Машины Старого мира

Глава 5

С момента исчезновения из города Манис и Вирты прошло больше месяца, и настроение в доме Викъянко ощутимо переменилось. Намрата не верила в кончину дочери, ведь ни тела её, ни самолёта не нашли, но и не отрицала, что его просто могло унести течением. К тому же огромных трудов и средств стоило нанять поисковое судно с командой, в состав которой входило порядка пяти магов. Всё могло обойтись дешевле и быстрее, если бы Мурхо, друг Ло, поспособствовал этому. Однако владелец лодочного завода, как и многие другие жители внутреннего круга, после того вечера оборвали с Викъянко все связи. Ло, конечно, не верил в предательство, объясняя поведение Мурхо бытовыми заботами и финансовыми проблемами, но факт оставался фактом — когда получить ощутимую выгоду от дружбы с домом Викъянко оказалось невозможным, Мурхо бесследно исчез с горизонта.

Намрата вместе с Читой застилала диваны гостиной тканями, готовясь к очередному приёму, когда через главные двери в дом вошёл посыльный — невысокий мужчина в берете и сумкой через плечо. Намрата подняла глаза и сразу поняла, что очередной раз отправленные приглашения вернулись с отказом.

— Все до единого? — лишь спросила она.

Посыльный коротко кивнул и вытащил из сумки толстую стопку бумажных приглашений, столь популярных во внутреннем круге.

— Мне так жаль, госпожа, — тихо произнесла Чита, мягко взяв хозяйку дома за руку.

— Стоило ли ожидать чего-то другого, — произнесла Намрата, обращаясь скорее к себе, нежели к экономке. — Ладно, сообщи Ло, что вечер отменяется.

Намрата бросила ткань и пошла к лестнице, испытывая невыносимое желание побыть в одиночестве.

— Хозяйка, я почти уверена, что это недоразумение. А вообще, слышала, что в мире кризис, люди затягивают пояса, может… — попыталась подбодрить Чита.

— Да чушь всё это. Я не глупая и не слепая. Заказы на заводе мужа сократились вдвое, Правида забрали в офис магической безопасности, наш дом перерыли маги — мы в опале. Не за горами разорение. Возможно, нам вообще придётся переехать в другой город. Видишь, Чита, как зыбко наше положение. И не только наше. Одна ошибка, одно неверное слово или действие — и всё, ты враг номер один. Ни твои деньги, ни ранние связи не помогут, ведь ты нарушил закон, установленный магом. А самое печальное во всём этом то, что моя дочь не сделала ничего плохого.

— Госпожа, — зашептала Чита, призывая Намрату последовать её примеру и снизить тон. — Не говорите подобных вещей. Маги — это наше благо. Не многим дано владеть великой силой, создавшей мир. Мы должны верить им, уважать.

Намрата остановилась, посмотрела на экономку одновременно снисходительно и огорчённо, как смотрит мать на доверчивое дитя.

— Я дорожу тобой, Чита, но подобная наивность иной раз пугает. Магия — это сила и власть. Благом она становится лишь для тех, кто ей владеет. Нам остаётся одно— мириться с таким положением вещей, ведь сделать мы ничего не можем.

***

Нис Пакса вышел из дома ещё до рассвета — только экономя на сне он мог совмещать две работы сразу. Сначала ферма с её скотом и засеянными полями, потом завод с его жаром, литейными формами и постоянно движущимися конвейерами.

На ферме он в основном таскал тяжести, кормил и мыл животных, чинил загоны, прочищал сточные трубы, да и в целом постоянно находился по уши в грязи. Тощий маг смотритель, получивший должность, само собой, по связям, раздавал поручения всегда резко и безапелляционно, а их у него было предостаточно. Иногда Нис даже опаздывал из-за него на завод, и когда это происходило, переполнявшую его до краёв ненависть, он обрушивал на придорожные столбы. Одно время Нис даже пытался выяснять отношения с начальником, пока не получил предупреждение о том, что если продолжит в том же духе, то окажется на улице. И Нис работал. Много. Хорошенько закусив удила, он не поднимал глаз, в мыслях представляя самые изощрённые способы расплаты.

Этот день не стал исключением. Заболел один из его коллег, и маг смотритель взвалил на Ниса ещё и чистку рабочих туалетов — наверно, самую унизительную работу на ферме. Хотя, Нис сомневался, что маг руководствовался лишь отсутствием сотрудника, он уже давно всеми силами старался избавиться от возмутителя личного спокойствия.

Во второй половине дня, с трудом смыв с себя остатки навоза, Нис плёлся по дороге к заводу. Пальцы его горели огнём, ведь маг смотритель не выдал перчаток для чистки уборных химией. Озлобленный и раздосадованный собственной беспомощностью, Нис проклинал Разнан, его жителей и в целом мир, в котором ему довелось родиться.

Из закоулков внешнекруговских улиц выскальзывали другие сотрудники литейных цехов, вливаясь в рваную колонну, медленно подтягивающуюся к громоздким воротам завода. Поодаль Нис заметил группу инвалидов, толкающих руками металлические или деревянные колёса инвалидных телег. На завод принимали и таких, но не много. Их ставили возле конвейеров, что пониже, туда, где шла проверка, хорошо ли вылиты детали. Плохо вылитые части шли на маголёты и магомобили внешнего круга, качественные детали отправлялись на заводы внутренних кругов. Все об этом знали, но виду не подавали, дорожа местом. Ещё одна несправедливость, от которой Ниса буквально выворачивало наизнанку.

Нацепив в грязной, провонявшей кислым мужским потом раздевалке старые и уже довольно протёртые ботинки литейщика, силиконовый фартук, кривой шлем с трещиной на забрале и огнеупорные перчатки, Нис вышел в рабочий зал. Чем ближе он подходил к плавильным печам, тем сильнее чувствовался жар, заставляющий лица мастеров лосниться от пота. Потемневшие от копоти кирпичные стены, всегда погружали в тоску. Даже ферма с её навозом и постоянно ломающимися воротами старых загонов давала больше свободы, чем то, что его ждало в литейном цехе.

Приветственно махнув коллегам, так же, как и он, готовящимся к приёму смены, Нис занял место подле массивного литейного котла, пока ещё пустого. Он постарался абстрагироваться от злости, по-прежнему бурлящей в недрах его груди, чтобы сконцентрироваться на предстоящей тяжёлой работе. Маг с фермы не выходил у него из головы.

Нис не первый раз думал об организации группы протеста, но представляя в голове разрозненных и обозлённых друг на друга внешнекруговцев, понимал, что затея обречена на провал. Задаваясь вопросом, откуда пошла ненависть к ближнему, он неизменно получал один и тот же ответ — политика магов. Башня создала наилучшие условия для воспитания злого, но при этом затравленного населения внешних кругов. О внутренних же кругах Нис знал мало, он и не бывал там ни разу. Слышал только о дамах в роскошных одеждах и о надменных мужчинах, имеющих собственное предприятие. Оттуда помощи ждать не приходилось. Кто из внутренних кругов пойдёт против магов, если при них они купаются в деньгах.

Заработал высоко подвешенный к испещрённому балками потолку громкоговоритель. Запись запускалась в начале каждой новой смены. Голос из рупора напоминал о дневной норме, а потом зачитывал производственную сводку, в которой значилось, сколько деталей и какого качества было произведено за предыдущую неделю. После сводки всегда следовала короткая жизнеутверждающая реклама магических социальных институтов. Диктор не забывал напоминать, каким катастрофически ужасным был старый мир, наполненный машинами для убийства простого населения. Бойко проговаривалась статистика по смертям от автомобильных аварий и аварий на производстве, тут же говорили об атомных бомбах, о смертях людей, покинувших родную планету на космических аппаратах. Нис слушал подобное и на ферме, но там он всегда мог улизнуть к животным, прикрывшись большим количеством дел. Подобные социальные рекламы вызывали у него лишь недоумение: как можно осквернять память о старом мире и при этом пользоваться благами, которые он предоставил. Да, Нис общался с разными людьми во внешнем круге. Редко, но всё же попадались не обделённые интеллектом. Они-то и рассказали ему, что в мире больше не делают производственных машин и новых заводов не открывают, маги живут на том, что создал старый мир. Как только последнее оборудование выйдет из строя, планета погрузится в хаос. Люди, рассуждавшие об этом, смутно представляли себе средневековье, но, наверняка, их всех ждало именно такое будущее.

Голос из громкоговорителя продолжал сыпать цифрами, а к Нису уже спешил коллега из соседнего цеха. Мужичок на металлической коляске с обтрёпанным сиденьем и кривой подножкой, волочащейся по полу и издающей при этом отвратительный скрежет. Голова мужичка уже давно облысела, а из зубов осталась парочка передних, да по одному жевательному, но он всё равно широко улыбался, демонстрируя пустоты во рту.

— Здорово, Нис! Слыхал, начальника смены попёрли? Вместо него прислали какого-то мага из Башни.

Сказанное пронзило Ниса насквозь. Он хотел рявкнуть в ответ, послать коллегу прочь, но удержался. И почему этот калека постоянно приносит дурные вести?

— А мне-то что, — как можно безразличнее отозвался Нис.

— Да не знаю, вдруг интересно. В первом зале все об этом говорят. А ещё помнишь того тощего шлифовщика? Его ж тоже уволили. Говорят, брат его, перекупщик Виапари, связался с какой-то опальной семейкой из внутреннего круга, и недавно его забрали маги, ну а шлифовальщик, дескать, тень на завод поступком родственника отбрасывает.

Червяк гнева, сидящий внутри Ниса, взбодрился и принялся за старое: кусок за куском пожирать внутренности хозяина.

— И никто не заступился, верно?

Калека инфантильно улыбнулся.

— А кто ж заступится? Разве есть такие, кому место не дорого.

— Если бы все встали и ушли, работа завода бы остановилась.

— Так они новых же набрать могут.

— Будь в этом поганом обществе хоть какое-то взаимное уважение или элементарная солидарность, никто бы не пришёл на освободившиеся места.

Калека безразлично пожал плечами.

— Так всем нужно кушать и детей кормить. В общем, вижу, ты не в духе. Ладно, пойду я. Ха, точнее поеду.

Мужик сдавленно рассмеялся, словно схлопотал приступ, и быстро укатил к следующей жертве сплетен. Нис посмотрел в рябой литейный котёл, старый, давно потерявший цвет и получивший производственные травмы, в виде царапин и сколов. «И как люди могут быть такими… безвольными? Когда это произошло? Когда нас изменили? И долго ли так жить?» — горько размышлял он. Несправедливое общество для человека понимающего и умного превращается в каждодневную каторгу. А может, он и не умён вовсе? Может, такой же дурачок, как и остальные, позволивший нацепить на шею строгач?

Раздался громкий гудок, и мужчины приступили к работе. Печи раскочегарили ещё сильнее, пришёл в движение конвейер с формами, в которые через время польётся раскалённый металл. А Нис стоял, тупо глядя на руки в перчатках, руки, которыми он может, разве что, закрыть себе глаза, чтобы не видеть происходящего.

Калеку, рассказывающего новые сплетни о травмах сотрудников, вышвырнутых после этого на улицу без оплаты, и об унижениях, которым их подвергают в соседнем цехе маги, больше не было слышно — голос его утонул в какофонии заводских звуков.

***

Ние Трана бывал у Верховного мага всего пару раз. Даже положение главного магического контролёра не позволяло встречаться с непосредственным начальником чаще. Причиной неожиданному приглашению послужил скандал с участием двух известных семей внутреннего круга: Викъянко и Феса. Семьи не магов для Башни мало что значили, но новость о тайном конструировании самостоятельно движущихся аппаратов заразила общественность. Многие даже и представить себе не могли, что такое возможно, а тут речь идёт о целых исторических изданиях с формулами и схемами. Конечно, Трана сжёг предоставленные Ло Викъянко бумажки, но кто-то из слуг растрезвонил о делах Манис своим землякам во внешнем круге.

О ситуации узнала служба Верховного мага, и теперь Ние Трана вызывали на ковёр. Самоуверенный Трана, в противовес коллегам, не чувствовал трепета или страха по отношению к Верховному магу, его интересовал лишь карьерный рост. Он видел себя рядом с Джаду Халнаиком в качестве первого советника. Поэтому все те несколько раз, что они виделись, Ние старался вести себя в высшей степени уважительно, но без чрезмерного раболепства.

Лифт, украшенный золотым декором и росписью, казалось, поднимался целую вечность. Ние сопровождал его младший помощник — симпатичный парнишка лет двадцати — и сотрудник Башни, встретивший контролёра, по приказу службы Верховного мага.

Ние рассматривал сюжеты, изображённые на стенах лифта, подумывая обзавестись чем-то подобным в своём кабинете. Преклоняющиеся перед магами люди в тонких тряпицах вызывали у него неподдельное удовольствие. Парнишка же, разинув рот, вглядывался в широкое окно позади — оттуда открывался прекрасный вид на чистые парковые зоны Центральной башни. По выложенным плиткой дорожкам, вдоль цветников и каменных фонтанов, гордо шагали высокородные маги. Парень хотел было спросить у начальника, что они там делают, ведь рабочее время в самом разгаре, но вовремя передумал, к счастью для себя решив, что главному контролёру вряд ли понравится подобный вопрос.

Лифт, движимый магической энергией, плавно остановился, бесшумно отворив двери. Гостей встретили белоснежные гладкие кафельные полы, буквально въедающиеся в глаза яркой белизной. Пустынность и гнетущая тишина, разбавляемая лишь едва ощутимой магической вибрацией, как бы заставляли гостей идти медленно и осторожно, опасаясь нарушить установившийся здесь покой.

Работник Башни провёл присутствующих по длинному коридору, мимо скульптур, вторящих сюжетам, изображённым в лифте, ваз с размашистыми красными цветами и огромных абстрактных картин на стенах. Каждая деталь коридора была призвана убедить гостей в статусе места и его обитателей. Любой внешнекруговец испытал бы стойкое чувство благоговения и подавленности, окажись он здесь.

Сопровождающий опередил Ние и его помощника, чтобы быстро отворить тяжёлые позолоченные двери в конце коридора, после чего низко поклониться и так же бесшумно исчезнуть из поля зрения гостей.

Внутри зала, не менее величественного, чем коридор и лифт, их ожидала миниатюрная секретарша. Волосы её были гладко зачёсаны назад, строгое приталенное платье аппетитно облегало выдающиеся формы. Увидев красавицу, Трана плотоядно облизал губы.

— Верховный маг ждёт. На полу будет отметка — дальше неё заходить не нужно, — холодно сообщила девушка, тут же потушив пожар в груди главного контролёра.

Гости проследовали за секретаршей к очередным дверям, которым, казалось, здесь не будет конца. Тонкой рукой она толкнула одну из створок, и та легко поддалась.

— Молодой человек пусть останется здесь, — произнесла она, стоило Трана сделать шаг.

— Это мой помощник.

— Верховный маг ждёт только вас, господин Трана.

Ние не стал спорить, да и какой в этом был толк — помощник явно ничем не поможет в переговорах. Трана хотел лишь отвлечь Верховного мага симпатичным юнцом.

Вопреки ожиданию внутри главного зала царил полумрак. Получился контраст светлого лифта, коридора и, своего рода, передней с местом, где по обыкновению трудился Джаду Халнаик. Самого же мага, даже при плохом освещении трудно было не заметить — он занимал своим грузным телом бо́льшую часть полутораметрового рабочего стола. Его выбеленное лицо с редкой седой бородкой, словно луна, выделялось на фоне тёмной стены позади. На его голове, прикрывая тонкие волосы, плотно сидел капюшон, вышитый золотой нитью, а туловище пряталось под широкой белой мантией. Из под мантии торчал твёрдый воротник мужского черного платья, полы которого выглядывали из-под стола.

Ние уверенно прошёлся через зал, но вспомнив о метке, остановился, попытавшись отыскать ту на полу.

— Ближе не нужно, — голос Верховного мага звучал глухо, но в то же время достаточно властно, чтобы гостю не хватило храбрости ослушаться.

Ние слегка поклонился и замер в ожидании.

— До меня дошёл слух, что отпрыск одной из семей внутреннего круга в обход действующих законов и магии занимался конструированием самостоятельно движущихся аппаратов.

Халнаик говорил очень медленно, буквально растягивая слова на гласных, что не могло не нервировать Ние, привыкшего к быстрой смене темы и обстановки.

— Не совсем так, — отозвался контролёр, скрывая неудовольствие, — мы лишь нашли дневники со схемами и записями. К слову, мы их уже сожгли. Пока не доказано, создавала ли Манис Викъянко аппараты, обозначенные в записях, или только хотела этим заняться.

— И где же она? Ваша Манис Викъянко, — тон Халнаика сменился, теперь явно чувствовалось его недовольство. Одной рукой он махнул в сторону графина с вином, который стоял в противоположном углу зала. Графин тотчас дёрнулся и, ведомый магией, поплыл в сторону Халнаика.

Маги редко использовали силу друг при друге так открыто и явно, в разных домах подобное даже могло расцениваться как ребячество или неуважение к присутствующим, но Верховного мага это едва ли беспокоило.

«Не оттого ли ты такой жирный, что даже лишний раз не хочешь пройтись по собственному залу», — подумал Трана и тут же обрадовался, что Джаду не умеет читать мысли.

— Пока мы нашли только её подельника из внешнего круга. Перекупщик Виапари сотрудничал с бродягами, орудующими в Пустых землях. Он поставлял Манис Викъянко различную техническую мелочь, её мастерская тому подтверждение. Сама Манис наверняка где-то прячется. Семья Феса также утверждает, что их сын, вероятнее всего, является её заложником.

Верховный маг издал странный звук, до Ние не сразу дошло, что старик таким образом усмехнулся.

— И как же вы, умудрённый опытом контролёр, такое допустили? Насколько знаю, Викъянко часто приглашали вас к себе.

Трана удивила осведомлённость Халнаика, но виду он не подал.

— Да, но я всегда старался соблюдать правила приличия в их доме и не лезть в жилое крыло.

— А не вы ли постоянно вступали в дискуссии с этой молодой особой?

Ние сжал зубы: «Всё знает, старый хрыч!»

— Я не думал, что такая девушка, как она, способна понять схемы машин старого мира. И мысли такой…

— Ладно-ладно, — Халнаик устало замахал рукой. — Не мне вам рассказывать об опасности, что сопутствует интеллектуальному развитию населения. Так какие планы? Что намерены дальше делать? Где искать будете?

— Первостепенно задачей стоит допрос её подельников: Виапари и Правида Хика, главного инженера на заводе Викъянко.

Брови Верховного мага искривились в возмущённом изумлении.

— Главный инженер? Трана, знаете ли вы, какова основная задача вашей башни коммуникации?

Ние растеряно кивнул.

— Тогда каким образом подобные идеи стали распространятся среди внутреннего круга? Вы понимаете, что основная опасность идёт от образованного населения. Только внутренний круг имеет возможность получить образование выше первичного, и именно за такими людьми вы должны следить ежечасно.

— Мы прослушивали их телефоны, но на тему схем они не разговаривали… Манис так вообще звонит очень редко по своему устройству…

— Потому что она знает о маленьких друзьях, подхватывающих магические вибрации с другой стороны.

Верховный маг сложил руки на мясистой груди и погрузился в размышления. Какое-то время было слышно лишь его тяжёлое дыхание, свойственное всем людям с переизбытком веса.

— Мне бы стоило понизить вас, Трана, выгнать, отправить работать в храмы во внешний круг. Наука опасна для таких, как мы, понимаете? Любые размышления, открытия и самодеятельность в этой области нужно обрубать на корню. Мы уничтожили всё имеющееся в мире оружие, без нас не заработает ни один завод, обычные люди стали зависимы от магов. А что произойдёт, если научные знания станут общедоступны? Система, выстраиваемая магами так долго, рухнет. Если у них появится огнестрельное оружие, например, то кто защитит вас, Трана? Вы сам? Другие маги? Простых людей намного больше, чем нас, в конечном итоге они задавят нас числом, а возвращаться с того света маги ещё не научились. Именно поэтому я с таким усердием уничтожаю знания о старом мире, люди не должны знать реальную историю. Не должны узнать о возможной автоматизации их деятельности. Если они не будут усиленно трудиться, если получат свободное время, то их мысль покинет Разнан. Размышления — это яд для магии. Если люди начнут думать, нам однозначно придёт конец. Сейчас внешний круг занят выживанием, а внутренний погряз в сплетнях, модных тенденциях, шоу-бизнесе — им некогда думать и размышлять над жизнью в целом, они редко лезут в политику, а те единицы мы умело дискредитируем. И ещё один момент. Я спросил у вас о планах, а вы начали лепетать о каких-то допросах. Нет, Трана. Ваша главная задача уничтожить Манис Викъянко, даже если её нет рядом. Вы должны стереть в порошок статус её семьи и состряпать убедительную историю их морального падения. Люди должны возненавидеть эту девчонку, и тогда её идея и поступок будут вызывать у окружающих лишь отвращение. Ещё одна угроза магического сообщества — это единение народа. Мы должны поддерживать и подпитывать ненависть населения друг к другу, так они никогда не объединятся и не пойдут против нас.

Ние слушал Джаду внимательно, переживая внутри себя смешение множества эмоций: от недовольства до согласия.

— Надеюсь, я понятно изложил мысль, — продолжал Верховный маг, — локализуй проблему, распусти самые гадкие слухи о Манис Викъянко, следи за СМИ, чтобы ни единая строчка по поводу конструирования не просочилась. Всех, кто об этом болтает — переубедить любыми способами. А когда отыщешь девчонку — убей, если подвернётся возможность, если же нет, закрой в клетке и я сам вынесу ей смертный приговор.

— А что делать с Виртой Феса, тем, кто пропал вместе с ней?

— Его выслушать. Возможно, Феса сыграет важную роль в пропаганде. Если будет умным мальчиком, то выберет нашу сторону. А теперь иди.

Ние коротко поклонился, избегая взгляда Верховного мага, и быстро вышел из зала, ощущая полнейшее опустошение. О карьере стоило забыть на время, по крайней мере, до тех пор, пока он не разберётся со всем этим балаганом.

***

Ветер разносил в стороны пряди, выбившиеся из высокого пучка на голове Манис. Под колёсами старого велосипеда с прицепом хрустел белый песок. Скрипела кожаная сидушка, и шелестела недавно налаженная велосипедная цепь. В прицепе подрагивали посылки для работников фермы и растениеводов.

Вот уже месяц Манис работала у Пелара, главного разносчика Тулсахи. Её руководитель был добрым и весёлым мужчиной средних лет, постоянно рассказывающим интересные истории из жизни. Манис нравилось трудиться бок о бок с таким человеком. Он смешно шутил, с присущим рвением помогал, всегда был готов дать дельный совет и относился к каждому сотруднику с пониманием. Чувством юмора он отдалённо напоминал Правида, хотя Манис решила, что такое сравнение было вызвано лишь тоской по старому другу.

Солнце, такое же яркое, как и в первый день на острове, припекало голову — Манис натягивала косынку или шляпку всегда в последний момент, за что Пелар частенько её ругал. Потемневшие плечи больше не обгорали, поэтому Манис с удовольствием носила длинные сарафаны с тонкими бретельками, даже если иногда они мешали ей взбираться на велосипед.

Манис мчалась к месту назначения с улыбкой, вдыхая свежий запах океана, принесённый ветром с побережья. Чужая Тулсаха с каждым днём открывалась для неё с новой стороны, и за месяц Манис успела полюбить этот город. Город, где люди трудятся, отдыхают, танцуют, поют, размышляют, женятся, растят детей и, наконец, умирают, отдавая свой прах земле и океану. Город, где они чувствуют себя свободными и счастливыми. Может ли такое место оказаться правдой? Или Манис упала в воду вместе с Виртой, их тела унесло течением, а этот остров, лишь видение иного мира? Можно ли ещё где-то чувствовать себя нужной и привязанной к месту, в котором живёшь? Здесь нет бедных и нет богатых, здесь тебя не делят на классы, здесь любая работа важна и ценится, и в то же время тебя не держат, ты можешь уйти, когда захочешь, просто мало тех, кто действительно этого желает. И вроде бы каждый житель понимает, что мир и свобода здесь не навсегда, что магия в какой-то момент придёт и сюда, но они живут, наслаждаясь каждым моментом.

Для тулсахцев самым главным стали отношения между людьми, и этому они отдают немало времени. Побывав на паре городских праздников, Манис поняла, что люди ищут возможности узнавать друг друга как можно лучше, поэтому простая учётчица будет знать художника, живущего на другом конце города, как своего близкого родственника. Тулсаха действительно была единым организмом, и Манис не хотелось выбиваться из размеренной жизни. Всеми силами она старалась приобщиться к новому месту, занять свою ячейку, стать для этих незнакомых людей своей. И хотя она скучала по дому и переживала за родных, возвращаться ей совсем не хотелось — желание узнать новый мир было намного сильнее.

Проезжая по давно известному маршруту, Манис выехала на центральную дорогу. Вдалеке показались тощие тела ветряных мельниц, а до них тянулись зелёные и коричневые поля. Голубое небо приятным глазу градиентом переходило в плотный океанический горизонт. Манис снова улыбнулась и даже захохотала — так хорошо ей было.

Проезжая мимо работяг в широкополых шляпах, она приветственно махала. Те махали в ответ, выкрикивая её имя. Кое-кого из растениеводов она уже знала, ведь не первый раз привозила посылки и нужные инструменты от местного кузнеца. Иногда она бросала им короткие фразы, чем нередко веселила.

Манис пронеслась мимо теплиц и первых рядов плодоносных деревьев, ища глазами Беруху, стройную женщину в почтенном возрасте, отвечающую за обработку растений. Но помимо неё она искала ещё кое-кого. И хотя объясняла такое поведение тем, что Вирта часто находился подле Бирухи, Манис просто хотела его увидеть. Удивительно, но с ним она встречалась довольно редко, хотя и жила в одном доме. Парень, вопреки ожиданиям, не прятался от аборигенов, а неплохо сдружился с ними, проводя больше времени в новой компании. Разговор разнанцы заводили ещё реже, чем виделись — Манис не могла переступить через себя и признать, что изменения в молодом человеке поменяли и её отношение к нему, а Вирта просто старался избегать общества Манис, то ли от обиды на старые оскорбления и негодование, то ли потому что больше не считал себя одиноким на чужой земле.

Покинув Разнан Вирта преобразился, будто и он нашёл для себя то, чего давно не хватало. Конечно, некоторая самоуверенность, позёрство и бравада, присущая ловеласам Разнана, в нём остались, но что-то изменилось в самом отношении к окружающим. Его не встречали с овациями, а скромные девушки Тулсахи не вешались на шею и, возможно, это отчасти повлияло на него. Он стал добиваться расположения других людей юмором и трудолюбием, которое Манис никак не ожидала в нём увидеть.

Приближались полевые ограждения, уже виднелись корзинки и плетёные шляпки. Манис вглядывалась в смуглые лица, собираясь остановиться неподалёку.

— Эй, красавица! Я здесь! — послышался грудной женский голос слева. Там, между грядок, работали несколько человек, собирая, по-видимому, чеснок. Это была Беруха. Высокая и крепкая женщина вызывала у Манис уважение. Как и в Пеларе, в ней чувствовалась искренность и доброта.

Беруха поманила Манис к себе, направляясь к специальной проездной дорожке между насаждениями.

— Перерыв! — громко сообщила она, и фраза разнеслась по полям, передаваемая от работника к работнику. Ровные ряды трудяг потянулись к повозкам, запряжённым лошадьми, а те в свою очередь должны были развести их по фермерским домикам, где каждая растениеводческая бригада могла передохнуть, выпить воды и чего-нибудь перекусить.

Чуть дальше Манис заметила своего коллегу, стоящего рядом с велосипедной повозкой. Кажется, у него что-то сломалось, и он от всей души награждал своего механического зверя отборными ругательствами. Манис решила, что поможет ему, как только передаст все посылки Берухе.

Женщина растениевод всегда встречала Манис в хорошем расположении духа.

— Итак, что на сегодня? — бодро поинтересовалась она, когда Манис спешилась и начала быстро перекладывать все посылки в конную повозку, наполняющуюся уставшими людьми. Кто-то из них с любопытством рассматривал новые свёртки, кто-то даже пытался их потрогать и потрясти.

— О! Гляди! Новые, совсем новые!

— Молодчина, кузнец. Ох, угодил!

— Ой, а это от матушки.

Беруха хлопнула Манис по плечу.

— Спасибо! А теперь спеши к тому сорванцу, кажется, у него было важное поручение, но велосипед подвёл. Похоже, тебе задание передаст, — женщина указала на бедолагу у обочины.

— Как продвигается сбор урожая? — переложив последнюю посылку, спросила Манис.

— Отлично. Укладываемся в срок. Как раз к приезду соседей подготовим бартер, — ответила Беруха. От её проницательных глаз не могло укрыться смущение Манис и её некоторая нетерпеливость. — Вон он, как всегда уходит последним.

Манис украдкой заглянула через плечо Берухи. В стороне, сгорбившись над корзиной, стоял Вирта. На нём, вздымаемая потоками свежего ветра, телепалась мокрая от пота рубаха. Он положил последнюю, выхваченную из земли луковицу чеснока и поднял корзину. Широкополая шляпа немного съехала с головы, показав короткие чёрные волосы. Манис помнила первый рабочий день, тогда Вирта вернулся коротко стриженным и жутко недовольным. В Разнане он гордился своей шевелюрой, а тут его попросили избавиться от косм. Беруха заявила, что длинные волосы в этом деле только мешают, сама она тоже стриглась всегда очень коротко и ничуть от этого не страдала.

Вирта больше не напоминал напомаженного разнанского хлыща, он выглядел как обычный эсиец из рабочего района. Кожа его потемнела от загара, и теперь он едва ли выделялся из местных, разве что экзотическим разрезом глаз.

Стоило Вирте подойти совсем близко, как Манис, словно ужаленная, дёрнулась, заскочила на велосипед и, единожды махнув Берухе, помчалась к застрявшему разносчику.

— Здорово, коллега! — громко произнесла Манис, подъехав ближе.

Невысокий парнишка вздрогнул от неожиданности. Щурясь, он попытался рассмотреть того, кто к нему обратился. Узнав Манис, парень с облегчением выдохнул.

— Слава Вселенной! Хватай мой груз и дуй к нашему лекарю, — без лишних прелюдий заявил он.

— К Манчи? — удивилась Манис. — А что стряслось?

Парень уже закидывал груз в её прицеп.

— Проблемная роженица, нужны травы, а у него как назло закончились. Меня вот отправили, а этот черт, — парень ткнул велосипед в бок, — сломался.

— Тебе-то самому помощь не нужна?

— Да нет, я его просто тихонечко в мастерскую покачу. А ты не стой, езжай, подруга.

Манис хмыкнула, но медлить больше не стала, мгновенно начав крутить педали. О местных родах она слышала впервые, а значит, предстоит узнать город с ещё одной стороны. К тому же Манчи она не видела с прощания в административном здании. Постоянно занятой, он не появлялся на празднованиях и городских сборах.

— Кажется, твоей подруге тоже нравится здесь, — Беруха помогла Вирте закинуть корзину в повозку.

— Она не моя подруга, — ответил Вирта, зная, что очередная провокация от начальницы нацелена на то, чтобы его смутить.

— А кто же тогда? Ты всегда летаешь на отдалённые острова с кем попало?

— Я же уже рассказывал, просто глупая случайность. Причём именно здесь мы оказались из-за моей глупости и её непослушания.

Беруха отозвалась на протянутую Виртой руку, и заскочила вслед за ним в повозку. Возничий из числа рабочих крикнул звучное «Но!», и пара лошадей медленно зашагала в сторону фермерских домиков.

— Манис похорошела, как мне кажется, — продолжала Беруха, — ноги её благодаря велосипеду стали такими крепкими и стройными. Разве она тебе не нравится?

Вирта улыбнулся, не глядя на начальницу. И были в этом взгляде и лукавость, и ухмылка.

— Открою тебе секрет, в Разнане мы должны были пожениться, — сообщил он, вызвав волну весёлых реплик среди коллег.

— Вирта! — захохотала Беруха. — Так в чём же дело? Хоть сейчас можете подать заявление годовому руководителю.

— Но есть одно «но», мы оба были против этого брака. Мы слишком разные, Беруха. Она не приемлет мою жизнь, а я её.

— Ты, кажется, работал моделью на большой земле, — заметил щербатый мужичок, что сидел ближе всех.

— Да-да, можете снова посмеяться над этим. Моей семье требовались финансы, а я больше ни на что не годился, к сожалению. В детстве хотел выучиться на врача, но в Разнане этим занимаются только маги, а я слишком сла…— Вирта осёкся, вспомнив, что о тайных талантах следует молчать, — в общем, магией я не владею, а значит, и лекарем не могу стать. В то же время шоу-бизнес Разнана процветал, и там крутились немалые деньги. Благодаря необычной внешности я имел успех. Мать настаивала именно на модельном бизнесе и вот…

Улыбки с лиц коллег исчезли, теперь они смотрели с некоторой толикой сочувствия, отчего Вирте стало не по себе, ведь по меркам Разнана он, как модель, делал намного меньше, чем они здесь, но при этом жил в роскоши. В этот момент он подумал, что Разнан действительно странное место, где настоящие трудяги, вроде тулсахцев, жили бы намного беднее, чем бездельники Центральной башни.

— Манис же, — Вирта задумался на секунду, — совсем другая. Свободная. Своенравная. Сложно представить, как бы она поступила в моей ситуации. Возможно, устроила бы скандал на одном из показов. Её и женственной-то сложно назвать, даже в простом приветствии столько жаркой энергии и напора.

Беруха внимательно следила за изменениями в лице Вирты, тонко подмечая, что его мнение о Манис в какой-то мере переменилось. Хотя первое время она постоянно слушала жалобы, направленные в адрес резкой землячки.

Повозка подъехала к небольшим каменным домикам, тянущимся вдоль линии сада. Возле каждого из них торчали металлические водозаборные колонки и пара лавчонок для тех, кто хотел растянуться в тени деревьев.

— В эти выходные на центральной площади выступят местные музыкальные группы… — не успела договорить Беруха.

— Да, я в курсе, а ещё будет театральное представление, в котором я приму участие.

Беруха довольно хлопнула Вирту по плечу.

— Вот молодец! А я уж думала, что ты отсидишься. Хотела идею для отдыха подкинуть. Что ж, тогда я спокойна и рада. А Манис ты об этом сказал?

Вирта замялся. Соскочив с повозки, он снова подал руку женщинам растениеводам, за что был одарен благодарными взглядами.

— Сейчас мы мало общаемся. Думаю, она, как и прежде, не лучшего мнения обо мне, а я, собственно, не хочу её разубеждать. Да и хватит тебе об этом говорить, мне здесь всего хватает, и корабль прибудет уже скоро, так что, не о чем переживать.

После слова «корабль» лицо Берухи нахмурилось, но Вирта уже этого не видел, поскольку щедро полоскал шею водой из колонки.

Тулсахская больница располагалась недалеко от здания годового руководителя, в самом центре города, и имела несколько корпусов с разными входами. Манис не бывала внутри, но иногда проезжала мимо, рассматривая прекрасные вазоны, украшающие главный вход.

Она подогнала повозку как можно ближе, подхватила аккуратно укомплектованные тканевые свёртки и пошла к главному входу. Не успела она постучать в импровизированную боковую притолоку, как полог откинулся, и из корпуса выскочила пожилая женщина в длинной накидке.

— Наконец-то! Ох, как же долго вы, — сокрушаясь, произнесла она и перехватила у Манис свёртки, оставляя разносчицу в одиночестве.

Природное любопытство завладело Манис и она, не спрашивая чьего-либо разрешения, крадучись, прошмыгнула внутрь. Внутри помещение делилось тряпичными занавесками на множество крохотных секций. Отодвинув одну из тряпиц, Манис увидела пустую деревянную койку, столик и горшок, и в эту же секунду её испугал резкий крик боли, доносящийся со стороны пристройки, соединённой с данным корпусом крытым соломой переходом. За криком последовал щебет старушки, что приняла у неё привезённые вещи, а затем строгий голос Манчи.

Манис осторожно прошла дальше, стараясь сильно не шуметь. Она остановилась перед дверным проёмом и заглянула в тонкую щель между стеной и тряпичным пологом. Пожилая помощница что-то толкла в ступе, не забывая подливать воду из кувшина, а Манчи склонился над распластанной на кушетке женщиной, лицо которой, повёрнутое к Манис, выражало глубочайшую муку.

Манис потянула за ткань, чтобы увеличить себе обзор. Манчи поднёс к женщине ребёнка, и та расплакалась, но не от радости. В рыданиях чувствовалась скорбь и тоска. Манис не могла понять, в чём дело, ведь теперь она отчётливо услышала слабый плачь младенца. Женщина пихнула протянутый ей свёрток, и её рука вяло обвисла.

— Как же так, — причитала она едва шевелящимися губами. — Мы так старались и снова несчастье.

— Мне очень жаль, дорогая Асха, но ничего не поделаешь. Уношу?

— Конечно, Манчи. Что ещё делать? Ты же видел его, — отозвалась убитая горем женщина.

В этот момент к ним подошла старушка с чистой тканью и зелёной жидкостью в глиняной чаше.

— Я оставила чай для младенца на столе, — сообщила она, махнув рукой.

Манис ещё никогда не видела на лицах людей такого глубокого сожаления. Манчи, не смотря на темноту его кожи, казалось, стал серым. Плечи его поникли, а в глазах проступили слёзы. Он поднёс копошащегося в ткани ребёнка к столу, а потом, набрав в тонкую резиновую трубку воды из чаши, оставленной старушкой, влил её младенцу в рот.

Манис хотела уйти, но неведомая сила приковала её к происходящему. Она стояла за пологом, а внутри неё самой нарастала тревога. Пока женщину обмывали и приводили в чувства, к ужасу Манис ребёнок перестал двигаться и издавать какие-либо звуки. Желудок Манис сжался в узел, она открыла рот, который тут же зажала рукой. Неужели Манчи убил его? Ведь младенец был жив! Она сама видела.

Страх и омерзение смешались с гневом, и Манис, не желая оставаться в стороне, когда происходит подобное преступление, залетела в комнату.

— Что вы наделали! — закричала она, указывая на Манчи.

Мужчина, обескураженный столь неожиданным появлением незваного гостя, потерял дар речи. На голос обернулись старушка и роженица.

— А, это разносчица, — буднично пояснила пожилая женщина. — Спасибо за травы, можешь идти, пока ничего не понадобится. Похоронную повозку вызовем позже, когда всё подготовим.

Манис буквально не могла дышать, всё её тело зудело от возмущения и ненависти.

— Какую повозку! Кого подготовим! — срывающимся голосом, выдавила она. — Вы убили его! Он же был жив, я видела!

— Кого убили? — спросила старушка, при этом на её лице рисовалось полнейшее недопонимание.

Манчи же, похоже, пришёл в себя. Удивление сменилось высшей степенью недовольство, присущая холодность в глазах распространилась на каждый мускул лица.

— Тебе здесь не место, — выдохнул он и постарался вытолкнуть Манис из комнаты, но та вырвала руку из его цепких пальцев и подбежала к свёртку. Ей хватило одного взгляда на то, что лежало внутри. Она тут же закрыла глаза ладонями и отшатнулась в сторону. Лежащее тельце на столе лишь отдалённо напоминало нормального ребёнка. Сморщенный комок с искривлёнными ногами и руками и вытянутой длинной головой покрывали бледные пятна, шея его была неестественно повёрнута, язык вываливался изо рта.

— Что с ним? — хрипло спросила Манис.

— Он родился больным, — ответила за Манчи старушка. — Детка, ты что, впервые о таком узнала?

— Вселенная, да уведите её отсюда, — отворачиваясь, потребовала роженица.

На этот раз Манчи удалось схватить Манис покрепче и вывести на улицу. Отпустив её, он долго смотрел на цветущий в вазоне куст.

— Ты ещё плохо знаешь Тулсаху, — наконец тихо сказал он.

— Но он же был жив, разве это не важно? — немного пришла в себя Манис.

— Ребёнок с такой инвалидностью не смог бы жить в нашем обществе. Да и зачем ему такая жизнь.

— Как зачем?

— Уходи, Манис. Ты и так зашла без спроса туда, куда не нужно.

— Но Манчи? Как же…

— Сказал же, уходи.

Манчи скрылся за пологом, а Манис сначала пилила взглядом дрожащую от ветра тряпицу, а затем медленно, словно во сне, подошла к велосипеду, залезла на него и какое-то время просто не двигалась, обдумывая случившееся. Слова Манчи смутили её, даже поселили некоторую долю вины в её сердце за глупость и нарушение некоторых местных правил. Но так ли она виновата, что хотела защитить невинного младенца? И почему родившей женщине столь безразлична судьба родного ребёнка?

Манис надавила на одну педаль, затем на вторую, и повозка медленно покатилась в сторону дома разносчиков. Манис глядела на дорогу через какую-то пелену. Люди, ещё полчаса назад радовавшие её своим беззаботным настроем, теперь вызывали подозрение. Знают ли они, что Манчи делает с больными новорождёнными? И к своему глубокому сожалению, она догадывалась, каков ответ. Это ещё одна сторона нового мира, которую ей стоило попытаться понять. Однако сейчас это не представлялось возможным.

Отпросившись у Пелара, Манис ушла домой раньше. Мужчина понял по лицу, что работница чувствует себя неважно, даже помощь предложил, но получил отказ. Манис хотела обдумать увиденное, но ещё больше хотела вернуться к Манчи и потребовать объяснений. К глубокому сожалению снова скользнула старая мысль, та, которая давно забылась — вы здесь только гости. Первый раз за месяц Манис пожелала уплыть на континент немедленно, но только не в Разнан, а куда­-нибудь подальше, может, в Пустые земли. Туда, где нет людей с их пороками и предрассудками.

Манис катила велосипед по краю дороги, медленно шагая в тени жилых домов. Прицеп остался у Пелара, и завтра Манис снова закрепит его и продолжит выполнять поручения. Но сможет ли она, как и прежде, получать удовольствие от работы?

Позади послышались лёгкие шаги и шелест тонкого палантина.

— Привет, Манис, — голос принадлежал Сунде, помощнице годового руководителя.

Манис обернулась, а Сунда, увидев хмурое лицо разнанки, смутилась.

— Прости, — произнесла она, — не хотела вырывать тебя из размышлений. Просто возвращалась от швеи и увидела тебя.

— Всё нормально, к тебе моё настроение не относится, — пояснила Манис, — ты просто поболтать или дело какое есть?

— Скорее дело.

Сунда с некоторой неловкостью и даже стыдливостью залезла в плетёную сумку на плече и вытащила небольшой свёрток, перевязанный лентой.

— Это для Вирты, я сама связала. Он как-то жаловался, что дождливыми вечерами, когда с океана дует холодный ветер, у него мёрзнут ноги.

Сказанное настолько поразило Манис, что она даже не нашлась что ответить.

— Ты не могла бы передать мой подарок, — продолжала Сунда, — самой мне как-то неловко. Я не видела вас вместе, вот и подумала… я ошиблась?

Манис сглотнула слюну, чтобы смочить пересохшее горло.

— Нет-нет, конечно. Только чего стеснятся-то, ну, подарила бы сама. Что такого?

— Не могу. Так поможешь?

Манис протянула руку, и Сунда бережно вложила в неё свой дар.

— Сказать-то могу, что от тебя? Или придумать историю о тайной поклоннице?

— Наверно, — девушка закусила губу, явно колеблясь, — да, скажи. Скажи. Да. Решено. Скажи ему. Хочу, чтобы узнал. Если его чувства взаимны, то он сам подойдёт.

Манис не стала разочаровывать Сунду, что такой как Вирта может расценить вязаные носки, как обычный жест доброй воли.

— Хорошо, как скажешь.

Сунда собралась уходить, но тут Манис решила, что нашла собеседника, который, возможно, ответит на вопрос, разъедающий её после увиденного.

— Сунда! Погоди. Хочу спросить кое-что.

Сунда заинтересовано подошла ближе. Либо согласие Манис на передачу подарка вызвало расположение девушки или же она была и сама не прочь поболтать.

— Я тут кое-что увидела и не могу разобраться, почему такое произошло. Манчи принимал роды у женщины, и ребёнок родился живой, но немного странный, больной что ли. Манчи что-то дал ему, после чего тот…

Манис запнулась, боясь произнести слово вслух, словно то дитё было ещё живо и именно последнее слово убьёт его. Глаза Сунды округлились.

— Ох, как жаль, как жаль, — запричитала она. — Бедная Асха. Она так мучилась в первый раз и вот опять.

— То есть, Манчи и в прошлый раз убил её дитя.

Сунда нахмурилась и покачала головой.

— Так резко и грубо ты говоришь о милосердии, Манис.

— О милосердии?

— Ты уже домой идёшь?

— Да.

— Тогда давай я проведу тебя и кое-что расскажу.

Они двинулись к окраине города. Сунда встала по другую сторону от велосипеда и несколько минут молчала, наверно, подбирая слова.

— Вы же здесь уже месяц, успели увидеть много разных людей. Вспомни, сколько калек ты встретила?

Манис напряглась, перебирая в голове маршруты, по которым ездила и физиономии, которые видела на улицах.

— Одного или двух, — наконец ответила она и тут же удивилась такому скромному числу.

— Именно. И ты видела, скорее всего, тех, кто неудачно спускался со склона или тех, кого укусило животное, а Манчи не успел помочь. Возможно, кто-то из них раньше работал в поле, и его зацепило косой. К чему я это говорю. В городе практически нет людей с серьёзными физиологическими отклонениями. Поверь мне, я веду статистику по рождаемости и смертности в Тулсахе и знаю это. Потому что слабых и больных детей, покалеченных при родах, врач усыпляет, избавляя от невыносимой жизни. Тулсаха существует в той форме, которую ты видишь, благодаря её правилам. Если бы Манчи оставлял каждого больного ребёнка в живых, мы бы в конечном итоге испортили кровь будущих поколений, и лишались бы полноценных здоровых работников. К вопросу об уходе. Больным детям, которые не могут себя обслуживать, он нужен в двойном количестве, чего мы не можем себе позволить. Помимо этого, не нужно забывать о материнской скорби. Вечно хмурая и уставшая женщина не может осчастливить своего мужа, он же в свою очередь начнёт выпускать злость на работе, отравляя негативом других. И дальше по цепочке. Но это только слабая косвенная причина. Основная — такие дети не живут, они существуют. Оставлять их в живых не гуманно.

— Но вы же не можете знать наверняка…

— Не можем, и потому усыпление так тяжко переносится врачом и роженицей, но оба знают, зачем они это делают. Так они спасают установившийся порядок.

Сунда безоговорочно верила в то, что говорила, и это несколько пугало Манис.

— Ну, а если бы кто-то захотел оставить жизнь такому дитю? Что тогда?

— Им позволяется жить только вне острова.

— Вы прогоняете их?

— Мы выделяем им одежду, даём различную утварь, которую можно было бы продать на континенте, и отправляем в большие города на корабле.

— И как часто женщины выбирают такой путь?

— Не помню, чтобы подобное произошло при мне.

— И это не кажется жестоким?

Сунда отрицательно покачала головой.

— Ты должна понимать, что любое общество жертвует чем-то ради своего выживания. Мы оставляем сильных, чтобы новое поколение не страдало от болезней, которые мы просто не сможем излечить. Это не значит, что мы поступаем правильно, но так нужно. Вот и всё. Те же инвалиды, которых ты встречала, теперь всецело поддерживаются обществом. Если бы их было больше, мы бы просто не справились.

— А что если ребёнок родился нормальным физически, но у него проблемы с психикой? Такое не редкость, в Разнане я подобное встречала.

— Если он может учиться и работать, то он просто живёт, но чаще всего, насколько мне известно, они умирают, так и не обретя семью. Если же он не способен себя контролировать или опасен для общества, то решение то же…

— Вы его убиваете?

— Мы спасаем его и спасаем себя. У таких людей мозг находится в огне, а мы, имея достаточно скудные ресурсы, просто не в силах им помочь как-то иначе. Но это не значит, что воспитатели и врачи не пытаются, просто это редко даёт плоды.

Сунда говорила буднично и спокойно, возможно с толикой грусти, но всё же соглашаясь с подобным решением земляков. И тут Манис спросила сама себя: «А что бы ты сделала на их месте?» — и не нашлась, что ответить.

Сунда провела Манис до самого дома, но возле двери придержала, ухватившись за её локоть тонкой ладошкой.

— Тебе не нужно бояться нас или осуждать, постарайся принять очередное правило как должное. Просто помни, для чего мы так поступаем. Каждый в этом городе имеет своё мнение на счёт усыпления. Кто-то считает это жестоким, кто-то просто скорбит, а кто-то целиком и полностью поддерживает сложившуюся традицию, но все они приняли её, понимая насколько это важно для нашего выживания и здоровья будущих поколений.

Манис не стала отвечать, она лишь закрепила велосипед под навесом дома и, коротко кивнув, отодвинула полог. Вскоре шаги Сунды стихли.

Если даже для этой нежной и доброй девушки процедура кажется вынужденной и приемлемой, то кто такая она, Манис? Человек, который за всю свою жизнь переживал лишь однажды, когда отец не дал пойти на завод и получить технические знания, разве может рассуждать о подобном социальном решении.

Манис умылась водой из чаши, которая стояла возле двери, отодвинула протянутую через всю комнату ткань, отделяющую жилую часть Вирты от её собственной, а затем вышла на небольшой задний двор, где возле самой стены к крыше тянулась каменная лестница. Там, наверху, пара соломенных матрацев, покрытых плотной тканью, пряталась под тёмным тентом, чуть раньше натянутым Виртой. Вечерами, думая, что Манис давно уснула, парень выбирался на крышу и лежал на свежем воздухе, поглядывая на звёздное небо.

Манис села на один из матрацев и, подтянув ноги под себя, устремила взгляд куда-то далеко. Не найдя обзорного края, в который можно упереться, Манис подняла голову к небу, надеясь, что спокойное голубое полотно отвлечёт её от грустных мыслей.

Вирта возвращался домой ближе к вечеру. Для него это было любимое время. Солнце уже не пекло голову и плечи, ветер становился прохладнее, город загорался тусклыми огнями лампад, а в воздухе царил аромат травяного чая, который заваривали хозяйки вечерних харчевен. Любой рабочий после смены мог зайти в такое заведение, чтобы насладиться вкусным напитком, причём, как узнал позже Вирта, тоже совершенно бесплатно.

Завязав дружбу с работягами из своей растениеводческой бригады, Вирта начал всё реже и реже возвращаться домой по дню. Приятные разговоры на совершенно разные темы помогали расслабиться и почувствовать себя действительно живым и счастливым. Такого он не испытывал в Разнане. Там, в городе чужого мнения и пускания пыли в глаза, такому, как он, стоило всегда быть начеку. А люди Тулсахи общались с ним не из-за внешности, статуса или денег, они видели перед собой коллегу, хорошего собеседника или даже друга.

Но самое главное, за что Вирта ценил Тулсаху, — определённость. Просыпаясь, он не думал, как следует лучше одеться, чтобы о тебе не пошёл гнилой слушок, не переживал он, что работы ему не достанется, а по счетам нечем будет платить. Здесь он забыл прежние тревоги, гадая, как жил без опьяняющей свободы раньше.

Вирта шёл по людной улице в компании молодого парнишки Сатье, который трудился на полях вот уже второй год, но при этом был младше Вирты лет на пять. Сатье, бойко рассказывал о семье, о девушке, с которой у него недавно завязался роман, о работе, об увлечениях. Парень уважал рыбную ловлю и в хорошую погоду частенько выбирался с отцом в специальное место, гарантирующее хороший улов. Вирта слушал внимательно: жизнь местных жителей казалась ему необычной, а оттого более привлекательной и интересной.

Красочно описав последнюю в этом месяце их с отцом рыбалку, Сатье перешёл на новую тему, заставившую Вирту в какой-то момент насторожиться. Парнишка вспомнил о старшей сестре и пожаловался, что ему не хватает её. Он с грустью рассказал о том дне, когда сестра решила покинуть остров, чтобы отправиться на континент.

— Мать отговаривала её. Ну, правда, глупое решение! Чего ей здесь не хватало? А потом было уже поздно, — сказав это, Сатье ловко стянул со ступни сандалий и резким движением вытряхнул из него набившийся песок.

— А почему ты говоришь, что было уже поздно? Насколько помню, вашим разрешают вернуться, если они передумывают, — решил уточнить Вирта.

— Разрешают, но не всем. Моя сестра была настолько глупа, что забеременела от мага на континенте. Ты ж знаешь, магия здесь под запретом.

— А отчего такая категоричность на этот счёт. Разве магия не упростила бы многие… бытовые моменты?

Сатье взглянул на Вирту, словно был готов рассмеяться от сказанной глупости.

— На кой чёрт она здесь нужна? Ты же из Разнана, разве нет? И как вам там с магией живётся?

Вирта ничего не ответил, а Сатье продолжал.

— Магия буквально коррозией разъедает здоровое общество, воспитанное в условиях торжества научных знаний.

Фраза из уст Сатье прозвучала настолько нелепо и несвойственно ему, что Вирта подумал о заученном в местной школе отрывке из учебника.

— Что сам-то об этом думаешь? Правильно поступили с твоей сестрой?

Сатье задумался на секунду.

— Да, думаю правильно. Она сделала свой выбор, а за личное решение нужно отвечать. Приведённый ею в этот мир маг, чувствовал бы превосходство перед всеми нами, а это не правильно. Подобного рода превосходство опьяняет человека, это психология…

— Зависит от человека, — попытался вставить Вирта.

— Нет, не согласен. С магами всё сложнее. Вот я если захочу стать плотником, то пойду к Юте, получу знания и займусь делом, но если я захочу стать магом, то заведомо обреку себя на провал, ведь тут речь идёт о генетике. Я магией не обладаю, а значит, и обучиться ей не смогу. Маг понимает, что он уникален, и стать таким, как он, может не каждый, отсюда зависть с моей стороны и своего рода надменность с его.

Не имея аргументов против, Вирта спорить не стал, лишь укрепившись в их с Манис решении, не распространятся о силе, пусть и крохотной, что таилась в нём.

С Сатье они разошлись близ тулсахского воспитательного дома, пожелав друг другу доброй ночи и хорошего нового дня.

Вирта вышел к площади, свернул на аллею, украшенную статуями животных и квадратными серыми вазонами с мелкими розовыми цветами, а затем шагнул в проулок, который вывел его к окраине заселённых домов, где как раз и располагалось выделенное им жилище.

Лампада на пороге не горела, и на секунду Вирта решил, что Манис до сих пор не вернулась, но затем разглядел одинокую фигуру, сидящую на крыше.

Сначала Вирта не хотел подниматься, он лишь вышел на задний двор, стянул потную рубаху, вытащил черпак из кувшина с широким горлом и плеснул на шею и спину нагревшейся от дневных солнечных лучей водой. Рубаха отправилась в корзину с грязной одеждой, с которой каждую субботу Вирта и Манис отправлялись в местную прачечную на реке.

На пеньковой верёвке под навесом давно высохли оставленные с предыдущей стирки вещи. Вирта подхватил чистую рубаху и уже готовился вернуться в дом, но одинокий образ Манис, неподвижно сидящей под размашистым тентом, заставил его подняться на крышу.

Даже когда он сел рядом, она продолжала молча смотреть на ночное небо. Впервые Вирта видел её такой печальной.

— Чего сидишь тут одна?

— А с кем мне ещё сидеть?

Манис бросила на него короткий, полный грусти взгляд и снова обратилась к небу.

— Что стряслось? Никогда не видел тебя такой.

Манис молчала, а Вирта лишь гадал, почему она не хочет поделиться мыслями. Он решил, что подождёт немного и уйдёт — ему никогда не хватало терпения в выяснении отношений.

— Я узнала ещё об одной местной традиции и теперь не представляю, что и думать.

— Что за традиция?

Манис снова повернулась к Вирте, теперь задержав взгляд, наверно потому, что желала увидеть его реакцию.

— Они усыпляют больных новорождённых.

— Не понял. Как усыпляют?

— Не знаю, травами какими-то. Сегодня видела, когда уехала с вашего поля. Манчи принимал роды и… в общем, ребёнок оказался калекой. Помощница Манчи заварила в чаше какой-то чай, его налили малышу в рот и всё…

Вирта потемнел.

— И кто ещё об этом знает, кроме тебя?

— Все, Вирта, все знают.

Манис улыбнулась, и Вирта заметил, как в её глазах блеснули слёзы.

— Сначала я была очень зла. Выскочила к ним, начала кричать, а потом увидела сморщенный комок в тряпице и ужаснулась. Позже я встретила Сунду, — произнеся имя девушки, Манис вспомнила о подарке, который до сих пор держала рядом с собой, — и она рассказала о давно установившейся традиции на острове. Больные дети здесь не нужны. Ухаживать за ними некому, да и наследственность такие люди в будущем подпортят. Знаешь, что самое страшное? Я почти согласилась с ней. Приняла её правду и теперь начинаю думать так же.

Вирта не находил слов. Возможно, если бы он сам увидел то, о чём рассказала Манис, то мог бы лучше её понять, но он лишь наблюдал, как одна за другой слезинки рисовали тонкие дорожки на девичьих щеках. В какой-то момент он даже ощутил неловкость, ведь усыпление больных детей чаем не встревожило и не возмутило его. Да, в Разнане о подобном он не слышал, но знал другое — на внешних кругах инвалиды умирали как мухи, оттого, что их бросали отцы и матери. Так чем смерть от чая хуже смерти в одиночестве на грязных улицах?

Но не только отношение Манис к странной традиции смутило Вирту. Он никогда не видел её слёз. Здесь в Тулсахе девушка сильно изменилась, а он не мог понять причину столь значительной перемены. Даже саркастичные высказывания, что сопровождали его первые пару недель, куда-то пропали. Теперь она реже обращалась к нему, реже отпускала колкие шутки, и смотреть стала несколько иначе, словно ожидала чего-то. Но чего?

— Тут тебе Сунда передала кое-что, — неожиданно произнесла Манис и протянула Вирте небольшой свёрток. — Это носки. Сказала, что она вязала их сама.

Вирта принял подарок и попытался разглядеть его в свете вышедшей из-за облака луны.

— Интересно, с чего бы это.

Манис взглянула на него возмущённо.

— Нравишься ты ей, чего тут думать.

Снова в голос землячки вернулись колкие нотки. Манис тут же встала и собралась уходить.

— Ты изменилась с нашего первого дня здесь, — сказал Вирта, заставив девушку остановиться. — Да и со мной ведёшь себя иначе. Я что-то сделал не так или, может, словом обидел?

Манис нахмурилась, но стоило луне снова скрыться за новой чередой облаков, как её фигура, словно нарисованная чернилами, превратилась в обычный плоский силуэт.

— Мне казалось, что именно ты избегаешь меня.

— Я? С чего ты так решила?

— Приходишь поздно, уходишь рано, почти не разговариваешь. В Разнане мы не были друзьями, нас свела лишь договорённость родных, но здесь…

— Рано ухожу, потому что люблю начинать работу в прохладе, а поздно, потому что хочу узнать местных получше. Если бы я знал, что ты ищешь моего общества…

— Нет, не ищу, — резко перебила Манис. — Раз у тебя всё хорошо, пусть так и остаётся.

Манис снова дёрнулась к лестнице, но Вирта успел ухватить её за руку.

— Постой, скажи мне, что не так. Манис.

Теперь он видел её лучше. Она тяжело дышала и без сомнения знала, что ответить, но почему-то молчала.

— Я… пусти.

Девушка высвободила руку, глаза её стыдливо опустились, и она медленно направилась к ступеням, покидая крышу. Скоро шаги её стихли, и Вирта остался один. Он снова посмотрел на подаренные Сундой носки, затем в сторону, где ещё минуту назад стояла Манис, но так ничего и не понял.