Машина лорда Кельвина

ДУВР, ЗА НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ДО ЭТОГО

Черные скалы замка Джетти влажно поблескивали, выпирая из клочьев густого молочно–белого тумана. Начался отлив, и свинцово–серые воды Северного моря медленно отступали назад, обнажая унылое до однообразия дно, на котором поблескивали изумрудно–зеленые и рыжеватые водоросли. Кое–где ворочались мелкие крабы, наивно полагая, что стоящие наверху люди не заметят их. Ленгдон Сент—Ив, закутанный в просторный кожаный плащ и обутый в высокие ботфорты, внимательно разглядывал в подзорную трубу Восточные причалы.

С моря то и дело налетал ветер, будто пытаясь разогнать туман. Вскоре действительно стало немного светлее, хотя видимость по–прежнему была неважная. Впереди, метрах в ста пятидесяти, у берега стоял пароход "К. Е. В. — Ремсгейт". Пассажиры разгуливали по берегу в ожидании прилива, а пока судно беспомощно лежало на обнажившемся после отлива песке, будто выброшенная на берег рыбина. Пассажиры оживленно переговаривались, глядя на море. Сент—Ив вдруг подумал, что среди стоявших на берегу наверняка есть люди, считающие себя морскими волками и заключающие пари о времени, когда начнется прилив. Но есть среди пассажиров и человек, который… Профессору показалось, будто он стоит на берегу целую вечность, не уставая разглядывать опустевший пароход.

Опустив подзорную трубу, он окинул море наметанным взглядом естествоиспытателя. Туман, кругом туман… Не верилось, что на расстоянии пущенной отсюда стрелы лежит портовый город Дувр, всегда шумный и беспокойный. А по ту сторону узкого пролива расположено государство под названием Бельгия. На мгновение Ленгдон представил, будто стоит на носу парусника, рассекающего волны воображаемого моря. Неожиданно внизу послышался подозрительный шорох, и край обрыва, на котором он стоял, начал почему–то уходить из–под ног…

Чья–то спасительная крепкая рука схватила его за плечо. Профессор вновь обрел равновесие и машинально отер рукавом пот со лба.

— Спасибо, — поблагодарил он, — у меня просто закружилась голова.

— Не стоит благодарности. Я бы только посоветовал вам отойти от обрыва. Всякое может случиться…

— Все, Хасбро, — раздраженно отозвался профессор, — моему терпению приходит конец. Уверен, что мы наблюдаем за пароходом напрасно — там никого не осталось. Наш подопечный просто обвел нас вокруг пальца. Мне надоело смотреть сквозь эту стекляшку на окружающий мир. Я предпочел бы наблюдать действительность сквозь кружку с элем.

— Терпение всегда достойно вознаграждается, — невозмутимо отозвался ассистент, он же слуга, он же верный помощник ученого. — Я уверен, что он там.

Сент—Ив исподлобья посмотрел на Хасбро и буркнул:

— У вас просто ангельское терпение, дружище. Мне бы так! — Из кармана плаща он извлек трубку и кожаный кисет с табаком. — Как вы считаете, — поинтересовался он, раскуривая трубку, — Кракен уже прекратил поиски?

— Только не Кракен, сэр, если вас интересует мое мнение. Если даже предположить, что наш подопечный сумел перехитрить нас и скрытно выбраться на берег под защитой вон тех скал, то Билл наверняка последовал за ним. Не знаю, правда, была ли тут какая–нибудь маскировка, всякое переодевание… — Ассистент неопределенно мотнул головой, давая понять, что могло случиться всякое. — Готов поручиться, что сегодня Нарбондо уже не сможет попасть в Лондон — время позднее. Я склоняюсь к мысли, что он сидит в какой- нибудь таверне, а Кракен дежурит у входа на улице. Правда, Игнасио мог направиться к северу, но тогда Кракен опять же последовал за ним. Лучшим выходом из положения мне кажется…

— Тихо!

Слуга испуганно замолк, и наступила тишина, нарушаемая лишь воем ветра и криками работавших на причалах грузчиков. Сент—Ив и его помощники стояли, настороженно озираясь по сторонам. Пустив в рассеивающийся туман кольцо дыма, профессор поднял левую руку и прошептал: "Там!"

Сбоку доносился ритмичный скрип и тихий плеск. Конечно, сторонний наблюдатель не обратил бы особого внимания на эти звуки, сочтя их плеском гонимых ветром волн мелководья. Но людей, повидавших на своем веку многое и бороздивших не одно море, звук не мог не насторожить. Оба тотчас узнали скрип уключин и плеск воды, рассекаемой носом небольшого баркаса. Сент—Ив с неожиданным проворством нырнул в небольшую пещеру у подножия большого утеса. Сквозь расщелину в стене пещеры можно было различить неясную линию горизонта, которую многие считают краем, где смыкаются море и небо. Профессор скорее угадал, и лишь потом разглядел скользивший по мелководью небольшой ялик, в котором сидели двое. Один греб, а второй, судя по всему — пассажир, безучастно сидел на корме, закутавшись в темную накидку. Ленгдон самодовольно улыбнулся, завидев черные вьющиеся волосы пассажира…

— Это он, он, вне всякого сомнения! — взволнованно прошептал Хасбро.

— Верно. Опять что–то замыслил. Ничего, меня он не проведет! Наше предложение подтверждается — извержение Натвика было вовсе не извержение. Это была детонация. Но теперь наша задача неимоверно усложнилась. Мне не хочется упускать это чудовище, вот в чем дело. Мне жаль наш мир — он не заслужил уготованной ему участи.

Как только ялик исчез в тумане, Сент—Ив поднялся. Он давно не видел Нарбондо на столь близком расстоянии. Впрочем, какое это может иметь значение? Для чего, собственно, он гоняется за Игнасио, что движет его поведением? Может быть, месть? Или моральный долг?

— Вы что–то говорили о кружке эля, — напомнил Хасбро, осторожно трогая профессора за рукав, — по–моему, идея неплохая. Особенно если прибавить солидный кус пирога с мясом. И тогда с новыми силами за дело. Кстати, по пути встретим Кракена и Джека. Поужинаем. Харгрив никуда от нас не денется.

Стряхивая цепочку невеселых дум, Сент—Ив посмотрел на ассистента:

— Конечно, ты прав, так мы и сделаем. Может, мне послать сегодня вас одних, как ты думаешь? Мне нужно хорошенько выспаться, а то я что–то совсем сдал… Эти идиотские сны. А поутру мы сразимся с этими дьяволами и проучим их, наконец.

— Сэр, ваш билет, — напомнил Хасбро, как всегда деловитый и расторопный.

Постояв, Сент—Ив и Хасбро направились вперед, где мигали огоньки дуврского порта…

— Никогда не подумал бы, что так проголодаюсь! — удивлялся Джек Олсби, расправляясь с очередным куском мяса. Он прямо–таки расплывался в благодушной улыбке. — Может, съедите еще по яйцу? Нужно наесться впрок, чтобы не хотелось потом.

— Успеется, — с набитым ртом буркнул Билл Кракен, придвигая к себе новую тарелку с кушаньем. Прожевав, он весело сказал: — А теперь примемся за яйца. Это ведь очередное мудрое изобретение природы–матушки, верно? Не зря ученые спорят, что появилось раньше — яйцо или курица…

Джек, как раз очищавший яйцо от скорлупы, удивленно посмотрел на коллег: ему бы просто в голову не пришло говорить на философские темы за обедом.

— Прости, дружище! Знаю, что иногда меня заносит, — смутился Билл. — К тому же я забыл, что за обедом ты предпочитаешь говорить только о еде. С другой стороны, нельзя быть таким приземленным. Мы, может, сидим тут и обсуждаем рецепты приготовления разных блюд, а несущаяся в этот момент к земле комета оставляет нам жалкие секунды жизни. Вот что ужасно!

Профессор Сент—Ив, услышав такое предположение, подавился куском пирога. Он многое знал и мог говорить едва ли не на любую тему, но полеты фантазии Кракена часто оказывались выше его понимания. Строго посмотрев на Билла, он попросил:

— Пожалуйста, немного потише!

— Извините, профессор, я вовсе не хотел испортить вам аппетит. Бывает, что меня одолевают разные неприятные мысли. Я и сам сколько раз пробовал с этим бороться, да все без толку. Кстати, вам не кажется, что кофе отдает крысиным ядом? Я, разумеется, не утверждаю, что они насыпали в кофейник лошадиную дозу крысиного яда, но чуточку вполне могли бы…

— Я еще не попробовал кофе, — пробурчал Ленгдон, протягивая руку к своей чашке, — но сейчас скажу… — Профессор внимательно всмотрелся в черную жидкость и осторожно втянул в ноздри запах бодрящего напитка. Конечно, Билл всегда отличался неуемной фантазией, но в чужом краю всякое возможно. Помедлив, Сент—Ив поставил чашку на стол — пробовать кофе на вкус уже не было необходимости, поскольку горьковатый аромат с примесью чего–то аптечного говорил сам за себя. Улыбнувшись чарующей улыбкой ассистенту, он поинтересовался:

— Хасбро, дорогой, таблетки при тебе?

— О, сэр, не сомневайтесь: я запасся всеми видами, которые только нашлись в вашей лаборатории, — поспешил заверить его ассистент. — Отправляясь за границу, нужно запасаться всем необходимым, поскольку никогда не знаешь, с кем столкнешься. Они что же, думают, будто секрет приготовления кофе ведом только им и мы не знаем, как должен пахнуть настоящий кофе? — С видом оскорбленной невинности Хасбро извлек из одного из бесчисленных карманов своей куртки небольшой стеклянный сосудик с притертой пробкой и выразительно потряс им в воздухе:

— Вот, настоящий яванский кофе!

— Ну что же, давай, — милостиво разрешил профессор, — как говорится: тот не мужчина, кто не пьет по утрам яванский кофе. Давайте продемонстрируем, что мы на самом деле чего–то стоим!

Хасбро извлек из сосудика одну таблетку и осторожно опустил ее в чашку — комната вмиг наполнилась благоуханным ароматом настоящего кофе, в меру выдержанного и поджаренного, не разбавленного разной дрянью. Сент—Ив с наслаждением вдохнул аромат, и глаза его заблестели. "Как заново родился!" — блаженно повторял он.

— Боже мой! — прошептал Кракен. — Чего только у вас нет!

— Еще есть кофе по–венски, уже со сливками, — невозмутимо отозвался Хасбро, — а также один изумительный бразильский сорт, придающий необычайную подвижность и питающий тело бурной энергией. За эти сорта я ручаюсь. Есть еще эспрессо, но этот похуже будет. К тому же его еще не испытывали.

— В таком случае считайте, что я согласен испытать его! — С энтузиазмом воскликнул Кракен, вытягивая руку. Таблетка аппетитно булькнула в чашке, и Билл завороженно прошептал:

— Но ведь идея может стоить кучи денег. Без преувеличения — миллионов фунтов!

— Это еще как сказать, ведь нужно оценить искусство, а не только практическую пользу. — Заметил Сент—Ив. Он извлек из кармана носовой платок и осторожно окунул его уголок в свою чашку, после чего принялся внимательно разглядывать кофейное пятно на проникавший в окно зала свет. Видимо, результат осмотра вполне удовлетворил профессора — он кивнул, спрятал платочек в карман и отхлебнул кофе. Похвала коллег была ему приятна — еще бы, ведь после памятных событий двухгодичной давности, случившихся на улице Семи Циферблатов, он только тем и занимался, что приготовлял концентрированный кофе различных сортов, применяя все свои знания и навыки.

Конечно, он сознавал, что понапрасну тратит время, ценимое всеми учеными без исключения. Но и заняться чем–то более серьезным тоже не мог — душа жаждала отдыха, беззаботного, не слишком серьезного. Так появились на свет вызвавшие такой фурор таблетки…

Склонившись над тарелкой, профессор заговорил с Биллом, хотя его слова касались всех помощников: "Билл, самое важное в нашем деле — не впасть в панику. Можно сколько угодно твердить о ниспосылаемом свыше наказании злодеям, но все же лучше не тешить себя метафизикой. Проснувшись сегодня утром, я почувствовал себя новым человеком. И, самое главное, решение пришло само собой. Рискую удивить вас, но все равно скажу, что решение мне подсказал этот самый негодяй, которого мы имеем честь преследовать.

Единственный серьезный враг, которого нам следует бояться — время. Время и наши собственные необоснованные страхи. Так и знайте".

На мгновение Ленгдон замолчал — отпив кофе, он закрыл глаза, после чего вновь обвел внимательным взглядом притихших друзей: "Самой большой катастрофой для нас будет, если обо всем узнает почтенная публика, столь охочая до сенсаций. Представьте, как поведет себя типичный обыватель, узнав, что ему грозит? Вряд ли кому–то придется по вкусу идея разлететься на атомы вместе со всей Землей. Одна мысль об этом уже невыносима. Нельзя недооценивать человеческую склонность к панике. Толпа, мчащаяся непонятно куда и рвущая на себе волосы, подобна стихии. Она так же неуправляема и разрушительна. К сожалению".

Профессор задумчиво потер подбородок, разглядывая лежащие в тарелке объедки. Чуть подавшись вперед, он подмигнул слушателям и заговорщически сообщил: "Но я все–таки надеюсь, джентльмены, что достижения современной науки позволят нам сэкономить изрядное количество времени. Разумеется, если все те же достижения не лишат нас жизни при неумелом обращении с ними. Дело должно выгореть, если, повторяю, почтенная публика останется в святом неведении о приближающейся комете. В противном случае ущерб невозможно будет подсчитать". Улыбнувшись, Ленгдон обвел взглядом потрясенных помощников. Кракен тряхнул головой и смахнул с нижней губы кусочек яичного белка. Джек настороженно поджал губы.

— Я должен разузнать о Харгриве кое–что еще, — продолжил Сент—Ив, — и вы, разумеется, сгораете от любопытства: что именно интересует меня? У меня нет секретов от вас, хотя сейчас я предпочел бы умолчать об этом — здесь не стоит говорить слишком откровенно.

Как гласит древняя поговорка — даже стены имеют уши. Идемте подышим свежим воздухом!

Поднимаясь, Кракен торопливо допил свой кофе, и, видя, что Джек не допил свою порцию, виновато оглядел друзей и, бормоча что–то о бережливости и своем непомерном аппетите, залпом опустошил и эту чашку, после чего поспешил за профессором.

Доктор Игнасио Нарбондо снова посмотрел на море и самодовольно улыбнулся — пока все идет, как задумано. Будто опомнившись, Нарбондо повернулся, уставясь в затылок Харгрива — тот как раз корпел над бумажным полотнищем, испещренным цифрами, знаками и записями. Несмотря на свои поистине энциклопедические познания, Нарбондо не понимал, за счет чего Харгрив умудряется жить на белом свете. В конце концов он пришел к выводу, что искра жизни теплится в теле Харгрива лишь благодаря клокочущей ненависти, желанию переделать все на свой лад. Харгрив многое повидал на своем веку, но не слишком любил рассказывать о собственных похождениях. Впрочем, Нарбондо знал о нем предостаточно. Харгрив охотно конструировал бомбы большой разрушительной силы по заказам самых кровавых тиранов — не столько из симпатии к власть имущим, сколько ради сознания, что дело его рук будет взрываться и убивать, неважно, кого.

Игнасио был уверен — будь у Харгрива хоть самая призрачная возможность сконструировать сверхмощную бомбу, способную разнести в клочья весь Дувр и заодно висящее над ним солнце, он работал бы, не покладая рук. Харгрив любил чай. Он любил также яйца, любил бренди. Он одинаково упорно работал днем и ночью. Он буквально наслаждался процессом изготовления адских машин.

Доктор Игнасио уже в который раз оглядел убогую комнату, служившую им временным пристанищем. На полу сиротливо лежал продавленный матрац, на котором спал урывками Харгрив, позволяя себе спать ровно столько, сколько требовалось для поддержания работоспособности. Улыбнувшись, Нарбондо не удержался и легонько присвистнул — Харгрив тут же нервно дернул шеей, по всей видимости, свист отогнал очередную умную идею, которые так часто посещали этого поистине злого гения.

Обернувшись, Харгрив сердито уставился на доктора, его жидкая бороденка, и та недовольно подрагивала. Харгрив тяжело дышал, что тоже говорило о сильном его раздражении. Нарбондо спокойно глядел на сообщника, ожидая очередной вспышки гнева.

"Будь проклят этот свист, — устало заметил Харгрив, подавляя зевок. — Невозможно работать!" Нарбондо несказанно удивился — он ожидал куда более бурной реакции. Не обращая больше на него внимания, изобретатель внимательно оглядел тыльную сторону своей кисти, будто надеялся увидеть на ней нечто необычное, и снова погрузился в созерцание чертежа. Ухмыльнувшись, Нарбондо налил себе еще чаю. Сегодня определенно удачный день! Едва только он дал понять Харгриву, что собирается использовать его талант для уничтожения всей Земли, как тот тут же изъявил желание помогать ему. Причем с самого начала Харгрив развил столь бурную деятельность, выказал такую сметку и организованность, словно это было первое серьезное дело за всю его жизнь. "Удивительно, как только Земля носит таких злодеев!" — пронеслось в голове Нарбондо. Доктор Игнасио позволил себе снова улыбнуться — чем, собственно, он отличается от Харгрива? Разве что неспособностью конструировать разные хитрые игрушки…

Разумеется, Харгрив не стал бы ему помогать, если бы Нарбондо искренне признался, что истинным стимулом его поведения является не желание что–то уничтожать, а банальная алчность и неуемная жажда мести. Еще бы: не будь Харгрива, его угрозу направить Землю на траекторию движения кометы никто не воспринял бы всерьез. Хотя в Королевской Академии были люди, считавшие это возможным и, более того, не сомневавшиеся, что Нарбондо обязательно попытается осуществить свой план. Впрочем, они были близоруки, как Харгрив. Все они, эти книжные черви, неспособны видеть дальше собственного носа.

Но это нисколько не умаляет их полезности. Нарбондо давно уже делал все, чтобы его боялись, следили за его действиями. Если станут бояться, то, соответственно, будут уважать.

Неожиданное извержение лавы из горы Хьярстаад, бывшей вулканом в незапамятные времена, повергло бы всех в настоящий шок. Нарбондо не сумел сдержать довольной улыбки, представив себе, как обыватели разинут рты от ужаса, едва посуда зазвенит и запрыгает на их столах во время завтрака, к примеру. Птицы будут метаться по небу, как угорелые. Поползут зловещие слухи, один мрачнее другого: где Нарбондо? кажется, в последний раз его видели в Лондоне? Но это было несколько месяцев назад, а где он теперь? Вроде бы он даже угрожал подобным бедствием? Еще бы — извержение вулкана за Полярным Кругом продемонстрирует серьезность его намерений и могущество. Только тогда глупые людишки сообразят, что их судьбы — в его руках.

Очень скоро — через каких–нибудь несколько дней — комета приблизится к Земле настолько, что ее можно будет наблюдать невооруженным глазом. То–то они забегают! Разумеется, магнитное поле Земли легко притянет железную оболочку кометы, так что она на большой скорости врежется в планету. Земля неминуемо разлетится на атомы, на множество атомов. Нарбондо осенила мысль: а что, если не дожидаться, покуда комета долетит до Земли, а попробовать направить Землю навстречу комете? Эффект будет куда сильнее.

Можно, если подумать, осуществить и нечто более грандиозное…

В любом случае, он — тот человек, гению которого должны поклоняться миллионы. Под силу ли ему выполнить задуманное? Нарбондо снова ухмыльнулся. Две недели назад он объявил в печати о предстоящем извержении вулкана за Полярным Кругом. Уже на следующий день в той же газете появилась разгромная статья, написанная, разумеется, одним из членов Королевской Академии. Автор сыпал умными терминами и доказывал, что подобное невозможно. "Ничего, — злорадно думал доктор Игнасио, — через несколько дней эти умники запоют по–другому. Как вытянутся их вечно постные физиономии! Тут–то и обнаружится скудость их ссохшихся мозгов. Академики!" Нарбондо вновь присвистнул — на этот раз просто по причине хорошего настроения. Впрочем, Харгрив одарил его столь красноречивым взглядом, что доктор Игнасио предпочел вовремя оборвать свист. Мысленно Нарбондо обругал себя: лучше не дразнить гусей. Во всяком случае до того, как работа будет завершена.

Вдруг Нарбондо вспомнил профессора Сент—Ива. Этот Сент—Ив поистине вездесущ! Игнасио уже в пятый раз пожалел, что легкомысленно убил два года назад в Лондоне ту женщину. Впрочем, вначале он вовсе не собирался лишать ее жизни — он хотел немного поторговаться. Что делать, если потом он был вынужден действовать под влиянием сиюминутных эмоций. С другой стороны, он совершил не слишком много ошибок. Грубых ошибок, во всяком случае. Самое лучшее, на что можно было надеяться — то, что профессор Ленгдон просто угадал его отчаяние. Хорошо, если Сент—Ив все время казнится, что его чрезмерная настойчивость толкнула Нарбондо на убийство Алисы. Ведь, не преследуй Сент—Ив доктора Игнасио, жили бы они с Алисой в своем домике под красной черепичной крышей и копались бы в саду. Несколько минут Нарбондо созерцал затылок Харгрива. Хорошо, если Сент—Ив действительно обвиняет себя во всех смертных грехах.

Если так, то душу его постоянно точит червь сомнения. И, следовательно, он не в состоянии собрать воедино свою волю и энергию…

Представив, как мучается Сент—Ив, Нарбондо не смог сдержать довольную улыбку. Даже в посвисте дуврских ветров слышалось привычное: "Сент—Ив, Сент—Ив, Сен… " Впрочем, нельзя позволять себе чрезмерно расслабляться. Взяв со стола чайную чашку, Нарбондо тихо вышел из комнаты. На улице было свежо, утро вступило в свои права. Туман почти рассеялся. Поглядев на оранжевое солнце, доктор Игнасио выплеснул в сточную канаву недопитый чай, а потом швырнул за забор и чашку. Постояв еще минут пять, Нарбондо зашагал на восток, в сторону Арчклиффской дороги, сочиняя в уме письмо в Королевскую Академию…

— Проклятье! — вскричал Билл Кракен, хватаясь за шею, перепачканную чайной заваркой.

Прилетевшая из–за забора чашка попала ему точно в ухо, после чего с жалобным звоном ударилась о мостовую и раскололась. Подтянувшись, он несколько минут глядел в спину удалявшемуся Нарбондо, мысленно пополняя список причиненных ему доктором Игнасио обид еще одним преступлением, хотя на сей раз неумышленным.

Ничего, рано или поздно он воздаст Нарбондо сполна! Непонятно только, почему профессор позволил Игнасио безнаказанно ускользнуть. И почему он не позволил ему, Биллу Кракену вытрясти душу из негодяя Харгрива? Это ведь настоящее чудовище.

Харгрива можно было бы уничтожить при помощи одного из изобретенных им же дьявольских механизмов. Потом его поганые останки нашли бы среди обломков собранной им в свое время адской машины. Тогда мир был бы в неоплатном долгу перед ним, Биллом Кракеном…

Но Сент—Ив все–таки настоял на своем: Нарбондо должен пользоваться полной свободой действий и найти себе еще одного сообщника. Ведь Харгрив был только пешкой в его дьявольской игре, а пешки, как известно, впоследствии из этой игры легко выбывают.

Сент—Ив неоднократно подчеркивал, что играет честно и по правилам, а потому не поддастся минутной слабости, способный загубить все дело. Но в этом–то и была вся загвоздка: часто профессор даже не считал нужным объяснить товарищам, для чего он делает тот или иной шаг, отставляя их тем самым в полном неведении и искреннем недоумении. С другой стороны, Сент—Иву нельзя было отказать в спокойствии и ясности ума. Он всегда отличался последовательностью и не любил размениваться на мелочи.

Иногда помощники даже думали, что он не человек, а бездушная машина.

Выждав, покуда Нарбондо удалится на безопасное расстояние, Билл перелез через забор и направился за ним, поминутно озираясь по сторонам. Нарбондо трудно было потерять из виду — он так сильно сутулился, что напоминал горбуна. Кракену оставалось только удивляться звериной осторожности подопечного — доктор Игнасио будто чувствовал за собой слежку: он то и дело заходил то на почту, то в писчебумажный магазин. Под конец он почтил своим вниманием пивную, в которой, как было известно Кракену, был второй выход. Билл направился следом за Нарбондо, на ходу придумывая отговорку на случай, если придется столкнуться с доктором Игнасио. Но этого не случилось и, покружив еще немного по улицам и вдоволь налюбовавшись витринами магазинов, Нарбондо вновь зашел на почту. Там ему пришлось постоять в очереди, покуда служащий принимал у других клиентов письма и посылки. Воспользовавшись этим, Билл спрятался за грудой решетчатых ящиков. Из своего убежища он наблюдал, как почтовый служащий принял из рук доктора плату за гербовую марку, как проштемпелевал его письмо и отправил в большой деревянный ларь, где дожидались отправки другие письма. Как только Нарбондо вышел, Кракен подобрался к ящику и извлек из него нужное письмо — он сумел хорошенько разглядеть его издали. Засунув послание Нарбондо в карман, он неслышно выскользнул за дверь. Оказавшись на улице, он сразу же отошел в проем между двумя глухими стенами домов, где не было людей. Осторожно вскрыв письмо, он углубился в чтение…

Десять минут спустя Билл Кракен осторожно раскрыл дверь на почту, готовясь изложить флегматичному чиновнику заранее заготовленную историю, будто нашел на дороге неотправленное письмо. Но история не пригодилась — служащий, по–видимому, куда–то отлучился, так что Билл, облегченно вздохнув, водворил письмо обратно в ларь и был таков.

— Вне всяких сомнений: это грубый шантаж, не подкрепленный доказательствами! — Джек Олби запальчиво посмотрел на Ленгдона Сент—Ива. Все четверо вальяжно расселись в плетеных креслах в одном из городских парков и беседовали под аккомпанемент духового оркестра, без устали наигрывавшего самые различные мелодии. Джек упорно не желал оставлять в покое профессора: "Ну сами посудите, для чего ему потребовалось тревожить старую добрую" Таймс"? Просто желание привлечь к себе внимание, получить какие–то дивиденды. Если хотите знать мое мнение, то выскажусь категорично — налицо грубая попытка вымогательства. Только напрасно он старается — на такую дешевую приманку никто не клюнет!"

— Постой, не горячись так, — осадил профессор взволнованного помощника, — давай обдумаем все как следует, постепенно. Итак, он угрожает направить Землю навстречу мчащейся комете, и тем самым обратить нашу несчастную планету в прах. В принципе, история знает немало примеров, когда случалось самое неожиданное. Другое дело, что он пытается использовать внимание экзальтированной публики. Еще бы: о комете не писал разве что самый ленивый журналист! Принимая во внимание его требования. Ты прав, дружище — налицо самое грубое вымогательство. Только вот не всем дано это понять. К сожалению, среди журналистов много падких на сенсации людей. Им бы лишь вытащить самую вздорную сплетню и тиснуть ее в своем листке. Да еще присочиняв что–нибудь от себя. — Сент—Ив уныло покачал головой. — Как звали того идиота, что подбросил газетчикам известие о возможной грозящей эпидемии? Кажется, это было только четыре года назад?

— Его звали Бизер, сэр! — подсказал Хасбро, довольный, что ему в очередной раз представился случай похвастаться своей блестящей памятью. — Он, кстати, до сих пор снабжает "Таймс" разными вздорными слухами. Насколько я знаю, он еще поддерживает связь с тем врачом. Впрочем, он мог бы стать вашим человеком, будь вы поснисходительнее…

— Полагаю, — поморщился профессор, недовольно глядя на заигравших бойкий марш оркестрантов, — что нам не помешало бы нанести этому Бизеру визит. В любом случае — хватить терять время в Дувре! Нарбондо пишет, что дает Академии четыре дня на ответ. Выходит, эти четыре дня у нас в запасе. Не думаю, что за это время Игнасио разовьет бурную деятельность — излишняя спешка все равно ничего ему не даст. Тем более, что комета приблизится к Земле никак не раньше, чем через десять дней. Будем исходить из того, что Нарбондо станет действовать так, как написал в письме. Злоба обычно соседствует с идиотизмом. Не берусь судить, джентльмены, насколько свихнулся наш подопечный. Хасбро, голубчик, в котором часу отправляется ближайший поезд на Лондон?

— Без пятнадцати три, сэр.

— Вот и прекрасно — на нем и поедем.