Мечты камня

Разве это лучше, чем позволить ему покинуть этот мир, не попрощавшись?

Вокруг его кровати какое-то оживление. Я замечаю Жака. Он поднимается и разворачивается ко мне. Рядом с ним красивая женщина — должно быть, его жена, — со светлыми локонами, ясными глазами и веснушками по всему лицу. Она склоняется над моим отцом, несмотря на огромный живот. Её беспокойство невозможно назвать поддельным, когда она подносит кубок к губам короля, который тот придерживает трясущимися руками.

Он умирает.

Он умирает, и я ничего не могу с этим сделать.

— Брат… Мы не ждали тебя.

Я не говорю ему, что он не смеет так меня называть, что он должен обращаться ко мне по титулу. Я бросаю на него взгляд, прищурившись. Мне хочется ненавидеть его, но на это нет сил. Это он приказал меня убить? А почему бы тогда ему не сделать этого и с королём?

Но глядя прямо в его серые глаза… я не могу назвать его убийцей.

— Отец, как ты себя чувствуешь? — я подхожу к кровати. Жак уступает мне своё место, и странное тревожное чувство, что я не знаю, как мне к нему относится, возрастает. — Что… с тобой случилось?

Это болезнь? Или просто старость? Но ему не так уж много лет. Есть другие короли, в других странах, которые намного старше и всё равно продолжают править.

— Артмаэль, я расскажу тебе всё, но нашему отцу нужен отдых.

Я снова поворачиваюсь к бастарду. Стряхиваю руку, которую он кладёт мне на плечо.

— Это из-за тебя?

— Что?

Его удивлённое выражение напоминает мне Хасана со всей его невинностью. Почему он не кажется мне таким плохим? Он пытался заполучить трон. Честно говоря, он уже в шаге от этого. Это потому что я видел вещи намного страшнее? Или просто я слишком устал, чтобы устраивать сцену?

Отец поднимает руку, требуя успокоиться, и я возвращаюсь на место. Я провожу руками по лицу и замечаю, что они все в земле. Одежда мятая и грязная. И лицо наверняка не лучше. От меня воняет потом. Я почти не спал все эти дни, вопреки своим обещаниям Линн. Последний раз я позволил себе закрыть глаза больше суток назад, когда подремал пару часов в трактире, пока мне подыскивали подходящую лошадь.

— Оставьте нас, пожалуйста, — приказывает он.

— Но, господин, вы нехорошо себя чувствуете…

У моей предполагаемой невестки голос как у птички. Такой же тонкий и хрупкий, как и вся она.

— Я заботился о сыне всю свою жизнь. Я уверен, что он сможет позаботиться обо мне те несколько минут, что мы побудем наедине, — он протягивает ей руку, и она с печальным смирением целует её. — Спасибо, Арельес, дорогая, за твою заботу. Но сейчас я хочу поговорить один на один со своим сыном.

Парочка слушается короля. Жак протягивает руку своей жене, которая встаёт, поглаживая свой внушительный живот. Не могу не проследить за ними взглядом до самой двери, хотя ни о чём конкретном в этот момент не думаю. Возможно, мне бы хотелось чего-то подобного, только с другой женщиной. Нормальный брак. Детей.

Они задерживаются на пороге, и она наклоняет свою светловолосую головку.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, лорд Артмаэль. Несмотря на… столь тяжёлые обстоятельства. Сильфос будет праздновать ваше возвращение.

Я опускаю голову, хотя не могу сказать почему, но не могу оторвать взгляд от неё и её мужа, который не сводит с неё глаз. Я так же смотрю на Линн? С бесконечным обожанием…

Супружеская пара выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Я сажусь ближе к отцу. Мой взгляд цепляет засохшая кровь на его ночной рубашке. И на простынях тоже. Глаза начинает щипать, когда отец протягивает мне руку. Сколько времени я провёл вдали от дома? Кажется, что дни пролетели незаметно, пока я путешествовал по свету, но время текло ещё быстрее за пределами моего маленького мирка. Только этим можно объяснить то, что этот измождённый человек — мой отец.

Это не должно было быть так. Всё не должно было закончиться вот так.

Делаю глубокий вдох и протягиваю ему ещё воды, поскольку его кубок уже пуст. Не знаю, что сказать или как себя вести, поэтому когда он возвращает мне кубок, я взбиваю ему подушки. Но после этого мне не остаётся ничего, кроме как вздыхать и ёрзать на месте.

— Прости. Я был идиотом.

Бридон де Сильфос прищуривает глаза, словно впервые меня видит. Улыбка возвращается на его лицо, и на мгновение он становится таким, каким я его помню, ни больше ни меньше.

— У тебя хорошо получается извиняться: я ожидал появления героя, — он кашляет, и я бросаюсь за кубком, но он качает головой. — А ты пришёл с таким видом, будто попал в переделку…

Я тоже улыбаюсь. Мой взгляд опускается на штаны, и я пытаюсь стереть пятно на колене. Не выходит, но я продолжаю тереть, пытаясь набраться сил для разговора. Мне не приходит на ум ни одной шутки, в отличие от него. У меня нет ни сил, ни настроения ни на что, кроме как упасть на колени и молиться, чтобы он поправлялся.

— Я проскакал верхом всю неделю, — сглатываю. — Или не неделю. Я немного потерял счёт времени… — наклоняю голову. — Хотел увидеть тебя. Мне сказали, что…

Замолкаю. В памяти всё ещё ярко звучал слова магистра, что королю остались считанные дни. Так и есть. Мне не нужно знать точно даты, чтобы понимать, что осталось немного.

Теперь, когда я знаю, какая боль утраты ждёт меня в ближайшее время, я в полной мере понимаю, что означал тот крик банши. Тот же душераздирающий вопль звучит внутри меня, угрожая разорвать на куски. Он такой же физически ощутимый, как был её плач.

— Что тебе сказали? Что я умираю? — я смотрю на него. Он совершенно спокоен, и я не могу им не восхититься. Вот кто по-настоящему смелый человек, а не я. Беру его за руку и сжимаю вместо ответа. Он пытается пожать в ответ, но ему не хватает сил. — Это правда. Я умираю, сынок. Но сейчас я могу уйти с миром. Я боялся умереть, так и не увидев тебя больше… и осознание этого было хуже, чем потерять жизнь, мальчик мой.

Стараюсь чаще моргать, чтобы не заплакать. Он ждал меня? Цеплялся за жизнь, лишь бы увидеть меня вновь? Хотя я ушёл, потому что у меня взыграла гордыня. Я сбежал, не попрощавшись, потому что мне в голову пришла самая тупая идея за всю мою жизнь. Я не хотел покориться его воле и решил следовать за мечтой, которая теперь мне кажется лишённой всякого смысла. Подношу свободную руку к лицу, потирая глаза. Я такой бесполезный. Слабый и тупой. Я просто капризный ребёнок. Есть люди, на чью долю выпали тяжёлые испытания, а я утопаю в жалости к себе, когда что-то идёт не так, как хочу.

Изо всех сил пытаюсь сдержать слёзы. Я не плакал, когда мантикора вонзила клыки в моё плечо и когда волшебник меня лечил. Не плакал, когда признался Линн в своей любви. Не плакал, когда меня отравили…

Вздыхаю и теряю нить собственных мыслей. Яд.

— Пап, несколько дней назад меня пытались… убить. Вскоре после того, как я отправил тебе письмо. Меня отравили, но волшебники из Идилла спасли мне жизнь. Возможно, этот сделал один и тот же человек. Возможно, кто-то хочет причинить нам вред…

Он сдвигает брови и щурит глаза.

— Сейчас ты уже хорошо себя чувствуешь? И о каком письме речь?

Он снова заходится приступом кашля; я подскакиваю, чтобы помочь ему. Слегка стучу ему по спине, когда он наклоняется вперёд. Подаю ему кубок. Часть воды проливается, когда он берётся дрожащими пальцами. Я заставляю его снова лечь на спину. Он тяжело дышит и выглядит растерянно, будто забыл, о чём мы только что говорили.

— Я не получал от тебя никаких писем, Артмаэль. Все новости о твоих подвиган доходили в виде… слухов. Почти народных легенд. Я думал, что ты ненавидишь меня за то, что отказал тебе в законном праве и что ты таким образом наказываешь меня. Не… посылая ни весточки. Я не знал, что с тобой происходит на самом деле.

Он устало закрывает глаза. Измученно. Это всё из-за меня. Если бы я не ушёл, он бы сейчас не страдал. Может, будь я здесь, я мог бы его спасти… Стискиваю зубы.

Но меня не было.

Я никогда его не ненавидел. Я писал ему, хоть и всего одно письмо. Потратил полночи, сочиняя его, и рассказывал не только о предательстве Кенана. Я описывал разные чудеса, которые встретил по пути. Хотел написать ещё и про Линн, но в итоге только упомянул девушку-торговку, сопровождающую меня, не сумев подобрать слова, чтобы выразить моё отношение к ней. Писать об этом казалось неуместным, потому как тогда я ещё не знал, к чему приведут наши отношения.

Но если письмо не дошло… Нет. Я не верю, что оно просто потерялось по пути. Скорее кто-то его перехватил. Кто-то, кому было невыгодно, чтобы оно дошло до адресата. Кто-то, кто должен был тихо ненавидеть меня с тех пор. Настолько, чтобы решить, что я не должен вернуться домой. Разве что в качестве трупа.

Я не могу сказать этого отцу. Не стоит его этим беспокоить.

— Я писал тебе, — признаюсь, наклоняясь к нему. — Хотел… чтобы ты мной гордился. И никакие это не легенды! Всё чистая правда! Ну, почти. Не знаю, в каком виде они дошли до Дуана, но… я много где побывал. Много чего видел. Многое… узнал. О других, но и о себе тоже, — понижаю голос и краснею, хотя не хотел бы. — Я… встретил девушку. Или, точнее сказать, мы случайно столкнулись. И это… самая удивительная девушка в мире. Она приедет сюда через несколько дней. Она тебе понравится, — сглатываю. — Она тебе очень понравится, пап, потому что таких женщин можно встретить лишь раз в жизни.

Король смотрит на меня округлившимися глазами. Улыбается и, кажется, хочет засмеяться.

— Ради всех Стихий, неужели… — останавливается и напрягается. Я уже жду, что он вновь закашляет, но в итоге он сжимает мою руку. — Мой сын… влюбился? Должно быть, я уже умер.

Я провожу рукой по волосам, пытаясь не покраснеть ещё больше. Не уверен, что мне это удаётся, судя по отеческой улыбке на его лице. Я тоже слегка улыбаюсь.

— Она очень умная, — делюсь с ним тем, что сама она, наверное, никогда от меня не услышит. — И очень красивая. Когда она смеётся, её глаза сияют, и она кажется моложе, совсем девочкой, хотя она всего на пару лет младше меня. Ей… недостаёт уважения к моей персоне, и она очень гордая. Но… да, я безнадёжно в неё влюблён. И она делает меня счастливым.

Вот теперь он смеётся. Как будто я не раскрыл перед ним сейчас душу. Это хриплый смех, несколько надломленный, но искренний. Счастливый.

— Это именно то, что тебе нужно! Женщина, которая поставит тебя на место!

Новый приступ кашля такой жуткий, что я уже не уверен, сможет ли он его пережить. Проходит несколько минут, которые мне кажутся годами, прежде чем он снова откидывается на подушки, почти утопая в них. Он не хочет больше воды, хотя я настаиваю несколько раз. И даже не слышать не желает про назойливых целителей. С вымученной улыбкой на лицу я думаю о том, что свою нелюбовь к магии, Башням и выходцам из них я унаследовал от него.

Он лежит и смотрит в потолок, а я не беспокою его, пока он собирается с силами для продолжения разговора.

— Твоя мать была такой же, Артмаэль. Нетерпеливой, гордой сверх всякой меры. Подвергала сомнению каждое моё решение… и в то же это был лучший период моего правления, потому что я был не одинок, — его серые глаза поймали мои. В них было некое чувство вины. Я знаю, что он очень по ней скучает. — Она бы никогда не позволила мне совершить эту ошибку. Никогда бы не допустила, чтобы у тебя забрали то, что тебе причитается по праву. Я ошибся. Я был не прав с самого начала. Я был… очень уставшим. Можешь простить мне то, что я собирался лишить тебя дома?

Закрываю глаза. Теперь я уже с трудом вспоминаю, из-за чего тогда сбежал, если не считать той дурацкой ссоры. Из-за ошибки.

Сжимаю его холодные пальцы.

— Мне не за что тебя прощать. Может… это то, что должно было случиться, пап. Может… это всё было к лучшему, — опускаю взгляд. Я повзрослел за этот месяц. Узнал, что не всё всегда выходит так, как мы того хотим. Что нельзя начинать войну из-за любого пустяка. Даже если больно, даже если тяжело, даже если это самое сложное решение в моей жизни. — Если ты хочешь, чтобы трон унаследовал Жак, я приму это. Я смогу… понять твой выбор. Но я отказываю принимать договорной брак. Я не женюсь ни на Иви Дионской, ни на какой-либо другой принцессе. Это не обсуждается, — опускаю голову, раздавленный. — Ты был прав всё это время: я не более чем избалованный ребёнок. Народ знает обо мне только плохое.

Он касается моей руки. Я поднимаю глаза и вижу его улыбку. А его глаза… сияют гордостью. Я забываю как дышать. Так он смотрел на Жака. Так я хотел, чтобы он взглянул на меня. Вздрагиваю. Я полжизни ждал этого момента, ещё до того, как узнал о брате. И думал, что когда это, наконец, произойдёт, я почувствую удовлетворение. Счастье.

Тогда почему мне хочется только разрыдаться и обнять его? Почему в итоге я не чувствую ничего, кроме горечи?

— Но теперь это уже не так, верно, мой мальчик? Твоё имя передают из уст в уста на всех рынках Сильфоса. И они рассказывают истории о тебе, — довольный вздох. — И поэтому Жак будет принцем. А ты станешь королём, как должно было быть всегда. Твой брат умён и влиятелен. Нельзя категорически отказывать ему в короле, — он крепко сжимает мою руку, глубоко дыша, будто каждое слово даётся ему с болью. Я уже на грани того, чтобы попросить его остановиться и отдохнуть, что мы ещё поговорим позже, но он поднимает руку, не давая мне вмешаться. — Я хочу, чтобы твой брат остался с тобой во дворце и стал твоим советников. Ты согласишься на это, даже если тебе не нравится эта идея. Я верю, что вместе вы сможете… поступать правильно. Но ты, мой сын, будешь править Сильфосом. Все документы уже подписаны: даже если бы ты не успел вовремя, Жак не получил бы корону после всего, чего ты добился за этот месяц.

Добился? Но я ничего не сделал. Я просто сбежал от ситуации, которая меня не устраивала, а теперь получаю за это награду. Разве я могу принять то, что он мне предлагает? Может, ещё не поздно всё бросить и уйти. Отправиться путешествовать по миру вместе с Линн…

— Ты решил доказать, как сильно хочешь получить корону, хотя для этого проще было согласиться на договорной брак и править в другом месте, — продолжает он, словно читает мои мысли. — Жак — хороший человек, но для него Сильфос не важнее любого другого королевства. Ему интересна власть, как и большинство, за этим он и заявил о своих правах. А ты показал, на что ты готов ради этого королевства. Показал всей Маравилье, а не только Сильфосу, что ты заботишься о людях. Что тебе важны именно эти земли и никакие другие, что ты способен на великие свершения, чтобы доказать своему глупому отцу, что ты король, которого эта страна заслуживает. Поэтому я горжусь тобой, сын мой. Я очень… очень горжусь тобой.

На глаза набегают слёзы и грозят пролиться. Ещё до того, как он заканчивает свою речь — не без труда, я уже наклоняюсь к нему и обнимаю. Некрепко, потому что боюсь, что его хрупкие кости сломаются от неосторожного движения. Закрываю глаза и прижимаюсь щекой к его груди, стараясь подавить рыдания. Он поднимает руки и кладёт их мне на спину, обнимая в ответ.

Как давно мы не обнимались? Наверное, с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы в одиночку покидать дворец при каждом удобном случае. С тех пор, как я стал непослушным и своенравным, и он начал устало вздыхать каждый раз, когда видел меня, словно не знал, что будет со мной, если я продолжу в том же духе.

— Спасибо, — шепчу хрипло, не поднимая головы. — Спасибо тебе за всё. Я бы не был тем, кто я есть, если бы не ты. Ты… тот, на кого я хотел бы равняться.

Такое ощущение, будто слова обладают целебной силой. Я чувствую огромное облегчение, потому что когда это всё закончится, если я никак не смогу это предотвратить, по крайней мере, это будет хороший конец. Он будет знать то, чего я никогда не говорил ему вслух: что я его очень люблю и восхищаюсь им.

И что я буду сильно по нему скучать.

— Нет, сынок… Ты уже доказал, что ты лучше меня.

От кашля теперь уже трясёт нас обоих. Я должен отстраниться, но торможу, поражённый его мучениями. Я беру его за руку и жду. И молюсь, хотя никогда раньше это не делал. Смотреть на его борьбу за каждый вдох невыносимо. Он вытирает слюну и кровь, надеясь, что я не замечу. Выглядит сильно уставшим, но я не хочу, чтобы он закрывал глаза.

Но даже будучи на пороге смерти он улыбается мне.

— Расскажи ещё об этой девушке, Артмаэль. Расскажи о своих приключениях. Всё, что с тобой было…

Киваю и, снова взяв его за руку, начинаю говорить. Рассказываю, как мы познакомились. И о том, как Хасан превратился в лягушку. Рассказываю о Мерлонском лесе и о других местах, в которых мы побывали. Я рассказываю о Линн так, словно пытаюсь призвать её сюда, и мне даже кажется, что она рядом, хоть и понимаю умом, что это невозможно. Папа закрывает глаза, словно пытается сбежать из этой комнаты, рисуя в голове леса, чудовищ, благодарных крестьян… Башни, которые не похожи на башни, и волшебников, живущих в них, умных, но мрачных, способных видеть больше, чем мы, простые смертные. И пускай его голове мир не такой, каким его видел я. Мир, о котором я рассказываю, немного ярче, чем настоящий. Я не рассказываю отцу всё-всё. Есть моменты, которые только наши, личные — только между мной, Линн и Хасаном. Мы имеем право изменять детали, когда рассказывает другим. Мы имеем право делать нашу легенду немного иной, чуть более подходящей для рассказа. Про опасности, поджидавшие нас в тёмном лесу, и светлые моменты, в которых было меньше страха и грусти.

Я рассказываю, потому что пока говорю, не думаю, и время летит незаметно, хотя его ход сейчас против нас. Я рассказываю, потому что это притупляет боль. Потому что я вновь ощущаю жару, под которой мы часами ехали на лошадях. Потому что могу прожить каждое слово, каждую эмоцию вновь, даже если они немного надуманы.

Я рассказываю, потому что благодаря этому стены исчезают, и мы оба оказываемся за пределами замка, наслаждаясь свободой.

Я рассказываю ему самую невероятную и самую правдивую историю, что когда-либо происходила в Маравилье. И пока я говорю, папино сердце останавливается.

Я замолкаю, только когда дохожу до финала. Когда мне уже нечего рассказывать, и псевдо-Артмаэль заходит в покои умирающего отца, чтобы рассказать ему, как сильно он его любит, пока тот не покинет этот мир навсегда. Я замолкаю, только когда слова сменяют всхлипы. И тогда, излив боль, я поднимаюсь, поправляю его одежду, вытираю пот с его спокойного лица, наклонюсь и целую в лоб.

Плачу.

ЛИНН

После того, как мы разделились с Артмаэлем, дальнейший наш путь с Хасаном проходит в более спокойном темпе. Сиенна граничит с Дионой, так что уже через неделю после прощания с принцем мы добираемся до городских стен столицы, Тараниса, расположенного на высоком холме, откуда виднеется море, с которым Диона связана больше всех остальных королевств Маравильи. С незапамятных времён Диона была центром военно-морского искусства и рыболовного производства, поэтому нет ничего удивительного в том, что дворец был возведён там, где открывается отличный обзор на главное достояние страны.

Мне удаётся сохранять самообладание, пока в поле зрения не появляется замок — жемчужное великолепие с тонкими изящными башнями, в своей элегантности не сравнимое ни с чем из того, что мы видели ранее — на расстоянии, конечно, расплывчатыми силуэтами вдалеке. Но на этот раз у нас нет иного выбора, кроме как подойти вплотную, потому что сестра Хасана, разумеется, живёт в самом дворце и ждёт нас именно там.

Как же мне это не нравится.

Я никогда не любила общество высокородных, потому что рядом с ними чувствовала себя ничтожеством, пустым местом. Все эти замки и люди с огромным влиянием заставляют меня вспомнить своё место. Рядом с ними голос в моей голове вновь напоминает, что я никто, что я ничего не заслуживаю. На этот раз я стараюсь его подавлять, но всё равно я испытываю дискомфорт, когда Хасан ведёт нас к служебному входу, где перебрасывается парой слов со слугами о том, кто мы и зачем пришли. В конце концов они соглашаются проводить нас к якобы принцессе Иви. Даже слуги не подозревают, какой обман происходит прямо у них под носом. Хотя, возможно, даже если бы и знали, им всё равно.

— Думаю, тебе лучше пойти одному, Хасан, — говорю, когда волшебник разворачивается ко мне. — Мне нечего делать внутри.

Мальчик удивлённо открывает рот.

— Но ты же мне помогала! Оставайся, хотя бы на ночь. Тебе нужно поспать, а моя сестра уж поспособствует, чтобы тебе дали самого быстро коня.

Снова окидываю взглядом дворец — на его внушительные размеры и большие кухни, которые я мельком замечаю, когда заглядываю внутрь. Даже эти помещения больше любого из тех мест, где я жила.

Кроме того, я обещала Артмаэлю приехать как можно скорее. Полагаю, это достаточная причина, чтобы незамедлительно отправиться в Сильфос.

— Артмаэль…

— Ты ничем не поможешь Артмаэлю, если на полпути ты или лошадь свалитесь от усталости, — в этот момент сложно поверить, что он младше нас, как было в других ситуациях. Хмурюсь немного, не зная, чем возразить. — Пожалуйста, подумай хорошенько. К тому же здесь ты сможешь написать ему, и скоро он получит твоё письмо: местные посыльные очень быстрые.

Последний аргумент, конечно, самый весомый. Я же обещала, в конце концов.

Вздыхаю, уступая.

— Ты прав.

Мальчик, кажется, рад своей маленькой победе. Он берёт меня за руку, несколько напряжённую, и сжимает своими пальцами, удивляя меня. Когда я поднимаю на него глаза, то обнаруживаю вместо счастливой мордашки печальную улыбку.

— Я… буду скучать по тебе, Линн.

Нет. Мы ещё не прощаемся. Если я сегодня никуда не уезжаю, то нам пока рано проходить через это. Поэтому уже привычным жестом, от которого я не могу удержаться, взлохмачиваю его волосы.

— Давай без преждевременных прощаний.

Мальчик немного жмётся, но кивает неохотно. Мы молчим несколько минут, пока ждём возвращения слуги. Тот вскоре появляется и просит следовать за ним. Мы так и поступаем. Проходим мимо кухонь и поднимаемся по лестнице для слуг, которая приводит нас к широкому белому коридору. Мой взгляд цепляет потолок, разрисованный цветами постельных тоном, и мне становится любопытно: неужели такие элементы роскоши здесь на каждом шагу? Ну, не считая помещений для слуг. В тех никогда не бывает ничего особенного. У нас, бедняков, никогда не бывает ничего особенного, тогда как аристократия окружает себя удобствами и роскошью.

Сделает ли что-нибудь Артмаэль, когда станет королём, чтобы улучшить положение обездоленных в Сильфосе после того, как увидел, как обстоят дела на самом деле? Он говорил, что сделает что-нибудь с проституцией, когда услышал мою историю. Улыбаюсь, вспоминая ту ночь. Из него выйдет хороший король. я точно знаю. У него впереди немало великих свершений.

Мы останавливаемся у узорчатой двери. Слуга стучится и обменивается парой слов с мягким женским голосом. В итоге он нас впускает, а сам уходит. Дверь закрывается за нашими спинами. Освещенная закатным солнцем, огнём в камине и несколькими свечами комната представляет собой большую мастерскую: несколько шкафов с сотнями инструментов и книг, в центре стол с банками и бумагами в полном беспорядке. Но больше всего привлекает внимание она — девушка, поднявшаяся со стула с книгой в руках. Невысокая, но, возможно, от этого она только очаровательнее: у неё красивые голубые глаза, цвета штормового моря, и детские черты лица с пухлыми розовыми щёчками. Светлые волосы ниспадают на плечи идеальными локонами. Платье будто бы сшито из лучших тканей со всей Маравильи, красного цвета, выделяющегося на её светлой коже.

Настоящая принцесса. Вот только… принцесса ненастоящая.

— Сестра? — спрашивает Хасан, несколько неуверенно.

Девушка слегка улыбается, раскрывая объятья.

— Прости, что встречаю тебя в таком виде… — произносит она слабым, измученным голосом. — День был тяжёлый.

Но мальчика не волнует её внешний вид: он прижимается к ней, обхватывая обеими руками. Я опускаю глаза, чувствуя себя лишней. Надо было уезжать, когда была такая возможность.

— Я принёс лекарство! Магистр Арчибальд обещал, что принцесса обязательно поправится, если примет его.

— Правда? — в её голосе слышится сомнение. Но оно быстро сменяется облегчением и счастьем. — Слава стихиям!.. Хотя нет, не стихиям. Тебе, братик, огромное спасибо!

Хасан смеётся, а я так и не поднимаю глаз. При виде их тёплых отношений, меня охватывает тоска. Я вспоминаю объятья Артмаэля и не понимаю, как могла жить столько лет без всех этих жестов любви и нежности. Или даже хуже — как я смогу вновь привыкнуть к холоду полного одиночества, когда отправлюсь в своё собственное путешествие.

— Грета, знакомься, это Линн.

Вздрагиваю при звуке своего имени и поднимаю взгляд. Девушка осматривает меня, и хотя я знаю, что между нами на самом деле не такая уж пропасть, что она такая же простолюдинка на службе у короны, но всё равно чувствую себя неловко от всей этой ауры богатства и роскоши. Я совсем не вписываюсь в это место: не знаю, какого чёрта вообще я здесь делаю. Просто хотела проводить Хасана и убедиться, что с ним всё будет в порядке. Я это сделала. Теперь мне нужно перо, чернила, пергамент и комната, где можно передохнуть, перед тем как отправиться за Северной звездой.

— Она мне очень помогла. Без неё у меня бы ничего не вышло…

— Помогла тебе? — перебивает девушка, повернувшись к брату. Она закатывает глаза. — Хасан, я же говорила, что это должно оставаться в секрете!

Мальчик виновато бормочет.

— Но Линн — моя подруга! — он отходит от своей сестры, чтобы взять меня за руку, я молча слежу за их разговором. — Мы никому не говорили, и теперь принцесса поправится, так какая разница?

— Какая разница?! — возмущённо повторяет Грета. — Не думаю, что народу Дионы понравится новость, что их всех обманывали, пока принцесса была при смерти. А уж как обрадуются королевства, с которыми мы пытались договориться о браке…

Прочищаю горло.

— Один из принцев, с которым пытались договориться о браке, уже знает, — на лице девушки отражается чистый ужас. — Артмаэль из Сильфоса. Но он всё равно не претендует на руку и сердце принцессы.

На самом деле это неточно, потому что жениться ему, скорее всего, придётся, и пока неизвестно, на ком именно. Но Артмаэль не хотел вступать в брак с Иви, верно?

— Артмаэль из… Хасан!

— Н-но всё ведь нормально! — мальчик прячется за моей спиной. Теперь я понимаю, почему он не хотел нам ничего рассказывает. Его сестра выглядит грозно, даже с милым личиком Иви Дионской. Интересно, какая она на самом деле. — Принцы спасают принцесс и всё такое. И королям понравится такая удивительная история. Она довольно захватывающая, правда, Линн?

Ну, та версия, которую мы распространяли на рынках, да, очень захватывающая, пусть и немного преувеличенная. Ладно, не немного.

Но я киваю в ответ.

Девушка выдыхает, но не сводит с нас прищуренных глаз. Протягивает руку.

— Зелье.

Хасан достаёт из сумки маленькую склянку. Я ни разу не видела его до этого момента, но мне сложно представить, что в этом бутыльке, где едва ли пара капель зелья, может заключаться судьба целого королевства. Но Грета ничего не комментирует и просто забирает склянку.

— Мы ещё поговорим об этом, — обращается она к своему младшему брату. Затем кивает мне и уходит.

Я смотрю на Хасана, приподняв брови.

— Надеюсь, внешне вы похожи больше, чем по характеру. Вся милота в семье досталась тебе, да?

Волшебник слегка улыбается.

— На самом деле Грета очень милая… Просто нервничает из-за возложенной на неё ответственности.

Мне она показалась той ещё ведьмой. Впрочем, учитывая, что она владеет магией, это не так уж далеко от истины. Но вслух я с ним не спорю.

— Можно мне пергамент и перо?

Мальчик энергично кивает и начинает поиски в комнате. Я же присаживаюсь на один из стульев у стола. Вскоре передо мной оказывается всё необходимое, но когда я берусь за перо и обмакиваю его чернилах… то уже не уверена, хочу ли я написать это письмо. Должна ли. Оглядываюсь вокруг — на эти широкие стены и высокие пололки, на впечатляющий вид из окна. Это мир Артмаэля, не так ли? Богатство и роскошь дворцовой жизни… Прекрасная принцесса, вроде той же Иви. Может, мне не следовало говорить, что он не собирается жениться. Он ведь действительно рано или поздно женится на девушке с хорошим образованием и огромным состоянием, королевских кровей или просто дворянке. Из Дионы или из ещё какой-нибудь страны, неважно.

Важно то, что это буду не я.

Хмурюсь, пытаясь погасить ревность, вспыхнувшую в груди. У меня нет никакого права обижаться. Это его судьба, как и корона. В конце концов, мы из разных миров, и мне придётся уйти. Мы не сможем оставаться вместе, а потому меня не должно волновать, что он будет делать, какую женщину он выберет себе в жёны. Мне надо выкинуть это из головы. До сих пор мне было всё равно на девушек, которых он завлекал в постель, до меня.

Почему сейчас что-то должно измениться?

Ну, если не считать того, что я влюбилась в него, как дура.

Вздыхаю. Сомневаюсь, стоит ли писать ему. Может, лучше просто исчезнуть из его жизни? Вдруг так будет лучше… Не встречаться вновь. Прощание причинило больше боли, чем я ожидала. Возможно, стоит порвать все связи сейчас, пока мы вдали друг от друга. Избавим себя от необходимости расставаться вновь, только уже навсегда. Может, мне стоит сесть на первый же корабль из Дионы и начать своё дело там, куда меня занесёт.

Хотя я понимаю, что так неправильно. Артмаэлю нужна моя поддержка. Смерть отца станет для него сильным ударом… возможно, уже стала.

— Не знаешь, о чём писать?

Вздрагиваю, поднимая глаза на Хасана, который наблюдает за мной с любопытством и видит, что я даже не прикоснулась к пергаменту. Колеблюсь, но в итоге поворачиваюсь к нему со вздохом.

— Не знаю, стоит ли мне писать ему, Хасан. Знаю, что нехорошо бросать его одного в такой тяжёлый период, учитывая все обстоятельства с отцом и престолонаследием, — опускаю глаза. — Чувствую себя… эгоисткой. Мне не хочется, чтобы он становился королём, — но стоит мне произнести это, как я уже жалею о своих словах и поправляю их, понимая, что это не совсем правда: — Нет, не так. На самом деле я хочу, чтобы он им стал. Для его же блага. Я бы хотела… чтобы его мечта сбылась. Он боролся за это. Вот только, если бы не корона… может, мы могли бы быть вместе.

Мальчик сводит брови и садится рядом, подпирая руками подборок, словно решает какую-то сложную задачу.

— Но вы всё ещё можете быть вместе, — я изумлённо смотрю на него, он пожимает плечами. — А почему нет? Если вы оба этого хотите, то что вам мешает? — да много чего… — Зачем вы всё усложняете? Артмаэль останется в Сильфосе, а ты сможешь заняться чем захочешь и где захочешь… Но у тебя будет место, куда ты всегда можешь вернуться, когда захочешь отдохнуть.

Я поражена тем, как у него всё просто.

— Всё несколько сложнее, — объясняю я. — Артмаэль женится на девушке, которая может… Да откуда мне знать! На что там способны эти принцессы… Быть кроткой, послушной женой, иметь хорошие манеры… Кто-то вроде Иви — красивая, образованная, привыкшая к дворцовой жизни, — честно говоря, я не знаю, какая эта Иви на самом деле, но её внешность говорит сама за себя: хрупкая и милая, само очарование. — Та, что много знает о других королевствах, о политике и государственных делах. Я ничего в этом не понимаю, Хасан. Меня не воспитывали, как будущую правительницу. И это не то… чем мне хотелось бы заниматься. Я буду чувствовать себя бесполезной. Зависимой. Не смогу ничего делать сама. От меня не будет никакого толку, кроме как носить красивые платьишки и улыбаться. Я буду всегда в тени Артмаэля, хотя я клялась себе, что никогда больше не буду жить в тени мужчины. Мне нравится заниматься торговлей, потому что там всё зависит от меня: от того, что я скажу; какие материалы выберу; какую цену выставлю. Так я чувствую себя значимой. Но в замке… Я не смогу жить просто в роли чьей-то жены, даже если хочу быть с этим человеком… и подарить ему наследника.

Хасан сидит с открытым ртом. Кажется, он начинает понимать, но опускает взгляд.

— Я не думаю, что Артмаэль заставит тебя… жить вот так. Не думаю, что он этого хочет. Мне кажется, что вы вдвоём способны на многое, как вы это уже делали всю дорогу. Вы справлялись с любыми проблемами вместе вне замка. Почему вы не сможете продолжить в замке? Даже ваши вечные споры… Но я также не верю, что ты сможешь отказаться от своей мечты… Даже ради него, — киваю. Он прав. — Я это к чему… Почему вы не можете продолжить в том же духе? Почему тебя не устраивает такой вариант?

— Продолжить в том же духе? — смеюсь, не веря, что он это серьёзно. Но смех звучит горько. — До сих пор мы были вместе, потому что он сбежал из замка, чтобы совершать подвиги, но когда он станет королём, то уже не сможет путешествовать. А я не собираюсь оставаться на одном месте, особенно в Сильфосе. Наши образы жизни… несовместимы. Он останется во дворце, среди своих подданных. А у меня будет своя собственная жизнь, своё дело, если получится, а если нет, то я продолжу пытаться, буду пробовать в новых местах. Что ты предлагаешь? Попросить его подождать меня, пока я не добьюсь успеха? Пока моя мечта не осуществится? Пока я не стану той, кем хочу быть?

Улыбка Хасана, такая лёгкая и невинная, сбивает меня с толку.

— Принцессы в сказках всегда ждут своих рыцарей. Почему бы разок не поменяться ролями?

Его ответ настолько прост, что я теряю дар речи. И действительно заставляет меня задуматься. Может, это сработает. Если подумать, это уже не кажется таким уж бредом. В конце концов, я не буду же путешествовать всю жизнь. Однажды мне захочется иметь дом, в который можно вернуться, своё место в этом мире. Может, даже семью, как та, что была у меня когда-то… И разве не замечательно, если это место будет рядом с Артмаэлем? Хасан уже говорил это раньше: с ним мне не придётся быть в тени. Он не позволит мне быть просто красивым предметом мебели. Он… будет полагаться на моё мнение. Верить в меня. Поддерживать любые начинания. Возможно, я смогу… научиться. Смогу применять свои знания из путешествий. Если моё дело будет процветать, как я на то рассчитываю, то это я тоже смогу использовать на благо Сильфоса…

Качаю головой. Я строю замки из песка. Я ведь даже не знаю, устроит ли это его. Мы оба сошлись на том, что нам придётся расстаться. Очевидно, что он не представляет меня в своей жизни. Или, может, просто не рассматривал такую возможность, как и я до этого самого момента.

Колеблюсь. Слишком много предположений. Слишком большой риск. И в то же время, это соломинка, за которую я готова держаться.

— Думаешь, он станет меня ждать? — спрашиваю, понизив голос. — Могут пройти годы… Возможно, моя мечта никогда не исполнится… Вдруг я… не справлюсь.

Такое ведь тоже может быть. Тысяча вещей, которые могут пойти не так. И хотя я буду бороться за то, чтобы стать лучшей версией себя и показать миру (и самой себе), что женщины тоже могут добиваться успеха, но удача вполне может повернуться ко мне спиной. Я могу провалиться. У отца не всегда всё было гладко, но всё же его дело позволяло ему долгие годы хорошо обеспечивать семью. Почему у меня должно получиться лучше? Потому что я уже наметила себе будущее? Но иногда этого мало.

— Артмаэль прождёт хоть всю жизнь, Линн. Ты, наверное, единственная во всём мире не замечаешь, как он на тебя смотрит.

— Но разве это не эгоистично — просить его подождать? Он мог бы найти другую. Артмаэлю нравятся девушки. О, ещё как нравятся, — немного краснею, когда Хасан хихикает над моим внезапным приступом ревности. Это самое дурацкое чувство в мире, но я не могу с ним справиться. — Может, он найдёт более достойную его и короны. А я… никто.

Мальчик снова улыбается, качая головой. Удивительно, как он может заставить меня почувствовать себя маленькой девочкой, хотя я на несколько лет старше его и на несколько сантиметров выше.

— Не думаю, что Артмаэлю нужна девушка «более достойная его». Или что такая вообще существует, — Хасан поднимается, и так как я остаюсь сидеть, немного возвышается надо мной. Он наклоняется ко мне, чтобы обнять и поцеловать в щёку, отчего я застываю на месте. — Ты невероятная, Линн. Только ты одна этого не понимаешь, но, к счастью, мы с Артмаэлем готовы напоминать это тебе каждый раз, когда ты вновь усомнишься, — моргаю, чтобы он не заметил, какой эффект произвели на меня его слова. — И да, возможно, это несколько эгоистично, но если ты этого не сделаешь, другие опередят тебя и в итоге причинят тебе боль.

Я замолкаю, не зная, чем на это возразить, и перевожу взгляд на пергамент на столе, пока Хасан продолжает меня обнимает. Возможно, я могла бы… предложить ему такой вариант, в конце концов. Хотя бы попытаться. Мы можем… обсудить это. Рассмотреть возможности, представленные перед нами. Хасан прав. Почему бы и нет?

Я решаю сделать это, но не через письмо. Я скажу ему лично, когда мы увидимся вновь. Когда буду в его объятьях. Когда смогу увидеть ответ в его глазах.

Я смотрю на Хасана и не могу сдержать улыбки, поднимаю руки, чтобы обнять его в ответ и поцеловать в лоб.

— Спасибо, солнце, — мы немного отстраняемся, и я наклоняю голову. — А что ты будешь делать дальше?

Вопрос застаёт его врасплох, и, к моему удивлению, мальчик краснеет, хотя в его глазах появляется особенный блеск.

— У меня не было возможности рассказать вам раньше, учитывая, в каком состоянии был Артмаэль последние дни, но… я собираюсь вернуться в Идилл. Магистр Арчибаль… сказал, что если я хочу, то могу… учиться там. Сказал, что это будет непросто и что, возможно, лучше отказаться от заклинаний и заняться зельеварением… Но он готов взяться за моё обучение.

Я распахиваю глаза, потрясённая, но меня тут же охватывает радость за него. Вскакиваю с места.

— Это же отличная новость, Хасан! — я смеюсь, видя, как он краснеет ещё сильнее, и взлохмачиваю ему волосы. — У тебя всё-таки получилось! Хотя, признаюсь сразу, ты будешь далеко не самым грозным некромантом в мире.

— Я могу стать очень опасным, если захочу!

Даже Стихии не смогут сделать его устрашающим.

— В любом случае, я уверена, что ты станешь великим волшебником. Только представь лицо Дели, когда она узнает, что ты учишься в Идилле. Она будет бегать за тобой и восхищаться.

Хасан потирает горящие от смущения щёки. Я начинаю опасаться, что он потеряет сознание от прилившей к лицу крови.

— Да ну тебя! — я смеюсь, и он тоже не может не улыбнуться. Мы переглядываемся, и в какой-то момент понимает, что хоть и мы задержимся здесь ещё ненадолго, но это момент прощания. — Я буду писать тебе о своих занятиях.

— И я тоже буду писать тебе, — обещаю ему, чувствуя, как улыбка слегка меркнет. — И присылать всякие экзотичные растения, которые ты мог бы использовать в своих зельях… — вздыхаю, снова запуская руку в его волосы. Я буду скучать по этому простому жесту. — Береги себя, ладно? Не сбейся снова с пути и стань самым крутым волшебником, которому будут завидовать все остальные. Пусть Сиенна пожалеет, что исключила тебя из своей дурацкой Башни. Я знаю, ты всё сможешь.

Глаза юного волшебника блестят, но на этот раз не от волнения или счастья. Он снова крепко меня обнимает, утыкаясь носом в моё плечо. Я пытаюсь сдержать дрожь сожаления и обнимаю Хасана, прижимаясь губами к его макушке. Ненавижу прощаться. Я успела забыть, каково это, и лучше бы не вспоминала. С другой стороны, тяжёлое прощание означает, что ты обрёл нечто важное, раз не хочешь с этим расставаться.

— И ты обязательно станешь известным дельцом. Купишь много кораблей, на которых будешь плавать в дальние страны. И поддерживать принца… Это будет сложнее всего.

Смеюсь, но это грустный смех.

Ещё сильнее прижимаю к себе, когда он всхлипывает.

— Этот крепкий камешек мне по зубам, уверяю…

Мы замолкаем, продолжая обнимать друг друга и грустить из-за предстоящей разлуки. Мы многое повидали вместе. Хасан тоже стал важной частью моей жизни. Моим другом, младшим братом, которого у меня никогда не было. Тем, кого мне хочется любить и защищать. Мне боязно оставлять его одного, но знаю, что он справится. Иногда он вёл себя взрослее, чем мы с Артмаэлем, даже при всей его наивности и неопытности. Его ждёт великое будущее. Как и всех нас.

Каждый из нас исполнит свою мечту, даже если для этого нам придётся пойти разными дорогами.

У прощания горько-сладкий вкус, но это можно пережить. Отчего-то в этот самый момент я уверена, что всё у нас будет хорошо. Это не последняя наша встреча. Мы не прощаемся навсегда. Мы будем поддерживать связь. Наши отношения не закончатся на расстоянии, даже если бы будем очень далеко.

Рано или поздно, даже если на это уйдут годы, мы встретимся вновь.

* * *

Я планировала уехать на рассвете, скакать весь день и часть ночи. Скорее добраться до Сильфоса, чтобы обнять Артмаэля и узнать, как он, что произошло за эти дни, получил ли он в итоге корону, связан ли Жак с его отравлением, арестовали ли Кенана…

Но не вышло. Когда я вышла из своей комнаты, Хасан уже ждал меня, чтобы сообщить, что со мной желает поговорить король Дионы. Король. Со мной. А можно узнать о чём? Я просто хочу поскорее отправиться в путь.

Однако это не даёт мне право оскорблять правителя своим отказом, особенно после того, как мне позволили переночевать в одной из комнат и дали посыльного, чтобы он передал моё письмо. Так что после плотного завтрака я пошла следом за Хасаном по дворцовым коридорам к белой двери, намного большей той, чтобы вела в мастерскую Греты. Волшебник стучит костяшками пальцев, и громкий властный голос разрешает нам войти.

Мы заходим, Хасан низко кланяется, и я повторяю за ним. Так и стою, разглядывая собственные ботинки: грязные после многих дней путешествия. Внезапно до меня доходит, что я предстала перед королём в штанах.

Великолепно. Он наверняка восхитится моей элегантностью.

— Поднимитесь.

Мы с Хасаном подчиняемся, и я замечаю, что мы находимся в спальне. Мужчина с седыми волосами стоит у большого окна, на голове у него роскошная золотая корона. Все стены расписаны фреской вроде той, что я видела на потолке вчера. Невозможно не заметить огромную кровать, на которой лежит настоящая принцесса Иви и улыбается мне. Она кажется ещё более маленькой и хрупкой, чем сестра Хасана, принявшая её облик. Сразу видно, что она была больна и провела в постели немало времени. Рядом с ней сидит девушка с каштановыми волосами и голубыми глазами… Это, должно быть, Грета, судя по спокойному и строгому выражению лица и заметному сходству с братом. В их родстве нет никаких сомнений.

— Линн, верно?

Мужской голос заставляет меня оторвать взгляд от принцессы и волшебницы. Я снова смотрю на короля, который окидывает меня критическим взглядом. Мне это не нравится, но я ничего не говорю и только опускаю голову. Чем скорее это закончится, тем лучше.

— К вашим услугам.

— Ты уже оказала нам огромную услугу, Линн. И за это я крайне признателен. Благодаря тебе, принцу Артмаэлю и юному Хасану моя дочь идёт на поправку.

— Спасибо за всё, что вы сделали ради меня, Линн, Хасан… — нежным, но пока ещё слабым голосом произносит принцесса.

Щёки Хасана немного розовеют. Но я не чувствую, что заслужила эту благодарность. Будем честны, я ничего для неё не сделала. Сознательно, по крайней мере.

— Я не сделала ничего, что заслуживало бы вашей признательности, господин. Принц Артмаэль и я просто сопровождали мальчика: ваша дочь идёт на поправку благодаря ему и его сестре, которая и попросила Хасана найти лекарство. Они оба вам бесконечно преданы.

— И оба получат мою благодарность, — обещает король, соединяя руки за спиной, — но мне сообщили, что ты уже собираешься уехать. Прошу простить за задержку, вызванную моей маленькой прихотью, но я хотел вас вознаградить, а дочь пожелала увидеть свою спасительницу лично.

Это заявление застало меня врасплох. Моргаю, глядя на него, а затем на принцессу, которая устраивается поудобнее на подушках. Сколько людей в её королевстве мечтают хотя бы об одной такой, чтобы не спать головой на холодном полу?

— Не уверена, что всего золота Маравильи хватит, чтобы отблагодарить вас за моё спасение, но мы бы хотели хоть чем-то вам отплатить, — улыбается девушка. Как я и ожидала, само очарование.

Её отец кивает, снова переключая моё внимание на себя.

— Вознаграждение за хорошие поступки должно быть соизмеримо с наказанием за преступления. Что бы ты хотела, Линн? Проси о чём угодно, и, если это в нашей власти, мы тебе это дадим.

Скептически выгибаю брови. Но слова слетают с языке прежде, чем я успеваю подумать:

— Если это в вашей власти? Можете тогда исключить Артмаэля из ваших матримониальных планов?

Однозначно они не ожидали такого ответа. Отец и дочь вздрагивают, а Хасан смотрит на меня округлившимися глазами. Мне хочется удариться головой об стену. У любви, конечно, есть приятные стороны — не всё так плохо, как я думала раньше, но почему наряду с положительными моментами есть ещё этот нелепый, эгоистичный побочный эффект под названием ревность, из-за которого я чувствую себя такой дурой?

— Артмаэль Сильфосский? — уточняет принцесса. Переводит нерешительный взгляд на отца. — Ты хотел выдать меня за него?

Король криво улыбается.

— Он входил в список… возможных кандидатов, тем более после того, как помог спасти тебя. Но, похоже, принц уже имеет другие обязательства, поэтому мы можем свернуть переговоры.

На самом деле никаких обязательств нет. Возможно, он даже возмутится, что я влезла в его потенциальные отношения с этой очаровательной красавицей. Нет. Вряд ли. Не думаю, что такая послушная и застенчивая маленькая девочка могла бы его заинтересовать. Хотя вдруг он любит разнообразие…

Возьми себя в руки, Линн.

— Спасибо, — прочищаю горло. — Уверена, вы найдёте не менее достойного вас кандидата, леди Иви. Говорят, что Фауст из Грата очень хорош собой.

Теперь я решила заделаться свахой для дионской принцессы? Мне, видимо, больше нечем заняться. Девушка подносит руку к вспыхнувшим щекам, и я снова чувствую себя по-идиотски.

Король громко смеётся, и я ругаю себя за глупое поведение. Почему я не могла просто промолчать? Вот зачем мне нужно было лезть в чужую жизнь? Артмаэль правильно возмущался моей бестактностью, просто до этого момента я не понимала, насколько это важно.

— Это всё? Может, будут ещё какие-нибудь пожелания? Неужели нет ничего, что ты хотела бы для себя?

Внимательно смотрю на короля. Есть, конечно. Корабль с экипажем и товарами был бы неплохим стартом в моей карьере. Это помогло бы мне сделать первые шаги навстречу своей мечте и отправиться торговать в дальние страны.

Но разве я могу просить об этом? Я не помогала Дионе целенаправленно. За несколько часов до прибытия в Башню Идилла мы даже не подозревали, что за нашими поисками лекарства стоит нечто большее. Я просто хотела помочь Хасану. Даже нет, не так: поначалу я пошла с ним, потому что нам было по пути. В какой момент всё обернулось спасением королевства?

У меня нет никакого права просить вознаграждение.

Открываю рот, чтобы поблагодарить их за щедрость и гостеприимство и сказать, что мне больше ничего не нужно, но меня опережает Хасан:

— Линн хочет заниматься торговлей.

Застываю. Бросаю на него потрясённый взгляд, но мальчик не останавливается:

— За то время, что мы провели вместе, моя подруга проявила недюжинные способности в этом деле. Мне кажется, у неё прирождённый дар вести дела и переговоры, ваше величество.

Невозможно описать словами ту степень смущения, что отразилась на моём лице.

— Это правда? — спрашивает король, заинтересовавшись. — Какие у тебя дальнейшие планы?

Я смотрю на него с сомнением, смущённая, но быстро соображаю, что это уникальная возможность начать путь к своей цели. Было бы глупо её не воспользоваться, верно? Мир ничего не преподносил мне на блюдечке до этого момента, так зачем же отвергать протянутую руку?

Набираю в грудь воздуха и поднимаю подбородок выше, стараясь выглядеть с достоинством. Уверенной в себе. Даже если внутри я умираю от страха. Посмеётся ли король над моими мечтами? Не решит ли, как другие, что это слишком большие планы для нищей девчонки?

— Я собираюсь начать собственное дело. Заниматься экспортом товаров, привозить из одних земель и продавать в других, где их почти не бывает. Попросту говоря, предлагать… полезные вещи, которые никак иначе не достать. Того, что в одном месте в избытке, и совсем нет в другом. Можете сами убедиться на примере своей дочери: будь принцесса родом из Идилла, она бы не проболела так долго, потому что необходимый для лечения продукт находился в другом королевстве.

Король прикрывает глаза, и я опасаюсь, что последние слова прозвучали слишком дерзко, но затем замечаю, как он задумчиво потирает подбородок.

— И что тебе нужно, чтобы реализовать столь полезную мечту?

Я задерживаю дыхание. Меня снова одолевают сомнения. Голос в голове — тот, который верит в меня, который в последнее время стал звучать громче и увереннее, — говорит мне: «Смелее!» Я этого достойна. Я заслуживаю этот шанс. Я имею право на осуществление своей мечты. Я должна бороться за своё будущее.

— Ваше величество, — начинаю я, сжимая руки в кулаки. Уже морально подготовившись к тому, что он мне откажет и мечта снова ускользнёт из моих пальцев, посмеявшись над моей наивностью. — Я была бы крайне признательна, если бы вы дали мне корабль. Небольшой, с экипажем. Я… предлагаю вам следующее. Вы даёте мне корабль, полный товаров с ваших земель: я продам всё подчистую, обещаю, ничего не останется. Можете передать всё, что захотите: ткани, продукты, украшения… С продажи всего этого… я отправлю вам комиссию, какую пожелаете. Остальное будет моей прибылью, и как только я продам всю вашу партию, то больше не буду вам должна.

Идиотка! Додумалась тоже — вести дела с королём. С королём! Ладно, это не такое уж плохое начало торгового дела, но очень уж смело для той, кто имеет лишь небольшой опыт продажи на рынках. Меня ведь могут повесить уже за то, что я дерзко смотрю ему в глаза, но мне не хочется отводить взгляд. Я хочу, чтобы он видел мою уверенность. Я могу продать всё что угодно. Лично мне сделка кажется справедливой, ведь это пополнит их казну.

А как кажется ему?

Он изучает меня, но я не позволяю ему увидеть мои сомнения и страхи. Я держусь стойко, и в итоге он улыбается.

— Если вернёшься в течение месяца, корабль будет ждать тебя в порту, с экипажем и товарами, достойными короля. Моё единственное условие — вспоминать о нас только хорошее. В конце концов, ты помогла спасти моё главное сокровище — мою наследницу.

Моргаю. Он даст мне корабль. Он даст мне товары. Он даст мне всё необходимое, чтобы я могла начать своё дело в обмен на… ничего? Да он сумасшедший! Хотя мне же лучше. Я наверняка озолочусь, если правильно распоряжусь деньгами, которые мне удастся выручить, но… так будет нечестно. Это ненастоящая сделка. Всё в обмен на ничего. Это ведь… слишком просто. В этот момент я вспоминаю гулов и урок, который они мне дали: простой путь не всегда верный; на самом деле он даёт лишь ложное и мимолётное удовлетворение. Король Дионы даёт мне практически всё, но если я приму то, что он предлагает, то в этом не будет никакого смысла. Это не то, кем я хочу стать. Моя мечта — развить дело с самого начала, потихоньку расширяя его благодаря правильным решениям и удачным сделкам, а не потому что мне всё дали. Я хочу показать всему миру, на что я способна.

Хочу, чтобы всё началось с равноценной сделки. То, что предлагает король, выгодно мне, но не равноценно.

Задерживаю дыхание, терзаясь сомнениями. Он ведь может оскорбиться и отказать мне вовсе. Но я не могу поступить иначе.

— Простите, ваше величество, — склоняю голову, пытаясь сгладить впечатление. — Но я не могу принять столь щедрое предложение. Я приму корабль с экипажем в качестве награды, однако позвольте отплатить вам за будущие товары. Это будет справедливо. Так обязан поступить честный торговец. Заплатить своим поставщикам, не жадничая и не пользуясь в корыстных целях их щедростью.

Повисает напряжённое молчание. Я слышу, как перешёптываются Иви и Грета. Отрываю взгляд от своих ботинок, но не рискую посмотреть на реакцию короля.

— Обычно, Линн, торговцы действуют в своих интересах, а не заботятся о поставщиках, — сглатываю и решаюсь поднять на него глаза. Король улыбается, на его лице смесь удивления и веселья. — Боюсь, ты слишком благородна для того дела, которым собираешься заняться.

Сочту за комплимент.

— Возможно, именно это поможет выделить меня среди других.

Король снова смеётся, и я слегка улыбаюсь. Кивает.

— Если я потребую десятину от того, что тебе удастся заработать на продаже моих товаров, тебя это устроит?

Десятая часть — это крайне мало, но я не так глупа, чтобы реально идти против своих интересов. Моя совесть будет спокойна, если я отплачу ему хотя бы так. Тем более я сама изначально сказала, что размер комиссии устанавливает он. Если король запрашивает так мало, то это уже не моя проблема.

— Десятина так десятина. Благодарю, ваше величество. Я вернусь в течение месяца, обещаю.

И склоняя ещё раз голову, не могу не отметить чувство счастья, распирающее меня изнутри и распространяющееся по телу приятным покалыванием.

Уже через месяц я отправлюсь осуществлять свою мечту.

АРТМАЭЛЬ

На четвёртый день боль сменяется онемением, которое я могу терпеть большую часть дня, а перед сном всё возвращается вновь.

Сильфос оплакивает своего короля, но в то же время готовиться увидеть воцарение нового. Коронацию проведут в полнолуние — считается, что это самое магическое время. На меня наденут корону, и я официально стану правителем, хотя обязанности приходится перенимать уже сейчас: целыми днями я нагоняю то, что пропустил за последний месяц, и принимаю решения, словно уже готов к этому, хотя на самом деле нет. Единственное, от чего я отказался, так это аудиенций — их отложили до того момента, как я стану полноправным королём.

Слабое утешение.

Жак, вопреки моим ожиданиям, всячески мне помогает. Сидит со мной в кабинете, и мы работаем вместе. Он делит своё время между беременной женой и мной. Он безгранично её обожает, и она, в свою очередь, отвечает ему тем же. Она напоминает мне принцессу из сказки — добрую и хрупкую, с нежным голосом и утончёнными манерами. Всегда кланяется передо мной, хотя я говорил ей, что в этом нет необходимости, потому что мы одна семья, но она так и не осмеливается обращаться ко мне по имени. Любопытно, но Жак объяснил мне, что она не отличается знатным происхождением: они познакомились, когда она была молодой вдовой, потерявшей своего пожилого супруга, и больше у неё никого не было. Я не рискнул спросить, но подозреваю, что её родители выдали девочку замуж первому, кто ей заинтересовался, имея неплохое состояние.

Когда вижу их вместе, то не могу его ни в чём подозревать. Я благодарен ему за помощь, которую он оказывает мне все эти дни. Думаю, моё первое впечатление о нём было ошибочным. Он не плохой человек, хотя даже так я бы не отдал ему корону добровольно. В любом случае, следуя воле отца, я прислушиваюсь к его советам, на исполнении которых Жак не настаивает. Кое-какие из его предложений я даже реализовал. Он оказался внимательным слушателем и довольно проницательным человеком, особенно когда речь идёт о делах знати.

Как бы то ни было, теперь главным подозреваемым стал Кенан. Он уже посылал за нами наёмников. Перехватил письмо, в котором я обвинял его в измене, и попытался отравить меня, чтобы замести следы. Возможно, он даже причастен к смерти моего отца, хотя у меня нет никаких доказательств того, что короля убили. Он был уже немолод, но крепок здоровьем, и я не верю в совпадение, что мы оба чуть было не погибли примерно в одно время.

Сегодня, после всех похоронных церемоний и приведения дел в порядок, я наконец нашёл время послать стражу за ним. Я хотел сделать это ещё три дня назад, но пришлось проявить терпение. Мне нужно было восстановить силы после путешествия и прояснить голову. Я отправил за ним двух солдат и уточнил, что это надо сделать любой ценой. Если тот будет отказываться предстать перед своим королём, то пусть приволокут силой, мне всё равно. А если это будет на глазах у свидетелей… то пусть весь город посмеётся над тем, как дворянина тащат задом кверху.

Как ни странно, но даже предстоящая встреча с Кенаном не напрягла меня так, как письмо, пришедшее сегодня. Я отложил его на угол стола, но даже Жак заметил, что мой взгляд всё время возвращается к нераспечатанному конверту. Когда он спросил меня, не случилось ли чего, я сказал ему пойти отдыхать и провести сегодня время со своей женой. Его не пришлось уговаривать дважды — он боготворит Арельес и только рад вернуться к ней. Поэтому он ушёл, оставив меня одного с этим необъяснимым страхом.

Не знаю, что я ожидаю найти внутри. Вроде как я должен быть взволнован. Линн, наверное, написала, что уже едет ко мне. Потому что это точно от неё: письмо принёс посыльный из Дионы.

Прикусываю губу. Ещё некоторое время разглядываю простой почерк, которым она написала моё имя поверх конверта. Говорят, что почерк — дело индивидуальное и характеризует человека, поэтому я пытаюсь узнать что-то новое о Линн по форме каждого символа, написанного её рукой. Может ли этот изгиб говорить о том, что она скучает по мне? А вот эта резкая черта раскрывать её неукротимость, остроумие, неординарную личность?

Наверное, тебе надо просто взять и распечатать его, а не обдумывать часами, Артмаэль Нерешительный. У тебя уже голова болит от разглядывания пергамента, это вообще нормально?

Сердцебиение ускоряется, как перед первым поцелуем. Делаю глубокий вдох и ломаю печать.

Дорогой принц (возможно, ты получишь это письмо, уже будучи королём, но мне плевать: для меня ты навсегда останешься принцем. Или камнем. Радуйся, что я начинаю письмо хоть с каким-то намёков на уважение к твоей королевской особе)!

Как и обещала, пишу письмо. Знаю, ты, как благородный рыцарь, ночами не спал, не зная, как там твоя прекрасная девица, не попала ли в очередную беду (знаю, «девица» не совсем подходящее слово, но оставим как есть). Со мной всё хорошо. Цела и невредима, всё как обещала. Даже ночевала на постоялом дворе (один раз). Но самое главное, что когда ты получишь это письмо, я уже буду на пути к тебе. Дорога из Дионы до Сильфоса должна занять у меня не более пяти дней. Да-да, я буду делать привалы, не ворчи. И менять лошадей, разумеется. Видишь, не такая уж я и упрямая. Могу вести себя благоразумно, если захочу.

По идее это письмо должно быть коротким и неформальным, но… кого я обманываю? Я безумно хочу увидеть тебя поскорее. Поговорить с тобой. О тебе и обо мне. О нас. Мне хочется верить в то, что есть между нами. И я верю. Не хочу, чтобы это когда-нибудь закончилось. Может, у нас есть ещё будет шанс. Может, у нас получится остаться вместе. Я бы не хотела, чтобы это осталось всего лишь ярким воспоминанием. Возможно, ты прав: два разных мира могут создать новый. Возможно, у нас ещё есть шанс, если ты этого хочешь так же, как и я.

Уже через несколько дней я смогу вновь обнять тебя. Когда ты дочитаешь до этой строчки, нас будет разделять на несколько секунд меньше и я буду на шаг ближе к тебе.

Я люблю тебя, Артмаэль из Сильфоса. И очень скучаю.

Линн

P.S. Сотри эту дурацкую улыбку с лица. Кто-то может увидеть, как ты пускаешь слюни, и потеряет всякое уважение к тебе.

Я улыбаюсь. Даже если выгляжу при этом, как дурак, мне всё равно. Перечитываю письмо тысячу раз. Каким же я был идиотом, когда боялся его открывать. Оно просто не могло быть лучше, даже с учётом её подколок. К чему она клонит, когда говорит, что у нас ещё может быть шанс? Сердце всё также колотится в груди, но груз с плеч свалился. Я чувствую… лёгкость. Как минимум, облегчение. Она полагала, что неделя разлуки что-то изменит? Не знаю, возможно. Наверное, она боялась, что я хорошенько подумаю и решу поставить точку в наших отношениях. Что мне будет проще сделать это на расстоянии.

Вздыхаю и закрываю глаза, откинувшись на спинку стула. Уже почти слышу, как она шепчет последние слова мне на ухо, как произносит моё имя в своей манере. Нас несколько минут я позволяю себе затеряться в собственных мыслях, позабыв о делах королевства. Уверен, что несколько мгновений без короля не приведут к войне или стихийному бедствию. И вообще я уже погрузился в воспоминания. Снова проживаю в памяти наши разговоры, шутки, её улыбку. Тепло её ладони в моей, мурашки по коже, наши объятья. Страстные поцелуи, в которых она отдаёт всю себя без остатка. Её лицо, когда наши тела становится одним целым…

Вздрагиваю от неожиданного стука в дверь, вырвавшего меня из мечтаний.

Сглатываю и беру себя в руки, немного смутившись. Убираю письмо в ящик стола.

— Ваше высочество, к вам прибыл лорд Кенан, — сообщает слуга.

Ну, даже он не сможет сейчас испортить мне настроение.

— Пусть войдёт, — пауза. — Проследи, чтобы никто нас не побеспокоил, но у двери должны стоять наготове два стражника.

Слуга уходит за Кенаном и уже через пару минут дверь снова открывается, впуская элегантного дворянина. Я не поднимаюсь с места, чтобы поприветствовать его, но ему, кажется, всё равно. Он спокойно проходит полпути до моего стола и кланяется, но не так низко, как полагается перед будущим королём.

— Ваше высочество…

Его голос так же холоден, как и прозрачные голубые глаза. В его внешности будто вовсе нет никаких красок: белая кожа, светлые волосы, почти как у альбиноса. Его можно было бы назвать красивым для своего возраста, если бы не выражение лица, словно ему вставили палку в задницу.

— Лорд Кенан, — произношу я, стараясь изобразить спокойствие. Выпрямляюсь в кресле и указываю на место по другую сторону стола. — Сказал бы, что рад встрече, но это неправда… Как ваш бизнес?

Приходится держать себя в руках, но в голове крутится одна мысль: это тот самый человек, что причинил столько боли Линн. Насиловал. Издевался. Говорил, что ей ничего не светит в этой жизни, кроме как раздвигать ноги.

Он садится и скрещивает руки на груди. Его ухмылка выводит меня из себя. У меня под рукой меч, а он безоружен. Я вполне мог бы разрубить его на кусочки. Никто бы меня не осудил.

— Ах, ваше высочество… С недавнего времени число моих девочек сократилось, но финансово я не сильно пострадал.

Задета только его гордость. Молча изучаю его. Интересно, куда Линн вонзила кинжал. Может, если ударить его в то же место, то кровопотеря позволит завершить начатое?

— Вы наверняка уже подобрали замену. Уж не знаю, как вы это делаете, но недостатка в девушках вы не испытываете, — на самом деле прекрасно знаю. И он знает, что я знаю. Ничего не говоря, встаю и подхожу к окну, убирая руки за спину. — Не могли бы вы, лорд Кенан, помочь мне в одном вопросе? Вы же деловой человек. Видите ли, я собираюсь продвинуть новый закон, который повлияет на… некоторые отрасли вашей деятельности.

— Правда? — его голос не кажется хоть сколько-нибудь заинтересованным. Едва ли даже удивлённым. — Прошу, расскажите. Я ваш покорный слуга, милорд.

Стараюсь дышать глубже. Он понимает, что я взбешён. Он прекрасно знает, что я в курсе его преступлений. Тогда почему мы продолжаем говорить намёками? Разве он не должен ползать на коленях и молить о пощаде, чтобы казнь была быстрой и безболезненной? Скольких девушек он подобрал на улице, чтобы запереть их в борделе? Скольких он изнасиловал, чтоб, так сказать, объяснить им суть предстоящей работы?

Отодвигаю эти мысли. Если я позволю ненависти взять верх над разумом, ни к чему хорошему это не приведёт. Стараюсь держать лицо беспристрастным.

— До меня дошли слухи о творящемся беспределе. Мне рассказали о том, что есть бордели, которые находят себе… новых работниц на улицах, даже совсем маленьких девочек. Кормят их лживыми обещаниями, лишают невинности и запирают в публичных домах. Мне поведали, что когда они пытаются уйти, их не отпускают. Слышали ли вы о таком, лорд Кенан?

Конечно, слышал. Но самое удивительно… он даже не пытается это отрицать:

— Разумеется, милорд. Какой же делец не знает, что происходит на его предприятиях?

Открываю рот, поражённый его наглостью. С моим отцом он так же разговаривал или это только со мной, потому что я молод и неопытен? Сжимаю и разжимаю кулаки, прогуливаясь по кабинету. И всё это время чувствую его взгляд на себе.

— И принимаете личное участие, конечно же.

— Именно.

— Тогда вынужден вас огорчить: с сегодняшнего дня вводится запрет на занятие проституцией лиц младше шестнадцати лет, лорд Кенан. Вам стоит пойти и уточнить у каждой её возраст.

Повисает короткая пауза. Он никак не реагирует, поэтому я поворачиваюсь к нему. Он словно задумался о чём-то.

— Ну, есть одна проблема…

— Проблема? — потрясённо переспрашиваю я.

— Конечно, всё зависит от того, скольким девушкам вы желаете голодной смерти на улице, принц Артмаэль. Или… продолжить заниматься той же проституцией, только уже без нашего покровительства, — покровительства? Этот подонок ещё смеет заявлять о покровительстве? Будто девушки в борделе в целости и сохранности, никто их не трогает. — Без крыши над головой и пропитания… — продолжает он. — Как думаете, долго бы протянула ваша драгоценная Линн в таких условиях, милорд?

Напрягаюсь. Нет. Не стоило ему упоминать её.

— Я крайне растроган вашей заботой о девочках, но об этом я уже тоже подумал. Всегда есть места, где нужны рабочие руки. Даже во дворце.

— Вы превратите замок в убежище для нищенок?

— Или ваш дом, лорд Кенан, который вам больше не понадобится. Вы арестованы.

— Арестован, милорд? В чём же вы меня обвиняете?

— В попытке покушения на принца.

Его выражение беспочвенно обвинённого настолько правдоподобно, что я уже почти готов поверить. Но я лично говорил с теми наёмниками. Они признались, кто им заплатил. Мы сохранили один из их кинжалов, и сейчас он валяется на дне моего походного мешка. Я до сих пор ещё не могу собраться силами разобрать его.

— Что за бред, — бормочет он, невинно наклоняя голову. — Разве я не создаю впечатление вашего покорного слуги? Принимаю все ваши указания… Есть ли доказательства к столь серьёзному обвинению? Я человек, преданный короне, обеспокоенный судьбой королевства и его жителей.

— То есть вы отрицаете, что послали вооружённых людей за мной и моими спутниками?

— Не за вами, милорд. Я только хотел… вернуть то, что принадлежало мне.

Мне требуется вся моя выдержка, чтобы не придушить его. Вместо этого я кладу руки на спинку его стула. Наклоняюсь к его уху. Пусть потом не говорит, что плохо расслышал.

— Она никому не принадлежит.

— Верно… Всеобщее достояние.

Дальнейшее происходит само собой, неосознанно. Я дёргаю на себя его стул и отхожу в сторону, позволяя упасть тому, что всё равно никакой ценности не представляет. Стул опрокидывается на спинку; Кенан вскрикивает, ударившись головой о пол. Когда он переворачивается, у меня проскальзывает мысль: «Жаль, что он не умер в результате несчастного случая». Тяжело дыша и, скорее всего, страдая от головокружения, он смотрит на меня в полном шоке. О нет, такого он точно не ожидал. А сам от себя такого не ожидал, если честно. Я думал, что смогу держать гнев в узде, но вспылил, не осознавая, что происходит.

— Какая досадная случайность… — бормочу я.

Кенан пытается подняться, но носок моего ботинка упирается ему в грудь. Я осторожно надавливаю, намекая, чтобы оставался на месте. Он подчиняется, бросая быстрый взгляд на меч, висящий у меня на поясе. Думаю, он уловил намёк, хотя потрясение на его лице быстро сменяется презрением.

А я чувствую некую гордость, оттого что смог вывести его на эмоции.

— Будущий король не должен вот так срываться, милорд, — поучает он меня. Кто бы говорил о благородстве. — Что бы сказал ваш отец, если бы увидел, как вы потеряли голову из-за какой девчонки?.. А не потеряли ли вы берега? Не станете ли одним из тех королей, что казнят тех, кто лишь слово скажет против? Тех, что злоупотребляют властью, чтобы добиться желаемого?

— Если бы я делал что хотел, ты бы уже лишился всех пальцев правой руки, — поднимаю ботинок, чтобы надавить каблуком на его ширинку. — И ещё кое-чего, — нажимаю сильнее, и его скривившееся от боли лицо радует меня, как ничто другое. — Тем самым исполнил бы мечту далеко не одной женщины. И сейчас, чисто из любопытства, я хочу поинтересоваться, как же ты перехватил моё письмо отцу?

И хотя мне бы это очень этого хотелось, но Кенан не жалуется. Его холодный взгляд не гасит ярость в моей груди. Мне даже кажется, я весь красный от возмущения.

— Возможно, у вас во дворце слишком много слуг, ваше величество, — отвечает он с неприкрытой насмешкой. — И цена верности нынче не слишком высока. Одно письмо легко заполучить… Иногда чтобы избавиться от него. А иногда чтобы ознакомиться, прежде чем оно попадёт к адресату, — он ухмыляется, а я задыхаюсь от злости. — Я уже знаю, что маленькая шлюшка едет сюда. Надеюсь, ты не собираешься сделать её королевой… Хотя, можно сказать, народ её уже знает. У неё со многими был тесный контакт.

Обнажаю меч. По-прежнему надавливая ему на промежность, я направляю остриё к его лицу — пусть рассмотрит хорошенько, перед тем как я проткну ему кадык.

— Даже разговаривая с королём, ты не можешь прикусить свой длинный язык. Дай мне хоть одну причину, почему я не должен его укоротить.

Его взгляд становится совершенно дерзким, снова он проверяет, решусь ли я пролить его кровь. Словно оценивает меня и приходит к выводу, что у меня кишка тонка.

Возможно, он прав.

— Не сомневаюсь, что это будет отличное начало правления. Король, напавший на своего подданного без официальных разбирательств, без свидетелей, вершащий правосудие прямо у себя в кабинете… Может, Артмаэль Герой станет известен миру как Артмаэль Кровавый. Вот что узнает страна, где уже несколько лет не было никаких конфликтов. Народ будет жить спокойно.

Пинаю его по подбородку с такой силой, что он ударяется головой об пол. Надеюсь, он прикусил язык. В идеале — отравился собственным ядом. Отшагиваю в сторону и убираю меч.

— Стража!

Двое солдат немедленно врываются в кабинет. Я разворачиваюсь к ним спиной, махнув рукой в сторону пола.

— Заприте лорда Кенана в подземельях. Можно принести ему воды, но обед пусть отдадут кому-нибудь из нуждающихся. Никаких посетителей.

Краем глаза слежу, как его поднимают с пола. Кенан сплёвывает на ковёр. Изо рта у него течёт кровь, но мне этого мало. Я бы предпочёл вырвать язык вовсе — жаль, что нельзя. Правосудие так не работает. Даже Линн это понимала, когда предупреждала, что я не могу просто его казнить. И он тоже это понимает.

Лорд не сопротивляется, позволяя увести себя. Но у двери задерживается и оглядывается через плечо.

— Передай привет моему цветочку, когда она приедет сюда…

Дверь закрывается, и я швыряю стул об пол. Как же мне хотелось стереть его ухмылочку кулаками и ногами. Превратить его лицо в кровавое месиво. Чтобы он на своей шкуре испытал то, через что пришлось пройти Линн. Вот только он бы точно не выжил. Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Линн скоро будет здесь, и это всё, что имеет значение.

ЛИНН

В какой-то момент из пяти дней пути из Дионы в Сильфос мои сомнения окончательно рассеиваются. Я больше не боюсь. Теперь я думаю не о том, что могу потерять, а что могу обрести. Думаю о мечтах, что маячат на горизонте, и о том, как мне хочется поделиться этим с Артмаэлем. Думаю обо всём, что впервые появилось в моей жизни: будущее, любящий человек, силы бороться…

Счастье.

Оно улыбается мне, говорит, что это награда за то, что не сдалась после всей пережитой боли. Нужно только приложить ещё немного усилий. Постараться ещё чуть-чуть.

Мне уже не терпится поскорее приступить к делу.

Улыбаюсь, подгоняя лошадь. Я всё ближе к Дуану. Всё ближе к принцу. Ближе к объятьям, поцелуям и обсуждению нашего будущего. Ближе к нашим подколкам и нежностям. Ближе к тому, чтобы рассказать Артмаэлю о своём маленьком успехе, о том, что скоро я начну своё дело. Ближе к исполнению желаний.

От радости моё сердце бьётся так часто, но я уже не знаю, мой ли это пульс или галоп коня.

Как вдруг на пути возникают тени: три силуэта, одетых как те, кого мы встретили в Сиенне, возвращаясь из леса с феями. Мой конь встаёт на дыбы. Я сжимаю поводья изо всех сил. Вернув равновесие, хватаюсь за кинжал. Никто не может встать у меня на пути. Никто и ничто. Мне ничего не страшно. Будь это хоть обыкновенные разбойники, хоть люди Кенана, хоть сами Стихии. Я никому не позволю отнять у меня то, чего я добилась.

Мой конь бьёт копытом о землю, нервничая, когда незнакомцы подходят ближе. Это не разбойники, даже не притворяются ими. Они ни о чём меня не просят. Вместо этого острые лезвия сверкают в свете закатного солнца.

Стискиваю зубы, спускаясь с коня, который лишь перебирает копытами при виде угрозы.

— Трое мужчин против одной девушки. Надеюсь, вы никому об этом не расскажете… потому что это будет крайне позорное поражение.

Мужчины, к моему удивлению, не нападают. Они останавливаются спокойно в нескольких шагах от меня, наблюдая. Я сжимаю рукоятку кинжала. Чего они ждут?

Голос раздаётся прямо у меня за спиной:

— Вообще-то нас четверо.

Я даже не успеваю развернуться. Две сильные руки обхватывают меня сзади. Мне в рот сразу запихивают тряпку. От неё как-то странно пахнет, у меня начинает кружиться голова.

Все мои мечты уплывают вдаль, когда мир вокруг погружается во тьму.

АРТМАЭЛЬ

Я не спал с тех пор, как на рассвете пришёл солдат и доложил неприятные известия.

Кенан сбежал.

Я сразу же спустился в подземелья. Тело тюремщика всё ещё лежало там в луже собственной крови. У него было перерезано горло и распахнуты глаза. На лице выражение ужаса от осознания неминуемой смерти. В нескольких шагах от него был труп одного из стражников. Его ударили головой об стену — один раз, но достаточно сильно, чтобы убить. Его лицо спокойно, крови намного меньше, но зрелище оттого не менее жуткое. Его тело ещё даже не остыло.

Конечно, помимо двух мертвецов и двух убитых горем семей Кенан оставил за собой неопровержимое доказательство, что кто-то в замке ему помогал, за деньги или ещё по какой причине: сначала с письмами, а теперь с побегом.

В моём доме завёлся предатель.

Конечно, это не мог быть Жак, который спустился в подземелья вместе со мной, потому что его вырвало при виде крови. После этого он ушёл к своей обожаемой супруге, которая была в ужасе от подобных новостей. Это не могли быть слуги, потому что мало кто из них остаётся в замке на ночь, кроме необходимого минимума. Оставшихся допросили, их комнаты обыскали. Вряд ли это сделали стражники, потому что они либо стояли на своих постах, либо провели ночь у себя дома. Никто не видел ничего подозрительного, а Кенан просто сквозь землю провалился.

Но я уверен, что магия здесь ни при чём. Двух моих людей убили самым обычным путём, таким же как их похоронят и смоют кровь с пола. И таким же обычным путём я отомщу за них при первой же возможности.

Но зерно сомнения уже посеяно: я ищу предателей и врагов на каждом углу и пока что не могу доверить ни единой душе. У меня пропал аппетит, потому что я не знаю, что может оказаться у меня в тарелке или в кубке. Я заперся у себя кабинета, когда надо было отправиться на поиски Кенана вместе с остальными солдатами, но прямо сейчас я не чувствую в себе сил бороться против целого мира, да и брат не устаёт повторять мне, что место короля — в замке, откуда он правит страной.

Я не могу сосредоточиться на государственных делах, пока этот человек на свободе. Пока Линн едет сюда, и ему об этом хорошо известно.

В очередной раз я встаю со стула и смотрю на город из окна. Он где-то там, я уверен, смеётся надо мной.

Надо было убить эту гниду, когда была такая возможность.

ЛИНН

В первую очередь я замечаю, как у меня болит голова. И руки. И ноги. Всё тело ноет от боли.

Во вторую — то, что здешний холод сковывает все мои мышцы, тем самым только усугубляя положение.

В третью — воспоминания. Дорога в Сильфос. Трое мужчин на пути. Взбрыкнувшая лошадь. Голос сзади. Руки, сжавшие меня.

Этот мерзкий запах…

У меня нет ни сил, ни желания открыть глаза. Неохотно начинаю подниматься… и понимаю, что не могу этого сделать.

В этот момент меня накрывает осознание происходящего. Боль становится отчётливее. Неудобная поза. Жжение на запястьях и одной из лодышек. Остальное тело онемевшее.

И обнажённое.

Распахиваю глаза.

Полумрак. Тени. Комнату освещает лишь свеча неподалёку. Тесное и ветхое местечко. Хижина какая-то. Я на койке.

Он здесь.

Нет.

Нет.

Нет.

Только не он.

Он касается моей щеки своей лапой — жёстче, чем я помню. Грубее. Ужаснее. Я парализована, не могу даже отпрянуть. Могу только смотреть на него. И страх сковывает меня сильнее, чем верёвки, которыми я привязана к койке.

Нет, пожалуйста, только не это…

Но его улыбка подсказывает мне, что всё происходит на самом деле.

— С возвращением, цветочек.

НЕТ!

Вырываюсь из оцепенения. Оглядываюсь по сторонам, ужас переплетается с тревогой. Где я? Комната освещена только парой свечей, отбрасывающих тени на немногочисленные предметы и довольную улыбку моего похитителя. Даже звёзд нет в свидетелях, потому как единственное окно покрыто пылью и грязью.

Мой кинжал. Где мой кинжал? Почему я без одежды? Нет, об этом лучше не думать. Я прекрасно знаю, почему на мне нет одежды. Зажмуриваюсь, стараясь переключить внимание. Мышцы во всём теле ноют. Что он уже успел со мной сделать? Нет. Он не стал бы трогать меня, пока я без сознания.

Я почему-то уверена в этом.

Пульс учащается. Голова кружится. Я задыхаюсь.

Только не снова.

Нет, теперь нет.

Пальцы, которые я прекрасно помню, держат моё лицо. Я стискиваю зубы. Он даже противнее, чем я помню: эта ухмылочка, блеск в глазах…

Его прикосновения кажутся ещё более грубыми теперь, когда я знаю, что такое нежность.

— Не трогай меня… — отрывисто выдавливаю я, пытаясь успокоиться. Всё хорошо. Всё хорошо. Я могу выбраться отсюда. Ещё раз сбежать от него. Снова скрыться. Всё хорошо.

Всё.

Просто.

Замечательно.

Вот только ни фига.

— Ох, цветочек, — он сжимает мои щёки. Только бы не заплакать. — Не так я представлял себе нашу встречу…

Единственная встреча, которой он заслуживает, это с моим клинком в его груди. Только чтобы на этот раз он сдох наверняка.

— Отпусти меня, Кенан. Сейчас же, или…

— Или что, мой маленький цветочек? — смеётся он. У него отвратительный смех. Худший звук, который я когда-либо слышала. Хуже рёва мантикоры. Хуже шёпота гулов. Хуже плача потерянных детей. — Пришлёшь за мной своего принца на белом коне? Так не утруждайся. Я лично позабочусь о том, чтобы он приехал спасать свою прекрасную даму… Этот Артмаэль.

Резко втягиваю воздух — так, что болят рёбра, словно не могут выдержать такой нагрузки. Вокруг стало ещё холоднее, словно до этого ощущение было чем-то далёким. Замираю.

— Оставь его в покое, — требую я, почти беззвучно. Зачем втягивать в это Артмаэля? Зачем он Кенану? Что произошло? Это из-за того письма? Он хочет отомстить? Это всё моя вина? Не понимаю. Я не могу допустить, чтобы он пострадал. Пусть делает со мной, что хочет, пусть ломает до конца, лишь бы не трогал его. Лишь бы оставил его в покое. Забыл о существовании Артмаэля. — Не смей к нему приближаться. Он же принц. Твой… твой будущий король.

Не знаю, так ли оно на самом деле, потому что не знаю, что там решено с короной. Но это сейчас неважно. Главное, чтобы Кенан побоялся вредить Артмаэлю.

Но он снова смеётся. Не хочу его слышать. Я уже почти забыла этот звук. Резкий, хриплый, жуткий кошмарный. Как гвозди, царапающие по стеклу. Как ядовитые змеи, шипящие в траве и приготовившиеся укусить.

Скорей бы он заткнулся.

Его пальцы ещё сильнее сдавливают моё лицо, хоть я и пытаюсь вырваться. Запястья горят от трения жёстких верёвок о кожу. Дёргаясь, я сама делаю больно. Но мне плевать. Что угодно, лишь бы он оказался как можно дальше.

Дальше.

От.

Меня.

— Я скучал по твоей строптивости, цветочек, — весело говорит он с улыбкой, которая преследует меня в кошмарах. Наклоняется ко мне. Я чувствую его дыхание. Оно тоже стало ещё более отталкивающим, чем я помню. Я уже успела позабыть всё это и как будто вновь показалась под властью Младенческого леса, вновь проживая сцены из прошлого. Вот только теперь это не воспоминания. Это происходит на самом деле. По-настоящему. — Должен признать, что ещё ни в одной из своих девочек не видел столько гордости, как у тебя… Меня всегда привлекала твоя непокорность, даже в постели…

Сжимаю зубы, когда его холодный палец скользит по моей щеке к шее. Царапает ногтем. Намеренно причиняет мне боль, наблюдая за моей реакцией, но я не даю ему такого удовольствия, даже когда он сжимает рукой моё горло. Открываю рот, пытаясь сделать вдох. Мне не хватает воздуха. Страх внутри меня усиливается. Кенан смеётся громче.

И как бы я ни хотела, но не могу сдержать дрожь.

— Помнишь, цветочек? Помнишь, как отдавалась мне? Помнишь, как я трахал тебя? Надеюсь, ты не обидишься на меня за то, что не стал дожидаться твоего пробуждения, чтобы повторить былое… Я безумно по тебе скучал. И даже немного ревновал: этот принц просто так получал то, за что мне приходилось столько лет платить… Несправедливо, согласись?

Он трогал меня. Он реально прикасался ко мне, пока я была без сознания. Его руки скользили по моей коже. Что он сделал со мной? Или лучше спросить, чего он не сделал? Потому что ломит всё тело. Потому что я почти не могу пошевелиться.

Я снова чувствую себя грязной.

Снова вспоминаю всё то, что мне едва удалось забыть.

Голоса в голове снова издеваются надо мной.

Наблюдая за моей реакцией, Кенан опять смеётся. Громче. Наглее. Его рука спускается ниже. У меня кружится голова. К горлу подкатывает тошнота. Закрываю глаза, лишь бы не видеть его лица. Дёргаюсь, снова раздирая в кровь запястья.

А он смеётся. Смеётся. Смеётся.

Его грубые прикосновения стирают нежные ласки Артмаэля. Снова выжигают клеймо на каждом свободном участке тела. Забирают у меня всё. Лишают всего.

— Отпусти меня, — повторяю, задыхаясь от отчаяния. Это моё тело. Моё. Он не имеет права. Ни малейшего права. — Отпусти меня!

Отвращение грозит свести с ума и только усиливается, когда Кенан закрывает мне рот рукой. Когда я не могу кричать, а только смотреть со слезами на глазах. Когда он лишает меня последнего, что я берегла. Потому что теперь я по-настоящему понимаю, насколько омерзительны его прикосновения. Теперь, когда я познала ласку и нежность, я вижу, насколько ужасно, когда берут силой то, что должно даваться добровольно.

Теперь, когда я знаю, что такое желание и счастье, меня тошнит от его действий.

— Теперь ты напоминаешь мне ту девочку, которую я подобрал на улице… Будешь кричать так же, как в тот день? Будешь рыдать с тем же отчаянием?

Я смотрю на него, не понимая, в какой момент начала плакать. Всхлипы рвутся из горла. Тело содрогается в конвульсиях скорее от рыданий, чем от страха.

Никогда ещё ситуация не казалась мне настолько безвыходной.

Я была свободной. Свободной, чёрт возьми. Я сбежала от него, оставив всё позади. Оставила в прошлом жизнь, которую не хотела, и постаралась забыть о прикосновениях других мужчин, познакомившись с настоящим удовольствием. Забыть привкус горечи. У меня даже начало получаться. Не хочу возвращаться к прошлому. Умоляю, только не снова. Не хочу снова жить в вечном страхе. Не хочу снова подавлять тошноту и привыкать к таким простым вещам, как держаться за руки. Не хочу всю ту грязь. Не хочу одиночество. Не хочу холод.

Мне же почти удалось начать своё дело. У меня было будущее. До исполнения мечты оставалось совсем немного. Я могла стать выдающейся женщиной. Такой, какой бы меня хотел видеть отец. Какой, по мнению Артмаэля, я могу быть.

Я могла стать счастливой.

Могла провести жить с мужчиной, который меня любит. И которого люблю я…

Кенану что-то нужно от него. Он использует меня как приманку. Нет. Этого нельзя допустить.

Вот только я даже слёз не могу сдержать.

— Зачем тебе Артмаэль? Что тебе от него надо? Он… Он здесь ни при чём.

Снова смех. Кенан наслаждается моей беспомощностью. Знает, что победил. И знает, что я тоже это понимаю. У меня нет ни шанса на побег. Я изо всех сил стараюсь не заплакать ещё сильнее.

— От него мне ничего не нужно, цветочек. Всё, что мне нужно, можешь дать только ты, — он так сильно стискивает мою грудь, что я кричу от боли. Даже близко не похоже на прикосновения Артмаэля, который ласкал только кончиками пальцев. Щекотал, дразнил, играл со мной, довольно улыбаясь, когда я начинала стонать. Но Кенану нужны только мои крики. Он хочет, чтобы я страдала. И ему это удаётся… — Артмаэль — это просто… досадная помеха, понимаешь? Для меня стало невероятной удачей, что вы встретились и отправились в путь вместе. Когда ты сбежала от меня, оставив жуткие раны на память, Линн, я уже подумал, что никогда больше тебя не увижу… Как вдруг — о, те наёмники передали мне твоё сообщение. Какое счастье было узнать, где ты и как ты! Что ты путешествуешь — ни дать, ни взять — с самим принцем… Два зайца одним выстрелом! Потрясающе!

Меня охватывает потрясение. Растерянность. Ужас.

Моё дыхание становится ещё более учащённым и отчаянным. Каждый вдох как новый удар под дых.

— Наёмники?..

— Они преследовали не тебя, мой эгоцентричный цветочек.

Его рука продолжает свой путь к животу и ниже. Дёргаюсь изо всех сил, поднимаю свободную ногу в попытке оттолкнуть его. Кенан наносит первый удар. Пощёчину, от которой весь мир переворачивается с ног на голову и горит моё лицо. Я забываю, как дышать.

Мне требуется время, чтобы прийти в себя и сфокусировать взгляд на Кенане.

Щека жжётся. Очередная насмешка надо мной.

— Лежи смирно, малышка. Тем более когда я с тобой говорю. Ты ещё не поняла, кто здесь главный?

Стискиваю зубы и снова пытаюсь дёрнуться, но Кенан хватает меня за ногу и не отпускает. Крепко держит. Слишком крепко. Не могу вырваться, хотя пытаюсь, как могу.

Отводит в сторону, раздвигая мои ноги.

И вводит пальцы.

Я ору.

Я реву.

А он только смотрит и улыбается.

— Так-то лучше… — он шевелит. Шевелит пальцами. Вводит глубже. Жёстче. Я снова плачу. Сжимаюсь. Ломаюсь. — На самом деле наёмники должны были убить принца. Я ошибся, признаю: решил, что трёх умирающих с голоду будет достаточно, чтобы расправиться с капризным мальчишкой с замашками героя, который никогда не покидал свой безопасный замок. Но нет худа без добра: благодаря этим недоумкам я узнал о том, что ты с ним. И в следующий раз нанял профессионала, которому удалось выстрелом отравить принца, и следующие несколько дней, я думал, что успешно… Но на этот раз ему не спастись: он придёт за тобой, — мотаю головой. Нет, пожалуйста. Умоляю, Артмаэль, оставайся в замке. Это Кенан пытался тебя убить. Всё это время, с самого начала, его целью был ты, а не я. Пожалуйста, не приходи за мной, не приходи… — И он, наконец, умрёт, как умер его отец. Это будет на твоей совести, Линн: ты станешь соучастницей покушения на принца, — хохочет, глядя на моё искажённое паникой лицо. — Вот увидишь. Своими глазами всё увидишь. Я оставлю тебя в живых, чтобы ты насладилась зрелищем, когда его голова полетит с плеч. Представляешь, он вздумал мне угрожать! Хотел защитить тебя… Это было мило, но глупо. А потом, когда его труп останется гнить здесь, ты вернёшься со мной. Правда, я не дам тебе вернуться к прежней работе: будешь моей личной шлюхой и узнаешь, что такое рабство на самом деле, что значит жить в клетке. Ты больше никогда не увидишь дневной свет, которого тебе так не хватало, малышка… Не стоило бросать мне вызов. Сидела бы тихо и не высовывалась. Я же тебя предупреждал, помнишь? Говорил, где на самом деле твоё место. Но ты не захотела слушать… Смотри, на что мне теперь приходится идти, цветочек… Ты могла бы быть счастлива, если бы слушалась меня и довольствовалась тем, что имеешь…

Чудовище. Хуже всех опасностей, что встретились нам по пути, хуже любых монстров и диких зверей, что могут напасть из самого тёмного уголка мира.

Самое настоящее чудовище, а мы с Артмаэлем его жертвы.

Он чудовище, от которого нам не сбежать.

— Пожалуйста, — беззвучно умоляю я. Мне безумно больно. Его рука выходит из меня, но мою ногу он не отпускает. Он сейчас снова войдёт, но уже не пальцами. Я чувствую его пугающее возбуждение. Вижу по глазам. По зловещей усмешке. Ему нравится иметь власть надо мной, и сейчас я вся принадлежу ему. Я могу это выдержать. Свихнусь, спячу, сломаюсь, умру… что угодно. Лишь бы с Артмаэлем ничего не случилось. — Пожалуйста, не убивай его. Делай… делай со мной что хочешь. Я останусь с тобой. Исполню любые твои желания. Любые. Только не трогай Артмаэля. Не причиняй ему вреда. Оставь его.

Что-то в выражении его лица меняется. Ухмылка становится шире. Блеск в глазах ярче. Предвкушение сильнее. Он счастлив, как ребёнок, разворачивающий подарок. Его смех звучит громче, чем когда-либо.

— Вот уж не думал, что настанет день, когда увижу тебя такой смиренной, цветочек! — он склоняется надо мной. Я чувствую его запах. Этот тошнотворный запах. Он проводит языком по моей шее, и рвотные позывы возвращаются. Я не вытираю его слюну. Всё равно я уже грязная. Его дыхание обжигает ухо. — Умоляй меня, Линн. Умоляй сохранить ему жизнь. На что ты готова пойти, чтобы я его не убивал?

Я вскрикиваю, когда Кенан кусает меня за ухо. Артмаэль иногда прикусывал игриво, это было приятно. Но Кенан даже не пытается быть осторожным.

Я плачу с новой силой.

Мне предстоит провести остаток дней, вспоминая нежные ласки, которые я больше никогда не почувствую.

— Всё. Я сделаю всё что угодно, только умоляю…

— Всё что угодно… — Кенан смакует эти слова на языке. Улыбается. Снова облизывает своим противным змеиным языком мою шею. Спускается к ключице. Втягивает ртом сосок. Кусает. Я кричу, а он смеётся. — Какое соблазнительное предложение… Жаль, что смерть принца не зависит от меня.

Резко вдыхаю. Есть кто-то ещё. Кто-то, кто пытается покончить с Артмаэлем…

Жак. Трон. Корона.

У меня нет времени на раздумья. Рука, сжавшая моё лицо сильнее, чем когда-либо, не оставляет шанса думать о чём-либо другом. Его пальцы касаются моих губ.

— Но ты и не можешь на самом деле ничего мне предложить, цветочек. Потому что ты и так будешь делать всё, что я захочу. И я буду делать с тобой всё, что захочу. Нравится тебе это… или нет.

Он хватает меня за волосы и тянет. Резко, я не сдерживаю очередной крик. Плевать. Всё равно меня никто не слышит. Я одна, никто мне не поможет. Он прав. Он может делать всё, что захочет, а мне остаётся только терпеть.

Кенан так и не отпускает мою ногу, и когда он нависает всем телом надо мной, мне хочется рыдать. Его губы сминают мои, и все мысли пропадают. В безумии полного отчаяния я кусаю его. Сильно, с той же жестокостью, с которой он собирается отнять у меня всё.

Вкус его крови на моих губах — небольшое утешение.

Я уже успела позабыть один из первых уроков: если сопротивляться, то будет только хуже.

Его кулак прилетает прямо в скулу. Боль невыносимая. Голова идёт кругом. И снова бьёт. На второй раз я уже даже не могу вскрикнуть, голос не слушается. Слёзы горячими струйками текут по лицу. Или, может, это кровь.

Кенан опять хватает меня за волосы. Прищуриваю глаза. Я устала.

Я обессилела. Не могу дышать. Не чувствую ничего, кроме колотящегося сердца. Мир вокруг шатается. Нет ничего прочного и устойчивого.

— Скажи мне, цветочек, как думаешь… Принцу будет достаточно показать твою одежду? — Кенан отпускает мою ногу, но это ничего не меняет, потому что в такой позе я всё равно не смогу его пнуть. Он кладёт руки на пояс с ножнами. Лезвие кинжала сверкает в приглушённом свете. — Или стоит отправить ему что-то более говорящее?

Судорожно вдыхаю, но страх перед кинжалом — ничто по сравнению с его словами. Нет, оружие меня не пугает, пока не начнёт вонзаться в мою кожу. У меня перехватывает дыхание. Кенан улыбается.

— Пальчик? Или лучше целую кисть? Ты ведь наверняка касалась его руками, да? Тогда он хорошо их помнит…

Поджимаю губы, ужас парализует меня. Хотела бы я сейчас вспомнить прикосновения Артмаэля, но всё забылось. Всё осталось в прошлом, здесь и сейчас есть только этот человек. Сжимаю и разжимаю кулаки. Пальцы плохо слушаются. Край лезвия касается кожи, я зажмуриваюсь…

Но он этого не делает. Я чувствую, как холодный металл скользит по моей руке. Плачу сильнее.

— Остановись…

— О нет, милая, это только начало. Но я оставлю тебе руки. Мы ещё найдём им применение.

Лезвие продолжает путь по моей коже. Задевает грудь. Я чувствую давление на сосок. Сжимаюсь ещё сильнее.

— Может, одну из сисек? Их он точно хорошо помнит… Сразу узнает… Скажи, сколько раз он их трогал?

Уже не помню. Ничего не помню. Не могу об этом думать. Не могу думать ни о чём, кроме его грубости, когда он хватает вторую грудь, не тронутую кинжалом.

— Нет… Сиськи я тоже хочу оставить. Мне нравятся твои сиськи, Линн. Пусть останутся для меня.

Всё моё тело будет принадлежать ему.

Когда я немного отодвигаюсь, кинжал задевает меня. Порез крошечный, но этого достаточно — шрам останется навсегда, но самое страшное, что с ним останутся воспоминания об этом дне.

— Не вынуждай меня, цветочек. Не хочу скучать по какой-то части этого тела.

Да плевать уже на тело. Мне просто хочется умереть. Пусть убьёт меня. Так было бы лучше. Чтобы всё закончилось. Никаких голосов, никаких кошмаров, никаких воспоминаний. Не останется ни слёз, ни отчаяния.

Смерть не может причинить больше боли, чем всё это. Смерть просто не может быть хуже.

Смерть подарит мне то же умиротворение, что и поцелуи Артмаэля.

Рука Кенана возвращается к моим волосам. Он приставляет подносит к моему горлу. И смотрит. А у меня нет сил даже посмотреть на него с ненавистью в ответ. Даже страха не осталось.

Я опустошена.

— Пока что хватит и этого.

Не успеваю понять, что он задумал, как он дёргает прядь и отрезает. Одним быстрым движением он отнимает у меня ещё одну вещь. Одним быстрым движением он забирает часть меня.

— Скажи, цветочек… Как долго, по-твоему, будет плакать принц, когда увидит прядь твоих волос? Когда увидит твою одежду? Когда поймёт, что ты в моих руках? Когда я расскажу ему, что сделал с тобой… Как скоро он примчится спасать тебя?

Ему снесёт крышу. Артмаэль совершенно потеряет голову. От боли и бессилия. Так же, как сейчас схожу с ума я, потому что не могу ничего сделать. Потому что знаю, что это ловушка и даже не в силах пошевелиться. Потому что от малейшего движения остаётся ещё один порез. Потому что его колено упирается в мой живот. Потому что его рука сжимает мою шею.

Потому что его зубы разрывают мои губы в отместку.

— Ты такая сладкая, цветочек… Такая слабая…

У меня нет сил отвечать ему. Нет сил сопротивляться. Я закрываю глаза, чтобы не видеть его лицо напротив своего, но даже так я продолжаю всё чувствовать. Боль. Головокружение. Его дыхание на моей коже. Я чувствую даже слёзы, хотя думала, что у меня их не осталось.

— Пожалуйста… — снова умоляю я. Но это бесполезно. Мне ничто не поможет.

— Вот так, цветочек, да. Продолжай умолять. А я больше не буду тратить время на разговоры. У меня есть… лучшее применение для рта.

И Кенан использует рот, оставляя слюнявые дорожки.

На моей шее. На моём ухе. На моей груди.

Последний месяц размывается в моей памяти. Мечты, маячившие на горизонте, мигают последний раз и гаснут. Ласки Артмаэля тонут в разврате Кенана.

Я забываю поцелуи моего принца. Забываю его нежность. Забываю его любовь.

На их место снова приходят грязь и бесчестие. Теперь я снова не больше, чем шлюха.

Когда Кенан берёт меня, я даже не вскрикиваю. И плакать больше не могу.

Я просто отворачиваю голову и закрываю глаза.

Каждый толчок становится ещё одной причиной умереть.

АРТМАЭЛЬ

— Артмаэль, тебе нужно поспать. И поесть хоть что-нибудь. Когда ты последний раз закрывал глаза или нормально обедал?

Я не сплю уже сутки. Провёл весь день взаперти, питаясь одними фруктами, которые Жак чуть ли не силой запихивал мне в рот. Но мне не хочется ни есть, ни спать. Потираю руки, пытаясь согреться, хотя солнце ещё не село.

— Оставь меня в покое. Почему ты вообще здесь, а не со своей женой?

Мой единокровный брат смотрит на меня с безграничным терпением будущего отца.

— Потому что именно ты отказываешься от охраны. Что, если преступник вернётся и…

— Ему нужен не я, — перебиваю я.

И это правда. Я не опасаюсь за свою жизнь — он не так глуп, чтобы возвращаться во дворец или вообще… оставаться здесь. Скорее всего, он уже покинул город. Бросил все свои вещи и дела — не такая уж большая плата за шанс спасти свою шкуру.

Но как-то не верится, что он просто сбежит и забудет. Такие, как он, никогда не забывают. Я увидел это вчера в его глазах. Услышал в его голосе, когда он передал напоследок привет Линн. И она так и не приехала. До сих пор не приехала, хотя уже должна была быть здесь. Посланец из Дионы, отдохнув целые сутки, уже уехал, а она говорила мне, что будет спешить, как может.

Так почему же она ещё не здесь?

Моё сердце замирает в груди, когда последний луч солнца скрывается за горизонтом.

Ну же, Линн, приезжай. Мне нужно знать, что с тобой всё в порядке. Ты нужна мне.

Вздыхаю и прислоняюсь лбом к окну.

Жак не знает о моих мучениях. С чего бы? Я рассказал ему частично, но он даже представить не может, что творится у меня в голове. Я сказал ему, что есть одна девушка, дочь торговца, и что Кенан знает о ней. Я сказал ему, что мерзавец может навредить ей, чтобы отомстить мне, и что поэтому любого, кто будет искать меня, нужно немедленно впустить во дворец и привести ко мне. Но дверь так ни разу не открылась, а я уже теряю надежду.

Пожалуйста, пусть с ней всё будет хорошо. Пожалуйста, Стихии, защитите её.

— Артмаэль, — зовёт меня Жак, — обещаю, мы найдём лорда Кенана, и он за всё заплатит. Но народу нужен король, а если ты в таком состоянии, то кто будет править?

Закрываю глаза. Я уже сотню раз говорил ему, что Кенан не заслуживает почтительного обращения. Тысячу раз повторял, что отдохну и поем, когда сочту нужным. Но прямо сейчас меня тошнит от любой еды. Не могу отделаться от мысли, что там может быть яд. Я не ложусь в кровать, потому что мне кажется, что в любой момент из тени выйдет силуэт и зарежет меня во сне, пока я мучаюсь от кошмаров.

Я схожу с ума.

Кто-то стучит в дверь, и моё сердцебиение учащается. Я вытягиваюсь по струнке, сверля взглядом деревянную поверхность. Друг или враг? Спаситель или убийца? Новости о Кенане? Или даже Линн… Вздрагиваю от этой мысли. Всё было бы совсем по-другому, если бы мы не расставались и она спала в постели, прижавшись ко мне.

— Войдите, — говорит Жак, потому что я не могу выдавить даже одно это простое слово.

Медленно выдыхаю, когда внезапным гостем оказывается Арельес. Разворачиваюсь к окну. Меньше всего мне хотелось бы сейчас наблюдать их воркованье.

Я слышу шорох, когда Жак подскакивает со своего стула.

— Что-то случилось, любимая?

— Это принесли Артмаэлю.

Оборачиваюсь, терзаемый любопытством. Супруга Жака несёт какой-то ящик и ставит его на стол. Подхожу ближе. Простой деревянный сундук, широкий и невысокий. Морщу нос. У меня какое-то нехорошее предчувствие. Не люблю сюрпризы и уж точно не жду их сейчас.

— Кто принёс? — спрашиваю я, заглядывая ей в глаза.

Она осторожно присаживается рядом с мужем, поглаживая живот. Жак говорит, что до рождения ребёнка ещё две луны, и хотя Арельес мне кажется слишком хрупкой для родов, мой брат уверен, что всё пройдёт хорошо. Он хочет, чтобы это был мальчик, которого они назовут в честь нашего отца. Мне это кажется очень трогательным.

— Посыльный, ваше высочество, — отвечает она, как всегда, с глубоким почтением. — Просто мальчишка, я даже не стала его ни о чём расспрашивать… Мне показалось, что ему было неловко находиться во дворце.

Я хмурюсь, тогда как она пожимает плечами и смотрит на Жака, который берёт её за руку, ласково и успокаивающе. Я отрываю взгляд от них, стараясь не думать о Линн и наших личных моментах.

Пододвигаю сундук ближе к себе. Удивляюсь тому, как мало он весит. Разбираюсь с замком и откидываю крышку.

Затаив дыхание, смотрю. Ничего не понимаю.

Опускаю руку и достаю штаны. Смотрю на Жака с Арельес, но они выглядят такими же растерянными, как и я. Ткань ношенная, перепачканная. Есть ещё рубашка, которая когда-то была белой, но теперь покрылась грязью. Под ней оказывается лиф. Я начинаю догадываться. Вместе я узнаю эти вещи. Сам не раз к ним прикасался — снимал в попытке поскорее добраться до того, что было под ними. Сколько раз я обнимал её ночью, лёжа под звёздами, и клал голову ей на грудь, закрытую этой самой рубашкой? Сколько раз я возносил хвалу Стихиям за то, что она решила купить эти штаны?

Сглатываю.

Линн.

Я нащупываю дно и вынимаю, почти не глядя. два последних предмета. Первый — это копна волос, заплетённых в косу. Её волос. Кровь в жилах застывает. Я много раз прикасался к ним с любовью, но сейчас отбрасываю в ужасе. Руки дрожат. Меня всего трясёт. Я отшагиваю назад, спотыкаюсь и падаю в своё кресло.

Это какой-то розыгрыш.

Перед глазами всё плывёт. Я впиваюсь пальцами в подлокотники. Мир вращается. Потрясение сменяется бешенством, которое придаёт мне сил. Кровь приливает к лицу. Стучит в ушах. Сердце с каждым ударом повторяет: убей, убей, убей.

Я убью его.

— Артмаэль?

Стараюсь дышать глубже, сосредоточиться на обеспокоенном лице Жака. Опускаю взгляд на свои колени. Ослабляю хватку на подлокотниках. Я так сильно вонзил ногти в дерево, что остались следы. Последняя вещь из сундука всё ещё в моей руке. Её кинжал. Я узнаю его, как свой собственный меч. Душа уходит в пятки. Вокруг рукояти обёрнут клочок пергамента.

Пальцы непрестанно дрожат, пока я пытаюсь развязать верёвку.

Обнажённая.

Я убью его.

Безоружная.

Убью.

В его руках.

Убью.

Разорву голыми руками.

Записка выпадает из рук. Она написана незнакомым почерком, красными чернилами.

«Хотя словами не передать моё удовольствие от воссоединения с Линн, нам не хватает вас здесь, ваше высочество. Приходите без стражи — мы же не хотим, чтобы она пострадала».

Я вскакиваю на ноги. Внизу, под этими небрежными фразами, которые я прям слышу его спокойным голосом в своей голове, написаны указания, куда мне нужно прийти. Где он сейчас скрывается. Где он держит Линн.

В каком состоянии?

— Артмаэль? — снова зовёт меня Жак. — Что случилось? Что… всё это значит?

Я смотрю на Арельес, чей встревоженный взгляд мечется между нами, а руки прикрывают живот. Я снова сосредотачиваю внимание на брате. Протягиваю ему записку. Мне больше ничего не нужно. Я найду нужное место без подсказок. Сердце приведёт меня к Линн.

— Слушай меня внимательно: если через два часа я не вернусь, собери отряд лучших солдат и отправь их следом.

Жак хмурится и опускает взгляд на пергамент.

— Это… — качает головой и смотрит на меня в ужасе. — Ты спятил? Ты не можешь пойти туда один! Он тебя убьёт!

Что ж, тогда они заберут мой труп. Не думаю, что они станут преследовать его, если мне не удастся расправиться с ним.

— Я не спрашиваю твоё мнение на этот раз, Жак. Просто… сделай, как говорю. Если придёте туда и найдёте девушку… спасите её. Если со мной что-то случится, — набираю воздух в лёгкие, — будь сильным. Ради Сильфоса. Ради отца. Королевству нужен сильный король.

Мы оба понимаем, что это звучит как прощание. Словно я не вернусь. Мне бы хотелось убедить его в обратном, но сам в этом сомневаюсь.

Забираю кинжал Линн.

Жак зовёт меня вслед, но я уже покидаю кабинет и дворец.

* * *

На город уже опустилась глубокая ночь, когда я выезжаю из Дуана. Ехать в темноте сложнее и получается не так быстро, как мне бы того хотелось. И хотя здравый смысл говорит мне, что Линн не будет лучше, если я упаду и разобью голову по пути, но всё равно пришпориваю коня.

По ощущениям, дорога занимает целую вечность. Надо мной склоняются деревья, пока я еду по едва различимой в свете луны и звёзд тропе. Вдалеке воет волк. Конь, похоже, чувствует моё напряжение, но я не могу думать ни о чём другом, кроме как о том, что мне надо ехать вперёд.

К Линн.

К Кенану.

К своей вероятной гибели.

Я готов рискнуть, если это позволит мне утащить его на тот свет за собой.

Так или иначе, он умрёт.

Как бы быстро я ни ехал, время тянется медленно. Несколько раз я проверяю, что мой меч и её кинжал всё при мне. На карту поставлено слишком многое, чтобы полагаться на удачу. Победит тот, кто умнее и ловчее. Тот, кто лучше скрывает свои карты. И, хорошо это или плохо, но я точно знаю, что у него будет козырь в рукаве. Может, даже не один, в отличие от меня.

А может быть, я впервые окажусь на высоте.

Наконец, я останавливаюсь перед одиноко стоящем в темноте домике. Через одно из окон, кажется, я замечаю горящую свечу. Спешиваюсь. Под ботинками хрустит трава и сухая грязь. Коня не привязываю, потому что сомневаюсь, понадобится ли он мне ещё. Обнажаю меч и стараюсь ступать осторожно. Дверь слегка приоткрыта, выпуская треугольник тусклого света. Я осматриваюсь вокруг. Тишина стоит настолько оглушительная, что даже моё дыхание кажется слишком громким. Темнота помогает скрыть мои страхи. Не вижу никого поблизости.

Кровь в висках стучит так сильно, что голова раскалывается. Я толкаю дверь, ржавые петли приходят в движение. Громкий скрип эхом разносится вокруг, я задерживаю дыхание. Где-то в лесу ухает сова, но больше ничего не слышно. В доме подозрительно тихо, отчего у меня скручивает живот. Крепче сжимаю рукоять меча. Чувствую, как напрягается каждый мускул, приготовившись к броску, как дикий зверь. Думаю, это всё, что осталось от меня, после того я подавил остальные чувства. Двигаюсь чисто инстинктивно, понимая, что как только увижу его лицо, ярость затмит мой разум.

Очень тихо, даже в какой-то степени спокойнее, сердце продолжает отстукивать: убей, убей, убей. Я это сделаю. Скоро всё закончится.

Внутри хижины полумрак, тени по углам, кажется, могут поглотить человека целиком. Мебели почти нет. На секунду мне вспоминается тот дом, где мы укрывались, спасая Линн после нападения гулов. Прошло уже больше месяца, но я помню всё так ярко, будто это было вчера, и взгляд сам устремляется к единственной кровати. Она там.

По крайней мере, я думаю, что это она.

Она лежит лицом к стене, поэтому я не могу различить очертания. Её растрёпанные волосы отрезаны примерно по плечи, напоминая мне о косе, оставленной в кабинете. Руки связаны над головой, а тело обнажено. Выставлено напоказ. Для него. Для его сальных взглядов. Для его грязных прикосновений. Для того, чтобы он мог делать, что вздумается.

Пелена гнева ослепляет меня. Одна из ног тоже привязана. Я замечаю кровь на лодыжке. Запястья, наверное, тоже истёрты, хотя в свете свечи сложно сказать наверняка. Я подхожу ближе, забыв обо всём вокруг. Они могли бы напасть на меня со спины, и я это осознаю, но не оглядываюсь. Всё моё внимание приковано к девушке на кровати. Что он с ней сделал? Что с ней стало? Это не та Линн, которая могла запросто залепить мне пощёчину и сказать что-нибудь насмешливое. Я вижу синяки — тёмные пятна на коже, словно чернила на чистом холсте. Кому такое может нравится? Каким извращенцем нужно быть, чтобы получать удовольствие от этого?

Это не человек. Это хуже, чем животное. Он заслуживает испытать это всё на себе в десятикратном размере, он заслуживает вечных страданий.

Я убью его, убью, убью.

— Линн?

Мой тихий вопрос остался незамеченным. Останавливаюсь рядом с ней. На её губах кровь. На опухшей щеке синяк. На груди порез с засохшей кровью. Тысяча отметин по всему телу — каждая несёт в себе боль. Как будто неразборчивые слова, написанные красными, фиолетовыми и чёрными красками.

Она не шевелится, и в первое мгновение я опасаюсь худшего. Что я опоздал. Что я больше никогда не увижу её улыбку. Что больше никогда не увижу её прежней. Свободной и счастливой. Она писала мне, что хочет поговорить, что верит в наше совместное будущее. Но не будет никаких «нас», если она не проснётся.

Не будет её.

Не будет меня, потому что я тоже умру прямо здесь, если она не откроет глаза.

Не в силах унять дрожь, я протягиваю руку к её шее и пытаюсь нащупать пульс.

Но стоит мне к ней прикоснуться, как она поворачивает голову и распахивает глаза. Она пытается отпрянуть, вскрикнув от испуга, но от этого только натягивает верёвки, и они врезаются в израненную кожу. Она сжимается. Пытается скрыться. Даже когда видит меня. Даже когда узнаёт меня. По её щеке бежит слеза.

Что с ней сделали?

Она приоткрывает губы, но не произносит ни звука. Возможно, ей нечего сказать. Возможно, её выпотрошили изнутри и теперь там пусто. У меня скручивает живот, в груди закипает ярость. Я чувствую её боль, словно все эти раны стали моими.

Я убью его, убью, убью. И заставлю пожалеть о том, что он сотворил, перед смертью.

— Я заберу тебя отсюда.

Оглядываюсь через плечо, но там никого нет. Я не так глуп, чтобы поверить, что Кенан просто бросил её здесь и сбежал, но пользуюсь моментом, чтобы развязать верёвки. Пальцы не слушаются. Не могу справиться с узлами. Ищу кинжал. Осторожно разрезаю, стараясь не задеть кожу, не причинить ей новой боли. Её запястья и так уже разодраны в кровь. Пытаюсь растереть её ладони, чтобы вернуть кровоток, но она стонет от боли, и я отказываюсь от этой идеи. Не страшно. Скоро она будет в порядке. Непременно. Во дворце о ней позаботятся. Волшебники смогут убрать весь этот ужас с её тела.