Маскарад лжецов

7 ПРОРОЧЕСТВО

Наригорм, разумеется, оказалась права. Еще до того, как молодой месяц, острый, словно коса Смерти, встал над землей, мы тронулись в дорогу. Рассудок говорил мне, что девочка тут ни при чем — как бы она могла это подстроить? Она всего лишь сказала то, что прочла по рунам. Ее ли вина, что они напророчили дурное? И все же меня не покидало чувство, что она не только предрекла, но и подстегнула события.

Однако, честно говоря, причину наших злоключений следовало искать в человеческой природе. Когда мы с Аделой вернулись в гостиницу, там уже назревала беда. Делегация оловянщиков обратилась к церковным властям с жалобой на чертиков-в-башмаке. Паломники покупали их вместо образков, освященных в усыпальнице. Настоятель взял дело в свои руки и рассудил, что раз чертики-в-башмаке изображают легенду о святом Джоне Шорне, то Осмонд должен отдавать церкви половину денег за каждую проданную игрушку. Это было вдвое больше, чем платили оловянщики. В Осмонде взыграло саксонское упрямство: он заявил, что скорее сломает игрушки, чем заплатит хотя бы пенни. Настоятель только пожал плечами: хочешь — ломай, хочешь — плати, так или иначе затруднение с оловянщиками разрешится.

Хотя понятно было, что Осмонду придется или прощаться с насиженным местом, или подыскивать другую работу, все еще могло бы обойтись, если бы не Жофре. На следующий вечер, когда они с Родриго играли в гостинице, туда ворвались трое и, прежде чем их успели остановить, выволокли Жофре на улицу. К тому времени, как мы выбежали следом, двое прижимали юношу к стене, а третий, похожий на хорька, водил ножом у него под подбородком.

Родриго взревел, как бык, но хорек и бровью не повел — только вдавил нож так, что показалась кровь. Жофре задохнулся и перестал вырываться, боясь, что острие войдет глубже.

— Один шаг — и ему не жить!

Даже в своей ярости Родриго видел, что это не пустая угроза. Он отступил на шаг и поднял раскрытые ладони.

— Ты его хозяин?

Родриго кивнул.

— Чего тебе от него надо?

— Надо? — Хорек пронзительно рассмеялся. — Деньги свои хочу получить, вот чего. Твой подмастерье сделал ставку на бойцового петуха. Взялся играть с большими, чисто взрослый, а как проиграл — ай-ай, какая незадача! — обнаружил, что кошель пуст. «Должно быть, у меня украли деньги», — говорит. Прям убивается, что не может заплатить. А я человек мягкосердечный, — хорек снова хохотнул, — вот и говорю ему: «Не повезло тебе. Такое время, всюду мерзавцы, никому нельзя верить. Знаешь, как я поступлю? Дам тебе два дня сроку». Вот какой я щедрый, верно, ребята? Сам страдаю из-за своей доброты. Ребята вечно меня корят.

Громилы, державшие Жофре, ухмыльнулись и крепче прижали его к стене.

— Наш юный друг должен был принести денежки вчера в полдень, да не пришел. За это мои ребята переломают ему пальцы, один за другим, чинно-аккуратно. Посмотрим, как он после этого будет играть на лютне.

Жофре побелел и принялся бессвязно молить о пощаде, чем еще больше развеселил хорька. Родриго пришлось держать, чтобы он не бросился на вымогателей с кулаками. Наконец он переборол ярость и севшим голосом спросил, сколько задолжал Жофре. Сумма оказалась невероятной. Как терпеливо объяснил хорек, Жофре придется заплатить больше первоначального проигрыша, поскольку он просрочил долг.

— Считай, я дал деньги в рост. Пусть теперь отдает с лихвой. — Хорек снова хихикнул.

Выбора не оставалось — надо было платить. Мы с Родриго вывернули кошельки, но этого не хватило. Казалось, сейчас громилы осуществят угрозу своего хозяина, но тут Зофиил добавил недостающее, со злостью бросив Жофре: «За тобой будет».

Все трое ушли: хорек явно довольный собой, громилы — ворча, как два пса, которых оттащили от добычи. Едва они скрылись из виду, появился хозяин.

— Чтобы завтра со светом вас здесь не было. Эти молодчики такие — придут за деньгами и, если сразу не получат, принимаются все крушить. У меня приличная гостиница для уважаемых людей, мне тут всякая мразь ни к чему.

Его слова меня удивили.

— Но они же не вернутся! Они получили свое.

— Сейчас получили, — мрачно отвечал трактирщик, — а что будет, когда ваш красавчик снова не сможет заплатить проигрыш? К тому же, сдается мне, вы трое отдали последние деньги. Кто будет за вас платить? Да еще говорят, друг ваш повздорил с оловянщиками. Мне с ними ссориться ни к чему, они исправно заходят сюда пропустить кружечку. Вам-то что, вы пришли и ушли, а нам тут жить. Так что выметайтесь, пока не устроили мне новых неприятностей. И рыбу свою забери, — добавил он, поворачиваясь к Зофиилу. — Все тут провоняла.

— Это не рыба, а русалка, тупой ты невежда! — вскипел Зофиил. — Исключительно редкое и ценное существо, каких не было и не будет в том жалком хлеву, который ты называешь гостиницей.

— А я говорю, раз воняет рыбой, значит, рыба. Может, моя гостиница и не самая богатая в деревне, но пока я здесь хозяин, мне решать, кто в ней живет. Если не соблаговолите убраться к рассвету, я вам не только пальцы переломаю. И не надейтесь устроиться в другую гостиницу — я уж позабочусь, чтобы вас никто не пустил.

Итак, провожаемые недобрыми напутствиями трактирщика, мы вышли в путь на следующее же утро, когда над мокрыми полями брезжил холодный серый рассвет. Все наши надежды на теплое пристанище пошли прахом. Осмонд корил себя, Зофиил во всем обвинял Жофре. Меня тоже разбирала злость на мальчишку. Теперь прости-прощай, мечта уйти в одиночку, оставив их всех в Норт-Марстоне. Однако без толку было ругать Жофре. Упреками дела не поправишь. А бросить их было нельзя, ведь верно же?

На моем попечении оказались люди, неприспособленные к бродячей жизни, в том числе беременная женщина. Денег нет, погода — хороший хозяин собаку на улицу не выгонит; с трех сторон надвигается чума. Куда уж хуже? Отчаяние было написано на всех лицах, когда мы, привычно вобрав голову в плечи, выступили под ледяной дождь.

Однако сквозь самую черную тучу нет-нет, да пробьется солнечный лучик: меня согревала мысль, что, раз мы отбыли в спешке, за нами не увяжется Наригорм. К тому времени, как Плезанс придет в гостиницу и узнает о нашем уходе, мы уже несколько часов будем в дороге.

Надо было хоть чем-то подбодрить спутников.

— На севере есть и другие святые места: гробница святого Роберта в Нарсборо и еще много в Йорке. Если доберемся дотуда, все будет хорошо. Они далеко от моря, так что ворота не запрут. Адела родит в тепле и сухости, а вы сумеете заработать даже лучше, чем в Норт-Марстоне.

Родриго и Осмонд благодарно закивали, но Зофиила не так легко было переубедить, а его следовало любой ценой удержать с нами. Адела окрепла, но ее живот рос день ото дня.

Понятно было, что пешком она до Йорка не дойдет, да и мы тоже, если будем приноравливаться к ее шагу, да еще нести на себе пожитки и запас еды.

На лице Зофиила явственно читались терзания. Больше всего ему хотелось свернуть к побережью и поискать корабль, однако путь туда преграждало свирепое чудовище: моровая язва. Впервые с нашей встречи мне стало его жалко, ибо нужда, гнавшая этого человека в Ирландию, была, видать, и впрямь велика.

— Послушай, Зофиил: безумие поворачивать сейчас к западу. Ты обречешь себя на верную смерть. Надо держаться как можно дальше от побережья, пока не окажемся гораздо севернее. Там ты сможешь свернуть к западу и, возможно, даже отыщешь открытый порт.

Зофиил долго меня изучал, прежде чем ответить:

— Ты и вправду веришь, что от чумы можно убежать?

— По крайней мере, идя на север, мы будем удаляться от нее, а не спешить ей навстречу. Нам бы еще несколько недель продержаться вдали от городов, пораженных чумой, а там наступят морозы, она кончится, и ты сможешь отправиться в любой порт, какой пожелаешь.

Адела вцепилась в мою руку.

— Она ведь правда закончится с морозами?

Мне пришлось вложить в голос всю силу убеждения:

— Лихорадки всегда свирепствуют в летний зной, когда воздух полон дурными испарениями, и прекращаются с наступлением холодов.

Зофиил зло рассмеялся.

— Восхищаюсь я твоим умением верить в лучшее, камлот, да только ты запамятовал, что в этом году зноя не было, да и лета не было, а чума лютует по-прежнему.

Адела тряхнула головой.

— Но ведь все говорят, что дожди и порождают чуму, в точности как они порождают жалящих мух и комаров. — Ее глаза светились искренней верой в свои слова. — Зима убивает вредных насекомых, убьет и чуму, я знаю.

— Как знала, что дождь будет только сорок дней и сорок ночей? Может, ты и стишок об этом знаешь? Так поделись!

Адела сникла. Осмонд обнял ее и повел прочь, яростно оглядываясь на Зофиила, однако вступаться за жену не стал. Впрочем, было даже лучше, что фокусник одержал эту маленькую победу: пусть радуется своему превосходству, лишь бы согласился пойти с нами.

Мы привычно выстроились за фургоном и побрели из города. Последние домишки закончились, начался лес. И тут, сразу за поворотом дороги, нашим взглядам предстали две фигуры. У меня засосало под ложечкой. Этих белых волос нельзя было не узнать. Наригорм и Плезанс стояли у обочины, словно дожидаясь нас.

Адела при виде девочки расцвела и замахала рукой.

— Смотри, Осмонд, я тебе о ней рассказывала. Ну правда, куколка? Ты когда-нибудь видел такое ангельское дитя?

Осмонд улыбнулся, Родриго расплылся, как добрый дядюшка, и только Зофиил, как и я, не испытал радости.

— Мало нам других обуз! — Он выразительно взглянул на Жофре, который тут же покраснел до ушей. — Теперь и это чудо-юдо прикажете в фургон сажать? Кто следующий? Ученый медведь?

Адела внезапно повернулась ко мне. На лице ее был написан священный ужас.

— Камлот, помнишь, она сказала, что нам придется уйти сегодня и она пойдет с нами? Она и впрямь видит будущее.

Прежде чем мне удалось придумать ответ, Ксанф вскинула голову и шарахнулась в сторону, словно намереваясь сбросить фургон с дороги. Ноздри ее раздулись, глаза закатились. Родриго и Зофиил вдвоем еле удержали ее под уздцы.

Зофиил с опаской взглянул на лес.

— Она чует опасность. Может быть, вепря или свежую кровь. Быстрее сажайте свою страхолюдину в фургон, раз уж решили, и едем отсюда поскорей.

Так что в итоге дело обошлось без спора. Мне при всем желании не удалось бы ничего изменить. Наригорм и Плезанс присоединились к нашему обществу, и никто не успел даже об этом задуматься, потому что кобыла нервничала до конца дня и Зофиилу никак не удавалось ее успокоить. Она всю дорогу артачилась, словно неведомая опасность движется с нами вровень.

Может быть, Ксанф и впрямь почуяла запах смерти; но шел он не из леса.