Мёртвый сезон. Конец легенды

ВЕРСИЯ. Вместо предисловия Леонид Колосов

К шести часам утра бутылки на столе опустели. Из-под минеральной воды тоже. Собеседников и собутыльников на кухне было трое. Советский разведчик-нелегал Конон Молодый. Заместитель главного редактора газеты «Известия» Григорий Ошеверов, он же хозяин квартиры. И собственный корреспондент «Известий» в Италии, ваш покорный слуга Леонид Колосов.

Личность полковника Молодого окутана тайной, завеса над которой приоткроется впоследствии. Пока же нам доподлинно известно, что родился он 17 января 1922 года в Москве, где и закончил десятый класс средней школы перед самым началом Великой Отечественной войны. Прошел по ее фронтам, как говорится, от звонка до звонка. Потом поступил в Московский институт внешней торговли и после получения диплома с отличием в 1951 году вдруг исчез… Исчез до марта 1961 года, когда окружной суд Лондона приговорил советского разведчика Молодого, которого британский истеблишмент знал как процветающего бизнесмена Гордона Лонсдейла, к двадцати пяти годам тюремного заключения за шпионаж.

Что же касается Ошеверова, то был он известен в столичных журналистских кругах веселым, незлобивым нравом и, что самое главное, тесными связями с разными влиятельными лицами, начиная с партаппаратчиков высокого полета и кончая работниками советской торговли вместе с директорами всех престижных ресторанов столицы. Для него, казалось, не существовало ничего невозможного. Всем мог позвонить и со всеми договориться по самым сложным проблемам тогдашнего социализма.

Автор же этих строк только притворялся журналистом, ибо на самом деле занимался шпионскими делами в Италии как кадровый офицер Внешней разведки КГБ. Ее тогда для краткости тоже называли тремя буквами: ПГУ, то бишь Первое главное управление.

Собралась наша не святая троица по случаю того, что Ошеверов по просьбе Колосова, дружившего с Молодым еще со студенческих лет, выпросил у своего друга, министра культуры СССР Михайлова запрещенный к общественному показу кинофильм режиссера Саввы Кулиша «Мертвый сезон», где прообразом героя Ладейникова (его роль играл еще малоизвестный актер Банионис) считался Конон Молодый. Киноленту смотрели нелегально в маленьком кинозале «Известий» близкие друзья и родственники Конона, включая его десятилетнего сынишку Трофима. Фильм понравился всем, окромя самого героя, о чем он сразу же безапелляционно заявил, как только вышеупомянутая компания уселась за кухонным столом в квартире Григория Максимовича и все выпили по первой рюмке.

— Все вранье, старики, кроме двух моментов. Донатас Банионис действительно похож на меня, особенно на фотографии, где мы, предварительно поддав, стоим в обнимку. И я так же, как и герой «Мертвого сезона», торговал игральными автоматами, на чем сколотил солидное состояние в свободной валюте, которое потом удалось перевести на счета КГБ… А все остальное вымысел, зачастую даже не очень художественный, благодаря активному участию в творческом процессе «искусствоведов в штатском» с Лубянки. Да и вообще мою биографию каждый крутит, как хочет. В одном западном журнале сообщалось, например, будто я проник в Великобританию, нырнув с подводной лодки у берегов Шотландии, в водолазном костюме с водонепроницаемым контейнером и чемоданом, прикрепленным ремнями к спине. Бред? Бред. Достаточно прочитать запись в паспортной службе Великобритании, чтобы убедиться, что сэр Гордон Лонсдейл прибыл в Англию на пароходе «Америка»… В другой публикации утверждалось, что я родился в Польше, а затем был «усыновлен» товарищами из Советского Союза, чтобы в будущем стать разведчиком-нелега-лом… Или вот еще пример из области уже совершенно невероятной фантастики. Оказывается, меня, молодого диверсанта, сброшенного с самолета где-то под городом Гродно, схватили фашисты и притащили в комендатуру, которую возглавлял не кто иной, как Рудольф Иванович Абель, знаменитый советский разведчик, ибо он, оказывается, начал свою карьеру в… гестапо. И что этот советский гестаповец дал мне такого пендаля под жопу, что я бежал аж до самой Москвы, чтобы продолжить свою героическую жизнь. А потом, что самое невероятное, у нас состоялась много лет спустя тайная встреча в Вашингтоне в парке для верховой езды, где Абель выступал уже в качестве шефа нелегальной резидентуры в США, а я — его нового заместителя, приехавшего с паспортом канадского гражданина Гордона Лонсдейла. Прочитав сей отрывок, сам Абель, чуть не задыхаясь от смеха, сказал, что если у него начнется астма, то он подаст в суд на автора… Да, противно все это. Иногда у меня создается впечатление, что кто-то настойчиво пытается представить меня читающей публике в роли какого-то детективного полуидиота, который в подметки не годится агенту 007, то бишь Джеймсу Бонду…

Помолчали. Ошеверов, который слыл большим ценителем прекрасного пола, ни к селу ни к городу спросил:

— Ну а если тебе, Конон, необходимо было сделать дорогой подарок, например, любимой женщине… И вообще как решались проблемы секса в твоем положении?

— Действительно, проблема не из простых. — Молодый улыбнулся. — Нелегал видит свою жену в лучшем случае один раз в году. В лучшем случае. Если же, находясь за границей, он в своем обществе ведет аскетический образ жизни и гордо не замечает женщин, могут начать ходить слухи о том, что сэр такой-то, видимо, имеет склонность к гомосексуализму. А это уже если не скандал, то факт, вызывающий пристальное внимание. А разведчику ни в коем случае нельзя выделяться из окружающих его людей. Но самое страшное — это настоящая, всеиспепеляющая любовь. Да, да, не смейтесь, ребята! Сколько великолепных профессионалов прошлого и не столь далекого прошлого погорели в постелях с любимыми женщинами. Поэтому если она, единственная и неповторимая, но не законная жена разведчика, скажем, в должности радистки резидентуры, то Центр ни одной минуты не потерпит вашего присутствия за рубежом. А вообще лучше всего не заводить никаких прочных связей…

— То есть как?

— Какой же ты настырный, Григорий Максимович! Ну представь себе, что ты уезжаешь на месяц в санаторий. Без жены. Что же, ты наденешь на себя пояс верности?

— Конечно, нет, — не раздумывая, ответствовал «Максимыч». — В санатории всегда найдутся незамужние женщины и дамы, которым надоели их спутники жизни. Но ведь это советский санаторий!

— Ну а почему ты думаешь, что в Англии нет таких же категорий женщин вне санаториев?

— Друг мой, — растроганно заявил Григорий Максимович, — я освобождаю Леню на три дня от работы в редакции, а ты расскажешь ему несколько новелл из своей необыкновенной жизни. Пусть их будет, скажем, пять. Договорились?

— Договорились. — Молодый грустно улыбнулся. — Только я боюсь, что у вас ничего не получится с интервью.

— Почему?

— Не все со мной так просто. Вот ведь «Мертвый сезон» и тот показали узкому кругу, да и то благодаря твоей помощи…

— Фильм — может быть. А интервью не притормозят. Кстати, в вашем ведомстве у меня много хороших друзей.

Притормозили. И надолго. Вежливый начальник пресс-бюро КГБ СССР сказал, возвращая гранки очерков автору: «Не пойдет. Не такое сейчас время, чтобы писать о советских разведчиках-нелегалах, тем более провалившихся. Странно, что это не понятно вам, нашему сотруднику. Публикуйте материалы о героях-разведчиках до 1945-го, а эти гранки лучше уничтожить». Но это было позже. А тогда, проговорив до утра, мы тепло попрощались с хозяином и вышли на улицу.

Уже начало работать метро и появились первые прохожие, спешившие на работу. Синоптики в ночных последних известиях обещали дождь, но небо было абсолютно чистым.

— Ты веришь в предсказания? — спросил я у Конона. Он улыбнулся.

— Если синоптиков, то нет, а вообще — да.

И вот тут я ему рассказал об одном странном случае из далекого прошлого, когда я вместе с родителями оказался в эвакуации в захудалом казахском городке Актюбинске. Основное ядро его населения составляли зэки, то есть отбывавшие разные сроки «враги народа» и разновозрастные профессиональные уголовники. С группой этих товарищей, многому меня научивших в ранней юности, мы оказались в марте 1943 года на актюбинском базаре. Помимо разного сброда от нищих до карманников здесь было полно цыганок, и одна из них, старая, замызганная бабка в разноцветных лохмотьях, привязалась к нашей подвыпившей компании, предлагая погадать и достоверно рассказать любому из нас о его прошлом, настоящем и будущем. Мы решили испытать правдивость гадалки.

Цыганка, внимательно изучив линии ладони, почмокала губами и довольно печально посмотрела на меня:

— Прошлое твое, касатик, вижу не бедным и не богатым. Ты — единственный и любимый сын у родителей. Мать тяжко болела, а отец очень заботился о ней. Господь призовет ее первой к себе из вас троих. Ты обязательно вернешься в то место, где родился, и поступишь в благородное учебное заведение. А жизни отведено, сынок, судьбой немало. До семидесяти точно доживешь, а там что Господь даст. Вот тот долгожитель, чья душа переселилась в тебя, дожил до семидесяти. А был он мореходом и ездил из одной заморской страны в другую, где доведется, и не раз, побывать тебе в зрелом возрасте. Две законные жены обретешь, и родят они троих дочерей. Скрасят дочери старость твою, не бросят и не забудут. Жизнь предстоит интересная, но зело неспокойная. Близко около смерти-матушки ходить будешь. Предатель в твоей жизни встретится, и не один… Но хороших, добрых людей будет больше. А доживать годы свои будешь в окружении любящих людей, не в нищете, но в болезнях…

Конон внимательно слушал мое повествование, улыбаясь, ибо рассказывал я все с юмором. А потом вдруг стал серьезен.

— Ну и что, все исполнилось?

— В общих чертах… Благородное внешнеторговое учебное заведение окончил. В стране морехода, то бишь в Италии, чья душа, мол-де, живет во мне, побывал. Даже дважды. На опасную работу в КГБ забрали. Тяжелая автомобильная авария имела место. Вот только жена — прежняя, да и дочерей двое…

— Ну, это еще успеется. А может быть, и не надо больше. Кстати, я ведь тоже пообщался в Лондоне с одной хироманткой. Забавная произошла история, скажу я тебе…

Нашли скамейку в скверике. Присели.

— Так вот, слушай, Ленька… Однажды в Лондоне попал я на один прием, где среди процветающих бизнесменов и дипломатов появилась очень интересная, хотя и не очень молодая леди, которую представили как хиромантку. Может, в шутку, а может, всерьез, черт его знает! Короче говоря, она начала рассматривать ладони близстоящих от нее кавалеров. Попала ей на глаза и моя ладонь — неудобно было отказаться, чтобы не вызвать у моих знакомых каких-либо подозрений. Поглядела она на меня довольно серьезно и молвила: «А вас, сэр, ждут наручники. Но ненадолго!..» После этой фразы она опять заулыбалась и перешла к другой группе гостей. А потом хиромантка подошла ко мне еще раз, когда я стоял один в углу зала. «Мне неудобно было говорить при всех, — молвила она серьезно. — Но ваша ладонь мне не нравится. У вас много друзей, но они не очень надежны, особенно в той стране, где вы родились и куда вы уедете после всех неприятностей. Не доверяйтесь им, особенно коллегам. И постарайтесь избегать врачей, они не всегда соблюдают заповедь Гиппократа… А здесь, в Лондоне, будьте осторожны, хотя с судьбой бороться почти что бесполезно». Такие вот сюрпризы нагадала мне великосветская «цыганка». Интересно, не правда ли?

— Ну, насчет «наручников» я вроде бы в курсе дела. И просидел ты в них действительно сравнительно недолго. А вот второе предостережение, насчет коллег и врачей… Оно сбывается?

— А черт его знает! Ведь коллеги — это не друзья. В разведке друзей, как правило, не бывает. Это почти что аксиома. А коллеги… на то они и коллеги, чтобы их остерегаться. Вот до меня дошли слухи, что полковника Молодого обвинили в том, что он завалил ценнейших агентов в силу своей беспечности и нарушения правил конспирации. Это — ложь. Но как доказать, что ты не верблюд? И потом, какая-то удивительная забота о моем здоровье. Вот недавно опять направили на медицинское обследование в наш госпиталь, а тамошние ученики Гиппократа сразу же обнаружили какое-то мудреное заболевание сосудов головного мозга. Прописали кучу иноземных лекарств и курс инъекций. Ну, лекарства я утопил в унитазе, а вот курс пришлось пройти. Всю задницу искололи, и, что самое главное, взаправду начала как-то странно болеть голова. Говорят, это обычная реакция на лечение. Сначала, мол, хуже, а затем совсем… замечательно.

— А почему бы тебе, дружище, не сходить к частному лекарю? Кстати, у меня есть один знакомый терапевт широкого профиля. Специалист классный и свой парень, как-никак. Я его все время итальянскими галстуками снабжал…

— Что же, это идея. И когда ее можно осуществить?

— Послезавтра я улетаю в журналистскую командировку в Мадрид от «Известий»… Как только вернусь, так и пойдем.

— Отлично. Доверяй, но проверяй. Пора по домам. Спасибо тебе за великолепно проведенное время. Впрочем, постой. Давай сыграем с тобой напоследок в одну игру.

— В «очко»? Так ведь карт нет…

— Они не нужны. Будем фантазировать и играть в «угадайку». Итак, представь себе, что ты большой начальник и руководишь из Москвы всей нашей нелегальной сетью за рубежом. И вот один из нелегалов — твой покорный слуга, скажем так, проваливается в Великобритании в результате примитивного предательства, печальные последствия которого не сумело предусмотреть московское начальство… Меня сажают в тюрьму и, как принято повсеместно, делают всевозможные заманчивые предложения. Ну, вроде того, что, мол, поработай с нами. Все равно вместе будем воевать с китайцами и тебе это зачтется, по двойной ставке. А потом выпадает счастливое «очко», и меня через три года вместо двадцати пяти меняют на засыпавшегося в Москве английского шпиона. Вроде бы, как говорят англичане, хэппи-энд. Но ты, начальник, не уверен на сто процентов, что меня не завербовала британская контрразведка и не превратила в «двойника». А ведь в моих мозговых извилинах слишком много секретов, много имен коллег-нелегалов, агентов, явок и разведзаданий на будущее. Теперь вопрос: как бы ты, начальник, поступил со мной?

— С тобой? По-честному? Я тебе верю. Поэтому гуляй себе…

— Это частный случай. И редкий. А если подойти ординарно?

— Не знаю… В свое время фельдмаршалу Паулюсу, попавшему к нам в плен, предоставили великолепную загородную виллу с озером, оградили ее красивым забором и поставили двойную охрану. Жилось ему неплохо, тем более что в озере развели много всякой рыбы, а фельдмаршал был заядлым рыбаком…

— Я не Паулюс, хотя двойную охрану вокруг себя ощущаю. Не верят мне коллеги, хотя на каждом шагу говорю, что я верный член КПСС и больше всего на свете люблю Советский Союз.

— Но ведь это так?

— Почти. Конечно, я верный член. И люблю Россию, ибо она моя родина. Но дорогой друг мой! Не буду ханжить, ибо ты хотя и коллега нынче, но тебе верю больше как старому институтскому товарищу. Не только ради КПСС играл я в нелегальную рулетку, а ради самого себя, ибо работа моя была тем наркотиком, без которого нынешнее существование кажется мне до удивительности нудным и никчемным. Впрочем, не внимай столь серьезно моим крамольным речам. Тебе еще трудиться. Поэтому, если нет идеала, создай его сам. И помни, что разведчики редко умирают своей смертью… Ну, поезжай спокойно в Испанию, а потом пойдем к твоему терапевту. Все-таки что-то свербит мое сердце, вернее, голову…

А накануне отлета в Испанию поздно вечером позвонил по телефону наш старый институтский товарищ и сиплым от слез голосом сказал: «Вчера ночью за городом скоропостижно умер Конон Мо-лодый. Тело в морге кагэбэшного госпиталя. Больше ничего не знаю…»

Прошло без малого три десятка лет. И вот у меня дома оказался сын Конона — Трофим Молодый. «Все, что, дядя Леня, рассказано об отце, — сказал он, — включая знаменитый фильм «Мертвый сезон», — это ложь или, в лучшем случае, полуправда, приготовленная на кагэбэшной кухне при помощи литературных и кинематографических поваров…»

И порешили мы попробовать написать честную книгу об отце и друге. Благо у Трофима сохранился батюшкин архив, да и у меня остались и накопились за это время кое-какие до сих пор неопубликованные материалы. И плюс к этому у обоих — воспоминания.

Мы с Трофимом договорились писать отдельные главы по очереди, в соответствии со знанием того или иного периода жизни Конона Молодого и наличием материалов. Будет предоставлено слово и самому герою. Он оставил в наследство никем не цензурированные записки о своей жизни, в которых нет легенд и полуправды.