Медовый месяц

Глава двадцать третья

Я позвонила Флоре по домашнему телефону Мака.

– Ты читала «Менее исхоженную дорогу»?[59] – спросила она.

– Нет! – ответила я, чувствуя, что сейчас опять закричу.

– Придется выслать тебе по почте, – сказала Флора.

– Не надо.

– Ну, если ты так к этому относишься, не пошлю. Тебе достаточно будет первой фразы: «Жизнь трудна». Ну, теперь тебе уже лучше?

Я сказала:

– Тебе не кажется, что ты свихнулась? Мама рассказывала, что тетя Нора была сумасшедшей – сидела в дурдоме и все такое. Вероятно, все дело в генах.

– Понимаешь, – ответила Флора, – если начинаешь с того, что жизнь легка или должна быть легкой, то постоянно разочаровываешься и оказываешься в положении жертвы. А если начинаешь с того, что жизнь трудна, тебя приятно удивляет уже то, что в умывальнике есть горячая вода. Интересно знать, куда делся Эд.

– Моя жизнь разрушена, – сказала я. – Я чувствую себя как Пола Ятс под действием ЛСД.

– В том случае, когда ты играешь жертву, – продолжала Флора, – все становятся или гонителями, или спасителями, поскольку…

– Я не жертва, – перебила ее я. – Большое тебе спасибо.

Молчание.

– Фло, – сказала я, – мне нужна помощь.

Снова молчание.

– Представь себе, что ты уже в нужном месте и в нужное время.

– Ха! – ответила я.

– Представь.

Я закрыла глаза.

– Хорошо, представила.

– Представь, что ты там, чтобы научиться чему-то такому, что увлечет тебя вперед.

– Это было бы прекрасно, – сказала я.

– Очень важно совершать ошибки, – продолжала она. – Мы все их делаем. Правда, некоторые ошибки больше, чем другие. Некоторые – просто огромные, громадные, неимоверные… – Она прервала себя: – Извини. Забудь, что я сказала. Ошибки – это прекрасно. Это вехи.

– Ты так думаешь? – сказала я и ощутила, как душа начинает отогреваться.

– Я знаю, – вдруг сказала Флора и все испортила. – Подумай обо всем этом как о сложном, тщательно продуманном «Свидании с незнакомцем».[60]

– Флора!

– Хани, – ответила она. – Я не могу уладить это для тебя.

– Что-о-о-о? С каких это пор ты не можешь что-то уладить?

– С тех пор… С тех пор, как… Хочешь поговорить с Деллой?

– Делла там? – спросила я. Подошла Дел и сказала:

– Ты жалкая неудачница.

– Привет. Здравствуй. Я тоже тебя люблю.

– Мака здесь нет, – сказала она. – Мы пытаемся найти квитанцию за кольцо, чтобы вернуть его. Я слышала, Эд вернулся?

– Да, – ответила я.

Послышался какой-то шепот и шарканье.

– Кто-то идет, – сказала Дел. – Флора пошла встретить. Это не Мак, он бы не стал звонить. Так кто же это может быть, Алекс или Эд? – проговорила она, имитируя «Свидание с незнакомцем». – Решение за вами. – Потом я услышала ее голос: – Снова пришла? – но это относилось не ко мне.

Послышался удар. Телефон, очевидно, упал. Я несколько раз повторила «алло», и в конце концов подошла Флора и прошептала:

– Женщина, которая пришла… Обожемой…

– Кто это? – не поняла я.

– Жена Мака, – сказала Флора.

– Не может быть, – проговорила я, но тут же поняла, что очень даже может, и спросила: – Что делает Дел?

– Обнимает ее.

Тут связь оборвалась. Но я чувствовала себя уже лучше – я знала, что не одинока в своей незадачливости, что люди во всем мире так же, как и я, садятся в лужу… И мне стало от этого легче. Я ощутила прилив любви к Флоре и Дел и вообразила вдруг, что в знак моей неослабевающей привязанности куплю им обеим по сумочке от Прада. Но тут же поняла, что никогда этого не сделаю.

Алекса нигде не было видно. Я набросила саронг – теперь уже должным образом выгоревший – и пошла к стойке регистрации, чтобы узнать, в каком номере остановился Эд. Я не знала, что ему скажу, и все же хотела воспользоваться моментом, пока после разговора с Флорой и Дел еще оставалось немного чувств.

Мне указали номер Эда. Там было тихо – и темно. Он, похоже, лег вздремнуть, что не очень-то меня удивило. Эд любил вздремнуть при всяком удобном случае и этим по-своему напоминал Винни-Пуха. Эд может спать в эпицентре циклона.

Я подошла и села на кровать. Личность на кровати села и завопила. Я тоже. Это была Черил.

Мы уставились друг на друга.

– Как мило встретить вас здесь, – наконец выговорила я, что вполне отражало состояние моего духа.

– И вас тоже, – сказала Черил. Вряд ли она действительно так считала.

– Как вы здесь оказались? – спросила я.

– Нас послал Хесус.

«О боже, – подумала я, решив, что речь идет об Иисусе, – она одна из этих».

– Он сообщил нам, что вы сменили гостиницу, – сказала Черил.

– Ах, Хесус, – успокоилась я. – Но я хотела спросить другое – зачем вы приехали?

Она ответила, что приехала излить на меня свое энергетическое поле.

– Ладно, – сказала я и стала расхаживать по комнате в стиле Шерлока Холмса. – Это можно устроить. Вы с Эдом?..

– Нет, – сказала она. – Мы с Эдом не нравимся друг другу. У них здесь хорошее обслуживание?

– Не уверена, что у них тут вообще есть обслуживание. – Я отхлебнула из ее бутылки минеральной воды. – Почему Эд вам не нравится?

– Ну, насколько я понимаю, моему естеству он нравится. Но он не нравится моему эго, потому что я Эду не нравлюсь.

– Понятно, – сказала я. – Так вы сюда приехали, чтобы показать нам, где раки зимуют? Мы этого, кажется, заслужили.

– Это очень отрицательное отношение.

– А у вас оно положительное?

– Я подумала, – сказала она, – что проведу остаток жизни, размышляя о том, что я сделала не так. И потому решила приехать сюда и выяснить это. – С этими словами она ударилась в слезы. Безудержно зарыдала. Я не знала, куда и смотреть. Подумала, что, возможно, нужно подойти и обнять ее, но потом решила, что это будет довольно нелепо – как если бы человек влюбился в того, кто похитил и мучил его. Наконец я сказала:

– Вы все сделали так.

Я и впрямь так считала. И думала, как бы это донести до нее.

– Алекс и я, – сказала я, – мы… – Я не могла придумать слово. – Мы испорченные. К вам это не имеет никакого отношения.

А потом сказала:

– Алекс любит вас. Он сказал мне. – Но от этого она завыла еще громче.

– Вы счастливы вместе? – спросила Черил между рыданиями.

Я поймала себя на том, что состроила рожу, как бывает в школе, когда тебя вызывают в кабинет директора. К счастью, Черил на меня не смотрела. Я прижала руку ко рту и разгладила мышцы лица.

– На этот вопрос я не могу ответить, – сказала я, но она лежала и ждала ответа. Наконец я ответила: – Это все равно что спрашивать Эйнштейна, будет ли дважды два четыре.

– Что-что? – сказала Черил.

– Это слишком просто.

Возникла небольшая пауза. Потом я сказала:

– Счастливы. Ведь так и предполагается, да? Делать друг друга счастливыми.

– Делать друг друга счастливыми вовсе не предполагается, – усмехнулась она над этим свидетельством моей тупости.

Я еще раз отхлебнула минералки и спросила:

– Что дальше?

– Мы поговорим все вместе, – сказала она. – Обсудим всё вчетвером.

– Вы это серьезно?

– Серьезно, как сердечный приступ.

– Они на улице, – сказала я Алексу. – Стучат в дверь.

– Вдвоем? – спросил он.

– Да.

– Скажи им, пусть проваливают.

Я раздвинула шторы и высунула голову в окно. Черил и Эд стояли в обрамлении розовой бугенвиллеи, как в брачном будуаре. Мне пришло вдруг в голову, что они хорошо подходят друг другу.

– У Алекса нет настроения общаться, – сказала я.

– Скажите ему, что нам нужно поговорить, – попросила Черил.

– Они хотят поговорить, – сказала я Алексу.

– Спроси у Черил, какую часть из сказанного «нет» она не поняла. «Н» или «е»? Или «т»? – ответил Алекс, буквально забравшись в шкаф в своем желании избежать встречи.

Я спросила.

Черил состроила рожу.

– Обычно это я говорила так Алексу, – сказала она. – Послушайте, здесь слишком жарко. Я вернусь к кондиционеру.

Она ушла, понурившись. К окну подошел Эд и сказал:

– Привет, детка.

Я вышла на веранду.

– Эд, – сказала я, – какой ужас. Не делай этого.

Я замолчала, потому что пришел официант с подносом чая и поставил его на стол на веранде. Наверное, заказ Алекса.

Официант удалился.

– Выпей чаю, – сказала я.

– Я по тебе соскучился, – ответил Эд.

– Ар-р-р-р-х! – вскрикнула я, но не очень громко. Про себя. Больно. Обожемой – как это больно.

Кажется, чувство вины? Я имела очень слабое представление об этом чувстве. Возможно, это вовсе и не чувство вины. А, например, чувство утраты. Но в любом случае мне хотелось от него избавиться. Мне хотелось, чтобы Эд ушел. Тем не менее я налила ему чаю и протянула чашку.

– Эд, – сказала я, – откажись от меня, пожалуйста.

– Можешь не беспокоиться, – ответил он. – Я уже, слава богу, отказался. Только надо было сделать это много лет назад. Когда я впервые заметил, насколько ты поглощена собой. Когда понял, что ты никогда уже не повзрослеешь. Ты похожа на подростка, который думает, что он первым в мире испытал боль. А ведь ты никакая не особенная и ровно ничем не отличаешься от других. Нам всем больно. А ты думаешь только о себе. Только! Только о себе, пытаясь доказать себе, что у тебя все в порядке. А ведь у тебя и в самом деле все в порядке. Ничего страшного. Быть может, теперь ты сумеешь наконец повзрослеть.

– Тебе сахару один кусок или два? – спросила я. Кажется, моя рука дрожала. Чашка на блюдце задребезжала.

Эд повернулся и ушел.

– Пожалуйста, возвращайся домой, – крикнула я ему в спину.

– Только попробуй удержать меня! – последовал ответ.

Когда я вернулась в комнату, Алекс как ни в чем не бывало лежал на кровати и читал.

– Ты слышал? – спросила я, протягивая ему чай.

– Что?

– Ничего.

Я села на кровать.

– Эй, – сказала я. – Как ты думаешь, рожать ребенка – очень больно?

– Боль бывает разная, – ответил он. Алекс – единственный из мужчин, который в подобных случаях понимает, о чем я говорю. Другой мог бы заговорить о том, что душевная боль отличается от телесной, но в этот момент я испытывала жестокую телесную боль чуть правее сердца.

– Завтра устроим пикник, – сказал Алекс. – А когда вернемся, их уже не будет.

Я легла рядом с ним и спросила:

– Может быть, и правда поговорить? Всем вчетвером?

– Говорить не о чем, – ответил он. – Мы и без того понимаем, что к чему.

Он вернулся к своей книге. Алекс отыскал где-то путеводитель по Мексике и стал изучать его от корки до корки – мелкий шрифт водил его по музеям от черепка к черепку. Он добрался уже почти до половины.

– Черил считает, что она что-то сделала не так, – сказала я.

– Я напишу ей письмо, – ответил он.

– Она хочет знать, счастливы ли мы.

– Здесь сказано, что Коба – наименее посещаемое место в Мексике, – сказал Алекс. – Если нам повезет, мы можем оказаться там единственными посетителями.

– Послушай, – проговорила я чуть погодя, – я давно хотела тебе это сказать. Если ты когда-нибудь пожалеешь, что оказался со мной, – хоть на секунду, – обязательно скажи мне.

– Ладно, – ответил он. – Ты тоже.

– Ладно, – согласилась я. – В том случае, если я покажусь тебе эгоистичной…

– Эгоистичной? – удивился Алекс и в замешательстве захлопнул книгу. – Я хочу быть с тобой… – Он не договорил.

– Но?.. – сказала я. – Я чувствую здесь «но»…

– Нам не следует торопиться, – ответил он.

– Не будь идиотом. Ты говоришь о двух людях, сбежавших на вертолете из-за одного поцелуя. А что скажешь про Лос-Анджелес?

– Я говорю не о географии, – сказал Алекс. – Я говорю о нас с тобой. Ты это понимаешь.

– Это из-за случая с Мари Клэр? – спросила я. – Из-за того, что я, вероятно, восприняла его не в том масштабе?

Алекс улыбнулся. Потом протянул руку и, поворошив мне волосы, сказал:

– Все будет хорошо.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – простонала я. – Ты хочешь сказать, что тебе нужно свободное пространство!

Он не стал отрицать.

– У тебя было пространство – целый мир, – проговорила я, думая о последних двух днях. – У тебя были целые футбольные стадионы.

– Понимаешь ли, – сказал Алекс, – некоторым людям нужен простор.

– Понимаю, – ответила я с наигранной интонацией, как будто мне пришла в голову интересная мысль. – Почему бы мне не возвратиться в Лондон, а ты будешь жить в Лос-Анджелесе, и тогда у тебя будет достаточный простор! – торжествуя, закончила я.

Возникла небольшая пауза. Он по-прежнему удерживал меня. Словно не хотел отпускать, что бы я ни говорила. А лет примерно через пять проговорил:

– Я всегда буду любить тебя, в любом случае.

Я просто лежала, позволяя словам течь сквозь мое сознание. Не знаю почему, но они прозвучали смертным приговором.