Машина лорда Келвина

СЕВЕРНОЕ МОРЕ

В резиновых трубках с присвистом шипел воздух — так, тяжело, с усилием сокращая металлические легкие, мог бы дышать человекоподобный агрегат. Ноздри щекотали резкие запахи машинного масла и нагретого металла, дополненные нотками аромата распаренного аквариума: морская вода медленно просачивалась внутрь через проклепанные сочленения и каучуковые затворы. За стеклами иллюминаторов притаилось море — молчаливое, холодное, сумрачное, — и Сент-Ив тщетно боролся с назойливой мыслью, что оказался заточен в железной гробнице.

Одна из шарнирных «рук» глухо билась о латунный корпус батискафа: эхо, прилетевшее из далекого, чужого мира. Вибрация его волн отдавалась в зубах Сент-Ива. Отерев со лба холодный пот, он сосредоточился на нелегкой задаче: достать машину лорда Келвина с глубины в сорок футов — с песчаного дна, усеянного железным ломом и прочим мусором. Рядом с машиной покоились остовы трех кораблей; один начисто разорван взрывом динамитной бомбы, которую полгода тому назад Сент-Ив бросил ему в трюм.

Дернув торчащий из пола рычаг, Сент-Ив услышал и прочувствовал, как из основания батискафа с металлическим стоном выдвинулась пара складных ног. Сферический аппарат стронулся с места и, дюйм за дюймом преодолевая сопротивление, с трудом зашагал по морскому дну. Тонкий песок, взметнувшийся вверх и закрученный водоворотами, повис перед иллюминаторами непроницаемой пеленой, так что на минуту Сент-Ив перестал что-либо видеть. Он прикрыл глаза, сдавил виски пальцами и вновь услышал свист воздуха в трубках и шум пульсирующей в голове крови. Сен-Ив ощущал колоссальное давление, которое было полностью воображаемым и в то же время совершенно реальным — явный признак подступающей паники. Чтобы совладать с ней, он задышал часто и неглубоко. Песчаная мгла за иллюминаторами понемногу осела, и прямо перед Сент-Ивом возникла стайка лучеперых рыб; те изумленно таращились на него круглыми глазами, с видимым интересом изучая акванавта за стеклом, являвшего собой живое свидетельство человеческого безрассудства…

— Кончайте! — рявкнул Сент-Ив. Голос звоном отразился от латунных стен, а сам он уставился вперед, пытаясь накинуть петлю на конце троса вокруг машины.

— Прошу прощения, сэр? — донесся из переговорной трубы невозмутимый голос Хасбро.

— Ничего. Подобрался вплотную.

— Вероятно, мне тоже следует попробовать, сэр?

— Не стоит, право. Я уже заканчиваю.

— Очень хорошо, — с сомнением отозвался Хасбро.

Он упустил трос — тот сорвался с дальней стенки машины и медленно осел рядом с ее медным корпусом, беспомощно скользя по морскому дну. Ошибка. Придется все начинать сначала. Сент-Ив закрыл глаза и посидел так несколько минут, раздумывая, не погрузиться ли в объятия сна. Эта мысль так его напугала, что он вздрогнул, выпрямился и огляделся вокруг, уделяя пристальное внимание показаниям циферблатов и датчиков, положению рычагов и ручек управления. Рассудку срочно требовался надежный якорь: нечто основательное и солидное… отвлеченное, но простое и уютное.

Внезапно он подумал о еде — о картофельной запеканке и бутылке пива. Сделав над собой усилие, Сент-Ив принялся вспоминать рецепт, проговаривая его про себя (только бы не начать бубнить, иначе Хасбро живо вытащит его наружу). Сент-Ив ясно представил себе готовую запеканку, только из печи: картофельное пюре, перемешанное со взбитыми сливками и сливочным маслом, залитое сверху расплавленным деревенским сыром… Мысленно наполнил пивом бокал, наблюдая, как быстрорастущая пена свешивается через край и течет по стенкам… Удерживая в голове этот образ, он начал выверенными движениями подтягивать к себе упавший канат, пока наконец не перехватил петлю. Затем медленно занес ее над машиной механической рукой, тщательно примерился и отпустил. На этот раз петля попала куда надо, захлестнув выступающую часть металлического корпуса.

— Запеканка! — фыркнул он.

— Прошу прощения, сэр?

— Здесь… болтанка… — выдавил Сент-Ив и запоздало сообразил, что этот вариант звучит даже бредовее прежнего. Впрочем, ерунда: он почти справился! К нему возвращалось отчаяние, подстегиваемое страхом замкнутого пространства. Стараясь не отвлекаться, он перехватил трос зажимами и начал осторожно выбирать его, затягивая петлю. Если не отвлекаться на глупости, уже минут через десять он окажется на поверхности. Или через пять.

— Вытаскивайте, — теперь уже по-капитански громко распорядился Сент-Ив.

Через несколько секунд батискаф тряхнуло и тот, чуть накренившись, бесшумно оторвался от морского дна и легкими толчками заскользил ввысь, к поверхности. Рядом поднималась стайка лучеперых рыб, которые с азартом тыкались в стекла иллюминаторов. Так они выказывают дружелюбие, — понял вдруг Сент-Ив. Боже, благослови рыб, готовых поддержать человека! Вода за стеклами посветлела, и тягостное чувство заточения понемногу рассеялось. Он глубоко вздохнул, с удовлетворением наблюдая, как всплывают, мельтеша, пузырьки воздуха, а последние рыбы уносятся прочь, торопясь вернуться домой, в глубину. Неожиданно за иллюминатором вскипела поверхность серого моря, и извлеченный на поверхность шар батискафа под плеск воды, стекающей с его округлых стенок, окутался клочьями тумана, пронизанного лучами утреннего солнца. Вслед за этим послышалась череда глухих ударов — железные ноги глубоководного аппарата утвердились на палубе баржи. Сент-Ив откинул крышку люка и выбрался наружу.

Не теряя времени, они вдвоем с Хасбро передвинули висящий на лебедке мокрый шар в сторону, освобождая на палубе место для машины лорда Келвина, отцепили его от поворотного крана, уложили на корме и, надежно закрепив стропами, прикрыли сверху промасленной парусиной. Потом пришел черед опасной находки — с помощью трудяги-крана пресловутая машина была извлечена из воды и установлена на палубе; затем Сент-Ив и его верный помощник спрятали ее под несколькими слоями все той же парусины. Работать им приходилось с лихорадочной быстротой, поскольку таявший под лучами солнца туман становился все более ненадежной защитой от чужих, весьма приметливых глаз.

Двадцать минут спустя паровой траулер под управлением человека, известного Сент-Иву, как дядюшка Ботли, устремился на север. Вскоре они отошли достаточно далеко от места мнимого лова и теперь уже могли, пожалуй, разыгрывать полную невинность: мол, рыбкой промышляем… а в чем, собственно, дело? Все это время профессор провел на палубе.

Полгода минуло с той поры, как корабли Королевской Академии наук рыскали где-то поблизости. Официально дело о машине лорда Келвина было давно закрыто, так что Сент-Ив мог чувствовать себя в относительной безопасности, и все же ему не давала покоя мысль, что рано или поздно его выследят, что он не продумал или упустил из виду какие-то важные вещи и что план спасения Элис пойдет прахом, если он не будет настороже дни и ночи напролет. А воображение создавало все новые и новые комбинации страхов, словно раскладывало некий ужасающий пасьянс. Так или иначе, Сент-Ив провел на палубе еще час — туман за это время полностью растаял. Открывшийся горизонт был совершенно чист — ни одного судна в пределах видимости.

Валясь с ног от усталости, Сент-Ив спустился в каюту и упал на койку. Траулер на всех парах мчался в Гримсби, чтобы оттуда по реке Хамбер добраться до Гуля. Через три дня Сент-Ив будет дома, в Харрогейте. Там, собственно, и начнется настоящая работа. Но нужно любой ценой сохранить секретность. От секретности теперь зависит очень многое… Что именно? Его жизнь, например, — причем в буквальном смысле. И жизнь Элис. Из Гуля в Харрогейт они повезут машину сушей, предварительно замаскировав под сельскохозяйственную технику. И надежно окутав парусиной. Никому, абсолютно никому не следует доверять. Даже самый неотесанный с виду мужлан может оказаться осведомителем Королевской Академии.

Добравшись до Харрогейта, они дождутся наступления ночи, а затем вышлют вперед Кракена — разведать дорогу. Самый опасный участок — в виду особняка: если Академия ведет слежку за Сент-Ивом, именно здесь прячутся ее агенты, готовые предъявить свои права на машину. Эти ребята, должно быть, отчаянные. А если отчаянные, то насколько? Вернее сказать, что Сент-Ив сможет им противопоставить?

Он знал, что Парсонс, если только ему известно, что машина лорда Келвина не обратилась в кусок бесполезного хлама, не остановится ни перед чем, чтобы заполучить это устройство. В тысячный раз Сент-Ив прикинул в уме такую возможность и, как обычно, утонул в сомнениях. Парсонс — дряхлая развалина, шифр без ключа. Да, он ловко провел Сент-Ива там, на побережье, в городишке Стерн-Бей, поэтому единственный козырь — сама машина. Парсонс не подозревал, что Сент-Ив захочет ее уничтожить, и уж тем более не в состоянии предположить, что это была лишь имитация разрушения уникального агрегата. Возможно, чтобы окончательно запутать Академию, стоит еще раз сделать вид, что машина уничтожена? В принципе, до конца дней своих Сент-Ив мог бы разыгрывать этот спектакль: машина взорвана, машина восстановлена, машина взорвана… Еще вариант: перегрузить ее на другое судно, а траулер дядюшки Ботли пустить ко дну — пусть Парсонс считает, что машина все еще на нем. Конечно, пока секретарь Академии не знает, что плод трудов лорда Келвина находится на борту траулера, и потому нужно послать ему весточку. Тогда они могли бы сделать вид, будто корабль затоплен, а машину не трогать и лишь прикинуться, что…

Сент-Ив ворочался на койке, в голову лезла всякая чушь. В конце концов на помощь пришло море: оно убаюкало, успокоило разгоряченные мысли. Мерно плескались волны, слабо бившие о борт судна, поскрипывали снасти. Эти звуки вплелись в сон и стали его частью — шумом запряженной кареты, которую гонят что было сил по темной, грязной улице…

Три года назад. Он один этой дождливой ночью на площади Сэвен-Дайлз. Сперва ему показалось, что друзья где-то рядом, но вокруг ни души — только мрак и шум дождя. Он вглядывается пристальнее: впереди что-то есть. Витрина лавки. В ней он видит себя, испуганного и беспомощного, а за спиной — улицу, заливаемую дождем. Но вот пелена раздвигается, как занавес перед погруженной во тьму театральной сценой, и на пыльном стекле витрины проступает картина: лежащий в грязи перевернутый кабриолет, одно из колес которого крутится и крутится без остановки над обращенным к небу лицом мертвой женщины…

Сент-Ив рывком уселся на койке, пытаясь восстановить дыхание. «Запеканка!» — громко сказал он вслух. Если кто и услышит, черт с ним! Что эти люди знают? Только то, что он сам по себе, везде и всегда. Одиночка. В итоге все опять свелось именно к этому, и ничьей вины здесь нет; так уж устроен мир.

Сент-Ив снова улегся, ощущая, как судно с трудом взбирается на волну. Изгнал из мыслей все, что не имело отношения к картофельной запеканке, к ароматам тимьяна, розмарина и шалфея, распространяемым кипящим на огне говяжьим бульоном, к огороду, который разбила Элис и который зарос теперь сорняками. До их встречи он был равнодушен к пище и не уделял ей особого внимания, пока Элис не привила ему вкус к хорошей еде. В память об Элис он целый месяц ухаживал за ее огородом. Но хранить эту память было куда сложнее, чем бежать куда глаза глядят. Вот он и сбежал. А в огороде теперь обосновались кроты — целую деревеньку себе прорыли…

Сент-Ив опять незаметно соскользнул в сон: теперь он стоит у окна гостиной и наблюдает за выходками кротов. Один — вылитый старик Парсонс — притворяясь, будто занят своими кротовьими делами, поверх очков украдкой следит за Сент-Ивом. А из прибрежного ивняка в дальнем конце луга, где течет река Нидд, тряся бородой, к особняку широкими шагами движется лорд Келвин собственной персоной. Он решителен и неукротим, но твердая его поступь не приближает идущего к цели, — так бывает во снах. Лорд явно не в духе, да и сама цель визита явно не относится к досужей болтовне о теории упругости или о строении материи. В руке у лорда Келвина трость, и на ходу он нетерпеливо стучит ею по открытой ладони.

Готовый сдаться на милость гостя, Сент-Ив выходит ему навстречу и в саду едва не спотыкается о крота, похожего на Парсонса. Под ногами трещат сорняки. День мрачен и тосклив, и, кажется, весь мир пришел в упадок и запустение. Встреча не предвещает ничего хорошего. Хотя лорда Келвина нельзя назвать крупным мужчиной, да и с годами он изрядно усох, глаза его все же смотрят сурово и решительно, словно хотят сказать с чисто шотландским выговором: «Вы разнесли вдребезги мою машину. За это я сделаю из вас отбивную!»

Но вместо этого лорд произносит:

— Я двадцать с лишним лет возился над своим аппаратом, юноша. И слишком стар, чтобы начинать сызнова. — Его лицо исполнено горечи утраты.

Сент-Ив кивает. Однажды, возможно, он восполнит лорду потерю. Но обещать этого теперь не в состоянии.

— Мне искренне жаль… — начинает он.

— Вы даже не представляете, что это такое, любезный! — восклицает лорд Келвин и потрясает в воздухе тростью, успевшей превратиться в отрезок экранированного медью провода.

Напротив, Сент-Ив прекрасно осознавал, еще с того дня, когда переступил порог оборудованного под мастерскую амбара с твердым намерением вывести машину из строя, чем она была. Сент-Ив принимает провод из рук старика, но роняет его, и тот падает, скрутившись, у его ног.

— Мы могли бы куда-нибудь забраться, — задумчиво говорит старик. — Только мы. Вдвоем. Путешествовали бы во времени…

Считая машину разрушенной, лорд говорит о ней прямо и открыто. Нет больше смысла что-то скрывать, и от прямоты этой беседы обоим ученым делается легче. Сент-Ив дает старику выговориться, попеременно то печалясь, то радуясь: вообразить только, путешествие вдвоем, плечом к плечу, — назад, в эпоху древних ящеров, или же вперед, в тот день, когда люди будут парить среди звезд. Обойденный вниманием научного сообщества, Сент-Ив слишком долго трудился в безвестности, все это время делая вид, что глубоко презирает Академию, а на самом деле неустанно стуча в ее двери, упрашивая впустить. Такова горькая истина, разве нет? Наконец-то перед ним стоит лорд Келвин, самый выдающийся ученый из этой уважаемой организации, и они ведут дружескую беседу, как коллеги и старые приятели.

Старик кивает, и его голова тотчас превращается в квадрантный электрометр. В руке у лорда возникает морской компас собственной конструкции: стрелка с какой-то неколебимой, завораживающей настойчивостью указывает на восток.

— Я знаю, что… чем она была, — покаянно произносит Сент-Ив. — Я хотел воплотить с помощью машины собственные идеи, а не ваши, и пожертвовал интересами науки ради личной цели.

Ситуация взывает к предельной откровенности.

— Ну, любезный, с таким отношением к делу вам никогда не стать пэром.

Сент-Ив вдруг замечает, что крот с лицом Парсонса, косясь на него маленькими глазками, разворачивается и с чемоданом в лапе опрометью устремляется прочь через весь луг. Лорд Келвин опускает взгляд на свои карманные часы, болтающиеся на конце длинного трансатлантического кабеля, и глубокомысленно произносит:

— Если поднажмет, то успеет на лондонский поезд, отходящий в половине третьего. Думаю, справится.

Он показывает Сент-Иву часы. Их циферблат огромен, он почти с небо величиной и искажает собою ландшафт, подобно круглому аквариуму. Сент-Ив щурится, пытаясь хоть что-то разобрать за стрелками, которые с громким тиканьем описывают круги. Сквозь дождливую ночную мглу там движется темная фигура: это сам Сент-Ив, он бредет по залитой водой дороге, едва переставляя ноги. Вода, подобно зыбучим пескам, уже затянула его по щиколотки. А в голове снова и снова перекатывается терновый клубок сожалений: ах, если бы только корабли не затонули; ах, если бы он успел на поезд; ах, если бы не та авария на Северной дороге; ах, если бы он вырвался из мертвой хватки этой чертовой реки… Он отирает с лица капли дождя. Прямо перед ним, крадучись, идет по улице Игнасио Нарбондо с дымящимся пистолетом в руке. На его лице застыло выражение безумного торжества…

Сент-Ив сложился вдвое, как перед прыжком, — и проснулся. Воздух в каюте был холоден и влажен, как в батискафе на дне моря. Но тут до Сент-Ива донеслись восклицание и веселый смешок дядюшки Ботли, — этот голос, и в особенности смех, показался Сент-Иву той чудесной, прочной гранью живого мира, за которую он мог бы ухватиться: вроде мысли о картофельной запеканке.

Сент-Ив присмотрелся к отражению в висящем на стене зеркале. При виде худого, изможденного, желтушного лица им завладел беспричинный страх: Сент-Ив внезапно понял, что постарел. Таким ему запомнилось лицо отца. «Нами правят время и случай»[18], — пробормотал он и вышел на палубу, в объятия вечерних сумерек. Мимо по правому борту скользили огни Гримсби, а воды Хамбера бесшумно изливались в Северное море и растворялись в нем без следа.

ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ СОБАКИ

Стоял хмурый, промозглый день; однообразно серые небеса давно обещали пролиться дождем, но тот все никак не начинался. Сент-Ив сидел в своем рабочем кабинете. Почти полгода он без устали трудился над машиной, и успех уже маячил на горизонте, подобно величаво плывущему к пристани кораблю. Спал он урывками, пищу проглатывал быстро, не замечая вкуса, а то и вообще отказывался есть. Первое время вокруг суетились друзья, преисполненные заботы и внимания, но безучастный к их усилиям Сент-Ив продолжал гнуть свою линию, неумолимый, как мельничное колесо. Впрочем, Джек с Дороти были сейчас на континенте, а Билл Кракен отправился на север навестить престарелую мать. Очень может статься, Сент-Иву уже не суждено увидеться с ними вновь, но эта мысль не казалась удручающей: он с ней свыкся.

Над захламленным рабочим столом лениво кружила муха, и Сент-Ив сбил ее на пол метким ударом первой попавшей под руку книги. Муха поползла прочь, переваливаясь с боку на бок, как пьяная, — и в порыве раскаяния Сент-Ив подсунул под нее лист бумаги, поднял и отнес к раздвижному окну, где стряхнул оглушенное насекомое в кусты.

— Ступай себе с миром, — оптимистично напутствовал он муху, которая продолжала бесцельно жужжать где-то внизу, среди листьев и веток.

Сент-Ив постоял у окна, вдыхая полной грудью сырой воздух и глядя через луг на силосную башню, — обветшавшая и одинокая, она гордо высилась там, до краев полнясь плодами его вдохновенных стараний. Она казалась ему жалкой копией Вавилонской башни. Внутри находилась машина лорда Келвина, стоявшая по соседству с батискафом Хиггинса. Сент-Ив снял с нее корпус и почти полностью разобрал его, под покровом ночи вынеся и закопав наиболее узнаваемые компоненты. С тем, что осталось, он почти разобрался; оставалось лишь лестью выманить у благородного лорда Келвина некоторые нюансы, и это нужно было сделать сегодня, ибо завтра утром тот уезжал в Глазго.

Сент-Ив не спал двое суток. Сон ему заменяли мечты и грезы. У него еще будет время отоспаться. Или же не будет вовсе ничего. Под влиянием момента Сент-Ив не стал задвигать оконную створку, тем самым сообщая остальным насекомым об отсутствии у него недобрых намерений, пятясь, вернулся к столу и, тяжело опустившись в кресло, поерзал, устраиваясь поудобнее. На глаза ему упала прядь волос, застив обзор. Кончиком указательного пальца он отбросил ее назад, затем сунул палец в рот и принялся грызть отросший ноготь и отхватил вместе с ним заусеницу. «Ч-черт!» — выдохнул он, тряся рукой, но почти сразу забыл о своей оплошности и еще долго сидел, тупо глядя в пространство и ни о чем не думая.

Придя наконец в себя, Сент-Ив оглядел рабочий стол. Чего здесь только не было! Вперемешку здесь были свалены проволочные катушки и жгуты, миниатюрные калибромеры и вырванные книжные страницы, многие из которых в качестве закладок были всунуты в другие книги. С ними соседствовала целая армия крошечных жестяных игрушек — заводных поделок Уильяма Кибла. Половина из них полностью проржавела; эти игрушки пали жертвой эксперимента, проведенного три недели тому назад. Сент-Ив разглядывал их с подозрением, тщась вспомнить, что именно намеревался доказать, обрызгав их соляным раствором, а потом оставив на крыше.

Он проснулся тогда среди ночи с мыслью изменить подход к работе и опробовать другой материал, целый час провозился с игрушками, а потом бросил их на крыше и, до предела измотанный, отправился в кровать. К утру Сент-Ив напрочь о них забыл и заметил лишь несколько дней спустя, бродя по лугу, — они все так же лежали на кровле. Он знал, конечно, что сам оставил их там, и был совершенно уверен, что проделал это с конкретной и очень важной целью, но вспомнить, с какой именно, не мог, как ни старался.

Такое положение дел изрядно беспокоило Сент-Ива: периоды полной ясности сознания сменялись кратковременными вспышками ярости или приступами энтузиазма касаемо какой-нибудь идеи, которую иначе, как абсурдом, не назовешь. В унылой задумчивости Сент-Ив ткнул пальцем заводную утку на столе; та подпрыгнула и, сделав несколько шагов, завалилась набок. Были здесь и керамические фигурки, затесавшиеся среди пивных кружек в виде головы толстяка Тоби, и стеклянные безделицы, частично принадлежавшие Элис. Смятые бумажные листы вперемешку со сломанными перьями, крошками графита и огрызками ластика. И все это — в лужице давно пролитых и высохших чернил, которые основательно въелись в мореный дуб крышки стола, навсегда окрасив ее насыщенным фиолетовым оттенком.

Следуя некому порыву души, Сент-Ив одним движением руки расчистил полстола, смахнув на пол книги, бумажки и жестяные игрушки. Затем осторожно разместил в ряд стеклянные и керамические фигурки, поставив голубую собачонку рядом с Шалтаем-Болтаем в старинном плоеном воротнике. За ними он пристроил танцующую балерину, а на переднем плане — маленькую стеклянную туфельку, наполненную сахарным песком. Затем откинулся в кресле и принялся изучать этот пестрый набор. Что-то здесь не совсем устраивало Сент-Ива, чего-то ему недоставало. Пропорциональности, что ли? Он немного сдвинул носок стеклянной туфельки. Лучше, но все равно не то… Развернул Шалтая-Болтая лицом к балерине, а собачонку выдвинул вперед, чтобы та уперлась мордочкой в туфельку.

Вот оно! Наконец-то во внешне простой композиции проявился смысл, — стоило только переставить отдельные компоненты. Но вся эта маленькая коллекция о чем-то напомнила Сент-Иву, вот только о чем? Об упорядоченности домашней жизни? О покое? Он улыбнулся и потряс головой, томясь по чему-то забытому, потерянному в глубинах памяти. Внезапно ощущение чего-то до боли знакомого, родного, но основательно забытого, рассеялось. Сладостная тоска — то ли по несбывшемуся, то ли по чему-то из прошлого — обернулась химерой, абстракцией. Ее уже не вернуть. Возможно, если не прикладывать столько усилий, радость и умиротворение вернутся…

Хмурясь, Сент-Ив вернулся к окну и запустил пальцы в волосы. У куста, куда он бросил муху, была обломана ветка, словно кто-то неосторожно наступил на нее. Секунду он озадаченно смотрел на куст. Что за черт! Ведь еще полчаса назад никакой сломанной ветки здесь не было…

Его охватила паника; Сент-Ив перешагнул через низкий подоконник и, оказавшись снаружи, сверху донизу осмотрел стену. «Вот опять!» — сказал он самому себе, хотя никого не было видно.

Сорвавшись с места, он добежал до угла особняка и выглянул, стремясь настичь неизвестного соглядатая. Никого! Огляделся по сторонам, затем помчался к каретному сараю и обежал его кругом. Дверь оказалась заперта; пытаться проникнуть внутрь он не стал, а вместо этого устремился через луг к силосной башне. Эх, надо было крикнуть Хасбро или, по крайней мере, захватить какое-то оружие.

Двери башни запирались на двойной замок. Они хорошо просматривались из дома — и из кабинета, и из спальни Сент-Ива выше этажом. Покои Хасбро тоже выходили окнами на луг, к тому же башню было видно и из окна кухни, где хозяйничала миссис Лэнгли. При всех мерах предосторожности, предпринятых Сент-Ивом, едва ли у кого-то мог появиться шанс… Нет. Двери все так же заперты, замки нетронуты. Он тщательно оглядел почву, подмечая случайные следы там и сям. Только поставив рядом собственную ногу, Сент-Ив осознал, что выскочил из кабинета, как был, в одних чулках. Впрочем, другой ряд следов был размером поменьше, чем его необутая ступня. Значит, точно не Хасбро. Кракен, разве что, только он сейчас в Эдинбурге, а следы совсем свежие… Парсонс! Должно быть, это ученый секретарь Парсонс рыщет по округе, кто же еще? Больше некому.

Придя к такому выводу, Сент-Ив припустил трусцой назад, к окну кабинета, от избытка нервного напряжения молотя кулаком о подставленную ладонь. Догадки, предположения — в голове настоящая свистопляска, — но он просто обязан во всем разобраться… Земля под окнами кабинета была мягкой и влажной из-за воды, которая стекала сюда со свесов крыши. Ряд следов тянулся вдоль стены, будто кто-то, крадучись, шел здесь, намереваясь заглянуть в окно, и налетел на куст. Из-за волнения Сент-Ив не обратил внимания на эти следы сразу, как вылез из кабинета, зато теперь они его очень заинтересовали. Носки туфель оставили в земле глубокие отпечатки — стало быть, тот, кто пожаловал сюда, ступал медленно и тяжело, вероятно, согнувшись. Следы невелики — определенно, не его собственные.

Сент-Ив вернулся в кабинет, выдвинул один из ящиков стола и принялся в нем рыться, вытаскивая бумаги и книги. И вот искомое обнаружено. Обернутый тканью сверток извлечен наружу. Торопливо развернув и разложив на столе четыре гипсовых слепка следов, Сент-Ив перевернул каждый — на всех аккуратно выведены даты и названия мест. Первая пара отлита полгода тому назад с отпечатков, оставленных в грязи рядом с льдохранилищем в городке Стерн-Бей. Возраст второй — неделя; кто-то оставил эти следы на берегу реки Нидд. Туфли разные, хотя и одного размера.

Первую пару Сент-Ив сунул обратно в ящик, а со второй выбрался наружу и приложил к следам под окном. Идеальное совпадение! Опустившись на четвереньки, он внимательно рассмотрел один из оставленных в грязи отпечатков каблука. Задний краешек отсутствовал — стерт или изношен, так что каблук чем-то напоминает фамильный герб с обломанной четвертью щита. Сент-Иву сразу вспомнилась манера косолапого Парсонса семенить вперевалку с пятки на носок, стирая кожу на краях каблуков. Каблуки на гипсовых слепках изношены абсолютно так же. У Сент-Ива почти не осталось сомнений: это Парсонс! Ученый секретарь совсем недавно прошелся здесь, что-то вынюхивая. Хотя уверенности в том, что подозрительный тип, замеченный у реки неделей ранее, это все тот же Парсонс, нет, но… Стоял поздний вечер; моросило к тому же… Ну, кем бы ни был тот соглядатай, всего с полчаса тому назад он прокрался вдоль стены особняка, влетел в куст, сломав ветку, а потом, несомненно, заглянул в окно…

Сент-Ив в очередной раз залез к себе в кабинет, завернул гипсовые слепки в ткань и запер их в ящике стола. Затем, накинув пальто, зашагал по лугу к реке, как человек, преисполненный решимости, — и только на полпути обнаружил, что так и не надел туфли.

Он вернулся домой глубоким вечером, вполне удовлетворенный собой, хотя и преисполненный опасений. В гостях у лорда Келвина Сент-Ив пробыл три часа, совершенно убедив великого ученого в том, что пережитая им трагедия обернулась почти полной потерей рассудка. Лорд даже разок погладил гостя по голове — жест несколько унизительный, — но Сент-Ив испытал искреннюю признательность (красноречивое свидетельство того, насколько он ослаб духом). Впрочем, теперь дела пошли на лад. Усилия не были напрасны, хотя Сент-Иву начало казаться, что он состязается в беге с Парсонсом и прочими членами Королевской Академии, — кто придет первым? Когда эти ребята примут окончательное решение, они ворвутся в силосную башню с дюжиной солдат и объявят Сент-Иву шах и мат. Конец игре.

При этой мысли он вновь помрачнел. Схлынуло воодушевление, которое Сент-Ив испытал, выудив у самого лорда Келвина толику необходимых сведений. Он рухнул в кресло, чувствуя себя вконец измочаленным. Казалось, он мечется между двумя крайностями: обреченностью и самонадеянностью. Увы, люди научного склада крайне редко находят золотую середину. Ему отчаянно, просто позарез необходимо обрести равновесие, а он несется во весь опор, опять сбиваясь с намеченного курса.

Завтра или через день он выползет на свет божий, а пока стоит отдохнуть. Суть в том, что лорд Келвин просто сжалился над соседом: один лишь взгляд на лицо Сент-Ива, на его перепачканную одежду, — и мудрец был готов обсуждать с ним что угодно, словно с деревенским дурачком. Право слово, у этого человека щедрое сердце, размером со стог сена. Видимо, то, как Сент-Ив расхаживал взад-вперед в одних чулках, без туфель, произвело должное впечатление. Келвин наконец проявил интерес к теме путешествия во времени, мало-помалу вдохновился ею, а остальное было делом техники: Сент-Ив навязал изобретателю дискуссию о принципах работы его машины, и тот беспрекословно, словно ручная обезьянка, повиновался.

«Отличный был ход — заявиться к старику без обуви», — сказал себе Сент-Ив и даже почти уверовал в это. Правда, тут же выругал себя: разгуливать без обуви, к тому же поздней осенью — чистой воды идиотизм! Надо быть повнимательнее с подобными вещами. Проявишь беспечность — живо скрутят и препроводят в сумасшедший дом! А ведь он так близок к успеху… Да уж, смирительная рубашка сейчас ни к чему. Ясно представив себе, чем чревата неосторожность, Сент-Ив присмотрелся к своему отражению в зеркале-псише, стоявшем на столе. Не повредит, кстати, заняться и прической. Если привести себя в надлежащий вид и притвориться, что ты вполне нормален, тогда…

Вновь обретя бодрость духа, он надел шлепанцы, раскурил трубку и, прямо в пальто удобно устроившись в кресле, принялся ею дымить. Неудачи — вот что изводило его, не давая покоя. Накапливаясь исподволь, неудачи кого угодно сведут с ума… Сент-Ив отвлекся на мгновение, припоминая свои бессчетные провалы, и вдруг оказался сметен лавиной ужаса, натуральной паники. Едва удалось сдержать дрожь в руках.

Спеша успокоиться, Сент-Ив немедленно приступил к подробному пересказу рецепта картофельной запеканки, но обнаружил, что не помнит его. Извлек из кармана рубашки клочок бумаги и вгляделся в строчки. Вот же оно: шалфей и… зяблик? Быть того не может! Шалфей и базилик. Сердце затрепетало, будто птичьи крылышки; Сент-Ив ощутил головокружение и испугался, что вот-вот может грохнуться в обморок. В отчаянии он схватил бумажный пакет и принялся дышать через него, ограничивая поступление кислорода в легкие, пока голова не перестала кружиться. Зяблик? Почему он подумал об этой певчей птичке? Она ведь не больше воробья, верно? Употреблять таких в пищу только французы и горазды, — причем едят, надо полагать, из серебряных ведерок и голыми руками, не прибегая к помощи столовых приборов.

Внезапно Сент-Ив заметил, что за время его отсутствия стол обрел упорядоченность и чистоту — бумаги разглажены, книги составлены в стопки, стеклянные и керамические фигурки протерты от пыли и выстроены в ряд, сброшенный на пол хлам сложен у стены двумя аккуратными горками, — и это открытие неприятно его поразило. Мимолетную обескураженность сменила первобытная ярость — чистый стол выглядел брошенным вызовом, настоящим оскорблением.

Согнувшись, Сент-Ив сгреб все предметы на полу в кучу, перемешав их, как овощи в салате, а затем начал расшвыривать их ногой в стороны, заводясь от этого еще больше. Вернулся к столу и, методично выхватывая книги одну за одной, стал вытряхивать из них вырванные страницы, беспорядочно усеяв ими весь пол. Затем подобрал с полу стальное пресс-папье в виде слона и одно за другим искрошил в труху все свои гусиные перья, при этом в запале случайно зацепив край граненой хрустальной бутыли с чернилами: те брызнули широким веером, усеяв пятнами всю его рубашку. Звон разбитого стекла вверг Сент-Ива в легкий ступор, он крепко стиснул зубами мундштук трубки; раздался хруст, отдавшийся в затылке. Чубук остался торчать во рту, а чашечка упала на стол и принялась кататься среди чернил и битого стекла, как горький пьяница — по проселочной дороге. В неистовстве он снова схватил слона и начал колотить им по трубке — еще, и еще, и еще, пока не заметил, что в дверях кабинета стоит миссис Лэнгли, глядя на него широко открытыми глазами, исполненными растерянности и ужаса.

С ледяным спокойствием он опустил слона на крышку стола и развернулся к женщине, придя вдруг к неожиданно ясному осознанию, что она — главная помеха в его жизни. В один миг вся его ярость непостижимым образом обратилась на миссис Лэнгли. Не нужна ему экономка! Ясно, как божий день. Ему нужно совсем другое: чтобы его не трогали. И не только его самого: все это — стол, книги, прочие вещи — тоже следует оставить в покое. Скоро он покинет поместье и, возможно, уже не вернется. Перевернет страницу своей жизни и завершит главу. В воздухе стоит отчетливый запах перемен.

А ведь она вытворяет такое не впервые. Он уже говорил ей об этом. Он предупреждал ее, так ведь? Значит, нет нужды повторять еще раз.

— Начиная с этой минуты, миссис Лэнгли, — решительно произнес он, — вы освобождаетесь от работы в этом доме. В качестве выходного пособия вам будет выплачено трехмесячное жалованье.

Она зажала рот рукой, подавляя невольный вскрик, и Сент-Ив понял вдруг, что его глаз дико дергается, мышцы напряжены, подобно взведенной пружине, а пальцы конвульсивно сжимаются в кулаки. Он махнул ладонью в сторону окна — мол, скатертью дорога.

— Вас не затруднит перестать на меня пялиться? — вопросил Сент-Ив.

— Совсем спятил… — ахнула миссис Лэнгли сквозь прижатые ко рту пальцы.

Он скрипнул зубами.

— Пока еще не спятил, — сказал он. — Поймите вы наконец, я не спятил!

Не успели эти слова сорваться с губ Сент-Ива, как в его сознании забрезжила догадка: а ведь он и в самом деле сошел с ума. Начисто. Впрочем, смиренно принять эту идею, удержать на ней внимание он еще не готов. Он уже переступил черту безумия, но пока лишь уголком глаза ловит его тень. Но вот что он знал со всей непреложностью — так это то, что миссис Лэнгли касалась его вещей, вытирала их тряпкой, расставляла по-своему и следовала за ним самим по пятам со шваброй и веником наготове, как будто он младенец и нуждается в няньке. Он смотрел, как она уходит — горделиво, с поднятой головой… Она не из тех, кто легко прощает. Теперь она вернется к сестре. Ну что ж… На секунду он заколебался: не позвать ли ее назад? — но тут у него опять перехватило горло, стало трудно дышать, и он снова сунул голову в бумажный пакет.

Немного придя в себя, Сент-Ив уселся в кресло и вновь попытался расставить на столе, прямо посреди сотворенного им же хаоса, те четыре фигурки. Руки, однако, безудержно тряслись; он просыпал половину сахара из хрустальной туфельки, дважды опрокинул Шалтая-Болтая. Приложив немало сил, наконец сосредоточился и, заставляя себя дышать ровно, принялся располагать безделушки в надлежащем порядке. Как только удастся вернуть им гармонию, с нею, вне всяких сомнений, на него вновь, как и двумя часами ранее, снизойдет умиротворение. Тогда Сент-Ив придет в норму, восстановит чувство соразмерности… Вот только никак не выходит. Похоже, ему не справиться с задачей.

Сент-Ив опять заставил себя сосредоточиться. В композиции имелся некий изъян, который у него никак не получалось уловить: те же фигурки и стоят на прежнем месте: собачонка тычется мордой в край туфельки, Шалтай-Болтай вожделенно взирает на балерину. Но в этом уже не видно тонкой закономерности, нет былого искусства. Земля повернулась вокруг своей оси, тени легли иначе.

Прежде чем выйти на улицу, Сент-Ив разыскал и надел туфли. Труд — главная опора в жизни. Пусть миссис Лэнгли еще немного поволнуется, а потом он смягчит приговор. Для нее это послужит уроком: не следует обращаться с ним, как с младенцем. А он тем временем сосредоточится на том, что даст конкретный результат. Усилие, самоконтроль — и в течение суток он добьется желаемого. А уж куда занесет его машина, одному богу известно. Возможно, его вообще разорвет на части. Или того не легче: машина окажется бесполезным хламом, а он просто будет сидеть в своей башне за пультом управления и, как малое дитя, громко пыхтеть, изображая паровоз… Сент-Ив встал у окна, стараясь упорядочить мысли. Да, некрасиво вышло с миссис Лэнгли, но вздыхать сейчас не время. И сожалеть тоже. Пришла пора действовать, двигаться вперед.

Руки перестали дрожать. В качестве упражнения Сент-Ив сухо и четко заставил себя назвать металлы в порядке возрастания их удельного веса. Рецепт запеканки тоже неплох, но годится лишь в том случае, когда требуется умственная опора попроще. Ему же сейчас нужна не опора, а оселок: ум следует хорошенько заострить. Утвердившись в этой мысли, он снова перечислил металлы, на сей раз в порядке возрастания температуры плавления, а после прошелся по обоим спискам в обратном направлении: нечто вроде полезного самогипноза.

Где-то на середине речитатива Сент-Ив понял, что с ним творится что-то неладное. Голова закружилась, перед глазами все поплыло. Он инстинктивно вцепился в край стола и вдруг заметил, что его рука теряет плотность и становится студенисто-прозрачной, словно купол медузы. Однажды такое с ним уже случалось — там, на Северной дороге, когда он встретил своего двойника. Все предметы в поле зрения стали искаженными и мутными, словно Сент-Ив находился под водой. Он встал с кресла и буквально пополз к окну. Может, на свежем воздухе ему станет лучше?.. Каждый шаг давался тяжело, словно сам по себе был целым путешествием, а потом ноги и вовсе отказали — и он рухнул на пол, сдавшись на милость судьбы, и лежал под открытым окном, неподвижный, несчастный, преисполненный черных мыслей, пока — неожиданно и без всякого предупреждения — мысли не прервались вовсе…

А затем он очнулся. Голова еще кружилась, но чувствовал он себя гораздо лучше. Поднялся с пола и осмотрел ладонь: не дрожит, тверда и непрозрачна. Сколько времени он провел без сознания? Трудно сказать. Как найти логику в том, что противится всякой логике? Или все идет своим чередом, а он занят напрасными поисками очевидного?..

В порыве внезапной целеустремленности он оправил одежду и вышел в сгущающиеся сумерки.

Треска на блюде давно остыла, и ресторан — он назывался «Воронье гнездо» — почти опустел. Время ланча подходило к концу, и за столиками оставалось лишь несколько самых неторопливых едоков. Сент-Ив сидел в дальнем углу, спиной к окну, и делал вычисления на листке бумаги.

На него опять нахлынули вдруг слабость и легкая дурнота. «Все из-за недостатка сна, — сказал себе Сент-Ив, — и нерегулярного питания». Он решил не уделять внимания досадным симптомам, но ему становилось все хуже. Тело отказывалось повиноваться. Усилием воли Сент-Ив выпрямил ноги и пошевелил ими под столом, но это помогло только на пару минут. Черт! Сейчас только этого не хватало… Очередной приступ, но без борьбы он не сдастся.

Расслышав смех в другом конце зала, Сент-Ив поднял глаза и увидел вдали незнакомца, вперившего в него прямой, беззастенчивый взгляд. Человек поспешно отвернулся, но его спутник продолжал время от времени коситься с плохо скрываемым любопытством. Уязвленный такой беспардонностью, Сент-Ив вызывающе кивнул нахалу и сообразил вдруг, в каком пребывает виде: мятая несвежая одежда, в которой он и работал, и спал; поросшее щетиной лицо… Вилка с кусочком трески выскользнула из пальцев прямо на брюки, и Сент-Ив беспомощно уставился на нее, заранее зная, что поднять не сумеет, — рука слишком слаба.

Еще немного, и он лишится чувств. Проще было бы сползти на пол и спокойно предаться забытью, но сделать это на виду у всех Сент-Ив не мог. Только не в этом состоянии. Опустив веки, он медленно, методично заставил себя проговорить в уме рецепт картофельной запеканки, вспомнил каждый ее ингредиент, вообразил их один за другим, почти обоняя. И почти сразу пришел в себя, словно обрел под ногами твердую почву, ухватился за что-то, прочно связанное с этим миром.

Услыхав тихий оклик, Сент-Ив повернулся к окну за спиной: из-за края рамы высовывалось чье-то лицо. Поначалу явилась мысль, что он видит свое отражение в стекле: те же всклокоченные волосы, та же измятая одежда. Отражение, однако, не было идеальным. За стеклом стоял он сам — как тогда, на Северном тракте: пальто до того измазано грязью, будто «двойник» одолел всю дорогу из самого Лондона, не пропустив ни единой придорожной канавы. Коротко махнув ему рукой, призрак скрылся из глаз, а сам Сент-Ив тут же завалился на бок, соскользнул со стула и провалился в небытие.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит на полу закусочной, конечности запутаны в ножках столика, а те двое, что столь беззастенчиво разглядывали его недавно, пытаются его вытащить.

— Вот так… — сказал один из незнакомцев, поднимая Сент-Ива на стул. — Ну, теперь вы в полном порядке?

Сент-Ив еле выдавил слова благодарности. Да, ему уже получше. Нет, не болен. Голова снова ясная, и хочет он только одного — поскорее уйти.

Незнакомцы кивнули. «Это верно, отправляйтесь-ка лучше домой», — посоветовал один из них, и оба направились к своему столику, с недоумением оглядываясь на Сент-Ива.

— Говорю тебе, он раз — и растворился, — шепнул первый.

Его спутник только хмыкнул:

— Растворился, скажешь тоже! Под столом, разве что…

Засим они вернулись к прерванной беседе и рыбе на тарелках.

Сент-Иву вдруг отчаянно захотелось выбраться наружу. Эти приступы слабости стали слишком частым явлением, о природе которого он, кажется, уже начинал догадываться. Кого, собственно, он видел, если не самого себя, явившегося прямиком из будущего? «Двойник» трудится не покладая рук, то появится, то исчезнет. Сент-Иву всего-навсего довелось увидеть, как падают костяшки домино в самом конце длинного ряда. Машина сработает, как и было задумано! Иного объяснения нет и быть не может. Исполнившись оптимизма, он мечтал поскорее выскочить за дверь, толкнуть первую костяшку и тем самым привести будущее в движение.

Сент-Ив выложил на стол три шиллинга и по пути к двери с признательностью кивнул двоим незнакомцам-спасателям; те проводили склонного к обморокам сотрапезника исполненными сочувствия взглядами. И вот — свобода! Но, едва ступив на камни тротуара, Сент-Ив чуть не налетел на Парсонса, который быстро отступил на пару шагов — с выражением удивления и испуга на лице, будто пойманный с поличным. Правда, ученый секретарь тут же оправился от изумления и протянул ладонь для пожатия. «Будь я проклят!» — подумал Сент-Ив, но понял, что проявление враждебности будет лишним. Сыграем пока в шарады.

— Парсонс! — вскричал он, с усилием изображая радость.

— Профессор Сент-Ив? Какой невероятный сюрприз!

— Не такой уж и невероятный, — поправил его Сент-Ив, — я ведь живу недалеко. А вы, полагаю, здесь на отдыхе?

Он вдруг понял, что его голос слишком напряжен и в нем слышатся страх и раздражение. Парсонс же, напротив, воплощал собою полнейшую безмятежность.

— Да, отдыхаю. Собственно говоря, приехал порыбачить на муху. В это время года в Нидде полно форели… Вот, выбрался прикупить снасти. А вы? Куда-нибудь собрались?

Сощурившись, Парсонс смерил Сент-Ива оценивающим взглядом и не сумел согнать с лица выражение неловкости от встречи с человеком, который относится к себе со столь явным пренебрежением.

— Выглядите… довольно уставшим, — заметил он. — Не высыпаетесь? Работаете по ночам?

— Нет, — сказал Сент-Ив, разом отвечая на все вопросы, хотя именно по ночам теперь и работал. Куда собрался? Этого он и сам не знает. Куда стремится попасть — дело иное. Ведь все координаты рассчитаны вплоть до мелочей. Вот только сознание опять помутилось, и голова снова пошла кругом, как и в первые три раза. Вероятно, остаточные последствия… Он никак не мог вникнуть в смысл того, что говорил Парсонс, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. «Базилик, картофель, сыр…» — твердил он про себя. Прежняя слабость: голова такая легкая, что, кажется, вот-вот сорвется с плеч и взмоет к небесам.

Парсонс озадаченно глядел на него, и Сент-Ив покачал головой, сообразив, что от него ждут какого-то ответа. И ни с того ни с сего тяжко осел на тротуар.

К слабости добавился могильный холод. Никаких сомнений не осталось: он снова тут, этот «двойник» из будущего. Чертов болван! Для подобных проделок должны иметься веские причины. Сент-Ив почувствовал, что его мозг превращается в лужицу желе, и мысленно представил себе готовую запеканку — прямо из печи, покрытую корочкой запекшегося сыра. Иногда, правда, он предпочитал сверху масло, а не сыр… Не так уж важно! Следует сосредоточиться на чем-нибудь одном.

Откуда этот жуткий, душераздирающий лай? Какой-то крупный зверь… Сидя на тротуаре и цепляясь за ошметки гаснущего сознания, Сент-Ив опасливо огляделся: мимо промчалась унылого вида овчарка бело-буро-черной масти с высунутым на сторону языком. Несмотря на дурман в голове, Сент-Ив узнал собаку и, как ни странно, обрадовался: это был Пушок старика Бингера, преданный и дружелюбный пес, который мог часами крутиться под ногами, добиваясь ласки или хотя бы окрика. Как говорится, настоящий друг на все времена… И тут за ним вслед, едва не опрокинув Парсонса, пронеслась другая собака — какое-то подобие мастиффа. Скаля зубы, с лаем и рычанием она гналась за Пушком! Сент-Ив предпринял слабую попытку удержать пса, схватив за ошейник, но тот пролетел мимо, как если бы пальцы Сент-Ива были сотканы из тумана.

И что теперь? Сент-Ив беспомощно смотрел, как бедняга Пушок улепетывает по дороге прямо навстречу груженой подводе. Воздух наполнили звуки: скрип телеги, цокот лошадиных копыт, скрежет обитых стальной лентой колес. В тот же миг из аллеи за «Вороньим гнездом» выбежал человек. Стремительно обогнув стоявшего на пути Парсонса, он соскочил с тротуара на мостовую и устремился дальше по улице с раскинутыми в стороны руками. Сент-Ив прищурился, пытаясь рассмотреть бегущего, и его сознание озарилось проблеском истины: он узнал это выпачканное грязью пальто и всклокоченные волосы. Тот, чье лицо промелькнуло за окном закусочной, «двойник» из будущего! Парсонс тоже это понял. Сент-Ив поднял руку, прикрывая глаза, но и сквозь ладонь он видел улицу — расплывчато, как в тумане.

«Двойник» бросился к овчарке. Возница натянул вожжи и изо всех сил налег на тормозную скобу. Где-то неподалеку вскрикнула женщина, лошади дернулись и встали. Успев убедиться, что Пушок и его спаситель благополучно избежали опасности, Сент-Ив провалился в забытье — улица со всем, что на ней происходило, сгинула без следа, словно мимолетная галлюцинация.

Внезапно зрение вернулось. Первым делом он заметил Парсонса: тот торопливо шел по тротуару в том же направлении, в каком удалился «двойник», спасший собаку. «В этом, любезный, твоя ошибка — подумал Сент-Ив, поднимаясь на четвереньки. — Ты опоздал». Конечности почти не слушались, как при сильнейшем похмелье. Наконец он выпрямился и заковылял в противоположную сторону. Парсонс ничего не обнаружит. Машина времени уже исчезла, а с нею — и он сам, гость из будущего. Сент-Ив даже хохотнул, но, заслышав звук собственного голоса, быстро закрыл рот.

Пес мистера Бингера трусил следом, виляя хвостом; Сент-Ив подозвал собаку, почесал ее за ухом, и дальше они отправились вместе. Но не успели дойти до угла, как навстречу выскочил сам старик Бингер.

— Что же ты, Пушок! — обрушился он на пса; в голосе одновременно и гнев, и радость. Лишь затем пригляделся к Сент-Иву. — Никак профессор?

— Вы при лошадях? — торопливо осведомился Сент-Ив.

— А как же, — усмехнулся Бингер. — Стоило въехать в город, как старина Пушок махнул с телеги. Углядел чертова мастиффа и бегом к нему — верно, поиграть захотелось… — Бингер сокрушенно покачал головой. — Уж больно доверчивый пес. Вот, помнится, на прошлой неделе…

— Отвезите меня в поместье, — попросил Сент-Ив, прервав его излияния. — И поскорее. Возникла одна проблема.

Бингер сник. Проблем он не любил и этим походил на свою собаку. «Когда у меня проблема, то все из рук валится», — признался он как-то Сент-Иву, и теперь выражение на его лице словно вторило этой фразе.

— Корова никак не отелится, — солгал Сент-Ив, очерчивая проблему конкретнее, и похлопал себя по карману пальто, намекая на обретение чудодейственного снадобья. — Ситуация самая критическая, — добавил он, — но мы еще успеем спасти бедняжку, если поторопимся.

Мистер Бингер поспешил к телеге, Пушок — за ним. Такого рода проблемы были Бингеру близки, так что уже очень скоро они мчали по дороге во весь опор, и Сент-Ив прикидывал, как быстро Парсонс сумеет сообразить, что человека, которого он преследует, давно и след простыл: растворился в эфире заодно с машиной. Его не покидало щекочущее чувство успеха, нахлынувшее после спасения Пушка. Отчасти оно было вызвано видением себя самого, бросившегося наперерез подводе, чтобы выхватить собаку из-под ее колес, но в немалой степени — уверенностью, что лишь считанные минуты отделяют его от путешествия сквозь время и это произойдет вне зависимости от того, будет ли он спешить. Теперь это не столь важно, правда ведь?

Парсонса можно было не опасаться, тот ничем ему не навредит. Спасение Пушка это практически гарантировало, не более и не менее. По меньшей мере, в этом предприятии удача будет на его стороне. Сент-Ив громко рассмеялся, но, заметив настороженный взгляд мистера Бингера, обратил смех в приступ кашля и серьезно кивнул вознице, опять похлопав себя по карману.

Мистер Бингер был верен себе: он мчался по дороге, не снижая скорости и дымя трубкой так, словно это печная труба, и вскоре перед ними возник особняк Сент-Ива. На лугу паслись с полдюжины джерсейских коров. Возле одной из них, задумчиво жующей жвачку, как философ — избитую истину, стоял теленок месяцев двух от роду.

— Черт бы меня побрал! — воскликнул Сент-Ив, тыча большим пальцем в сторону теленка. — Похоже, здесь все в порядке! — Он широко улыбнулся, желая показать мистеру Бингеру, как он счастлив — мол, у него с души камень свалился.

— Так ведь это не… — начал было старик, но Сент-Ив живо его перебил:

— Остановите здесь, хорошо? Дальше дойду и пешком. Огромное спасибо! — Старик натянул вожжи, и Сент-Ив вручил ему фунтовую банкноту. — Даже не знаю, что бы я без вас делал, мистер Бингер. Я у вас в долгу!

Тот уставился на деньги, перевел взгляд на великовозрастного теленка и поскреб в затылке. Впрочем, озадаченное выражение скоро сползло с лица старика: он давно привык к коленцам такого рода и уже перестал гадать, что еще профессор выкинет во время их новой встречи. Так что Бингер пожал плечами, поглубже насадил шляпу на голову, развернул подводу и уехал.

Весело насвистывая, Сент-Ив направился к дому. Жаль, ужасно жаль, что миссис Лэнгли уехала вчера к сестре; могла бы уж дождаться утра. Ладно, этот конфликт он как-нибудь уладит позже, сейчас просто нет времени. И как ему в голову пришло разговаривать с ней в подобном тоне? Мысль о том, что он вел себя подобно безумцу, повергла Сент-Ива в уныние. Нет, миссис Лэнгли непременно нужно вернуть. Раз уж он сумел спасти собаку Бингера, то с этой задачей и подавно справится. Машина лорда Келвина поможет уладить любое дело.

После чего мысли Сент-Ива устремились в иное русло: откуда, интересно, он мог прознать о грозившей Пушку опасности? Должно быть, в иной исторической реальности он оказался свидетелем другого исхода: пес погиб под колесами той повозки. Стало быть, с помощью машины Сент-Ив вернулся назад во времени и появился как раз в нужный момент, чтобы выхватить псину из лап смерти. Но тот первый вариант встречи Пушка и повозки он почему-то теперь не помнит. Он полностью перестал существовать для Сент-Ива, а с позиции нынешнего видения, возможно, не существовал вовсе. Другого объяснения он подобрать не смог. Видимо, ему удалось целенаправленно и весьма удачно изменить ход событий после того, как те произошли, а вместе с прежней историей в Лету кануло и его прежнее воплощение. «Время — не камень: все течет, все изменяется», — осознал он, и эта мысль была одновременно головокружительной и пугающей. Что еще он мог изменить? Кого или что еще удалил, стер или уничтожил?

С путешествиями во времени надо бы поосторожнее. Риск слишком велик. Вся безумная затея сулила избавление, но с легкостью могла обернуться полной катастрофой. Ну что ж, так или иначе он это выяснит. Другого выбора у него больше нет, правильно? Тот, кто подсматривал в окно, и тот, кто спас собаку, — все это был он. Отрицать бессмысленно. Чему быть, того не миновать, если только в дело не вмешается Сент-Ив. Вылезет из будущего и все переиначит…

Голова шла кругом, и его посетила вдруг неожиданная мысль откупорить бутылку коллекционного портвейна — выдержанного, хранимого про запас. «Что плохого случится, если я попробую его немедленно?» — подумал Сент-Ив. Будущее и вполовину не столь надежно, каким виделось, к примеру, еще двадцать минут назад. Он решительно направился к дому, с улыбкой размышляя о том, что, если прыгнуть в будущее на десяток лет вперед, отыскать эту самую бутылку портвейна, но еще более выдержанного, вернуться с нею сюда, и…

Не успел Сент-Ив пройти и десятка шагов, как некий нарастающий шум заставил его, повернув голову, бросить взгляд за спину. По дороге, рыская из стороны в сторону, на бешеной скорости приближался приличных размеров экипаж — тот, кто сидел внутри, явно собирался оказаться возле особняка прежде Сент-Ива. «Неужели миссис Лэнгли?» — опешил Сент-Ив, но тут же понял: это не она.

Шаря по карманам в поисках ключа, он пустился бежать через луг, прямиком к силосной башне. Прошлое властно манило его, а к добру или к худу — скоро будет ясно. Портвейн подождет.

ПУТЕШЕСТВЕННИК ВО ВРЕМЕНИ

Едва успев забраться в машину, он услыхал, как к кирпичной стене башни с грохотом подкатил экипаж, отзвучала пулеметная очередь нервных приказов и запертые на засов деревянные створки двери задрожали под мощными ударами. Крышка люка захлопнулась, приглушив этот хаос. Если Парсонсу и его головорезам удастся сорвать двери с петель, они вмиг вломятся сюда и окружат машину. Впрочем, для этого им придется изрядно потрудиться — вряд ли они догадались захватить с собой нужные инструменты. Сент-Ив мысленно взмолился, чтобы Хасбро не попробовал остановить вторжение: ничего, кроме беды, эта попытка не принесет. На сей раз дело нешуточное. Более того, ученый секретарь Парсонс знает, что прибыл слишком поздно, и готов на самые отчаянные действия. Сейчас спасение Сент-Ива — только в машине; верный друг и помощник Хасбро, не раз выручавший его прежде, тут бессилен помочь.

Сент-Ив опустился на кожаное сиденье капсулы — воспоминание о том, что прежде это был батискаф Леопольда Хиггинса. Из-за этого кресла вся машина времени, чье внутреннее пространство загромоздили части магнетического двигателя лорда Келвина, казалась какой-то недоделанной. Конечно, Сент-Ив избавился от бесполезного хлама, добавленного в ходе спешной модификации во дни появления кометы, но и теперь места хватало с трудом: сидя в кресле, пилот едва не упирался носом в иллюминатор. Пришлось разработать целую систему зеркал заднего вида, которая позволяла обозревать окружающее пространство и все устройство целиком через другие иллюминаторы.

Сент-Ив мельком посмотрел в зеркала, окинув взглядом полутемное пространство башни, и отметил, насколько оно загромождено: сломанные механизмы, металлический хлам, закопченная до черноты плавильная печь с огромными мехами, длинный верстак, заваленный обрезками металла и инструментами… Какой удручающий хаос! Зрелище напомнило Сент-Иву, как сильно он опустился за последние пару лет… что там «лет» — за последние месяцы, если на то пошло! Всю свою умственную энергию, до последней крохи, он израсходовал на создание машины и так истощил себя, что сил не хватало даже на то, чтобы повесить на место молоток. Те смутно различимые дни, когда Сент-Ив был ярым поборником систематизации и порядка, канули в прошлое.

И вот тогда он и увидел послание, начертанное мелом на стене башни: «Поспеши! На Северном тракте постарайся все исправить. Если первая попытка выйдет неудачной…» На этом надпись обрывалась, словно кто-то (он сам) разочаровался в своем намерении и бежал. И тем лучше. Какой прок в этих посланиях самому себе? В будущем их смысл станет очевиден. Времени в обрез, и незачем терять его на лишние слова и избитые фразы.

Сент-Ив сосредоточился на дисках в центре пульта управления, краем уха прислушиваясь к глухим ударам в двери, — дерево стонало и потрескивало. Он прекрасно знал, куда намерен переместиться, однако отладка приборов — не щелчок пальцами, на нее нужно несколько долгих минут. «Семь раз отмерь, один — отрежь», как выражаются портные и плотники. Так поступил бы и он сам, будь у него время возиться с мерными лентами и рулетками. Но времени не было. На сей раз придется положиться на глазомер и довериться своему чутью. Быстро выполнив последние прикидки, он мягко повернул координатный диск долготы, вычерчивая маршрут вдоль Северного тракта. Затем установил минуты и секунды и перешел к координатному диску широты.

Послышался треск ломающегося дерева, и в башне сразу стало заметно светлее: осаждавшие ворвались внутрь. Сент-Ив крутил диск установки времени, прислушиваясь к тихому жужжанию вращающегося маховика, когда капсула содрогнулась под тяжестью вскарабкавшегося на нее человека. В переднем иллюминаторе возникло багровое, залитое потом лицо Парсонса; старик что-то кричал, и его борода дергалась в такт выкрикам. Подмигнув ему, Сент-Ив вновь взглянул в зеркала. Дверь башни была распахнута настежь, и в ее створе, как в раме, виднелась фигура Хасбро, бегущего через луг с дробовиком в руках. За ним семенила миссис Лэнгли со скалкой наперевес.

Миссис Лэнгли! Господь, благослови эту отважную женщину! Ведь она ушла с обидой, — и все же вернулась, готовая поразить его врагов скалкой. Преданность, не знающая границ. Сент-Ив чуть было не выпрыгнул из машины: миссис Лэнгли приносит себя в жертву, хотя он столь гнусно с нею обошелся! Он не может позволить этому случиться — ни с нею, ни с Хасбро.

Еще мгновение Сент-Ив колебался, но затем вернулся к пульту управления машиной. Стойкость и хладнокровие — вот его козыри. Бог свидетель, теперь он — путешественник во времени — и спасет всех, чего бы это ни стоило. В противном случае машина достанется Парсонсу, а сам Сент-Ив кончит свои дни жалкой, никому не нужной развалиной, хнычущей и бесполезной. Если только доживет до старости…

Он услышал, как кто-то возится с крышкой люка, пытаясь ее открыть. Момент настал. «Поспеши!» — звала надпись мелом на стене. Сент-Ив потянул рычаг, приводящий в действие электромагнитный движитель. Земля под машиной неожиданно задрожала; послышался пронзительный вой, который за секунду достиг такой высоты, что перестал восприниматься ухом. Батискаф приподнялся на расставленных ножках, опрокинув Парсонса на спину, над головой Сент-Ива раздался громкий крик, и перед иллюминатором заплясали чьи-то ноги. Вскочивший Парсонс ухватил за них перепуганного человека и стащил вниз.

Сразу вслед за этим воцарился абсолютный мрак. Сент-Ив почувствовал, что, вращаясь, стремительно падает, словно погружается в темный и очень глубокий колодец. Возникло острое желание за что-нибудь ухватиться, но поручней в капсуле не имелось, да и сами руки куда-то пропали. Сент-Ив представлял собою сгусток сознания, летящий сквозь себя самое и уже одолевший, казалось, бессчетные века и огромные расстояния, — при всем этом его не покидала мысль, что за время полета он лишь моргнуть успел. Внезапно падение прекратилось, а все ощущения вернулись. Итак, он, Сент-Ив сидит в батискафе. Руки противно трясутся. Странно: когда ему грозила опасность, они всегда бывали тверды и послушны, а теперь стали почти неуправляемы. Все окутывает сплошная мгла. Где он? Завис где-то в пустоте, ни там и ни здесь?

Затем он вдруг понял, что тьма снаружи качественно иная, чем прежде. Это была просто ночь, и шел проливной дождь. Он оказался где-то за городом. Его глаза постепенно привыкли к темноте, и мало-помалу Сент-Ив разглядел проходившую неподалеку разбитую грязную дорогу. Он переместился туда, куда и хотел: к Северному тракту.

Внезапно вынырнув из мрака и потоков воды, на дороге показался конный экипаж, которым правил сам Сент-Ив, — прежний Сент-Ив из прошлого. От лошадей валил пар, из-под бешено вращающихся колес летели брызги грязной жижи. В карете сидели Билл Кракен и Хасбро. Где-то впереди охваченный ужасом Игнасио Нарбондо уходил от преследования, увозя с собою Элис. Они мчались за ним по пятам…

Пожав плечами со смирением законченного фаталиста, сидевший в капсуле Сент-Ив набросал записку, адресованную себе самому. Он еще успеет ее вручить, если поторопится. Но не менее ясно он понимал, чем закончится эта попытка: однажды он уже видел ее глазами человека, сидящего на козлах экипажа. И внезапно его охватило смятение: такое чувство, будто он готовится предать себя самого.

«И все же будущее может измениться», — напомнил себе Сент-Ив; залог тому — спасение Пушка, туповатой псины старика Бингера. И, в любом случае, чем грозит промедление? Отказ от действий неизбежно изменит прошлое, и каковы же будут последствия? Нет, глупость и нерешительность сразу — это уж чересчур. Выберем что-нибудь одно.

Сент-Ив быстро перечел свою записку: «Н. убьет Элис на площади Сэвен-Дайлз, если ты не выстрелишь первым. Действуй!» Забавы ради хотел было добавить «Искренне твой» и подписаться, но передумал: сейчас не время. У того, кто правит лошадьми, вожжи уже валятся из слабеющих рук. Нынешний Сент-Ив слишком нетороплив. Он повернул рукоять рычага на крышке люка, откинул ее и, соскользнув по корпусу батискафа в дождливую ночь, приземлился на колени в глубокую, полную воды канаву. Струи дождя хлестали его по лицу, и мощный шум ливня заглушал собою грохот колес мчавшегося экипажа и стук копыт.

Он выругался, неуклюже поднялся на ноги и, выбравшись из канавы, бросился бежать к дороге, карете наперерез. Та неслась вперед, управляемая человеком, который уже стал призраком из прошлого. В глазах возницы застыло выражение изумления: он узнал самого себя. Однако идея с запиской оказалась не слишком удачной: прошлое «я» на глазах теряло материальность для «я» настоящего. Сент-Ив вытянул руку с бумажкой, уповая на то, что получатель сохранил хотя бы каплю материальности. «Двойник» из прошлого шевельнул губами, но с них не слетело ни единого звука. Нагнулся, чтобы схватить письмо, но его рука прошла сквозь листок, как сквозь туман.

Сент-Ив швырнул записку вслед карете, понимая, что опоздал. «Бери же!» — выкрикнул он, но на козлах было уже пусто. «Двойник» исчез, рассыпался на атомы, растворился в эфире, а записка упорхнула в дождливую темень подобно воздушному змею, увлекаемому мощным ураганом. В отчаянии Сент-Ив с такой решимостью рванулся за бумажкой, словно был готов вечно преследовать ее по всей Англии, но вскоре оставил эту затею и вернулся к дороге, чтобы проследить, как осиротевшие вожжи хлопают лошадей по спинам, а карета, прыгая через глубокие рытвины, несется навстречу верному крушению.

Сердце Сент-Ива обливалось кровью. «Ничего, выживут», — твердил он про себя. Так или иначе, они доберутся до Крика, где врач займется сломанной рукой Кракена, а затем рванут в Лондон. Нарбондо, конечно же, окажется там много раньше, но Кракен отыщет доктора в Лаймхаусе и ошарашит своим появлением прямо посреди одной из его тошнотворных трапез, а тот сбежит. И они снова бросятся в погоню и настигнут похитителя Элис на площади Сэвен-Дайлз, когда забрезжит рассвет, и…

Вот оно, мрачное будущее, расстелено впереди. Или, вернее, мрачное прошлое, — это уж как посмотреть. Машина времени справилась великолепно, а вот он сам допустил досадный промах. И что дальше? Слезами горю не поможешь. Нужно пошевеливаться, скорее убраться отсюда, действовать, — как и призывала записка. Спешка, эта вечная спешка… Сент-Ив стоял под дождем, подставляя себя леденящим порывам ветра. Дорога терялась во мгле, и на ней уже ничего нельзя было различить.

— Куда теперь? — спросил он себя вслух. Назад, сражаться с Парсонсом? Ну уж нет. Может, стоит вернуться в башню, но за пару дней до бегства? Можно уговорить себя быть повежливее с миссис Лэнгдон, и та не уедет обиженной. А дальше? Он безоглядно ухватится за возможность привести все, что только можно, в порядок, а породит полнейший хаос, разве не так? Нет никакого смысла переживать заново наугад взятые эпизоды из жизни. Если уж вмешиваться, то лишь в одно событие. И только одну вещь надо навсегда вычеркнуть из жизни.

«А кто сказал, что его путешествия во времени меняют жизнь только к лучшему?» — пораженный, как молнией, этой внезапной мыслью, Сент-Ив буквально заледенел от ужаса. Предположим, ему удалось бы благополучно передать записку самому себе и умчаться прочь на машине времени. Тогда он и его друзья настигли бы Нарбондо в течение часа. Не было бы ни крушения кареты, ни потерянного дня в Крике, а схватка на площади Сэвен-Дайлз попросту не состоялась бы. Но тогда записка оказалась бы бессмыслицей, предупреждение — нелепой тарабарщиной. И теперь, стоя под проливным дождем у Северного тракта, Сент-Ив с содроганием осознал: жуткая ирония всей ситуации в том, что все его путешествия во времени, все его отчаянные усилия спасти Элис были не чем иным, как орудиями, приводившими в действие цепочку событий, которая заканчивалась ее смертью. Выходит, он убил ее своими руками?

Неожиданно Сент-Ив громко рассмеялся. Дождь низвергался сплошным потоком, заливая его лицо и стекая за воротник, а он кричал и улюлюкал среди грязи, стуча кулаками по латунной стенке батискафа — его нынешней машины времени, — пока вконец не выдохся, выплеснув всю энергию. Ночь была черной, кошмарной, непроглядной. Его туфли давно превратились в мокрые обмотки, облепленные грязью и илом сточной канавы. Грудь тяжело вздымалась, голова шла кругом. Но он все же заставил себя действовать и медленно полез по скобам к люку, разражаясь по пути взрывами истеричного смеха.

— Запеканка, — бормотал Сент-Ив, вслепую нащупывая крышку. — Базилик, шалфей, картофель… — Этот перечень ингредиентов ничего для него не значил, но он повторял и повторял его до тех пор, пока не занял место пилота, ощущая, что сил на неконтролируемое проявление эмоций уже не осталось, и не уставился сквозь иллюминатор в ночь. — Крестьянский сыр, — подытожил он.

Настроив координатные диски, Сент-Ив вновь привел машину в действие. Знакомая вибрация и дрожь сменились резким воем, оборвавшимся тишиной перед самым началом неотвратимого погружения в воронку по узкой крутой спирали… Когда Сент-Ив материализовался вновь, ночь наконец закончилась: сквозь толщу мутной воды пробивался яркий солнечный свет. Он оказался на дне Уиндермирского озера — подходящее место для реализации задуманного. Да и время выбрано правильно: за пятьдесят лет до рождения самого Сент-Ива. И, стало быть, здесь и в помине нет злосчастных «двойников», при встрече с ним нынешним растворяющихся в воздухе. Недосягаемый ни для Парсонса, ни для себя самого, невидимый для всех, кроме рыб, он может никуда не торопиться. Ему необходима практика — чем меньше спешки, тем лучше.

На какое-то время Сент-Ив задумался, подыскивая себе посильную задачу. В его власти вся история человечества: выбирай — не хочу. Озерное дно за иллюминатором не выглядело многообещающе, сплошь ил да водоросли. Осторожно повернув диски настройки, он дернул за рычаг. На миг черная ночь вернулась, а потом ее вновь сменил солнечный свет. Аппарат по-прежнему стоял на дне, но уже на мелководье, и в иллюминаторе виднелся кусочек голубого неба.

Сент-Ив осторожно откинул крышку люка и выглянул наружу, вполне довольный результатом. Сразу за камышами, примерно в двадцати ярдах от капсулы, начинался травянистый берег, где мирно паслись овцы. И ни одной живой души поблизости! Сент-Ив закрыл люк, поколдовал над панелью управления и снова совершил прыжок — переместился на сушу. Капсула опустилась на луг прямо посреди овец, и те, испуганно блея, бросились врассыпную. Он еще раз поднял крышку люка и осмотрелся. На берегу поодаль виднелся домик. Две женщины срезали в саду цветы. Одна внезапно обернулась и, приложив ладонь к глазам, начала вглядываться вдаль. Похоже, заметила аппарат. Вторая тоже обернулась, всмотрелась, испуганно прикрыла рот рукой и кинулась к дому.

Сент-Ив, внезапно запаниковав, нырнул в машину, захлопнул крышку люка и, внеся поправку в настройки, переместился на дно того же озера, но на пять лет вперед, подальше от людских глаз. Впрочем, что проку от сидения на глубине? И, не раздумывая долго, Сент-Ив вернулся назад на шестьдесят лет и снова опустился на луг. Не видно ни домика, ни овец. Он начал совершать короткие прыжки во времени: один прыжок — один год. Овцы появились и снова исчезли. Потом возник недостроенный дом: с десяток мужчин поднимают и устанавливают на место огромную кровельную балку. Сент-Ив переместился на час вперед. Балка уже установлена, ее подпирают вертикальные брусья. Утреннюю тишь нарушает дробный стук плотницких молотков…

Наконец он решился. Он отправится в будущее, в Харрогейт, на встречу с мистером Бингером и его собакой. Вернее, наоборот: сначала с псом, а потом уж со стариной Бингером. Это и будет испытание. Только какое? Сент-Ив на минуту задумался. Может, лучше не спасать собаку? Это дало бы более точный ответ на донимающие его вопросы. Хотя исход-то ему известен: Пушок погибнет. Угодит под колеса той колымаги. Значит, пока выбора нет.

Он высадился в ярде от Боу-стрит, за углом закусочной «Воронье гнездо». На сей раз не колебался. Выбрался наружу, припустил по тротуару и замедлил свой бег уже почти у перекрестка, вовсю предвкушая, как выскочит из-за угла, выхватит собаку из-под копыт и покажет Парсонсу нос.

Что-то, однако, пошло не так. Сент-Ив понял это, когда не услышал ни лая, ни скрипа груженой телеги: он явился слишком рано. Осознав свою ошибку, резко развернулся и бросился назад к машине. Вот только… Насколько раньше положенного времени он прибыл? У Сент-Ива имелась одна догадка, но рисковать не стоило: действовать нужно наверняка. Он свернул на заросший сорняками пустырь позади «Вороньего гнезда» и, крадучись, двинулся вдоль стены закусочной. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за углом никого, осторожно приник к заднему окну почти пустого заведения и увидел там себя — человека из прошлого, только что уронившего вилку себе на брюки. Сидевший за столом Сент-Ив медленно повернулся к окну и на долю секунды встретился глазами с Сент-Ивом нынешним, но и этого краткого взгляда было вполне достаточно, чтобы оба поняли, сколь он измучен, нелеп и жалок.

«Вот тебе урок на будущее», — подумал Сент-Ив и бросился бежать, предоставив своему прошлому «я» разбираться с этой загадкой. Он забрался в машину, передвинул диск настройки времени на пять минут вперед и совершил новый прыжок. Открыв люк, услышал яростный собачий лай и поспешно вылез наружу, не отрывая взгляда от перекрестка, к которому уже приближалась телега. Боже! Неужели опоздал? Сент-Ив скатился на землю и пустился бежать, но лай вдруг оборвался тонким страдальческим визгом, после чего наступила тишина. Извозчик выругался, одна из лошадей с ржанием встала на дыбы.

Борясь с приступом паники, взмокший Сент-Ив вернулся в машину, слегка тронул диск, переводя время на двадцать секунд назад. Совершив мгновенный прыжок, без промедления выскочил из люка и помчался к перекрестку. Снова послышался грохот несущейся телеги, но ее самой еще не было видно, зато в воздухе уже разносился звонкий лай Пушка, которому вторило свирепое рычание мастиффа.

Пробегая мимо Парсонса, Сент-Ив ловко соскочил с тротуара — оторопевший ученый секретарь Академии только глаза вытаращил. Сент-Ив раскинул руки, нагнулся и вмиг сгреб собаку в объятия: сам чуть было не попал под копыта, но успел отшатнуться назад и в сторону, развернулся и, крепко прижимая к себе беспокойную животину, слегка пошатываясь, направился к тротуару. Там он выпустил пса из рук, потратил еще одну драгоценную секунду на мастиффа — кинулся на него с безумным криком. Свирепый зверь поджал хвост и, с воем пустившись наутек, скрылся за галантерейной лавкой.

— Жми! — выдохнул Сент-Ив самому себе и бросился бежать по Боу-стрит, преследуемый Парсонсом, который пыхтел за спиной, не забывая придерживать шляпу. Подгоняемый радостью от успеха, Сент-Ив легко оставил престарелого ученого позади, забрался в машину и захлопнул люк. Куда теперь? Внезапно ему пришло в голову, что он знает, куда должен направиться. Все необходимые вычисления были произведены еще на дне озера.

Вращая настроечные диски, он ждал, что Парсонс вот-вот доковыляет сюда и либо заберется на батискаф, либо заглянет в иллюминатор, грозя ему кулаком. Но нет.

«Нечего Парсонсу тут делать», — осенило вдруг Сент-Ива. В находчивости старику не откажешь: он уже ищет констебля и реквизирует экипаж, чтобы поскорее ворваться в поместье и разнести в щепы дверь силосной башни. Сент-Ив дернул за рычаг, приводя в действие машину лорда Келвина, и ощутил знакомое стремительное падение сквозь медленно ползущие годы. Вновь он обрел себя в лондонском районе Лаймхаус, в один из дней осени 1835 года.

ЛАЙМХАУС

Над Лондоном висел холодный осенний туман, и Сент-Ив счел это добрым предзнаменованием: возможно, удача все же повернется к нему лицом.

Густая пелена скроет его перемещения по крыше, хотя и ему самому трудно будет что-либо разглядеть. Правда, луна светит довольно ярко, что отчасти упростит задачу, однако придется проявлять осторожность: ходить на полусогнутых и прятаться за трубами.

Сент-Ив посмотрел вниз, и сцена, представшая его взору, на мгновение пленила его: в окнах домов на Пеннифилдс и на уходившей вдаль Вест-Индиа-Док-роуд мерцали огни; несмотря на поздний час, улицы оказались запружены народом — в основном моряками в самом пестром облачении. Кого здесь только не было: индийцы, африканцы, голландцы и бог знает кто еще… Короче, иноземцы всех мастей, перемешавшиеся с местным населением — разносчиками угля, портовыми грузчиками, закупщиками, лоточниками и тысячами облаченных в рубище бездомных, которые в хорошую погоду спали прямо на улицах, а в плохую — под мостами.

Кровельные балки просели под тяжестью аппарата, но прямо сейчас машине ничто не грозило, а Сент-Ив не собирался задерживаться ни минуты сверх необходимого. Вот только «необходимого» — для чего? Что-то толкнуло его отправиться в Лаймхаус, но ученый понял вдруг, что не в силах назвать причину.

Прямо под ним, в мансарде над лавкой старьевщика, лежал в кроватке маленький Игнасио Нарбондо и, вероятно, спал. Сколько ему сейчас? Три годика? Четыре? Этого Сент-Ив не знал наверняка, как не догадывался и о том, в порыве каких чувств прибыл именно сюда. Он без всякого труда может придушить Нарбондо во сне и тем самым избавит мир от одного из самых гнусных и опасных преступников… Но сама эта мысль выглядела настолько отвратительной, что Сент-Ив едва не преисполнился презрения к самому себе за то, что вообще допустил ее в сознание. Затем он подумал об Элис и со вздохом признал: все же убийство не по его части. Он просто хотел поближе изучить свою Немезиду, раз есть такая возможность, хотел узнать, какие силы в бескрайней Вселенной сговорились превратить этого невинного младенца в то, чем он стал.

Лаймхаус бурлил. Было время прилива, и навигация шла полным ходом — причалы забиты кораблями, стоявшими под погрузкой или разгрузкой, невзирая на отсутствие солнечного света или поздний час. Прямо под Сент-Ивом из открытой двери лавки на улицу падала полоска света, рассекая туман и освещая кучу барахла — груду железного лома, ветхих замусоленных пальто, грязных бутылок, посуды, белья и прочих выброшенных за ненадобностью хозяйственных принадлежностей. Вероятно, им можно найти еще какое-то применение, но Сент-Ив при всем старании не мог вообразить, до какой степени нищеты должен дойти человек, чтобы хоть как-то использовать эти отбросы. Внезапно он ощутил ужас и безысходность, с которыми обитатели этого квартала давно смирились. И тут, как по заказу, начала болеть голова — и неудивительно: ученый уже забыл, когда последний раз спал. В минуты наибольшей усталости Сент-Ив всегда почему-то предавался путаным философским рассуждениям, так что счел последние свои мысли верным признаком умственного переутомления.

— Поспеши! — пробормотал он, словно обращаясь к женщине, которая сидела на крыльце внизу и зорко, как бесценное сокровище, сторожила вынесенный из лавки хлам. Сент-Ив смотрел на обтрепанный капор на ее голове, на угольки в чашке ее короткой трубки и пытался представить, каково это — провести всю жизнь в пространстве, суженном до пары грязных улиц, время от времени утешая себя стаканчиком дрянного джина.

В конце концов, сочтя эти размышления пустой тратой времени, Сент-Ив попятился от края крыши и обернулся к высокому чердачному окну за спиной: подслеповатое око его стекол, испещренных трещинами и потеками грязи, с равнодушием взирало на туман и печные трубы. Осторожно ступая по кровельным листам, Сент-Ив приблизился к окну в надежде, что оно не заперто, — впрочем, он был готов применить силу, чтобы открыть. В кармане у него звенела целая горсть серебра. «Интересно, — думал он, — какое впечатление произведет странно одетый незнакомец, среди ночи пробравшийся через окно с единственной целью: рассыпать в доме деньги?» А именно это Сент-Ив намеревался сделать, если его застукают во время взлома. Затея ходить на цыпочках по крышам домов вдоль по Пеннифилдс, одаривая шиллингами озадаченных бедняков, на миг показалась даже заманчивой, но воодушевление тут же сменилось гадливостью: тщеславия в этой идее было больше, чем милосердия. Вероятнее всего, еще до рассвета серебро понадобится ему самому, — чтобы купить свободу.

Задвижки не было и в помине — створки удерживала сложенная в несколько раз бумажка. Сент-Ив распахнул окно, сунулся в мрак проема, жалея, что не захватил с собой фонарь, и едва не задохнулся от наполнявшего комнату зловония. Держась за оконную раму, стал нащупывать ногой пол и чуть не наступил на что-то мягкое, которое завозилось и издало слабый стон. Резко отдернув ногу, Сент-Ив упер ее в подоконник и замер испуганным, готовым броситься прочь животным. Глаза мало-помалу привыкли к темноте; несмотря на густеющий туман, ночь по-прежнему озарял бледный лунный свет.

Мебели в комнате почти не было: старая кровать у стены напротив, пара деревянных стульев, колченогий стол да щелястый буфет — почти пустой, если не считать нескольких тарелок и стаканов. На столе лежала раскрытая книга; множество других было сложено в стопки возле стен и валялось на полу. Это богатство человеческой мысли, взятое вместе, выглядело здесь неуместной роскошью, как экзотическое сокровище, кучей сваленное пиратами в темной и затхлой пещере. Снизу донесся тяжелый вздох, тряпки под ногами Сент-Ива вновь зашевелились, и прикрытый ими ребенок зашелся в долгом кашле. Второй обитатель мансарды, занимавший кровать, спал беспробудным сном: звуки ничуть его не потревожили.

Со всею осторожностью, стараясь не задеть спящего, Сент-Ив опустил ногу на пол, перенес на нее тяжесть тела и, оказавшись в комнате, притворил окно. Подойдя к столу, он склонился над книгой, отпечатанной с виду относительно недавно, и не без оторопи узнал в ней иллюстрированный том «Потрошения живых существ в экспериментальных целях» под редакцией Игнасио Нарбондо. Качая головой, Сент-Ив прикинул, сколько же времени прошло с тех пор, как Нарбондо-старший был сослан на каторгу за свои занятия вивисекцией: не так уж и много, всего пара лет. Видимо, эти книги — единственное, что унаследовала осиротевшая семья… Не считая, разумеется, наследственной тяги отпрыска ко всякого рода извращенным знаниям. И вот теперь сын, как бы юн он ни был, уже следовал по кровавым отцовским стопам.

Спавший на полу мальчик громко задышал: затрудненное, хриплое, с клекотом дыхание застойных легких. Сент-Ив нагнулся над судорожно скрюченным тельцем и осторожно откинул грязное одеяло. Малыш лежал на боку в неловкой позе, с откинутой головой и вытянутой шеей, словно инстинктивно стремясь очистить забитое мокротой горло. Тонкие ручки-палочки и мертвенно-бледные впалые щеки. Легким касанием пальцев Сент-Ив огладил спину мальчика, нащупывая искривление, которое однажды разовьется в отчетливо различимый горб… Странно, но никакой патологии он не выявил: спина ребенка была пряма и упруга, лишь плоть горела лихорадочным жаром. Даже сквозь тонкое одеяло было слышно, как при каждом вдохе в стесненных легких клокочет воздух. Сент-Ив выпрямился, еще раз оглядел комнату, затем быстро подошел к буфету и достал с полки высокий фужер. Вернувшись к мальчику, опустил края фужера к его спине, приложил ухо к донышку и вслушался. Легкие воспалены: слизь булькала в них, как жидкая грязь в сточном колодце.

Ребенок вновь зашелся в кашле, и на его губах выступила окрашенная кровью пена. Отшатнувшись, Сент-Ив выпрямился. Диагноз был очевиден: пневмония, причем довольно запущенная, осложненная постоянными приступами рвоты. С таким ослабленным организмом ребенку долго не протянуть: это осознание накрыло Сент-Ива холодным потоком воды, прорвавшей плотину. Убийство вне обсуждения. Оно совершенно излишне, даже если бы Сент-Ив решился пойти на такое: естественные условия жизни в повальной нищете этого грязного, перенаселенного городского района сделают свое дело. Они убьют Нарбондо так же верно, как выпущенная в голову пуля. Сент-Иву оставалось лишь выбраться через окно на крышу и раствориться в будущем.

И все же такой вывод противоречил непреложной истине, какой ее представлял себе Сент-Ив: как, позвольте спросить, Нарбондо в обозримом будущем отправится на виселицу, если скончается прямо сейчас? Допустим, человеку под силу изменить будущее, но может ли будущее изменить самое себя? Раздумывая над этим, ученый напряженно вглядывался в лицо спящего ребенка. Мало света… Сент-Ив снова отошел к буфету и начал осторожно открывать дверцы одну за другой, пока не отыскал свечи и серные спички. Женщина на кровати не проснется: насквозь пропитанная джином, она вовсю храпит, спрятав голову под одеялами. Сент-Ив чиркнул спичкой, зажег свечу и, склонившись над малышом, осмотрел лицо, выискивая вероломную сыпь. Ничего — только влажная от пота бледная кожа, характерная для вечно недоедающих больных детей.

Никаких шансов: мальчик умрет завтра. От силы послезавтра. Пневмококковый менингит — таков окончательный диагноз. Пусть поспешный, поставленный при свечах и с помощью перевернутого фужера, но это вне всяких сомнений пневмония, и ее одной достаточно, чтобы свести в могилу. Сент-Ив постоял еще немного, размышляя над скрючившимся на полу тельцем. Что ж, менингит вполне объясняет возникновение горба. Если Нарбондо каким-то чудом удастся выжить, нанесенный болезнью вред с годами скрутит его хребет в дугу.

Точно ли он оценил состояние ребенка, в принципе не важно. Мальчик обречен; уж в этом-то Сент-Ив ничуть не сомневался. Он прикрыл ребенка одеялом, скинул свое пальто и набросил сверху; мальчик дышал теперь очень часто, как щенок, утомленный беготней по жаре. Приравнять этого маленького страдальца к чудовищу, в которое Сент-Ив выстрелил на площади Сэвен-Дайлз, ученый никак не мог. Не получалось. Два совершенно разных человека. «Время и случай», — подумалось ему. Еще и полгода не минуло с той поры, как он произнес эти слова в попытке объяснить, как дошел до жизни такой… И его вновь объяли тоска и чувство тщетности всего сущего.

Человечество представилось ему скоплением маленьких испуганных зверьков, которые отчаянно барахтаются в черной трясине. Мудрено ли забыть о давних проблесках счастья! А это обреченное дитя наверняка ни о каком счастье и не ведало… Сент-Ив со вздохом потер лоб, стремясь развеять сковавшую его усталость: подобные мысли никогда ни к чему хорошему не приводили. Лучше отдать их на откуп философам, — у тех хотя бы бутылка бренди всегда под рукой. Здесь и сейчас, при виде хрипящего на полу мальчишки все высоконаучные абстракции и вовсе казались бессмысленны. Сент-Ив кивнул, приняв внезапное решение.

Он оставил три серебряные монеты на столе, а на умирающем — свое пальто; шагнул прочь с подоконника и притворил за собою окно. Если ему не суждено вернуться, пусть оставят себе и пальто, и деньги; впрочем, даже возвращение ничего не изменит. Выбравшись на крышу, Сент-Ив вздрогнул от холодного ветра и поспешил к батискафу, отрешенный от утренней суеты и копошенья людской массы внизу.

Пробираясь через раздвижное окно в свой рабочий кабинет — такой же, каким он его помнил, — Сент-Ив где-то в глубине души ожидал встретить там «двойника» в виде тающего в воздухе старца. С другой стороны, ему давно следовало бы исчезнуть: Сент-Иву нынешнему понадобилось изрядно времени, чтобы выбраться наружу через окошко силосной башни и неслышно подойти к дому. Скорее всего, здешний профессор Сент-Ив давным-давно умер, — ведь нынче 1927 год, наугад выбранный на циферблате. У особняка, поди, новый владелец — какой-нибудь заядлый охотник, промышляющий на заре с ружьем, заряженным мелкой дробью. Впрочем, внутренность башни говорила об обратном: там громоздились всякого рода загадочные аппараты из числа тех, какие мог изобрести и построить только ученый, кто-то вроде Сент-Ива, — причем, как ни странно, ни один не выглядел ржавым или сломанным, даже напротив: в башне царил идеальный порядок… Куда же делся безумный хаос, оставленный… Постойте-ка, а когда это было?

На миг он ощутил полную дезориентацию — не смог вспомнить ни года, ни числа своего отбытия.

Да и кабинет блещет чистотой: ни тебе сваленных как попало книг, ни разбросанных бумаг. Мысли Сент-Ива обратились к миссис Лэнгли, но он сразу отогнал прочь кольнувшее его чувство вины: не дело сейчас заниматься самобичеванием. Миссис Лэнгли придется обождать, сейчас гораздо важнее присмотреться к кабинету, который изменился самым любопытным и многообещающим образом. Здесь обнаружилось множество интересных предметов, наводящих на самые смелые предположения. Под потолком, к примеру, был подвешен скрепленный проволокой скелет крылатого ящера, а к стене парой деревянных распорок крепилась бедренная кость огромной рептилии, не уступавшей по размерам бронтозавру. Значит, он все же начал потакать своим прихотям и всерьез занялся палеонтологией? Иначе откуда это все? Неужели он воспользовался машиной времени и совершил путешествие в эпоху динозавров? По хребту Сент-Ива пробежала дрожь сладостного предчувствия, а вместе с ней пришло и подтверждение догадки: что бы ни случилось далее, все сложится самым наилучшим образом. Ученый, обставивший эту комнату, явно не ограничивал себя в собственных устремлениях.

Сент-Ива вдруг словно по голове огрело: он нынешний вовсе не похож на подобного человека! Во всей этой самоуверенной чистоплотности нет жизни! Скорее назад, в прошлое: нырнуть в механизмы времени, стать той железной стружкой, которая, быть может, застопорит их напрочь. Перед ним сейчас лишь одно из возможных проявлений будущего, столь же непрочное и эфемерное, как мыльный пузырь. Бросив случайный взгляд в зеркало, Сент-Ив вздрогнул от неожиданности: оттуда смотрело помятое изможденное лицо, и он непроизвольно коснулся давно небритой щеки, вмиг утратив новообретенный оптимизм.

На чисто прибранном столе лежал листок бумаги. Записка? Подняв ее, Сент-Ив только сейчас приметил бутылку портвейна со стаканом и невольно улыбнулся, вспомнив вдруг о легкомысленном плане переправлять вино из будущего в прошлое. Зачем, если можно отведать вожделенный напиток прямо сейчас?

— Будем здоровы! — возгласил он, удобно устраиваясь в кресле, чтобы прочесть записку. «Я вынес из башни все барахло, — говорилось там. — Иначе ты материализовался бы внутри автомобиля, и это вызвало бы взрыв бог знает какой силы. И прекрати самолюбование, выглядишь ты преотвратно. Езжай и побеседуй с профессором Флемингом[19] в Оксфорде. Пусть он производит впечатление неуклюжего идиота, зато у него есть то, что тебе нужно. Мы с Флемингом вроде как друзья, так что отправляйся немедля, а потом катись отсюда ко всем чертям и не возвращайся. Сам знаешь — от тебя зависит будущее, а посему попытайся не чураться собственного предназначения. Пока же ты только навлекаешь беды на свою бестолковую голову. Взгляни на себя, бога ради, — самому же тошно станет».

Хмурясь, Сент-Ив вернул послание из будущего на стол и опрокинул в себя остатки портвейна из стакана. К нему опять вернулось скверное настроение, записка тому виной. Откуда этот насмешливый, высокомерный тон? Да как он смеет? Забыл, с кем разговаривает? Сент-Ив уже почти решился… на что, собственно? Он покрутил головой, чувствуя, что атомы бестелесного «двойника» парят где-то рядом… Возможно даже, прячутся в костях нависшего над ним птеродактиля? Узкие пустые глазницы рептилии неожиданно вызвали в памяти Сент-Ива образ из детства: школьный учитель с похожим на клюв острым носом.

Сент-Ив поискал в ящике стола перо, намереваясь набросать хлесткий ответ себе самому. Что бы такое черкнуть? Что-нибудь обидное? Или невероятно умное, с нотками усталости и обретенного опыта? Хотя… Чем его нынешнее «я» могло задеть себя в далеком будущем? Собственно, будущему «я» прекрасно известно содержание этой еще ненаписанной оскорбительной записки, так ведь? Он будущий, материализовавшись вновь, ухмыльнется при виде ответа и не станет тратить времени на чтение. Сент-Ив отложил перо, задыхаясь от собственного бессилия.

В этот миг дверь отворилась, и в комнату вошел Хасбро.

— Доброе утро, сэр, — нимало не удивившись, произнес он и положил на диван мужской костюм с иголочки.

— Хасбро! — радостно вскричал Сент-Ив, вскакивая с намерением сердечно обнять верного слугу. Да, тот выглядел значительно старше, да и как иначе! Но в нем, невзирая на седину, по-прежнему не было и следа дряхлости. Видя постаревшего Хасбро таким стройным, подтянутым и моложавым, Сент-Ив мысленно горько посетовал на то, до какого жалкого состояния довел сам себя. — Но я не тот, за кого ты меня принимаешь, — после секундной паузы добавил он.

— Разумеется, сэр. Да и никто из нас «не тот». Время, знаете ли… Стоит отметить, костюм придется вам впору.

— Как же я рад тебя видеть, — вздохнул Сент-Ив. — Хасбро, ты и представить себе не можешь, насколько…

— Приятно слышать, сэр. Если позволите, мною получено распоряжение привести в порядок вашу прическу…

Хасбро окинул Сент-Ива с ног до головы внимательным взглядом, слегка повел бровью, словно ожидал увидеть нечто более выдающееся, после чего молча вышел из комнаты, оставив Сент-Ива стоять с разинутым ртом, но быстро вернулся с тазом и кувшином воды.

— Прошу извинить, омовение будет простым и поспешным, — произнес он. — Боюсь, по некоторым причинам вам не позволено выходить из кабинета. На этот счет мне даны точные указания. Мы должны без промедления отправиться в Оксфорд и вернуться обратно, как можно скорей, стараясь говорить по возможности меньше. Билеты на поезд уже у меня, ровно через сорок пять минут мы должны быть на вокзале.

— Хорошо, — не стал возражать Сент-Ив. — Думаю, тебе лучше знать что к чему.

Он поспешно стянул с себя рубашку, ополоснул лицо и, свесив волосы в воду, промыл их мылом. Спустя несколько минут Сент-Ив вновь сидел в своем кресле, а Хасбро сбривал его многодневную щетину.

— Скажи-ка, дружище, — не утерпел Сент-Ив, — как тут у вас дела? Элис… с ней все в порядке? Она жива? Удалось ли мне ее спасти? Вижу, что удалось. По обстановке в этой комнате вижу. Расскажи, что случилось.

— Мне велено ничего вам не говорить, сэр. Откиньте голову назад, иначе… — За шиворот Сент-Иву стек ручеек мыльной воды.

— Ну, хотя бы намекни… — взмолился он.

— Ни единого слова, сэр. Профессор сообщил мне, что ткань времени — весьма нежный и хрупкий материал, вроде старого шелка, и этот материал может расползтись на лоскуты даже от звука моего голоса. Поэтично сказано, на мой взгляд.

— Сказано дурачком, насколько я могу судить. Чепуху мелет этот твой профессор, — раздраженно фыркнул Сент-Ив. — Можешь так ему и передать. Поэтично, ха!..

— Разумеется, сэр. Как скажете. Нам еще нужно припудрить ваши волосы.

— Припудрить? За каким чертом?..

— Профессор Флеминг, сэр, который из Оксфорда, он ведь знает вас пожилым человеком. Из-за сильной усталости и недоедания вы вполне могли бы сойти за человека преклонных лет. Но этого мало — следует принять все меры предосторожности, ибо рисковать понапрасну мы не имеем права. Думаю, в дальнейшем вы это оцените.

— Преклонных лет? — перепросил Сент-Ив, скептически оглядывая себя в зеркале. Увы, чистая правда: за последние два-три года он, похоже, состарился лет на десять. На его лице читалось отчаяние.

— Ничего, вы вернете себе молодость, сэр, — успокаивающе сказал Хасбро, отчего Сент-Ив еле сдержал слезы. Ему казалось, что он, обреченный на бесконечные появления и исчезновения, увяз в паутине времени, где каждое действие в настоящем предопределено чем-то в прошлом и само определяет что-то в будущем, — и так до бесконечности. Хуже всего, что никогда нельзя быть уверенным в конечном результате. Даже прошлое способно расползтись под пальцами, как старый шелк…

— Чем же таким особенным поделится со мною Флеминг? — собравшись с силами, поинтересовался Сент-Ив.

— Я вынужден просить вас воздерживаться от любых разговоров, сэр. Мне велено, сэр, всецело предоставить вас самому себе.

Сент-Ив откинулся в кресле, разглядывая себя в зеркало. Щетина сбрита, волосы подстрижены и причесаны. Он чувствовал себя несравнимо лучше, хотя подобранный Хасбро костюм казался ему донельзя нелепым. Хотя кто он такой, чтобы сетовать? Получи Хасбро указание окатить Сент-Ива помоями для свиней, даже и тогда он бы с готовностью подчинился. Будущее «я» имело на руках все козыри и могло заставить его сплясать любой танец под свою дудку.

Они вместе вышли через раздвижное окно кабинета; на подъездной аллее их ждал вытянутый, обтекаемой формы автомобиль. Сент-Иву уже приходилось видеть моторизованные экипажи — одно время он и сам носился с идеей соорудить нечто подобное, — но этот произвел на него колоссальное впечатление. Он с радостью забрался внутрь.

— На каком топливе он работает? — спросил Сент-Ив, когда они с ревом покатили в сторону Харрогейта. — Спирт или пар? Дай угадаю… — Он внимательно прислушался. — Совершенствованный инжектор Жиффара[20] с ковшовой турбиной Пелтона[21]?

— Мне очень жаль, сэр…

— Разумеется, они тут ни при чем, просто я тебя подначивал. Лучше скажи, какую скорость он разовьет на прямой дороге.

— Боюсь, сэр, я не вправе вести подобные разговоры.

— А что королева — умерла?

— Как это ни прискорбно, сэр. В 1901 году, да упокоит Господь ее душу. Боюсь, в наши дни королевская власть уже не имеет прежней силы, да и сами члены монаршей семьи ведут себя довольно безрассудно, если мне будет позволено высказать такое мнение.

Впрочем, разговоры о положении дел в королевской семье показались Сент-Иву пресными. Он признался себе, что ничего не желает знать и о прорве других вещей. Ему совершенно не грела душу возможность вернуться в прошлое с головой, набитой зловещими футуристическими знаниями, от которых нет ровным счетом никакого проку. Достаточно знать, что Хасбро здоров и крепок, а он сам (судя по содержимому башни) пребывает в своей стихии. Внезапно ему ужасно захотелось скорее покончить с этими хлопотами и вновь оказаться в своем времени. И он вынужден был признать — хотя это ужасно раздражало, — что его «двойник» абсолютно прав: молчание — самый короткий и безопасный путь к месту назначения. Хотя это нисколько не извиняло высокомерный тон прочтенной им записки.

Над Оксфордом, к счастью, время оказалось не властно: город остался самим собой. Пока Хасбро вел Сент-Ива под сбросившими листву деревьями в лабораторию патологии, тот чувствовал себя татуированным дикарем, впервые попавшим в цивилизованный мир. Костюм по-прежнему казался Сент-Иву смешным и нелепым, хотя основную задачу — не давать ему выделяться из толпы — выполнял отменно, ибо окружающие носили нечто подобное. Выглядеть паяцем среди множества других шутов не слишком зазорно. Одно огорчало Сент-Ива: лицо отчаянно чесалось под тонким слоем пудры, которую Хасбро аккуратно наложил на лоб и щеки ученого, превращая его в старца.

Когда они возникли на пороге лаборатории, профессор Флеминг отвернулся от стоявшей на длинном захламленном столе мензурки и прищурился, разглядывая гостей. Лоб ученого закрывала густая челка, а на носу сидели очки с толстыми стеклами, сквозь которые он так уставился на Сент-Ива, будто видел его впервые. Признав же, заулыбался и, шагнув навстречу, дружески хлопнул ученого по спине.

— Вот тебе раз, — с заметным шотландским акцентом произнес Флеминг, сразу уподобившись лорду Келвину. — Надо сказать, вы выглядите… как-то… — Он оборвал себя, словно опасаясь обидеть гостя неосторожным словом, расплылся в улыбке и тряхнул головой. — Без обид, да?

— Никаких обид, — недоуменно согласился Сент-Ив. О чем, собственно, речь? Какие обиды? Не хватало еще…

— Имейте в виду, я не жульничал. Ни подкупа, ни шпионов. Вообще ничего. Я честно выиграл, не выходя за рамки правил.

— Само собой, — сказал Сент-Ив, с недоумением косясь на Хасбро.

— В таком случае вы остались должны мне два фунта шесть пенсов. — Флеминг еще постоял, с довольной усмешкой глядя на Сент-Ива, а затем отвернулся убавить пламя в горелке.

— Какого черта? — прошипел Сент-Ив уголком рта.

Прикрыв рот ладонью, Хасбро шепнул в ответ:

— Вы заведете привычку делать ставки на результаты крикетных матчей. И чаще всего неудачно. На вашем месте я постарался бы удержать это в памяти.

И Хасбро покачал головой, явно не одобряя денежные пари.

Сент-Ив лишился дара речи: Флеминг хочет, чтобы он расплатился немедля? Это же целых два фунта с лишком! Порывшись в карманах, он принялся за подсчет. Нужную сумму едва удалось наскрести, и Сент-Ива чуть не трясло от унижения. Ему предстояло вернуться домой без гроша, лишь бы выплатить долг в дурацком пари, заключенном его, по всей видимости, выжившим из ума «двойником»!

— Возмутительно! — шепнул он Хасбро, подбрасывая монеты на ладони.

— Прошу прощения? — встрепенулся Флеминг.

— Я возмущен тем, как эти бездари порочат славную игру.

Сент-Ив преисполнился вдруг уверенности, что пари заключалось только для того, чтобы подразнить прибывшего из прошлого «двойника». Эта мысль привела его в ярость. Да кем он себя возомнил? В какое чудовище он превратится, чтобы устраивать подобные розыгрыши в столь тяжкую минуту? Нужно найти какой-то способ свести с обидчиком счеты, прежде чем возвращаться в прошлое.

Флеминг пожал плечами и, с радостным видом приняв монеты, не глядя ссыпал их в карман.

— Желаете заключить новое пари?

Сент-Ив прикрыл глаза и на секунду задумался.

— Дайте-ка минутку на размышление. Мне нужно посоветоваться.

Он направился к двери, поманив за собою Хасбро.

— На ком я потерял деньги? — шепнул он.

— «Харрогейтские гончие», сэр. Не советую ставить на эту команду.

— Верный проигрыш, значит?

— Как ни прискорбно, сэр.

Сент-Ив просиял и энергично потер руки.

— Ну-с, профессор, — сказал он, подходя к Флемингу, который в это время наполнял пипетку какой-то янтарной жидкостью. — Я, знаете ли, патриот, поэтому готов поставить ту же сумму на «Гончих» и в следующей игре.

— В субботу вечером? Против «Росомах»? Да вы шутите!

— Ничуть. Чтобы доказать серьезность намерений, ставлю пять к одному.

— Да что вдруг на вас…

— Хорошо, десять к одному. Я полон оптимизма.

Флеминг сузил глаза, воплощая собой подозрение: неужели Сент-Ив вздумал его разыграть? Но затем решил, видно, что напрасно пытается усмотреть в предложении подвох, и, сдавшись, широко развел руками.

— Обычно я не заключаю пари на столь крупные суммы… — сказал он. — Но искушение пополнить банковский счет слишком велико. Стало быть, десять к одному? Решено!

Они обменялись рукопожатием. Сент-Ив был готов сплясать джигу от радости.

— Что ж, — сказал Флеминг, — вернемся к нашим делам, пожалуй?

Сент-Ив кивнул, и профессор тут же протянул ему большую банку с какой-то темной жидкостью, пояснив:

— Настой плесневого грибка пеницилла на говяжьем бульоне.

— Ясно, — опешил Сент-Ив. — Ну, разумеется.

Плесень? Что за чушь несет этот парень? Он оглянулся на Хасбро в надежде, что тот хотя бы намекнет ему на смысл происходящего.

— Мне категорически не велено… — начал было тот, но Сент-Ив махнул рукой и отвернулся, не дослушав.

— Я не вполне уверен в том, употребляя настой внутрь… — предупредил Флеминг. — В душе я консерватор, а потому поостерегся бы рекомендовать этот способ даже такому ученому, как вы. Потребуются месяцы исследований…

— Я благодарен за прямоту, — прервал его излияния Сент-Ив, — но речь идет, без преувеличений, о жизни и смерти. По причинам исторической целесообразности мне просто необходимо вырвать из лап смерти одного больного ребенка.

Ему пришло вдруг в голову, что эти пафосные слова походят на бред сумасшедшего, но профессора они, по-видимому, ничуть не смутили. А что, собственно, известно Флемингу? И насколько он посвящен в его, будущего Сент-Ива, планы? Видимо, все-таки не посвящен, иначе Хасбро не устроил бы всю эту мороку с гримом и пудрой.

— Какую дозировку вы порекомендуете?

— Полпинты дважды в день, утром и вечером, пока весь отвар не закончится. И не забудьте: хранить его следует в прохладном месте.

— В прохладном, значит… — с беспокойством повторил Сент-Ив. Он просто обязан хоть словом перемолвиться с матерью Нарбондо. Настой надо бы держать снаружи, на крыше: на осенние холода в Лондоне вполне можно рассчитывать. Будем надеяться, женщина сможет вынырнуть из порожденного джином бесчувствия, и Сент-Иву удастся хоть что-то ей втолковать. Но как ее убедить? Поверит ли она явлению человека из будущего с банкой говяжьего бульона в руках? Можно назваться ангелом милосердия и предъявить ей батискаф. Еще лучше — вручить кошелек с деньгами и пообещать вернуться с другим таким же, но поставить условие: неукоснительное следование его предписаниям. Черт, у него же не осталось денег! Стало быть, придется сделать за ними крюк…

Неожиданно Сент-Ив почувствовал зверский голод. Чему, собственно, удивляться? Ведь он не ел уже… навскидку, лет восемьдесят.

Сент-Ив принял банку из рук Флеминга. Вот он и получил то, за чем явился, но все же соблазн слишком велик. Ведь вокруг него будущее, 1927 год, и он стоит в оксфордской лаборатории патологии, глава которой, судя по всему, считается одним из величайших умов в этой области. Хорошенько оглядевшись, Сент-Ив насчитал вокруг себя немало всяческих инструментов, назначение которых было ему неведомо. Нужно выведать побольше хотя бы об этом плесневелом говяжьем бульоне!

— Хочу прояснить кое-что, — обратился он к Флемингу. — Напомните, каким образом вы наткнулись на этот самый пеницилл?

Флеминг с силой вжал одну ладонь в другую и растопырил пальцы, словно собираясь с мыслями перед тем, как поведать всю историю до конца, не упустив ни единой детали.

— Видите ли, — начал он, — это произошло почти случайно…

В этот момент Хасбро вынул карманные часы, взглянул на них, — и его лицо перекосилось от ужаса:

— Наш поезд!

— Да черт с ним, едем на следующем! — Сент-Ив метнул в слугу взгляд, полный плохо скрытого раздражения.

— Боюсь, мне придется проявить настойчивость, сэр. — С этими словами Хасбро сунул руку в карман пальто, словно нащупывая там весомый аргумент в пользу спешки.

Сент-Ив помрачнел: упустить такую возможность! Его держат на коротком поводке, как шальную собачонку, и даже не собираются дать слабину. Единственное, что удерживало Сент-Ива от бунта, это на редкость угрюмая мина на лице у Хасбро. Спорить сейчас бессмысленно: последнее слово все равно останется за слугой. Это неоспоримый факт, хоть в камне высекай, — и, как хорошо известно Сент-Иву, для подобной угрюмости у Хасбро должны иметься весьма веские причины.

Оба распрощались с Флемингом и, покинув лабораторию, проследовали прямо на вокзал, откуда после пятиминутного ожидания выехали в Харрогейт; где снова сели в автомобиль и вернулись в поместье. Всю дорогу домой Сент-Ив держал банку с говяжьим бульоном на коленях.

Наконец они остановились прямо на лугу у входа в башню. Хасбро уже держал в руке ключ от двери. Было очевидно, что возвращаться в дом они не планируют. Вообще-то, Сент-Ив был не прочь пропустить стаканчик портвейна, прежде чем очертя голову нырять в прошлое, но просить об одолжении не собирался. И дело даже не в том, уступил бы Хасбро этой просьбе или нет (уступил бы, скорее всего), а в чувстве собственного достоинства. Лучше молча подчиниться сказанному в записке и вернуться в свое время. Цель визита достигнута.

— Что ж, тогда я отправляюсь, — сказал Сент-Ив.

— Желаю вам удачи, сэр.

— Когда все останется позади, мы непременно встретимся.

— Обязательно, сэр. Когда придет время, я с удовольствием налью вам стаканчик портвейна.

— Тогда уж не один, а два, — поправил слугу Сент-Ив, шагая по высокой траве к силосной башне. — А я отвечу тем же! — крикнул он, повернулся и махнул рукой напоследок. Хасбро так и стоял на безлюдной обочине, глядя ему вслед: старый, преданный друг, опечаленный прощальной сценой на пороге опасного, но необходимого путешествия в неизведанное. Если не исчезнуть сразу, Хасбро так и будет бродить вокруг, чтобы удостовериться, что Сент-Ив не выкинул в последний момент какой-нибудь фортель.

Расположившись наконец в батискафе, он завернул банку в новое пальто и надежно пристроил под сиденьем, после чего переключил все свое внимание на приборы. Перед ним лежал широкий мир, беспредельное пространство для путешествий, но он оставил географические настройки прежними и вернулся в собственное время — двумя часами позже изначального отбытия. Сент-Иву не улыбалось наткнуться на раздраженного Парсонса, все еще рыскающего вокруг башни.

Попав наконец в свое время, он со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла, оглядывая знакомую внутренность башни. Вспомнил о пари, которое заключил с Флемингом, и улыбнулся. Вся предусмотрительность этого всезнайки, его будущего «я», и яйца выеденного не стоит, так ведь? Сент-Иву даже не верилось, что он мог опуститься до заключения пари на итоги крикетных матчей. Просто немыслимо! Но теперь он предупрежден. Как называлась эта чертова команда? «Харрогейтские стряпчие»? Он хохотнул в голос: шутка-то удалась! Его будущий «двойник», услыхав от Хасбро эту новость, ушам своим не поверит: «Я сделал… что?!»

Когда Сент-Ив выбирался из машины, уставший, как рудокоп после двойной смены, на его губах играла улыбка. Никаких следов присутствия Парсонса, вокруг тишь да гладь. В башне царил полумрак, но и в серых сумерках окружающие предметы виднелись достаточно хорошо, чтобы ему вдруг стало ясно: что-то изменилось. Почти неуловимо для глаз, но изменилось. Его затрясло. Ничего хорошего нет, именно этого он и боялся. Именно этого его будущий «двойник» отчаянно стремился избежать.

Далеко не сразу Сент-Иву удалось определить, что не так. Инструменты, как и прежде, разбросаны, как попало… И наконец — вот оно: надпись мелом на стене. Послание «от себя себе» выглядело иначе. Размашисто и четко на стене было выведено: «Гончие — 6, Росомахи — 2».

СОВЕТ МИССИС ЛЭНГЛИ

Задерживаться надолго было слишком рискованно. Сент-Ив с превеликим удовольствием выспался бы, поел и посидел в рабочем кабинете, бездумно глядя в стену, но доставленный из будущего говяжий бульон не давал расслабиться. Да и время не позволяло — тот самый ресурс, которого, по идее, у него предостаточно. Оно прозрачно намекало, что обойдется и без Сент-Ива: оно шло себе дальше, громоздя на его пути трудности, создавая препятствия и меняя абсолютно все. Никогда прежде Сент-Ив не ощущал столь остро неумолимого тиканья часов.

Он проник в дом привычным способом — через окно кабинета, опустил в кошелек двадцать фунтов серебром и, даже не дав себе труда окинуть комнату прощальным взглядом, добежал до башни, забрался в машину и устремился в Лаймхаус середины века.

Сент-Ив прибыл туда на неделю ранее, чем в прошлый раз, посчитав, что болезнь еще не успеет всерьез подточить силы мальчика. Время перевалило за полночь; глядя на панораму Пеннифилдс, Сент-Ив не заметил особых отличий. Тумана, правда, не было и в помине, а высоко в небе стояла луна, но прежняя старуха все так и сидела на крыльце, покуривая трубку и сторожа кучу сваленного у лавки бесполезного хлама. Улицы вновь оказались полны моряков: одни направлялись в бордели, другие возвращались оттуда. Ночь, раскинувшаяся над Лаймхаусом, кипела жизнью, с равнодушием взирая на маленькую трагедию, которая разыгрывалась в отдельно взятой мансарде.

Он потянул на себя оконную створку, осторожно спустил ногу и поставил банку у стены, в тени подоконника. Ребенок так и спал на полу — правда, не под самым окном. Он лежал на спине, натянув до подбородка рваное одеяло, и тяжело дышал: несомненно, болезнь уже коснулась его. Кроме спящего мальчика, в комнате никого не было.

— Проклятье, — прошипел Сент-Ив. Ему необходимо переговорить с матерью. Невозможно же мотаться туда-сюда, чтобы дважды в день давать ребенку говяжий бульон. Что делать? Видимо, придется вернуться в батискаф, подкрутить диск настройки и прибыть сюда тремя часами позднее или днем ранее. Как это, однако, утомляет! Впрочем, раз уж он здесь, стоит дать больному выпить настоя. Надо же когда-то начать, так почему бы не сейчас? Уповать на будущее чересчур опасно. Уж лучше синица в руках, чем…

Неожиданно за дверью раздался громкий, визгливый женский смех, низкий мужской голос пробормотал что-то, и смех повторился вновь. В замочной скважине скрежетнул ключ, и Сент-Ив рванулся к окну, надеясь выскочить на крышу прежде, чем его обнаружат. Но не успел он сделать и двух шагов, как дверь распахнулась, и Сент-Ив повернулся к двери с миной крайнего неудовольствия на лице, свойственной чиновникам в общении с простолюдинами. Немного поднажать — и он выкрутится. Нужно всего-навсего изобразить… но кого же? Ничего, пока сойдет и надменный взгляд. Какая все-таки удача, что он выбрит и подстрижен!

В проеме двери стояла женщина — должно быть, мать ребенка. Она была молода и выглядела бы, пожалуй, даже привлекательной, если бы не ожесточенное выражение, застывшее на миловидном личике, и исходившее от нее общее ощущение какой-то запущенности. Женщина была под хмельком и стояла, покачиваясь, как молодое деревце под порывами ветра, в замешательстве глядя на Сент-Ива. Быстро трезвея, она обвела комнату взглядом, точно пыталась убедиться, что не отперла по ошибке чужую дверь. А потом рассердилась.

— Что вы здесь делаете? — вопросила женщина.

Вошедший с нею мужчина, выглядывавший из-за ее плеча, тупо воззрился на Сент-Ива, потом стушевался и шагнул назад. Этот субъект был в стельку пьян — намного сильнее ее самой.

— Кто это? — кивнул на пьяного Сент-Ив, вложив в этот вопрос все презрение, на которое был способен, словно ответ имел какое-то значение. В тот же миг мужчина развернулся, выскочил в коридор и побежал к лестнице. Дробный стук шагов по ступеням, хлопок наружной двери, — и все смолкло.

— Плакали мои полкроны, — ровным голосом протянула женщина. — Я не какая-то попрошайка. Если вас подослал хозяин жилья, передайте ему, что я всегда плачу вовремя. На улицах будет вполовину меньше побирушек, если типы вроде него прекратят обирать нас дочиста.

— Я здесь не за этим, голубушка, — покачал головою Сент-Ив, дивясь тому, что эта женщина изъясняется таким правильным языком. И сразу поправил себя: она ведь была женой известного или, во всяком случае, уважаемого в научных кругах биолога. Эта мысль его опечалила. Низко же ей пришлось пасть! В ней и сейчас можно было разглядеть юную сельчанку, без памяти влюбившуюся в человека, которым она восхищалась. Ныне она продает свои ласки, прозябая в дрянном съемном жилье.

Женщина не отходила от двери, — видимо, в ожидании объяснений, — и Сент-Ив, к стыду своему, внезапно понял: в ее сердце еще теплится надежда… на что? Что она, в конечном счете, не упустит свои полкроны? И отлично понимает, что Сент-Ив не принадлежит к типичным обитателям Вест-Энда. Перед нею — не очередной матрос, что шатается по Пеннифилдс перед выходом в море.

— Я врач, мэм.

— Вот как? — Она все же вошла в комнату, прикрыла за собою дверь. — А у вас, случаем, не найдется глоточка джина? Врач, говорите? Нет лучшего врача, чем бренди.

Женщина лукаво улыбнулась, явно заигрывая, но это слабое движение губ так обезобразило ее лицо, что Сент-Иву стало ясно: она изначально не создана для подобных театральных сцен. Ее голос звучал безжизненно, а глаза, казалось, смотрели только в пустоту. Та сельская девушка, которая когда-то влюбилась в ученого и которую Сент-Ив все еще различал в ней, исчезала прямо у него на глазах. Однажды наступит день, когда джин и продажная жизнь на улицах Лаймхауса вытравят ее совершенно.

— Боюсь, у меня нет с собой бренди. И джина нет. Зато я принес эту банку говяжьего бульона…

Сент-Ив повернулся, чтобы указать на банку в тени под окном.

— Что? — с сомнением переспросила она, словно не расслышала его слов — или, лучше сказать, словно не поверила своим ушам.

— Говяжий бульон. Проще говоря, лекарство для ребенка. — Сент-Ив указал подбородком на спящего мальчика, который успел перевернуться на живот и теперь спал, упершись щекой в пол. — Ваш сын не здоров.

Женщина бросила на сына короткий косой взгляд.

— Не настолько, чтобы поить его какой-то дрянью.

— Все гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Если не помочь ему сейчас, через две недели он умрет.

— Да кто вы, черт возьми, такой? — повысила голос женщина, захлопнула наконец дверь и разожгла стоявшую на буфете лампу. Комната озарилась желтым светом, и к темному пятну на потолке поднялся завиток грязно-серого дыма. — С какой стати ему умирать?

— Ваш муж был моим другом, — ответил Сент-Ив, которого посетило вдруг вдохновение. — Я обещал ему, что буду время от времени навещать мальчика. Я приходил уже трижды, стучал, но никто не отзывался, и на сей раз я просто влез в окно. Я врач, мэм, и говорю вам как врач: этот ребенок может погибнуть.

При упоминании о муже женщина тяжело опустилась на табурет возле стола и закрыла лицо руками. Посидев немного в этой позе, она резко выпрямилась, и в глазах ее сверкнули искорки гнева.

— Что вам нужно? — спросила она. — Говорите и убирайтесь вон.

— Этот бульон, — вздохнул Сент-Ив, отходя к мальчику и слегка тормоша его за плечо, — единственная надежда на его спасение.

Ребенок проснулся и при виде склонившегося над ним Сент-Ива отпрянул в испуге.

— Все хорошо, мой ягненок, — проворковала мать, опускаясь рядом на колени и приглаживая его длинные, тонкие волосы. — Этот человек доктор, друг твоего отца.

При этих словах мальчик метнул в Сент-Ива взгляд, исполненный отвращения и ненависти такой силы, что тот едва не отшатнулся. Да уж, несть числа людским страданиям, и объять их умом невозможно…

— У вас есть чашка? — спросил он у матери, и та принесла из буфета фужер — тот самый, которым Сент-Ив воспользовался неделю тому назад, чтобы… Чтобы что? Неожиданный приступ головокружения — результат возникшей в сознании путаницы — едва не сбил его с ног.

— Осторожно! — вскрикнула женщина, пытаясь выхватить у него лишь до половины наполненный фужер.

— Вот именно. — Сент-Ив долил недостающее. — Мальчик должен это выпить. До дна.

— А куда остальное? — спросила она. — Лошадь и та не выхлебает этакий жбан.

— Давайте ему два полных стакана в день, пока настой не закончится. Это необходимо, чтобы сохранить вашему сыну жизнь.

Женщина колебалась, глядя на него со смесью сарказма и любопытства, утверждавшей, что такая жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться, даже если Сент-Иву взбрело на ум обратное.

— Хорошо, — наконец произнесла она, ставя стакан в буфет, а затем обратилась к мальчику: — Постарайся уснуть, милый.

Тот натянул одеяло на голову и отвернулся к стене. Женщина же принялась поправлять прическу, словно ждала, что Сент-Ив вот-вот предложит с лихвой возместить ей утрату сбежавшей с моряком монетки в полкроны.

— Ну что ж, — неловко произнес Сент-Ив, отступая к окну, — тогда я, пожалуй…

Взгляд его, блуждая, уткнулся в банку с лечебным настоем, и Сент-Ив вздохнул с облегчением, отыскав тему для продолжения разговора:

— Эту банку следует хранить в прохладном месте. Мой вам совет: выставьте ее на крышу, за окно.

По правде говоря, в самой мансарде было немногим теплее, чем на улице, но банка дала Сент-Иву подходящий предлог распахнуть окно и вылезти на крышу. Спеша, он чуть было не растянулся на влажной черепице. Поднялся, отер колени и, склонившись, заглянул в окно.

— Удираете по крышам? — спросила женщина с ноткой обиды в голосе. Вот для чего, оказывается, он туда вылез! Его совсем не интересовал предлагаемый ею товар. Моряка спугнул — и что дальше? Теперь ей придется искать нового клиента…

— Лестница для вас недостаточно хороша? — задала она следующий вопрос, повысив голос. — Не желаете, чтобы люди видели, как вы выходите от шлюхи? Тоже мне врач!

Сент-Ив робко кивнул, но сразу спохватился и замотал головой.

— Моя… карета…

— На крыше?

— Да. То есть я имею в виду… — Он совсем смешался. — Я хотел сказать, остается решить денежный вопрос.

— Да катитесь вы к черту со своими вонючими деньгами! Подыхать буду, а к ним не притронусь! Оставьте свои подачки для кого-нибудь другого! Благодетель! Если мой сыночек поправится, скажу спасибо, а пока — скатертью дорожка, и оставьте свои деньги при себе.

— Это не мои деньги, мэм, уверяю вас. Четыре года назад мы с вашим мужем рискнули небольшой суммой. Я задолжал ему кое-что, плюс проценты… — Сент-Ив вытащил из кармана набитый кошелек — тот самый, что он прихватил из кабинета в Харрогейте. Сумма, вне сомнений, озадачит ее. Впрочем, она быстро найдет деньгам применение… «Еще двадцать фунтов выброшены на ветер», — подумал Сент-Ив, протягивая женщине кошелек. (Какая, впрочем, разница? В туманном будущем он вернет их себе, выиграв пари у Флеминга. Нами правят время и случай…) Недолго помедлив, та жадно выхватила подношение: неважно, сколько там монет, но на них можно купить порцию-другую джина!

Сент-Ив надвинул шляпу на лоб и зашагал по крыше. Сказать ему было больше нечего. Оставалось довериться судьбе. Он откинул крышку люка, залез в батискаф и принялся возиться с управлением, ни о чем не думая — голова была совершенно пуста. И только после сообразил, что за все время, проведенное в мансарде, он ни единожды не связал в своих мыслях больного малыша с доктором Игнасио Нарбондо. Казалось, между ними вовсе нет никакой связи. А выражение лица ребенка при упоминании об отце… Да какое там выражение! Всего лишь тень, но такая густая и темная, что за ней не угадаешь возраста мальчика. Впрочем, к чему теперь думать об этом?

Перед тем, как привести машину в действие, он бросил последний взгляд в иллюминатор. Женщина по-прежнему стояла у открытого окна с зажатым в руке кошельком и потрясенно глядела на батискаф. Затем исчезла — заодно с миром, в котором жила, — а Сент-Ив начал погружение в глубокую воронку времени, и изумленное женское лицо осталось лишь пятнышком, выжженным на обратной стороне его опущенных век.

Прежде чем поставить точку в этой странной истории, Сент-Иву предстояло совершить еще одно, заключительное путешествие: нужно было нанести визит миссис Лэнгли. Перед его внутренним взором встал яркий образ — то, как с зажатой в руке скалкой она решительно шагает через луг к силосной башне, готовая ради него сразиться с незваными гостями. Сент-Иву подумалось вдруг, что к некоторым добродетели нисходят с очевидной легкостью, тогда как другим приходится всю жизнь трудиться как проклятым, лишь бы не растерять немногие имеющиеся крохи.

На этот раз он появился на лужайке у особняка, перед рабочим кабинетом, и еще с минуту сидел в машине, переводя дыхание. Капсула времени, что находится в башне, сейчас медленно тает. Как дальновидно отметил в своей записке будущий «двойник» Сент-Ива, прибытие в уже занятую точку пространства грозит неприятными последствиями.

Не вылезая из батискафа, Сент-Ив пытался сориентироваться во времени. Скоро, в течение ближайших двух часов, он выскочит из дома без туфель, в одних чулках, и направится к летней резиденции лорда Келвина, чтобы вытянуть из него детали, необходимые для запуска машины времени. А прямо сейчас его злосчастное прошлое «я» рассеивается на атомы в попытке подползти к окну. Тут ничего не поделаешь. Если этот «двойник» Сент-Ива будет раздражен нынешним коротким визитом, пусть лучше пеняет на себя самого. В конце концов, это он оскорбил миссис Лэнгли — выставил за дверь, будто рабыню.

Наконец Сент-Ив выбрался из батискафа и спрыгнул на землю, нервно поглядывая по сторонам: не появится ли Парсонс, — хотя знал заранее, что успешно справится со своей задачей и исчезнет прежде, чем тот начнет рыскать возле особняка. Сверился с карманными часами, подсчитывая имеющиеся в его распоряжении минуты, вошел в свой кабинет через раздвижное окно и, конечно, не удержался от беглого взгляда на стол. Хаос обрывков, обломков и осколков — он же крушил тяжелой фигуркой слона все, что попадало под руку…

Неожиданно Сент-Ив пошатнулся и чуть не упал. Мощная волна слабости заставила его схватиться за спинку стула и переждать, пока она схлынет. На миг ему показалось, что он догадывается о причине: одно из его будущих воплощений нанесло ему визит, и через мгновение два невидимых Сент-Ива окажутся распростертыми на полу. Никем не охраняемая машина времени сейчас стоит на лугу, и ей, вероятно, тоже предстоит исчезнуть. Эта мысль привела Сент-Ива в бешенство. Боже, какой идиот!..

Но, к счастью, обошлось. Головокружение прошло, ладонь не сделалась прозрачной, сам он тоже никуда не делся. Видимо, причина в чем-то другом. Что-то неладно с головой, нет, с самим сознанием. И еще его начала подводить память; целые пласты воспоминаний рассыпались, обращались в прах и исчезали без следа. Сент-Ив не без труда вспомнил, что дважды побывал в Лаймхаусе, но цель посещений установить не смог. Хотя события последних нескольких часов — поездку в Оксфорд и новый визит в Лаймхаус, чтобы доставить ребенку снадобье, — он помнил вполне отчетливо. Но что, собственно, имелось в виду под новым визитом? Он что, бывал там несколько раз?

Видимо, так, — хотя первое посещение воспринималось теперь, как смутный, ускользающий сон, который тем скорее стирается из памяти, чем отчаяннее пытаешься его задержать. Какие-то разрозненные, ничем не связанные фрагменты: запах в комнате, где спит больной мальчик, ощущение чего-то мягкого под ногой, холодное донышко прижатого к уху фужера…

Все это неопределенно, почти смыто океаном других воспоминаний, которые одновременно казались и странно новыми, и привычными, обыденными, рутинными. Эти новейшие воспоминания кипели, беспорядочно роясь, вытесняя и забивая друг друга, словно охваченные духом соперничества, — события и образы, плывущие и сталкивающиеся, подобно обломкам кораблекрушения на океанских волнах или в пене прибоя: фужер, свеча, несколько шагов к пухлому фолианту, раскрытому на крышке колченогого стола…

На горизонте, мельтеша, танцевали миллионы еще каких-то других, на сей раз обрывочных воспоминаний — слишком далеко, толком и не различить. На секунду Сент-Ив почувствовал, что он нигде — ни здесь и ни там, ни в прошлом, ни в настоящем — и лишь шторм времени бушует в его голове. Затем океан начал успокаиваться, а память стала обретать некие, вероятно, истинные очертания и упорядоченность. Наконец воспоминания вновь стали стройными, реальными и полными.

Правда, на водной глади еще покачивались наполовину затопленные кусочки чего-то, являвшегося некогда цельными образами, и Сент-Ив еще мог выудить кое-какие из них, — но со всею остротой сознавал, что вскоре и они навсегда канут в пучину. Он подскочил к столу и принялся лихорадочно рыться в ящиках в поисках пера и чернил. Найдя, сразу же начал писать. Заставил себя вспомнить жесткое, холодное дно большого бокала, к которому прижимался ухом, — и сразу после этого в памяти, подобно слабой волне, еще раз шевельнулось самое первое путешествие в Лаймхаус: путаная мешанина образов и разрозненных мыслей. Перо безостановочно скребло по бумаге. Он едва дышал.

Затем внезапно все исчезло, унесенное вихрем. Сгинула даже сама мысль о прижатом к уху бокале, и в голове осталось лишь представление о некой стеклянной чаше. Сент-Ив пока еще помнил, что какие-то секунды тому назад образ имел значение; напрягшись, сумел понять, как выглядит сосуд, за который столь упорно цеплялось его сознание, и ясно представить его себе. Воображение рисовало Сент-Иву большой фужер, наполовину заполненный говяжьим бульоном, и еще женщину, которая поит из него больного мальчика, называя его ласковыми именами…

Сент-Ив наскоро пробежал глазами нацарапанные на бумаге заметки — фрагменты воспоминаний в коротких, отрывистых фразах: Женщина в кровати, храпит. Иду к ребенку. Тошнота, жар. Пневмококковый менингит. Малец при смерти. Деформация позвоночника, как следствие болезни. Отсюда горбун Нарбондо? Оставил пальто, деньги на столе. Парсонс крадется за окном, будь начеку… Имелись и другие записи, но почерк уже не разобрать. Что все это значит? Сент-Ив терялся в догадках. Какой-то бред, игра фантазии! Какое еще «пальто»? То, которое на нем сейчас, — или то, которое он когда-то будет носить? Или носил? А этот «горбун»? Разве у Нарбондо есть горб? Он напряг память, пытаясь найти в каракулях смысл и логику. Нарбондо вовсе не горбат! И зачем бы Парсонсу красться под окнами? Парсонс — свой человек в доме с тех самых пор, как лорд Келвин обнаружил, что его машина в итоге осталась в распоряжении Сент-Ива. Парсонс едва ли не ежедневно является сюда с петициями, умоляя передать ее в ведение Академии.

В этот миг Сент-Ив заметил краешком глаза что-то темное у самого окна, обернулся и ничего не обнаружил. Но там определенно что-то было, и не просто «что-то», а скорчившееся на полу тело. Сердце учащенно забилось; в удивлении ученый даже привстал со стула, косясь в сторону. За окном — ничего, только луг и капсула времени на нем: надоевшая игрушка, брошенная среди полевых цветов. Сент-Ив отвернулся, но тотчас на периферии зрения возникла какая-то тень. Тогда он уставился прямо перед собой, не фокусируя взгляд. Тело лежало у самого окна; должно быть, он наступил на него, когда вошел. Что это: его реальное прошлое «я», лежащее там, где упало? Или призрак — небритый, с всклокоченными волосами, ждущий прибытия будущего «я», чтобы исчезнуть?

Призраки. Все это как-то связано с призраками, с исчезновением одного мира и появлением на его месте другого. Материальные объекты — он, машина, да и вообще все вокруг, — начинают таять, стоит явиться из другой временной точки их копиям. Память ведет себя аналогично: два противоречащих воспоминания не могут сосуществовать, и одно подменяет собою другое. Кем бы ни был этот Нарбондо или кем бы ни стал, предоставь Сент-Ив его собственной судьбе, — он уже не будет прежним. Сент-Ив дал ему снадобье Флеминга, и больной пошел на поправку. Сейчас мальчик уже не тот горбун, каким мог бы стать в той другой истории, которую Сент-Иву удалось переиначить. Если его догадка верна, ребенок даже без целительного бульона не умер бы, хотя, выжив, оказался бы изуродован болезнью.

На Сент-Ива накатил страх: на этот раз он все-таки отважился на перемену! И пал жертвой собственного сострадания. Переиначил прошлое, и вот результат: он вернулся не в тот мир, который оставил, а в какой-то другой. Оценить глубину произошедших перемен Сент-Ив не мог: он все забыл. Да это и неважно, в конце концов: от утерянного фрагмента истории не осталось даже воспоминаний. Все это просто перестало существовать.

Каким же дураком он был, прыгая из одного времени в другое, словно юнец на воскресной прогулке! Почему, бога ради, будущий «двойник» не предупредил его о последствиях? Старый болван! Может, стоит вернуться и переиграть? Если только изменения не затронули все события на протяжении пятидесяти с лишним лет… Предположим, ему придется еще раз посетить Лаймхаус и убедить себя не оставлять матери мальчика снадобье Флеминга, скинуть банку с крыши. Обречь ребенка на пожизненные муки? Или даже на смерть? Что уж теперь…

Вывод был очевиден: возвращение лишь усугубит создавшуюся проблему. Сент-Ив тяжко вздохнул, наконец уяснив истинное положение дел. Что еще могло измениться? Да все что угодно, и вовсе не обязательно к худшему. Может, в этом новом настоящем Элис выжила? Почему бы и нет? Вспыхнувшая было надежда тут же растаяла: нет, Элис и здесь нет в живых. Перемены не затронули эту историческую линию. Мозг Сент-Ива трудился с яростным напором, анализируя детали и пытаясь уразуметь их смысл. Вот заваленный хламом стол, а вон там, у окна, небритый и взлохмаченный призрак из прошлого. Шаткое свидетельство того, что новый мир во многих отношениях неотличим от того, который оказался им уничтожен.

Более того: в этом мире у Сент-Ива имеются воспоминания, разве не так? Он хорошо помнит, как разгуливал по округе в чулках, как довел до ума и сумел запустить машину времени, как спасал собаку Бингера, как потерял Элис на площади Сэвен-Дайлз…

Кстати, где сейчас миссис Лэнгли? Ему необходимо поговорить с ней, и как можно скорее. Принести ей свои извинения и убраться восвояси. Ведь от «истинного» времени его отделяют всего сутки, не более! «Сведи ущерб к минимуму, — велел себе Сент-Ив, — и вернись домой».

Он немедленно отправился на кухню, где и застал эту славную женщину, которая складывала в дорожный саквояж незамысловатые пожитки. Она твердо намеревалась уехать к сестре: лицо выдает решимость, хотя глаза красны от недавних слез. Это решение далось ей не просто. Сент-Ив внезапно возненавидел себя. Он был бы рад пасть к ее ногам и взмолиться о прощении, вот только подобные сцены показного самоуничижения были ей не менее противны, чем ему самому.

— Миссис Лэнгли… — окликнул ее Сент-Ив.

Обернувшись, та воззрилась на ученого с видом оскорбленного достоинства. Эти гордо поджатые губы достаточно красноречивы: нет, она не собиралась идти на попятную. Какого черта! Она уезжает к сестре, и безотлагательно. Слишком долго ей приходилось терпеть его выходки, но и далее выносить подобное обращение она не намерена. Ноги ее здесь не будет!

«И все же, — с радостью подумал Сент-Ив, — в конечном счете она останется. Верно? Уже завтра она бросится на Парсонса, размахивая скалкой». Сент-Ив добьется успеха — уж в этом-то точно. Впрочем, пока что миссис Лэнгли разглядывала Сент-Ива так, будто тот нацепил на голову какую-то несусветную шляпу: с легким удивлением.

— Я пришел в себя, — просто сказал он.

В ответ миссис Лэнгли кивнула, хотя взгляд ее утверждал нечто обратное: она не сомневалась, что Сент-Ив близок к помешательству или уже окончательно свихнулся. Он неловко провел по лицу рукой, опасаясь, что… Черт, ну конечно! Он теперь совсем не тот, каким был еще полчаса назад: гладко выбрит, пострижен и причесан, да и костюм — нечто новенькое. Ткань из шерсти овец, которые еще даже не родились, а эти идиотские лацканы на пиджаке войдут в моду в следующем веке. Перед миссис Лэнгли предстал человек, преображенный визитом в будущее, но его признание в этом не принесло бы сейчас ни малейшей пользы.

— Я хочу сказать, что глубоко сожалею о глупейшей вспышке раздражения с моей стороны. Вы абсолютно правы, миссис Лэнгли: я был безумен, когда безрассудно учинил скандал, найдя свой стол убранным. Знаю, это далеко не в первый раз, и… Простите меня за все. Я был… Я многое перенес, когда Элис… не говоря о всем прочем. Я очень хочу все исправить, но пока, боюсь, только делаю глупости…

Сент-Ив понял, что несет околесицу и уже не мог продолжать. Привычная сдержанность изменила ему, и он расплакался, прикрыв лицо рукой и ничуть не стыдясь слез. Ученый ощутил, как рука миссис Лэнгли легла ему на плечо и слегка сжала в знак сочувствия. Это наконец помогло ему совладать с чувствами, и вот Сент-Ив стоял в кухне, всхлипывая, икая и чувствуя себя последним дураком.

Миссис Лэнгли подала ему стакан воды, и он с благодарностью осушил его.

— Не каждый из нас, — заметила миссис Лэнгли, — способен и ворону съесть, и в перьях не измараться. — Медленно, тяжело кивнула. — Хорошенько поплакать бывает только на пользу. Слезы, они что дождь, все отмывают дочиста.

— Храни вас бог, миссис Лэнгли, — с чувством изрек Сент-Ив. — Право слово, вы прямо святая.

— И близко не стою, если присмотреться. Как по мне, вам это больше к лицу. Но вот что я скажу, если не сочтете за дерзость: вы не созданы для работы святого. Чутье при вас, да склад совсем иной. На вашем месте я как можно скорее заняла бы себя чем-то новеньким. Возвращайтесь-ка лучше к науке, профессор. Там ваше место.

— Благодарю, — сказал Сент-Ив, с трудом сдерживаясь, чтобы не хлюпнуть носом. — Именно этим я и намерен заняться, следуя вашему совету. Правда, сперва мне надлежит провернуть еще одно небольшое дельце, и богом клянусь, миссис Лэнгли: помощника лучше мне не отыскать.

— Я неплохо управляюсь с тестом, сэр, но не более того.

— Вы — истинный философ, знаете вы о том или нет. С нынешнего дня ваше жалованье удваивается.

Домработница собиралась возразить, но Сент-Ив остановил ее решительным жестом.

— Мне пора, — сказал он. — А вы ведите хозяйство.

С этими словами он оставил миссис Лэнгли, вернулся в кабинет и вышел наружу через раздвижное окно, осторожно переступив через то пространство на полу, где лежал ничком его невидимый «двойник». Потом быстро забрался в аппарат и отбыл в свое время. Его прошлое «я» между тем материализовалось вновь и вернулось к работе над машиной, даже не подозревая о благополучном разрешении проблемы с отъездом миссис Лэнгли. Конечно, стоило черкнуть записку, успокоить беднягу: мол, все удалось уладить, но эта мысль пришла в голову Сент-Ива слишком поздно. Ну и к черту. Его «двойник» из прошлого — изрядный болван, как и «двойник» из будущего, — и, вероятно, тут же затеял бы нечто невообразимое, поставив под угрозу все и вся. Пусть уж лучше занимается своим делом, оставаясь в полном неведении.

В башню Сент-Ив вернулся через два часа, после того, как ему пришлось сбежать, спасаясь от Парсонса и полицейских. Тут-то в голову ученому и пришла горькая мысль, что в течение этих нескольких десятков минут в мире не существовало никакого Лэнгдона Сент-Ива и что мир, по большому счету, плевать на это хотел. Планета, равнодушная к его отсутствию, продолжала, вращаясь, нестись в пространстве. Эта печальная, вселяющая дрожь мысль, похоже, была как-то связана со словами миссис Лэнгли… Впрочем, сейчас она только отвлекала от насущных дел.

Необходимо что-то предпринять: оставлять машину времени в башне небезопасно, но и бросать ее на лугу при каждом новом посещении тоже не годится. До сей поры Парсонс одолевал его петициями от ученых ученому: «Передайте машину Академии». «Она принадлежит всей Британской империи», — настаивал он. Но до нынешнего происшествия в Харрогейте ученый секретарь даже не подозревал, что Сент-Иву наконец-то удалось привести аппарат в рабочее состояние. Ну что ж, теперь ему это определенно известно. Новых петиций можно не ждать: в следующий раз Парсонс нагрянет сюда не только с констеблем.

Смертельно уставший, Сент-Ив выскользнул из люка батискафа и долгим взглядом окинул царящий вокруг прискорбный хаос: инструменты и хлам вперемешку. Он почти решился немедленно заняться наведением порядка — расставить все по своим местам, словно орудуя заодно и в собственном сознании. Вот только времени было в обрез.

Сент-Ив смотрел на надпись мелом на стене башни: та опять изменилась.

— Господи упаси, — вздохнул он, вновь исполняясь неприязнью к своему будущему «я». На сей раз обошлось без шуток. Послание было предельно серьезным:

Парсонс уже близко. Скорее сотри мел и спрячь машину у Бингера.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОКТОРА НАРБОНДО

Задумчиво дымя трубкой, мистер Бингер во все глаза смотрел на Сент-Ива, который широко ему улыбался, по пояс высунувшись из люка машины времени. Профессор возник на пастбище буквально из пустоты, тем самым немало изумив старика-соседа.

— Добрый вечер, мистер Бингер, — поздоровался Сент-Ив.

Обрадованный Пушок прыгал вокруг, ничуть не задетый этим неожиданным явлением из эфира. Бингер окинул дорогу взглядом из конца в конец, ожидая увидеть там хотя бы облачко пыли, но, ничего не обнаружив, был, по-видимому, весьма озадачен этим обстоятельством. Наконец он вытащил изо рта чубук трубки и спросил, мотнув головой на аппарат:

— Без колес, что ли?

— Это космический корабль, — пояснил Сент-Ив, тыча в небо указующим пальцем. — Помните давнюю историю с пришельцем, лет с десяток тому назад?

— Ах, вон чего! — выдохнул Бингер, понимающе кивая. Это многое объясняло. Пожалуй, это объясняло вообще все: и неожиданное появление Сент-Ива, и его странную одежду, и бритье со стрижкой. Ведь всего каких-то два с лишним часа назад тот же Сент-Ив, встреченный им в городе, был растрепан, измят и вообще походил на дикаря с острова Борнео! Все лопотал что-то насчет коров с телятами и куда-то отчаянно спешил… И вот все тайны раскрыты: оказывается, опять постарался инопланетчик.

Соскочив на землю, Сент-Ив потрепал пса по загривку.

— Не окажете ли вы мне услугу, мистер Бингер? — спросил он.

— Отчего же? Окажу, — ответил тот. — Люди говорят, это вы спасли сегодня в городе моего Пушка.

— Так говорят?

— Ну да. И еще говорят, вы сами едва не убились из-за этой псины, чуть было не угодили под копыта. Да и треклятого мастиффа отогнали. Вот что говорят.

— Ну… — Сент-Ив замешкался, подбирая подходящий ответ. — Людям свойственно преувеличивать. Ваш Пушок — славный пес, любой на моем месте поступил бы так же.

— Это сделали вы, а не какой-то любой. И я благодарен вам за это.

«Любой на моем месте даже не знал бы, что собаку придется спасать», — подумал Сент-Ив, чувствуя себя мошенником. Ему даже не пришлось выбирать между «спасать» или «не спасать»; он был просто-напросто обречен вытащить ее из-под колес телеги. Хотя и это не совсем правда. За последние часы представление Сент-Ива о судьбе и предназначении изрядно переменилось, — если только где-то не прячется бесчисленное количество судеб, и каждая в своем, отличном от других наряде. «По одной судьбе за раз», — сказал себе Сент-Ив и с помощью Бингера и его сыновей затащил машину времени в хлев, где и оставил среди жующих сено коров. Затем старик Бингер повез ученого домой, но по его же просьбе высадил примерно за полмили до особняка. Дальше Сент-Ив решил дойти пешком: Парсонсу, который, возможно, еще рыщет где-то неподалеку, и прочим академикам незачем знать, что Бингер ему помогает.

Уже стемнело, когда Сент-Ив, крадучись, проскользнул через раздвижное окно в кабинет и вытянулся на диване, уверяя себя, что не собирается рисковать, попусту расходуя драгоценное время, и вот-вот поднимется и завершит все задуманное. С другой стороны, давала о себе знать жуткая усталость, и для того, чтобы достичь цели, стоит набраться свежих сил. Пожалуй, часик сна…

В сознание непрошено вторглась улица близ площади Сэвен-Дайлз, — дождь, грязь, узкие улочки, мокрые крыши, закрытые двери, — но на сей раз Сент-Ив позволил видению увлечь себя и шагнул в знакомый сон не с трепетом, а с нарастающей уверенностью в собственных силах.

Утром его разбудил Хасбро. Солнце уже стоит высоко на небе, порывистый ветер раскачивает ветви толстенных дубов на краю луга.

— Завтрак, сэр? — спросил Хасбро.

— Да, — ответил Сент-Ив, садясь и растирая мятое со сна лицо.

— Рано утром снова звонил ученый секретарь Парсонс, сэр. А после, некоторое время спустя, доктор Фрост.

— Ясно, — кивнул Сент-Ив. — Ты сказал им, чтобы пришли?

— Будут в полдень, сэр. Где-то через час.

— Прекрасно. Пожалуй, я… — Сент-Ив неспешно поднялся, спрашивая себя, а чем же, собственно, он планировал заняться. Первым делом перекусить. Как раз в это время вошла миссис Лэнгли с подносом: копченая сельдь, тосты и чайник. Поставив все это на стол, она протянула ему газету, только что доставленную из Лондона. Вся первая полоса посвящена доктору Фросту, недавно очнувшемуся от долгого ледяного сна. Сам архиепископ Кентерберийский дал ему аудиенцию, писала газета; его светлость с большим интересом отнесся к идеям Фроста касаемо устройства для путешествий во времени, о постройке которого уже давно твердят представители Королевской Академии наук.

Далее журналист осторожно высмеивал химерический аппарат, подразумевая, что вся история — скорее всего, обычный розыгрыш, устроенный шумихи ради известным фантазером-сочинителем, мистером Гербертом Уэллсом. Так или иначе, Фрост уже собрал немало приверженцев, выдавая себя за лицо едва ли не духовное. Даже завел обычай облачаться в подобие белой рясы, дабы его сторонникам проще было увериться в некоем мистическом смысле его возвращения к жизни. Соответственно притязания самого Фроста на упомянутый выше аппарат сыскали широчайшую поддержку у населения. Сутью его предложения, приведшего в восторг архиепископа во время вчерашней аудиенции, было снарядить экспедицию сквозь время к самым истокам человечества, в Эдемский сад, где Фрост намеревался вырвать из руки Евы коварное яблоко, а Змея, подлого искусителя, отдубасить тростью…

В подобном тоне была выдержана вся передовица; журналист открыто насмехался над идеей перемещений во времени, а заодно просвещал своих читателей об опасности, каковую таит в себе излишнее легковерие. Сент-Иву, однако, было не до смеха. Способность Фроста, прежде носившего фамилию Нарбондо, пробуждать в людях низменные страсти и ввергать их в пучину бед и несчастий не давала повода шутить. Журналист в чем-то был прав, но не имел ни малейшего понятия, о ком пишет. Уж конечно, Фрост приложит все силы, чтобы завладеть машиной, но отнюдь не ради пикника на лоне природы в компании Адама и Евы.

Доедая селедку, Сент-Ив смотрел, как стелются под ветром луговые травы. Парсонс тоже хорош. Этот умник намеревается совершить серию тщательно продуманных путешествий — исключительно в научных целях, разумеется, и во благо узкого круга приспешников. Членам Королевской Академии уже известно, что машиной завладел Сент-Ив. Прямых улик у ученых мужей нет, но косвенных — хоть отбавляй. Два дня назад, завершив осмотр морского дна в Дуврском проливе, они так и не обнаружили среди остовов затонувших кораблей ни самой машины, ни ее обломков. И Парсонс дал понять Сент-Иву, что не далее, как вчера лорд Келвин отметил вблизи Харрогейта необычный всплеск электромагнетической активности.

Парсонс действовал с тактом опытного дипломата. «Среди ныне живущих ученых, — заявил он, — без тени сомнения, вы, профессор Сент-Ив — наибольшая величина; всем академикам далеко до глубины ваших познаний, и они только сейчас начали это понимать. Ваш интерес к машине и неустанное стремление обрести ее — само по себе залог того, что это уникальное изобретение не было уничтожено». Парсонс от души приветствует такой подход и именно потому явился, чтобы лично призвать Сент-Ива тихо и мирно расстаться с уникальным устройством. Нет смысла устраивать по этому поводу потасовку с применением силы, тем более что закон в любом случае на стороне Академии.

Что ж, этот трюк не сработал, и потасовка назначена на сегодня, — «двойник» Сент-Ива из будущего знал об этом и даже вывел предупреждение на стене башни. Парсонс прав, конечно. Как ни крути, машина в самом деле принадлежит Академии или непосредственно лорду Келвину, раз на то пошло. Когда лорд понял, что Сент-Ив забрал машину себе? Видимо, подозревал с самого начала и даже дал соседу возможность позабавиться с нею немного, рассчитывая конфисковать после успешных испытаний.

Рядом возник Хасбро.

— Секретарь Парсонс прибыл, — объявил он.

— Попроси его подождать пять минут. И угости чашечкой чая.

— Слушаюсь, сэр.

Сент-Ив встал, оправил костюм, провел рукою по волосам и, выбравшись через окно, бегом устремился к расположенной за каретным сараем конюшне. Сидя в гостиной, Парсонс не мог его видеть; впрочем, с пятью минутами форы Сент-Ива ничуть не волновало, что там видит или не видит академик. Дверь силосной башни на другой стороне луга по-прежнему распахнута настежь. Ну, еще бы: они же вломились туда вчера, рассчитывая по-тихому забрать машину, да только опоздали. Обошлось без потасовки.

Сент-Ив хмыкнул, улыбаясь своим мыслям, и быстренько набросил седло на спину бывалому упряжному коню по кличке Бен, но тот сразу раздул грудь, не давая затянуть как следует подпругу. «Брось свои фокусы, Бен!» — строго велел ему ученый, но конь покосился на него, изображая непонимание. Препираться не было времени: Сент-Иву нужно перебраться на ту сторону Нидда, пока его не хватились. Он прыгнул в седло и шагом выехал из ворот конюшни, направляясь к реке. Седло елозило под ним туда-сюда и быстро съехало на сторону. Пришлось спешиться и предпринять новую попытку разобраться с ремнем, но старина Бен взялся за старое, так что Сент-Ив чертыхнулся, махнул рукой, снова вскочил в седло и, кренясь, рысью направился к зарослям ивняка на берегу.

Они пересекли мост, протрусили по тропинке вдоль реки и скрылись в кустарнике на противоположном берегу. Когда особняк окончательно скрылся из виду, Сент-Ив поработал каблуками — конь стал двигаться бодрее. Таким манером они — ученому приходилось постоянно ерзать в седле, не давая чертову куску кожи сползти, — обогнули сад лорда Келвина и устремились к большаку. Видимо, на твердой дороге старина Бен вспомнил былые, более романтические времена, ибо без всяких понуканий понесся так, что грива его реяла на ветру, щекоча лицо ученого, который, пригнувшись, вцепился в шею коня и чуть свесился влево, как заправский жокей.

Сент-Ив продолжал улыбаться, размышляя о Парсонсе: в этот момент академик, вероятно, попивает чай в гостиной и поминутно спрашивает Хасбро, когда же его хозяин соблаговолит принять гостя. Подозрения растут, пуская все новые бутоны… Какой все же наивный простак!

Седло сползло еще на дюйм ниже. Сент-Ив привстал в стременах и с силой дернул его на место, но без толку: против него ополчилась сама сила гравитации. Правое стремя почти волочилось по земле — ничего не оставалось, как временно прекратить скачку и постараться все же закрепить седло. Ученый натянул поводья и заорал: «Тпру!.. Тпру!» Бен сбавил ход, а затем остановился и потянулся к траве, выросшей на обочине, но тут позади послышался какой-то шум. Не успевший покинуть седло Сент-Ив обернулся и впервые увидел своих преследователей: запряженная четверкой карета выскочила из-за поворота в двухстах ярдах от него и помчалась во весь опор вперед, поднимая клубы пыли.

— Но! — вскричал Сент-Ив, отчаянно дергая поводья. — Пшел!

Конь покосился на него с укоризной: он явно намеревался продолжить поздний завтрак. Но Сент-Ив с таким пылом принялся охаживать упрямую скотину пятками по бокам, дергаясь взад-вперед в болтающемся седле, что старина Бен взвился скаковым жеребцом, едва не сбросив седока на дорогу. Они снова помчались вперед, преследуемые каретой. Седло неуклонно сползало, и Сент-Ив, вцепившись в луку, подтянулся поближе к лошадиной шее. Ветер сорвал с его головы шляпу, а пальто билось за спиной, хлопая как парус.

Оглянувшись еще раз, он с облегчением прикинул, что оторваться от погони им не составит большого труда, если только не подведет седло — в тот момент оно едва не съехало коню под брюхо, и лишь отчаянным рывком Сент-Ив, ухватившись в последний миг за гриву, снова забросил себя наверх и приник к лошадиной шее. Когда Бен стал галопом подниматься на холм, ученый, проклиная себя за то, что все это время возился с проклятым седлом, судорожно вцепился в подпругу, пытаясь отыскать и отстегнуть пряжку — но та оказалась где-то внизу, ниже его бедра, и нащупать ее никак не удавалось. Бен, нимало не заботясь о проблемах седока, несся вперед ровно посредине дороги.

С вершины холма Сент-Ив увидел новую помеху: им навстречу мчался изящно отделанный экипаж. Кучер в ярко-красной ливрее, громко обругав Сент-Ива, так рьяно натянул вожжи, выворачивая на обочину, что едва не отправил свой транспорт в придорожную канаву.

Из окна экипажа тотчас высунулась голова с белыми, как снег, волосами — доктор Фрост, собственной персоной. Увидав, кто, проскакав мимо в сбившемся на сторону седле, стал причиной столь опасного маневра, Фрост буквально глаза выпучил. Прокричал что-то вдогонку, но смысл его сентенций потерялся на ветру. Со всей силы дернув подпругу, Сент-Ив ощутил, как та наконец ослабла, а уже в следующий миг седло ушло из-под него целиком, упало на дорогу, под задние ноги коня. Бен споткнулся, чуть не полетел кувырком — Сент-Ив зажмурился, обхватив его шею, — но благополучно выправился, встряхнулся и, как чистокровный скакун, продолжил путь к хозяйству Бингера.

Брошенный назад поспешный взгляд явил Сент-Иву небольшой дорожный затор: разворачивая лошадей, кучер Фроста своим экипажем перегородил дорогу карете Парсонса. Мешая друг другу, его преследователи вступили в перепалку, немало обрадовав Сент-Ива. Он вообразил праведное возмущение ученого секретаря этим непредвиденным препятствием и не удержался от громкого смеха. Между тем старина Бен, за шею которого ученый крепко держался, влетел в ворота хозяйства Бингера и поскакал прямо к коровнику.

— За мною гонятся, мистер Бингер! — крикнул Сент-Ив, слезая на землю.

— Кто гонится? Неужто опять люди со звезд? — спросил Бингер, дымя трубкой с невозмутимостью человека, толкующего с соседом об овцах.

— Нет, мистер Бингер. Боюсь, на сей раз ученые.

Бингер покивал, хмуря брови.

— Я не особо дружен с наукой, — признался он, вынув трубку изо рта, — уж извините за прямоту. Но я так рассуждаю, профессор: грамотеи бывают двух сортов. Одно дело вы, и совсем иное — всякие прочие…

Старик сокрушенно помотал головой.

— Как раз они-то за мною и увязались, мистер Бингер.

Продолжению беседы помешали донесшиеся от ворот конский храп и топот — два экипажа оспаривали там право въезда во двор. Сопровождаемый Бингером, продолжавшим безмятежно покуривать трубку, Сент-Ив направился к коровнику. Внутри их встретил один из сыновей старика — он как раз сгребал навоз. Бингер подозвал парня к себе, добавив: «Прихвати вилы». Тут же примчавшийся Пушок при виде Сент-Ива радостно завилял хвостом.

Услыхав про вилы, Сент-Ив сбавил шаг.

— Не советую чинить им препятствий, мистер Бингер, — заметил он. — Эти люди по-своему весьма влиятельны, и…

За воротами хлева послышались раздраженные голоса: Парсонс и Фрост громко спорили там о чем-то. Сент-Ив был бы рад остаться и послушать, но ему приходилось спешить. Он забрался внутрь капсулы времени, надежно задраил люк и, устроившись на сиденье, принялся крутить настроечные диски. Сердце гулко билось в груди, а за стеклом иллюминатора кипели настоящие страсти.

Фрост и Парсонс, которым довелось увидеть, как захлопывается крышка машины времени, прекратили перепалку и потрусили вперед, сопровождаемые кучером в красной ливрее и двумя спутниками академика. Ничуть не смущенный этим вторжением, Бингер указал на них пальцем и, верно, отдал псу некий приказ. Пушок кинулся наперерез Парсонсу с кем-то из его приспешников и, путаясь у них в ногах, вцепился в брючину ученого секретаря. Качнувшись, Парсонс рухнул, его спутник отшатнулся и замахал кулаками, собираясь, видимо, отправить пса в нокаут, а Пушок радостно запрыгал с куском ткани в зубах. В этот момент вилы, брошенные твердой рукой младшего Бингера, вонзились в землю прямехонько перед башмаком второго наемника академиков, — тот ткнулся подбородком в ручку, удивился, но обогнул помеху и возобновил движение к машине. Пушок пару раз попусту щелкнул зубами в районе икр настырного гостя, а потом ловко закусил обшлаг его рукава и принялся дергать из стороны в сторону.

Тем временем Парсонс, успевший оправиться от падения, поднялся на ноги и опять ринулся к батискафу, обгоняя Фроста. Ученые мужи отчаянно толкались на бегу, уже сознавая, что явились слишком поздно. Тут к общему веселью присоединился Пушок (рукав его больше не интересовал): рыча и скаля зубы, он цапал то одного, то другого за лодыжки, заставляя выделывать что-то вроде отчаянной джиги; при этом Парсонс и Фрост размахивали руками, жестами убеждая Сент-Ива внять доводам разума и, добровольно покинув машину, сдаться им на милость.

Но перед глазами Сент-Ива уже зияла тьма, он слышал знакомый свист и чувствовал, как все глубже проваливается в воронку времени; вероятно, сюда, в этот вариант мира, он уже не вернется. Впрочем, невелика потеря, тем более что Нарбондо духовное облачение не к лицу. Новенькая ряса стесняла его движения и делала каким-то неуклюжим. Что же до Парсонса… Ну, Парсонс — он и есть Парсонс. Сколько ни перебирай кладку истории, выкладывая кирпичи и так, и этак, в любом случае непременно возникнет вездесущий ученый секретарь с неухоженной бородой.

Темнота безвременья внезапно сменилась мраком ночи вперемешку с дождем. Сент-Ив пришел в себя. Ощутил в одном из карманов пальто холодную тяжесть — револьвер. Дело зашло слишком далеко, чтобы проявлять щепетильность, и все же ученый не мог не усмотреть иронии в том, что готов застрелить человека, за жизнь которого еще вчера так отчаянно боролся. И все же, если потребуется, он нажмет на спуск без лишних раздумий.

Сент-Ив выбрался наружу под шквал дождя и ветра, огляделся по сторонам и с ужасом понял, что ошибся улицей. Вывод был сделан моментально, ведь сновидения раз за разом рисовали ему совсем иную перспективу витрин и доходных домов. А эти Сент-Ив увидел впервые. Видимо, подгоняемый спешкой, он допустил ошибку в настройках. Что теперь делать? В панике Сент-Ив бросился бежать по незнакомой улице, перепрыгивая глубокие лужи и прислушиваясь к шуму дождя.

И вдруг голову стрелой пронзила обескураживающая мысль, что дело может оказаться намного хуже простой ошибки. Вполне возможно, сама обстановка, сама ситуация кардинально поменялась. Да, он стремился попасть на «ту самую» улицу, но как знать, что скрывает теперь под собою понятие «та самая»? Сент-Ив выдохся и остановился, опустив плечи под струями дождя.

Тут он наконец услышал их — топот копыт по мостовой, шум колес… и пистолетный выстрел!

Сент-Ив рванулся на звук, тяжело дыша и ладонью отирая с лица струйки воды, мешавшие хоть что-то различить в сумраке. Раздался еще один выстрел, кто-то истошно закричал, и сквозь шум дождя до него донеслись треск дерева и грохот опрокинутого кабриолета. В сознании всплыла картина: его «двойник» из прошлого бежит вперед, не решаясь поднять оружие, пока не становится уже слишком поздно…

Он выскочил из-за поворота с выставленным вперед револьвером и чуть не споткнулся о сидящего на корточках Нарбондо: тот навис над распростертой Элис, чья нога была зажата перевернувшимся кабриолетом. Приставив пистолет к ее голове, Нарбондо озирал заливаемую дождем улицу. Только что бежавший по ней Сент-Ив будто бы испарился. Хасбро с Кракеном крутили головами, но площадь была совершенно пуста, не считая брошенной ими кареты. Только Лэнгдон в точности знал, что происходит, и без промедления обрушил рукоять револьвера на беззащитный затылок Нарбондо.

Сжимавшие рукоять пальцы помешали, впрочем, нанести точный удар. Голова Нарбондо дернулась вперед; он потерял равновесие и, раскинув руки, завалился на бок, но не выпустил пистолета и уже через долю секунды перевернулся на живот, встал на колено и, вперив в Сент-Ива взгляд, полный бесконечного изумления, все-таки выстрелил. Но Сент-Ив уже рванулся вперед — скопившиеся за три года отчаяние, страх и ненависть швырнули его на противника, не давая времени на раздумья, — и пуля прошла мимо цели. Нарбондо отшатнулся, барахтаясь в воде, вывернулся и попытался сбежать, не успев даже как следует подняться на ноги. Три широких шага, и Сент-Ив настиг злодея, но, слишком разгоряченный для прицельной стрельбы, просто схватил за воротник пальто и опять огрел рукоятью револьвера, на этот раз попав чуть выше уха. Голова Нарбондо мотнулась в сторону, он вскинул пистолет, беспорядочно паля наугад. Не выпуская воротника, Сент-Ив обрушил на противника третий удар — лишь тогда Нарбондо выронил оружие и тяжело осел на колени. Когда же Сент-Ив занес револьвер, намереваясь завершить дело, чья-то рука перехватила его запястье. Вскипев от бешенства, Сент-Ив обернулся, готовый сразиться и с этим неведомым заступником, — рядом стоял Хасбро. Выражение, застывшее на лице верного слуги, убедило Сент-Ива опустить руку и, разжав пальцы, выронить револьвер в воду.

— Подонок стрелял в нее, — промямлил Сент-Ив. — То есть…

В этот момент он и сам не знал, что хочет сказать. Сент-Ив безмерно устал и смешался, а в памяти занозой сидел яркий образ: больной мальчонка глотает целебный бульон в одной из мансард Лаймхауса. Он оглянулся, обшарил улицу взглядом. Нет, Элис не убита — конечно же нет! Над нею уже склонился Кракен: он успел приподнять и оттащить в сторону верхнюю часть кабриолета, а теперь развязывал женщине руки. Сент-Ив шагнул к ним, и подавляемые воспоминания прежних лет ожили и обрели свежесть. Дождь наконец-то утих, и в просветах туч показалась луна; ее лучи заливали улицу серебряным светом.

— Вот это номер, сэр! — восхитился Кракен, выпрямляясь и отступая в сторону. — Чем угодно могу поклясться, вы сидели в карете. Своими глазами видел, как вы открыли дверцу и вышли оттуда. Потом раз — и никого! А вы уже здесь, лупите нашего красавца по кумполу! — Билл смотрел на Сент-Ива с нескрываемой гордостью, а тот опустился на колени прямо в лужу и, подняв руку Элис, нащупывал пульс, вдруг охваченный страхом, что все труды оказались напрасны. Ведь достаточно одного сильного удара при крушении, чтобы… И тогда Элис открыла глаза, потерла рукой затылок, поморщилась и улыбнулась Сент-Иву. И попыталась приподняться.

— Все хорошо, — выдохнула она.

Кракен издал победный клич. Оттащив Нарбондо к обочине, Хасбро помог Сент-Иву и Элис подняться на ноги и подтолкнул обоих к широкому дверному проему, подальше от дождя.

— Свяжи чем-нибудь Нарбондо, — велел Сент-Ив Кракену.

Тот не стал скрывать разочарования.

— Виноват, ваша милость, — зашептал он, отводя Сент-Ива в сторону, — да только не лучше ли будет его прикончить? Рассудить по уму, ничего другого нам не остается, раз уж он такой человек. Сами знаете, Нарбондо хотел убить ее. Такие, как он, чужую жизнь и в расчет не берут. Одно ваше слово, сэр, и я так обстряпаю все дело, что комар носа не подточит.

Поколебавшись, Сент-Ив помотал головой:

— Нет, Нарбондо еще многое предстоит совершить. Как и всем нам. Одному Богу ведомо, что станется с миром, если каждый из нас не сыграет отведенную ему роль — герой или злодей, простой зритель или обычный остолоп. И потом, это уже лишнее, — добавил ученый, обращаясь отчасти к самому себе. — Весь сюжет мог полностью измениться. В общем, сделай мне одолжение и просто свяжи его. Какое-то время Нарбондо все же придется провести в камере Ньюгейта, а потом, думаю, он снова сбежит.

Кракен с готовностью кивнул, но в лице его мелькнуло недоумение, — как у человека, не разобравшего ни слова из сказанного. Сент-Ив предоставил ему заняться делом, а сам с глубоким вздохом обернулся к Элис. Слава богу, она в безопасности!

— Мне придется уйти, — признался ей Сент-Ив.

— Что? — Элис округлила глаза, не веря своим ушам. — Это почему же? Ты что, не возьмешь меня с собой? Мы уйдем все вместе, и чем скорее — тем лучше.

Сент-Ива захлестнула волна нежности и любви. Он поцеловал Элис в губы, и та, отчасти удивленная стремительностью порыва, ответила не менее страстным поцелуем.

Вежливо кашлянув, Хасбро развернулся на каблуках и направился туда, где Кракен обматывал Нарбондо вожжами перевернувшегося кабриолета.

«Пожалуй, все-таки останусь», — внезапно подумал Сент-Ив. Почему бы и нет? Его «двойник» из прошлого — сейчас не более чем призрак — ни о чем даже не узнает. Он исчез, упорхнул, канул во мгле отвергнутого времени. Почему бы не начать заново, прямо сейчас? Они снимут жилище в Вест-Энде и устроят себе что-то вроде каникул — только совместные трапезы, театры и безделье дни напролет. Сент-Ив внезапно почувствовал себя Атлантом, который наконец избавился от груза: сбросил с плеч груз мироздания и навсегда покончил с этим долгим кошмаром.

Элис вгляделась ему в лицо.

— Ты ужасно выглядишь, — заметила она, отведя взгляд, и вновь украдкой покосилась на Сент-Ива. Словно заподозрила что-то неладное, но так и не сумела отыскать причин. Все ясно. Элис хотела сказать, что он кажется ей постаревшим и изможденным, но вовремя сдержалась и предпочла выразиться кратко и современно, словно щадя его чувства.

— Что произошло? — спросила она вдруг, и у Сент-Ива сжалось сердце.

Он чуть повернул голову и посмотрел туда, где посреди грязной лужи распростерся его «двойник» из прошлого. «Дурак, — мысленно обратился к нему Сент-Ив. — Эта минута счастья принадлежит мне по праву, но я все же верну ее тебе, хотя именно ты, криворукий неумеха, умудрился все испортить». Но, даже укоряя себя прежнего, Сент-Ив хорошо понимал: сейчас его «двойник» вовсе не равен человеку, которым станет потом. Распростертый в луже бестелесный фантом во многих отношениях превосходит его самого. Теперешний Сент-Ив — измученная горем, осунувшаяся копия того, другого, а Элис не заслуживает скверной копии. Ей нужен подлинник.

Возможно, он сумеет стать этим подлинником, но для этого придется уйти. Сент-Ив просто обязан вернуться домой, в будущее, чтобы еще раз нагнать себя самого.

— Я отойду ненадолго, — сказал он, бросая нервный взгляд за спину, в сторону скрытой тенями машины. — А когда появлюсь снова, то какое-то время, возможно, буду выглядеть основательно сбитым с толку. Это пройдет. Когда опять меня увидишь, просто скажи, что я непроходимый идиот, и мне сразу полегчает.

— Что за нелепицу ты несешь? — в страхе спросила Элис, уставившись на Сент-Ива так, словно тот на ее глазах сошел с ума.

Ученый едва не пустился в объяснения, но вовремя поборол соблазн. Теперь, когда решение было принято, будущее манило Сент-Ива к себе, и кратчайший путь туда располагался за углом, в квартале отсюда.

— Доверься мне, — попросил он. — Скоро вернусь, ты и моргнуть не успеешь.

Еще раз поцеловав Элис, Сент-Ив, не оглядываясь, зашагал прочь. Свернув за угол, он бегом помчался к машине, и сердце его пело от радости и раскаяния.