Месть Мориарти

Глава 1 КРОУ ИДЁТ ПО СЛЕДУ

Лондон и Америка:

пятница, 25 мая 1894 — пятница, 22 августа 1896

В майскую пятницу года одна тысяча восемьсот девяносто четвертого, около пяти часов вечера, из кэба, остановившегося возле дома 221-б по Бейкер-стрит, вышел высокий, грубоватого вида мужчина. Твердая выправка и уверенные манеры выдавали в нем человека, немалая часть жизни которого прошла на службе в армии либо в полиции.

В данном случае верной оказалась бы вторая догадка, поскольку человеком этим был ни кто иной, как инспектор Энгус Маккреди Кроу из отделения уголовных расследований Скотланд-Ярда.

Часом ранее Кроу стоял у окна своего кабинета и, держа в руках узкую полоску телеграммы, смотрел на вечно спешащую куда-то реку.

Текст послания, короткий и четкий, гласил:

Телеграмма была подписана Шерлоком Холмсом, и, прочитав ее, Кроу подумал, что есть лишь одна тема, обсуждать которую он хотел бы с великим детективом.

Пальцы чуть заметно дрожали, выдавая волнение, смешанное с надеждой. Кроу не доверял эмоциям, особенно когда сам становился их жертвой. Его работа основывалась на фактах, логике и законе. Сейчас логика подсказывала, что, хотя Холмс и выразил желание повидаться, это вовсе не означает, что разговор обязательно пойдет о профессоре Джеймсе Мориарти.

Во время их последней встречи великий детектив лишь коротко коснулся общей для обоих темы.

— Моя вражда с профессором Мориарти закончилась давно, у Рейхенбахского водопада, — довольно резко констатировал Холмс. — Ничего больше посторонним знать необязательно.

Разговор состоялся несколько недель назад — до того как Кроу однозначно установил, что Мориарти не только жив, но и управляет своей криминальной империей из тайной штаб-квартиры в Лаймхаузе; до того как ему стало известно о встрече Мориарти с видными фигурами криминального мира Европы; и, наконец, до прискорбного происшествия в Сандринхеме, когда Кроу не хватило совсем немногого — может быть, удачи, — чтобы отправить Профессора за решетку.

И вот теперь инспектор стоял перед домом 221-б по Бейкер-стрит, держа руку у молоточка. Мориарти ускользнул, исчез бесследно, как будто его и не было вовсе, и чувство неудовлетворения оттого, что опасный преступник ушел у него из-под носа, постоянно отравляло мысли и оттесняло на задний план другие важные дела, включая и те, что касались надвигающейся женитьбы.

Дверь инспектору открыла преданная миссис Хадсон, которая и провела гостя наверх, где его поджидал сам великий детектив, пребывавший в состоянии чуть заметного волнения.

— Проходите, дорогой друг, и устраивайтесь вот в этом плетеном кресле, — бодро начал Холмс, приглашая инспектора к камину в своей не отличающейся образцовым порядком гостиной.

Попросив затем хозяйку принести им чаю, детектив-консультант подождал, пока дверь закроется, после чего расположился в излюбленном кресле и сосредоточенно посмотрел на гостя.

— Надеюсь, я не доставил вам больших неудобств. Вы ведь приехали сюда прямо из своего рабочего кабинета в Скотланд-Ярде.

На лице Кроу, должно быть, отразилось удивление, поскольку Холмс снисходительно усмехнулся и добавил:

— Это совсем не трудно. Видите ли, я заметил у вас на рукаве пылинки розовой промокательной бумаги. Если не ошибаюсь, именно такую промокательную бумагу можно увидеть в кабинетах столичной полиции. Подобные мелкие детали, мистер Кроу, и помогают нам отправлять преступников за решетку.

Кроу рассмеялся и кивнул.

— Вы правы, мистер Холмс, я действительно приехал сюда прямиком с работы. Кстати, вы ведь были сегодня после полудня в Форин-офис?

Теперь удивился уже Холмс.

— Ловко, Кроу, ловко. Будьте любезны, поделитесь со мной секретом дедукции. Как вы это вычислили?

— Боюсь, похвастать мне нечем, и дедукция здесь ни при чем. Все дело в том, что мой сержант, его фамилия Таннер, проходил по Уайтхоллу и заметил вас там, а когда я упомянул, что отправляюсь на Бейкер-стрит, вспомнил об этом факте.

Холмс немного расстроился, но быстро вернулся в прежнее благодушное настроение.

— Я хотел видеть вас именно в это время, поскольку мой друг и коллега доктор Уотсон продает сейчас свою практику в Кенсингтоне с намерением вернуться сюда, пока мы оба еще не слишком стары. Разумеется, здесь он постоянный и желанный гость, хотя именно сегодня занят до восьми вечера и, следовательно, не в состоянии помешать нам. Видите ли, дорогой Кроу, то, что я намерен сказать, предназначено исключительно для ваших ушей.

В этот момент в комнату вошла миссис Хадсон с подносом, и разговор пришлось прервать. Хозяйка разлила горячий бодрящий чай, предоставив мужчинам на выбор несколько джемов и аппетитные кексы собственного приготовления.

Как только они остались одни, Холмс продолжил свой монолог.

— Я вернулся в Лондон лишь недавно. Как вам, может быть, известно, в последние недели мне пришлось заниматься весьма неприятным расследованием, связанным с делом банкира Кросби. Но вас ведь не очень интересуют пиявки, не так ли?

Великий детектив выдержал секундную паузу, словно ожидая, что гость вдруг обнаружит неподдельную страсть к означенному предмету, но поскольку подобного изъявления не последовало, вздохнул и заговорил уже серьезным тоном:

— Я лишь сегодня имел возможность познакомиться с ужасными обстоятельствами сандринхемского дела.

Инспектор едва заметно вздрогнул, поскольку в списке посвященных, допущенных к материалам расследования, имя Холмса не значилось.

— Дело это в высшей степени конфиденциальное. Полагаю…

Холмс нетерпеливо махнул правой рукой.

— Ваш сержант заметил меня сегодня в Форин-офисе. Я приходил к своему брату, Майкрофту. Его королевское высочество консультировался с ним по этому вопросу. Майкрофт, в свою очередь, пообещал поговорить со мной. Не могу выразить, насколько я был шокирован и огорчен всем случившимся. При нашей последней встрече я сказал вам, что моя вражда с профессором Мориарти закончилась у Рейхенбахского водопада. Миру предстояло жить с данной версией в течение многих лет. Но теперь, после этого нового, возмутительного и чудовищного злодеяния, дело предстает в новом свете. — Он остановился и даже набрал воздуху, будто намеревался выступить с неким важным заявлением. — Я не хочу, чтобы мое имя публично ассоциировалось с расследованием, ведущимся в отношении этого презренного преступника, но намерен в конфиденциальном порядке оказать вам любую возможную помощь. А помощь вам потребуется.

Еще не вполне веря своим ушам, Энгус Маккреди Кроу согласно кивнул.

— Должен однако, предупредить, — продолжал детектив, — что вы ни в коем случае не должны раскрывать источник информации. Я прошу об этом по причинам личного свойства. Причинам, полное значение которых вы осознаете со временем. Сейчас же мне нужно, чтобы вы поклялись никогда и ни при каких обстоятельствах не разглашать информацию касательно нашего сотрудничества.

— Даю вам слово, Холмс. Разумеется, вы можете на меня положиться.

Изумленный и пораженный внезапной переменой в настроении сыщика, Кроу едва удержался от того, чтобы тут же не начать задавать один за другим массу вопросов.

— Как ни странно это может показаться, — продолжал Холмс, не сводя с инспектора испытующего взгляда, — я и сам оказался перед весьма непростым выбором. С одной стороны, есть люди, коих я обязан защищать и оберегать. С другой, я имею определенные обязательства как англичанин — прошу прощения, если это задевает вас, человека, корни которого находятся по ту сторону северной границы. — Он довольно усмехнулся, но большего себе не позволил и тут же вернулся к серьезному тону. — Так или иначе, дерзкий и возмутительный выпад против особы королевской крови не оставляет мне пространства для маневра. Я лишен возможности широко использовать официальные следственные органы, однако имеющийся опыт подсказывает, что из всей этой жалкой компании вы, вероятно, лучший, а потому мне не остается ничего иного, как обратиться к вам.

В разговоре — точнее, монологе — возникла пауза, в течение которой Кроу успел открыть рот, дабы выразить протест против оскорбительного замечания Холмса. Но прежде чем его мысли успели трансформироваться в слова, великий детектив вновь заговорил, причем весьма бойко и энергично.

— Теперь за работу. Я должен поставить перед вами два вопроса. Первый. Проверяли ли вы банковские счета? Второй. Были ли вы в беркширском доме?

Кроу растерянно посмотрел на него.

— Но я не знаю ни о каких банковских счетах. И о беркширском доме слышу впервые.

— Так я и думал, — улыбнулся Холмс. — Что ж, слушайте меня очень внимательно.

Детектив оказался настоящим кладезем информации, касавшейся Мориарти и его привычек («Думаете, я не знаю о его сычах, экзекуторах,[1] преторианской гвардии и контроле над криминальной семьей?» — спросил он между делом). Построенный в начале прошлого века и известный также как Стивентон-Холл, беркширский дом, о котором упоминал Холмс, располагался между ярмарочными городками, Фарингдоном и Уоллингфордом, в нескольких милях от деревушки Стивентон. По словам Холмса, дом несколько лет назад купил Мориарти — судя по всему, с единственной целью — использовать его как прибежище в случае крайней нужды.

— На вашем месте я организовал бы что-нибудь вроде облавы, — с полной серьезностью посоветовал Холмс. — Хотя, полагаю, птички давно уже покинули наши берега.

Что касается банковских счетов, то этот вопрос потребовал более детальных объяснений. Холмс рассказал, что уже несколько лет знает о существовании в Англии счетов, открытых Мориарти на различные имена. Еще четырнадцать или пятнадцать счетов были открыты им за границей, главным образом в отделениях «Дойче Банк» и «Кредит Лионе». Холмс даже записал номера счетов на листке почтовой бумаги с фирменной шапкой отеля «Грейт Норзерн», расположенного у вокзала Кингз-Кросс, и передал бумажку Кроу, который принял ее с благодарностью.

— Не стесняйтесь. Обращайтесь ко мне в любое время, когда потребуется помощь, — сказал сыщик. — Но, пожалуйста, будьте благоразумны и действуйте с величайшей осторожностью.

Потом, когда инспектор уже собрался уходить, Холмс посмотрел на него серьезно.

— Действуйте, Кроу. Призовите мерзавца к ответу. Я бы и сам сделал это, если бы мог. Призовите его к ответу за все.

Такое отношение весьма расположило Кроу, сторонника радикальных методов полицейской работы, в пользу сотрудничества с блестящим сыщиком. Встреча с Холмсом еще более укрепила намерения инспектора в отношении Профессора. С тех пор эти двое, детектив-консультант и инспектор Скотланд-Ярда, объединили усилия, направленные на избавление мира от Мориарти.

Даже приближающаяся неумолимо свадьба не могла отвлечь инспектора от поставленной цели. В тот же вечер он отдал распоряжения касательно банковских счетов и, не теряя времени, связался с коллегами в Беркшире.

Еще через два дня группа детективов при поддержке отряда констеблей и под руководством самого Кроу совершила налет на Стивентон-Холл. Но, как и предполагал Холмс, гнездышко опустело. Никаких свидетельств пребывания здесь Мориарти обнаружить не удалось, но после тщательного осмотра помещений и настойчивого опроса местного населения сомнений в том, что если не сам Профессор, то по крайней мере его подручные проживали здесь какое-то время, практически не осталось.

Тем более что эти самые подручные не особенно и таились; типы весьма характерной наружности и соответствующего поведения постоянно приезжали сюда из Лондона.

Проанализировав показания соседей и собранные улики, инспектор пришел к выводу, что в Стивентон-Холле постоянно проживали по меньшей мере пять человек. Двое из них даже совершили обряд бракосочетания, во время которого назвались Альбертом Джорджем Спиром и Бриджет Мэри Койл. Церемония эта, со всеми полагающимися религиозными и юридическими требованиями, проходила в местной церкви. На ней присутствовали двое мужчин, «больших и загорелых», как характеризовали их большинство свидетелей, «модно одетых, но грубоватых на вид» и «похожих на братьев». Пятым был китаец, что уже само по себе привлекало к нему внимание в беркширском захолустье, причем люди особенно отмечали его вежливость, добродушный нрав и улыбчивость.

Легче всего оказалось идентифицировать именно личность китайца — Кроу уже приходилось слышать о некоем Ли Чоу. Знали в полиции и Альберта Спира — крупного мужчину с переломанным носом и косым шрамом на правой стороне лица, идущим от глаза к уголку рта. Оба входили в четверку приближенных Мориарти, любовно называемую им «преторианской гвардией».[2] Что касается еще двух членов этой элитной группы телохранителей — здоровяка Пейджета и юркого, напоминающего хорька Эмбера, — то следов их присутствия обнаружить не удалось. Пейджет, рассуждал Кроу, скорее всего скрылся после апрельского удара по организации Мориарти, а вот неясность относительно местонахождения Эмбера серьезно беспокоила инспектора.

Что касается пары «похожих на братьев» парней, то они могли быть обычными бандитами, к услугам которых Мориарти обратился перед своим последним дерзким предприятием, завершившимся отчаянным бегством буквально из-под носа у Кроу.

В кладовой Стивентон-Холла обнаружилось немало припасов, что наводило на мысль о весьма поспешной эвакуации разношерстного квинтета. Ничего более или менее примечательного обнаружить не удалось, за исключением разве что клочка бумаги с расписанием движения дуврского пакетбота. Дальнейшее расследование позволило установить факт присутствия некоего китайца на борту пакетбота, отплывшего к французским берегам за три дня до полицейской облавы в Беркшире.

Было также установлено, что все, кроме одного, банковские счета Мориарти в Англии закрыты еще за две недели до исчезновения Профессора. Владельцем единственного оставшегося, открытого в «Сити энд Нэшнл Бэнк», значился некий Бриджмен. Сумма депозита составляла 3 фунта, 2 шиллинга и 9 пенсов.

— Похоже, вся эта шайка отбыла во Францию, — заключил Шерлок Холмс, когда Кроу при следующей встрече поделился с ним результатами полицейской операции. — Держу пари, там они и воссоединились со своим хозяином. А теперь скорее всего укрылись у Гризомбра.

Кроу вскинул бровь, и Холмс довольно усмехнулся.

— От меня мало что можно скрыть. Мне известно о встрече Мориарти с его европейскими коллегами. Полагаю, вы знаете их имена?

— Да. — Кроу, считавший, что данной информацией располагает исключительно Скотланд-Ярд, смущенно переступил с ноги на ногу. Речь шла о четырех крупнейших преступниках: Жане Гризомбре, капитане французского криминального мира; Вильгельме Шлайфштайне, «фюрере» берлинского уголовного подполья; Луиджи Санционаре, самом опасном человеке во всей Италии, и Эстебане Бернардо Зегорбе, крупнейшей фигуре в испанской преступной среде.

— Да, похоже, что они все сейчас с Гризомбром, — с печальным вздохом согласился Кроу. — Жаль только, что нам неизвестно, зачем они приезжали в Лондон.

— Полагаю, ради создания некоего преступного альянса, — заметил, помрачнев, Холмс. — И встреча эта есть, на мой взгляд, предвестница ожидающих нас больших неприятностей. Сандринхемское дело представляется мне первым результатом того сборища.

Интуиция подсказывала Кроу, что детектив прав. И она не обманывала. Но чтобы схватить Мориарти, надлежало отправиться в Париж, а рассчитывать на то, что начальство соизволит дать соответствующее разрешение, инспектор не мог. День бракосочетания приближался, и комиссар, чувствуя, что в ближайшее время пользы от новобрачного будет мало, постоянно подгонял его, требуя закончить прежние дела. Так что возможностей предпринять какие-либо решительные шаги у Кроу практически не было ни на работе, ни после нее, поскольку по возвращении домой, на Кинг-стрит, 63 — этот дом инспектор делил теперь со своей бывшей хозяйкой и нынешней невестой, соблазнительной миссис Сильвией Коулз — он оказывался вовлеченным в предсвадебную суету.

Ожидать, что комиссар выпишет разрешение на поездку в Париж для поисков Мориарти, можно было с тем же основанием, что и надеяться на получение отпуска по случаю аудиенции у Папы Римского.

Как и полагается упрямому шотландцу, Кроу размышлял над проблемой в течение нескольких дней, пока однажды, когда Лондон накрыло не по-летнему противной моросью вкупе со стылым порывистым ветром, не пришел к некоему решению. Оставив за себя сержанта Таннера, инспектор погрузился в кэб и отправился на Ладгейт-серкус, в контору под названием «Кук и сын»,[3] где и провел в делах почти целый час.

Результат визита в туристическое агентство проявился не сразу, а когда все же проявился, то в наибольшей степени его ощутила на себе миссис Сильвия Коулз, ставшая к тому времени миссис Сильвией Кроу.

Хотя большинство из их друзей знало, что Энгус Кроу уже немалое время живет с Сильвией Коулз, лишь немногие открыто говорили о том, что пара позволяет себе предаваться любовным утехам вне рамок официального супружества. Разумеется, думали так многие, и они, как ни странно, были правы в своих дедуктивных выводах. Так или иначе, друзья, коллеги и весьма значительное количество родственников собрались в пятницу, 15 июня, около двух часов пополудни у церкви Святого Павла, дабы посмотреть, чем, по выражению одного озорника из полицейской среды, «это все закончится».

По соображениям пристойности Кроу заранее, еще за две недели до назначенной даты, перебрался с Кинг-стрит в отель «Терминус» у Лондонского моста, где и прошли две последние недели его холостяцкой жизни. Вернувшись на свадебный завтрак в дом на Кинг-стрит, пара уже вечером выбыла оттуда с намерением провести первую брачную ночь в отеле «Вестерн кантриз» неподалеку от Паддингтона. Утром в субботу, как предполагала новоявленная миссис Кроу, им предстояло отправиться поездом в Корнуэлл, дабы там, в незабываемой идиллии, провести медовый месяц.

До самого позднего вечера Кроу позволял жене думать, что именно так оно все и будет. После обеда инспектор задержался за стаканчиком портвейна, а миссис Кроу удалилась в ванную — готовиться к нелегким испытаниям супружеского ложа. Прибыв наконец в спальню, он обнаружил Сильвию сидящей в постели в изысканной ночной сорочке, отделанной в изобилии кружевами и оборками.

И хотя ни один из них уже не чувствовал себя смущенным новичком в присутствии другого, Кроу неожиданно для себя застеснялся и густо покраснел.

— Я весь трепещу, моя милая Сильвия, — признался он дрогнувшим от волнения голосом.

— Приди же ко мне, любезный мой Энгус, и раздели свой трепет со мной, — кокетливо откликнулась супруга.

Кроу поднял руку, призывая ее к молчанию.

— У меня для тебя, мой цыпленочек, есть сюрприз.

— Вряд ли ты можешь удивить меня чем-то, если только после нашего последней встречи не наведался к хирургу.

Столь вопиющая непристойность, слетевшая с губ свежеиспеченной супруги, оказала на Кроу двойственный эффект, одновременно смутив его и распалив.

— Помолчи, женщина, — едва ли не сурово бросил он. — Это важно.

— Но, Энгус, сегодня же наша брачная ночь, и я…

— Дело касается нашего медового месяца, и сюрприз приятный.

— Что ждет нас на корнуоллском бреге?

— Нас ждет не корнуоллский берег…

— Нет?..

Кроу широко улыбнулся, всей душой надеясь, что новость обрадует ее, а не погрузит в печаль.

— Мы не поедем в Корнуолл. Завтра, Сильвия, мы отправляемся в Париж.

Удивительно, но новоявленная миссис Кроу вовсе не запрыгала от счастья. Взвалив на свои плечи основное бремя подготовки к свадьбе, она, откровенно говоря, полагала, что имеет все основания выбрать и место проведения медового месяца. К Корнуоллу она испытывала особое, сентиментальное влечение, поскольку еще ребенком побывала несколько раз на тамошних морских курортах. Именно его миссис Кроу и выбрала теперь в качестве их сладкого прибежища. Мало того, она даже определилась с конкретным местом, предпочтя прочим домик у Ньюки — в силу счастливых ассоциаций. Нетрудно представить, что испытала новобрачная, когда на пороге счастливейшей ночи ее желания наткнулись на противодействие.

Здесь достаточно будет сказать, что медовый месяц не вполне оправдал те ожидания, что возлагали на него оба супруга. Выказывая внимание к жене, Кроу водил ее по всем достопримечательностям французской столицы, обедал с ней в лучших из тех ресторанов, которые только мог себе позволить, и угождал так, как только умел. Но случались периоды, когда его поведение в отношении миссис Кроу оставляло желать лучшего. Иногда он исчезал на несколько часов кряду, а по возвращении не снисходил даже до объяснения причин отсутствия.

Разумеется, время тратилось не на тайные развлечения, а на беседы с самыми разными чинами судебной полиции, в особенности с офицером Шансоном, мужчиной хмурым и суровым, более напоминающим гробовщика, чем полицейского, и по сей причине известного как среди коллег, так и в криминальной среде под прозвищем Настройщик.

По одному уже только прозвищу можно понять, что, каковыми бы ни были его наружность и манеры, свое дело Шансон знал хорошо и, как говорится, держал ухо к земле. Тем не менее даже проведя в Париже месяц, Кроу не узнал ничего ни о местопребывании Мориарти, ни о его перемещениях.

Согласно некоторым свидетельствам бежать из Англии Профессору помог Жан Гризомбр. Согласно другим здесь, в Париже, к нему присоединились двое или трое членов банды. Вместе с тем имелись данные — полученные главным образом от информаторов Шансона, — из которых следовало, что Гризомбр потребовал от Мориарти покинуть Париж сразу после прибытия его подручных, и что на французской территории Профессор отнюдь не встретил радушного приема, из-за чего, в частности, его пребывание там сократилось до минимума.

В том, что Мориарти уехал из Франции, сомнений практически не оставалось, и в результате, собираясь домой, инспектор увозил с собой жалкие крохи полезной информации.

К концу медового месяца Кроу примирился с Сильвией, а по возвращении в Лондон настолько погрузился в рутину семейных и полицейских дел, что данное им себе обещание посадить Мориарти на скамью подсудимых отошло на второй план.

Тем не менее продолжающиеся визиты к Шерлоку Холмсу укрепили его в том, к чему он подбирался сам и во имя чего уже работал, а именно в том, что профессия детектива требует огромного багажа специальных знаний и новой организации. Столичная полиция воспринимала и осваивала современные методы крайне медлительно (например, система идентификации по отпечаткам пальцев, уже широко применявшаяся на континенте, стала использоваться в Англии только в начале 1900-х), а потому Кроу занялся выстраиванием собственных процедур и налаживанием собственных контактов.

Список последних рос особенно быстро. У Кроу был хирург, человек весьма поднаторевший в таком нелегком деле, как посмертное вскрытие, за время работы в больнице Святого Варфоломея. Другой медик трудился в больнице Томаса Гая и слыл специалистом в области токсикологии. В Хэмпстеде инспектор нередко обедал с одним первоклассным химиком, а расставаясь с ним, захаживал к живущему неподалеку и давно отошедшему от дел бывалому взломщику, безбедно доживавшему остаток дней благодаря скопленному неправедно запасу. На Хундсдитч-стрит его снабжали новостями двое вставших на путь исправления карманников. Немало информации поступало от дюжины божьих коровок[4] (о чем миссис Кроу даже и не догадывалась).

Были и другие: люди в Сити, знавшие много, если не все, о драгоценных камешках, предметах искусства, поделках из золота и серебра; три или четыре офицера из Веллингтонских казарм, обучавшие Кроу владению тем или иным видом оружия.

Короче говоря, Энгус Маккреди Кроу продолжал работать над собой, твердо следуя принятому однажды решению — стать лучшим детективом Скотланд-Ярда.

И вот в январе 1896 года Профессор объявился снова.

Шестого января, в понедельник, инспектор обнаружил у себя на столе пересланное комиссаром письмо с сопроводительной запиской, в которой предлагалось дать свои комментарии и поделиться относящимися к делу сведениями, если таковые имеются.

12 декабря 1895

Далее следовало описание Мадиса и трех пропавших соучредителей, а также некоторая сопутствующая информация. В Скотланд-Ярде, как и в полиции Сити, письмо вызвало немало усмешек и шуточек. Ни о каком сэре Джеймсе Мадисе никто, разумеется, не слыхал, но служителей закона изрядно удивила и позабавила наглость и дерзость мошенников, щегольски провернувших крупную аферу в чужой стране и оставивших в дураках еще одну правоохранительную службу.

Позволил себе улыбку и инспектор Кроу. Впрочем, чем больше он раздумывал над описанием Мадиса и его подручных, тем больше мрачных мыслей собиралось в голове инспектора.

Три британских директора компании Мадиса проходили под именами Уильяма Джейкоби, Бертрама Джейкоби и Альберта Пайка, и все трое соответствовали описаниям тех людей, что проживали некоторое время в Стивентон-Холле. К тому же имя Альберта Пайка звучало весьма похоже на имя Альберта Спира (того самого, который женился в Стивентоне на Бриджет Койл). Такая игра с именами выдавала наглость, свойственную как самому Мориарти, так и его подручным.

Внимание Кроу привлекло и описание самого Мадиса. По данным полицейского департамента Нью-Йорка, это был мужчина сорока с небольшим лет, энергичный, здоровой комплекции, с рыжеватыми волосами и слабыми глазами, требовавшими постоянного ношения очков — в данном случае в золотой оправе.

Само по себе это ничего не значило; инспектор хорошо знал, что Мориарти, по следу которого он шел в Лондоне, мог легко менять внешность и выступать в нескольких обличьях. В частности, Кроу уже доказал — разумеется, методом логической дедукции, — что высокий, сухощавый мужчина, воспринимаемый всеми как знаменитый Мориарти, автор трактата о биноме Ньютона и «Динамики астероида», есть всего лишь маска, которой пользуется человек более молодой, по всей вероятности, младший брат этого самого профессора. Но в кратком описании сэра Джеймса Мадиса имелась характерная деталь, связывавшая его с печально знаменитым «Наполеоном преступного мира». В разделе «Привычки и манеры» словесного портрета говорилось буквально следующее: «Странное и весьма редко встречающееся движение головы из стороны в сторону; привычка, похоже, неконтролируемая и напоминающая нервный тик».

— Уверен, это он, — сказал Кроу Холмсу.

О встрече инспектор попросил сразу же после того, как прочел письмо, и Холмс, верный данному обещанию, тут же ответил согласием и даже, заботясь о том, чтобы им не мешали, устроил для доктора Уотсона некий срочный вызов.

Кроу отправился на Бейкер-стрит с некоторым беспокойством. В предшествующие визиты состояние великого детектива произвело на него далеко не самое лучшее впечатление. Холмс выглядел изрядно похудевшим, раздражительным и болезненно возбужденным. В этот раз, однако, худшие опасения не подтвердились — маэстро дедукции был полон сил и энергии и демонстрировал свойственную ему живость мысли.[5]

— Уверен, это он, — повторил Кроу, хлопая кулаком по ладони. — Я это нутром чую.

— Боюсь, основание для вывода не вполне научное, мой дорогой Кроу, хотя в данном случае я согласен с вами по сути. Даты совпадают, описания тоже. Вы и сами указали на любопытную созвучность имен Альберта Пайка и Альберта Спира. Что касается двух других, то я посоветовал бы вам поискать в полицейских архивах двух братьев плотного телосложения и с фамилией, схожей с Джейкоби. Что же касается самого профессора, то я обратил бы внимание на одну деталь, в которой проявилась самоуверенность дьявольски изобретательного ума. Эта деталь…

— Инициалы?

— Да, да, конечно. — Холмс махнул рукой, словно отметая этот пункт как слишком очевидный. — Но не только…

— Фамилия?

В последовавшую за этим короткую паузу Холмс устремил на гостя внимательный и даже пристальный взгляд.

— Вот именно, — сказал он наконец. — Именно такого рода игры во вкусе Мориарти. Мадис есть…

— Анаграмма имени «Мидас», — расцвел, довольный собой, Кроу.

На аскетичном лице детектива застыла холодная усмешка.

— Верно. Все указывает на то, что Профессор вознамерился собрать значительные средства. С какой целью? Об этом я еще не думал. Разве что?..

Кроу покачал головой.

— Думаю, спекулировать на эту тему преждевременно и неразумно.

Вернувшись в свой кабинет, инспектор незамедлительно приступил к работе, результатом которой стал пространный рапорт на имя комиссара, к которому прилагалось прошение об откомандировании его, инспектора Кроу, в Нью-Йорк для консультаций с тамошними детективами, оказания им посильной помощи в задержании самозваного сэра Джеймса Мадиса и идентификации последнего как профессора Джеймса Мориарти.

Не остался без дела и сержант Таннер, получивший задание поискать в полицейских архивах братьев с фамилией, сходной по звучанию с Джейкобс.

Проинструктировав сержанта, Кроу невесело улыбнулся.

— Если не ошибаюсь, это их, янки, поэт — кажется, Лонгфелло — писал: «Жернова Господни мелют медленно, но верно». На мой взгляд, сержант, нам, детективам, следует в этом отношении брать пример с Господа. Надеюсь, вы не сочтете мои слова богохульством.

Отправляясь исполнять порученное, Таннер воздел очи. Переворошив бумаги, он обнаружил всего одну пару братьев по фамилии Джейкобс. Около двух лет назад братья получили срок, который отбывали в исправительном учреждении Колдбат Филдс. Поскольку тюрьма была затем закрыта, братьев скорее всего перевели в «Скотобойню», как называли исправительное заведение в Суррее. На сем Таннер и остановился, так и не узнав, что братья давно гуляют на свободе и в эти самые часы приступают к реализации грандиозного плана мести, должного потрясти самые основы как криминального, так и обыкновенного, нормального, мира. И все потому, что братья Джейкобс удостоились чести стать членами группы избранных, допущенных к самому Профессору.

Тем не менее поданный Кроу рапорт возымел должное действие. Двумя днями позже инспектора пригласили к комиссару, и не прошло недели, как мистер Кроу предстал перед супругой, дабы преподнести ей — по возможности в мягкой форме — ошеломляющую новость: он отправляется в Америку, разумеется, по делам и, вероятно, на месяц или около того.

Перспектива остаться одной в Лондоне не вызвала у миссис Кроу энтузиазма, и поначалу она даже произнесла несколько обидных слов в адрес мужниной работы, требующей постоянного его отсутствия. Впрочем, настроение изменилось, как только она осознала, какие опасности могут подстерегать возлюбленного по пути к далекому континенту. Далее за дело взялось воображение, так что в течение остававшейся до отплытия недели миссис Кроу несколько раз просыпалась посреди ночи взволнованная и едва ли не в истерике. Ей снилось, что дорогого Энгуса окружила орда улюлюкающих краснокожих, каждый из которых вознамерился снять с доблестного британского полицейского скальп. Сильвия Кроу не очень хорошо представляла себе, что же такое на самом деле скальп, и неопределенность в этом вопросе только добавляла ее ночным фантазиям ужаса и, как ни странно, окрашивала их в эротические тона.

Инспектору стоило немалых усилий развеять худшие из страхов супруги заверениями в том, что ни в какие контакты ни с какими индейцами он вступать не намерен, а большую часть времени проведет в городе Нью-Йорке, который не так уж сильно отличается от Лондона.

Впрочем, едва увидев с палубы парохода деревянные трущобы набережной Нью-Йорка, Кроу понял, что два города похожи между собой, как гвоздь на панихиду. Сходные черты, конечно, имелись, но основополагающий ритм, задающий тон жизни всего города, был здесь совсем другим.

Кроу прибыл в Америку в первую неделю марта после волнительного путешествия и несколько первых дней ощущал себя посторонним в бурлящем, не знающем покоя городе. «Считается, что здесь говорят на английском, — писал он жене в одном из первых писем, — но, по правде говоря, нигде в Европе я не ощущал себя таким чужаком, как здесь. Полагаю, тебе бы тут не понравилось».

Спустя какое-то время Кроу пришел к выводу, что различие заключается, прежде всего, в стиле жизни. Подобно Лондону, Нью-Йорк, видимо, отражал зияющую пропасть, разделившую богатых и бедных: невиданная, бьющая в глаза роскошь соседствовала с откровенной коммерциализацией и ужасающей нищетой, причем вся эта драма разыгрывалась одновременно на дюжине разнообразных языков артистами всех цветов кожи, как будто от всех народов мира зачерпнули по пригоршне, перемешали все хорошенько в плавильном тигле да и выплеснули в этот уголок Земли. Тем не менее, даже в тех городских кварталах, где нищета не только бросалась в глаза, но и била по прочим органам чувств, инспектор ощущал глубинную ноту надежды, полностью отсутствующую в Лондоне. Казалось, сам пульс города, его кипучая жизненная сила несет в себе и приносит в самые грязные его закоулки обещание лучшего.

Довольно быстро Кроу понял, что проблемы, встающие перед здешними полицейскими, весьма схожи с теми, которые не дают покою его коллегам в британской столице.

С интересом и отчасти с пониманием слушал он рассказы о наводнивших город бандах и о развернувшемся между ними жесточайшем соперничестве. Криминальная жизнь Нью-Йорка во многом напоминала криминальную жизнь Лондона, поскольку и ту, и другую порождали одни и те же пороки. Но уже через неделю инспектор познакомился с людьми иного сорта — финансистами, железнодорожными магнатами, банкирами и юристами, — в среде которых ему приходилось вращаться, дабы не терять надежды на поимку неуловимого сэра Джеймса Мадиса. И эти люди оказались во многих отношениях не менее жестокими, чем самые отъявленные знаменитости уголовного мира Нью-Йорка.

Знакомство с криминальными методами Мориарти позволило Кроу оценить ситуацию свежим взглядом. Приступая к работе с теми, кто оказался замешанным в Великое Железнодорожное Мошенничество — как окрестили историю газетчики, — инспектор поначалу вовсе не думал о Мадисе. Гораздо больше его интересовали трое других, Пайк и братья Джейкобс. Постепенно, проведя много часов в беседах с расстроенными, проявляющими понятное нетерпение бизнесменами, Кроу смог составить психологический и физический портрет трех так называемых директоров, а затем и сэра Джеймса Мадиса. К концу мая у него уже не осталось сомнений в том, что Мадис и профессор Джеймс Мориарти есть одно и то же лицо, а Пайк и братья Джейкобс — ближайшие подручные того, кого Холмс назвал «Наполеоном преступного мира».

Продолжая поиски Мадиса-Мориарти, Кроу покинул Нью-Йорк и отправился в Ричмонд, штат Виргиния, где мошенники устроили свою последнюю американскую штаб-квартиру. К началу июля инспектор сложил еще одну часть паззла, проследив заключительные передвижения шайки Мадиса до Омахи. Там след исчезал. Создавалось впечатление, что однажды вечером четверо мужчин зарегистрировались в отеле «Блэкстоун» и потом испарились.

Кроу, однако, был уверен, что Мориарти не уехал из Америки, и что дальнейшими его поисками должно заниматься ведомство генерального прокурора. По возвращении из Ричмонда он вместе с шефом детективного отдела полицейского департамента Нью-Йорка поехал в Вашингтон, откуда во все отделения полетело срочное уведомление: доложить о появлении богатого мужчины средних лет в сопровождении трех спутников, подозреваемых в принадлежности к криминальным элементам.

Шли недели, но ответов на уведомление не поступало, и к середине августа Кроу начал готовиться — без большого, надо сказать, желания — к возвращению в Ливерпуль, домой, к жене. Однако в разгар подготовки из офиса генерального прокурора пришла телеграмма, получив которую детектив помчался в Вашингтон. Там ему сообщили о подозреваемом, богатом французе Жаке Менье, сумевшем за относительно короткое время внедриться в уголовный мир Сан-Франциско. Туда уже отправили специального агента.

Описание Менье и его спутников — среди них был и китаец — отозвалось в голове инспектора целой симфонией аналогий. На этот раз Кроу не сомневался, что цель близка. Азарт охотника горячил кровь. В тот же вечер, договорившись о встрече в Сан-Франциско с агентами генеральной прокуратуры, инспектор оказался в вагоне отправляющегося на запад скорого поезда «Юнион Пасифик».

Инспектор не мог и предполагать, что за ним кто-то наблюдает, а потому и не обратил внимания на едущего в другом вагоне того же поезда одного из ближайших подручных Мориарти — пронырливого, напоминающего хорька коротышку по имени Эмбер.

В Сан-Франциско Жак Менье — или Джеймс Мориарти, если вам угодно — дважды прочитал полученную от Эмбера телеграмму и, выдохнув сквозь стиснутые зубы, посмотрел на китайца Ли Чоу. Глаза его, гипнотической силы которых страшились многие, опасно блеснули.

— Кроу, — прошептал он чуть слышно, но с явной ненавистью. — Время пришло. Кроу вышел на наш след, и я уже проклинаю себя за то, что не прикончил его в ту ночь в Сандринхеме.

Голова его задвигалась вперед-назад, медленно и плавно, как у змеи. Мориарти понимал, что может выдать себя этим жестом, но поделать ничего не мог.

— Задерживаться здесь для того, чтобы дать ему бой, я не стану. Как и не стану выплясывать утреннюю джигу перед каким-то презренным скотом. — Он помолчал, потом откинул вдруг голову и громко рассмеялся. — Настало время возвращаться. К счастью, братья Джейкобс уже в Лондоне. Пришли ко мне Спира, Чоу. Нужно снять все наши деньги — Америка щедро поделилась с нами своим богатством. Мы пустим их в дело, используем против тех, кто думал, будто может предать нас. Пришли Спира и займись сборами. В нашем распоряжении двадцать четыре часа. Не успеем — потянем тюремную лямку. Наши друзья в Европе скоро узнают, каково это, идти против меня.

— Плофессол, — вставил, воспользовавшись паузой, Ли Чоу, — плослый лаз в Лондоне вы…

— То было тогда, — перебил его Мориарти. — Сейчас — другое. На этот раз наши коварные европейские союзники будут приведены к покорности, а Холмс и Кроу познают горький вкус мести. Все, иди за Спиром.

В результате, когда Кроу прибыл наконец в Сан-Франциско, француза Менье уже и след простыл. В полиции подтвердили лишь одно: что он исчез с приличной суммой, собранной в переулках и укромных уголках Варварского берега[6] и Чайнатауна.

Энгус Маккреди Кроу опять опоздал — на несколько часов. Почти в отчаянии он начал складывать вещи, и лишь одна звездочка освещала потемневший горизонт — мысль о том, что в доме 63 по Кинг-стрит его ждет дорогая супруга.

Инспектор не знал, что уже помечен, вместе с еще пятью людьми, как мишень для Джеймса Мориарти, вознамерившегося не только отомстить врагам, но и осуществить хитроумный план, рассчитанный на достижение вершины криминальной власти.