Майская Гроза 3

3 мая 1942 года Минск

Володька проснулся оттого, что очень сильно качнуло вагон. Пути на запад основательно износились за прошедший военный год, и, по-хорошему, их следовало поменять. Но возможности не было. Рельсы и шпалы больше требовались в Польше и Германии, где немецкие войска старательно уничтожали все железнодорожные пути, пытаясь подобным образом задержать продвижение советских войск. Не жалели и мостов, взрывая их при малейшей возможности захвата противником. Не составляли исключения также заводы, фабрики, электростанции, от которых по большей части нашим солдатам доставались лишь дымящиеся развалины. И если сооружения в самом Рейхе немцы хоть как-то жалели, взрывая их при непосредственном подходе дивизий Красной Армии, то польские города они превращали в развалины не жалея ничего.

Нужно сказать, что и польская армия Берлинга не особо церемонилась с немецкими поселениями. В большинстве случаев бывшие польские жолнежи Армии Крайовой пришли в коммунистические части только за одним — мстить. В пяти дивизиях Польской армии они составляли около трети. Поэтому дисциплина в данном формировании оставляла желать лучшего, доставляя массу головной боли как самому генералу Берлингу, так и его советским кураторам. В конце концов, после одного инцендента едва не закончившегося применением оружия между польскими и советскими войсками, командование Красной Армии перебросило столь неуправляемого союзника под Данциг. Всe равно город обещали полякам, как и некоторые другие части Восточной Пруссии, населeнные их соотечественниками. Вот пусть и отвоевывают.

Всe это лейтенант Банев знал со слов одного из курсантов своей учебной роты, успевшего послужить в Первой Польской танковой бригаде. Но покинувшего еe едва возникла возможность перевестись обратно в части Красной Армии. Вот и сейчас он изъявил желание служить в Первой танковой армии, а не возвращаться обратно в Польские части. Володька приподнялся над нарами, рассматривая расположенные у противоположной стены вагона нары. Марек спал, укутавшись в шинель, только лицо белело в полумраке теплушки. Спали и остальные бойцы их взводов, наверстывая бессонные ночи училищ, в которых они провели, как минимум, три месяца. А некоторые, как сам Володька Банев с Мареком Сосновским, по полгода.

Володька перевернулся на спину, уставился в потолок, вспоминая события прошедших месяцев. Отправка в офицерское училище не стала для него большой неожиданностью. Командир батальона поведал об этом старшине Баневу ещe до выхода к Бреслау. Чувство было двояким. С одной стороны льстило. С другой было боязно вешать на себя ответственность за кого либо ещe, кроме собственного экипажа. Но упрашивать старшину Банева никто не собирался. Как только армия блокировала Познань, командир корпуса отдал приказ, и Володька отправился в Челябинск изучать премудрости командования другими людьми.

Челябинск за последние два года превратился в главный центр страны по подготовке танкистов. Кроме офицерского училища были вокруг него сосредоточены учебные части, обучавшие командиров танков, механиков-водителей, радистов, наводчиков, заряжающих. А также учили их заменять друг друга в случае необходимости. В конце срока обучения составляли экипажи, формировали маршевые роты и вместе с готовыми танками отправляли в сторону фронта.

Старшина Банев, как и другие имевшие боевой опыт сержанты и старшины, попал в роту ускоренного выпуска. Полгода зубрeжки командирских премудростей, перемежаемой работой на полигоне, выпускной экзамен и офицерские погоны на плечи. Бывших школьников терзали обучением в два раза дольше, но и то, по мнению преподавателей, готовили из них всего лишь пушечное мясо, из которого может выйти толковый командир, а может и сгореть в первом же бою. Всe зависит от человека. Сержанты с боевым опытом имели больше шансов уцелеть, но и для них срок, всего лишь шесть месяцев, был слишком мал по высказыванию командира их учебной роты.

Капитан Косых, успевший хлебнуть кровавой круговерти трeх войн — Испании, Халхин-Гола и Финской, себя не жалел и своим курсантам спуска не давал. У всей учебной роты единственным желанием было, хотя бы раз в неделю выспаться. Но капитан был неумолим, твердя, что если они будут лениться, то высыпаться им придeтся в могиле, в которую они угодят после первого же неудачного боя. Всe же нескольких человек из своих курсантов он выделял, доверяя им не только поступать по своему разумению, но и обучать других. Оказался среди них и старшина Банев. Внимательно рассмотрев на первом построении Володькины награды, капитан назначил того помощником командира первого взвода. Хотя ордена велел снять и спрятать до лучших времeн. И не только ему, а всем кто имел подобные знаки отличия. Недовольные курсанты побурчали, но приказ выполнили, теряясь в догадках о причинах данного распоряжения. Объяснение оказалось простым. Командир учебного батальона, в который входила их рота, терпеть не мог чужие награды, твердя, что «на фронте их дают кому ни попадя». И если капитан Косых имел солидный боевой опыт, то комбат, майор Кудинов, на войне никогда не был, к линии фронта ближе тысячи километров не приближался, да и не стремился туда.

Кроме него было в училище ещe несколько «сынков», которых высокопоставленные родственники прятали от войны в далeком от фронта тыловом Челябинске. Авторитета среди своих курсантов они не имели никакого, часто злились по этому поводу, устраивали учебным ротам внеплановые проверки и выволочки. Спорили до хрипоты с преподавателями, которым пришлось хлебнуть военного лиха, старательно подсиживали их, пытаясь всеми правдами и неправдами избавиться от тех, кто, по их мнению, «не соответствовал высокому званию советского офицера». В конце концов, смогли спровадить на фронт и капитана Косых. К чести их бывшего командира, он и сам туда стремился, чуть ли не еженедельно подавая своему командованию рапорты об отправке на фронт. Командир училища ругался, рвал рапорт на мелкие части и отправлял своего лучшего преподавателя обратно, готовить из курсантов «командиров, которые не сгорят в первом же бою по причине дурости и зазнайства».

Но всe-таки съели! И сейчас капитан Косых на два вагона впереди со взводом материального обеспечения и персоналом ремонтной летучки, которой придeтся обучать фронтовых ремонтников премудростям обслуживания нового танка. Их маршевой роте достались шестнадцать «сорокчетвeрок», на выпуск которых переключился Челябинский тракторный завод с декабря прошлого года. Такое большое для состава роты количество танков объяснялось очень просто. По прибытию на место маршевую роту раздeргают в лучшем случае по взводам, для того их и пять в еe составе вместо обычных трeх. А в худшем разбросают отдельными машинами по всем нуждающимся подразделениям. Впрочем, лейтенанту Баневу в любом случае возвращаться в родную Шестнадцатую танковую бригаду и свой первый батальон. А с танком ли, или одному большой роли не играло. Скорее всего в одиночку, так как его батальон до сих пор вооружeн «тридцатьчетвeрками». Пусть и модернизированными за это время до неузнаваемости.

Даже, если дадут Т-44, большой проблемы его экипажу это не составит. Разберутся. Танки хоть и различаются, но созданы по одним принципам. Вот, на КВ Володька пересаживаться не хочет, даже учитывая лучшую броневую защиту и более мощное вооружение на последних машинах. После юркой «тридцатьчетвeрки» «Клим Ворошилов» кажется неповоротливым. Знакомили курсантов Челябинского танкового училища с его новейшими образцами. Благо выпускали их на том же Челябинском Кировском заводе, пусть и в меньших количествах чем Т-34 и его младшего собрата — Т-44.

Володька прислушался. А стук колeс изменился. Да и раскачивать стало меньше, кажется, скорость уменьшилась. Впереди какая-то станция. Хотя стоять им на ней ровно столько времени, сколько нужно железнодорожникам для проверки букс, да дозаправки паровоза водой и топливом. От самого Урала им дали зелeную улицу, и они летели сквозь станции и полустанки, оставляя позади бесконечные вeрсты. Мимо Москвы промчались ночью, лишив лейтенанта Банева последней надежды увидеть родителей до окончания войны. Единственное, что ему удалось, это бросить в станционный почтовый ящик письмо где-то под Смоленском. В конверт кроме коротенького письма он вложил и злополучную заметку из Огонька, едва не стоившую ему офицерских погон.

Майор Кудинов подтвердил характеристику, выданную ему капитаном Косых. Причeм, самым подлым образом. Володька так и не узнал, кто именно из его сокурсников нашeл время пролистать подшивку Огонька, чтобы обнаружить фотографию старшины Банева со всеми наградами и статью переведeнную из американского журнала. Шушуканье по его поводу продолжалось с первого дня пребывания в училище, как и пробные вопросы: «А не тот ли он Банев?» Володька отвечал отрицательно, надоели с подобными выяснениями ещe на фронте. Даже усы отпустил, чтобы отличаться от самой знаменитой своей фотографии. Но вот же кто-то настойчивый нашeл эту статью и притащил еe в роту. То, что с ней познакомились сокурсники, было половиной беды. Хуже, что еe обнаружил их комбат, причeм в наихудшем из возможных настроений. Ему в очередной раз отказали при попытке поступить в академию. Причинами отказа назвали отсутствие боевого опыта и правительственных наград. Вот майор и пришeл в их роту сорвать на ком-либо злость. А тут, как нарочно, на самом видном месте учебного класса фотография курсанта с двумя орденами и медалью, и рассказ об одиннадцати подбитых танках. Майор поначалу потерял дар речи, затем велел построить роту, подошeл с журналом к помощнику командира первого взвода Баневу и долго всматривался то в фотографию, то в курсанта, отыскивая схожие черты. Убедившись, что перед ним именно тот Банев, про которого так красочно расписывали в статье, майор развернулся и ушeл. Ушeл только для того, чтобы немедленно написать рапорт об отчислении помкомвзвода Банева, как «неперспективного».

Спас будущего лейтенанта Банева капитан Косых. Вытащил из урны выброшенную комбатом статью и пошeл с ней к начальнику училища. В результате «неперспективного» курсанта допустили к экзаменам, по результатам сдачи которых дали звание лейтенанта. В двух десятках лучших из ста сорока четырeх допущенных. Все остальные удовлетворились званием младшего лейтенанта.

А капитан Косых отправился на фронт, возглавив их маршевую роту.

Володька сел на нарах, понимая, что уснуть уже не удастся. Намотал портянки и натянул сапоги. Повeл плечами, в вагоне было довольно холодно поэтому спали все одетыми. Отбросил в дальний угол нар нагретую за время сна шинель и прошeл к приоткрытой двери, возле которой примостился дневальный, достал кисет и свернул самокрутку. Положенных по довольствию папирос им так и не дали, зато махорки отсыпали не жалеючи. Протянул кисет дневальному, тот не отказался. Вместе прикурили от трофейной зажигалки, найденной старшиной Баневым в немецком блиндаже под Бреслау. Затянулись дымом, оглядывая мелькающие в проeме двери деревья, проводили взглядом очередной переезд.

— К Минску подъезжаем, товарищ лейтенант. — Подал голос дневальный.

— Откуда знаешь, Демкович? — спросил Володька.

— Я на этой дороге, почитай, каждое дерево знаю. — Дневальный неопределeнно хмыкнул. — Кочегаром на паровозе я до войны работал. По этому пути не один десяток составов прогнал.

Володька удивился. На железнодорожников бронь была наложена не менее жeсткая, чем на квалифицированных рабочих. А если они и попадали под мобилизацию, то только в железнодорожные войска.

— Как же ты танкистом умудрился стать? — Высказал он своe удивление.

— Я, товарищ лейтенант, в первый день войны добровольцем ушeл. — Пояснил Демкович. — Тогда приказа о «брони» ещe не было и кем работал не спрашивали. А потом, после приказа, я промолчал о том, что на паровозе работал. Не велика птица кочегар, за неделю обучить можно.

Володька был согласен. Квалифицированного танкиста готовить намного дольше. Тот же Демкович успел пройти все места в экипаже от заряжающего до мехвода, а после ещe три месяца обучался на командира танка. Как танкисту ему цены нет. Попади он во взвод лейтенанта Банева, Володька непременно поставил бы его своим помощником. Хотя, готовый помкомвзвода ожидает его в родном взводе, если Кольку Данилова не перевели в другое место. Последнее письмо от него курсант Банев получил ещe в конце марта. Из прозрачных намeков, пропущенных военной цензурой, было понятно, что армию, а следовательно и бригаду, готовят к новому наступлению, причeм, на Берлинском направлении. А не так давно подтвердила это и одна из сводок Информбюро, которая сообщала, что «танкисты генерала Петрова ведут бои на подступах к Берлину».

Командиру корпуса присвоили генерала ещe в начале марта за февральский бросок его бригад к Одеру. А их взводный Игнатов получил звание Героя за то, что его танк первым выкатился на берег реки. Сразу после этого старший лейтенант Игнатов получил под командование их роту. Так что теперь лейтенант Банев имеет полное моральное право просить себе его бывший взвод. Но «лейтенант предполагает, а генерал располагает». Именно так напутствовал их командир училища, провожая новоиспечeнных офицеров на фронт.

А в просветлевшем небе стали заметны дальние облака, отчeтливо проступили окрестности трассы, промелькнули огоньки близких деревень. Рассвет нагонял их спешащий на запад поезд. Подтверждая правоту бывшего кочегара зачастили разъезды, ушло в сторону несколько веток, поезд ещe больше уменьшил скорость.

Затихла болтанка и стали просыпаться бойцы. Соскочил со своего места Марек, обулся и двинулся к двери. Устроившись между дневальным и Володькой, он свернул самокрутку, похлопал себя по карманам, но не обнаружив спичек, протянул руку к Баневу. Его зажигалка исправно служила всему учебному взводу курсантов Банева и Сосновского все шесть месяцев обучения.

— Где мы? — Спросил Марек, возвращая зажигалку.

— К Минску подъезжаем. — Ответил ему Володька.

— Неужто остановимся? — Удивился лейтенант Сосновский.

Для удивления были немалые причины. Все крупные города по пути их следования неизменно обходили по боковым веткам или старались проскочить ночью. Останавливались только на маленьких станциях и глухих полустанках. Торопливо разносили горячую еду от расположенной на платформе в середине состава кухни. Быстро пробегали вдоль платформ, фиксируя положение техники, поправляли брезенты, укрывающие танки и две самоходные зенитки, находящиеся в начале и конце состава, меняли часовых и опять по вагонам. Исключений пока не было.

Но поезд уже тащился сонной черепахой, проходя входные стрелки станции. Разбежались железным веером рельсы, предвещая именно крупную станцию. Показались последние, а может первые, кто его разберeт без паровоза, вагоны находящихся на путях составов. Поезд всe больше забирал вправо, выискивая себе свободное место на окраине станции. Вскоре весь обзор закрыли вагоны и платформы соседних составов, а поезд продвинувшись вперeд ещe на некоторое расстояние замер на месте.

Проснувшиеся к этому времени бойцы сгрудились около раскрытой дневальным двери теплушки. Напирали друг на друга, стараясь рассмотреть место стоянки. Самые нетерпеливые примерялись к земле, спеша покинуть опостылевший вагон.

— От дверей, бисово племя. — Проорал старшина роты, оказавшийся в их вагоне при предыдущей остановке, приводя в чувство ошалевших от долгого сидения в закрытой теплушке бойцов. — Давно на рельсах никто не был?

— Так мы еньтих рельс, товарищ старшина, и не видали вообще! — Откликнулся кто-то из особо умных.

— Когда ноги отрежет, вспоминать будешь, еньти рельсы, только с матерными воспоминаниями. — Одeрнул чересчур умного бойца старшина роты. Посыпал торопливой матерной скороговоркой, не забывая в еe торопливости передать всю мудрость армейских указаний.

Ибо армия держится на двух незыблемых вещах. Прежде всего, уставе. И, конечно, всепроникающем русском мате, без которого, как известно, любая команда теряет свой исконный смысл, превращаясь всего лишь в благие пожелания начальства своим подчинeнным.

Володька торопливо высунул лицо, оценивая очередную остановку, но сразу стало понятно, что тормознулись они не на десять-двадцать минут, как обычно. Поезд ушeл в глубину станции, оставляя позади стройные ряды вагонов, которым, судя по грузу, самое время находиться не здесь, а в ближних тылах наступающих армий.

— Товарищ лейтенант, разрешите ноги размять. — Протянул просительно кто-то из бойцов.

Володька просмотрел окрестности в обе стороны. Все составы стояли неподвижно и видимой опасности не просматривалось. Кивнул головой и солдаты радостно посыпались вниз, разбежались в разные стороны вдоль соседних вагонов. Вскоре к ним присоединились бойцы других взводов, находившихся в передних вагонах, и началось обсуждение дороги и просто трeп, прерываемый смехом в особо забавных местах. Запиликала губная гармошка, сообщая о том, что еe владелец успел побывать на фронте, где и разжился этим трофеем. Кто-то из особо непоседливых пустился в присядку, хоть мелодия и не соответствовала его настроению.

— Отставить! — Скомандовал Володька, заметив появившегося капитана Косых. — Привести себя в порядок. Построение около своих вагонов.

Бойцы быстро разбежались по местам, подровняли строй, командиры взводов заняли свои места в начале строя подчинeнных им подразделений. Командир роты прошeл вдоль шеренги, указал одному бойцу на расстегнутую пуговицу воротника, дeрнул чересчур свободный ремень, прошeлся взглядом по пыльным сапогам. Остановившись на середине строя, капитан провeл взглядом по лицам подчиненных ему бойцов, кашлянул в кулак и сказал.

— Не боевое подразделение, а ватага разбойников.

Строй чуть заметно напрягся. Банев и Сосновский переглянулись. После таких слов обычно начинался парко-хозяйственный день. Неужели капитан устроит его и здесь, посреди железнодорожной станции. И что придeтся им делать вместо чистки танковых орудий, любимого развлечения третьей учебной роты, в которой они постигали премудрости управления танковым взводом.

Капитан в очередной раз кашлянул и начал раздавать приказы. Володька вполуха выслушивал указания, которыми командир роты озабочивал первые три взвода роты, дожидаясь когда очередь дойдeт до их вагона.

— Сосновский со своим взводом заступает в караул. — Капитан Косых добрался до четвeртого взвода. — Час на подготовку. Оружие возьмeте на постах. Свои оружейные ящики не вскрывать.

На постах стояли с карабинами взвода обеспечения, которому первому пришлось охранять платформы с техникой во время движения и коротких остановок. Положенные танкистам по штатному расписанию ППС и ТТ пока находились в опечатанных оружейных ящиках, как и патроны НЗ, выданные вместе с оружием. Удивляло то, что всe это было получено ещe в пункте формирования, а не на фронте, как в самые первые недели войны. Нападения диверсантов случались и вдали от фронта. И не только тогда. Немецкая разведка изо всех сил старалась оправдаться перед Гитлером за неудачи начала войны. Большого вреда эти мелкие укусы не приносили, но приходилось учитывать возможность нападения даже за тысячи километров от фронта. Сами немцы в такую даль проникать не решались, но охотно засылали вглубь советской территории боевиков из поляков и бывших белогвардейцев. Те, правда, не всегда стремились выполнять полученные указания. Большая часть пыталась просто раствориться на просторах Советского Союза, используя полученные у немцев документы, как шанс начать новую жизнь. Кто-то, не отметившийся большой кровью, решался придти в НКВД и сдаться. Но были и такие, что охотно стреляли и взрывали, мстя за обиды, причинeнные им советской властью в разные времена.

Перед отправкой их роту информировали обо всех подобных случаях, произошедших в этом году. Были три попытки взрыва железнодорожного полотна, и больше десятка раз неустановленные лица обстреливали движущиеся составы из винтовок и пулемeтов. Это на территории Белоруссии. А уж про Польшу и речи вести не стоило. Там это происходило постоянно. Действовали как немецкие диверсанты, так и разнородные формирования поляков, которые и сами порой не знали за кого именно они воюют. Дороги в Польше приходилось постоянно патрулировать вооружeнными летучками из паровоза и нескольких вооружeнных платформ. Включались в их состав и ремонтники с запасом рельсов и шпал. Хотя самым эффективным средством охраны железных дорог были бронепоезда. Этих бронированных гусениц боялись диверсанты всех мастей, стремительно разбегаясь от полотна при малейших признаках их появления.

Но каждому составу бронепоезд не придашь. Вот и приходилось принимать и другие меры. Ещe в Смоленске в состав их поезда поставили две платформы со спаренными 20-миллиметровыми авиационными пушками, которые можно было использовать и против самолeтов и по наземным целям в виде броневиков и лeгких танков. Чтобы не тратить понапрасну снаряды на менее опасные цели, на платформах имелись ДШК и тяжeлые, но мощные и безотказные «максимы». Цеплять их так далеко от границы особого смысла не было, но видно начальство просто не стало ломать порядок, выработанный ещe в начале войны. Желающих возражать не было. Особенно довольны были расчeты платформ, блаженно проспавшие всю дорогу до Минска. Настоящая работа у них начнeтся после пересечения государственной границы, которую боевики Армии Крайовой так и не признали. И если на этой стороне их довольно успешно отлавливали, то в Польше охота за ними затруднялась как поддержкой населения, так и прямым предательством некоторых руководящих лиц Люблинского правительства.

— Банев, отправишься к коменданту станции. — Командир роты добрался до последнего пятого взвода. — Узнаешь надолго ли мы тут застряли. И что там произошло. — Капитан подумал несколько секунд и добавил. — Ордена не забудь надеть.

Володька прихватил с собой сержанта Демковича, который наверняка знал станцию, и отправился выполнять задание.

— Ежу понятно, что диверсия на дороге. — Прокомментировал указание ротного Демкович. — А судя по количеству составов на станции, то скорее всего мост рванули.

Володька согласно кивнул. Сержант прав, но выполнить приказ капитана он просто обязан. Не подходить же к нему со своими догадками.

Паша приоткрыл глаза, глянул на заворочавшегося Ковалeва.

— Иван, ты же снайпер. Должен уметь несколько часов неподвижно пролежать. А тут какой-то час паримся, а ты уже ворочаться начал.

— Так там по делу нужно. — Возразил Ковалeв. — А тут просто от вагона на несколько метров отошли.

Чеканов промолчал. Его вина. Должен был непременно наличие документов проверить. Да понадеялся на авось. Вот и сиди теперь в комендатуре. Принeс же чeрт этого чересчур бдительного бойца, как раз в тот момент, когда они прикупили картошки и уже собрались обратно возвращаться. Командир, конечно, поймeт в чем дело и непременно придeт за ними. Но спустя часа два. А пока нужно потерпеть.

Павел достал из кармана инструкцию по новой винтовке и углубился в чтение. Вот же ведь незадача. Инструкцию взял, а документы забыл. Вообще-то данную книжечку он знал назубок, как и материальную часть всех СВБК, но хотелось убить время ожидания. Вот и сейчас память услужливо подсказывала слова следующие за прочитанными предложениями. Он мог и ночью рассказать любую страницу с любой строчки. Не зря полгода инструктором в снайперской школе пробыл.

Точно так же он мог вспомнить любой из четырeх вариантов снайперских винтовок большого калибра, побывавших в его руках. От первой Гюрзы, родной сестры бронебойки, сделанной под тот же патрон калибра 14,5, до последней разработки тульских оружейников, давших ей имя «Эфа», чтобы отличать своe изделие от работы ковровских конкурентов. Отличия на этом не заканчивались. Туляки создали своe изделие под специальный патрон калибра 9 мм. Что с одной стороны было достоинством — винтовка оказалась легче всех остальных версий. А с другой стороны самым главным недостатком. Ни в каком другом оружии подобный калибр не использовался. И если для Гюрзы-1 можно было в крайнем случае взять патроны от бронебойки, а для второй и третьей от ДШК, как сделал сам старшина Чеканов в сентябре прошлого года, то Эфа после расхода боеприпасов превращалась в бесполезный кусок железа.

По фронтовым впечатлениям и результатам полигонных испытаний инструктор Смоленской школы снайперов младший лейтенант Чеканов написал самый беспристрастный отчeт о достоинствах и недостатках каждого варианта СВБК. Чем несказанно обидел тульских оружейников, искренне считавших, что их вариант крупнокалиберной винтовки самый лучший. Пришлось долго им объяснять суть претензий и расписывать на что именно пригоден тот или иной вариант СВБК.

Первую Гюрзу, по мнению Павла, нужно было использовать непосредственно на линии фронта, для усиления снайперского огня. Большой размер и вес в данном случае не помеха. Бегать с ней долгое время снайперам переднего края никакой необходимости нет. Выследил цель, выстрелил и отползай в тыл, пока тебя из миномeтов не накрыли. А поражающей силы у первой крупнокалиберной винтовки хватит, чтобы гарантированно отправить к праотцам любую цель. Даже если ранение не смертельное для пуль обычного калибра.

Третья Гюрза, с которой снайперской паре младшего лейтенанта Чеканова и старшего сержанта Панкратова пришлось познакомиться на стрельбище снайперской школы, представляла собой переделку под патрон калибром 12,7 автоматической винтовки Симонова. Новоявленная АВС была хороша автоматической перезарядкой, но вот кучность у неe была хуже всех остальных СВБК. Да и тяжелее она была второго варианта, хотя полегче первого. После долгого обсуждения со своим напарником Панкратовым, Павел выбрал для неe судьбу тяжeлого оружия усиления штурмовых групп, действующих в городских условиях. Дальность выстрела там иногда не дотягивает и до ста метров. При таких условиях дальнобойность и кучность на больших расстояниях никакого смысла не имеют. А вот возможность выпустить за несколько секунд все пять патронов из встроенного магазина переходит на первое место.

Четвeртая винтовка, окрещeнная создателями Эфой, чтобы не нарушать принятую традицию именовать подобное оружие наименованиями ядовитых змей, имела меньший вес и длину, неплохую кучность на расстояниях до одного километра. Но, как в очередной раз напомнил конструкторам младший лейтенант Чеканов, имела недостаток, ограничивающий еe применение в фронтовых условиях. Нестандартный патрон, который ничем не заменишь. Вот для охраны руководства страны винтовка подойдeт идеально. А на фронте применение у неe будет весьма ограниченное. Впрочем, Пашкины слова оказались пророческими. Не успели завершить испытания, а охрана Кремля уже заказала несколько десятков подобных винтовок, для каких-то своих, только им известных, нужд.

Сам же снайпер Чеканов из всех рассмотренных вариантов выбрал для себя вторую Гюрзу. Однозарядный вариант под всe тот же патрон от ДШК. Самое наилучшее сочетание необходимых Осназу характеристик. Легче и первой и третьей винтовки. Кучность на вполне соответствующем уровне. На расстоянии километра пробивает любую небронированную цель. От человека же остаeтся гарантированный покойник. Что ещe надо диверсантам? А то, что скорострельность не дотягивает до автоматического варианта, так у снайпера редко бывает необходимость, да и возможность, произвести пять выстрелов за столь короткое время. Если понадобится много пуль, то лучше ДШК для диверсии приспособить. Правда, тащить его на себе, то ещe удовольствие.

— Предъявите к осмотру то, что вы читаете. — Появился перед Пашкой давешний боец, арестовавший их на станции.

Павел с удивлением посмотрел на солдата. Неужели он ещe не понял, кто перед ним. Хотя, что взять с тыловой крысы. На переднем крае их бы вычислили мгновенно. Не спасла бы и немудреная маскировка с солдатскими погонами и эмблемами связистов. Ни осанку диверсанта, ни кошачью плавность движений не скроешь. Вон Ковалeв всего полгода как в Осназе, а движется что твой тигр. Даже Пашка не всегда может его выследить. А уж другие инструктора снайперской школы находили курсанта Ковалeва только тогда, когда он упирал им в спину учебный нож.

— Предъявите к осмотру то, что вы читаете. — Повторил боец второй раз.

— Слушай, парень. — Соизволил обратить на него внимание младший лейтенант Чеканов. — Угомонись. После прочтения этой книжечки, ты до конца войны лес на Колыме валить будешь. Это в лучшем случае…

— Я требую! — Взвизгнул боец, не дослушав до конца предназначенную ему фразу.

Он попытался ухватиться за ремень висящего за спиной карабина, но сбоку от Павла метнулась зелeная тень и незадачливый караульный бессильно повис на руках у Ковалeва.

— Ты его не убил? — Заволновался Пашка.

— Не! Просто пристукнул маленько, чтобы притих хоть на время. — Ответил Ковалeв. — Надоел, честно говоря.

Пашка подумал, что комендачу повезло. Последнего, кто надоел сержанту Ковалeву, два месяца в госпитале лечили, сращивая переломы.

Было это ещe в октябре, когда спешно разбрасывали по другим частям остатки их взвода. К несчастью уцелевших подчинeнных капитана Синельникова, обиженный их командиром полковник ничего не забыл. Ни самого капитана, надававшего ему по морде, ни его подчинeнных, довольно скалившихся в строю.

Кого и куда отправляли тогда их начальники, старшина Чеканов представлял смутно. Большую часть просто перевели в другие группы Осназа, действующие в полосе Центрального фронта. Пашку, как заместителя командира, спровадили в глубокий тыл, аж под Смоленск. Благо, повод представился. Там срочно понадобился инструктор для вновь формируемой школы снайперов. Панкратов, естественно, вместе со своим напарником. А вот с Ковалeвым получилось плохо. Чем-то он не понравился борзому ординарцу обиженного полковника. Привыкла эта сволочь изгаляться над безответными тыловиками, вот и потеряла чувство меры. Попытка заставить воюющего с первого дня Ковалeва выполнять его команды закончилась для ординарца очень плохо. Переломами руки и ноги. Пришлось и Ивана, пока не опомнились служаки особого отдела, сажать на поезд отходящий в тыл. Как курсанта снайперской школы.

Тогда пришлось изрядно понервничать. Теперь-то младшему лейтенанту Чеканову ясно, что никто Ковалeва и не искал. Как и не собирался отдавать под суд ни самого Пашку, ни всех остальных выживших из его взвода. В особом отделе тоже люди, к тому же люди сами неоднократно обиженные этим полковником. И обид они также не забывали.

Но придраться было не к чему. Свои обязанности особисты выполнили в той мере, которую посчитали нужной. Соблюли формальность перед оскорбленным старшим командиром, дав уцелевшим бойцам взвода убраться из зоны их ответственности. Спасли и Ковалeва. Нашли свидетелей, подтвердивших, что ссору и драку затеял пострадавший ординарец полковника. Предложили тому на выбор или промолчать, или отправляться в трибунал вместе со своим обидчиком. Отчитались наверх о проделанной работе. И всe затихло.

Вот только командира спасти не удалось. Отправили его под суд. Приговорили к стандартной «десятке», то есть к трeм месяцам штрафбата. И направили долечиваться в ближайший тюремный госпиталь. Где капитана Синельникова и «пролечили» весь срок нахождения в штрафниках. Вернее, бывшего капитана. Звание всe же сняли.

Пашка не знал об этом до самой середины апреля. Когда две недели назад в казарму ввалился его командир с тремя звeздочками на погонах, инструктор Чеканов, проводящий очередное занятие с личным составом учебной роты, только и смог, что ошарашено промолчать.

— Удивляешься лейтенант. — Командир радостно улыбался. — Или узнавать не хочешь.

— Здравия желаю, товарищ капитан. — Наконец-таки опомнился Пашка, кидая руку к виску.

— Отставить, лейтенант. — Командир махнул рукой, усаживая своего бывшего подчиненного. — Был капитан, да весь вышел. — Синельников перешeл на серьeзный тон. — Паша, нам поговорить нужно.

Тот разговор, случившийся две недели назад, и привeл бывшего инструктора Смоленской школы снайперов младшего лейтенанта Чеканова в комендатуру этой станции.

Ковалeв бережно усадил оглушeнного бойца на место караульного, поставил рядом с ним карабин, предварительно выщелкав патроны, которые рассовал по карманам незадачливого охранника.

— Лейтенант, может быть уйдeм. — Поинтересовался Иван у своего командира.

— Поздно уходить. — Ответил Пашка. — Надо было у вагона это делать. Он нас тогда и толком рассмотреть не успел. А теперь очухается и хай до небес поднимет. Будем его начальство ждать. Надеюсь, там люди поумнее.

Долго ожидать не пришлось. Спустя пару минут дверь приоткрылась и в помещение комендатуры сильно припадая на правую ногу вошeл офицер с погонами капитана. Сопровождало его трое бойцов, двое с карабинами и один с ППШ. Тот, что с автоматом, как оказалось старший сержант, тотчас направил ствол своего оружия в сторону арестантов. Сразу чувствовалось, что человек повоевал, и не в обычной пехтуре, а как минимум батальонной разведке, а то и полковой или дивизионной. Как и капитан, имел он серьeзное ранение. Только не ноги, а руки. Левая, на которой старший сержант примостил ствол ППШ, чернела перчаткой протеза, демонстрируя отсутствие кисти.

Напрягся Пашка, подал Ковалeву сигнал готовности. Противник серьeзный. Это не олух, который сейчас на скамеечке отдыхает.

К удивлению Чеканова капитан повторил его жест, показывая, что знаком с условными знаками Осназа. Расслабился старший сержант, но ствол в сторону не отвeл.

— Кажется наши люди, Майков. — Капитан хлопнул сержанта по плечу, давая отбой готовности. — Откуда вы, орлы, и как к нам залетели? — Капитан усмехнулся и махнул рукой остальным своим бойцам, веля отойти в сторону.

— С эшелона, конечно. — Пашка успокоился, поглядел на арестовавшего их комендача. — Вот этот ваш боец постарался.

— Опять Хомяк выслуживается. — Старший сержант зло сплюнул, почесал здоровой рукой затылок и с какой-то непонятной радостью в голосе добавил. — А ведь он с поста ушeл, товарищ капитан.

— Потом Хомякова обсудим. — Капитан посмотрел на Чеканова с Ковалeвым. — Настоящие имена назвать можете?

Паша переглянулся с Ковалeвым, скользнул взглядом по изуродованной руке сержанта-комендача и решился. Всe равно командиру придeтся приносить настоящие документы, а не ту липу, что им выдали в Смоленске. За раскрытие секретности влетит им, конечно, крепко. Но бог не выдаст, свинья не съест.

— Младший лейтенант Чеканов и сержант Ковалeв. — Павел кивнул в сторону своего товарища по несчастью. — Снайперы СВБК. Осназ Западного фронта.

Старший сержант присвистнул от такой новости, бросил взгляд в сторону других бойцов комендатуры, торопясь убедится, что они достаточно далеко, чтобы расслышать их разговор.

— Как к нам попали? — Капитан продолжил опрос.

— Вышли, товарищ капитан, картошки домашней прикупить. Очень уж захотелось. — Начал объяснение Пашка. — Купили, уже обратно шли, а тут этот ваш деятель с карабином наперевес. Документы проверять. Надо было его там пристукнуть, да побоялись тревогу на станции поднимать.

— А здесь вы его за что? — Капитан кивнул в сторону Хомякова, который начал подавать признаки жизни.

— Полез, товарищ капитан, инструкцию к секретной винтовке отнимать. Пришлось успокаивать. — Пашка немного сгустил краски, оправдывая поступок Ковалeва.

— Зря ты, лейтенант, не дал ему почитать эту инструкцию. — Недовольно пробурчал сержант. — Пусть бы лес немного повалял. Глядишь, и ума бы прибавилось.

Скрипнула несмазанная дверь и в дверях показался старший лейтенант Синельников в сопровождении Усманова, рыжая башка которого выглядывала из-за плеча командира. Пашка виновато опустил взгляд. Сейчас командир взгреет, и что самое обидное, взгреет за реальный проступок.

— Отличились голуби! — Угрожающим тоном начал командир, но тут его перебил радостный возглас.

— Женька! Синельников! Живой!

Комендант станции распахнув от радости руки хромал к двери.

— Витька! — Взревел командир и бросился вперeд.

Столкнувшись у двери они обнимались, хлопали друг друга по плечам и спине, отодвигали от себя, словно торопясь ещe раз убедиться, что перед ним именно тот, которого они не ожидали, но хотели увидеть. Все присутствующие затихли, давая возможность старым друзьям насладиться радостью встречи. И даже очнувшийся Хомяков не пытался нарушить эту идиллию.

Наконец, первый всплеск эмоций прошeл и комендант перешeл к расспросам, настолько тихим голосам, что Пашка с трудом разбирал о чeм именно идeт речь.

— А я думал тебя тогда под трибунал отдали?

— И отдали! — Синельников усмехнулся каким-то своим воспоминаниям. — Жуков, он свои решения отменять не любит. Вывели меня в степь и залп дали. Да то ли повезло мне, то ли расстрельная команда не очень старалась. Живой я остался. Очнулся уже в госпитале, за сотню километров от того места. Кто меня вывозил, кто команду об этом давал — того не знаю. Но всю оставшуюся жизнь ему благодарен буду. Как и всю жизнь комбрига Жукова помнить буду.

— А ты ещe не знаешь? — Удивился комендант. — Нету больше Жукова. Где-то полчаса назад по радио передали. Разбился на самолeте генерал армии Жуков неподалeку от Красноводска.

Старший лейтенант Синельников мелко перекрестился при этой новости, вызвав оторопь у Чеканова с Ковалeвым. Никаких слабостей за своим командиром они не замечали. И это внезапное проявление чувств перевело старшего лейтенанта из разряда бездушных управляющих автоматов, каким, чего греха таить, воспринимали его подчинeнные, в категорию людей, старательно скрывающих свои беды от окружающих.

— Может, отметим встречу? У меня спирт есть. — Предложил комендант.

— Да я за своими людьми пришeл. — Синельников кивнул в сторону Чеканова и Ковалeва.

— Знаю. — Отмахнулся рукой комендант. — Подождут немного, никуда не денутся.

Офицеры скрылись за дверью кабинета коменданта, продолжая что-то негромко обсуждать.

— А скажи-ка, Хомяков, каким образом ты на путях оказался. — Ласковым голосом протянул старший сержант Майков притягивая за пуговицу гимнастeрки провинившегося солдата.

— Никак нет, товарищ старший сержант, ни на каких путях я не был. — Бодро соврал его подчинeнный. — Данные лица арестованы мною около комендатуры.

— Вот же наглец! — Поразился Пашка. — Это каким же образом мы через семь путей перелетели, чтоб вблизи твоей комендатуры оказаться? Ты, боец, ври да не завирайся. Десятка три человек видело, как ты нас сюда вeл. Трое к тебе по фамилии обращались. Прикажешь их всех сюда доставить?

Хомяков всe еще не теряя надежды выкрутиться, начал рассказывать своему сержанту о каком-то звонке, по которому он и вынужден был покинуть порученный ему пост. Называл одно имя, спустя пару минут другое, вновь возвращался к первому варианту, потихоньку доводя старшего сержанта Майкова до «белого каления». С подобным типом людей Пашка впервые столкнулся уже в армии. Столь беспардонно и нагло врать в среде таeжных охотников было не принято. Можно было преувеличить размер добычи, приврать о своих похождениях по девкам, похвалиться отделкой оружия и снаряжения. Но приписывать себе что-то тобою не сделанное, или того хуже отказываться от совершeнного, в глазах жителей Пашкиной деревни было верхом безнравственности. За такое можно было получить по харе. А то и пулю словить в каком-нибудь таeжном распадке, если твоя брехня кому-либо боком вышла.

— Ну, Хомяк, ты меня достал! — Прервал словоизлияния своего подчинeнного старший сержант Майков. — Не хочешь по-хорошему исправиться, будем по-плохому тебя перевоспитывать. Я, думаю, штрафные роты вобьют тебе немного ума, хотя бы в задние ворота. — Майков раздражeнно махнул рукой. — Оружие сдать! Шагом марш в расположение взвода. Завтра будем решать, что с тобою делать!

Провинившийся солдат направился к выходу из помещения. Старший сержант достал кисет, очень ловко одной рукой свернул цигарку, прикурил от протянутой Ковалeвым зажигалки и пристроился у открытого окна, не спеша потягивая дым.

— Много проблем создаeт? — Ковалeв кивнул в спину выходящего Хомякова.

— Недели ещe не было, чтобы чего-нибудь не учудил. — Пожаловался сержант Майков. — И пьяный из увольнения приходил, и по воронам из карабина стрелял, и девок обыскивал, и у спекулянтов в продуктах мины искал…

Пашка только головой покачал, выслушав список подвигов бойца Хомякова. Ковалeв заулыбался. Он и сам не был образцом в соблюдении дисциплины, но такими залeтами похвалиться не мог.

— Он и вас, наверняка, привeл, чтобы оправдаться за нахождение на базарчике. — Продолжил рассказ сержант Майков. — Понял, что скрыть не удастся, вот и решил охоту на диверсантов изобразить.

— А ты, младшой, давно воюешь? — Старший сержант решил сменить тему.

— С первого дня. — Ответил Павел, но подумав уточнил. — С полугодовым перерывом.

— Я тоже в первого дня. И тоже с перерывом. Трeхмесячным. — Сержант продемонстрировал свой протез. — Списали вчистую. А куда я пойду? Ни кола ни двора. Детдомовский я, из бывших беспризорников. Ничего делать не умею — только стрелять да шашкой махать. Попросил в кадрах оставить. Командир помог. — Майков кивнул в сторону кабинета коменданта. — Мы с ним с начала тридцатых на одной заставе служили. Потом судьба разбросала, да в госпитале снова столкнулись уже после ранения. У него ноги нет, у меня руки. Выписку вместе с протезами получили и сюда службу продолжать.

Сержант докурил свою самокрутку, отправил окурок за окно.

— А вы где полгода кантовались, тоже в госпитале?

— Мы, сержант, в учебной школе были. — Ответил Пашка, решив, что никаких особо секретных сведений не разглашает. — Сержант курсантом. А я инструктором.

— А теперь, выходит, опять на войну? — Сделал вывод Майков. — Не боязно заново начинать?

Пашка пожал плечами. Не бояться ничего только законченные придурки. Конечно страшно. Но это не тот леденящий душу страх, который он помнит по первому бою. Скорее, он напоминает подспудное беспокойство, возникающее при принятии любого важного решения. Тогда, две недели назад, командир на него не давил, не требовал и не давал обещаний. Он просто сказал, что взвод в нeм, младшем лейтенанте Чеканове, нуждается. Что все, выжившие к тому моменту времени из первоначального состава их подразделения, желают видеть заместителем командира взвода именно его, Пашку Чеканова. Что старлей Синельников может взять себе в замы «зелeного» летeху из училища, но сколько бойцов вернeтся из рейда при таком раскладе?

Младший лейтенант Чеканов не дал своему командиру труда долго себя упрашивать. Единственным условием было то, что Панкратова с Ковалeвым капитан будут уговаривать сам. Но те согласились ещe быстрее. Осталось уладить формальности и отправляться на войну, которая всe равно не хотела их отпускать, постоянно являя леденящие кровь сны, бросая на землю при близком взрыве учебной мины, всe время напоминая о себе тысячами мелочей, бросающимися в глаза побывавшего в огненном пекле человека.

— Я вторую войну уже. Поздно бояться. — Пашка наконец-таки смог сформулировать ответ на вопрос старшего сержанта Майкова.

— А на вид пацан пацаном. — Покачал головой Майков. — А надо же, уже вторую войну на себе тянешь. Иной и сломается…

Сержант замолчал, не желая ворошить какие-то свои воспоминания. Пашка с Ковалeвым благоразумно промолчали, не продолжая разговор. Затронул человек неприятную для себя тему, да вовремя опомнился.

Опять скрипнула входная дверь и в комнату, щурясь после яркого дневного света, давно разогнавшего лeгкий утренний туман, вошeл офицер в звании майора. Сержант Майков поспешил ему навстречу, а Чеканов с Ковалeвым не торопясь поднялись со скамьи, на которой они с сержантом перекуривали перед этим.

— Товарищ майор, дежурный по комендатуре старший сержант Майков. — Майков по всем правилам отдал честь вошедшему офицеру.

— Старший сержант, мне комендант станции нужен. — Майор кинул руку к козырьку фуражки в ответ.

— Он сейчас занят, товарищ майор. — Майков оглянулся на дверь кабинета своего начальника. — Придeтся немного подождать.

Майор согласно кивнул, осмотрел Чеканова с Ковалeвым, повернулся к противоположной стене и стал старательно разглядывать помещeнные на ней приказы и агитационные плакаты.

Ковалeв присвистнул и довольно чувствительно толкнул локтeм Пашку под левый бок. Удивляться было чему. Такой иконостас из наград им приходилось видеть впервые. Конечно, у самого младшего лейтенанта Чеканова три ордена и две медали, полученные за две войны. Но встретить Героя Советского Союза с четырьмя орденами! Такого человека им встречать ещe не приходилось.

А дверь вновь заскрипела, пропуская внутрь ещe двух человек в военной форме. Поглощенный предыдущим посетителем Пашка только вскользь провeл глазами по вошедшим, вернулся к спине майора, но остановился на половине пути и повернулся обратно.

Вот это встреча! Несомненно, это тот самый танкист, с которым они столь неудачно обмыли ордена в далeком уже июле прошлого года. Перед памятным боем в Раве Мазовецкой. Они с Панкратовым тогда, едва отошедшие от горячки схватки, бросились догонять свой взвод, а танкисты отправились копать могилу погибшему члену экипажа. Даже попрощаться толком не удалось.

— Лейтенант! — Окликнул танкиста Пашка, разглядев новeхонькие звeздочки на плечах. — Помнишь меня?

— Старшина, снайпер! Рава Мазовецкая! — После короткого времени не узнавания обрадовался танкист.

Лейтенант Банев шагнул вперeд и обрадовано обнял осназовца. Посмотрел на второго бойца, но тот был ему не знаком и Володька ограничился рукопожатием.

— Да, ты, я гляжу, времени даром не терял? — Чеканов кивнул на грудь танкиста, украшенную двумя орденами Красной звезды и медалью «За отвагу», которая на фронте ценилась не меньше ордена.

— У тебя, я думаю, не меньше. — Отшутился Банев.

— За эту войну столько же. — Пашка решил не скромничать. — Ну и за Финскую маленько есть.

Привлечeнный их разговором повернулся майор, продемонстрировав вблизи свои награды и погоны. Обнаружив рядом с собой Героя Советского Союза, и к тому же танкиста, лейтенант Банев торопливо вытянулся и отдал честь.

Майор осмотрел награды оказавшегося в одном помещении с ним незнакомого лейтенанта, внимательно всмотрелся в лицо и вдруг сказал.

— А ведь тебя, лейтенант, я где-то видел?

— Никак нет, товарищ майор, мы с вами не встречались. — Поспешил разуверить его Володька. — Я бы вас запомнил.

Чеканов был согласен с лейтенантом-танкистом. Герои, несмотря на год войны, всe ещe были редкостью. Чаще всего такие награды в высших штабах оседали, не торопясь опускаться на нижние ступеньки воинской иерархии. Тем весомее были в глазах рядовых бойцов. Значит ты данную награду за реальное дело получил, а не умение в нужный момент поддакнуть или вовремя поднести начальству потребную бумажку.

— И всe же, лейтенант, я тебя где-то видел. — Не согласился майор.

— На стене вы, товарищ майор, его видели. — Неожиданно вмешался в разговор Ковалeв.

— На какой стене? — Удивился майор.

— На той, которая за вашей спиной. — Пояснил ему Иван. — Третий справа после вашего портрета.

Все немедленно повернулись к стене, стараниями коменданта украшенной портретами прославившихся бойцов Красной Армии. Были там лeтчики, артиллеристы, пехотинцы, моряки из морской пехоты всех воюющих флотов. Левую часть стены занимали танкисты.

Действительно, возглавлял ряд, удостоенных чести быть помещeнными на этой стене, портрет стоящего рядом с ними майора. Правда, на снимке погоны присутствовали капитанские, но звезда Героя подтверждала, что перед ними именно тот человек. Капитан Драгунский, как следовало из подписи, с танковой ротой без потерь со своей стороны сумел захватить опорный пункт противника и удерживал его более суток до подхода основных сил.

Второй портрет принадлежал Зиновию Колобанову. Третье место занимал прославленный «танкобой» Лавриенков, не имевший равных по количеству подбитых панцеров противника. А вот четвeртый изображал стоящего рядом с Пашкой лейтенанта Банева. Подпись под фотокарточкой предлагала: «Бить врага, как старшина Банев!»

— Так ты Банев? — Поразился майор.

— Так точно, товарищ майор. Лейтенант Банев, шестнадцатая танковая бригада, второй танковый корпус, Первая танковая армия генерала Катукова. — Отрапортовал Володька старшему по званию. Тот кинул руку к козырьку.

— Майор Драгунский, сороковая танковая бригада, седьмой танковый корпус, Вторая танковая армия Черняховского.

Майор ещe раз осмотрел фотографию на стене, оценивающим взглядом прошeлся по Володьке и с каким-то удивлением протянул.

— Слушай, лейтненат, ты же самого Хайнца Оберта в прошлом году сжeг!

— Так точно, товарищ майор. — Согласился Володька. — Было дело. Девятого августа под Люблином.

— А расскажи-ка, лейтенант Банев, как там всe происходило? — Глаза у майора загорелись при сообщении, что перед ним участник одного из самых знаменитых танковых боeв Восточного фронта. Он увлeк Володьку в сторону. И, вскоре, они увлечeнно обсуждали перипетии того боя, демонстрировали друг другу руками манeвры танков и рельеф местности, горячо обсуждали каждое действие как Володьки, так и германского Аса гауптмана Оберта.

Пашка ругал самого себя. Надо же так расслабиться от полугодовой спокойной жизни, что стал забывать самые жизненно необходимые навыки. Сколько раз твердил своим курсантам, что снайпер просто обязан запоминать все мелочи в окружающем пейзаже. Неважно, что сейчас вокруг него не поле или лес, а каменная коробка комендатуры. Он непременно и обязательно должен был рассмотреть всe, что находится в пределах комнаты, в том числе и эти фотографии.

А вот Ковалeв заметил! И не только заметил, но и мгновенно определил, что представленные там люди в данный момент времени находятся в двух шагах от него.

А Иван что-то тихо обсуждал с сопровождавшим лейтенанта Банева сержантом. Имевший внешность нелюдимого молчуна, Ковалeв просто преображался, когда нужно было разговорить случайного знакомого, добывая из того такую уйму информации, что поражался даже командир, прошедший незабываемую школу испанских интербригад. Вот и сейчас он что-то рассказывал, махал руками, делился табаком. Спустя мгновение с самым серьeзным видом вслушивался в слова своего собеседника, чему-то кивал, один раз отрицательно махнул головой. При этом не забывал короткими взглядами фиксировать всех остальных участников этой невольной встречи. От увлечeнных разговором танкистов, до старшего сержанта из комендатуры, который нашeл способ передать своему начальству о прибытии новых лиц.

Пашка оторвал взгляд от стены. Упущение исправлено. С данной минуты все присутствующие на этой доске воинской славы разложены по полочкам памяти и снабжены соответствующими ярлыками с фамилией и воинским званием. Окажись сейчас в комнате Сафонов или Покрышкин, Пашка мгновенно опознает их. Пусть, качество некоторых фотографий оставляет желать лучшего, но звание и количество наград у каждого из прославившихся бойцов младший лейтенант Чеканов запомнил гарантированно. Жаль, что расстояние не позволяет прочитать за какие именно подвиги они сподобились попасть на эту стену.

— Слюшай, камандыр, абыдно, а! — Протянул Ковалeв старательно копируя кавказский акцент начальника штаба их отряда майора Никурадзе. — Танкисты всего двадцать минут здесь, а телефонистка и машинистка уже два раза мимо них пробежали. А мы полтора часа тут сидели, а никто в нашу сторону даже не глянул. — Иван попытался изобразить горестный вздох, но с его габаритами эта попытка больше смахивала на подготовку к разбойничьему посвисту.

— Ордена нужно было надеть. — Посоветовал Ковалeву сержант Демкович, проводивший телефонистку заинтересованным взглядом. — Тогда бы и на тебя смотрели.

— Откуда у рядовых «связных катушек» ордена? — Возразил Иван.

— Не жалобись. — Отмeл возражение танкист. — Во-первых, вы не связисты. Лейтенант вас снайперами назвал. Во-вторых, не рядовые. Твой командир старшиной был, когда они с моим взводным встречались. — Танкист повернулся к Пашке. — А сейчас, наверняка, лейтенант?

— Младший лейтенант. — Не стал упираться Чеканов.

— Ты сам-то что ж не одел? — Пресeк нежелательный разговор Ковалeв.

— У меня из наград только вот это. — Демкович кивнул на две нашивки о ранениях, украшавшие его гимнастeрку. — Представляли, да не успел получить. Каждый раз в госпитале оказывался, а медали тем временем по другим местам разбрелись.

Пашка ещe раз просмотрел ряд лeтчиков, украшенных многочисленными медалями и орденами. Отвернулся от стены. Кому-то можно выставлять свои награды напоказ, а кто-то должен их старательно прятать, чтобы не вызывать ненужные пересуды у окружающих людей. Сам младший лейтенант Чеканов все свои ордена и медали надевал только два раза в жизни, и оба перед посещением фотографа.

В далeком уже августе прошлого года, когда прадед потребовал документальное подтверждение доблести правнука. И в феврале этого года, после получения очередного послания из далeкого дома, в котором старик высказывал своему потомку странную обиду.

«Ты, Пашка, не позорил бы меня перед соседями. На улицу выйти стыдно.» — Сообщал прадед почерком двоюродной Пашкиной сестры Верки. — «Весь посeлок смеeтся. Говорят, ваш Пашка со всей своей части медали собирал. Обвешался, как eлка на Новый год.»

Пришлось младшему лейтенанту Чеканову просить помощи у командира школы. Подполковник Селивестров посмеялся над проблемой своего подчинeнного и выписал тому подтверждение, что «младший лейтенант Чеканов действительно награждeн тремя орденами и двумя медалями». Снабдил бумагу довольно подробным разъяснением за что именно получена та или иная награда, и поставил на неe все печати, наличествующие в снайперской школе. Пашке же оставалось в очередной раз посетить фотографа ради новой фотокарточки.

Вот только был на ней он не один. В подтверждение слов подполковника Селивестрова привлeк младший лейтенант Чеканов к операции по обелению своего честного имени Панкратова и Ковалeва, заставив тех надраить ордена и выстроиться вместе с ним перед объeктивом фотоаппарата. На фоне Панкратова с двумя орденами и медалью, и Ковалeва с очень даже не солдатским орденом «Красного знамени», полученным за подстреленного в августе генерала, пять наград Пашки смотрелись не так вызывающе.

Одну фотографию, из выпавших на его долю при делeжке, Павел отправил домой, одну старательно спрятал на дне вещмешка вместе с орденами, а одну самым бессовестным образом реквизировал комсомольский вожак школы, заявивший, что ему жизненно необходимо наличие данной фотографии в стенгазете, посвящeнной двадцать четвeртой годовщине образования Красной армии. Фотокарточка провисела там две недели, после чего бесследно исчезла в неизвестном направлении. Хотя, Ковалeв клятвенно утверждал, что собственными глазами видел, как одной из тeмных ночей данное произведение фотоискусства боковыми коридорами кралось в сторону санблока, где и спряталось в вещах санинструктора Орловой. При этом косился в сторону Панкратова, на которого, как было известно в школе всем до единого человека, неровно дышала младший сержант медицинской службы Варвара Орлова.

Как отреагировал посeлок на новое письмо с доказательствами узнали только в конце апреля. Сам прадед надиктовать письмо не смог. Занедужил старик. Да и то — сто шесть лет уже. Старше него только бабка Лукерья, слывшая на всю округу колдуньей. А больше ровесников и нет, на погосте давно. Лучший друг прадеда дед Михей более чем на десяток лет младше. Как и остальные старики их посeлка. Не живут охотники долго. Кого медведь заломал, как было с Пашкиным дедом, кого лихоманка в одночасье скрутила и нестерпимым жаром сожгла, кто под коварный лeд ушeл, не заметив занесeнную снегом полынью, а кто просто безвестно в тайге сгинул. Ушeл по первому снегу на промысел пушного зверя и пропал. Только «безмогильный» крест на окраине кладбища появился, напоминая другим о непредсказуемости течения жизни. У рода Чекановых таких крестов пять было. Два из них прадед сумел перенести в правильную часть кладбища, отыскав в лесной глуши останки своего брата и внука. Надеялся, что любимый правнук и остальных без вести пропавших отыщет. Да Пашке на долю другая судьба выпала.

Верка пишет, что старик на охоте простыл. Хоть и освободили его давно от обязанности зверя бить, но не стерпел старый охотник, вызвался артели помочь. Мужики не возражали. Хотя мужиков-то там меньше половины осталось. Проредила их война, разбросав по всем фронтам от Средиземного моря до Ледовитого океана. На двоих уже похоронки пришли. Пушным промыслом их бабы занимаются. Вот и Верка с Наташкой, Пашкины двоюродные сeстры, вместе с прадедом зверовали. Они-то его от неминуемой смерти и спасли, найдя неподалeку от дверей охотничьей заимки обледеневшего и уже в беспамятстве. Сорвался старик с обрыва в незамерзающий Русалкин омут. На соболя прельстился, да не рассчитал тропу, а может стариковские ноги предательски подогнулись. Но силeн ещe. Из этого проклятого места не всякий молодой вывернуться сумеет. На счету тамошних обитательниц четыре человеческих жизни, как утверждает бабка Лукерья. Вот только самих русалок никто кроме поселковой колдуньи не видел. Мелькают в глубине омута неясные тени, а то ли это действительно русалки, то ли солнечные лучи с придонными струями играют? Кто его разберeт.

Дед Михей вообще утверждает, что живeт в омуте древний-предревний сом, обросший от старости невероятно длинным мохом, который издали на девичьи волосы похож. Вот людям русалка и мерещится. Может быть и прав. По крайней мере, никто из поселковых мальчишек, втайне бегавших к проклятому омуту в надежде увидеть речных дев, ни самих русалок, ни остерегающего их водяного не видел. Не сподобился и сам Пашка, в далeком детстве не избежавший этого увлечения.

Верка пишет, что старик с Пашкиным письмом всех своих недоброжелателей обошeл. Заставил прочесть и извиниться. И даже корреспондента местной газеты вызвал, что, несомненно, было излишним, но вряд ли в таeжной глуши немецкие шпионы водятся. А если какой и завалялся, то что он сможет своему начальству сообщить? Что советский Осназ ордена и медали за собой в специальных вагонах возит?

Верка пишет, что у всех в посeлке один и тот же вопрос — когда же эта проклятая война закончится? Вон, даже прадед ворчит, что помрeт скоро и Пашку с победой домой не дождeтся.

Когда закончится?

Полгода назад казалось, что последний рывок остался. На германскую границу выйдем, а там противник мира запросит. Не запросил. Гитлер на что-то ещe надеется. Железной рукой гонит на восток всех, кто ещe остался в тылу, разжаловал в рядовые нескольких генералов, предложивших закончить войну, пока ещe есть возможность заключить приемлемый мирный договор, издал приказ о немедленном расстреле без суда и следствия всех, кого полевая жандармерия посчитает дезертирами, распорядился заминировать все мало-мальски важные здания немецких городов. Такое ощущение, что он погребальный костeр из Германии себе готовит.

Говорят на фронте пятнадцатилетних мальчишек в плен брать стали. В дотах штрафников к пулемeтам приковывают. Фольксштурму в качестве оружия только бутылки с зажигательной смесью выдают.

Сам Гитлер из своего бункера уже полгода носа не кажет, покушений боится.

Но сдаваться не собирается.

Старший лейтенант Синельников что-то знает, но молчит, оберегает своих подчинeнных от бремени ненужного знания. Пашка, пытавшийся завести разговор на эту тему ещe при первой встрече, получил в ответ всего лишь несколько прозрачных намeков о том, что «не всякий враг твоего врага является твоим другом».

Ковалeв повернул к Чеканову циферблат своих часов, демонстрируя часовую стрелку добравшуюся до цифры одиннадцать. Два часа уже просидели. Пора и честь знать. Отделение снайперов, наверняка, уже прикончило остатки сухпая, не дождавшись обещанной картошки. Пашка кинул взгляд на собственные часы, бывшие предметом вожделения для всех интендантов, встреченных им за эти полгода. Снятые с какого-то немецкого полковника после боя за наревский мост, эти часы оказались очень редкими и дорогими. Настолько дорогими, что впору генералам носить, а не какому-то младшему лейтенанту, пусть и добывшему их в честном бою. Но Пашка упорно отказывался их менять. Отверг даже предложение одного из московских проверяющих, свалившихся на их снайперскую школу месяц назад. Ожидал начальственного гнева, но пронесло.

Часы подтверждали намeк Ковалeва. Пора уже покинуть столь негостеприимно встретившую их комендатуру. Пашка поднялся со своего места и направился к двери кабинета станционного коменданта, слегка приоткрыл еe и прислушался к разговору, пытаясь определить на какой стадии процесс обмывания встречи.

— А я думал ты, Витя, уже в генералах ходишь. — Старший лейтенант Синельников обращался к коменданту станции.

— Не создан я для высоких должностей. — Ответил тот. — Больше думаю о том, как людей сберечь, а не как побыстрее приказ выполнить.

Забулькала разливаемая по стаканам жидкость, звякнули края сдвигаемых чарок и комендант продолжил.

— У тебя, Женя, намного больше шансов было на верха выбиться, а ты всe в старлеях ходишь.

— Меня, Витя, два раза в майоры производили и два раза расстреливали после этого. — Невесело рассмеялся Синельников. — Первый раз ещe в тридцать восьмом в Испании, когда я батальоном в интербригаде командовал. А второй раз в тридцать девятом на Халхин-Голе, у тебя на глазах. Третьего раза мне не пережить. Я уж лучше в старших лейтенантах похожу. Тем более, что и в старлеях уже третий раз. Вот третьего капитана к концу войны получу и можно после победы в запас. В какой-нибудь райцентр военкомом.

— А в Испании как уцелел? — Проявил интерес комендант станции.

— Я тогда к троцкистам в плен угодил. — Синельников немного промолчал и продолжил. — Сдал меня кто-то из наших, причeм кто-то знавший меня лично до Испании. В штабе троцкистов точно знали, что я из НКВД. Приговорили к расстрелу. Но оказался там один человек, с которым в двадцатых в одной казарме спали, боками друг друга грели. Он меня из подвала выпустил, помог в расположение наших частей пробраться. — Командир опять замолчал, вспоминая подробности того события. — А дальше, как у нас водится. Вернулся из плена живым — значит предатель! Трибунала избежал, но звание долой.

Опять забулькала огненная жидкость.

— Да бог с ними, со званиями и орденами. — Командир шумно выдохнул, приканчивая свою долю. — Главное, как неблагонадeжного домой отправили. Я к тому времени наелся войны по «самое не хочу». Думал на родине прямой дорогой на лесоповал, а меня на очередную войну. Ну, а дальше ты сам знаешь.

Позади младшего лейтенанта Чеканова раздался обрадованный голос кого-то из женской части служащих комендатуры.

— Товарищи танкисты, тут про вас передают!

Пашка отпрянул от двери, повернулся к телефонистке, которая устанавливала в коридоре тарелку репродуктора.

Тот голосом Левитана сообщал. «… присвоить звание гвардейской Первой танковой армии генерал-лейтенанта Катукова, с наименованием еe впредь — Первая Гвардейская танковая армия. В ознаменование одержанных побед над немецко-фашистскими захватчиками присвоить звание гвардейской Второй танковой армии генерал-лейтенанта Черняховского, с наименованием еe впредь — Вторая Гвардейская танковая армия. Вечная слава героям погибшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. Смерть немецким захватчикам. Верховный главнокомандующий маршал Советского Союза Сталин. 3 мая 1942 года.»

— Поздравляю, товарищ майор! — Обратился к майору Драгунскому младший лейтенант Чеканов.

— А что ж меня одного? — Отреагировал танкист. — Лейтенанта тоже поздравляй. Не меньше меня заслужил!

Пашка шагнул вперeд, но его опередили обрадованные девушки, повисли на шее у лейтенанта Банева и майора Драгунского, ничуть не смущаясь тем, что видят они их в первый раз в жизни. Пашка даже укол зависти почувствовал.

— Уже целым армиям «гвардию» присваивать стали. — Констатировал появившийся за спиной своего подчинeнного старший лейтенант Синельников.

— Заслужили, вот и дают. — Откликнулся на его замечание комендант станции. — Не всe же лeтчикам гвардейскими значками хвастать. Другим тоже покрасоваться хочется.

— Хочешь быть красивым, поступай в гусары. — Повторил небезызвестную мудрость Козьмы Пруткова старлей Синельников.

Пашка усмехнулся этому утверждению. Истины ради нужно сказать, что не только лeтчикам доставалась слава гвардейских знамeн, просто процент награждeнных там был намного выше других частей. Стали за прошедший год гвардейскими более двух десятков стрелковых дивизий, несколько кораблей Северного и Балтийского флотов, чуть ли не треть истребительных и штурмовых авиаполков. Были, конечно, среди удостоенных и артиллеристы с танкистами. Но ещe ни разу не награждали этим званием столь крупное воинское соединение. Если не считать кавалерийский корпус Белова, получивший это наименование ещe в конце прошлого года за глубокий рейд по тылам немецких войск в Силезии.

— А может быть, лейтенант, к нам во Вторую Гвардейскую танковую армию отправишься? — Спросил у Володьки майор Драгунский. — Буду перед командованием ходатайствовать, чтобы тебе не меньше роты под командование дали.

— Не могу, товарищ майор. — Отнекивался лейтенант Банев. — Дал обещание в свою бригаду вернуться.

— Понимаю. — Согласился Драгунский. — Но если к нам на Прибалтийский фронт попадeшь, заезжай в гости. Будем рады.

Майор отвлeкся от Володьки и повернулся к коменданту станции.

— Майор Драгунский. — Отдал он честь коменданту. — Следую из отпуска к месту прохождения службы. Мне необходимо попасть на эшелон, направляющийся на Прибалтийский фронт.

— Хорошо майор. — Ответил на приветствие комендант. — Найдeм тебе такой состав. Но движение раньше полуночи вряд ли возобновится. На дороге четыре диверсии сразу, причeм подорвано два моста.

Комендант обратил внимание на Володьку.

— А ты, лейтенант, чего хотел?

— Лейтенант Банев. — Володька вытянулся и отдал честь. — Направлен начальником эшелона узнать о причинах задержки и времени начала движения.

— Ну, вот и узнал. — Комендант устало потер красные от недосыпания глаза. — Большего сказать не имею права.

Володька в очередной раз кинул руку к козырьку, по уставному повернулся и направился к двери, кивнув на прощание младшему лейтенанту Чеканову.

— Лейтенант, с тебя причитается. — Бросил ему вдогонку Пашка.

— Конечно! — Ответил тот. — Я тебя на пороге жду.

Получив от своего командира разрешающий кивок, поспешили вслед за ним и Чеканов с Ковалeвым. Старший лейтенант Синельников шагнул к коменданту, обнял его.

— Давай, Витя, прощаться. Выпадет ли случай свидеться ещe раз?

Хотел добавить что-то ещe, но махнул рукой и заторопился за своими подчинeнными.

Комендант вернулся в свой кабинет, закурил папиросу и стал ходить около своего стола, бросая задумчивые взгляды на телефон. Наконец решился, снял трубку и завертел диск, набирая номер, по которому давал себе слово никогда не звонить.

— Товарищ полковник, это капитан Бойко. — Представился он, когда на том конце провода сняли трубку.

— А, Витя! Рад тебя слышать. — Отреагировал голос с явственно проступающими властными нотками. — Как самочувствие?

— Спасибо, хорошо. — Отделался дежурной фразой комендант. — Я к вам по делу, товарищ полковник. Вы капитана Синельникова помните?

— Женьку? Конечно помню. — Полковник отбросил барственные интонации. Вместо них в голосе проступила настороженность. — Жаль, что с ним так получилось тогда в тридцать девятом.

— Живой он, товарищ полковник. — Продолжил комендант.

— Как живой? Ты ничего не путаешь?

— Никак нет, товарищ полковник. — Поспешил заверить своe бывшее начальство капитан Бойко. — Видел лично. Разговаривал с ним не меньше получаса. Он только что от меня вышел и направился к своему эшелону.

— Стоп! — Отреагировали на другом конце провода. — Больше ничего не говори.

Капитан непроизвольно кивнул в ответ на этот приказ. Правильно. Неизвестно чьи уши сейчас на линии об телефонную трубку греются. А дела полковника Васильева, по крайней мере такую фамилию он называл при последней встрече, излишнего любопытства не терпят.

— Собирайся и немедленно ко мне. — Отдал приказ бывший командир капитана Бойко и положил трубку.