Машина пробуждения

Глава восьмая

– Вот это бойня! – воскликнула Пурити, когда вместе с Кайеном добежала до небольшого птичника, стоявшего особняком и отделявшего Пти-Малайзон от безопасности ее собственных владений. Стражники устилали землю подобно листьям; их трупы были изувечены, а доспехи посечены на части. Были здесь и слуги – извозчики и лакеи лежали поверх портних и престарелых смотрителей. Почерк был один. Все, если судить по виду ран и отсеченным конечностям, были убиты ударами длинного меча. Пурити затащила Кайена в крытую беседку, чтобы оглядеть сцену побоища. Порядка двух десятков тел, плюс-минус рука. Птицы уже пировали на трупах, но взвились разноцветным облаком в музыке бьющих по воздуху крыл, когда Кайен и Пурити побежали дальше; рев тревоги не унимался.

Кайен нахмурился, когда Пурити вздохнула и стала прокладывать путь прямо через лежащие на земле тела, подобрав юбки и осторожно выбирая, куда шагнуть в следующий раз, чтобы не замарать кровью атласные туфельки.

«Она и так уже вся перемазалась в каменной пыли, к чему теперь осторожничать?» Кайен никогда толком не понимал женщин, но Пурити показала ему новые глубины его собственного невежества в этих вопросах. За тот краткий срок, что они были знакомы, она успела предстать перед ним достойной леди и бунтаркой, элегантной и грубой, наивной и в то же время хитроумной.

Кайен с туповатым выражением разглядывал спутницу – она была подобна драгоценному камню в оправе аквамаринового платья и золотистых волос, – пока та пробиралась между телами. В детстве он стал свидетелем того, как пятитонный блок известняка раздавил одного каменщика, и был очарован разводами, которые образовала разлившаяся кровь. Спустя некоторое время Кайен рыдал от стыда, что был слишком спокоен в ту минуту и смог делать подобные наблюдения; отец же сказал, что слезы эти подобны строительному раствору, а погибший станет первым кирпичиком в прочной стене.

Но он никогда прежде не видел, да даже представить себе не мог подобной жестокости! Кайен не был уверен, что его стена достаточно прочна, зато Пурити, кажется, все это не трогало. Она только раздраженно хлопнула себя по лбу, когда струйка крови, пробежавшая по стыку между плитками, все-таки испачкала мысок ее туфельки. Значит, таков их мир? Место, где убийства, Убийство и подобные сцены – всего лишь обыденность наравне с балами, бизнесом и турнирами, династическими браками и запланированными несчастными случаями?

– Много здесь привязанных к телам? – спросил Кайен, задумавшись над тем, какой ущерб нужно нанести, чтобы знать его хотя бы заметила.

Пурити слушала его вполуха, но пожала плечами:

– Как минимум половина, как я понимаю. Все преторианцы, во всяком случае, хотя я давненько не слышала, чтобы кто-то пытался убить одного из них, а потому не могу сказать с полной уверенностью. Ради их же блага надеюсь, что они не стали считать это заклинание пустой тратой времени. А вот слуги, боюсь, привязаны не были – из практических соображений привязка накладывается только на высшие эшелоны тех, кого нанимают аристократы: главных распорядителей, старших смотрителей, экономок и им подобных. Но все эти люди носят цвета князя. В отличие от стражей, они все, скорее всего, уже на пути в иной мир.

Она подняла с зеленой плитки обескровленное запястье юной судомойки, а затем бросила его обратно на землю.

– Эта уже улетела, – произнесла Пурити, глядя на несчастную, а затем изобразила руками забавный жест, смысла которого Кайен не уловил.

– Откуда тебе знать? – Он поскреб в коротко остриженном затылке.

– А разве сам не чувствуешь? – Пурити слишком поздно вспомнила, что не всякий ребенок в Неоглашенграде получает тот же уровень образования, что и она сама. Колокола, да если быть точной, его не имела даже половина людей, обладавших тем же статусом. Пурити мысленно вновь поблагодарила отца. – Тело совсем иное на ощупь, если душа его еще не покинула. Оно словно бы вибрирует. Сам поймешь, если потрогаешь достаточно много мертвецов или будешь пытаться раз за разом свести счеты с жизнью. – Смутившись, она отвела взгляд.

– Пожалуй, этот урок я лучше пропущу, – побледнел Кайен.

Пурити одарила его победоносной улыбкой.

– Разумеется, Кайен. Я бы и сама его пропустила, – солгала она, – будь у меня выбор.

Мужчины не любят, когда показываешь им свое превосходство, напомнила она себе, и при этом не всякий мужчина обладает тем же нерушимым чувством собственного достоинства, что и барон. Впрочем, не у каждого из них есть такая же волевая челюсть и добрые глаза, как у Кайена.

«Пурити, хватит! – Она с силой ущипнула себя за запястье. – Совсем не подходящее время крутить шашни».

– Так все это безумие стало причиной сработавшей тревоги или же, напротив, тревога позвала всех этих охранников и слуг навстречу их собственной гибели? – спросил Кайен, пытаясь обдумать сложившуюся ситуацию так, как сделал бы его отец, – с невозмутимым спокойствием, как того требовал классический образ мышления каменщиков. Кайен вовсе не ощущал в себе этой «классичности», но очень старался ей подражать.

– Отличный вопрос, – заметила Пурити, перепрыгивая через очередное тело и мимоходом опираясь на грудь Кайена, чтобы не поскользнуться. «Ого! Какая упругая и крепкая!»

Кайен подхватил девушку загорелой рукой за талию, и в голове его родились примерно те же слова.

– Это не вызовет смуты?

Пурити пожала плечами, не в силах отойти от дуалистичного отношения к жизни, свойственного всем слоям ее социума.

– Не думаю. Поводов для слухов, конечно, появится в достатке. Но смута? Не тот народ.

– Колокола, Пурити! – выругался Кайен. – Да что тогда должно произойти, чтобы вывести из себя твоих хладнокровных сородичей?

Девушке хватило чувства приличия стыдливо покраснеть, но все же она не смогла удержаться от того, чтобы ответить честно:

– Следует признать, что никаким сколь угодно кровавым преступлением этот улей не разворошишь. Но в то же время убери всех певчих птиц да цветоводов – и придворные дамы гарантированно взбунтуются.

Кайен бросил на нее косой взгляд.

– Хотелось бы надеяться, Пурити, что ты сейчас скажешь, что пошутила, но почему-то у меня скверное предчувствие, что этого не случится.

– Верно, ведь я и не шучу. – Она надела виноватую маску. – Кстати, признаюсь, у меня отвратительная память на имена и регалии. Совершенно никудышная. Она часто ставит мне подножку во время званых обедов, зато куда реже подводит, если речь заходит об истории аристократии. Большинство моих приятелей скорее предпочтет повыпускать друг дружке кишки, нежели согласится прочесть книгу.

«Возможно, это хоть как-то объясняет, почему она так старается не наступать на кровь. – Колокола, почему он так старательно пытается в чем-то обвинить эту девушку? Она просто может не хотеть запачкать ноги! – Симпатичные, кстати. Разве вина Пурити, что ее воспитали в традициях, где кровопролитие является нормой?»

– Но если бы они хоть раз в своей жизни удосужились полистать страницы, – продолжала Пурити, – то знали бы о Крайне Необычном Восстании Дам и Забастовке Лисистраты[25], в обоих случаях завершившихся большими проблемами для оппозиции и победой женщин. А теперь помоги мне забраться.

Кайен беспрекословно повиновался. Она встала одной ногой на край клумбы, безразличная к цветам, раздавленным ее стопой, и оперлась для равновесия о плечо спутника.

– Что ты задумала? – спросил он, уже второй раз за этот день поддерживая ее за талию.

Пурити не стала возражать против присутствия его лапищи на своем бедре, и Кайен вновь задумался над тем, правильно ли оценивает эту девушку.

«Вот уже второй раз я позволяю себе слишком много вольности в обращении с высокородной дамой».

– Хочу попробовать кое-что, о чем упоминал наставник моего брата.

Пурити подтянулась, ускользнув из рук Кайена, и, наполовину повиснув на ветке, огляделась, вспоминая, что боевой инструктор Помероя рассказывал о преимуществах, которые дает высота.

– Ваш наставник что-то знает о том, как лазать по деревьям в атласных туфельках?

Пурити скорчила гримасу и указала куда-то в сторону входа, которым воспользовались они с Кайеном.

– Видишь? Преступник или преступники сбежали в том направлении, а пришли они вон оттуда, – указала она на другой проход. – Стража преследовала его по пятам и нагнала подозреваемого здесь, но он порубил их на части раньше, чем они успели встать в оборонительную стойку. Или же в атакующую, учитывая обстоятельства. Все произошло очень быстро, Кайен. Видишь, как лежат тела? Преторианцы всегда сражаются в строгом строю, но эти стражи еще только тянулись к ножнам. С ними расправились, едва они успели вбежать.

– Твое умение читать следы впечатляет, – уважительно кивнул Кайен.

– Это еще не все. Все слуги лежат либо поверх стражников, либо в их крови. – Пурити указала на темную лужу, где, раскинув руки, лежал пожилой мужчина в одеяниях княжеского конюшего. Судя по всему, он поскользнулся на мокрых от крови плитах и упал, прежде чем ему самому перерезали глотку. – Поэтому я полагаю, что от преторианцев избавились раньше, чем от слуг. Стало быть, убийца расправился со стражей, и только потом на него набросились… колокола, каких-то десять слуг?!

– С чего им вообще пришло в голову гоняться за маньяком?

– Они не должны были этого делать.

Пурити не находила достойного ответа. Единственное, что она могла определить, глядя на тела, так это то, что в большинстве своем убитые были шляпниками, раскройщицами, портными. Удивительно, как так получилось, что те люди, в задачу которых входило разве что шить одежду да подгонять ее по размерам, вдруг решили подраться с убийцей, только что разделавшимся с половиной подразделения преторианской стражи? Во имя всех миров, зачем? Она одернула юбку и спрыгнула на землю.

Одна из убиенных портних сжимала в руке катушку ярко-желтых ниток. Пурити моргнула и подхватила находку, повернувшись так, чтобы Кайен ничего не заметил. «Ни в коем случае».

Внезапно в груде трупов что-то зашевелилось, выведя ее из задумчивости. Кайен опустился на колени и вытер кровь с губ юного портного. Невзирая на длинную рану, от которой его грудная клетка почти полностью раскрылась, парень продолжал цепляться за жизнь. Опустив ладонь на плечо Кайена, Пурити посмотрела на юношу и поняла, что долго тот не протянет.

– Очень пить хочется, сэр. – Голос молодого портного звучал тихо, уважительно и так слабо…

– Сейчас, сейчас. – Кайен склонился над умирающим. – Ты поправишься. Все будет хорошо. Обещаю.

– Кайен, – сдавила его плечо Пурити; ей не хотелось окончательно портить ему настроение, но времени скорбеть по мертвым у них не было. – Нет, Кайен, не будет. Мне жаль.

– Отвали! – закричал каменщик, стряхивая ее руку и глядя на девушку сквозь слезы. – К чертям всех вас! Вы выглядите как люди, но сердца ваши сделаны изо льда. В ваших венах не течет кровь. Вы все заслуживаете тюрьмы, куда худшей клетки, нежели эта.

– Кайен… – Да что тут можно было сказать? Она и сама была с ним согласна.

– Как скоро… – закашлялся парень, когда его легкие заполнились кровью. Он устремил на Пурити неподвижный взгляд. – Залатай ее…

Кайен покачал головой, наблюдая за тем, как, словно убегающее из кастрюльки молоко, из тела портного утекает жизнь.

– С ним не должно было этого случиться, Пурити. Не должны мальчишки, слишком молодые даже для того, чтобы сквернословить, умирать вот так. Ваш род – раковая опухоль на теле человечества.

Купер влетел в Неоглашенград со скоростью пули, пронзив его непостоянные небеса. Он ворвался в свое тело, ударил по тормозам, мгновенно остановился и распахнул веки. Глаза Марвина были всего в паре дюймов от его собственных, и, страдая от головокружения, вызванного внезапной сменой перспективы, Купер понял, что отсутствовал лишь несколько секунд, хотя ему казалось, будто путешествие длилось часы.

Ничего не говоря, он отряхнулся и сжал руками раскалывающуюся голову. Возвратившись в тело, Купер перестал слышать вивизисторы. С тревогой на душе он повернулся в сторону Купола – и тут понял, что Марвин о чем-то его спрашивает.

– Купер? Ответь мне!

– Прости, что? – Купер заставил себя посмотреть на Марвина так, будто ничего не произошло.

– У тебя гликемия или что-то вроде того? – спросил Марвин. – Может, колы?

Купер не мог сказать, говорит его спутник всерьез или же издевается. Поэтому просто покачал головой.

Марвин закатил глаза и улыбнулся.

– Давай за мной, только будь осторожнее на этот раз.

Купер, хотя его голова и гудела, последовал за Мертвым Парнем, преодолевая одну за другой ступени, открытые всем ветрам, и размышляя о механических феях и транзисторах, питаемых энергией живых существ. Они поднимались все выше и выше, а осыпающиеся стены города уходили вниз, пока у Купера не начало покалывать в груди. Он пробормотал что-то насчет физической выносливости сексуальных зомби.

– Ты считаешь нас нежитью? – Марвин засмеялся так, словно ничего глупее в своей жизни не слышал. – Должно быть, ты сильнее башкой приложился, чем мне казалось. Да мы же единственные во всем этом городе, кто действительно жив!

– Я имел в виду… – Купер залился краской и опустил взгляд. Образ Цикатрикс все еще всплывал в его голове, подобно воспоминанию о дурном сне, но он отогнал его. – Сесстри говорила, что вы поклоняетесь личам. Если мой опыт не врет, то это означает, что вы боготворите… эм-м… колдунов, восставших из мертвых. Во всяком случае, так говорится в книгах, играх и тому подобном. Да что я знаю о жизни? Или нежизни. Какая разница…

Марвин погладил Купера по голове, и у того глаза закатились, прямо как у собаки, которую чешут за ухом.

– Небесные владыки – они такие, да… Вначале трудно поверить. Но они являют собой также и нечто большее, Купер, – они повелители полета и свободы, которыми готовы делиться и с нами. Все остальные в «Оттоке» вполне себе живы. И вскоре я продемонстрирую тебе, насколько я сам – жив.

Марвин помедлил, прежде чем бросить в сторону Купера хмурый взгляд и продолжить:

– Небольшой совет для новичка: слова, что кажутся мудрыми, как правило, таковыми не являются. Особенно в Неоглашенграде. Настроения, завладевшие этим городом, попытаются сбить тебя с толку, размывая границы между жизнью и смертью. Местные обитатели обманывают самих себя, делая вид, будто способны оттянуть свой срок. Это гиблое место. Столица Смерти. Самое дно ямы, откуда, Купер, выбраться можно, только двигаясь наверх, – указал он пальцем на черные тучи, клубившиеся в небе за отсутствующей стеной.

Марвин дал своему уставшему спутнику передохнуть только на пятьдесят третьем этаже ржавеющей башни, если верить нанесенному по трафарету числу, и оба уселись, свесив ноги, над бездной. Марвин протянул Куперу кусочек чего-то липкого и зеленого, и тот с радостью ощутил легкое опьянение, наслаждаясь простым человеческим теплом своего проводника и наблюдая за тем, как бурое карликовое солнце неторопливо опускается за горизонт. Внизу распростерся город – огромная урбанистическая тарелка, окрашенная в охряной цвет умирающим светилом. Задумавшись над природой столь странного неба, Купер решил, что Неоглашенград, изначально не имея собственного, заимствовал его кусочки у других миров. Вряд ли тому можно было найти более подходящее объяснение.

Купер уже знал, что из этого города можно выбраться не только через мертвых владык, но пока не собирался рассказывать об этом Марвину. Как не собирался рассказывать ему вообще ничего о своей неожиданной астральной прогулке и о посещении изуродованного сада фей с механической королевой. Все, что следовало знать Мертвому Парню, так это то, что Купер просто поскользнулся, ударился головой и отрубился; впрочем, глаза Марвина выражали подозрительность, словно он догадывался, что происходит с Купером, но не мог утверждать с полной уверенностью.

Купер старался не обращать внимания на нависшие прямо над его головой черные тучи, выглядевшие так, словно вот-вот начнется сильнейшая из всех гроз. Он знал, что они скрывают, но теперь уже вовсе не стремился к близкому знакомству. Купер и без того успел сегодня побывать внутри чудовища и до сих пор не мог избавиться от мыслей о королеве фей, о воздушной стихии, электричестве и планах завоевания, о Лалловё Тьюи. Посмотрев на юг, он заметил пятнышко света – там он расстался с Леди – и задумался.

Последний кусочек зеленой закуски Марвин швырнул вдаль, наблюдая, как тот вращается в падении.

– Скоро начнутся танцы, пора подняться на крышу.

– Танцы? – с неожиданной для себя легкостью спросил Купер. – Вообще-то я… не танцую.

Но Марвин уже тащил его дальше, заставляя преодолеть последние этажи.

– Не трусь. Гестор обрадуется, что я тебя привел, – он рассчитывает, выкрав у маркизы драгоценного рожденного, возвыситься над Ядовитой Лилией. Погребальные Девки уже начали ревновать.

Насколько понимал Купер, Гестор был вождем Мертвых Парней, поскольку Марвин упоминал о нем с преувеличенным и боязливым почтением.

Вскоре они присоединились к устроенной на плоской крыше вечеринке, которая вполне походила на те, что проводились на Манхэттене, если не обращать внимания на пламя, вырывавшееся из окон соседних башен, и мрачные грозовые тучи над головой. Костры в мусорных баках служили в качестве факелов; завеса табачного дыма и вино рекой. Марвин указал на жутковатого человека, который мог быть только Гестором. Окруженный толпой поклонников, с гребнем каштановых волос на выбритой голове, в куртке, украшенной костями, и солнцезащитных пластиковых очках, он смотрел поверх зеленовато-желтых стекол с тем грозным выражением, какое доступно лишь людям, постигшим алхимию власти, и Купер даже с такого расстояния видел, что взгляд Гестора остановился на нем – драгоценной добыче.

– Мы, так же как и ты, обладаем шаманским даром. – Марвин выжидающе посмотрел на своего протеже. – Гестор высоко оценил твой потенциал.

– Вот как… – Купер не стал делать вид, будто удивлен. – Еще один поклонник.

В чьих-то руках загудел барабан, затем к нему присоединился еще один и еще, и поведение членов «Оттока» изменилось. Небольшие оживленно болтающие компании распались, и Мертвые Парни с Погребальными Девками встали порознь. Кто-то принялся улюлюкать, все пребывали в диком восторге, а от охватившего этих людей нетерпения начинал дрожать воздух.

– А кого еще ты называешь своим поклонником? – немного напряженно поинтересовался Марвин. – Ту розоволосую дамочку?

– Ха! – Купер покачал головой. – Она-то как раз совсем иного мнения обо мне. Сесстри с самого начала решила, что я просто придурок. И мне все больше кажется, что будет только лучше, если она окажется права.

– Не говори так, Купер. – Напряжение исчезло из голоса Мертвого Парня; он немножко пододвинулся, и их локти соприкоснулись.

– Это ее слова, не мои, – сказал Купер.

– Во всяком случае, я тебя придурком не считаю.

Дыхание Марвина приятно пахло табаком. Оно было теплым. Живым.

– Неужели? – Купер притянул Мертвого Парня к себе. – Сдается мне, что ты спешишь с выводами.

Марвин взял Купера за подбородок, их лица соприкоснулись. Они потерлись носами. Поцеловались.

Они стояли так очень, очень долго, пока Купер не высвободился.

– Ладно. Ты считаешь, что я шаман. И собираешься скормить меня своим мертвым повелителям. – Он пытался сделать так, чтобы это прозвучало шуткой, но тут же понял, что у него не получилось.

Марвин потерся лбом о его лоб.

– Все совсем не так.

– Но все же ты причинишь мне боль, разве нет? – прошептал Купер. – Все мои поклонники так поступают.

Марвин посмотрел на город, и, проследив за его взглядом, устремленным в противоположную сторону от плоской крыши дома Сесстри, Купер увидел Купол, заслонявший добрую четверть горизонта, а еще похожее на вулкан Апостабище и плоскую тарелку Бонсеки-сай, усеянную декоративными домиками. Увидел он и желтые холмы на границе Коры и Смещения, послужившие местом его прибытия в эту противоположность страны Оз.

«Возможно, я даже приземлился на сестру Сесстри», – криво усмехнулся Купер, пытаясь представить себе, что за чудище могло делить одну матку с Сесстри Манфрикс. Да она же наверняка сожрала бы своих сестер заживо.

Марвин повернулся к нему с обезоруживающей улыбкой:

– Все мы испытываем боль, Купер. И иногда лучшее, что можно сделать, так это обратить ее себе на пользу.

– Звучит не очень обнадеживающе.

– А разве с моей стороны было бы любезно внушать тебе ложные надежды? Пойдем.

Марвин потащил Купера к стремительным хороводам Погребальных Девок и Мертвых Парней – этим живым водоворотам, образующим две трети «Оттока». Над их головами кружила последняя его треть – нежить, сочащаяся тьмой, проливавшейся черным дождем и собиравшейся в лужи под ногами. Ветер овевал прохладой, а костры обдавали жаром; Купер вдруг почувствовал себя куда более живым, нежели обычно.

«Может быть, Марвин и прав. Может быть, вырвавшись из пляски жизней, они начали жить по-настоящему. Жить свободными».

Они окунулись в это безумие, держась за руки, и Марвин вдруг закружился, излучая энергию экстаза, пустившись в самозабвенный, неуклюжий пляс. Купер был благодарен той зеленой дымке, что все еще пульсировала в его венах, когда он оказался вовлеченным в этот ритуал, эту оргию, или чем еще она там являлась, эта черная месса в формате флешмоб-танца.

Барабаны выводили неистовый ритм, и Купер, сам того не желая, был им подхвачен – полузакрыв глаза, взмахивая руками в унисон с Мертвыми Парнями, вознося эту безмолвную хвалебную песнь кружившим над ними темным повелителям. Самих личей Купер не видел, но излучаемое ими покрывало черной энергии обволокло весь «Отток»; воздух вдруг стал густым от испарений, исходивших от нежити, и пота обезумевших прекрасных танцоров.

Мертвые Парни торопливо образовали круг, в центре которого оказался их предводитель; из одежды на нем были лишь куртка да очки. Пенис Гестора напрягся и покраснел. Вожак ликующе наблюдал за своими подчиненными, завывавшими и умолявшими мертвых владык поднять их на небеса, подарить им полет. В противоположном углу крыши точно такой же круг образовали Погребальные Девки, обступив Ядовитую Лилию – большеглазую валькирию.

Гестор протянул руки к небу, и темный дождь растекся по его телу чернильными струями. Затем вожак открыл рот, и странная влага как-то изменила его татуировку – линии изображения вначале распространились на подбородок, а затем немыслимым образом расползлись и по ключицам, сплетаясь в безвкусно-вычурный узор, постепенно покрывший всю обнаженную грудь. Он пел, обращаясь к небесам, и при этом жутко фальшивил, не попадая в ритм. В любом другом месте это пение было бы сущим издевательством над слухом, но здесь оно казалось вполне уместным, а Гестор – новым Орфеем. Неправильность словно бы спеленала все вокруг. Когда чернильные потеки поползли вверх по воздетым рукам Гестора, предводитель Мертвых Парней испустил победоносный крик. Татуировки продолжали расплываться по его рукам, пока не покрыли их полностью и краска не стала срываться с кожи, утекая в небеса, и вскоре чернила татуировки переплелись с темными жгутами хвостов мертвых владык.

Купер затаил дыхание – мощь «Оттока» прокатилась над ним ударной волной сплавившихся в единое целое страсти живых и прожорливости нежити. Дурманящее сочетание, вынуждающее повиноваться клану, заглушающее любые сторонние мысли. Он стал единым целым со стаей черноглазых сирен, что кружили в танце и выли в небеса.

– Сегодня ты полетишь с Мертвыми Парнями, – прокричал кто-то, вцепившись в его плечо. – Сегодня ты познаешь, что значит жить!

Хвосты личей свисали повсюду, обвивая ноги и руки людей, сжимая в своих кольцах их тела, прежде чем взмыть вместе с ними обратно в темный вихрь. Все Мертвые Парни как один орали до хрипоты, умоляя своих повелителей о милости, и Купер кричал вместе с ними. Стоявший справа от него обладатель кукурузно-желтой копны волос и налитых кровью глаз ухватился за хвост лича и на секунду встретился с Купером взглядом, а уже в следующее мгновение вознесся к тучам, испустив радостный вопль.

Словно акулы, почувствовавшие добычу, хвосты жадно ловили живых. Один за другим Мертвые Парни, завывая от восторга и благоговения, взмывали ввысь. С другого края крыши им вторили крики Погребальных Девок. Марвин обхватил Купера за талию, притянул его поближе и коснулся своим возбужденным дыханием его щеки.

– Держись крепко, рожденный, или сгинешь навеки, – предупредил он, и Купер, как мог, обхватил своего гида.

Затем его бедра, грудь и руки обвило нечто вроде холодной змеи, и крыша башни ушла из-под ног. Купер летел сквозь порывы чернильного ветра, холод которого пробирал его до костей, и ощущал, как жизнь утекает сквозь поры, стремясь наполнить собой вакуум смерти.

Через одежду он ощутил, как Марвин прижался к нему членом – твердым как сталь, невзирая на ледяной ветер… или, может, именно благодаря ему. Почувствовав прикосновение жаркой плоти, Купер почувствовал дрожь, отчасти вызванную похотью, а отчасти – страхом. Затем их увлекло куда-то в сторону, закружило и завертело, и все мысли о Марвине полностью вылетели из головы.

По телу прокатывались волны пьянящей электрической дрожи, и Купер понял, почему Мертвые Парни испытывают такой лихорадочный восторг в ожидании полета. Как минимум в одном Марвин оказался прав – это и в самом деле была свобода. Они нашли свое лезвие бритвы, сладкую мечту любого адреналинового наркомана, паря во мраке, цепляясь за фалды слуг полуночной тьмы. Изо всех сил держась за Марвина, Купер восторженно хохотал. Он что-то кричал в пространство, хотя и понимал, что никто не услышит, но сейчас его это не волновало.

И тогда Марвин сделал нечто странное. Вначале он отвесил Куперу пощечину свободной рукой, что казалось невозможным – как же тогда они удерживались вместе? – а затем нежно поцеловал в губы. По щекам Марвина катились слезы, и Купер жадно ответил на его поцелуй, но Мертвый Парень тут же отвернулся.

– Вот ради чего мы живем, – прошептал он на ухо Куперу, нежно касаясь губами его шеи.

Под ними, сверкая огнями, убегая вдаль, насколько хватало глаз, простерся Неоглашенград. С такой высоты даже Купол казался маленьким камушком, лежащим на вогнутой тарелке, покрытой коркой городской грязи. Купол и разрушающаяся метрополия подходили друг к другу, словно два кусочка мозаики, но увидеть это можно было лишь с перспективы, недоступной простым смертным. С высоты, откуда на мир взирают боги или же где бушуют ураганы нежити.

Марвин продолжал целовать его шею, внося удивительное спокойствие в мир, где земля стремительно проносилась под ногами. Он прижимался к Куперу, и их тела сплетались, словно Купол и город, в странном наэлектризованном единении. А затем Марвин спросил:

– Ну и как сейчас там, в Нью-Йорке?

– Не понял? – изумленно отозвался Купер; прикосновения обвившего его ногу холодного как лед хвоста мертвого владыки казались удивительно убаюкивающими.

Марвин усмехнулся и зарылся носом в шею спутника.

– Да ладно тебе, – произнес Мертвый Парень. – С той поры много воды утекло, но я все равно узнаю нью-йоркского засранца с первого взгляда!

– Я не засранец! – рассмеялся Купер и вновь поцеловал его в губы.

Марвин погладил живот Купера через футболку.

– Милый, ты заявился сюда в синих джинсах и футболке «Данцига». Откуда еще такой мог взяться? Из гребаной Нарнии?

«Милый. Он назвал меня милым».

Купер и хотел бы сбросить с себя дурашливое настроение, да не мог. Господи Иисусе, как же ему было хорошо! Адреналин, страсть и чувство близости чужого тела захлестнули его в путешествии по этому мрачному аттракциону, способному повергнуть в краску стыда любого создателя американских горок. Даже думать не хотелось о том, что будет после того, как все закончится.

– Кто ты? – спросил Купер с явственным трепетом.

– Такой же американский гомик, как и ты. – Они оба вновь засмеялись, продолжая обниматься, но руки их скользнули ниже. – И я здесь вовсе не один такой.

– Постой. Правда? Ты?

Секса хотелось так сильно, что Купер едва мог говорить. Он заставлял себя продолжать расспросы, но не был способен остановить свои руки… или руки Марвина.

– Ага, – кивнул Мертвый Парень, вновь соприкасаясь с ним лбами. – Сам я родом из Фресно. Гестор не из наших, и нам приходится держать свое происхождение в тайне, не то он попытается нас разлучить, если узнает, что мы земляки. Но много новеньких Мертвых Парней родом с Земли. – В голосе Марвина прозвучало нечто вроде гордости. – Все началось лет так тридцать назад. Мы проторили тропинку в этот мир – он ко мне в некотором смысле взывал. После того что с нами приключилось, нам больше некуда было деваться. Другие наши жизни просто не срабатывали после того… после того, как мы… – Марвин замолчал.

– О чем это ты? – Эта сторона Марвина Куперу еще не была знакома. Взгляд Мертвого Парня затравленно заметался.

– Люди часто умирают молодыми, не знаю, что делает нас такими уж особенными. – Марвин пытался улыбнуться, но уголки его губ были изогнуты так, словно он вот-вот расплачется. – Это же был просто секс, мы первыми пытались ощутить свободу, жизнь. И это нас убило. – Мертвый Парень беспомощно всплеснул руками.

Купер сообразил не сразу, но затем его словно осенило, и он понял… слишком хорошо.

– ВИЧ?

Марвин потерянно посмотрел на него:

– Мы едва успели добиться права на то, чтобы жить, и тогда жизнь решила нас изничтожить. Это как если бы солнце вместо света начало излучать тьму. И… кое с кем из нас что-то произошло… Мы изобрели новый вид шрама, что и привело нас к небесным владыкам, когда мы искали нашу украденную свободу. – (А Купер-то было успел подумать, что его копилка ужасов давно переполнилась.) – И вот, оказавшись за многие миры от родины, мы по-прежнему прячемся в чуланах, по-прежнему трахаемся на самом пороге смерти, по-прежнему мечтаем улететь. Вечно молодые и раздавленные. Будь осторожен в своих желаниях, Купер.

Ночь хлестала Купера по лицу, и он вроде бы понимал, что больше всего ему сейчас следует бояться силы земного притяжения, но почему-то как раз она его и не страшила. Он разве что не обонял запаха чадящего печного дыма, когда уже знакомый гнев пустил корни в его сознании. Теперь все правильно. Гнев – вот кем он был, а вовсе не каким-то сексуально озабоченным придурком, опьяненным этими дикими американскими горками.

– Это несправедливо! – закричал Купер. – Ты должен либо умереть, либо жить и радоваться. А не… не… искать сотню тысяч лет подряд способ протянуть еще хотя бы… один… день. Ненавижу этот гребаный город, ненавижу просыпаться в нем по утрам, ненавижу тебя, Эшера и Сесстри! Все ненавижу! Настолько, что…

Купер задыхался, пытаясь вырваться. Он отпустил Марвина и запрокинул голову, умоляя гравитацию принять его, унести с собой в долгое падение, чтобы там, тысячей футов ниже, его череп разбился вдребезги, но небесный владыка держал крепко. Купер не знал, слышит ли его он – или она – и интересны ли они ему вообще.

«Ведь жизнь все равно уже никогда не станет прежней, – невзначай подумал он. – Просто дайте мне упасть и разбиться».

– Нет! – закричал Марвин, оплетая Купера руками, словно голодный осьминог. – Ох, детка, что же они с тобой сделали?

– Они? – визгливо заорал Купер. – Хрен они что со мной могут сделать! А вот что вы делаете со мной? Ублюдки, вы же все разрушили!

Он казался себе таким маленьким, и все, чего он сейчас хотел, так это просто прекратить существование.

Марвин собирался что-то ответить, хотя Купер и сам понимал, что сорвался в истерику. Больной не виноват в том, что его убивает болезнь. Тому, что Купер жил в тени колосса смертоносной заразы, причиной были простое стечение обстоятельств да матушка-природа. Он понимал это, но не мог смириться. «Это сварнинг? Так все и начинается?» – задумался Купер. Никогда прежде его так не волновало происходящее вокруг, он был слишком занят разгребанием собственного дерьма, чтобы утруждать себя еще и чужими проблемами. Марвин раскрыл рот, явно собираясь возмутиться, но они уже стремительно спускались к крыше. Как и почти все прочие «приходы», этот заканчивался, не принеся никакого удовлетворения, где-то на грани между откровением и разочарованием. «Ничто не имеет конца, потому что никогда и ничто не завершается», – подумал Купер, готовясь к столкновению с крышей.

– Прости меня, – сказал он.

– Ты в порядке? – спросил Марвин, собираясь для переката, чтобы погасить инерцию от жесткой посадки.

В следующее мгновение удар о крышу вышиб воздух из их легких. К тому моменту, когда Купер нашел в себе силы сесть, Марвин уже стоял, широко расставив ноги и ехидно показывая на него пальцем. Хотя перед глазами все плыло, Купер смог разглядеть Гестора, все еще тяжело дышавшего после танцев и последовавшего за ними полета. Вожак стоял, прислонившись к полуразрушенной стене, рассматривая новичка скучающим взглядом.

Купер поднялся на локтях. Казалось, будто столкновение с крышей вытряхнуло из него все эмоции. Он не помнил, что или почему испытывал. Но эмоции были ядовитыми и, возможно, были вызваны ядом. Посмотрев на Марвина, он увидел привлекательного, но сломленного человека, окружившего его пусть и кратковременной, но заботой. Купер не питал особых иллюзий насчет своего проводника и знал, что не может ему доверять, однако Мертвый Парень притягивал к себе телесной привлекательностью и хотя бы видимостью неравнодушия – теми качествами, которые Купер просто не мог отвергнуть. Даже если за теплоту Марвина предстояло расплачиваться чем-то большим перед всем его племенем.

– Катись в жопу, шлюшка! – почти с любовью в голосе проворчал Купер.

– Живой! – весело завопил Марвин буквально на мгновение позже, чтобы радость его не показалась наигранной, наблюдая за тем, как Купер опять распластывается под стальным карнизом, хотя бы как-то защищающим от струй черного ливня. Затем Мертвый Парень повернулся к своим товарищам и махнул им. – А я говорил, что он справится!

Теплые руки помогли Куперу подняться, и в свете костров сверкнули зубы Гестора. По-прежнему прячась за пластиковыми линзами солнцезащитных очков, вожак произнес басовитым голосом непререкаемого лидера:

– Вынужден извиниться, Марвин, что усомнился в тебе. Этим вечером ты заслужил награду – ну, почти.

– Почти? – Марвин был готов сорваться на визг; у Купера все похолодело внутри, хотя чего-то подобного он и ожидал.

Одной рукой Гестор протянул кривой кинжал, а другой указал на небеса:

– Эмираты свободы оценят твое покаяние, когда ты исполнишь свою работу.

«Награда? – Купер и хотел бы сбежать, но рука Марвина крепко прижала его к крыше. – Покаяние?»

Марвин поник головой и принял кинжал.

– Прости, – прошептал Мертвый Парень, обливаясь слезами, пока его пальцы поднимались вдоль по позвоночнику к шее Купера. В голове последнего зазвенело: «ПростиПростиПростиТакМногоПричинДляСкорбиМойПухлыйАнгелочек, МойМилыйМальчикКакБыЯХотелТебяЛюбить, ЕслиБыТолькоНамЭтоПозволили».

Гестор хрипло засмеялся, глядя поверх своих дурацких очков.

– Давай. Прирежь его.

Опьяняющее прикосновение Марвина заставило Купера вновь безвольно развалиться на крыше и застонать. Энтропия успела бы поглотить бесчисленные вселенные, а Куперу не только бы не надоело это ощущение – он бы пришел еще и за добавкой. Марвин понимал это и улыбался. Все, что терзало Купера, вдруг улетучилось, и он внезапно осознал, что умоляет: «Сделай это; уничтожь меня. Членосос!»

Когда-то у Купера был дом, но он его потерял; были друзья, но он их покинул; прямой путь, с которого он свернул, когда перед ним раскрылась роза возможностей. Купер с ужасом осознал, что был готов плясать с «Оттоком», лишь бы снова стать свободным, был готов любить Мертвого Парня, дарить ему свою живую кровь и даже душу, если тот только попросит. Если бы Марвин пообещал привести его к свободе, Купер согласился бы вырвать собственное сердце. Поцеловал бы лича в засос в пергаментные уста, если это было необходимо ради свободы.

Марвин оскалил зубы и обнажил кинжал… и тогда Купер познал блаженство.

Купер лежал на том, что осталось от его одежды, изрезанной на лоскуты кинжалом Марвина, перед всеми живыми представителями «Оттока» – и неизвестно каким количеством небесных владык. Они с Марвином не были сейчас единственными, кто публично сношался прямо на крыше, но именно они привлекли к себе больше всего внимания. И парни, и девушки хлопали в ладоши, задавая ритм их сплетавшимся телам.

Купера никогда даже отдаленно не привлекала мысль о публичном обнажении, не говоря уже о эксгибиционистском сексе на глазах у банды, готовой прирезать его с той же легкостью, с какой и оттрахать. Но в пылу момента его это перестало волновать – наводненная людьми крыша лишь сильнее распаляла, пока они с Марвином ласкали друг друга губами, пальцами, пенисами. Он казался себе потягивающимся от наслаждения котом, лежащим на подоконнике под взорами десятков Мертвых Парней и Погребальных Девок и бесчисленного множества небесных владык.

Тот факт, что его не расчленили и даже не «прирезали», как того требовал Гестор, немного успокоил Купера. Он знал натуру таких, как лидер Мертвых Парней, – садисты, обожающие унижать, они обещают тебе агонию, а затем дарят экстаз, но только ради того, чтобы в последний момент отнять его у тебя и заменить теми самыми мучениями, которых ты, казалось бы, уже избежал. И все же Купер пришел сюда ради плачущей женщины и теперь был обязан остаться, чтобы спасти ее. Впрочем, он все равно не думал, что сумеет сбежать, – его обложили со всех сторон.

«Блин, я словно в тюрьме».

Марвин тяжело сопел Куперу в шею, почти засыпая, но по-прежнему обнимая партнера подобно любвеобильному осьминогу. Купер стонал в ответ, покусывая ухо Мертвого Парня и сжимая того в теплых крепких объятиях. Когда Купер решил, что они уже выходят на второй круг – или все же на третий? – Марвин вытащил член и поднялся, окинув любовника полным похоти и сожаления взглядом.

– Пойдем, – пнул он Купера в бок. – Время пришло.

Светлее на крыше не стало, невзирая на все еще пылающие в мусорных баках костры и прибитые к стенам факелы, зато толпа рассосалась. Только Гестор все еще стоял на дальнем ее краю, одной рукой обхватив стальной трос, закрепленный на голой поперечине. Вожак поманил Марвина и Купера пальцем. Купер был абсолютно голым, но ему хотелось расхохотаться от того, что совсем недавно он не мог представить себе ничего худшего. И вдруг собственная нагота стала казаться ему чем-то вроде брони.

«Будь осторожен в своих желаниях, Мертвый Парень».

– Ты узрел свободу, которую мы провозглашаем нашим смертным правом, – громогласно произнес Гестор. – Попробовал на вкус черный дождь свободы и ощутил касание обвившего тебя хвоста нашего небесного владыки. Ты был взят и наслаждался вместе с нами, – Гестор кивнул Марвину, который уже застегивал на обнаженном торсе Купера одеяние, состоявшее из одних кожаных ремней, – и познал экстаз нашего танца.

Купер кивнул, изо всех сил стараясь делать вид, будто все понимает, и безуспешно пытаясь отогнать вновь поселившееся в нем чувство тревоги. Опасность снова показала ему свои зубы.

«Что же это за качели, в самом деле! – подумал он. – То хвосты личей, то графеновая драконоподобная королева».

Гестор осклабился, оглядывая Купера с ленивым вожделением.

– Остался один последний шажок. – Лидер подавлял своей властностью. – Как же я завидую тебе, Купер! Вкусить впервые можно лишь один раз.

«Что именно вкусить, Мертвый Парень?»

Купера начинало подташнивать при одном только взгляде на стальной трос, протянутый между башнями, и сотни футов простершейся под ним пропасти. Он и сам стеснялся нахлынувшей на него робости перед высотой, после того как поднялся на башню и совершил полет вместе с личами. Да и все прежние его страхи вдруг показались такими… смешными.

Гестор протянул Марвину второй захват для спуска по стальному тросу и пристегнул к нему общим поясом Купера. Тела их отреагировали так, словно и в самом деле готовились ко второму – или третьему – заходу, и даже ледяной ветер и присутствие жутковатого вождя Мертвых Парней не могли им помешать.

– Мы куда-то отправляемся? – Купер старался приглушить страх в своем голосе, но ему не очень-то удалось.

– А у тебя есть какие-то планы?

Купер все еще пытался придумать хоть какую-нибудь отговорку, когда Гестор толкнул Марвина в спину обеими руками. Обнаженный Купер сорвался в пропасть сразу за ним, беспомощно повиснув на кожаных ремнях, прикрепленных к такому же одеянию Марвина. Трос звенел и неистово раскачивался, пока они мчались над бездной, и Куперу показалось, что он барахтается так добрых полчаса, хотя прошло от силы каких-то полминуты. Затем Марвин врезался во что-то твердое, кажется в стену, вновь выбив воздух из легких Купера, и оба секунду безвольно висели на тросе, после чего Марвин отстегнулся, и они повалились на пол за мгновение до того, как к ним спустился Гестор, ловко спружинивший ногами о стену и с задорным воплем спрыгнувший вниз. Он в страховочных креплениях не нуждался.

Упав, Купер ободрал в кровь колени и ладони, но в остальном все обошлось без повреждений. Чьи-то руки – не Гестора и не Марвина – помогли ему подняться и отряхнули. На крыше собралась целая толпа Мертвых Парней, образовавшая полукруг возле того места, где заканчивался трос. Один из них накинул на плечи Купера нечто вроде халата, и толстяк, стуча зубами от холода и страха, поспешил запахнуться поплотнее.

Они стояли на вершине еще одной башни, даже более фантастической, нежели та, которую Купер про себя уже обозначил как штаб «Оттока». Но, конечно же, все эти башни принадлежали нежити и их приспешникам. Пол и остатки стен этого небоскреба были возведены из бесшовного синевато-серого материала, напоминавшего нечто среднее между металлом и керамикой, а под его матовой поверхностью мельтешили электрические искры.

Купер ничего не стал говорить.

– Готов ощутить все могущество «Оттока»? – пробасил Гестор, снимая очки и убирая их в карман куртки. Позади него из теней лестничного пролета возник тощий юноша, выделявшийся длинными волосами цвета бургундского. – Позволь кое о чем тебя спросить, Купер.

Тот посмотрел на унылое черное небо.

– Ладно.

– Какой сорт вина ты предпочитаешь?

– Что? Вино? – изумленно воскликнул Купер.

Присоединившийся к ним Мертвый Парень встал возле Гестора и что-то зашептал тому на ухо.

– Да, – засмеялся предводитель. – Так какой?

Купер обвел взглядом город, что распростерся за покрывалом тьмы: очередная ночь уже подходила к концу, но Купол все еще сиял своим внутренним светом, и в домах то там, то сям горели огни, а дальше на севере проявлялись очертания неприступных скал. Метафора города, обветшалая и проржавевшая, несущая груз своей истории на сломанной спине. «А может, не метафора, а какой-то дух? – задумался Купер. – Шаманы же беседуют с духами».

– Какое вино… кхм… Похоже, мистер Гестор, вы поймали меня врасплох в момент перемены предпочтений.

– В смысле? – уточнил Гестор, хотя Марвин и длинноволосый Мертвый Парень кивнули.

– Еще три дня назад я бы с легкостью ответил на этот вопрос. – Купер прикрыл глаза, вспоминая последнюю песню, игравшую на его лаптопе. Тот мир был так далек. – Тогда я принадлежал только одному городу, а теперь разрываюсь сразу между двумя. Что я пил в то время? Дешевое бордо, а порой неплохой лафит, когда отец присылал мне его в подарок на день рождения. Знаете, я скучаю по отцу. Не знаю, волнуют ли подобные проблемы хоть кого-то из вас, – он специально выделил слово, – полагаю, в вашей среде не принято говорить о таком, да? И все же я скучаю по нему и рад, что испытываю это чувство. Ведь так мне будет проще объяснить вам, Гестор, что мое вино есть мультиверсум, разлитый по кубкам, что суть миры. Он наполняет их, словно тот самый лафит, или вионье, или то тошнотворное пойло, которое вы, как я догадываюсь, собираетесь залить в мое горло.

Гестор смотрел на Купера так, словно рожденный шаман вдруг отрастил вторую голову. Купер сомневался, что кто-нибудь прежде позволял себе такой тон в разговоре с этим человеком.

– Так что… – он повел по крыше босой пяткой, – вот такое оно, мое гребаное вино.

Гестор прикусил губу, чтобы скрыть улыбку. Затем он кивнул длинноволосому:

– Сомелье Вейч заведует нашей самой лучшей выпивкой. Я позволю ему продемонстрировать тебе тот драгоценный приз, что ожидает тебя.

Губы Вейча растянулись в узкой напряженной улыбке; взгляд его, казалось, никак не может сфокусироваться.

– Забудь про мультиверсум, Купер, – произнес он, отворачиваясь. – Мои винные погреба завладеют твоей душой намного сильнее и на куда больший срок.

Марвин взял Купера за руку, и сомелье повел их к лестнице, убегающей в полные водяных бликов глубины здания.

Вейч спустился с ними по наклонному коридору, вдоль одной стены которого тянулись порталы, и звон в ушах Купера усилился. Из каждого прохода, запечатанного овальным люком, словно они находились не в здании, а на каком-нибудь корабле, доносились вздохи, стоны и звуки, полные чистого животного отчаяния, отражавшиеся эхом от мрачных стен, которые изгибались над головой, образуя нечто вроде схлестнувшихся волн, которым никогда не суждено обрушиться. Куперу порой начинало казаться, что он вот-вот утонет, но воды не станут спешить убить его; он будет погружаться в бездонные пучины, вначале синие, потом серые, а потом все станет черным-черно. Такой крошечный в этой тьме, но живой, беззащитный перед многочисленными ужасами пустоты…

После того как они прошли мимо дюжины или около того камер, из каждой из которых доносились звуки страданий, Вейч-сомелье остановился возле одного из люков, положил на него ладонь и прислонился так, словно устал. Спустя мгновение вышли два охранника из Мертвых Парней. Один был тощим скучающим блондином, а второй, брюнет, усмехался, торопливо застегивая штаны.

– Ты серьезно, Флеб? – усталым тоном поинтересовался Вейч.

Брюнет только пожал плечами и вместе со своим напарником замер на страже открытого люка. Купер следом за сомелье вошел внутрь.

В комнате, закованные в цепи или же просто слишком ослабевшие, чтобы сопротивляться, сидели узники, всего числом порядка десяти. Все они не походили друг на друга ничем, кроме как своим жалким состоянием. Парочка напоминала людей, но облик остальных в большей или меньшей степени был чужеродным; все они были напуганы.

«Так вот где она», – осознал Купер, разглядывая измученных экзотических созданий. Она не пела, не рыдала и даже не кричала с той самой минуты, как он оказался под темным покрывалом башен, но находилась где-то здесь – ему не было нужно шестое чувство, чтобы знать это. Рядом, приподняв бровь, молча замер Марвин.

Вейч-сомелье произносил названия сортов, двигаясь вдоль выгнутой литерой U стены, и голос его был холоден и равнодушен, словно у лектора. Обозначив очередного узника, он переходил к следующему.

– Дрожащие Пальчики, Пятый Пол, – наиболее любопытный представитель царства фей из оказавшихся у нас в гостях, хотя меньшие его сородичи тоже содержатся в соседних гаремах. Говорят, что залы наслаждений небесных владык занимают целых семь башен, ты знал?

Трехпалое существо напоминало печального мима; непропорционально большие ступни и ладони судорожно хватали воздух. Существо пребывало во власти галлюцинаций, которые, как надеялся Купер, были менее неприятными, нежели эта тюрьма. Огромные глаза сверкали на голове акулы-молота, но зубы были сточены; из пасти безвольно свесился язык, усеянный длинными жгутиками, блестевшими в сыром воздухе.

– Почтенная кастелянша Майя-Ланд, непорочная невеста кого-то или чего-то. Это позволяет предположить, что муж вряд ли заявится ее спасать. Какой-то там бог, да?

Кастелянша была женщиной бальзаковского возраста, абсолютно обнаженной, если не считать апостольника, прикрученного болтами к ее черепу. Глаз у нее не было, и, если судить по шрамам, украшавшим пустые глазницы, она сделала это сама.

Рядом, обняв колени и вперив взгляд в пол, сидел мужчина со спутанными светлыми волосами. Подойдя к нему, сомелье подмигнул Куперу и широким взмахом руки указал на пленника:

– А это, разумеется, Курт Кобейн.

Купер отвел взгляд.

Тем временем Вейч повернулся и перешел ко второй половине «выставки».

– А здесь вы можете увидеть трио Первых людей – жемчужины в короне нашего гарема.

Марвин толкнул Купера, чтобы тот подошел ближе. Гестор, охранники и еще несколько сопровождавших их Мертвых Парней набились в комнату.

Тем временем Вейч продолжал:

– Онишимекка, фолиоформ, чье пленение, если спросите меня, не стоило вложенного труда.

То, что казалось простой стопкой бумаги, зашелестело страницами и поднялось в воздух на пару футов, образуя нечто вроде сферического оригами. Затем листы развернулись перед Купером наподобие лепестков бумажного цветка, и, прежде чем существо бессильно упало обратно на пол, оно успело издать скрежещущий звук, в котором угадывалось единственное слово.

Куперу показалось, что Онишимекка произнес: «Она».

– А вот здесь мы имеем две шестых Морриган, кусочек девятикратного существа, успевшего сократиться до шести к тому моменту, как мы ее нашли. Похитить ее оказалось довольно просто, хотя она и пытается уверять, что нельзя похитить агента судьбы, пришедшего возвестить о ней мирам. Но когда мы выкачиваем из нее жизнь, визжит она не хуже прочих, так что, мне кажется, она заблуждается.

Увидев выражение на лице Купера, Марвин стиснул его плечо.

– Все они либо преступники, либо опасные сумасшедшие.

Купер стряхнул руку, заскрежетав зубами; волны страха накатывали отовсюду, захлестывая необоримым потоком. Оставалась последняя узница; теперь, когда Купер пришел, она замолчала.

Вейч-сомелье слегка поклонился ей.

– И конечно же, наш самый известный и крепкий сорт вина, не желающая – или не способная – представиться. Безымянная она или нет, но дает в десять раз больше сока, нежели иная одалиска, хотя и успевает запечататься, стоит нам выпить слишком много.

В гнезде из сырой кожи рыдало, опустив плечи, создание столь прекрасное, что Куперу не верилось, что такая сияющая красота способна существовать на свете. Золотой свет играл переливами на опаловом теле, а крылья и конечности казались сверкающими протуберанцами, скрывая подробности анатомии своим неземным блеском. Единственный глаз, смотревший с украшенной гребнем головы, был одновременно алым, изумрудным и голубым, как льды айсберга. Даже в столь униженном положении создание оставалось образцом великолепия. Вокруг него плясали лучи света, вырывавшегося из полипов, росших по его бокам и на груди.

– Нам бы не удалось достичь и половины нынешней численности или же так продвинуться в захвате территорий, если бы мы не пили ее жизнь, – шепотом признался Марвин. – Ее, Купер, ты попробуешь первой.

Вейч-сомелье извлек что-то из-под своего потрепанного балахона.

– Представляешь? На вкус она напоминает молоко. Только молоко, обжигающее, словно огонь. Жидкий свет. Сказать, что я ее обожаю, было бы преуменьшением.

В руках он держал нечто вроде плети – с длинной рукояти свисали переплетающиеся кожаные ремни, завершающиеся загнутыми лезвиями. Вейч с жадным нетерпением во взгляде посмотрел на сверкающее существо.

– Она – эср, – вслух высказал свою догадку Купер.

– Вы знакомы? – Сомелье резко повернул к нему голову, явно раздраженный тем, что его спектакль прервали.

Купер покачал головой.

– Она удивительна.

– Создание света и музыки, – пояснил Марвин, вставая между Купером и разозленным смотрителем гарема. – Более редких существ просто не бывает. Для того, кто испытывает голод до жизни, эсры вкуснее крови, вкуснее душ, вкуснее даже, чем икра винного карпа, – облизнул губы в неприкрытом предвкушении Мертвый Парень.

У Купера все похолодело внутри. Разумеется, беззащитному порождению старинных легенд не стоило ожидать от «Оттока» ничего хорошего.

– Вы же не собираетесь причинить страдания… ангелу, принадлежащему к почти вымершему виду? – Чувство самосохранения прямо-таки ощутимой волной покинуло его тело. Что они собираются сделать с ним?

– Страдания? – Гестора определенно забавлял гуманизм Купера. – Какое жалкое слово для того, что мы делаем. Но нет, мы ничего такого не сделаем.

– Небесные владыки нашли ее много лет назад, – пояснил Марвин, пока в комнату набивались все новые и новые Мертвые Парни. – Она окукливалась в одной из башен, наполовину обернувшись в кокон из собственной слизи. Она питает наши силы, Купер, дает нам куда больше, нежели все остальные, и делает нас теми, кем мы являемся. Мертвыми Парнями. Погребальными Девками. В ней таится причина роста нашей численности и того, как нам удалось захватить такую территорию. А скоро мы завладеем вообще всем. В благодарность за это Гестор станет одним из небесных владык, ты присоединишься к нам, – глаза Марвина сверкали огнем амбиций, – а я возглавлю стаю.

Создание света подняло одноглазую голову и попыталось заговорить, но закашлялось, отхаркивая сверкающую кровь.

– Чара… – едва выдавило оно, глядя на Купера.

Тот развернулся к остальным, гнев застлал ему глаза красной пеленой. Он ткнул пальцем в грудь Марвина:

– Какого рожна? Это твой преступник? Ты не культист, а просто старый дохлый педераст, истязающий беззащитных существ! А чем занимаешься в перерывах? Долбишь в задницу единорогов?

Прежде чем Марвин успел что-то ответить, Гестор отвесил Куперу звонкую оплеуху. Несмотря на звезды, вспыхнувшие перед глазами, тот все же устоял на ногах.

– Я больше не боюсь тебя, Гестор, – солгал он. – Можешь сколько угодно трясти своим гребнем и летать на каких тебе вздумается метлах, но не жди, что я буду повиноваться тебе, и держи свои лапищи подальше от меня.

Гестор расхохотался прямо ему в лицо. Стоявшие за его спиной парни схватились от смеха за животы, демонстрируя невысказанный факт: у Гестора было полным-полно «лапищ», и самое главное, все они с нетерпением ждали возможности проявить свой подлый нрав. Купер понял, что ответ на его вспышку не заставит себя ждать.

«Дерьмо».

Вдруг эср закашлялась.

– Мама… – умоляюще прохрипело несчастное создание, прежде чем снова отключиться.

И тут до Купера наконец дошло, что его больше не сковывают земные правила. Он воззвал к страху, все еще бурлившему внутри него, покатал его в своем сознании, словно камушек на кончике языка, и направил на измученную эср. Он визуализировал связной луч, вырывающийся из его лба и бьющий прямо в единственный глаз существа.

«ЯЯЯХочуХочуХочуПомочьПомочьТебеТебеТебе».

Она вздрогнула, лишь отчасти придя в сознание, но распознав его вторжение в свои мысли.

«Алло?» – снова попытался он, и эср опять вздрогнула, но так и не ответила.

– Мы хотели оказать тебе честь, Купер, – осторожно произнес Марвин.

Гестор нетерпеливо скрестил руки на груди, наблюдая за тем, как в комнату набиваются все новые и новые Мертвые Парни. Все взгляды были обращены к Куперу, когда Вейч протянул ему свое оружие.

– Я… вам не следует. У меня и без того целые тонны этой вашей чести.

– Эта – особенная, – сплюнул Гестор.

– И что же это за честь? – поинтересовался Купер, хотя, разумеется, прекрасно все понимал, – вариантов было не особенно много, но он обязан был спросить. В глубине души он все еще надеялся, что Мертвые Парни не могут быть настолько отъявленными мерзавцами. Он давал им последний шанс.

Марвин кивнул на эср:

– Пролив ее кровь, ты докажешь, что стал одним из нас. Она безумна, Купер, и даже не помнит собственного имени.

– Внешняя привлекательность, быстрота и освобождение от цепей круга жизней – вот что дарит нам эср, – произнес Гестор. – Глупцы снаружи пытаются убедить, что Смерть – дар, который следует еще и заслужить. Мы отвергаем этот догмат, заявляем, что существование принадлежит нам по праву рождения, и своими ритуалами посвящения повергаем во прах их фальшивые иконы, то, что они считают чистотой, а теперь еще и одного из основателей их города. Пролей ее кровь – и никогда больше не будешь одинок. Раздели с нами общую судьбу, Купер.

– Но я не хочу.

– Не находишь, что для этого уже несколько поздно? – спросил Гестор, поглаживая пальцами острые шипы плети. – Возьми «хвост лича».

– Ударь ее, – ободряюще кивнул Марвин.

Купер сохранял самообладание. Он не побелел от страха, не отшатнулся, не закричал, не бросился бежать, не зарыдал и даже не стал умолять остановиться, хотя ему того очень хотелось. Сесстри и Эшер были слишком далеко, и вариантов у него оставалось мало. Он знал, что слишком легко отделался, когда Марвин спорол с него одежду ножом. Эх, если бы все могло закончиться одними только поцелуями. Но что будет, если он сейчас откажется? Обратного пути уже не было, они бы этого не допустили. Нет, Гестор и его парни жаждали крови, Купера или эср – не суть важно. И они бы ее получили при любом исходе.

– Нет, – заявил Купер; он произнес это слово уверенно и твердо.

– Ударь ее, Купер, – умоляюще простонал Марвин.

– Я же сказал – нет.

– Тебе не понравится, Купер, как мы поступаем с теми, кто швыряет нам в лицо наши дары, – угрожающим тоном сказал Гестор, забирая плеть с заржавленными лезвиями из рук своего лакея и протягивая оружие Марвину. – Ты же не хочешь поменяться с эср местами?

Лидер улыбнулся, наблюдая за тем, как на лице Купера проступает печать понимания.

– Мои Мертвые Парни так мечтали посмотреть, как рожденный шаман будет хлестать священную корову эср. Они хотят крови. И с моей стороны было бы эгоистично лишать их такого удовольствия.

«Зачем ты это делаешь?» – мысленный шепот Марвина был усилен его страхом до громкости крика. Купер даже не подумал отвечать, обеспокоенный тем, что каким-то образом случайно установил с ним ментальную связь. Неужели какой-то дикий панк вроде Гестора мог заставить Марвина забить человека плетью? Купер лишь надеялся, что Мертвый Парень не намеревается превратить его в груду окровавленных лент.

– Так или иначе, Купер-Омфал, но мы примем тебя в «Отток», – пообещал Гестор, и его клоунская рожа расплылась в больной ухмылке. – Ты сошел в подземный мир, поднявшись в наш поднебесный мир, и теперь мы пробуждаем тебя обратно к жизни. Познав всю силу нашей свободы, ты будешь умолять о том, чтобы вкусить ее снова. Похоже, ты неглуп, Купер. Вполне понятно и мудро твое нежелание присоединиться к нам, не разобравшись прежде в наших путях. Да, думаю, ты станешь куда более сильным Мертвым Парнем, если вначале ознакомишься с альтернативой. – Гестор опять улыбнулся, и Купер едва не набросился на него. – Поверните его!

Когда Марвин занес «хвост лича», Купер ничего не сказал. Он просто забился в угол и закрыл голову руками, когда град лезвий обрушился на его плечи. Сидевшая рядом эср вскрикнула, и откуда-то из глубины его подсознания всплыло понимание: каждый поврежденный нейрон сейчас отзывается в ней отраженной, будто в зеркале, агонией. Боль была неистовой и всепоглощающей, и когда Купер повалился на пол, последней его отчетливой мыслью было, что если он переживет эту пытку, о которой столь часто предупреждала Сесстри, и вернется из путешествия в миры смерти и боли, то, пробудившись, точно станет шаманом.