Мера отчаяния

12

Кончилось оно у дверей квестуры: вход в них преграждала тройная шеренга репортеров. В первом ряду стояли мужчины и женщины с блокнотами. За их спинами — журналисты с микрофонами, а за ними расположились операторы с видеокамерами, две из них — на треногах, с дуговыми лампами.

Один из операторов, увидев Брунетти, повернул слепой глаз своей камеры в его сторону. Брунетти проигнорировал его и остальных людей, толпившихся вокруг. Как ни странно, никто не задал ему ни единого вопроса, не попытался заговорить, они всего лишь обратили к нему свои микрофоны и молча смотрели, как он, словно Моисей, шел меж двух стен расступившейся воды их любопытства в квестуру.

Когда он оказался внутри, Альвизе и его всегдашний напарник Риверре поздоровались с ним. Альвизе при виде шефа не сумел скрыть своего изумления.

— Buon di, commissario, — пробормотали они, эхом вторя один другому.

Брунетти кивнул им, зная, что задавать Альвизе вопросы — напрасная трата времени, и двинулся вверх по лестнице в кабинет Патты. Синьорина Элеттра была на посту и разговаривала по телефону. Она кивнула ему, не выказав ни малейшего удивления, и подняла руку, прося подождать.

— Мне бы хотелось днем, — сказала она, выслушала ответ собеседника, потом попрощалась и повесила трубку. — С возвращением, комиссар!

— Ему будут рады?

Она вопросительно посмотрела на него.

— Возвращению? Я — безусловно. Не знаю как насчет вице-квесторе, но он уже спрашивал, придете ли вы.

— Что вы ему ответили?

— Что вы появитесь в скором времени.

— И?

— Кажется, он вздохнул с облегчением.

— Хорошо. — Брунетти тоже отпустило напряжение. — Чем занят лейтенант Скарпа?

— Он не отходит от вице-квесторе с того момента, как вернулся с места преступления.

— Это значит — с которого часа?

— Синьора Митри позвонила вчера вечером, в десять двадцать восемь. Корви пришел в одиннадцать ноль три. — Она взглянула на листок бумаги, лежавший на столе. — Лейтенант Скарпа явился в четверть двенадцатого и сразу же отправился в дом Митри. И до часу его не было.

— А сегодня он давно там сидит? — спросил Брунетти, подбородком указывая на дверь кабинета Патты.

— С половины девятого утра, — ответила синьорина Элеттра.

— Тогда ждать нет смысла, — пробормотал он скорее самому себе, чем ей, и повернулся к входу. Постучал, и немедленно раздалось приглашение войти.

Брунетти толкнул дверь и еле разглядел Патту. Свет лился из окна за спиной начальника, отражался от поверхности стола и бил в глаза, ослепляя каждого, кто заходил в кабинет.

Лейтенант Скарпа стоял рядом со своим шефом, и осанка его была столь величественной, а униформа такой идеально отутюженной, что он походил на Максимилиана Шелла в одной из его ролей «хороших фашистов».

Патта кивком поприветствовал Брунетти и указал ему на стул, стоявший напротив его собственного. Брунетти отодвинул стул в сторону так, чтобы фигура лейтенанта Скарпы хоть немного загораживала свет, отражавшийся от лакированного дерева столешницы. Лейтенант сделал шаг вправо. Брунетти передвинулся левее.

— Доброе утро, вице-квесторе, — сказал он и кивнул Скарпе.

— Значит, вы уже слышали? — спросил Патта.

— Я слышал только, что его убили. Больше ничего не знаю.

Патта взглянул на Скарпу:

— Расскажите ему, лейтенант.

Скарпа перевел глаза на Брунетти, посмотрел опять на Патту и лишь тогда заговорил, слегка наклонив голову в сторону своего начальника:

— При всем моем уважении, вице-квесторе, мне казалось, что комиссар находится в административном отпуске. — Патта промолчал, и он продолжил: — Я не знал, что его снова привлекут к расследованию. Позволю себе высказать предположение, что, если дело поручат ему, прессе это покажется весьма странным.

Брунетти с интересом отметил, что, по логике Скарпы, оба события воспринимаются как одно расследование. Значит ли это, что лейтенант считает, будто Паола каким-то образом причастна к убийству?

— Я сам решу, кому что поручать, — ответствовал Патта ровным голосом. — Расскажите комиссару о случившемся. Теперь это его проблема.

— Да, вице-квесторе, — ответил Скарпа с деланым безразличием, выпрямился еще больше, хотя Брунетти это казалось невозможным, и пустился в объяснения: — Корви позвонил мне в одиннадцать с небольшим, и я немедленно отправился в дом Митри. Прибыв туда, я обнаружил его тело на полу кухни. Судя по следам у него на шее, его задушили, хотя орудия убийства поблизости не было. — Он сделал паузу и взглянул на Брунетти, но тот молчал, и Скарпа продолжил: — Я осмотрел тело, потом позвонил доктору Риццарди, тот приехал приблизительно через полчаса. Он согласился с моим мнением касательно причины смерти.

— Он высказывал какие-либо предположения либо догадки по поводу орудия убийства Митри? — прервал Брунетти.

— Нет.

Брунетти заметил, что Скарпа не обращается к нему по званию, но не стал возражать. Ясно было, в каком тоне лейтенант разговаривал с доктором Риццарди, поддерживающим с Брунетти приятельские отношения, так что неудивительно, что Риццарди не стал высказывать никаких версий.

— Когда вскрытие? — поинтересовался Брунетти.

— Назначено на сегодня, если получится.

Брунетти позвонит Риццарди после совещания. Так что получится.

— Можно продолжать, вице-квесторе? — спросил Скарпа Патту.

Патта смерил Брунетти долгим взглядом, будто ожидая других вопросов или замечаний, но тот даже не смотрел на своего начальника, и вице-квесторе, повернувшись к Скарпе, произнес:

— Конечно.

— Вечером он находился в квартире один. Жена ужинала с друзьями.

— Почему Митри не пошел на ужин? — снова прервал Брунетти.

Скарпа взглянул на Патту, словно спрашивая у него, стоит ли отвечать. Патта кивнул, и Скарпа пояснил:

— Его жена сказала, что это ее старая компания, с которой она дружила еще до замужества, и Митри редко присоединялся к ним во время их встреч.

— Дети? — поинтересовался Брунетти.

— У него есть дочь, но она живет в Риме.

— Слуги?

— Все это есть в отчете, — буркнул Скарпа недовольно, глядя не на Брунетти, а на Патту.

— Слуги? — повторил Брунетти.

Скарпа выдержал паузу, но все же ответил:

— Нет. По крайней мере никто из обслуживающего персонала не живет в доме. Дважды в неделю к ним приходит уборщица.

Брунетти встал.

— Где сейчас находится жена? — спросил он Скарпу.

— Когда я уезжал, она была дома.

— Спасибо, лейтенант, — поблагодарил Брунетти. — Мне бы хотелось ознакомиться с копией вашего рапорта.

Скарпа молча кивнул.

— Мне нужно поговорить с его женой, — заявил Брунетти Патте и, не слушая возражений, уверил: — Я буду с ней очень деликатен.

— А как насчет вашей жены? — задал вопрос Патта.

Этот вопрос мог означать что угодно, но Брунетти предпочел наиболее очевидное:

— Она весь вечер просидела дома, со мной и с нашими детьми. После половины восьмого никто из нас не выходил на улицу, в это время мой сын вернулся от приятеля, с которым вместе делал уроки. — Он вдохнул, готовясь отвечать на следующие вопросы, но Патта молчал, тогда Брунетти выдохнул и без лишних слов покинул кабинет.

Синьорина Элеттра оторвалась от бумаг, лежавших на ее столе, и, даже не пытаясь скрыть любопытства, спросила:

— Ну как?

— Дело — мое, — сказал Брунетти.

— Но это же безумие! — воскликнула синьорина Элеттра, не в силах сдержать эмоции. Потом торопливо добавила: — В смысле, журналисты придут в неистовство, когда узнают.

Брунетти пожал плечами. Он едва ли мог что-то сделать, чтобы обуздать напор прессы. Не ответив на ее замечание, он спросил, указывая на бумаги перед ней:

— Это те самые сведения, которые вы искали, а я попросил вас прекратить?

Она мысленно просчитала, стоит ли отвечать правду. Ведь она отказалась исполнить недвусмысленное распоряжение начальника, то есть ее можно было обвинить в неподчинении и нарушении субординации, что грозило увольнением и концом карьеры.

— Конечно, комиссар, — храбро ответила она.

— Сделайте мне копию.

— Это займет несколько минут. Все хранится тут, — пояснила она, указав рукой на монитор.

— Где?

— В файле, который никто, кроме меня, не найдет и не откроет.

— Никто?

— Разве что, — сказала она с оттенком гордости, — кто-нибудь, обладающий моими знаниями и способностями.

— А такие есть?

— Здесь — нет.

— Хорошо. Принесите документы ко мне в кабинет, когда распечатаете, ладно?

— Слушаюсь, комиссар!

Он махнул ей рукой и стал подниматься по лестнице.

Брунетти сразу же связался с Риццарди: патологоанатом находился у себя в кабинете, в больнице.

— Ты уже провел вскрытие? — спросил комиссар, представившись собеседнику.

— Нет, оно начнется через час. У меня тут сначала самоубийство. Девушка, всего шестнадцать лет. Ее бросил приятель, и она выпила все снотворное матери.

Брунетти вспомнил, что Риццарди поздно женился, и у него есть дети-подростки. Две дочери.

— Бедняжка, — расстроился он.

— Да-а… — Риццарди выдержал паузу, потом продолжил: — Думаю, сомнений быть не может. Убийца воспользовался тонким проводом, возможно, в пластиковой обмотке.

— Например, электрическим?

— Да, вероятнее всего. Мне надо взглянуть поближе, и я тебе точно скажу. Может, речь идет о двойном проводе, каким подключают стереоколонки. На шее остался слабый, но различимый второй отпечаток, параллельно с первым. Впрочем, есть также вероятность, что убийца просто на минуту ослабил петлю, чтобы потом сжать поплотнее. Мне нужно посмотреть под микроскопом, тогда я буду знать наверняка.

— Как думаешь, мужчина или женщина? — спросил Брунетти.

— Я бы сказал, оба варианта возможны. Это под силу и мужчине, и женщине. Если с удавкой в руках заходишь сзади, у жертвы нет шанса выжить, сила тут не играет роли. Но душат обычно мужчины. Видимо, женщинам кажется, что они недостаточно сильны для этого.

— И на том спасибо, — сказал Брунетти.

— Мне сдается, под ногтями левой руки что-то есть.

— Что?

— Кожа, если нам повезет. Или ткань с одежды убийцы. Нужно взглянуть поближе — тогда скажу.

— Этого будет достаточно, чтобы опознать убийцу?

— Если ты его найдешь, то да.

Брунетти переварил информацию и задал следующий вопрос:

— А время смерти?

— Мне нужно сначала заглянуть внутрь. Но жена видела его, выходя из дома в семь тридцать, а вернувшись в начале одиннадцатого, обнаружила труп. Так что особых сомнений тут быть не может, и вряд ли я смогу обнаружить нечто, позволяющее установить время смерти более точно. — Тут Риццарди на мгновение прикрыл телефонную трубку рукой и заговорил с кем-то, находившимся с ним вместе в комнате. — Мне нужно идти. Они уже положили ее на стол. Я пришлю тебе результаты завтра.

Брунетти даже не успел поблагодарить его: Риццарди повесил трубку.

Комиссару не терпелось поговорить с синьорой Митри, но он заставил себя остаться в кабинете и дождаться, пока синьорина Элеттра принесет ему сведения о Митри и Дзамбино, это произошло минут через пять.

Она вошла, постучав, и молча положила на стол две папки.

— Какая часть этих материалов общеизвестна? — спросил Брунетти, глядя на папки.

— Многое взято из газет. Однако кое-что получено из банков и юридических документов различных компаний.

Брунетти не смог сдержаться:

— Как вам удается добывать такие сведения?

В его голосе звучало лишь любопытство, но не похвала, поэтому она не улыбнулась:

— У меня есть друзья в городской администрации и среди служащих банков. Иногда я прошу их разведать для меня кое-что.

— А что вы сообщаете им взамен? — поинтересовался Брунетти: этот вопрос мучил его годами.

— Большая часть нашей внутренней информации, комиссар, вскоре становится достоянием гласности, хотя до широкой общественности доходит не всегда.

— Это не ответ, синьорина.

— Я никогда не выдавала секретную полицейскую информацию людям, не имеющим права ее знать. Вы ведь именно об этом спрашиваете?

— Не имеющим права? Законного или морального? — ответил он вопросом на вопрос.

Она долго изучала его лицо, затем ответила:

— Законного.

Брунетти знал, что единственной достойной платой за информацию может быть только другая информация, поэтому продолжил настаивать:

— Так чем же вы все-таки расплачиваетесь за услуги?

Она ненадолго задумалась:

— Я также даю своим друзьям советы касательно эффективных методов получения сведений.

— И что это значит на самом деле?

— Я учу их вынюхивать, выискивать и объясняю, где именно нужно искать. И поверьте, комиссар, я никогда не предоставляла секретных данных ни моим друзьям, ни другим людям, с которыми обмениваюсь информацией.

Он кивнул, подавив в себе желание спросить: а не учила ли она кого-нибудь, как добывают информацию в полиции? Вместо этого он постучал пальцами по папкам:

— Еще что-нибудь будет?

— Вероятно, длинный список клиентов Дзамбино, а вот о Митри, думаю, больше ничего интересного не найдется.

Брунетти про себя возразил, что наверняка найдется: ведь была же причина, по которой кто-то обмотал провод вокруг шеи ныне покойного и затягивал до тех пор, пока тот не задохнулся.

— Я посмотрю, — сказал он.

— Там вроде бы все ясно, но если появятся вопросы, обращайтесь.

— Кому-либо еще известно, что вы предоставили мне эту информацию?

— Нет, конечно, — уверила она и вышла из кабинета.

Вначале он решил обратиться к папке потоньше: Дзамбино. Адвокат был родом из Модены, учился в палаццо Фоскари — величественном здании на Большом канале, где располагается несколько факультетов Венецианского университета, и начал свою практику в Венеции около двадцати лет назад. Его специальностью было корпоративное право, он сумел заслужить в городе отличную репутацию. Синьорина Элеттра вложила в папку список некоторых его клиентов; имена многих Брунетти хорошо знал. Но официантов и продавцов в списке оказалось примерно столько же, сколько докторов и банкиров. Несмотря на то что Дзамбино брался и за уголовные дела, основным источником его доходов служило корпоративное право, как уже сообщал комиссару Вьянелло. Адвокат вот уже двадцать пять лет женат на преподавательнице, у них четверо детей, никто из них никогда не имел неприятностей с полицией. Брунетти заметил, что самого Дзамбино трудно назвать богатым человеком, во всяком случае, если он и обладал каким-либо состоянием, то оно находилось за пределами Италии.

Злополучное туристическое агентство на кампо Манин являлось собственностью Митри на протяжении последних шести лет, хотя, по иронии судьбы, ныне делами агентства он не занимался. Все практические вопросы решал менеджер, взявший у него в аренду лицензию. Судя по всему, именно он принял решение организовывать туры, послужившие причиной поступка Паолы и, вероятно, приведшие к убийству Митри. Брунетти выписал имя менеджера и стал читать дальше.

Жена Митри, тоже венецианка, была на два года моложе мужа. Несмотря на то что у них был лишь один ребенок, она никогда не работала; Брунетти также не помнил, чтоб ее имя фигурировало среди имен участников городских благотворительных организаций. Из родственников у Митри остались брат, сестра и двоюродный брат. Брат, тоже химик, жил недалеко от Падуи, сестра — в Вероне, а двоюродный брат — в Аргентине.

Далее шли номера трех счетов в различных банках города, список государственных облигаций, акций — все вместе на сумму более миллиарда долларов. Митри — а ему было уже за пятьдесят — никогда не обвинялся в каком-либо преступлении и ни разу не привлек к себе внимание полиции.

«Зато, — подумалось Брунетти, — он привлек к себе внимание человека, рассуждавшего так же, как Паола. — Брунетти попытался не зацикливаться на этой мысли, но у него не получилось. — Этот человек, как и она, решил выразить свое отношение к турам, которые организует агентство, при помощи насилия».

Брунетти знал, что на протяжении человеческой истории часто умирали «не те» люди. Скажем, добрый сын кайзера Вильгельма, Фридрих, пережил отца всего на несколько месяцев, оставив престол своему сыну, Вильгельму II, тем самым создав предпосылки для начала Первой мировой войны. А смерть Германика поставила под угрозу императорский престол и в конце концов стала причиной прихода к власти Нерона. Однако во всех этих случаях в происходящее вмешивалась судьба или история — не было конкретного человека с проводом в руке, погубившего жертву, никакого осмысленного, намеренного выбора.

Брунетти позвонил Вьянелло, тот снял трубку после второго звонка.

— В лаборатории уже подготовили заключение? — спросил комиссар без предисловий.

— Вероятно. Хотите, чтоб я сходил туда и проверил?

— Да. И принесите заключение, если получится.

В ожидании Вьянелло Брунетти еще раз перечитал короткий список подзащитных Дзамбино, обвиняемых в уголовных преступлениях. Он пытался вспомнить что-нибудь о людях, чьи имена были ему знакомы. Было одно дело об убийстве: хотя клиенту Дзамбино и вынесли обвинительный приговор, срок скостили до семи лет, после того как адвокат пригласил в суд в качестве свидетельниц нескольких женщин, живших в том же доме, что и потерпевший. Они показали, что убитый вовсе не был образцом добродетели: на протяжении многих лет он приставал к соседкам, домогаясь их в лифте и вестибюлях. Дзамбино удалось убедить судей: стычка в баре между убитым и обвиняемым стала результатом того, что последний пытался защитить честь своей жены. Двое подозреваемых в ограблении были отпущены за недостатком улик: Дзамбино заявил, будто их арестовали только потому, что они — албанцы.

От размышлений Брунетти отвлек стук в дверь, это вернулся Вьянелло. Он нес в поднятой вверх руке большой пластиковый конверт.

— Они только что закончили. Никаких отпечатков. Lavata con Perlana,^[16] — произнес Вьянелло, намекая на самый удачный рекламный слоган десятилетия — «Нет ничего чище, чем белье, выстиранное «Перланой».

«Что ж, теперь вся надежда на саму записку, оставленную рядом с трупом, — подумал Брунетти. — Ведь убийца наверняка рассчитывал на то, что полиция ее найдет и изучит».

Вьянелло прошел через кабинет, положил конверт на стол комиссара, наклонился над бумагой, опираясь на руки, и стал изучать текст вместе с Брунетти.

Брунетти показалось, что буквы вырезаны из «Ла Нуова», самой падкой на сенсации и самой вульгарной газетенки в городе. Уверен он не был, но специалисты разберутся. Слова наклеили на половинку линованного тетрадного листа: «Грязные педерасты, любители детской порнографии! Вы все умрете так же».

Брунетти взял листок за уголок и перевернул его: серые пятна клея, пропитавшего бумагу. Он снова перевернул и снова перечитал.

— Что-то тут не так, — пробормотал он.

— Это еще слабо сказано, — согласился Вьянелло.

Хотя Паола и рассказала полиции, почему разбила окно, но она никогда не разговаривала с репортерами, разве что коротко и неохотно, так что вся их информация о мотивах ее поведения исходила из каких-то иных источников, вполне возможно, что от лейтенанта Скарпы. В статьях, которые читал Брунетти, в основном строились предположения, что она действовала под влиянием феминистических настроений, хотя само слово ни разу не фигурировало. Туры, организуемые агентством, в прессе упоминались, но менеджер с жаром отрицал их сексуальную подоплеку, более того, он уверял, что большинство мужчин, купивших билеты до Бангкока в его агентстве, брали с собой жен. Брунетти вспомнил, что «Газеттино» опубликовала длинное интервью с менеджером, где он разглагольствовал о том шоке и отвращении, какие вызвала у него история о секс-туризме, старательно и неоднократно подчеркивая, что подобная деятельность в Италии незаконна, а следовательно, немыслимо, чтоб хоть одно законопослушное агентство принимало участие в организации вышеупомянутых поездок.

Так что общественное мнение и власти были настроены против Паолы, феминистки-истерички, и в пользу законопослушного менеджера, а также убитого Dottore Митри. Кто бы ни был таинственный убийца, считавший последнего «любителем детской порнографии», он чудовищно заблуждался.

— Думаю, настало время кое с кем поговорить, — задумчиво произнес Брунетти, вставая из-за стола. — Начать надо с менеджера агентства. Мне бы хотелось послушать, что он скажет насчет этих верных жен, якобы жаждущих съездить с мужьями в Бангкок.

Брунетти взглянул на часы: почти два.

— Синьорина Элеттра еще на работе? — спросил он у Вьянелло.

— Да, комиссар. Она была на месте, когда я поднимался.

— Хорошо. Мне бы хотелось с ней побеседовать, а потом мы с вами пойдем чего-нибудь перекусим.

Вьянелло озадаченно кивнул и последовал за своим шефом вниз по лестнице, в кабинет синьорины Элеттры. Он остался на пороге и наблюдал, как Брунетти нагнулся к ней и что-то прошептал. Синьорина Элеттра в ответ рассмеялась, кивнула и занялась своим компьютером, а Брунетти вернулся к Вьянелло, и они отправились в бар у Понте-деи-Гречи, выпили вина с бутербродами, поболтали о том о сем. Казалось, Брунетти не торопится уходить, так что они заказали все по второму разу.

Прошло еще полчаса, и в бар вошла синьорина Элеттра. Бармен расплылся в улыбке, а двое посетителей за стойкой предложили угостить ее кофе. Хотя квестура находилось всего в квартале от бара, на ней был черный стеганый шелковый плащ до самых щиколоток. Она покачала головой, вежливо отказываясь от кофе, и подошла к полицейским. Вынув из кармана несколько листков бумаги, она протянула их комиссару.

— Детский лепет, — произнесла она и покачала головой с деланым негодованием. — Это было слишком легко.

— Ну конечно, — улыбнулся ей Брунетти и заплатил за ланч.