Машина лорда Кельвина

ПРОЛОГ. УБИЙСТВО НА УЛИЦЕ СЕМИ ЦИФЕРБЛАТОВ

… Дождь хлестал, не переставая, уже несколько часов, и Северная дорога превратилась в поток чавкающей и пузырящейся грязи. Карета, покачиваясь и жалобно скрипя рессорами, то подскакивала, то проваливалась в бесчисленные колдобины — и в лучшую погоду путешествие по Северной дороге было для путников настоящим испытанием. Было совершенно ясно, что дождь в ближайший час не перестанет, но и Ленгдон Сент—Ив упорно не желал не то что остановиться, но даже ехать помедленнее. Он все так же крепко сжимал мокрые вожжи, изредка озираясь по сторонам. С полей его кожаной шляпы капала вода, и налетавшие иногда порывы ветра швыряли ее прямо ему в лицо — но Ленгдон был непоколебим. До Крика оставалась еще пара миль — там можно было переменить лошадей.

Впрочем, Сент—Ив сомневался, что хозяин постоялого двора согласится дать ему свежих лошадей в такую непогоду. И вообще, не спит ли он сейчас?

Было очень темно, поскольку небо было плотно затянуто тучами, что сулило продолжительную непогоду. Ленгдон до боли напрягал зрение, пытаясь если не увидеть, то хотя бы угадать контуры мчащегося где–то впереди экипажа. Еще оставалась возможность обогнать этот экипаж с тем, чтобы поспеть в Крик первыми. И тогда свежие лошади достались бы Сент—Иву.

В голове Ленгдона беспорядочным клубком роились бессвязные мысли — он не только смертельно устал, но был снедаем смертельным страхом и ненавистью. Изредка возница энергично встряхивал головой и сосредоточивал внимание на дороге, моля все высшие силы, чтобы они помогли ему прибыть в Крик первым. Но усталость сказывалась все сильнее: глаза сами собой закрывались, вожжи то и дело выскальзывали из пальцев, в голове шумело. Головная боль беспокоила Ленгдона сильнее всего — ничего подобного ему еще не приходилось испытывать. Голова не то что болела, но отказывалась работать, мозг обволакивал плотный теплый туман, и силы начинали покидать тело, унося и волю к сопротивлению. Что это? Неужели его все–таки угораздило заболеть? Его стало одолевать желание остановиться и, пока не поздно, объяснить своему пассажиру и мистеру Хасбро суть дела, попросив его заодно некоторое править время лошадьми — только до тех пор, Пока ему не станет лучше. Или, может, вовсе остановиться, забраться в карету и как следует выспаться? А утром со свежими силами отправиться в путь. И дождь, кстати, наверняка кончится…

Неожиданно руки Ленгдона обмякли — он понял, что больше не в состоянии удерживать вожжи. Сент—Ив не поверил своим глазам, когда ременные поводья прошли сквозь плоть его рук, будто сквозь воздух. Скользнув по коленям, вожжи бессильно упали в угольно–черную грязь дороги. Сразу ощутив свободу, лошади понеслись во весь опор. Карета то и дело подпрыгивала и жалобно скрипела — Ленгдон мог надеяться только на добросовестность мастеров, сработавших фаэтон. Авось не развалится. Возница понял, что с ним действительно происходит нечто ужасное — это было не просто недомогание, не простуда, что логично было бы предположить в такую скверную погоду. Сент—Ив закричал, пытаясь привлечь внимание друзей, но из груди вырвался только жалкий хрип. Мобилизовав оставшиеся силы, Ленгдон изловчился и подхватил одну вожжу. Но маневр себя не оправдал — возница почувствовал, будто его тело превращается в туман, в дым…

Странная фигура, напоминавшая отдаленно человека в широкополой шляпе — замаячила впереди. Незнакомец бежал от реки к дороге, размахивая руками и что–то истошно крича. Почему он кричит, пронеслось в голове Сент—Ива, ведь его все равно никто не слышит?

Вдруг Ленгдон подумал, что от незнакомца можно ждать чего угодно, в том числе и беды. А вдруг там засада? У Ленгдона даже ноги подкосились — он беспомощно плюхнулся на сиденье, чувствуя, как неведомая сила все сильнее сдавливает со всех сторон его тело. Что же все–таки с ним происходит? Несомненно, что–то скверное, потому что теперь он не сможет спасти их…

Фаэтон мчался прямо на незнакомца, который теперь размахивал листом бумаги. Может, у него какое–то письмо? Едва карета поравнялась со странным человеком, Ленгдон, превозмогая себя, уцепился левой рукой за бронзовый поручень, а второй, изловчившись, вырвал из его рук лист бумаги. За несколько мгновений до того, как потерять сознание, Сент—Ив заглянул незнакомцу в лицо и ужаснулся — оказывается, он хорошо знал этого человека! Еще бы — ведь он сам стоял на дороге, сжимая пропитанный влагой лист бумаги.

Но может ли человек существовать в двух лицах сразу? Это настолько потрясло Ленгдона, что его оставили последние силы. Сент—Ив почувствовал, как разверзшаяся тьма поглотила его…

… Они преодолели целых шестнадцать миль, но становилось ясно, что ехать дальше не имеет смысла. Ночь выдалась удивительно холодная, дождь не переставал барабанить по крыше фаэтона. Вода покрывала улицу Верхний Хольборн дюймов на шесть и ревущим потоком неслась к улице Семи Циферблатов. Обе лошади стояли, уныло понурив головы, насквозь мокрые гривы прилипли к холкам. Ленгдону Сент—Иву казалось, что с каждой минутой дождь стучит по крыше кареты все сильнее, отчего и в голове у него будто маленькие молоточки стучат. Внезапно Ленгдон представил себя гномом, оказавшимся в ящике для угля, выбраться из которого нет никакой надежды. А хозяин дома, открыв крышку ящика, все сыплет и сыплет уголь. Сент—Ив метался по ящику, уворачиваясь от угольных глыб, но долго ли это будет продолжаться, покуда ящик не наполнится доверху?

Вздрогнув, он проснулся. Первым движением было — достать часы. Два часа ночи. Одежда промокла насквозь и была заляпана грязью. Положив руку на колено, он ощутил спасительную тяжесть револьвера. Ага, соображал Сент—Ив, он же сам ночью зарядил пистолет, будучи уверен, что им придется воспользоваться. Не доехав до Крика, фаэтон опрокинулся. Разумеется, покуда они поднимали экипаж и приводили в порядок спутавшуюся упряжь, было потеряно немало драгоценного времени. Голова еще побаливала, хотя ночной слабости как не бывало. Тем не менее Ленгдон отлично помнил, как встретил на дороге своего двойника. Привидеться такое не могло. Но если это правда — то к чему бы это? Что случилось? Или должно случиться? Судя по всему, ничего хорошего подобное предзнаменование не сулило. Разумеется, он выбился из сил, даже начались галлюцинации. Но все случилось так неожиданно. И столь же неожиданно закончилось. А потом он очнулся в грязи на обочине дороги, недоумевая, как подобное вообще могло произойти с ним. Это было не просто загадочно — такая загадка отдавала жутью.

С того момента прошло уже много часов. За это время Игнасио Нарбондо мог запросто заколдовать Алису. И вообще — сделать с нею что угодно. Привстав, Ленгдон всмотрелся в темноту, отгоняя дурные мысли. Погоня привела их к Улице Семи Циферблатов, и теперь верный Билл Кракен, которого угораздило сломать руку, когда фаэтон опрокинулся, обшаривал постоялый двор. Скорее всего, Нарбондо и Алиса находятся именно там.

Непроизвольно касаясь бедра и ощущая холодную сталь пистолета, Сент—Ив вдруг понял, что его одолевают мысли, еще более мрачные, чем сегодняшняя ночь.

Вообще, он был последним из тех, кто еще надеялся восстановить справедливость. Но там, на залитой потоками дождя улице Семи Циферблатов, он чувствовал себя и вовсе одиноким, хотя напротив восседал крепко спящий Хасбро — завернувшись в необъятных размеров плащ и держа наготове заряженный пистолет.

Дело было не столь в желании восстановить попранную справедливость, сколько в коварстве и жестокости совершенного убийства. Ленгдон молчал уже битых три часа — да и что толку было теперь от ненужных слов. Его одолевали такие черные мысли — то об убийстве, то об Алисе — что просто язык не поворачивался что–то говорить. Эх, если бы знать, где сейчас Алиса, если бы знать, куда он ее затащил! Улица Семи Циферблатов представляла собой скопище домов и домишек с острыми черепичными крышами, перемежаемых сетью переулков — Ленгдон и днем не сориентировался бы там, что уж говорить о ночи! Тем не менее Сент—Ив инстинктивно чувствовал, что они уже у цели.

Рано или поздно Кракен все равно отыщет его. Временами Ленгдону казалось, что он ощущает незримое присутствие рядом с собой Нарбондо.

Выпрямившись, Сент—Ив всмотрелся в дома сквозь плотную пелену дождя. Позади, на втором этаже одного из домов, смутно виднелось тускло–желтое пятно — горящая лампа. И больше ни огонька на всей улице. И неудивительно — в столь поздний час и в такую погоду благонравные обитатели этих домов видят десятый сон. Скоро утро… Только теперь до сознания Ленгдона дошла давно мучившая его неясная мысль, что ему даже не хочется видеть рассвет. Для чего ему новый день, если рядом нет Алисы? Проклятый Нарбондо! Чтоб он сдох! Сент—Ив переступил с ноги на ногу и снова ощутил приятную тяжесть заряженного пистолета. Если повезет, он своими руками пристрелит Нарбондо. Впрочем, получит ли он удовлетворение от убийства? Пристрелить Нарбондо — все равно, что раздавить таракана: ни радости, ни чувства облегчения, только брезгливость. Главное — не смерть Нарбондо, а жизнь Алисы. Что значит жизнь пробуждающегося Лондона в это апрельское утро? Без Алисы она кажется бесцветной и лишенной смысла.

Неожиданно Сент—Ив вспомнил отца — тот в конце концов свихнулся и закончил свои дни в сумасшедшем доме. Кажется, с ним сейчас происходит нечто подобное. Его спасение, ясность его разума — Алиса, и только она. Это Ленгдон знал наверняка, хотя еще год назад подобная мысль привела бы его в замешательство. Все–таки нелегкая штука — жизнь, вздохнул Сент—Ив. Но ничего не поделаешь, воля часто бессильна противостоять обстоятельствам.

Вдруг раздался резкий свист. Сент—Ив испуганно дернулся; пальцы правой руки инстинктивно стиснули ребристую рукоять пистолета. Ленгдон огляделся. Не сдержавшись, Ленгдон приоткрыл дверцу фаэтона и выглянул наружу. Рессоры кареты еле слышно скрипнули, и лошади тут же, встрепенувшись, запрядали ушами. Вдруг откуда–то сверху донесся жуткий вопль, сменившийся дробным стуком бегущих ног. Не успел Сент—Ив толком понять, что случилось, как раздался второй вопль, и из–за пелены дождя появился не кто иной, как Билл Кракен. Беспорядочно мотая головой, он тыкал назад растопыренной пятерней и, тяжело дыша, повторял: "Там! Там! Хасбро там, я видел его!"

Не помня себя Ленгдон ударом ноги распахнул дверцу и выскочил наружу. Дождь хлестнул прямо в лицо, на мгновенье ослепив Сент—Ива.

— Фаэтон! — сдавленно крикнул Кракен, хватая Ленгдона за рукав. В ту же секунду рядом зацокали по брусчатке конские копыта и загрохотали обитые железными обручами колеса экипажа. Из темноты вырвался запряженный единственной лошадью кабриолет. Возница из всех сил нахлестывал лошадь, то и дело оглядываясь назад. В окне экипажа угадывались неясные контуры пассажира — неподвижного, похожего на набитое соломой чучело. Еще минута — и экипаж понесся по превратившейся в реку улице. Возница, в котором ясно угадывались черты Игнасио Нарбондо, продолжал нахлестывать коня.

Ленгдон кошкой бросился наперерез, что–то крича. Хасбро не помнил, как изловчился и вцепился в мокрую гриву коня, чудом удержав в левой руке пистолет. Лошадь не остановилась и протащила его с десяток метров, после чего, свернув влево, прибавила ходу, повинуясь удару хлыста. Неведомая сила отшвырнула Сент—Ива в сторону, и он со всего размаху полетел в гигантскую лужу у обочины. Ленгдон нажал на спусковой крючок, и тут же оглушительно прогремел выстрел. Встав на колени, он еще раз прицелился и выстрелил в сторону удалявшегося экипажа…

Кракен с нечеловеческой силой вцепился в руку Ленгдона и опять завопил: "Карета, карета!" Сент—Ив выскочил из лужи и рванулся вперед, откуда доносился затихавший уже грохот окованных железом колес.

Но здравый смысл неожиданно возобладал — Билл и Ленгдон вскочили в свой фаэтон.

Хасбро тут же щелкнул бичом — и застоявшиеся лошади сорвались в тяжелый галоп, поднимая целые фонтаны брызг. Три пары глаз напряженно следили за несущимся впереди кэбом. Через секунду стало ясно, что кэб несется к Хольборну. Отдышавшись, Сент—Ив распахнул дверцу и высунулся наружу, держась за поручень. В лицо ему из–под передних колес и из–под конских копыт летели потоки воды, но Ленгдон в азарте погони не обращал на них внимания, хотя любой вылетевший вместе с водой камень мог выбить ему глаз. Карета покачивалась из стороны в сторону, и Ленгдон мысленно воздал благодарность изготовившим ее мастерам за то, что они додумались снабдить экипаж усиленными мягкими рессорами, которые худо–бедно, но сглаживали толчки. Тем не менее качка мешала Сент—Иву прицеливаться: едва поймав кэб на мушку, он вынужден был начинать целиться снова.

Впрочем, не все было так плохо — в конце концов они сумели–таки отыскать Нарбондо. Даже со стороны было заметно, что Игнасио запаниковал. А паника, как известно, мешает человеку рассуждать здраво, какими бы сверхъестественными способностями тот ни обладал. Конечно, он не может не замечать преследователей. И значит, расслабляться рано, иначе Нарбондо снова ускользнет. Тем не менее Сент—Ив инстинктивно чувствовал, что судьба наконец–то улыбнулась им. По обе стороны дороги сплошной стеной проносились дома. "Ничего, — то и дело повторял Ленгдон себе под нос, — ничего, скоро улица кончится. И тогда… " Впрочем, что будет "тогда", Сент—Ив не представлял — разумеется, Игнасио не остановится, и преследование придется продолжать…

И тут произошло неожиданное: судьба, по–видимому, и вправду решила повернуться лицом к преследователям. Скорее всего, и без того загнанная лошадь, тащившая кэб, уже не могла ориентироваться на дороге и попала передними ногами в одну из скрытых теперь водой уличных колдобин. Легкий кэб с размаху ударился в конский круп. В воздухе мелькнули ноги Нарбондо в тяжелых башмаках с бронзовыми пряжками, и вслед за этим раздался треск дерева: обитый дубленой кожей деревянный корпус кэба раскололся, будто орех. Сидевшая в кабриолете женщина — Алиса! — беспомощно (руки ее были крепко связаны) свалилась на блестящую от воды брусчатку, а сверху ее придавило боковой стенкой развалившегося кэба. Нарбондо, сам ощутимо ударившийся о мостовую, тут же вскочил на ноги и опрометью бросился к неподвижно распростертой на дороге пленнице.

Видя все это, Сент—Ив закричал, как безумный. Хасбро натянул поводья, и Ленгдон, рискуя свернуть себе шею, очертя голову ринулся в темноту. Все, однако, обошлось благополучно — он приземлился в глубокую лужу и потому не ударился о камни. А может, в горячке погони он просто не почувствовал боли. Как и не обращал внимания на ливень, напоминавший теперь водопад. Впереди, в каких–нибудь двадцати метрах, среди обломков кэба ползал Нарбондо. Лошадь с жалобным ржанием тщетно пыталась подняться — по–видимому, она сломала передние ноги. Кое–как прицелившись, Сент—Ив выстрелил. Пуля, однако, прошла высоко над похитителем Алисы и, судя по удивительно напоминавшему человеческий вопль ржанию, попала в многострадальную лошадь. Отчаяние охватило Ленгдона, когда он увидел, что в руке Нарбондо тоже поблескивает пистолет. Игнасио уже дополз до женщины. Не помня себя, Сент—Ив выстрелил снова, смахнув перед этим с ресниц мешавшую прицелиться влагу. Но и этот выстрел оказался неудачный. Тем временем Нарбондо дополз до своей жертвы и трясущейся рукой приставил к ее виску дуло пистолета…

Сент—Ива охватил животный ужас: только теперь он понял, что может произойти… До его слуха донесся сухой треск пистолета Игнасио, а через секунду оглушительно выстрелил его собственный пистолет. Даже сквозь мутную пелену дождя он разглядел, что выпущенная им пуля достигла–таки своей цели: стиснув левое плечо, Нарбондо беспомощно вертел головой. Ободрившись, Ленгдон бросился вперед. Кажется, Игнасио наконец сообразил, какая участь ему грозит. Превозмогая боль, он попытался подняться, но тут же упал, как подкошенный. Новая попытка также не принесла ему успеха, и Игнасио рухнул на боковую стенку расколовшегося кэба, все еще придавливавшую к брусчатке тело пленницы. Из груди Нарбондо вырвался хриплый смех, больше напоминавший затравленный рев смертельно раненого хищника.

Сент—Ив уронил в лужу пистолет и беспомощно упал на колени: наказание Нарбондо потеряло для него всякий смысл.