Менделеев-рок

3 [инкубационный период]

Каким ветром ее сюда занесло? Она и сама не знала – сидела с таким видом, словно ничто вокруг ее не касается, и клевала салат. Чуть полненькая, похожая на упрямого ослика из-за круглого носа, приподнятого так, что ноздри кажутся чересчур большими. Кому-то другому она бы, может, и не понравилась, да и я не очень заинтересовался ее внешностью, как и праздником вообще.

Кроме Ани на той вечеринке я не знал абсолютно никого – ни виновницу торжества, ни ее тридцатипятилетнего бойфренда, ни их коллег по работе, дамочек (или самочек, как вам больше нравится) самого разного возраста. Аня, вопреки своим опасениям, быстро нашла общий язык с прочими гостьями, которые сочли ее имидж слегка эпатажным, но интригующим. Забыв про меня, моя спутница с головой ушла в разговор на вечные женские темы. Как известно, их всего две: 1) «Все мужики – козлы!» 2) «Надеть абсолютно нечего!»

Время тянулось как бесконечный удав. Умиравшему от недостатка внимания Ромке не хотелось ни есть, ни пить, ни петь. Тем не менее он добросовестно изображал «веселящуюся единицу» (как выразились в свое время Ильф и Петров), сидя в углу и пялясь на мохнатую желтую собаку, неподвижно лежавшую у противоположной стены.

– С этой собакой такой случай связан, – заговорила эта незнакомая девчонка, дыша мне в ухо. Я и не заметил, как она подобралась ко мне. – Я по секрету расскажу, смотри, никому не сболтни. Это давно было, когда Настя в школе училась. У нее тогда другой парень был, Алик. Он как-то раз пришел к Насте в гости, сидел-сидел на этом диване, и вдруг ему сильно захотелось в туалет по-большому…

Она перешла на громкий хриплый шепот и приблизила лицо к моей щеке. Судя по запаху изо рта, выпила она изрядно.

– А он очень нерешительный был, краснел, даже когда с Настькой здоровался, а уж спросить, где туалет, для него было страшнее смерти. Что же делать? Этот балбес вот чего придумал: когда Настя вышла из комнаты приготовить чай, он, не долго думая, спустил штаны и опростался на ковер рядом с собакой! – Девчонка несколько раз фыркнула, точнее, хоркнула, как северный олененок.

– Так не бывает, – заявил я.

– Бывает. Ну Настя возвращается и видит: ковер испорчен. Алик говорит: это собака сделала. Настя: не могла она этого сделать. Алик: говорю же, это собака. Настя: да не могла она этого сделать! Она плюшевая! – Моя собеседница уткнулась носом себе в коленки и затряслась. – На этом у них все и закончилось, – продолжила она, просмеявшись. – Она его ославила на весь Химик.

Я от души посмеялся над историей. Впоследствии мне неоднократно приходилось слышать ее от самых разных людей, живших в разных городах и незнакомых друг с другом, и героями всякий раз были парень и девушка с новыми именами. Я даже не удивился, когда ту же байку рассказал по телеку комик Семен Шаферман в какой-то низкопробной передачке вроде «Аншлага».

– Я Роман, – представился я в качестве продолжения разговора.

– Да знаю я тебя! – Девчонка хлопнула меня ладошкой по колену. – Роман, он же Плакса. Тот самый, из «Аденомы»!

– Э-э-э… – Я прямо онемел, настолько это было неожиданно.

– Меня зови Присциллой. Я была на всех ваших концертах, мне так нравилось… Почему вы сейчас не выступаете?

Я пришел в себя:

– Долго объяснять. Слушай, у меня от этой псевдомузыки уже башка трещит… – Я кивнул в сторону магнитофона.

– Да, и у меня тоже, – поддержала Присцилла. – Давай смажем!

Из комнаты общего веселья мы перебрались в полутемный коридор. Я тут же потянулся губами к мордашке Присциллы и поцеловал ее в горячую щеку, а она буквально навалилась на меня и обхватила обеими руками. В тот же момент выяснилось, что не по причине внезапного прилива страсти, а чтобы устоять на ногах.

– Плохо мне, – пожаловалась она. – Пошли на свежий воздух…

В подъезде мы не задержались – там мерзко пахло дезинфекцией и кошачьим пометом. Мы вышли из подъезда прямо в ночь. Я прижимал к себе эту красавицу обеими руками, поддерживая ее. Это было невыносимо приятно. От ее волос пахло чем-то хвойным, я словно обнимал маленькую елочку. Ближе к концу улицы (хотя это была и не улица, а беспорядочное нагромождение недоразвитых небоскребов) Присциллу вырвало.

– Всю романтику испортила, да? – грустно спросила девчонка. – Прости.

Я спросил:

– Может, назад пойдем?

– Да ну еще! Давай всю ночь гулять. Забредем куда-нибудь далеко-далеко! Только это… мне бы чего-нибудь бодрящего.

– Будет!

Я сгонял в ближайший ларек и вернулся с банкой колы, пакетиком растворимого кофе, пластмассовой ложечкой и двумя пластиковыми стаканчиками. Поровну поделил содержимое пакетика, плеснул колы: взметнулась густая пена, заполнив три четверти каждого стакана, и хлынула через край. Я взболтал получившийся продукт ложечкой, слегка осадив пену, долил колы:

– Вот. Термоядерный коктейль, известный как «бустер». Предупреждаю: сердце будет колотиться как пулемет.

– Да ну его, пусть колотится. – Присцилла отобрала у меня стакан и выдула залпом вместе с пеной. Второй стакан уделал я. – А здорово, похоже на мороженое! – заметила она.

Вскоре мы двинулись дальше, хотя я и опасался, как бы не нарваться на обдолбанную «бригаду смерти», какие попадаются в Нефтехимике. И мне стало совсем не по себе, когда впереди показалась компания, рассевшаяся на сваленных как попало бетонных плитах.

– Надо обойти, – прошептал я.

Мы, как два шпиона, пробирались мимо компании, прячась за «ракушками», и вдруг я уловил звуки бренчащей гитары и блеющий козлетон певца.

– Не могу поверить! Ты слышишь этот волшебный голос? – Я смело шагнул из-за гаража прямо в свет ночного фонаря.

– Ромка! – заорал гитарист – похожий на засохшую хлебную корку очкастый сколиозник.

– Саня!

Это и правда был мой приятель Саня, более известный в нашем городе как Тошнот. В своей шараге Тошнот считался последним лохом и лузером, он был бы изгоем, если бы не его гитара. Играл Тошнот в основном дворовые песни.

– Мужики, прошу любить и жаловать, это Ромка, мой друган!

– Ромка, свой пацан! – радостно прохрипел один из членов ночной малолетней компании и пару раз хлопнул меня между лопаток. Ненавижу, когда меня так называют, – вроде я уже вырос из этого возраста.

– Ромка, а вы сейчас где? – спросил Саня.

– В смысле?

– Ну вы, «Аденома».

– Очнись, очкарик! «Аденомы» уже два года как нет.

– Да я в курсе… А воссоединяться не собираетесь? Это ж единственная рок-группа была на весь Химик!

– Да как-то знаешь… – промямлил я и поспешил сменить тему: – Санек, сыграй для дамы чего-нибудь своего, ага? Веселенького, – попросил я, успев шепнуть Присцилле: «Сейчас будет песня, похожая на него самого».

Тошнот был польщен моей просьбой. Поправив очки, он выдохнул:

– Безымянная пока.

И запел пронзительным дребезжащим голосишком:

– Уже смешно, – шепнула Присцилла, когда зазвучал проигрыш, заменявший припев.

Я, слышавший это гениальное творение не раз, стоял с серьезной миной, а вот моя новая подруга кусала мне плечо, чтобы не расхохотаться до слез. Что самое странное, никому кроме нас смешно не было.

Я нашел себе что надо, Возвращаюсь я домой. Но ушел тогда я сильно В многомесячный запой. Голова болит ужасно, Сухо в горле, почки жмет. Вы не пейте спирт, ребята, Чтобы не было забот.

Номер завершился, и мы с Присциллой двинулись дальше. Тот парень, что хлопал меня по спине, напоследок спросил у меня мелочи – я без сожаления отдал все, что оставалось в карманах.

Саню, кстати, вскоре забрали в армию, обратно привезли через полгода со следами побоев по всему телу и заключением армейского врача: «Смерть в результате сердечной недостаточности», хотя с сердцем у Сани проблем не было никогда. Потом неизвестно откуда всплыла запись нескольких песен Тошнота, он записал их через чей-то компьютер. И долго еще гуляли по всему Нефтехимику Санины песенки, простые и искренние.

Не припоминаю всех подробностей той ночи: куда нас заносило, какими дворами и переулками мы с Присциллой бродили, о чем болтали, над чем смеялись, – но отчетливо помню пустырь на окраине Химика и ржавый остов мертвого грузовика, возле которого я принялся жадно целовать Присциллу, втискивая спиной в железо.

«Что, Кристинка, видала, чего я делаю? – злорадно думал я. Для злорадства были причины. – Ну останови меня, если сможешь!»

Присцилла залезла мне под рубашку и стала гладить живот. В темноте я с трудом различил, что девчонка кусает губы.

– Приличные барышни так себя не ведут, – выдавила она.

– Наверно, – согласился я.

И вдруг Присцилла взвизгнула:

– Обернись!

В нашу сторону кто-то шел. При свете фонарей, которые стояли вдоль автодороги, перерезавшей пустырь, было видно, что это вовсе не человек, а нечто похожее на замотанную в тряпки обезьяну с длинными руками и совершенно безлобой головой. Припадая на одну ногу, в абсолютной тишине существо резво приближалось к нам.

– Кто это? Плакса, я боюсь! – хныкала Присцилла.

– Тише… Пусть стороной пройдет. Мы его не тронем – и он нас не тронет. Я уверен.

Я шептал эти слова, не сводя глаз с хромого урода. «Мимо, – мысленно внушал я. – Мимо. Не замечай нас!» В животе похолодело. Кто же он такой? Неужели все-таки человек? Бомж, юродивый? Или какая-нибудь бешеная зверюга, для смеху наряженная в лохмотья? Или… что-то такое, чему нет названия?

Шагах в двадцати от нас существо остановилось. «Почуяло добычу», – подумал я и тут же отогнал эту мысль. Кем бы ни было это пугало, оно не сможет нам навредить – слишком мало ростом… Тут последние крохи моего самообладания улетучились: я представил, как этот карлик подбегает к нам, запрыгивает на меня и вгрызается в шею.

– Кирпич! Кирпич возьми! – шипела Присцилла.

Я не отвечал. Меня будто загипсовали с ног до головы. Не было сил не только шевельнуть рукой, но и наклонить голову, чтобы глянуть под ноги. Я смотрел на морду урода, завязанную, как лицо прокаженного. Что же там, под тряпичной маской, – гнилые полуразрушенные зубы или острые, словно гвозди, звериные клыки?

Урод всматривался в нас. «Думает, сволочь». Главное – не подпустить эту тварь ближе чем на пять шагов. Хватит стоять столбом! Я заставил себя опустить глаза, и взгляд мой тотчас же выхватил из темноты куски кирпичей, неотчетливо белевшие кое-где на земле. Мгновение спустя Присцилла вскрикнула: существо сорвалось с места и устремилось на нас.

– Пошел вон! – заорал я что было сил. – Заворачивай оглобли!

Тряпичный ковылял, подбираясь ко мне и Присцилле все ближе. Мне показалось, что я чувствую запах заживо гниющего тела. Я подхватил обломок кирпича и швырнул в обезьяну. Обломок ударил существо по ноге. Не издав ни звука, оно отбежало назад и снова бросилось к нам. Я тут же подобрал новый обломок.

– Кидай сильнее! – взвизгнула Присцилла. – Прибей его на фиг!

Я метнул свой снаряд, целясь в голову урода, и не промазал. Тряпичный пошатнулся и быстро захромал прочь.

Только тут мы с подружкой осознали, что нас обоих колотит от страха, и припустили на полной скорости в обратную сторону. Когда силы кончились, перешли на быстрый шаг и не останавливались, пока не вернулись к Настиной квартире, где еще теплилось веселье. Постучали в дверь. Пробрались внутрь, сели на диван, обнялись да так и заснули.