Мегрэ и его мертвец

Глава девятая

В кабинете было накурено. Вытянув ноги, в углу устроился Коломбани. Начальник полицейского управления только что ушел. Входили и выходили детективы в штатском. Совсем недавно звонил Комелио.

— Алло! Маршан? — взялся за трубку Мегрэ. — Говорит Мегрэ, — Да, самый настоящий. Что, что? Мой однофамилец? Ваш приятель? Граф? Нет, совсем не родственник!

Часы показывали семь. Собеседником комиссара был управляющий «Фоли-Бержер».

— Что вам угодно, дружище? — отвечал, грассируя, Маршан. — Не так-то это просто, черт возьми. До открытия всего ничего, едва успею перекусить. Если только составите мне компанию. Скажем, в «Шоп Монмарт»? Через десять минут? Ну, до встречи, дорогой.

Находившийся в кабинете Жанвье был крайне возбужден. Из Жуэнвиля он привез большую фотографию, одну из тех, какие можно увидеть в актерских уборных. Крупным, уверенным почерком на ней было выведено: Франсина Латур.

Миловидная, совсем юная женщина. На обороте адрес: Пасси, улица Лоншан, дом 121.

— Наверное, она теперь в труппе «Фоли-Бержер», — объяснил Жанвье.

— Букмекер ее узнал?

— Определенно. Я хотел захватить его, но уже поздно. Он жены боится. Но, если он понадобится, в любую минуту можно к нему заскочить. Он живет на острове Сен-Луи, рукой подать. И телефон есть.

Телефон был и у Франсины Латур. Мегрэ набрал номер. Ни слова не говоря, он повесит трубку, если кто-нибудь ответит. Однако, как он и предполагал, дома ее не оказалось.

— Прогуляйся-ка к ней, Жанвье. Захвати с собой кого-нибудь потолковее. Ни в коем случае не привлекайте к себе внимание.

— Устроить у нее засаду?

— Не надо пока. Жди моего звонка. Пусть один из вас сидит поблизости в каком-нибудь баре. Звякни, сообщи номер телефона.

Мегрэ хмурился: не упустить бы чего из виду. Поездка на завод к Ситроэну дала по крайней мере хоть какой-то результат. Выяснилось, что Серж Мадок работал там почти два года.

— Послушайте, ребята. — Комиссар зашел в дежурку. — Вечером или ночью мне понадобится много народу. Далеко не отлучайтесь. Сходите по очереди закусить, а не то пошлите за бутербродами и пивом. Скоро увидимся. Пойдем, Коломбани?

— Разве ты не обедаешь с Маршаном?

— Ты ведь с ним тоже знаком?

Начавший с перепродажи театральных билетов, Маршан стал теперь заметной личностью, сохранив при этом вульгарные манеры и грубую речь. Положив локти на стол, он разглядывал меню. В ту минуту, когда к нему подошли детективы, он заказывал метрдотелю:

— Что-нибудь этакое легкое, голубчик Жорж… Куропатка есть у тебя?

— Под гарниром из капусты, мсье Маршан.

— Садитесь, мой дорогой. Ого! И органы правопорядка пожаловали? Еще один прибор и место, голубчик Жорж. Как относитесь к куропатке с капустой, господа хорошие? Минуточку! Принеси-ка нам пока запеченную форельку. Она у тебя живая, Жорж?

— Можете взглянуть в цистерну, мсье Маршан.

— И еще какой-нибудь закуси, чтоб ждать было не скучно. Вот и все. Напоследок — суфле, раз уж настаиваешь.

Таково было его излюбленное меню. Даже приходя в одиночку, он заказывал его два раза в день. И это называл «легкой закусью, чтоб червячка заморить». А после представления, верно, еще и поужинает.

— Ну так чем могу помочь, голубчик? Надеюсь, не по поводу моего ревю заявились?

Вести серьезный разговор было еще рано. Подошел официант, подающий вина, и Маршан несколько минут выбирал напитки.

— Слушаю вас, ребятки.

— Если я вам кое-что сообщу, сумеете ли вы держать язык за зубами?

— Вы забываете, голубчик, что я знаю больше тайн, чем любой другой парижанин. Судьба сотен счастливых семейств находится вот в этих самых руках. Держать язык за зубами? Да я только этим и занимаюсь!

Как ни странно, то была сущая правда. Маршан болтал с утра до вечера, но никогда не говорил больше, чем хотел сказать.

— Вы знаете Франсину Латур?

— Она выступает у нас с Дреаном в двух скетчах.

— Что вы о ней думаете?

— А что я, по-вашему, должен думать? Это еще ребенок. Спросите лет этак через десять.

— Талантлива?

Маршан с комическим изумлением взглянул на комиссара.

— А на кой бес ей талант, скажите на милость? Ей, думаю, не больше двадцати, а она одевается у лучших портных. По-моему, и брильянты носить начала. Во всяком случае, на той неделе в норковой шубе заявилась. Чего вы еще хотите от нее?

— Любовники у нее есть?

— Как у каждой танцовщицы. У нее есть друг, вполне приличный господин.

— Вы его знаете?

— Как не знать.

— Иностранец, не правда ли?

— Теперь они все более-менее иностранцы. Франция, похоже на то, поставляет только верных мужей.

— Послушайте, Маршан. Дело гораздо серьезнее, чем вы предполагаете.

— Когда вы его сцапаете?

— Надеюсь, нынче вечером.

— Признаться, это стреляный воробей. Если мне не изменяет память, он раза два попадался с пустыми чемоданами и еще чем-то вроде. Сейчас он, похоже, на мели.

— Его имя?

— За кулисами все его называют мсье Жан. Настоящая его фамилия Бронский. Он чех.

— Недостойный представитель своей нации, — прибавил Коломбани, а Мегрэ лишь пожал плечами.

— Какое-то время он был связан с кино. По-моему, он и теперь с киношниками якшается, — продолжал Маршан, знавший подноготную всех знаменитостей Парижа, в том числе и тех, чья знаменитость дурного свойства. — Симпатичный малый, обходительный, не прижимистый. Женщины от него без ума, мужчины сторонятся: очень уж обаятельный.

— Он влюблен?

— Вроде бы. Во всяком случае, шага от девчонки не отходит. И, говорят, ревнив.

— Как вы полагаете, где он сейчас?

— Если днем были скачки, то, скорее всего, оба ездили на ипподром. Девочка, которая последние несколько месяцев шьет свои платья в салонах на улице Мира и носит новое манто из норки, не прочь поразвлечься на скачках. Ну а сейчас эта парочка сидит в каком-нибудь баре на Елисейских полях. Позднее полдевятого Франсина не засиживается. В театр приходит около девяти. Так что у них есть еще время поужинать у Фуке, у Максима или в ресторане Сиро. Если хотите найти их…

— Не сейчас. Бронский сам привозит ее в театр?

— Почти всегда. Проводит в артистическую уборную, поболтается немного за кулисами. Потом идет в бар, с Феликсом потрепаться. После второго скетча возвращается в уборную Франсины. Как только она переоденется, увозит. Почти всякий раз они уезжают к кому-нибудь на коктейль.

— Живет у нее?

— Вполне вероятно, старина. На этот счет у консьержки поинтересуйтесь.

— Вы его видели последнее время?

— Кого его? Вчера вечером видел.

— Вам не показалось, что он нервничает?

— Знаете, такие, как он, всегда нервничают. Когда ходишь по натянутому канату, занервничаешь. Если я правильно понял, канат вот-вот оборвется. Жаль девочку! Конечно, она прибарахлилась, так что переживет. А может, найдет себе что-нибудь поприличней.

Разговаривая, Маршан не переставал есть и пить, вытирал губы салфеткой, приветливо здоровался с людьми, которые входили и выходили из ресторана, и даже успевал позвать метрдотеля или буфетчика.

— Не знаете, с чего он разбогател?

Маршан, о чьих первых шагах нередко сплетничали бульварные газеты, ответил довольно резко:

— Джентльмену таких вопросов не задают, приятель.

Однако немного погодя прибавил:

— Знаю только, что одно время он заправлял агентством, которое занималось массовками, набирало статистов.

— Давно?

— Несколько месяцев назад. Могу выяснить.

— Не утруждайте себя. Попрошу никому не говорить о нашей беседе. Особенно нынче вечером.

— Приедете в театр?

— Нет.

— Тем лучше. Свои делишки в моем заведении обстряпывать не стоит.

— Не хочу риска, господин Маршан. Слишком уж часто появлялись в газетах наши с Коломбани фотографии. Судя по тому, что вы рассказали и что я знаю о нем, тип этот достаточно хитер и без труда обнаружит присутствие детективов.

— Дружище, слишком уж вы серьезно взялись за дело. Навалитесь-ка лучше на куропатку.

— Могут быть неприятности.

— Да неужто?

— Уже были. И немалые, по правде говоря.

— Ну, полно. Не надо мне ничего рассказывать. Лучше прочитаю об этом завтра или послезавтра в газетах. Если Жан пригласит меня нынче вечером за свой столик, мне будет не по себе. Да вы ешьте, ребятки. Что скажете насчет этого «Шатонеф»?.. Этого вина только полсотни бутылок, и все я велел приберечь для меня. Теперь осталось сорок девять. Еще одну?

— Нет, спасибо. Нам еще работать всю ночь.

Через четверть часа детективы оставили Маршана, несколько разомлевшего от обильной трапезы, изрядно орошенной вином.

— Надеюсь, не проболтается, — проворчал Коломбани.

— Не проболтается.

— Кстати, Мегрэ, ценные ли сведения сообщила тебе тетушка?

— Очень ценные. В сущности, история маленького Альбера известна мне теперь почти целиком.

— Так и думал. От кого узнаешь больше, чем от женщины. Особенно когда это тетушка из провинции. Не поделишься ли со мной этими сведениями?

Немного времени у них еще оставалось. Ночь предстояла весьма напряженная, и, чтобы немного расслабиться, детективы шли по улице пешком.

— Ты был совершенно прав. Мы могли схватить Бронского на ипподроме. Если только он не догадывается, что его выследили!

— Сделаем все, что в наших силах, не так ли?

До управления уголовной полиции добрались около половины десятого. Их ожидало важное известие. Сообщил его взволнованный детектив.

— Карл Липшитц убит, комиссар. Можно сказать, на глазах у меня. Я спрятался метрах в ста от больницы. Стою, слышу справа от меня какие-то звуки. Будто кто-то с ноги на ногу переминается. Послышался топот ног, затем — выстрел. Совсем рядом. Я было решил, что стреляли в меня, и выхватил пистолет. Вижу: один упал, а другой бежит прочь. Я выстрелил.

— Убил его?

— Я в ноги целился, со второго выстрела попал.

— Кто это был?

— Сопливый мальчишка, Петр. Далеко нести его не понадобилось, больница в двух шагах.

— Выходит, это Петр стрелял в Карла?

— Да.

— Они вместе были?

— Нет. Навряд ли. Скорее всего, Петр следил за Карлом, а потом его шлепнул.

— Что он сказал?

— Пацан? Ничего. Рта не раскрыл. Глаза горят, как в лихорадке. Видно, рад, что попал в больницу. Все время оглядывался, когда по коридору несли.

— Наверное, потому, что там Мария? Рана серьезная?

— Пуля попала в левое колено. Сейчас его оперируют.

— Что в карманах?

На столе у Мегрэ появились две аккуратные кучки. В первой содержимое карманов Карла. Во второй — то, что нашли у Петра.

— Мерс наверху?

— Говорит, будет работать в лаборатории всю ночь.

— Попроси его спуститься. Сходите кто-нибудь в картотеку. Мне нужна карточка и досье на некоего Жана Бронского. «Пальчиков» его у меня нет, но он два раза судим и полтора года сидел.

Нескольких человек Мегрэ послал на улицу Прованс, напротив театра «Фоли Бержер», наказав им ни в коем случае не высовываться.

— Прежде чем уйти, взгляните на фото Бронского. Брать его лишь в том случае, если он попытается сесть в поезд или самолет. Не думаю, что дойдет до этого.

В бумажнике у Карла Липшитца обнаружили сорок две ассигнации по тысяче франков, его собственное удостоверение личности и еще одно, выписанное на имя итальянца Филипино. Убитый, видно, не курил: ни сигарет, ни трубки, ни зажигалки при нем не оказалось. Нашли лишь карманный фонарь, два носовых платка, один из них испачканный, билет в кино на этот день, перочинный нож и револьвер.

— Вот видишь! — заметил Мегрэ, обращаясь к Коломбани. — Мы воображали, что все учли наперед, — показал он на билет. — А вот они смекнули. Гораздо лучше, чем слоняться по улицам. В темноте можно сидеть часами. А на бульварах, где кинотеатры открыты всю ночь, и вздремнуть можно.

В карманах у Петра оказалось лишь тридцать восемь франков мелочью. В бумажнике две фотокарточки — одна Марии, с другой прической, небольшая карточка для паспорта, снятая, видно, год назад. На другой фотографии — крестьянин с крестьянкой на пороге своего дома, судя по архитектуре, где-то в Центральной Европе.

Документов не оказалось. Сигареты, зажигалка. Записная книжка в синем переплете. Несколько страниц исписано убористым почерком.

— Стихи, похоже.

— Уверен, это стихи.

Мерс обрадованно посмотрел на вещи, которые ему предстояло унести к себе на чердак. Вскоре на столе у комиссара лежало дело Бронского.

Строгая и безжалостная, как все полицейские фотографии, карточка не соответствовала описанию, которое дал Маршан: еще молодое небритое лицо, худые скулы, острый кадык.

— Жанвье звонил?

— Он сказал: все спокойно, и вы можете с ним связаться. Его телефон Пасси 62–41.

— Попроси соединить меня с ним.

Дело комиссар читал вполголоса. Выяснилось, что Бронскому тридцать пять лет. Уроженец Праги. Учился в Венском университете, несколько лет жил в Берлине. Там женился на некоей Хильде Браун, но, когда в возрасте двадцати восьми лет приехал во Францию (документы у него оказались в исправности), он уже был один. Назвался профессиональным кинорежиссером, снял номер в гостинице на бульваре Распай.

— Жанвье на проводе, шеф.

— Это ты, дружище? Ужинал? Слушай меня внимательно. Сейчас я подошлю на машине двух человек.

— Нас и так двое! — запротестовал детектив.

— Не имеет значения. Послушай, что я тебе скажу. Когда они прибудут, поставь их незаметно снаружи. Главное, чтоб ни одна живая душа не заподозрила, что они тут. Ты со своим напарником войдешь в дом. Подождешь, пока не погаснет свет у консьержки. Что из себя представляет здание?

— Новое, довольно шикарное. Широкий белый фасад, застекленная дверь с железной фигурной решеткой.

— Хорошо. Назови какое-нибудь имя, поднимись наверх.

— Как найду квартиру?

— И то правда? Где-нибудь поблизости есть молочная ферма. Разбуди молочника, если понадобится. Наплети ему что-нибудь, лучше что-нибудь романтическое.

— Понял.

— Не забыл, как отмычкой орудовать? Войдите. Свет не зажигайте. Спрячьтесь где-нибудь в углу оба. Да так, чтобы в нужный момент вмешаться.

— Ясно, шеф, — вздохнул бедный Жанвье. Видно, предстоит не один час просидеть, как мышь, в чужой квартире.

— Ни в коем случае не курить!

Мегрэ улыбнулся: сколько запретов. Потом отобрал двух детективов для дежурства на улице Лоншан.

— Захватите свои пугачи. Неизвестно, как дело обернется.

Взгляд на Коломбани. Оба понимали друг друга с полуслова. Они имеют дело не с жуликами, а с главарем банды убийц и рисковать не вправе.

Арестовать Бронского в баре театра «Фоли-Бержер» куда проще. Однако трудно предвидеть его поведение. Вполне вероятно, что он вооружен, а это, похоже, такой человек, который станет защищаться, возможно, даже стрелять в толпу, чтобы скрыться в суматохе.

— Кто закажет в «Дофине» пива и бутербродов?

Это означало, что предстоит большая работа. Оба помещения отдела, которым заведовал Мегрэ, напоминали полицейский участок. Люди курили, сновали взад-вперед. Телефоны молчали.

— Соедините, пожалуйста, с «Фоли-Бержер».

Маршана удалось отыскать с трудом. Пришлось привести его из-за кулис, где он увещевал двух голых танцовщиц.

— Слушаю, голубчик, — начал он, не зная, кто с ним говорит.

— Это Мегрэ.

— Да?

— Он там?

— Сию минуту видел его.

— Хорошо. Ничего не говорите. Позвоните, если уйдет один.

— Понял. Только не надо портить ему физиономию.

— Думаю, об этом позаботятся другие, — загадочно ответил комиссар.

Через несколько минут вместе с комиком Дреаном Франсина Латур появится на сцене, ее любовник зайдет на минуту в разгоряченный зал, потом вместе с другими завсегдатаями постоит в проходе у партера, вполуха прислушиваясь к диалогу, который знает наизусть, к взрывам хохота, доносящимся с галерки.

Мария все еще лежала в больничной палате, расстроенная и злая: согласно правилам, ребенка у нее на ночь отобрали, а в коридоре дежурили дна детектива. Еще один инспектор находился в другом флигеле больницы. Из операционной туда только что доставили Петра.

С бульвара Сен-Жермен, где был в гостях, улучив свободную минуту, позвонил мсье Комелио.

— Все еще никаких известий? — озабоченно спросил он.

— Так, сущие пустяки, — отвечал Мегрэ. — Убит Карл Липшитц.

— Кто-нибудь из ваших людей убил?

— Нет, свои. Мои люди ранили в ногу Петра.

— Выходит, на свободе остался всего один бандит?

— Да, Серж Мадок. И еще главарь.

— Имя коего вам по-прежнему неизвестно?

— Имя коего Жан Бронский.

— Как вы сказали?

— Бронский.

— Разве он не кинорежиссер?

— Не знаю, режиссер он или нет, но с киношниками якшается.

— Три года назад я приговорил его к восемнадцати месяцам тюрьмы.

— Он самый.

— Напали на его след?

— Сейчас он в «Фоли-Бержер».

— Где вы сказали?

— Я сказал: в «Фоли-Бержер».

— Разве вы не намерены его арестовать?

— Намерен, Но время терпит. Хочу избежать лишних жертв. Понимаете?

— Запишите номер телефона. Я пробуду у друзей примерно до полуночи. Потом буду ждать вашего звонка дома.

— Думаю, вы вполне успеете выспаться.

Мегрэ не ошибся. Наняв такси, Жак Бронский и Франсина Латур сначала отправились поужинать к «Максиму», Мегрэ по-прежнему сидел у себя в кабинете на набережной Орфевр, следя за маршрутом парочки. Из «Дофины» дважды приходил с подносом официант. Повсюду грязные стаканы, недоеденные бутерброды, из-за табачного дыма нечем дышать. Несмотря на жару, Коломбани не снимал свое светлое пальто из верблюжьей шерсти и сдвинутую на затылок шляпу, ставшие для него как бы формой.

— А за женщиной не пошлешь?

— За какой женщиной?

— За Ниной, женой Альбера?

Мегрэ досадливо покачал головой. Какое Коломбани до этого дело? Он готов сотрудничать с людьми из «Сюртэ», но зачем вмешиваться, куда не просят?

Ему было о чем подумать. Как сказал Комелио, комиссар вправе арестовать Жана Бронского, когда только сочтет нужным. Еще в самом начале расследования, обращаясь к кому-то, комиссар заметил с необычной серьезностью: «На этот раз мы имеем дело с убийцами».

И эти убийцы понимают, что терять им нечего. Если бы их схватили в толпе и та узнала, что они из «пикардийской банды», полиция не смогла бы помешать расправе.

После того, что они натворили на фермах, любой суд приговорит их к смерти. Убийцам это хорошо известно. Лишь Мария может рассчитывать на помилование со стороны президента республики: у нее ребенок.

Да и то сомнительно. Есть показания оставшейся в живых девочки. А обожженные ноги и груди жертв? Дерзость и неукротимая красота преступницы только восстановят против нее присяжных.

Цивилизованные люди боятся диких зверей, особенно двуногих, тех, что напоминают им отдаленные эпохи, жизнь в лесных зарослях.

А Жан Бронский — еще более опасный зверь. Зверь, который одевается на Вандомской площади, у лучшего портного. Зверь в шелковой сорочке, с университетским образованием. Зверь, которому, точно куртизанке, каждое утро подстригают и завивают волосы.

— Ты осторожничаешь, — заметил Коломбани, обращаясь к Мегрэ, терпеливо сидевшему у одного из телефонов.

— Да, я осторожничаю.

— А если он выскользнет у тебя из рук?

— Пусть лучше выскользнет, чем убьет кого-нибудь из моих людей.

В конце концов, к чему теперь оставлять в бистро на набережной Шарантон Шеврье и его жену? Надо им позвонить. Но они спят. Мегрэ с улыбкой пожал плечами. Как знать, может, эта игра для них забава? Почему бы им не продолжить ее еще несколько часов?

— Алло!.. Шеф?.. Они только что зашли во «Флоранс».

Шикарный ночной клуб на Монмартре. Падают только шампанское. Очевидно, Франсине Латур захотелось похвастаться новым платьем или украшением. Она совсем зелена, еще не устала от подобной жизни. Правда, есть богатые титулованные старушки, владеющие особняками на авеню Буа-де-Булонь и в Сен-Жерменском предместье, которые вот уже сорок лет ошиваются по таким же клубам!

— Пошли! — решительно произнес Мегрэ.

Достав из ящика револьвер, убедился, что он заряжен. Коломбани с легкой улыбкой наблюдал за комиссаром.

— Меня с собой возьмешь?

Со стороны Мегрэ это было любезностью. Все происходило на его территории. Именно он напал на след «пикардийской банды». Он мог провести операцию со своими людьми, и тем самым набережная Орфевр записала бы на свой счет одно очко в состязании с улицей Соссэ.

— Шпалер при тебе?

— Он у меня всегда в кармане.

Мегрэ, напротив, редко брал с собой оружие.

Проходя двором, Коломбани указал на одну из полицейских машин.

— Нет! Лучше такси. Не так будем бросаться в глаза.

Выбрал таксомотор, где был знакомый водитель. Впрочем, все таксисты Парижа знали Мегрэ.

— Улица Лоншан. Поезжайте не торопясь.

Квартал, где жила Франсина Латур, находился в самом начале улицы неподалеку от знаменитого ресторана, где комиссар несколько раз обедал. Все двери заперты: пробило два часа. Осталось подыскать удобное для стоянки место. Мегрэ был мрачен и неразговорчив.

— Сделайте еще круг. Я скажу, когда остановиться. Включите одни лишь стояночные огни, будто клиента поджидаете.

Остановились меньше чем в десяти метрах от нужного дома. Оба знали, что в подъезде спрятался детектив. Поблизости должен быть еще один. А наверху, в темной квартире, все еще находился Жанвье со своим товарищем.

Заняв сиденье со стороны тротуара, Мегрэ попыхивал трубкой. Своим плечом он ощущал плечо Коломбани. Прошло сорок пять минут. Подкатывали одно за другим такси, люди выходили и исчезали в соседних подъездах. Наконец, и возле их подъезда остановился таксомотор. Выпрыгнув на тротуар, молодой стройный мужчина наклонился, чтобы помочь спутнице.

— Пора! — единственное, что произнес Мегрэ. Все движения его были точно рассчитаны. Отпустив ручку (дверь он давно держал распахнутой), комиссар с неожиданной для его возраста резвостью бросился вперед и в тот самый момент, как Бронский полез в карман смокинга за бумажником и наклонился, чтобы посмотреть на показания счетчика, прыгнул на преступника.

Молодая женщина закричала. Мегрэ схватил Бронского сзади за плечи, увлекая его за собой, и упал на тротуар. Несмотря на то, что комиссар получил удар головой в подбородок, он крепко держал Бронского за руки: тот мог выхватить пистолет. Подоспевший Коломбани выверенным движением пнул каблуком бандита в лицо.

Франсина Латур, все еще взывавшая о помощи, кинулась к парадной, начала отчаянно звонить. Прибежали оба детектива, возня продолжалась еще несколько секунд. Последним поднялся Мегрэ, лежавший на мостовой.

— Ранен кто-нибудь?

При свете подфарников он заметил кровь на ладони, но, оглянувшись, увидел, что у Бронского разбит нос. На руках «режиссера» уже были наручники, и тот поневоле ссутулился. Лицо у него было невероятно свирепое.

— Суки поганые!.. — брезгливо сплюнул бандит.

Один из детективов хотел было ответить на оскорбление пинком в голень. Поискав трубку, Мегрэ остановил его.

— Пусть себе брызжет ядом. Это единственное право, которое у него осталось.

В суматохе чуть не забыли про Жанвье и его напарника. Рабы долга, они до самого рассвета просидели бы в засаде.