел из строя». Черт! Судьба самой Земли висит на волоске, а этот проклятый дирижабль никак не запустить. Если так пойдет, к концу недели все поголовно «выйдут из строя». Джек Оулсби остался в Рамсгейте, где кучка идиотов продолжала колдовать над дирижаблем, но пока что впустую. В клубке расчетов возникла, как сказали бы математики, еще одна переменная величина: удастся ли механикам вовремя вернуть его в «строй»? И сумеет ли Джек на пару с пилотом, у которого мозг не больше блошиного, отыскать соратников в арктических пустынях Северной Норвегии? Лучше даже не думать об этом. Всему свое время и всему свой черед, напомнил себе Сент-Ив. Они покинули Джека, пожав ему руку и оставив компас в надежде, что он справится сам, и устремились на юг, намереваясь следовать за Нарбондо по суше.
Где же в таком случае Игнасио Нарбондо? Видимо, он вместе с Харгривзом отплыл из Дувра несколькими часами ранее, — очевидно, под другим именем: билетер так и не нашел его фамилии в списке пассажиров, севших на паром до Остенде. Сент-Ив живо описал его: горб, копна спутанных сальных волос, плащ… Вот только никто так и не вспомнил, чтобы подобный субъект поднимался на борт. Впрочем, если Нарбондо прокрался на паром ранним утром, нет ничего удивительного в том, что его не заметили.
Вполне допустимо, хотя и сомнительно, что Сент-Ив совершил огромную ошибку, дав Нарбондо одурачить их всех — обвести, так сказать, вокруг пальца. Возможно, доктор сейчас направляется, скажем, в Рейкьявик, с присущим ему коварством намереваясь обратить себе на пользу вулканическую деятельность в центральных районах Исландии. Или сидит в удобном кресле в самом центре Лондона и прыскает со смеху в свою шляпу. Что в таком случае остается делать Сент-Иву? Двигаться дальше с упорством стойкого оловянного солдатика? Он вообразил, как, вконец отчаявшись, углубляется в скандинавские леса и умирающим оленем бесцельно кружит там меж редких деревьев.
Но в Остенде дождь неожиданно перестал, ветер унялся, и твердая почва под ногами вернула Сент-Иву уверенность. В холодном помещении Морского вокзала какая-то женщина варила в чугунном котле мидий, помешивая сдобренную луком и кусочками масла стряпню поварешкой. Над котлом вился пар настолько ароматный, что от одного лишь запаха у Сент-Ива голова пошла кругом.
— Мидии и пиво, — сказал он Хасбро, — вот лучшее средство для восстановления сил.
— Несомненно, сэр. Для полноты картины я добавил бы к ним несколько ломтей хлеба.
— Дельное уточнение, — согласился Сент-Ив и, снимая на ходу шляпу, направился к стряпухе, чья внешность сразу же пришлась ему по душе. Женщина была грузная и сутуловатая, в просторном, как шатер, платье; казалось, ни одной комете в звездной выси не под силу поколебать ее. Стряпуха ловко вычерпывала черных, сочащихся соком моллюсков в приспособленную для их хранения корзинку из-под газет, громоздя кучу, которая в самом ближайшем времени могла низвергнуться на пол. Подмигнув Сент-Иву, она извлекла из котла огромную мидию, сунула два больших пальца в приоткрытые створки раковины, резким движением обнажила мякоть моллюска, поддела оранжевую плоть и ловко отправила в рот.
— Многие едят целиком, — заметила она на бойком английском, — а я вот предпочитаю разжевывать. Какой смысл глотать их не жуя? С тем же успехом можно проглотить и жабу.
— Безусловно, — склонил голову Сент-Ив, довольный возможностью хоть немного поболтать о пустяках. — Да и с устрицами та же история. Я терпеть не могу, когда эти создания скользят в глотку как есть, целиком. Жую — и тем самым бросаю вызов сложившейся традиции.
— То-то и оно, — согласилась женщина. — Представьте-ка себе желудок, набитый под завязку подобными тварями, хлюпающими, как корюшка в корыте! — Стряпуха снова пошарила в котле, выудила еще одну мидию, с видимым удовольствием съела ее, а затем вдруг скривилась, быстро сунула два пальца себе в рот и что-то достала. — Жемчуг, — пояснила она, зажав в пальцах крошечный шарик с молочным отливом, размером чуть более булавочной головки. Открыв маленький ящичек в тележке, на которой стоял котел с мидиями, стряпуха бросила жемчужину туда, добавив к сотням или даже тысячам товарок. — Не выношу этот мусор, — хмыкнула она, криво усмехаясь.
Как ни странно, эта болтовня не пошла на пользу аппетиту Сент-Ива. Гора раковин под слоем застывающего масла, дольками чеснока и колечками лука-шалота напомнила ему о некоторых не самых удачных обедах в клубе «Бейсуотер». Он одарил женщину вялой улыбкой и огляделся, спрашивая себя, не стоит ли им с Хасбро влиться в толпу следующих по своим делам пассажиров.
— Один тип сегодня слопал целую мидию прямо в скорлупе, — поведала стряпуха, качая головой. — И как она ему только в горло пролезла? Вот ведь задал же работу своему желудку!
— Прямо в скорлупе? — переспросил Сент-Ив.
— Вот именно. Хрустел ею, точно марципанами. Взял еще одну, пожевал-пожевал, понял, с чем имеет дело, да и выплюнул — вон там, у стены. Остатки еще заметны, хотя почти все склевали птицы — тут их полно. Вон там пятно на камнях, коричневатая такая жижа, видите? Все, что осталось.
Сент-Ив уставился на женщину немигающим взглядом.
— Крупный такой?
— Кто?
— Тот малый, что жевал раковины. Каков он собой: бородатый здоровяк? Выглядит так, словно вот-вот взорвется от ярости?
— Он самый, джентльмены! Ругался на чем свет стоит, но не из-за мидий, а на бедных птичек, когда те слетелись склевать то, что он выплюнул. Там, у стены, до сих пор пятно, видите? Вот уж никогда…
— А горбуна при нем не было?
— Был, — подтвердила женщина, небрежно помешивая поварешкой в котле. — Грязный такой человечек с сальной ухмылкой на роже. Воображает, видать, что весь мир — сплошь забавы. Какая уж там забава, джентльмены. Вы вот уже четверть часа толчетесь здесь, и за все время ни одна живая душа не купила у меня ни моллюска! Вы всех отпугиваете, вот я вам что скажу, и до сих пор не заплатили ни пенни.
Сердито покосившись на Сент-Ива, она вперила хмурый взгляд в Хасбро.
— Когда это было? — спросил Сент-Ив.
— Часа три назад. Или четыре. А может, и все пять. Или меньше.
— Спасибо.
Сент-Ив сунул руку в карман, нащупал там монету, вложил полкроны в протянутую руку женщины и, оставив ее моргать в полном недоумении, вместе с Хасбро бросился через весь вокзал к дальнему выходу. Каждый нес в одной руке дорожную сумку, а в другой — бумажный сверток с мидиями. Улицы снаружи были мокры; рассыпавшиеся тучи, зияя прорехами, мягко фланировали в серых сумерках; ветер почти стих и напоминал о себе лишь нечастыми порывами. Мимо, запахнув лишенное пуговиц пальто, шаркал согбенный человек в широченных брюках, сшитых на бегемота. Сент-Ив протянул ему пакет с мидиями, но этот жест доброго участия был неверно истолкован: человек взглянул на ученого с удивлением и, негодуя, так отпихнул сверток, что тот вместе с содержимым полетел в сточную канаву. Не обронив ни слова, Сент-Ив поспешил дальше, изумляясь непостижимому нраву людей и тому, сколь, в сущности, мала та грань, что отделяет очевидное безумие от благих намерений.
Полчаса спустя они вновь оказались в купейном вагоне поезда, чей маршрут пролегал через Амстердам и Гамбург до самого Йёрринга — датского порта на Северном море, где им предстояло взойти на борт очередного парома, чтобы, углубившись в воды Осло-фьорда, достичь норвежской столицы.
Сент-Ив решительно настроился не спать, намереваясь посмотреть на комету, когда вскоре после полуночи та ненадолго покажется над горизонтом. Однако бессонные ночи и долгие часы, проведенные сначала в обсерватории, а потом и в пути, изрядно его утомили. После вполне сносного ужина в вагоне-ресторане и приличной дозы бренди, выпитой впрок — на случай, если завтра такой возможности не представится, — ученый заснул глубоким сном. И комета, так и не удостоившись его внимания, взошла, хищной птицей зависла ненадолго над плененной Землей и снова скрылась.
В Осло вспыливший Харгривз до бесчувствия избил какого-то человека его же собственной тростью. В Тронхейме, всего за два часа до прибытия экспресса с Сент-Ивом и Хасбро, он совершенно вышел из себя, грозился взорвать тележку зеленщика и со всей силы пинал спицы ее колеса, пока Нарбондо не оттащил приятеля прочь, заверив стражей порядка, что его спутник не в себе и что он везет его и психиатрическую лечебницу в Нарвике.
Сент-Ив сидел, как на иголках: ему не терпелось продолжить преследование, но тут, у кирпичного здания маленькой станции, он угодил в полосу штиля. Ожидая сигнала к отправлению, ученый нетерпеливо смотрел в окно на почти пустой перрон. Минутная задержка представлялась ему вечностью, а каждый тяжкий вздох локомотива, сопровождаемый выбросом белого пара, наводил на мысль о фатальном для всего живого взрыве. Сент-Иву было очевидно, что и Хасбро с трудом выносит вынужденное бездействие: верный помощник сидел на своем месте, сгорбившись и сосредоточившись, словно пытался силой воли привести поезд в движение. Наконец после трех толчков, ознаменовавших попытку тронуться с места, поезд дал длинный гудок и с лязганьем и дребезжанием продолжил свой путь. Сент-Иву оставалось лишь молиться, чтобы машинист внял его просьбе, переведенной кем-то из норвежцев, и сделал незапланированную остановку в безлюдной тундре у подножия вулкана Йарстаад. Но машинист обязан ей внять, раз с такой готовностью принял мешочек с разными сортами кофе в таблетках. Парень наверняка сообразил, что так с ним расплатились за задержку рейса, не так ли?
Снаружи давно сгустилась тьма, а с ее приходом прекратился и последний из коротких, но сильных ливней. Гонимые арктическим ветром рваные облака ошалело неслись по небу, а в прорехах сияли яркие, обильные звезды. Пыхтя и сопя, состав с ленцой одолел крутой подъем, но затем постепенно набрал ход и через каких-то двадцать минут уже резво бежал через гористую местность.
Сент-Ивом вновь понемногу завладели волнение и азарт погони. На это указывали все признаки. Он то и дело извлекал на свет божий свои карманные часы и засовывал обратно, так и не удосужившись взглянуть на них, лишний раз оттягивал и без того ослабленный воротничок, не отрывая взгляда от скалистого пейзажа впереди, словно всякий раз, когда рельсы закладывали дугу, рассчитывал увидеть в полумиле от них цепочку огней в окнах преследуемого ими поезда.
Новый медлительный подъем по крутым склонам предгорий почти довел Сент-Ива до безумия, вселив в его сердце страх, что все их усилия тщетны и что наверху, с этой выигрышной для обзора позиции, они с Хасбро станут свидетелями мощнейшего взрыва, который сдвинет горы, сокрушит скалы и подчистую сметет добрую половину всей Скандинавии. Тем не менее, состав благополучно поднялся выше, и с лишенной деревьев площадки им открылся предстоящий долгий путь, проложенный по кромкам невообразимых пропастей. Локомотив издал резкий свист и окутался облаком выпускаемого пара, готовясь ринуться вниз с оглушительным стуком колес.
Они с грохотом проносились через туннели — звездное небо сменялось вдруг полной чернотой, а затем столь же внезапно возникало вновь, чтобы вскоре опять сгинуть во тьме. Когда поезд в очередной раз вырвался из туннеля в холодную норвежскую ночь, оба — и Сент-Ив, и Хасбро — разом приникли к окну, вглядываясь в небо, и облегченно вздохнули, увидев, как ветер сметает с небесного свода последние клочья туч. Будто по взмаху волшебного жезла, в вышине внезапно раскинулись сполохи северного сияния — невиданное кружево в тончайших оттенках красного, зеленого и синего, подобное полупрозрачному рождественскому украшению, подвешенному среди россыпи звезд.
— Да! — вскричал Сент-Ив, вскакивая на ноги и чуть не падая в тот момент, когда поезд с ревом нырнул в очередной туннель. — Он это сделал! Кракен справился!
— В самом деле, сэр?
— Безусловно! — с воодушевлением ответил Сент-Ив. — Вне всяких сомнений! Северное сияние, мой любезный друг, суть порождение электромагнитного поля Земли. Проще говоря, нет поля — нет и сияния! Если бы машина лорда Келвина заработала, зрелище, которое только что представилось нашим глазам, мы с тобой не увидели бы еще страшно сказать сколько лет. Но вот же оно, перед нами, не так ли? Наш славный старина Билл!
Объятые радостью, они оба вновь устремили взоры в расцвеченную северным сиянием ночь, несясь на всех парах по краю ущелья, куда широким каскадом низвергался со скал один из норвежских водопадов.
Миновал, однако, второй час езды через туннели — и счет времени был потерян; ученым и его слугой овладело подозрение, что их путешествию не будет конца, поскольку их поезд описывает сложные петли по закольцованному маршруту. Похоже было, в этот судьбоносный, эпохальный для планеты момент их опять, и на сей раз основательно, провел все тот же пресловутый Игнасио Нарбондо. Но затем, ценою еще одного титанического усилия, окутавшийся паром локомотив втянул вагоны на очередную лишенную растительности вершину и потащил их на запад, а вдалеке под ними простерлось Норвежское море, озаренное лунным светом, мерцавшим на подернутой зыбью глади фьорда. Извиваясь в скалистых ущельях, справа бурлила горная река, берегом которой они, казалось, следовали целую вечность; поток этот, обегая гору Йарстаад, в конце концов исчезал в ее тени, где каскадом низвергался в бездонную пропасть. Переброшенный над водопадом железнодорожный мост вывел состав на широкую равнину — в тундру, освещенную лунным светом и усеянную угловатыми тенями, которые отбрасывали наклонно стоящие валуны.
Впереди, ярдах в десяти от путей, ясно видимый в лунном свете, лежал какой-то странный и совершенно чуждый для этой местности предмет — пустой чемодан с откинутой крышкой. Чуть дальше, на расстоянии примерно сотни ярдов от первого, на боку лежал второй чемодан, также пустой. Поезд миновал их и лишь потом, взвизгнув тормозами и окутавшись облаком пара, резко встал, вынуждая Сент-Ива внутренне содрогнуться. «Вот оно, незаметное прибытие тайной экспедиции», — подумалось ему. Тем временем Хасбро выбросил на ледяную равнину их дорожные сумки. Путники спрыгнули следом, а состав, вновь быстро набрав скорость, устремился дальше на север, к Хаммерфесту, оставив двоих мужчин на произвол судьбы, общей для них и всего мира.
Сент-Ив бодро зашагал через равнину к склону горы Йарстаад. Тропинка змеилась вдоль обрыва, под которым катился бурный речной поток. В дрожащем от рева воды воздухе висел густой и холодный туман.
— Боюсь, мы чересчур громко объявили о своем появлении! Словно в рупор! — крикнул Сент-Ив через плечо.
— Думаю, шум водопада… — начал было возражать Хасбро, следуя за Сент-Ивом, но конец фразы потонул в грохоте воды. Они торопливо карабкались по крутому склону, стараясь держаться края тропы и не покидать глубокой тени высоких скалистых утесов.
Похлопав себя по карману пальто, Сент-Ив ощутил под слоем толстой ткани непривычную тяжесть револьвера. Он вдруг понял, что ему холодно — холодно до онемения, но не только из-за влажного воздуха Арктики. Сент-Ива потрясло вдруг открытие, что перед ним наяву разыгрывается самый настоящий кошмар, много раз являвшийся ему в снах, и туманная завеса воды, скрывшая водопад, вдруг обернулась моросящим лондонским дождем. Он даже услыхал отдающее эхом цоканье копыт на камнях мостовой и сухие щелчки поспешных, судорожных выстрелов.
Заткнутый за пояс револьвер вызвал у ученого приступ гадливости, словно был ядовитой рептилией, а не обычной вещью из латуни и стали. Сама идея стрелять в живого человека вдруг представилась ему одновременно и чудовищной, и неизбежной. Вся вера Сент-Ива в силы разума и логики потонула в клубке вопиющих противоречий, в бурлении полуосознанных мыслей о мести и спасении — не менее мутных и пугающих, чем пляшущая с ревом вода на дне пропасти.
Позади послышался громкий возглас, что-то громыхнуло — уж не выстрел ли? Получив сильный толчок в спину, Сент-Ив бросился оземь и, подкатившись под валун размером с добрую телегу, залег там, прикрывая голову руками: на тропу совсем рядом с ним обрушился град камней разнообразных размеров, а следом за ними прибыл здоровенный, как колесо телеги, обломок скалы, который подпрыгнул на краю обрыва и обрушился прямиком в туманные глубины разверстой бездны.
Сент-Ив выполз из убежища и с помощью Хасбро, который подхватил его под руку, поднялся на колени и, запрокинув голову, уставился вверх — туда, где тени скал сгущались в неразличимую массу. Там, перепрыгивая с уступа на уступ, спешно поднимался к вершине человек с растрепанными волосами и бородой. Харгривз, кто же еще! Выхватив пистолет, Хасбро примостил локоть на выступ скалы и дважды выстрелил вслед удалявшейся фигуре. Пули щелкнули о камни футах в двадцати от своей цели, и тем не менее произведенный ими эффект оказался поразителен: анархист вмиг превратился в горного барана. С проворством, достойным наиболее ловких представителей упомянутого вида парнокопытных, Харгривз скрылся из виду.
Сент-Ив заставил себя выпрямиться и припал к уходившей ввысь каменной стене, вдоль которой тянулась тропа. Хасбро похлопал его по плечу и жестом указал сначала на себя, а потом на отвесный склон. Сент-Ив кивком обозначил согласие, и тот сразу приступил к подъему, медленно, но уверенно карабкаясь вверх по скале. Вскоре верный помощник исчез за выступами гранита, и у Сент-Ива возникло мимолетное желание повалиться прямо тут на мокрые камни и дождаться его возвращения.
Позволить себе этого он не мог: слишком многое поставлено на кон. К тому же стоило помнить об Элис. Она никак не шла у него из головы. Даже если основным мотивом действий Сент-Ива была сейчас месть, что с того? Конечно, лучше бы его подстегивало что-то другое, какое-нибудь светлое воспоминание. Но для начала сойдет и ненависть.
Он осторожно ступил на тропу и начал подниматься по ней, мрачно представляя, что сталось бы с ним, если бы его утянул за собой камень, минуту назад пролетевший над головой. Под ногами хрустела схваченная льдом грязь, а справа по склону на расстоянии вытянутой руки разверзлась крутая и широкая впадина — своего рода воронка, на дне которой неподвижно застыло черное карстовое озеро. В его зеркальной воде, омываемые сине-красными всполохами северного сияния, таинственно мерцали звезды, являя собой картину неземной красоты, которая напомнила Сент-Иву о чарующем мраке глубокого сна.
Усилием воли он выдернул себя из наваждения и погнал дальше по уходившей все выше, совершающей резкие повороты тропе. Высоко над ним курилось жерло вулканического кратера. Там, на самом краю кратерного кольца, стравливая вниз на канатах механическую камеру, стоял, корча злобные гримасы, Игнасио Нарбондо. Его голова и плечи были окутаны зловонными испарениями, поднимавшимися от кипящей грязи. Рядом, уподобившись безумцу, отплясывал Харгривз: он перескакивал с одной ноги на другую, как человек, босым ступивший на обжигающе горячую мостовую.
Стрелять не было смысла: слишком уж далеко они находились, однако Сент-Ив все же извлек из кармана револьвер — так, на всякий случай. Спокойно, но энергично он запел тихим голосом «Господи, спаси королеву». Ему было все равно что петь — просто нужна была мелодия и стихотворные строки, чтобы очистить голову от всякой шелухи. Нарбондо работал яростно, то и дело оглядываясь через плечо и обшаривая проницательным взглядом горный склон. Сент-Иву ничего не оставалось, как открыто идти вверх по тропе, ведущей к этим двоим. Возможно, он поступает несерьезно, превращая себя в легкую мишень, хотя… Ученый запел было громче, но при мысли, что Харгривз попросту застрелит его, сбился с ритма и спутал слова. Еще несколько секунд прикидывал, не лучше ли вернуться к месту, откуда начал свое восхождение Хасбро, чтобы отправиться по его стопам, — но это значило бы струсить и отступить, чего он позволить себе не мог.
Он взвел курок и пригнувшись пошел вперед. Харгривз стоял вполоборота, копаясь в саквояже: доставал оттуда непонятные механические детали, вертел в руках так и сяк, пытаясь собрать воедино, и при этом сыпал проклятьями так громко, что ветер доносил их до слуха Сент-Ива. С жаром вторя ему, Нарбондо продолжал крутить головой, внимательно осматривая окрестные скалы. Заметив своего неумолимого преследователя, горбун так и впился взглядом в его лицо. Несмотря на разделявшее их расстояние, в лунном свете отлично читались стремительно сменявшие друг друга эмоции Нарбондо: ненависть, страх, одержимость… Злодей застыл, будто увидел на тропе под собой зловещий призрак, сулящий скорую погибель.
Прогремел пистолетный выстрел, чье гулкое эхо заблудилось в далеких скалах. Отброшенный в сторону, Нарбондо выругался и ухватился за плечо. Поднял и опустил руку, как бы проверяя, на месте ли она, а затем оттолкнул Харгривза и, выкрикивая какие-то распоряжения, сам принялся рыться в содержимом саквояжа. Харгривз, на мгновение скрывшись за беспорядочным нагромождением камней, появился вновь с пистолетом в руке и выпалил в Сент-Ива, который едва успел упасть и залечь в укрытие. За первым выстрелом сразу последовал второй. Ученый мельком увидел, как Хасбро прыгнул вверх по гранитному скату и вновь исчез — как раз в тот момент, когда Харгривз развернулся и выпустил в него пулю.
Сент-Ив вскочил и бегом устремился по тропе, с трудом переводя дыхание в разреженном воздухе. Опять прогрохотал пистолетный выстрел; в лицо ему брызнули мелкие гранитные осколки, на мгновение почти ослепив. Он заморгал, сплюнул и, низко пригнувшись, продолжил взбираться по склону, пока не увидел прямо над собой Харгривза: тот неподвижно смотрел вниз и вдруг свалился как подкошенный, но тут же вскочил и дважды нажал на курок; пули просвистели и с визгом ударились о камень рядом с головой Сент-Ива.
Вжавшись в пыль, тот вдохнул запах горячей гранитной крошки. Невесело усмехаясь, отер слезящиеся глаза. Охватившее все существо Сент-Ива острое ощущение опасности унесло прочь все сумбурные сомнения. Он поднялся, намереваясь отвлечь огонь на себя, однако Харгривз переключил свое внимание на Хасбро.
Еще дважды грохнуло. «Обменялись любезностями», — подумал Сент-Ив, привстал и опер руку с револьвером о валун, готовясь вести прицельный огонь. Но чуткий, как все безумцы, Харгривз моментально пустился в бегство, прыгая с камня на камень и спускаясь все ниже по склону. Пока не отличавшийся особой меткостью ученый пытался навести свое оружие на шуструю мишень, последняя затерялась среди скал.
Сент-Ив немедленно вернулся на тропу и зашагал к вершине, отчасти ожидая схлопотать пулю и в то же время надеясь, что Хасбро прикроет его своим огнем. Прозвучали еще два выстрела — примерно с той же стороны, — но ученый, опьяненный жаждой мести, решил не обращать на них внимания и полностью сосредоточился на Нарбондо, который, поглядывая на него, продолжал лихорадочно работать, крича что-то Харгривзу.
Разобрать смысл его указаний мешал рев водопада, который глушил слова прежде, чем они достигали слуха Сент-Ива, — тот бежал вверх по тропе, наставив на горбуна револьвер, хотя даже не потрудился перезарядить оружие после пары последних выстрелов. Правда, отчего-то это мало его беспокоило. Сейчас ему хотелось только одного: схватить Нарбондо за горло. Прошлый раз он потерпел неудачу; на сей раз добьется своего.
Послышался предостерегающий окрик — голос Хасбро. Сент-Ив повернул голову: к нему, цепляясь за камни, подбирался, размахивая пистолетом, Харгривз. Полностью сосредоточившись на избранной жертве, безумец не догадывался, что сам уже стал мишенью, — Хасбро, неподвижностью соперничая со скалами, целился ему в спину.
А Нарбондо, казалось, не было никакого дела до происходящего; оказавшись в шаге от осуществления своей омерзительной мечты, он, похоже, презрел страх смерти. Внезапно горбун что-то заметил и, задрав голову, поглядел вверх, приставив руку козырьком ко лбу, чтобы заслонить глаза от лунного света. Сент-Ив тоже поднял глаза: там, пониже луны, на фоне бледно-голубых перьев северного сияния, плыл в небе темный овал — величественный силуэт идущего на посадку дирижабля.
Сент-Ив стремительно понесся вперед, словно вид воздушного судна вернул ему веру в мир и человечество и напомнил, что он не одинок перед лицом зла, что помимо всего прочего есть и такие вещи, как долг и честь… Послышался сухой щелчок выстрела, и пуля, выпущенная Харгривзом, впилась в плечо Сент-Ива. Тот со стоном рухнул на колени, выпустив из руки револьвер, который, разгоняясь, заскользил вниз по тропе и на повороте рухнул в пропасть. Сент-Иву вновь пришлось искать укрытия за камнями.
И рев водопада перекрыл чей-то истошный вопль. Сент-Ив осторожно высунулся и увидел, что Харгривз уже поднялся к Нарбондо и теперь оба они орут во все горло, осыпая то ли друг друга, то ли разнообразные, живые и неживые, помехи отборными проклятиями; одновременно горбун неистово дергал рычаги механического детонатора. Чуть ниже этой чудной парочки находился Хасбро; он неотвратимо и решительно лез наверх, понимая, впрочем, что время упущено и конец погони — вовсе не тот, что ожидалось — близок. Сент-Ив поднялся на ноги и снова зашагал по тропе, зажимая ладонью кровоточащее плечо и ощущая, как ни удивительно, счастье — рассудочное, холодное, лишенное радости, но все же счастье.
Харгривз поднял пистолет, решив покончить с Хасбро, но выстрела так и не последовало, хотя он вновь и вновь жал на крючок. Отшвырнув оружие, разъяренный анархист подхватил с земли саквояж — Сент-Иву подумалось, что Харгривз намеревается использовать его в качестве исполинской пули, — внезапно развернулся и со всей силы хватил им Нарбондо по горбатой спине, в гневе неся какую-то маловнятную околесицу. Хасбро, оказавшийся всего в двадцати футах от горе-компаньонов, вскинул пистолет и произвел хорошо просчитанный выстрел.
Анархиста развернуло; несколько секунд он с саквояжем в руке шатался на краю кратера, пытаясь сохранить равновесие, но затем сорвался вниз и исчез в жерле вулкана. Нарбондо в последнее мгновение предпринял тщетную попытку выхватить саквояж из простертой руки падающего Харгривза, но промахнулся.
Секунду-две никто не шевелился, замерев будто в ожидании некоего знака свыше, но затем раздался оглушительный взрыв, сотрясший весь горный склон: опасное содержимое саквояжа сдетонировало под действием лавы, кипящей в недрах Йарстаада. Все трое попадали на землю, а грохочущее эхо, отдаваясь в скалах, быстро покатилось в сторону равнины, сменяясь едва слышным рокотом далеких оползней.
Хасбро мгновенно вскочил на ноги и двинулся к кратеру, держа под прицелом Нарбондо, который побитой собакой застыл на краю, понуро опустив голову, с видом человека, потерпевшего фиаско буквально в шаге от долгожданного успеха. Постояв так немного, горбун медленно поднял руки, признавая свое поражение, а затем, даже не бросив за спину хотя бы мимолетного взгляда, сорвался с места и, набирая скорость, помчался вниз по узкой тропе, навстречу оторопевшему от неожиданности Сент-Иву. Хасбро, тоже пребывая в растерянности, водил туда-сюда дулом пистолета.
— Стреляй! — крикнул Сент-Ив, но об этом не могло быть и речи, пока он сам находится на линии огня. Отсюда следовало немедленно убираться. И ученый, преследуемый охваченным жаждой спасения Нарбондо, который с перекошенным от ужаса лицом огромными пружинистыми скачками несся вниз, заковылял туда, где тропа делала поворот. Смутная идея задержать преступного доктора растаяла без следа, когда, оглянувшись, Сент-Ив с содроганием понял, что через пару минут Нарбондо врежется в него и сметет, словно лишившийся управления локомотив на всех парах — ручную дрезину. И ученый из последних сил потрусил вперед.
Тропа сделалась шире и резко ушла в сторону от края обрыва — Сент-Ив снова увидел внизу усеянное звездами неподвижное в лунном свете карстовое озеро. У него было лишь несколько секунд, чтобы оценить ситуацию: набранная горбуном скорость не оставляла тому ни единого шанса на спасение.
Нарбондо сорвется в бездну. «Скатертью дорожка!» — подумал Сент-Ив. Но затем почти инстинктивно вжался в узкую расселину и, когда Нарбондо проносился мимо, вытянул руку, надеясь если не удержать, так хотя бы притормозить беглеца. Но этот рациональный план потерпел крах: от столкновения Сент-Ив полетел на камни, а сам разогнавшийся горбун, потеряв равновесие, неуклюже попытался остановиться, но запнулся и с истошным воплем полетел в пропасть, будто выпущенный из катапульты снаряд. Он проутюжил крутой склон, кувыркаясь, как цирковой акробат, и в сопровождении целой лавины мелких камней плюхнулся в черные воды озера. Отражение луны и звезд заколебалось, задрожало и рассыпалось на тысячи лунных зайчиков, запрыгавших на вызванных падением волнах.
Когда Хасбро добрался до Сент-Ива, замершего у места падения Нарбондо, рябь на поверхности озера улеглась, и оно вновь обрело безмятежный вид.
— Все кончено, — отрешенно выдохнул Сент-Ив.
— Но он ведь всплывет, сэр?
— Вовсе не обязательно, — ответил ученый. — При падении из него, вероятно, вышибло весь воздух. Скорее всего, Нарбондо погиб при первом же ударе о скалу и будет теперь лежать на дне, пока не раздуется от газов, скопившихся в процессе разложения. А ледяная вода, боюсь, существенно замедлит этот процесс, так что всплывет он не скоро. Не исключено, что никогда. Можем немного подождать, просто чтобы удостовериться. Хотя, надо сказать, я в своей жизни и так слишком много ждал.
Хасбро хранил молчание.
— В самом конце я думал, что еще сумею его спасти, — добавил Сент-Ив.
— Весьма сомнительно, сэр. Даже если так, потом я с радостью пристрелил бы его. К чему спасать кого-то ради виселицы? Ему больше не позволили бы улизнуть из Ньюгейта.
— Мне хотелось схватить его за руку, удержать. Но, похоже, именно мои действия привели к тому, что Нарбондо покоится на дне озера.
— Акт милосердия, как по мне.
Сент-Ив взглянул на Хасбро. В глазах его плескалась усталость.
— Не уверен, что хоть что-то понимаю, — признался он. — Но так или иначе, с этим покончено. Во всяком случае, с этой частью программы.
С этими словами Сент-Ив кивнул в сторону горизонта, где сияла огромная дуга белого пламени. Вдвоем они наблюдали, как огненный шар кометы, жуткий и величественный, взбирался все выше, захватывая небо и словно готовясь поглотить крошечную Землю.
Хасбро кивнул.
— Не позаимствовать ли нам их оборудование, сэр?
— Да, оно нам еще пригодится, — подтвердил Сент-Ив. — И, по всей видимости, довольно скоро. Нам предстоит долгое и утомительное путешествие, прежде чем мы увидим перуанские горы.
Он глубоко вздохнул. Раненое плечо неожиданно разболелось. Повернувшись, чтобы в последний раз взглянуть на карстовое озеро, ставшее для Нарбондо ледяной могилой, он окинул мысленным взором всю историю их давнего противоборства. Вечно играя вторую скрипку, он всякий раз фальшивил; будучи застигнут врасплох, действовал сумбурно и необдуманно. Они с Нарбондо словно исполняли неуклюжий танец в представлении, поставленном в спешке своевольной Высшей силой, которая твердо вознамерилась преподать ученому урок по части растерянности и раскаяния, а также показать, чего на самом деле стоят даже тщательно продуманные людские планы.
Хасбро стоял молча, терпеливо дожидаясь, видимо, когда же Сент-Ив придет в себя и начнет действовать. Но пауза длилась и длилась, и верный помощник ученого с легким укоризненным вздохом принялся подниматься к кратеру за аппаратом Нарбондо. А оставшийся в одиночестве Сент-Ив спустя какое-то вполне ограниченное время — его хватило ровно на то, чтобы осела пыль, поднятая башмаками прилетевших на дирижабле и высадившихся в окрестностях кратера людей, — с искренней радостью поприветствовал Джека Оулсби.
Билл Кракен стоял, облокотись о парапет моста Ватерлоо, и добродушно улыбался водам Темзы. Четыре пинты эля «Басс» раздували огонь доброго настроения, полыхавший у него внутри. Сплошная радость: завтра его ждет возвращение соратников и друзей, сегодня — появление на небе удаляющейся кометы. Было около полуночи, когда Билл закончил читать последний абзац своего изрядно потрепанного экземпляра книги Эшблесса «Сведения об открытиях лондонских ученых», радуясь тому обстоятельству, что, хотя Королевская академия никогда открыто не признавала гений его благодетеля, Эшблесс, однако, не покривил душой и посвятил добрую половину своего труда рассказу о достижениях, успехах и приключениях Сент-Ива.
Кракен закрыл книжку и сунул ее в карман. Эпопея с машиной лорда Келвина весьма удачно разрешилась три дня тому назад, хоть и несколько неожиданным образом. Дождь из мышей и змей, пролившийся над Лидсом подобно одной из казней египетских, немало озадачил население, начиная с самого лорда Келвина, который отказывался в него верить, и кончая обывателями, строившими по этому поводу самые безумные догадки. Не отставали и газеты: буквально все репортеры, исключая разве что Бизера, бросились потрошить этот неординарный случай, но Королевская Академия наук быстро прикрыла источник слухов — замяла дело и как-то в ночи спрятала застопорившуюся машину неведомо куда, чтобы демонтировать втайне от всех.
«Бедный лорд Келвин», — думал Кракен, качая головой. Необычное зрелище взлетающих ввысь грызунов и пресмыкающихся произвело на него жуткое впечатление и расстроило, вероятно, даже больше, чем поломка самого агрегата. А комья навоза, наглухо забившие трубу перед самым взрывом!.. Кракен хохотнул. Но успех затеянного предприятия не слишком радовал достойного соратника Сент-Ива; его больше мучили вопросы философского порядка. Лорд Келвин, чье изобретение потерпело фиаско, наверняка потеряет теперь сон, ломая голову над ошибкой, допущенной при сборке машины. А бессловесные твари, которых Кракен использовал, выводя уникальный аппарат из строя, — оправдана ли подобная жертва, пусть даже ради спасения человечества? Кракен не был уверен, что поступил правильно. С другой стороны, мысль о мутантах, в которых превратились бы нынешние люди, сработай машина как следует, была ему еще меньше по душе.
«Ох уж эти ученые, — думал Кракен, — одному Богу ведомо, над какими новыми фокусами они теперь колдуют. То носятся с каким-то моторчиком, словно выводок проказливых чертей, а то мечтают вывернуть старушку Землю наизнанку, точно пару штанов, причем один тычет в брючину кронциркулем, а другой набивает карманы цифирью да порохом…» А на горизонте, как по волшебству поднимаясь все выше, уже восходит комета, и звезды вокруг нее расступаются, словно меркнущие на рассвете фонари.
Кракен помахал небу шляпой, нахлобучил ее на лоб и пустился в путь. Он быстро миновал Вестминстерский причал и здание Парламента, взобрался на козлы поджидавшего в сторонке конного экипажа и еще раз бросил взгляд через плечо на восходящую комету. Затем взял в руки вожжи, слегка натянул их, а потом наклонился и нежно похлопал лошадь по крупу. «Успех, — думал он, легким галопом направляясь в сторону Чингфорда, — понятие весьма и весьма относительное».