Менделеев-рок

6 [первичный период развития болезни]

Утром следующего дня (вторника), когда я торопился на первую пару, у самого входа в колледж меня остановил Олег.

– Роман, нужно поговорить.

Олежка – ухоженный вальяжный малый с псевдоаристократическими замашками: носит эспаньолку, курит трубку из черного дерева, при этом каждую фразу сопровождает мерзким причмокиванием.

В мужском обществе он – большой любитель травить всякие истории. Гвоздем его программы всегда были две байки. Одна – о посещении американского паба, где ему, по законам Соединенных Штатов несовершеннолетнему, приходилось идти на всевозможные уловки, чтобы убедить официантку, что ему двадцать один. Вторая – душераздирающая история о том, как он приехал к друзьям на дачу и его первым делом отправили в баньку, где уже парилась девушка – голая, разумеется. Так у них полагалось испытывать новичков. И он, как истинный джентльмен, был вынужден вместо того, чтобы с удовольствием попариться, думать о Великой Отечественной войне и мертвых котятах. И все, что получил за свои страдания, – насмешку от девчонки: «Да, ты – выдержанный. Настоящий лорд!»

Выслушав эту новеллу, я заметил: «Если я когда-нибудь увижу в бане голую девчонку, то сдерживаться не стану. Скажу: „М-да… Вот это гостеприимство!“ И добавлю: „Извини, я забыл презервативы в куртке. Сейчас сбегаю“. А если она станет объяснять, что не собирается меня ублажать, сделаю идиотскую физиономию и спрошу: „Раз интима не будет, зачем ты здесь?“ После чего сяду поудобнее и с обиженным видом займусь онанизмом».

Олег, не выносивший пошлостей, поморщился: «Ты и правда не понимаешь. Это была дочь хозяина дачи. Если б я дал волю чувствам, наша с ним дружба на этом бы закончилась». Я возразил: «И что? Его проблемы».

– Так что вы имеете мне сказать, почтенный коллега? – поинтересовался я.

– Это по поводу тебя и Кристины, – сообщил Олег.

Что ж, как и следовало ожидать. Кристина, конечно, незамедлительно позвонила Олегу, пожаловалась на меня и попросила: мол, повлияй на него, поговори как мужчина с мужчиной. Нашла к кому обращаться! Хотя больше и не к кому. Там, где я учусь, парни – большая редкость, основной контингент – дамы. Уверен: если в нашем колледже хоть раз побывает настоящая феминистка, она выйдет наружу со слезами счастья на глазах. Девчонки первые во всем, а юноши все как один скромные, вежливые и довольно пассивные. Именно так и будет выглядеть население нашей страны через много лет, когда обычный россиянин деградирует и вымрет. Дожить бы до тех времен!

Полное название моего вуза – «Частный Гуманитарный Колледж Для Одаренных». Из названия видно, что таким бездарям, как я, здесь отнюдь не место. Да, я удачно прошел заочный тур при поступлении, набрал высокий балл в очном туре, но здешняя программа рассчитана на людей, которые к моменту окончания школы уже прочли всю отечественную и зарубежную классику, знают два-три иностранных языка, на «ты» с компьютером… Словом, мало быть отличником, мало учиться, надо жить учебой.

Я кое-как тут освоился, но до сих пор во время «немецких» и «английских» дней (когда все студенты должны говорить на иностранном языке) жмусь по углам, как бедный родственник. И неудивительно: в это заведение я попал сразу после школы – отвратительного гадючника, кишевшего шпаной, наркоманами и шлюшками (словом, Нефтехимика в миниатюре).

Олег ткнул меня в грудь черенком трубки (еще одна его мерзкая привычка) и строго произнес:

– Кристина – очень хорошая девушка.

– А кто ж спорит? – охотно согласился я.

– Ты с ней обращаешься, как я не знаю с кем. («Не знаешь, чего ж говоришь?» – подумалось мне.) А ведь она из тебя хочет человека сделать.

– Да она-то хочет… А она хоть раз спросила, чего я хочу? – В последней фразе смысловое ударение было сделано на местоимении «я».

– Я – последняя буква в алфавите, – изрек наш праведник и продолжал наставительно: – Кристина так много тебе прощает! А ты этим пользуешься. Так нельзя. Была бы Кристина моей девчонкой, я бы ее на руках носил!

Была бы она твоей девчонкой, ты бы с ней из дома выйти постеснялся! Как будто я тебя не знаю и баб твоих никогда не видел!

– Олег, хватит переливать из пустого в порожнее. Чего ты от меня добиваешься?

Олег пососал трубку и заявил:

– Ты должен извиниться перед ней.

– Должен? Я никому ничего не должен!

– Роман, я помогаю тебе решить твои же проблемы! – начал горячиться Олег. – Я считаю, что тебе нужно извиниться перед Кристиной.

Олежка, очевидно, вспомнил золотое правило всех инквизиторов и ортодоксальных коммунистов: если человек не хочет быть счастливым, его надо заставить.

– А что будет, если я этого не сделаю? Ты подашь на меня в суд или вызовешь на дуэль?

– Кто дал тебе право так обращаться с девчонкой?

– А кто дал тебе право совать свой нос, куда не следует?

– Никто! Роман, ты гнусное животное! – с досадой произнес Олег. – Кристина – моя хорошая подруга! Я к ней по-человечески отношусь в отличие от тебя.

– То есть ты хочешь, чтобы твоя хорошая подруга встречалась с гнусным животным?

– Кристина – очень честная и порядочная. Ты нигде больше такую не найдешь.

– Ладно, коллега, сделаю все, что в моих силах. – А про себя добавил: «Только отстань».

Я распахнул тяжелую дверь, прошел через турникет. Поздоровался с охранником:

– Здорово, Тема!

Тот вяло отсалютовал дубинкой. За Артема отдельная благодарность основателю колледжа: ни одна тварь не пролезет внутрь без разрешения этого добродушного атлета, весьма похожего на Оливье Грюнера. (И не спрашивайте, кто такой Оливье Грюнер!)

Я на цыпочках пробрался в аудиторию, где шла лекция по зарубежной литературе XIX века, сел за свободную парту. Девчонки начали оглядываться на меня: я всегда сижу с Кристиной на задней парте среднего ряда. Мы с ней весело проводим время на занятиях: переписываемся (Кристина для этой цели даже специальный блокнот завела), рисуем сердечки и цветы друг у друга в тетрадях, бывает, что и лижемся, когда препод отворачивается к доске, при этом успеваем конспектировать лекцию.

Про наши трогательные отношения за полтора года успел узнать весь колледж. Кристинке (да и мне – что греха таить!) льстило, что о нас говорят, нас ставят в пример, нам завидуют. Разумеется, сторонний наблюдатель и представить себе не может, что за несусветные гадости творятся за ширмой этого театра юного зрителя, когда «образцовая парочка» остается наедине. Вот, пожалуй, главная причина того, что наш с Кристинкой роман так затянулся: обломать одну-единственную девчонку – это одно, совсем другое – разрушить красивую легенду. Тем более что наши одногруппницы, которые посвящены в некоторые тайны «идеальных отношений», легенду эту всячески оберегают.

После лекции Кристина, глядя в пол, грустным голосом попросила меня выйти в коридор поговорить.

Я знал, что произойдет.

Есть у Кристинки один бзик. Она считает себя жутко некрасивой – из-за маленьких глаз, толстых губ, чересчур широких (по ее мнению) бедер и мало ли еще из-за чего. Поэтому, встретив меня, не самого глупого и отнюдь не безобразного, вцепилась в добычу мертвой хваткой. Подруги и друзья Кристины считают ее внешность хотя и приятной, но самой обычной во всех отношениях. А поскольку ваш слуга покорный, по их мнению, тоже человек ничем не выдающийся, то мы с Кристиной – идеальная пара. И поэтому просто обречены оставаться вместе.

Что особенно приятно, вчера Кристина назвала меня уродом – значит, сейчас будет громко раскаиваться. Она очень боится потерять меня – в этом ее главное достоинство (и главный недостаток).

Мы отошли к окну, из которого открывался чудный вид на разрытую теплотрассу.

– Рома… Ты не хочешь со мной говорить? Я тебя обидела, да?

– А ты только что догадалась?

– Прости меня…

Да-да… Сначала наскандалит, потом подлизывается. Последний раз мы с ней поссорились на прошлой неделе. Я предложил пойти в пятницу вечером в «Звезду» на концерт заезжей группы «Антракт», которая поет кавер-версии песен «Битлз». А это сокровище мне ответило со смехом: «Не ходила я еще с таким оборвышем!» – после чего ей потребовалось около часа, чтобы убедить меня в том, что она пошутила. Блестящее чувство юмора! На концерт в итоге все равно не пошли. И правильно сделали – впоследствии я узнал, что концерт отменили. Из-за того, что билетов продали мало. «Антракт» определенно ошибся городом.

– Хочу тебе кое-что сказать, Кристи, – жестко произнес я.

– Нет, нет… – забормотала Кристина, как она обычно делает, когда ей кажется, что я собираюсь ее бросить. Этого она боится больше, чем светопреставления.

– Замолчи и выслушай! – сказал я.

Кристина жалобно посмотрела на меня и всхлипнула, вздрогнув всем телом.

– Урод, оборвыш, идиот, ушлепок, похотливый кобель с недорощенным членом… Я ничего не забыл? – ядовито осведомился я. – По-твоему, мне доставляет большое удовольствие все это слушать каждый день?

– Ну я же глупенькая, – всхлипнула Кристина. – Прости меня…

Ага, то меня унижает при первой возможности, а теперь себя!

– Сколько можно тебя прощать?

– Но я же люблю тебя! – Кристина применила свой главный аргумент.

Вот-вот. А вы смогли бы отшить девушку, если она смотрит на вас заплаканными глазами и говорит, что любит вас? Как ни крути, приятно, что хоть кому-то я дорог!

– Ты очень хорошая и красивая, Кристи, но… мне нужно от тебя отдохнуть. Давай поговорим через недельку.

Кристи поспешно вытерла слезы и закивала с улыбкой.

– Пусть все будет, как раньше, – предложил я. – Но встречаться будем только здесь, в колледже.

Видели бы вы это счастливое лицо! Будто полминуты назад не она обливалась слезами! Эх, бабы…

Кристина дотронулась пальцем до своей щеки. Я никак не отреагировал. Она повторила жест и притопнула каблучком. Пришлось поцеловать в щеку.

– Пока хватит, – сказал я. – Не все сразу.

Кристина кивнула. Мы разошлись, довольные друг другом. Она в очередной раз уверилась, что я не посмею ее бросить, а я получил неделю на осуществление своего плана. Если ничего не выйдет, Кристина все равно останется в качестве запасного варианта.

Вечером перед работой я забежал к Ане. По дороге встретил Человека-Загадку и прочел на рекламном щите свежую надпись красной краской: «ЕСЛИ ТЫ НЕФОРМАЛ, ЗАСТРЕЛИСЬ САМ».

Аня открыла мне дверь, одетая по-домашнему: в старых залатанных брюках, мягких тапочках и кофте, усеянной катышками.

– А вот и наш герой-любовник! Заваливайся.

Я разулся. Она проводила меня в свою комнатушку, заставленную банками с маринованными огурцами, вареньем, квашеной капустой, крупой. Письменный стол был занят серыми мешочками, сквозь прорехи в материи высовывались сморщенные кусочки сушеных яблок. Под кроватью прятались деревянные ящики, на которых сохранились сургучные печати с торчащими из них обрывками бечевы. Под окном, привалившись к батарее, стоял старый велосипед. В углу торчали удочки и лыжи.

– Родители балкон освободили, хотят сделать из него еще одну комнату, – объясняла Аня, виновато посмеиваясь. – Все барахло перетащили ко мне. Они же не знали, что я ни с того ни с сего возьму да вернусь!

– Я ненадолго, Ань.

– Я понимаю. Я кое-что узнала об этой твоей принцессе. Ее настоящее имя – Таня, но она предпочитает, чтобы ее называли…

– …Присцилла. Я знаю.

– Ей семнадцать. Она учится в Гуманитарном колледже на заочном, работает в магазине цветов на улице Согласия. И что ты намерен делать, получив все эти сведения?

– Да есть одна мыслишка. Сможешь через Настю передать ей записку?

– Предположим. А позволь полюбопытствовать, ты вообще-то соображаешь, что делаешь? – Аня хмурилась.

– Да вроде как.

– Дон Жуан ты недоделанный, вот что я тебе скажу!

– Почему «недоделанный»?

– Да потому что, хоть ты и вечно на девчонок охотишься, но вкус у тебя не донжуанский. Знаешь что, Плакса… Сказать тебе искренне, не понимаю, что ты в ней такого особенного отыскал. Она вовсе не красавица. Я бы даже сказала, середнячок по всем параметрам. Ведь ты же на той вечеринке был совсем не пьян?

– Я этого дела вообще не люблю, ты же знаешь.

– Оригинал ты, Плакса. Мне кажется, ни один мужик в здравом уме не стал бы ее преследовать.

Терпеть не могу, когда меня так называют! При слове «мужик» сразу представляется нечто пропитое, грубое и развратное.

– Анюта! Ты здесь видишь хоть одного мужика, да еще в здравом уме?!

– Плакса, не придирайся к словам. Что ты написал в этой записке?

– Что в пятницу в «Звезде» будет концерт в честь Пятницы, Тринадцатого, и среди прочего там появится группа «Аденома» и сбацает пару песенок. Она не сможет не прийти.

– В каком смысле – «Аденома»?

Видели бы вы Анину мордаху!

– В прямом.

– То есть в прежнем составе?

– В урезанном. Кризис на дворе, инфляция. Я – на гитарке, Хорек – на басухе и на ударных кто-нибудь.

– А Илья? Как без клавишных будете? А Эйнджи?

– Мы сыграем те песни, где можно и без синтезатора обойтись. А Эйнджи вообще выполняла декоративную функцию.

– А на ударных кто будет?

– Да вот пока не знаю. Без разницы. Сойдет любой, кто сможет отстучать простейший ритм, хоть бы это была ученая обезьяна.

– Так-так-так… Ты всю эту авантюру задумал, чтобы заполучить бедную Таню?

– Не только. Встряхнуться хочу. Даже если ничего не выйдет, хотя бы вспомню старые деньки.

– Развратник, авантюрист и ветрогон. – Аня, подвинув мешки с сушеными яблоками, уселась на стол, сложила руки на животе и окинула меня саркастическим взглядом. – Допустим, я смогу у вас постучать на барабанах. Доволен, гнусный субъект?

– А ты умеешь?..

– Я-то? У нас в универе была своя девчоночья группа, называлась «Око за Йоко». Я там пробовала и на гитаре играть, и на ударных, даже петь. Умею все понемножку. От меня же не требуется соло на ударных на полчаса?

– Да нет, конечно! Приходи сегодня в восемь вечера на мост над Кривицким оврагом. Я тебя встречу.

Аня пожала плечами:

– Для дружка – хоть сережку из ушка.

Я почему-то вспомнил, как она писала сочинение по роману «Разгром» Фадеева. Сочинение потом вынесли на разбор, а точнее, на поругание всему классу. Аня доказывала, что трус и предатель Мечик на самом деле есть единственный положительный персонаж этой книги, потому что он один не побоялся бросить вызов коллективу, а коллектив – это всегда сборище тупых идиотов, и тот, кто пытается существовать вне коллектива, – по определению герой… Разве могла наша литераторша, старая коммунистка, потерпеть столь вопиющее глумление над системой общечеловеческих ценностей? Аня в тот день сопротивлялась, как могла, заработала «пару» за неуважение к преподавателю и осталась при своем мнении. Супердевчонка!

В отличном настроении я явился на работу.

Работаю я всего четыре вечера в неделю. Вся моя работа занимает полчаса: просмотреть выведенные на принтере полосы, свежим взглядом найти и исправить ошибки, отдать правку лохматому верстальщику, смурному от выпитых литров кофе, прочесть распечатанные заново полосы еще раз, попрощаться и уйти. На эту работу я устроился только потому, что Кристина того потребовала, и весь грошовый заработок уходил на нее.

Хотя моей ненасытной зверюшке, конечно, этого было мало… «Почему бы тебе не зарабатывать побольше?» – этим вопросом она изводила меня ежедневно, капая на мозги, будто кислотой, и все вспоминала нашу одногруппницу Ленку Клюеву, которая хвасталась своим ухажером: «Мы с ним в такой-то ресторан ходили и в такой-то боулинг, он и за меня заплатил, и за подруг моих… Он на меня за два дня тысяч пятнадцать потратил!» По мнению Кристины, я должен был срочно куда-то бежать и начинать карьерный взлет, – например, стать журналистом: «Ты же любишь писать, сочинять…» Железная женская логика, не уступающая армейской: «Художник? Иди, крась табуретку!» Я, конечно, пописываю изредка статейки в наш «Вечерник»… Кристинка же хочет, чтобы я занимался этим профессионально, освещал, например, политические события в нашем городе. «Будь все время возле администрации, все новости там! Наработай опыт, потом сможешь в какое-нибудь областное издание устроиться…»

А ради чего, позволь спросить, радость ты моя, мне это нужно? Чтобы ты или еще какая-нибудь размалеванная кукла хлопала ресницами и сообщала: «Он на меня потратил столько-то тысяч»? Зачем зарабатывать деньги, если все они будут до копейки высосаны алчными бабищами? Честное слово, лучше сдохну от недоедания и от воздержания, чем это!

Я-то не прочь был бы поработать в библиотеке: туда приходит примерно один человек в час! Сидел бы в тишине, листал книги, писал стишки, пил чай и не думал о том, что творится за стенами. Может, и спал бы там же. Плевать на мизерное жалованье – не в нем дело. Знала бы о моих мечтах Кристинка – придушила бы собственными руками. Или довела своими истерическими припадками до того, что я сам бы повесился, к едрене фене!