Месть — штука тонкая

Глава 5

Когда через несколько дней Никитину пришла повестка в суд, он разозлился не на шутку, порвал её и выкинул. Андрей Егорович сразу понял, чьи это происки и что послужило побудительной причиной. Никитин как раз собирался на работу и по пути заглянул в почтовый ящик. А там эта повестка. Значит, Бобров поставил под сомнение правомочность его владения фабрикой. Ну пусть! Никитин ничего не будет предпринимать, пусть Бобров сам от собственной злости сдохнет.

Андрей Егорович приехал на фабрику и у своего кабинета встретил ожидающего его юриста Максима. Лицо у парня было крайне озабоченным. Значит, одной утренней повесткой дело не закончилось. Никитин жестом пригласил юриста в кабинет.

— Андрей Егорович, у нас в банке неприятности, — сказал Максим. — Деньги, которые нам перечислили покупатели за продукцию, исчезли.

— Как исчезли? — не понял Никитин.

— Пропали, — ответил Максим. — Произошел сбой системы компьютеров, и они ушли неизвестно куда. Так мне объяснили.

— И что теперь? — спросил Никитин.

— Теперь они заморозили весь наш счёт до выяснения обстоятельств, — ответил Максим.

— Как это? — вскипел директор фабрики. — Нам же нужно работать, нам же зарплату послезавтра выдавать!

— Я им объяснял, но они не идут на встречу, — сказал Максим, — все ссылаются на директора банка. Я его искал, но оказалось, что он в Москве сейчас. Я пошел к заму, но он меня не принял.

— Как не принял! — воскликнул Никитин. — Мы их клиенты, они нас так подставили и ещё не принимают! Я сам поеду к нему, разберусь!

В это время зазвонил телефон — прямая связь с секретарём.

— Андрей Егорович, к вам корреспондент областной газеты — хочет взять интервью, — поведала секретарша, — что ему сказать?

— Не до него! — воскликнул Никитин. — Не до интервью мне сейчас!

— Андрей Егорович, — постарался успокоить начальника Максим, — вы не кипятитесь зря, все образуется. А корреспондента лучше принять, это нам косвенная реклама. Расскажете о том, как мы работаем. Что, у нас хорошего мало?

— Да, ты прав, наверное, — согласился с доводом юриста Никитин и сказал секретарше: — Ладно, пусть заходит корреспондент.

— Я пойду провентилирую еще раз вопрос с деньгами, — сказал Максим и, уходя, столкнулся в дверях с неким типом со старомодным диктофоном через плечо.

Сальные волосы визитера были гладко зачесаны назад, видавшие виды очки едва держались на рябом носу. Одет корреспондент был в неопределенного цвета свитер, на груди у него болтался фотоаппарат. Умудренная опытом госпожа Смирнова специально заслала для интервью к Никитину этого спившегося бумагомарателя, которого держали еще в газете за то, что он всегда был готов безропотно сгонять в магазин за пирожными к чаю или за бутылкой водки.

Ведь то, что скажет Никитин в интервью и что запишет на свой магнитофон этот субъект, не имело особого значения, потому что Смирнова уже написала «рассказ» Никитина собственноручно. Важнее было сфотографировать Андрея Егоровича на рабочем месте для опубликования фото в газете. Для этого и выдали пьянице фотоаппарат.

Потом, когда газета уже выйдет в свет, пусть Никитин тщетно возмущается неправде, кричит у себя в кабинете, что он ничего подобного не говорил. Кто ему поверит? В редакции областной газеты, когда к ним примчится разъяренный Никитин, все свалят на пьяницу-журналиста, перевравшего факты. А самого этого алкаша-бумагомарателя на время «бури» зашлют куда-нибудь в Бердянск в командировку.

И сколько ни кипятись потом Никитин, сколько ни требуй опровержения, даже если оно и выйдет, — общественное мнение уже сформировано этой статьей. Написано пером — не вырубишь топором. А слова «твои», Андрей Егорович, придуманные, правда, госпожой Смирновой, о низких умственных способностях губернатора и о русском народе, который есть безнадежно тупое быдло и только и может, что водку жрать да работать не хочет, все это уже засело в головах людей. Но все это было еще впереди, а сейчас Никитин радушно принял корреспондента, усадил его за стол, угостил чаем и стал рассказывать об успехах своей фабрики. Бумагомаратель слушал вполуха и думал только о том, как бы ему «махнуть соточку» в разливной, которую он заметил на углу по пути на фабрику…

Прошла неделя после интервью, счет фабрики в банке так и не разморозили. Максим обратился в суд, чтобы наказать денежных воротил и вернуть пропавшие деньги, но дело так и легло под сукно. Максиму ответили, что это, мол, не первый случай такой преступной халатности банка, что вскоре все случаи будут рассмотрены и все виновные наказаны.

Это обещание нисколько не утешило самого Никитина. На фабрике нужно было выдавать зарплату, рабочие заволновались первой на их памяти задержке денег, чего и хозяин раньше никогда себе не позволял. Но забастовок не устраивали, потому что их кредит доверия к хозяину производства был достаточно велик. Ведь Никитин их еще ни разу не подводил. Отнеслись с пониманием к трудностям. А тут вдруг гнусная статейка подоспела, где Никитин самолично и надменно ругал власти в лице губернатора области и называл всех своих рабочих обидным словом «быдло», которое за копейки на него работать будет, потому что, мол, податься им некуда. Народ зароптал.

И надо же, ведь он вышел к своим рабочим и поведал им, что не говорил такого, да и не мог сказать. Но по советской привычке верят у нас граждане печатному слову, тем более в такой уважаемой газете написанному. Пока Никитин безуспешно ездил разбираться в редакцию, на фабрике возникла смута, подстрекаемая парочкой купленных кланом штрейкбрехеров, разъяренные рабочие сломали несколько новых мягких уголков и вышли на улицу с плакатами «Долой!». Телевизионщики не замедлили появиться и представили в передаче все так, как им подсказала коварная Наталья Семеновна.

Губернатор Бобров тоже прочитал статью и неслыханно рассвирепел. Старинный друг прямым текстом назвал его со страниц СМИ дураком! Ладно бы лично в лицо! А то через газету! Бобров из-за неумения поразмыслить не догадывался, что все это грубая фальсификация Рябиновского. Он хотел было позвонить Никитину и выяснить, как все было, но сделать это помешала поднявшаяся с новой силой обида и злость.

— Червь мизерный! — восклицал он, мечась по кабинету. — Ничтожество! Растение! Это же надо такое про меня сказать! Что я ничего не смыслю в управлении государством, что меня давно пора в утиль сдать! Ну, паскуда! Сам-то кто такой? Фабрикантишка хренов!!! Голь перекатная! Ну, я тебе!

Если бы непреодолимый гнев не застил глаза губернатору, он мог бы вспомнить, что в таком слоге, как было подано в газете, его друг никогда не выражался и слов таковых в жизни не употреблял. Но губернатору было не до деталей, и сейчас еще более захотелось поскорее отомстить этому заносчивому снобу. Он незамедлительно вызвал к себе Рябиновского. Доктор наук тотчас предстал пред тусклые очи мрачного губернатора.

— Ну, что там у нас с Никитиным? — требовательно вопросил Бобров. — Как дело движется?

— Как и положено ему двигаться, — ответил Ко-Ко, присаживаясь на велюровый стул. — Наши юристы работают, дело делают. Я думаю, ещё недели две, и мы этого Никитина оставим без штанов. Хорошо еще, что он заносчивый такой, наплевал на все и в суд не явился,

— А чего не явился? — спросил Бобров.

— Говорит, что фабрику эту на свои деньги строил, на своем горбу кирпичи таскал, — ответил Рябиновский, — и доказывать ничего в суде не намерен. Но мы его за это и подцепим. Документов-то никаких не осталось. Да и какие документы в далеком девяносто первом году? А вот мы сейчас за это и возьмемся. Понемногу подготовим документы и фабрику отберем.

Бобров и сам не заметил, как от того, чтобы просто попугать Никитина, он самолично перешел к тому, чтобы отнять у своего бывшего друга дело всей его жизни. Такой уж был хороший дипломат этот доктор наук Ко-Ко Рябиновский.

— Ты чего мне говоришь, что можно любого бизнесмена так раскрутить? — поинтересовался Бобров. — Любого честного предпринимателя можно зацепить за документы и все у него отнять?

— Абсолютно любого, — кивнул Рябиновский, — если, положим, не за документы зацепить, так поставки его притормозить или, например, счет заморозить на какое-то время, довести до банкротства и скупить фабрику на торгах. Кстати, так мы и сделаем с фабрикой Никитина. А на место директора производства посадим потом своего человека. Место-то доходное, нам самим пригодится.

— Э, Рябиновский, ты забыл, что я тебе приказывал? — вдруг опомнился Бобров. — Я Никитина втаптывать в грязь не хочу! Мне нужно его припугнуть! Спесь лишнюю сбить, чтобы не зазнавался! А ты сразу решил фабрику отобрать!

— Добрый ты человек, Иван Петрович, — покачал головой Рябиновский, — он тебя грязью поливает через газету, а ты с ним нянькаешься, жалеешь! Слабость характера, недопустимую для человека твоего уровня, показываешь.

— Ладно, ладно меня учить! — пробурчал Бобров. — Сам знаю, что делать, без твоих советов. Когда, ты говоришь, дело будет готово?

— Ещё парочка недель, — терпеливо повторил Рябиновский, — там есть одно звено, оно нам мешает сильно.

— Что ещё за «звено»? — спросил губернатор.

— У Никитина юрист шибко грамотный, — ответил Рябиновский. — Он вместо хозяина на суд приехал, выкручивается, как угорь. Мы ему закон, а он нам ещё два. Играет по высшему классу, ушлый, хваткий, хотя и молодой. Да и есть у него кое-чего против нас. Не козырь, но где он накопал, не знаю.

— Что, лучше твоих юристов парень работает? — усмехнулся Бобров. — А ты-то хвалился вечно, что у тебя лучшие законники в стране! Что, не тянут?

— Ничуть не лучше он, мои-то все равно его разделают, но просто время теряем, — ответил Рябиновский.

— Так перекупи его, — посоветовал губернатор.

— Пробовали, не берёт он наших денег, — ответил Ко-Ко.

— Мало давали, — сказал Бобров, — я тебя знаю, жадину, дайте больше, и как миленький предаст своего хозяина.

— Предлагал ему сам прокурор области работать у себя в конторе, — сказал Рябиновский. — Денег в три раза больше, чем он на фабрике получал. Но этот Максим ни в какую, еще и послал прокурора нехорошими словами. Никитинская закваска.

— Что это за Максим? — спросил Бобров. — Чего это он так Никитину предан?

— Я узнал подоплеку всей этой истории, — ответил Рябиновский. — Дело в том, что пару лет назад этот Максим к Никитину пришел на фабрику после института уже в качестве юриста. А до этого учился и работал каким-то менеджером, что ли. Отработал он в качестве юриста полгода, Никитин был им очень доволен. И вот у Максима вдруг дочь годовалая сильно заболела. Не знаю точно, что за болезнь, но что-то связанное со спинным мозгом. В общем, нужны были деньги на операцию за границей, иначе она бы умерла. Деньги, естественно, не маленькие, каковых у Максима отродясь не было. И вот Никитин его выручил, дал без возврата нужную сумму, и дочку спасли. Теперь Максим на него богу молится.

— Да, Никитин такой, — задумавшись, произнес Бобров, — он с себя последнее снимет.

Рябиновский уловил нотку гордости за поступок друга в голосе губернатора и пожалел о том, что рассказал Боброву эту слезливую историю. Самому Рябиновскому поступок Никитина был не только непонятен, но даже и чужд. Он сам и ста баксов не дал бы чужому ребенку, пусть того хоть крючит, хоть пучит. Поэтому и поступок Никитина он считал по меньшей мере глупостью. А то, что губернатор с таким одобрением отнесся к благотворительности фабриканта, показало, что Бобров еще не до конца понял тактику их общей игры и политику отношений к тем, кто находится вне клана. Пришлось Рябиновскому свою ошибку с пересказом трогательной истории срочно исправлять.

— Такой-то он такой, — покачал головой доктор наук, переходя в наступление, — может быть, этот юрист Максим добро и помнит, а вот Никитин нет. Подумай, сколько ты сам ему помогал, и прямо, и косвенно, место предлагал рядом с собой, проверяющие инстанции мимо фабрики запускал, чтобы у него проблем не было. А что слышал в знак благодарности? Только хулу и критику несправедливую. Согласись, что я прав. А дело в том, что просто зависть его съедает, Иван Петрович. Вы вместе служили, были равными, солдатами командовали. А потом что произошло? Ты вон как взлетел, областью успешно командуешь! На тебя из других регионов губернаторы равняются! (Бобров приосанился, надулся и стал гордым, как павлин с распущенным хвостом.) А Никитин всю жизнь так и будет копошиться на своей крохотной фабрике. Завидует он тебе, что ты оказался умнее и удачливее его, поэтому и плюет без устали в твою сторону.

При этих словах хитроумнейший Рябиновский кивнул на статью в газете, которая лежала перед губернатором.

—Ага, читал я, — хмуро буркнул Бобров. — Надо же столько гадостей наговорить в одной статье. И как только напечатали? Куда Смирнова смотрела?

—У нас свобода слова, — лицемерно проблеял доктор наук, — демократия, Иван Петрович.

Бобров еще раз пробежал глазами статью, затем яростно скомкал газету и выбросил ее в мусорную корзину. Доктор наук сидел, преданно глядя в глаза Боброву, и, естественно, скрывал, что он сам эту статью «зарядил» в прессу.

—Да, я тоже, когда эту статью прочитал, — поддакнул Рябиновский, — даже валидол положил под язык. Черная неблагодарность. Вот тебе и лучший друг.

—Так чего там этот Максим? — перебив доктора наук, сознательно перевел тему Бобров. — Не перепрыгнуть через него, что ли?

—Перепрыгнем, — ответил Рябиновский. — Нужно только некоторое время.

—Так уж постарайся, — грозно буркнул хозяин области. — Или всему тебя учить надо? Подашь мне этого Никитина на блюдечке с голубой каемочкой. А если кто-то мешается…

Бобров сделал характерный жест по воздуху, как бы разрубая кого-то напополам. Рябиновский жестоко усмехнулся, получив карт-бланш от губернатора на исполнение своих зловещих замыслов.

Через три дня, следуя на своей машине с работы домой, Максим попал в нешуточную аварию. Ему в бок на всей скорости влетел огромный «КрАЗ», смяв машину юриста буквально в лепешку. Произошло это в тихом переулке прямо у дома, где проживал Максим с семьей. Подозрительно быстро приехали дорожные инспектора и подозрительно медленно «Скорая помощь». Растерянный водитель «КрАЗа», который не пострадал в своем тяжелом грузовике, путано оправдывался и испуганно дышал в тестовую трубочку суровых инспекторов движения. В ходе следствия выяснилось, что он был трезв, следовал за строительными материалами по маршруту, указанному в путевке, техосмотр его «КрАЗ» проходил недавно, и, в общем, последовал вердикт, что водитель в случившейся аварии не виноват. А кто же тогда виноват?

Стали искать. Первым делом в машине у Максима нашли неисправность рулевого управления и тормоза. «Так-так-так, — сказал следователь, — понятненько». Кроме того, выяснилось, что права Максим получил всего полгода назад и был, По шоферской терминологии, «чайником». «Так-так-так, — добавил следователь, — ясненько. Вот и вывод».

И сделал вывод, что, хотя в крови Максима не было обнаружено ни грамма спиртного, но все-таки, основываясь на вышеуказанных фактах, становится ясно, что виновен в аварии был все-таки водитель легковушки. Он, мол, ездил на неисправной машине и не справился с управлением из-за неопытности. Тот факт, что во время аварии Максим и вовсе не ехал, а стоял на месте, ожидая разрешительного сигнала светофора для проезда, как-то затерся, а потом и вовсе выпал из материалов следствия. Максим же об этих перипетиях следствия не знал, потому что с множественными переломами попал в больницу, оказался прикован к постели и недвижим. «Правосудие» вершилось без его участия.

Рябиновский позаботился о том, чтобы водителя «КрАЗа» для отвода глаз все-таки демонстративно пожурили по месту работы. А в качестве награды за умелый «таран», который он произвел по заданию клана, доктор наук позаботился о переводе парня в легковую автоколонну областной прокуратуры. Продажные гибэдэдэшники, которые тоже оказались на месте аварии не случайно и добросовестно подтасовали факты, получили по некоторой сумме наличными и, стыдливо улыбаясь, ушли из кабинета Рябиновского с оттопыренными карманами.

После того как Максим попал в больницу, события по разрушению частной собственности Никитина приняли космическую скорость. Сопротивляясь «наезду» клана, как только было возможно, Андрей Егорович метался между поставщиками и покупателями, которые вдруг, будто по команде, отвернулись от него, стали прятаться и наплевали на свои обязательства.

Пиломатериалы из Карелии доставлялись нерегулярно, производя тем самым сбои в выпуске продукции, два вагона и вовсе потерялись где-то в дороге. Счет был закрыт, в банке только нахально пожимали плечами и просто откровенно издевались над нервничающим фабрикантом. Нетерпеливый и вспыльчивый Никитин, выведенный из состояния душевного равновесия и доведенный до отчаяния, однажды врезал звонкую пощечину толстобрюхому директору банка, после чего тот вспылил и приказал охранникам выкинуть его вон. Охранники задание перевыполнили и прилюдно избили Никитина прямо перед входом в банк. Заявление по этому поводу в милиции принять отказались, ссылаясь на отсутствие свидетелей. Короче говоря, обложил клан Андрея Егоровича со всех сторон.

Вечерами Никитин сидел у себя в кабинете, закрывшись, с бутылкой коньяка. Он прекрасно понимал, чьих рук делом было то, что творилось последнее время вокруг него. Но не мог поверить в масштабы того влияния, которым, по его мнению, обладал Бобров, а также в унизительную степень людского плебейства и подхалимажа. Люди, которые еще вчера первыми протягивали ему руку, как любимцу губернатора, сегодня демонстративно отворачивались в противоположную сторону. Значит, он и ценен был только как лицо, приближенное к Боброву. А сам по себе? Неужели он настолько ничтожен просто как Андрей Никитин? Вопросы эти мучили его и не давали покоя.

Кроме того, его производству повсеместно чинились препоны и преграды. Никитин знал, что и авария с Максимом подстроена, но доказать ничего не мог. Он пытался отыскать водителя, который наехал на машину Максима, но в парке сказали, что он уволился. В ГИБДД сказали, что дело закрыто и пусть юрист радуется, что не посадили в тюрьму как виновника аварии. Вспыльчивый Никитин высказал им все, что он о них думает, назвал дежурного капитана «козлом», за что его посадили в камеру и продержали вместе с бомжами и алкашами целые сутки.

Через две недели на стол Никитина легла бумага о том, что владеет он цехами и оборудованием незаконно, далее шли перечисления каких-то пунктов каких-то законов. Ему предлагали очистить кабинет директора, а временно назначали на его место своего поверенного.

Никитин опять вспылил и порвал бумаги. Когда через час пришел лощеный поверенный от клана, Андрей Егорович схватил его за лацканы дорогого пиджака, вытащил на лестницу и спустил с нее вниз. Поверенный покатился, как куль, и, достигнув нижней ступеньки, растянулся во весь рост. Полежав несколько секунд, он пришел в себя, поднялся со стонами и, хромая, покинул территорию фабрики, пригрозив вернуться с ОМОНом.

Тогда Никитин забаррикадировался в своем кабинете и приготовился к серьезному отражению новых посягательств на его собственность. Клан противодействие Никитина не остановило. Вскоре фабрику признали банкротом и выставили на торги, где ее за бесценок и приобрел губернатор Бобров. Ещё через неделю повелитель области, торжествуя, с чувством хозяина и одержанной победы шагал по коридорам «своей» фабрики к кабинету, где укрылся Никитин. Намерения на этот раз у него были самые благие. Он более не хотел боевых действий, он достиг уже победы, доказал свое превосходство и силу. Настало время смилостивиться над противником. Поэтому Бобров хотел зайти к закрывшемуся в кабинете другу и сказать ему поучительно, типа вот так:

— Знаешь, Андрюха, не надо перетьпротив ветра! У жизни есть свои законы, а ты хочешь жить по своим, тобой придуманным. Давай играть в команде, так и тебе легче будет, и мне!

С этими поучительными словами он намеревался положить на стол документы на владение фабрикой и тем самым вернуть ее законному владельцу. Все-таки в глубине души его тихонько, почти незаметно, мучила совесть, что он обошелся с армейским другом как с самым лютым врагом. Вот, движимый этими намерениями, губернатор подошел к двери кабинета директора мебельной фабрики, сильно в нее постучал и громко крикнул:

— Открой, Андрей Егорович, это я, Бобров!

За дверью некоторое время было тихо. Тогда Бобров повторил свой маневр. Он постучал ещё несколько раз и снова позвал Никитина. На этот раз в кабинете что-то стукнуло, упало, разбилось. Затем послышались шаги, которые остановились по ту сторону двери. Небольшая пауза повисла в напряженном воздухе, и затем голос Никитина глухо, но отчетливо произнёс:

— Пошел на х… отсюда, гадина!

Бобров выпятил губы и надулся, как индюк. Его пафос снова взял верх над благими намерениями. Губернатор в чванстве своем не осознавал даже, сколько унижений и оскорблений вынес за последнее время гордый Никитин. Губернатору и в голову не пришло, что для начала неплохо было бы перед старым другом извиниться за то, что на легкую пощечину, образно говоря, он ответил множественными переломами грудной клетки, а потом уже начинать примирительный разговор. Но как ОН мог извиняться? ОН же не простой человек — ОН ГУБЕРНАТОР ОБЛАСТИ! Величина!!! Глыба!!! Айсберг!!! А кто теперь этот разоренный и раздавленный Никитин? Ничто. Молекула. Пыль. И разве может такой крупный габарит, как ГУБЕРНАТОР ОБЛАСТИ, просить прощения у ничтожного заносчивого червя, да еще в присутствии своих приближенных, которые сгрудились позади него и гадко хихикнули, когда червь послал ЕГО куда подальше.

—Ты поосторожнее со словами, с кем говоришь! — гневно воскликнул Бобров. — Сам, бишь, дел натворил, а теперь ещё смеет…

—Я тебе что, не ясно сказал? — спросил из-за двери Никитин. — Пошел вон отсюда, сволочь!

Приближённые взбудораженно зароптали, подталкивая губернатора к еще большей ярости, которую он и не стал сдерживать, а со всей силы пнул дверь носком итальянской туфли.

—Ах, так! — взорвался губернатор, и благие намерения его рассыпались, как документы на владение фабрикой, которые он выронил из папки на пол. — Да я тебя не только фабрики лишу, но и квартиры, и машины, всего! Будешь на помойке объедками питаться с бомжами!

Рябиновский, который тоже подобострастно юлил позади губернатора, поторопился сообщить:

— Все, что вы сказали, Иван Петрович, практически уже сделано. Постановлениемб суда все имущество Никитина конфисковано, а на него заведено уголовное дело о крупном хищении. В тюрьму тебя посадят, Никитин!

— Козлиная ты рожа, Ко-Ко! — спокойно сказал из-за двери Никитин. — Нет у меня сил всю вашу «грядку» из области выполоть, да найдутся люди…

— Не зарывайся, Никитин, — с усмешкой перебил его Рябиновский. — А ведь дело-то в том, что у таких, как ты, неудачников всегда кто-то виноват.

— Пошли вы все на хер, — негромко ответил Никитин, — устал я от вас.

Послышались шаги, стало ясно, что Андрей Егорович отошел от двери и пошел в глубь кабинета. Бобров хотел было ещё постучать, чтобы продолжить разговор, но Рябиновский мягко потянул его за рукав и вполголоса посоветовал губернатору:

— Не надо сейчас, мы потом еще зайдём. Пусть пока повыпендривается. Он все ещё не осознал того, что случилось. Сломаем мы его, Иван Петрович, и не таких «орлов» уговаривали. Заносчивый больно.

— А ведь он кое в чем прав, Рябиновский, — ответил ему Бобров. — Понасажал ты везде своих родственничков. Ладно бы ещё были работоспособные и умные, а то ведь половина дебилы дебилами, сидят на руководящих местах и толковым мужикам росту не дают.

— Моих родственничков? — изумился Рябиновский. — А не твоих ли? Не о твоей ли дочке Анастасии я забочусь, не о твоей ли жене Аде Арсеньевне? Вот дождался я, бегаю, делаю все для Боброва, а он привязался к Никитину, который его костит на чём свет стоит. Это, по-твоему, справедливость в отношении ко мне?

Бобров решил отступить в своих нападках, подумав, что, наверное, Рябиновский прав. Он заботится о нем, о его семье, а что Никитин? Все, что было раньше, уже прошло. Новое время, новое положение в обществе, и друзья должны ему соответствовать. Нечего тянуть в новую жизнь старые связи.

— Ладно, ладно, Ко-Ко, — командирским тоном намеренно громко сказал губернатор, — пойдем отсюда, пусть он еще подумает. И извинится за то, что тут нам наговорил! А мы еще подумаем, принять его извинения или нет!

Бобров развернулся и широкими шагами быстро пошел по коридору. Свита поспешила за ним.

Андрей Егорович Никитин медленно подошел к столу, и вдруг сердце его прихватило сильно-сильно. Он оперся о стол ладонью, чтобы не упасть, дрожащей рукой налил себе коньяку, выпил залпом, с трудом прошел несколько шагов до дивана и упал на него. Через два часа верная секретарша принесла ему ужин из фабричного буфета. Андрей Егорович на стук не отзывался, на крики не реагировал. Секретарь вызвала главного инженера, и тот принял решение ломать дверь. Когда дверь взломали, то обнаружили Никитина лежащим на диване. Его рука свешивалась до пола, глаза были прикрыты, а на лице застыла грустная улыбка. Он был мертв.