Мастиф

Глава 17

И тут Саша понял, из-за чего поднялась эта, на первый взгляд, совершенно ненужная и жестокая стрельба. Девять (Саша быстро научился считать трупы врагов) бычков, что сейчас вздрагивали в конвульсиях на асфальте — они были вооружены. Такие же автоматы, закинутые за спины, никто из них не успел даже выстрелить. И все они были в голубых штанах. Верно, последний курс из школы милиции. Формы настоящей еще не выдали, а под ружье уже поставили.

Хреново, видать, поставили…

Как же быстро привыкаешь к войне. Это знание поражает, ошеломляет. Годы воспитания, десятилетия учебы, столетия цивилизации — все это исчезает, осыпается, как шелуха со зверя, с человека, с мужчины, приученного миллионами лет эволюции — убивать. Теперь ему будет дико видеть человека без оружия. Да и самому неуютно без тяжелого ремня за плечами. Доигрались. Вон те двое, которых положил Саша, раскинулись на асфальте — доигрались.

— Вашу … мать, — с ненавистью сказал Александр.

Шар покатился, сдвинулся с места. Наше общество не пирамида — оно шар. Не важно: кто наверху? Царь? Президент? Бывший боевик? Чаще всего важнее тот, кто в самом низу. В конце концов, Есенин тоже был бомжом. Саша смотрел телевизор, знает. А потом про Есенина стали говорить — светоч, второй Пушкин. Рязанский мужик. Или сибирский мужик — Распутин. Или никому не известный, объявленный вне закона террорист Иосиф Джугашвили… Дядя Леша. Тоже вне закона, враг народа, полицай, живущий на краю вселенной. Он, понял Александр, он захотел… взял в руки ружье, которое столько лет лежало и молчало. Шар вздрогнул от движения слабого и беспомощного старика. Все, не остановить… А кто решил, что его нужно останавливать? Пусть покатается всласть, раздавит налипших паразитов, очистится от ржавчины, накалится от движения, отполируется, смоет кровь и вымажется машинным маслом.

— Искандер, — отчаянно шипит Наиль, и слышно, что татарин испугался. — Проблема… Бежим!

Они побежали, но не назад, к дому, а вслед за полубезумным легконогим татарчонком, восемь здоровенных мужиков, тяжело ухая кирзачами и берцами, разгоряченные, опасные, готовые ко всему — даже к смерти. Наиль бежал к известному во всем городе супермаркету. Четырехэтажная громадина, всегда сияющая неоном, гордость социалистического строительства в замшелом провинциальном городке — «Универмаг». Двери заперты, охраны нет — и татарин, подобрав на бегу кирпич со всего маху вломил его в витрину. Толстое стекло пошло трещинами, но не сломалось.

— Бей его! — взвизгнул Наиль, что-то его здорово напугало. — Не стрелять!

Тимур уже тащил толстую арматурину, и ему стекло поддалось, зазмеилось, лопнуло, обдав осколками. Тимур вскочил к разодетым манекенам — и разбил второе стекло.

— Внутрь, — орал Наиль. — В хозтовары, ёок-коренок! Вайнахи, к спорттоварам! Бери оружие!

Чечены побежали на второй этаж.

— Что случилось? — проорал Саша и Наиль снял с плеча второй автомат. Только теперь Саша понял, что татарин успел взять у заваленных «бычков» оружие и теперь что-то пошло наперекосяк. Татарина не пугала ответственность за содеянное, в лице Наиля была лишь жажда жизни, отчаянная решимость продать свою смерть подороже. Он снял магазин, отшвырнул «ствол», превратившийся в ненужную железку, на раздвинутые диваны. Поставил магазин в свой автомат, дернул затвор, нажал спуск. Саша вжал голову в плечи, ожидая грохота и звона стекла. Наиль передернул затвор еще раз. Патрон с мелодичным звоном покатился по полированному граниту. Щелчок. Клацанье затвора. Второй патрон катится за первым.

— Не стреляет, — сказал Наиль чуть ли не со слезами на глазах. — Их патроны не стреляют.

Александр почувствовал, как липкий страх пополз под рубахой. До сих пор он был уверен, что стоит сменить магазин — и «наши» автоматы будут стрелять. Девятнадцать стволов — сила! Ограниченная сорока тремя магазинами. Словно Гаврила посмеялся, задал шараду и дал подсказку, чтобы они не отчаивались первое время. Все, можно отчаиваться! Вдевятером полк десантуры не положить, будь ты хоть самурай в рыцарском доспехе.

— Ножи! — рявкнул Александр.

— Топоры! — эхом отозвался Равиль.

— Есть перевязи, — подхватил Ильдар, выкидывая из широких электромонтерских ремней плоскогубцы, отвертки, индикаторы.

— Шлемы возьмем мотоциклетные… налокотники и наколенники в спорттоварах… там и вратарские щитки есть, я видел…

— Ничего не ломать, — снова заорал Наиль.

На миг повисла тишина.

— Не брать ничего, что бесполезно, — уже спокойней сказал он. — Не разбрасывать. Не гадить. Не ломать. Не рвать. Нельзя.

Сказано было так, как давным-давно, еще в центре города, когда пиво холодило руку и согревало душу: «вон там, в теньке, пойдем от этих фонарей, к шайтану их»…

— Возьмем что надо и домой. Пойдем из этого магазина, к шайтану его, — бормотал Наиль, осторожно взламывая прилавок с ножами из настоящей дамасской стали, самый дешевый из которых не мог себе позволить даже Саша, даже после кровавых и «халявных» пятидесяти тысяч…

Андрей Павин разгружал каждый грузовик с картошкой, брал самые большие мешки, надеясь, что тяжесть работы скинет с плеч другую тяжесть, куда более страшную. Он только что убил человека. Чувствовал, что не только желудок, но и легкие, само сердце поднимается к горлу. Ему становилось легче дышать, когда руки брали пятидесятикилограммовый мешок, легко взваливали на спину. А когда грузовик уезжал, дыхание перехватывало, пальцы слабели, хотелось упасть на землю и закрыть тяжелую голову руками. Глупо, жестоко. И нет выхода — куда не кинь.

— Голова болит, — сказал он Шпакову. — Пойду таблетку выпью.

Андрей зашел в квартиру, прошел к себе в комнату. На кровати лежал автомат. Один из тех. Может быть, принадлежал тому самому… Как он попал сюда? Артемич, вроде, собрал оружие и принес. Да, один из стволов болтался на шее, остальные нес старик — это Андрей помнил. Но вот дальше — как в тумане. Заходил ли домой? Наверно, заходил, потому что одежда на нем новая. Старую он снял и завязал в три пакета, потом выбросил. Надо было сжечь, подумал он отрешенно.

Андрей положил руку на холодный металл. И сразу же отдернул, словно обжегся. Друзья, блин, подумал он вяло. Хорошо иметь друзей. Удобно. Один друг богатый, другой сильный, третий никогда не подведет — надежно, уверенно, хорошо иметь друзей. Вот только плохо, когда друзьям от тебя что-то требуется. Помощи в работе, денег взаймы, или — убить человека. Что же это за дружба? Да и есть ли она? Может быть, это лишь корысть? Плата за удобство, за поддержку, за уверенность в завтрашнем дне… Ведь на самом деле — не бросят, не подведут, всегда поддержат, помогут. Даже спустить крючок автомата помогут. Знать ничего не хочу, никого не хочу, заснуть, и не проснутся.

Андрей усилием поднял автомат, упер дуло в нёбо, нажал… Сухой щелчок. Даже смеяться нехочется. Русская рулетка — патрон в патроннике даст осечку или нет? Разбери и собери патрон — сказал Гаврила.

Андрей прошел в прихожую, достал чемодан с инструментами. Разобрать и собрать — что проще? Пуля никак не хотела вылезать, пока Павин не взял клещи. Осмотрел со всех сторон остроконечную блестящую каплю, постучал гильзой по полировке стола. Снова засунул пулю в гильзу, взял тупоносые обжимные губки. На чем бы проверить? Выйти на улицу? Нет, лучше здесь, в привычной обстановке. Он сдернул с дивана покрывало, одеяло, простыню, матрац. Положил автомат на розовую в цветочках обивку, проследил, чтобы дуло смотрело в торец полки с книгами, чтобы пуля не попортила обои. На пламегаситель положил подушку, снова накинул матрац, покрывало, одеяло, еще подушек. Протиснул сквозь слои ткани ладонь, уверенно взялся за рукоять.

— Бу! — ухнуло в глубине дивана. Тихо, почти не слышно, тем более что Женя где-то на улице, помогает. Только треск и стук — блестящая смерть проложила путь через толщу дерева и бумаги.

Андрей решил не доставать оружие. Слабость из пальцев пропала, движения стали уверенными и четкими. Еще один патрон — клещи, пуля, гильза, губки. Ему захотелось сделать сразу четыре штучки, чтобы оставить после себя не прощальное письмо, а напоминание. Но отбросил эту мысль. Он сам — напоминание.

Андрей одним движением выдернул оружие из-под груды белья, привычно снял магазин, вставил патрон. Эх, обои запачкаются, все-таки дорогие, тяжелые, и столько трудов! Теплое, воняющее приятным порохом дуло снова уперлось, но только в подбородок — он надеялся, что пуля, пройдя сквозь челюсть и язык, не сможет вырваться, останется в голове, не разбрызгает кровь и мозги, все будет чинно-благородно. А нажать на спуск — это легко, это он уже умеет…

Возвращались уже в полумраке, солнце опускалось за тучи и наступающая тьма будто подталкивала в спины — вперед!

— Вперед, — хрипел Наиль. — Не останавливаться!

Они бежали, прямо посередине дороги, глухо стуча напяленными на себя пластиковыми доспехами, звякая ножами на электромонтерских перевязях и дорогущими финскими топорами через плечо. Хаос вокруг набирал силу. Слышались пьяные вопли, звон стекла — ночные волки крушили магазины, охотились за выпивкой. Полетели стекла из аптеки — она кому помешала? Один раз им пытались преградить дорогу у автовокзала, бросились наперерез, в поисках развлечений, возбужденные вином и безнаказанностью. Тимур и Наиль пристрелили чересчур прытких, остальные в страхе разбежались.

— Он идет, — понял Александр, почуяв, как мелко затряслась земля, и завибрировал воздух. Это будет ночь одного единственного «длинного ножа». Гаврила выманивал зверей из их нор. Все, кто сегодня ночью выйдут на улицу — погибнут. Сегодня не время для романтических прогулок. Не время для гостей. Нет желания смотреть на звезды — все равно небо быстро заволакивает тучами. Но кому-то непременно захочется попробовать свои силы, удостоверится — все ли возможно в этом новом, изменившемся мире. Кто-то давно хочет посмотреть, как выглядит ювелирный магазин без сигнализации, другой решит просто взять кассу — где угодно, третий, наконец, надумает обокрасть соседа. Комендантского часа все равно нет — сделай себя свободным и богатым. Если чувствуешь достаточно сил…

— Ко мне, — задыхался на бегу Наиль. Уговорил таки, упросил всех привести «Универмаг» в относительный порядок, даже деньги оставили на кассе — сколько у кого нашлось. Может, и обойдется…

Они залетели в подъезд на последнем издыхании. Саша чувствовал, что еще несколько метров и все… Под ребрами не кололо, а горело, воздух пах кровью. Повалились кучей в подъезде, на ступени, друг на друга, словно играя в «кучу-малу».

— Вах, жопу убери, — с усилием сказал кто-то из чеченцев.

Саша, держась за грудь, засмеялся, сначала тихо, потом громче, с оханьем, потом еще громче, отрывисто. Заржал Тимур, захихикал Наиль. Они смеялись, едва переводя дыхание, утирая слезы, пихая друг друга, тыча кулаками, похлопывая по плечу.

На смех открылась дверь. Шпаков вышел со свечой из квартиры Андрюхи Павина, а за раскрытой дверью слышались шепотки, глухо лаяла собака, а потом Александр сообразил, что это не собака, а Женя, Павинская жена, не плачет даже, а хрипит. Саша все еще улыбался, когда Шпак сказал:

— Павин… это… застрелился…

Чеченцев с татарами отправили к Наилю в квартиру. Сам Наиль с Сашей прошли в дальнюю комнату, мимо зала, где вокруг сгорбленной фигурки собрались женщины. Александр нашел взглядом Наташу, кивнул, она кивнула в ответ.

— Люда? — спросил он губами.

— Дома, — так же губами ответила жена.

В маленькой комнатушке стоял полный разгром. Постель разворочена, газетный столик опрокинут, на потолке — безобразная клякса. Казалось, что она дрожит в неровном свете свечи. Обои — в липкой крошке, на письменном столе разбросаны инструменты и патроны.

Наиль поднял с пола автомат, выдернул ремень из-под мертвого тела. Потом взял со стола патрон. Саша почувствовал, как татарин осторожно наступил ему на ногу.

— Посмотри, — произнес едва слышно Наиль. Саша подошел к столу и сразу же понял. Их друг застрелился из оружия, которое не должно было стрелять! Оно и не стреляло, пока… Одного взгляда на клещи и обжимные губки достаточно. Разбери и собери патрон. Александр почувствовал, как теплое и мягкое чувство утраты давит на него. Запоздалое сожаление, почти угрызения совести. Он был слишком жесток. Не стоило так давить. А с другой стороны, Андрей ушел, понимая, что мало чем может помочь друзьям. Очень хотелось так думать, лучше пусть так оно и будет. Скажем «спасибо» мертвым. Незачем благодарить живых. Павин был слишком добрым, слишком нерешительным, слишком мягким с другими. Но не с собой, о нет! Он ушел и доказал, что может быть полезен хотя бы своей смертью. О мертвых не будем плохо…

— Вот еще, — шепнул Наиль и указал на дыру в книжной полке. Пуля прошла сквозь древесную плиту, и продолжила путь в бумаге, миновав (Саша поднес свечку) Ремарка и Джерома К. Джерома, Саган и закон Мерфи, историю мифологии и русско-французский словарь, и еще, и еще, пока не застряла в книге с красной обложкой. Александр вытащил ее из ряда, вытряхнул из прорванных листов блестящий остроконечный цилиндрик с разводами от нарезов ствола. Фридрих Ницше — прочитал он на обложке. Андрей читал Фридриха Ницше?

За томиком Ницше стояла обычная тетрадь в клеточку. Пуля не дошла до нее, но Сашу заинтересовал сам факт — тетрадь в ряду книг. Девяносто шесть страниц. Около сорока из них исписаны мелким аккуратным почерком.

— Негатив, — прочитал на обложке Александр. Павин писал? И считал свою писанину достойной стоять рядом с Заратустрой?

«Негатив — изображение на светочувствительной пластинке (пленке), в котором светлые места получаются темными, а темные — светлыми», — прочитал Саша при неровном свете свечи.

— Надо его вытащить, — решил Саша и спрятал тетрадь за пазуху. — Вода есть? Лицо хоть обмыть…

— В милицию уже побежали, — сказал женский голос.

Сашка только фыркнул в ответ.

— Наиль, сними дверь, на кухонный стол положим. Обмоем и под простыню. Здесь — убраться надо…

— Взяли, — глухо сказал он Шпакову. — Ты — за ноги. Несем в ванну… Никому не расходиться. На улице опасно. Ненавижу арбузы, — добавил Саша чуть слышно.

Наиль распахнул дверь домой, глянул на притаившихся у окон чеченцев, на брата, на друзей. Прошел на кухню, открыл темный провал холодильника. Нащупал недопитую литровую бутыль, в которой оставалось еще больше половины, на ощупь нашел стакан. Кусок колбасы и зачерствевшая горбушка от батона. Все, поехали… Водка теплая, горькая и жгучая на вкус, полный стакан, до донышка, до последней капли. Занюхал колбасой, закусил хлебом, и сразу почувствовал, как хорошо легла, пробрала до печенок. За весь день почти ничего не ел. Налил еще стакан, немного подождал, пока чуть уляжется первая порция — и сверху, сверху ее, родимую, залакировать бы пивом, да нельзя на улицу, на улице смерть гуляет, и ларьки точно не работают.

Сразу ударило в голову, все сорок градусов отозвались в каждой клеточке, кровь потекла раскаленной лавой. Хорошо!

Наиль вышел из кухни, проверил, как закрыта входная дверь, пристроил автомат на вешалку в прихожую и напомнил сам себе — здесь висит. Сегодня уже без надобности, а завтра не забудь…

— Чего там? — спросил он у Тимура, который откинул занавески и пристроился напротив окна, развалившись в кресле.

— Нет никого, — лениво отозвался чеченец. — Может, зря мы всполошились?