Мастиф

Глава 23

Все они кого-то или что-то защищали. Может быть, за время, проведенное в камере, они уверили себя в этом, Александр в их дела не смотрел. Но чувствовал, как Наиль чувствовал опасность — правду люди говорят.

— А тебя за что? — спросил он у последнего, тихого мужика с провалами вместо зубов и некрасивым шрамом во всю щеку.

— Это Петя, — отозвался за беззубого Алексей. — Ему пасть разорвали, когда брали. Он мешок муки уволок. У подъезда взяли, он в драку, не отдает.

— Шмальнулся маленько, — подтвердил Петр. — Женка моя померла, трех гавриков оставила. Они мне говорять — папка, шрать хотим.

— Жрать хотим, — пояснил Алексей.

— Я на работу, мешок взял. Залошили, падлы, — досказал историю Петя.

Саша долго смотрел на него, соображал. Этот не такой как остальные, не защищал свое добро. Наоборот — украл, провинился, сам взял. Хотя, стой, читал об этой истории в газете.

— Это про тебя, что ли, писали? — спросил Александр. — В «Ленинградке»? То, что ты на «предварительном» сидел вместе с каким-то олигархом? Тот пятьдесят миллионов украл, а ты пятьдесят килограмм, и вас в одну… и по одной…

— Точно, — мужики оживились, заерзали. — Пятьдесят мильенов долларов…

— Он это, про него писали, — еще раз подтвердил Леха. — Зелинскому девять лет дали условно, а Петьке девять лет как положено.

Пятьсот рублей — столько стоит мешок муки. На пятьдесят миллионов долларов можно три миллиона таких мешков купить. Одно дело, один срок. Только одного — в зону, другого на свободу… Логично, по другому и быть не может, ведь этот несчастный Зелинский не на своем горбу с завода деньги вытаскивал…

— Ты ночью хорошо спишь?

— Какое там! — снова вмешался Алексей. — Ворочается, подвывает, морду уже не раз чистили…

Волк, волчара попал в их стаю. Это Саша точно понял. И не знал — радоваться или горевать, сказать этим мужичкам — или не говорить; может, сразу оружие выдать?

— Там холодильник работает, — внятно произнес со стороны лестницы голос с кавказским акцентом. Обернувшись, Саша увидел Тимура, который стоял, прислонившись к стене, и с любопытством разглядывал собравшуюся компанию.

— Ота, — произнес Алексей. — Подобрался как незаметно, падла. Нам свечка в глаза светит, — объяснил мужичок.

— Глаза вы залили и говорите громко, — беззлобно отозвался Тимур. — Что с холодильником делать?

— Пошли, посмотрим на холодильник, — встал с кипы мешков Александр. Это был старый «Смоленск», который они с Наташей задёшево купили три года назад с рук, когда только начали жить здесь. Сейчас дома у Саши молчал громадный многокамерный «Шарп», а этот, маленький, с запорной дверцей, убранный с глаз долой и благополучно забытый — работал. Мелко дрожал и урчал как старый кот, но внутри было холодно, а морозилка покрылась толстым слоем изморози. Наверно, никто из тех, кто стоял вокруг Саши, не понимал — что в этом странного, и уж тем более страшного? Александра бы не испугали восставшие из мертвых омоновцы и десантники, не испугала многотысячная толпа, даже Гаврила не был так страшен, как этот белый кусок металла и пластмассы, своей работой опровергавший все существующие законы, так плотно уложенные в голове Саши. Только теперь он понял, что возврата к старому не будет, как бы не хотели остальные, как бы не сопротивлялся старый мир — работающий без электричества ящик словно смеялся над ними всеми. Но какие законы придут, как они будут выглядеть, и останется в новом мире с новыми правилами местечко для Саши, для Люды и Наташи, для Шпака и Наиля, для людей-псов?

— Пойду за картошкой, — наконец пробурчал Александр. — Сварилась, наверно…

После обильного возлияния и плотной закуски бывших «невольников» разморило, они перестали даже разговаривать, только лениво переругивались, сморкались на пол, выбирали себе место для ночевки. Саша, поняв, что его лакомство в немытых «мундирах» уже никому не нужно, поставил кастрюлю на нижнюю полку «Смоленска», закрыл дверцу — словно клыками лязгнул, и сказал:

— Слушать меня. Если я говорю: «пейте» — можете пить. Говорю: «не жрать», а потом нахожу в умат пьяного — пускаю ему пулю в лоб. Говорю один раз и больше предупреждать не буду. Если мне что-то не понравится — сворачиваю башку без объяснений. Они дуракам не нужны. Усекли?

— Усекли, — ответил за всех Алексей.

— Всем спать, — негромко произнес Александр. — Завтра оружие получите. Завтра тяжелый день.

Оставив «псов», Александр снова пошел на первый этаж. Надо было предупредить Наиля, иначе тот с пьяных глаз может что угодно подумать. Не хватало вместо одного еще двенадцать хоронить. Что мы — похоронная команда? Это сверхчеловекам хорошо — подумал, и нет трупа, одна земля голая. Волшебнико — мутанты подземно-бытовые.

— Где Наиль? — спросил он второй раз за этот вечер. Непонятные разговоры утихли, прекратилась возня и звяканье, лишь свечи потрескивают.

— Что делаете? — строго спросил Саша.

— Патроны, — ответил за всех Тимур.

— Где Наиль?

Из-за стола поднялся Равиль. В правой руке он держал клещи.

— Саш, не шуми. Здесь Наиль. У Женьки сидит. Заперлись. Я стучался час назад — не открывают, разговаривают, по-моему, — Равиль пощелкал клещами и улыбнулся — широко, открыто, обнажив безупречные белые зубы, хищно сверкнувшие в неровном свете.

— Ладно, — медленно произнес Саша. — У Женьки, значит.

Ни для кого не было секретом, что татарчонку нравится жена Андрея Павина. Бывшая жена — поправил себя Саша. Бывшая жена бывшего Андрея. Расхотелось бежать и матерится, может быть — вытаскивать обоих из постели, бить морду, разругаться вдрызг около кухни, где на столе лежит давно окоченевшее тело. Ни к чему это, да и незачем, жизнь расставила все на свои места. Жизнь, но не смерть — еще раз напомнил себе Александр. Смерть бесполезна, она не стоит внимания, она не может быть священна и уважаема только по определению, по самой сути. Так пусть два человека станут счастливы хотя бы в этой жизни, ведь это так просто — прийти и найти утешение друг в друге, без всяких предисловий, без глупых слов, без стеснения, и не надо унижаться. Мертвые не понимают унижения, «сраму не имут». А вот как быть живым?

Александр медленно поднимался по лестнице. Как теперь быть ему? Что говорить и что, в конце концов, думать?

Нечего тут думать. Наташа его жена, они одна семья, одно целое, нерушимое, неделимое на свое и чужое. Да и какое может быть чужое? Это же ребенок от его жены, от Наташи, одна кровь. Значит это и Сашин ребенок. Все, баста, никаких сомнений, никакой неприязни, неужели он позволит какому-то сверхчеловеку встать между ними? Наоборот, это даже вызов, это проверка на прочность, на человечность, в конце концов. Ну что же, посмотрим какой из него отец…

Тихо лязгнул замок, Саша снял сапоги и прошел в зал. Наташе все еще было плохо, она тяжело дышала, нервно сглатывала тягучую слюну. Странно, неужели Он не хочет облегчить её страдания?

— Котенок, все хорошо, — шепотом сказал Александр и почувствовал, что Наташа от его ласкового голоса сжалась под одеялом.

— Ну, не надо, я же все понимаю, — сказал он еще тише. — Мы назовем его Иваном.

— Откуда ты знаешь? — спросила она после долгого молчания.

— Я чувствую, — просто ответил Саша. — Я же знаю. Ты сама сто раз говорила, что тошнота… и голова кружится… Не бойся, я не дам тебя и нашего ребенка в обиду.

Она затаилась, а Саша вдруг ясно понял, что это будет их ребенок, не чей-то чужой, не подкидыш, не выкидыш, и они будут вместе бороться за жизнь и жить друг для друга, быть может — ругаться, может быть терпеть лишения, а может — купаться в роскоши. Ведь это шанс, индульгенция, прощение, насмешка — называй как хочешь, — с яростью думал Саша. Да только он не животное, у него есть свой разум, своя голова на плечах и жить он будет только по-своему, без навязанной морали, без насмешливых шепотков за спиной, потому что каждый будет знать, что за любое слово можно и нужно ответить. Маленький человечек, может быть даже не плод, а только клетки — четыре, или восемь — уже наделенные чудовищной силой, — он то в чем виноват?

— Я же видел. Он приходил к тебе, потом ты видела сон, так и не рассказала, хотя всегда рассказываешь. Он завладел тобой или ты сама — мне все равно. Что буду делать я — это мое дело. А ребенок наш. Видела, как он Шпака вылечил? Все будет хорошо…

— Саша, — прошептала Наташа. — Мне страшно, иди сюда…

И он залез к ней под одеяло, вдохнул знакомый и до ломоты в затылке желанный запах, гладил по волосам, по спине.

— Не бойся, — говорил он. — Не бойся. Я сильный. Уже сильный. Со мной нечего боятся. И никого не бойся. А надо — говори мне. Я теперь много могу, правда…

Дверь в зал тихо скрипнула.

— Мама, можно мне с вами? — тихонечко спросила с порога Люда.

— Нет, — шепотом ответила Наташа.

— Иди сюда, — сказал Александр.

Дочка послушала папу, прошлепала через комнату, забралась на высокую самодельную кровать, «лежбище», как называл его гордый Саша.

— Пап, а пап, ты куда сегодня ездил? — спросила Люда после того, как устроилась под одеялом, прижавшись к его спине, сопя под мышкой. Саша погладил длинные кудряшки.

— В город ездил. Там плохие дяди хотели сделать папе «очень плохо», — Александр секунду размышлял, но потом решил продолжить. Не надо врать, особенно детям:

— Но папа их всех убил…

И тут же Наташа пихнула мужа локтем в бок.

— Ты чего, сдурел?

А Люда заинтересовалась.

— Они были очень плохие? — спросила она.

— Очень-очень, — подтвердил отец. — Спи уж, поросенок.

Утром Наиль вышел из подъезда держась за плечо Равиля. Взглянув на помятое и хмурое лицо татарина, Саша понял, что ничего не было — ни томных вздохов, ни сдерживаемых криков, ни тяжелого дыхания. Только всю ночь два человека сидели напротив друг друга, может быть, просто на полу, слушали тишину, разговаривали, каждый вспоминал свое… И стакан шел за стаканом, почти без закуски, как в добрые старо-юные времена, под сигарету, занюхивая рукавом. Теперь Александр со стыдом вспоминал, что подумал прошлым вечером на друга черт знает что. Не могли они, просто не могли, напились оба как зюзи, и заснули — каждый в своем углу.

Наиль отпустил плечо брата, встряхнулся, как воробей, но муть в глазах не исчезла.

— Это что, все? — хрипло спросил татарин, указав на людей позади Саши. Сегодня утром вместо трех десятков «стачечников» пришли всего семеро — Артемич, Денис-укладчик, двое с расточки — Сергей и Тема, Лёшка по прозвищу Кощей, Денис по кличке Шофер, и Денис Кравцов — Норма. Последний на любой вопрос всегда отвечал — «норма». Как дела? Норма! Как сам? Норма! Третьим будешь? Норма…

— Нет, — ответил Александр. — Знакомься. Пополнение прибыло. Гаврила нам прислал приветик. Из тюрьмы, — он кивнул в сторону «конуры» из которой выходили люди.

Наиль сначала поморщился, нахмурил брови, а потом вдруг оскалился, улыбнулся.

— Ты их откуда взял? — спросил татарин. — Ты хоть знаешь, кто они?

— Говорю, блин, Гаврила прислал. Они — «псы». Мои. Верные.

— Ну-ну, — Наиль подавился смешком, схватился за голову, прошипел. — Убил бы гада, который мне ядро в башку засунул. Здоровое такое, килограмма на два… Ну что, волкодавы, я Наиль… — просипел он, рассматривая помятые лица. Вокруг друзей уже собралась толпа, подтянулись чеченцы и «стачечники».

— Сегодня, наверно, будем действовать так, — медленно произнес Александр. — Наиль, татары, чечены и «псы» пойдут в город. Задание выдам. А остальные пойдут на поле, надо, в конце концов, собрать все. Ячмень, кстати, придется косить. У нас сейчас лошади, им тоже зимой кушать надо — объяснил свое решение Саша.

— Какое задание? — хмуро спросил Алексей, которого Саша про себя уже называл «Полканом».

— Здесь ждите. Сейчас принесу. Наиль, пошли, поможешь…

Через десять минут два десятка человек склонились над кипой листов.

— Здесь вся местная верхушка, — объяснял Саша. — Два месяца собирал, адреса многих не знаю. Сначала возьмемся за тех, кто в элитных квартирах живет. Никого не пропускать, всех подряд, без исключений…

— И детей можно? — спросил кто-то из «псов».

— Нужно, — сурово отозвался Саша. — Мне, когда я про своих детей говорил, отвечали, что они не причем. А я вот наоборот думал. И сейчас думаю. Еще как при чем… Во-первых, вырастут, во-вторых, все равно из них ничего путного не получится. Это… как бы объяснить…

— Сортовая чистка, — подсказал Наиль.

— Во, точно, — подхватил Саша. — Когда из квартир уберем, за коттеджи возьмемся. Тут их надо аккуратно. Чтобы дальше не разбежались. Коттеджи легко распознать, тут и объяснять не надо, изба — не коттедж. Ну, заодно с улиц придурков уберите. Бандочки там, шайки, особенно подростковые. И еще… раньше проще было. Если дворянин — лицом к стене… Сейчас посложней, конечно. Сразу не поймешь. Но если в костюме и галстуке, ботинки начищены, а невесты рядом нет — такого сразу и без разговоров. Если холеный, навороченный, руки чистые — к стене. Баб тоже, но не увлекаться, бабы на хлебозаводе в чистоте должны руки держать. Лучше списки возьмите. Найдете контору, банк, а лучше, — Александр оскалился, — пойдете сегодня в ОВИР, или паспортный стол, палату счетно-ремесленную навестите, возьмёте списки работников в отделе кадров, и по списку…

— Ничего себе работенка, — сказал один из татар. — Мало нас… не управимся.

— Управимся, — уверенно-равнодушно отозвался Наиль. — Когда немцы Варшаву взяли, они там гестапо организовали. Ну, тайную полицию. Знаешь, сколько в той конторе народу работало? Десять человек. А нас — двадцать. И ничего, миллионный город в кулаке держали. Главное — с умом подойти. По большому счету, сейчас и Москву одной дивизией можно… Поставить на Кольцевую через каждые тридцать-сорок метров по человеку с автоматом, и двинули, не торопясь, к мавзолею. Там, в Москве, можно каждого, и выбирать — не надо. Патронов, правда, уйма потребуется…

— А зачем? — спросил вдруг Руслан, одноклассник Александра, высокий, по-своему — красивый, нос с благородной горбинкой, кудри вьются по плечам. — Зачем это нам? Почему мы это делаем?

На него посмотрели как на идиота, как на взрослого ребенка. Смотрел Наиль, скалясь и веселясь от всей азиатской души, хмуро и исподлобья смотрел Тимур, неприязненно — бывшие «зэки».

— Потому что больно много их развелось, — неожиданно для всех высунулся Алексей — «Полкан». — К ногтю их надо, чтобы место знали. Больно много о себе думают, умники еб…чие. Я как в газету или журнал какой посмотрю — выть хочется. Откуда взялись? Чистенькие, за тыщу баксов и пальцем не пошевелят, и есть у них все, и еще больше хотят, и цель у них в жизни большая и чистая — стать директором своей грёбаной фирмы, и на Канары больше не хочу, паскудно там; я лучше на Кавказ, за этим, как его, «ксистримом»…

— Экстримом, — поправил Наиль.

— Хуимом, — рявкнул Полкан.

— В табло сейчас получишь. Пулей, — пообещал татарин. Но потом продолжил:

— Правильно волкодав сказал. В трудные времена даже пчелы трутней к ногтю прижимают. У нас восемьдесят процентов населения хрен знает где работает. Даже если один из десяти из них — сантехник-парикмахер — уже хорошо. Остальные привыкли. Они ведь глупые, тупые, не понимают ни хрена. Они думают, что так и положено — ничего не делать. Бумажки работой называют. Да только вот не учли, что работяга сейчас тоже образованный. Что я, мля буду, почти доцент. Я их вижу, я их знаю, — говорил Наиль зловеще. — Я их с закрытыми глазами могу найти, по запаху чую, от меня не уйти. У меня дед землю пахал, и прадед, а прапрадед баранов гонял… Одна княжна занюханная в восьмом колене была, в тысяча восемьсот тридцатом… Ты пойми, Руслан, ты же сам газовщиком работаешь. Вот ведь как, живешь, радуешься, а потом бандиты приходят, хотят без труда — рыбку из пруда. А потом, Руслан, эти бандиты дворянами становятся, или директорами, правителями, по-простому — хозяевами. Потом так обленятся, что налоги собирать пошлют других людей. Права свои детям передадут, учетчиков наплодят, границы своим владениям отметят, пограничников туда поставят. Ты пойми, мы не людей будем убивать, а мразь без мозгов, тварей жадных, паразитов. И прислужников их, монстриков, которые своим хозяевам задницы лижут, и сами хозяевами хотят стать. Под корень их надо, нещадно, никого не жалеть, пусть уж лучше сто невинных погибнет, чем один виноватый уйдет.

— А кто мы тогда? — взволновано спросил Руслан, он не боялся спрашивать. — Чем мы лучше бандитов?