Месть зэка

Глава 1

Лил проливной дождь. Автомобильные щетки с трудом раскидывали пелену воды и тумана. Дмитрий Дмитриевич едва различал идущую впереди машину. Затормозив перед светофором, он увидел в потоках дождя женский силуэт с поднятой рукой и приоткрыл дверцу.

В машине было тепло. Дмитрий Дмитриевич включил магнитофон. Его нежданная спутница, промокшая от волос до самых туфелек, сидела тихо.

— Вам куда? — спросил Дмитрий Дмитриевич, осторожно лавируя в потоке машин и включая печку на полную мощность, чтобы поскорее согреть свою гостью.

— Отвезите меня на Калининский, — попросила девушка прерывающимся голосом. — Боже, как я замерзла. Полчаса стою, никто не останавливается. Я заплачу.

Дмитрий Дмитриевич засмеялся.

— О чем вы говорите? — сказал он. — Я не подрабатываю подвозом. Просто мне вас жалко стало. Довезу вас до самых дверей. Поди, на свидание опаздываете?

— Да, — согласилась она. — С подругой. Решили сходить в «Метлу». Вы там не бывали?

Дмитрий Дмитриевич покачал головой.

— Для «Метелицы» я несколько другой возрастной категории, — усмехнулся он. — А вы не бывали в Театральном кафе на Петровском?

— Нет, — сказала девушка, — даже не слыхала о таком.

— Тогда у вас есть прекрасная возможность побывать в нем. Я приглашаю вас с подругой поужинать сегодня со мной.

— Но вы же не видели мою подругу. Может быть, она вам не понравится.

— Главное, чтобы пришли вы, — сказал Дмитрий Дмитриевич, подруливая к тротуару. — Скажите, куда мне за вами заехать. Имейте ввиду, через день у меня юбилей.

— Мы сами придем, — сказала девушка.

Дмитрий Дмитриевич искоса посмотрел на нее и даже зажмурился.

«Господи, какая молодая», — подумал он, отъезжая.

В прекрасном настроении Дмитрий Дмитриевич припарковал машину на стоянку и вошел в свой подъезд. И тут же настроение его было испорчено очень странным происшествием. Подойдя к лифту, он нажал кнопку вызова, похлопал ногами по каменному полу, чтобы не тащить грязь в квартиру, и приготовился войти и кабину, как вдруг чья-то рука легла ему на плечо.

— Привет, кентуха, — сказал неслышно подошедший бородатый мужик с перебитым носом и глубоко запавшими глазами. — Второй час тебя жду. Где застрял?

— Вы ошиблись, — вежливо ответил Дмитрий Дмитриевич и шагнул внутрь лифта, вновь вызывая в памяти образ юной женщины с мокрыми каштановыми волосами. Но навязчивый мужик полез в лифт за ним.

— Это ты ошибся! — проговорил он, с явной угрозой нажимая кнопку нужного Дмитрию Дмитриевичу четырнадцатого этажа и нависая над ним, как глыба. — Пойдем к тебе. Есть разговор.

— Какой еще разговор! — вспыхнул Дмитрий Дмитриевич, жалея, что отказался от охраны, которую любезно предоставлял ему новый деловой приятель по имени Вадик. — Я вас не знаю и знать не хочу.

— Смотри. Дима, проторгуешься! — криво улыбнулся мужик, почему-то потерев переносицу здоровенной волосатой рукой и как бы исподволь сжав ее в кулак. Неожиданно он нажал на кнопку «стоп», и кабина остановилась между этажами.

— Вы что хулиганите! — возмутился Дмитрий Дмитриевич, пытаясь просунуть руку через плечо мужика к кнопке четырнадцатого этажа. Но тот оттер его руку плечом, и вдруг лязгнул перед его носом зубами, обдав зловонным дыханием.

— Загрызу! — сказал он почему-то шепотом. — Слышишь, гад, штраф плати! Понял?

— Какой еще штраф! — крикнул Дмитрий Дмитриевич, прорываясь все-таки к кнопке и нажимая ее.

Лифт дернулся и снова стал подниматься. Мужик отодвинулся в другой угол кабины и вдруг стал смеяться, крутя головой и причмокивая.

— А ты хват, Дмитрич, — ржал он. — Только денежки все равно с тебя!

Дмитрий Дмитриевич ворвался в собственную квартиру и, только захлопнув за собой стальную с сейфовым замком дверь, успокоился. Он прошел на кухню, открыл холодильник и вынул бутылку водки. Идиотская фраза: «Плати штраф» интриговала его своей совершенной непонятностью.

«Кому платить штраф, за что? И каким образом? Совершенно дикая история!» — поморщился Дмитрий Дмитриевич.

На всякий случай стоило позвонить Вадику. Дмитрий Дмитриевич вошел в спальню, присел на кровать, снял телефонную трубку и стал крутить диск. Набирая пятую или шестую цифру, он вдруг увидел над аппаратом записку жены: «Отключила телефон. Какие-то звонки с угрозами. Скоро буду. Нина».

На сто первом километре от Москвы дорога начала сужаться и на том самом месте, где она из шоссейной уже готова была превратиться в грунтовую, над ней нависал жирный «кирпич». Однако никто из тех, кто двигался в направлении исправительно-трудового учреждения номер пять, или попросту «пятерки», на запретительный знак внимания не обращал, и, проехав еще чуть-чуть, утыкался в кольцевой каменный забор, за которым тоже по кругу шел еще один забор повыше из колючей проволоки. Если посмотреть на «пятерку» с крыши самого высокого в поселке здания универмага, то можно увидеть еще и третье кольцо из тонкой проволочной сетки — это для пресечения переброса курева и наркотиков, которыми снабжали страдальцев человеколюбивые жители Ручьев, конечно, по, мягко говоря, весьма внушительной цене.

Входные ворота вели в широкий дворик, за ним — проходная внутрь лагеря, за которой открывалась провинная площадка со служебным зданием. Здесь торчали два деревянных столба с натянутой волейбольной сеткой. Дальше справа расположилось здание санчасти, а левее снова забор, деревянный, и ворота, ограждающие жилые помещения от производства.

Каждое утро из бараков выходили бригады зэков и после пересчета на проверке попадали на фабрику, построенную еще немцами в начале века и представляющую собой угрюмое помещение с грязным полом, зарешеченными окнами и облупленными стенами, обвешанными плакатами и лозунгами.

На втором этаже производственного корпуса, в цеху на своем постоянном месте, у окна за маленьким столиком, располагался «свободный» художник Вова. Он священнодействовал над очередным невероятного размера плакатом, одобренным старшим мастером. Вокруг трех зеленых фанерных столов, напоминающих столы для настольного тенниса, трудились люди в одинаково темных робах и брюках, на стриженых головах у некоторых были странные кепки с длинными козырьками — чепурики. На первый взгляд все эти люди не отличались друг от друга, но если приглядеться, то видно было, что и поведение и одежда у них различны. За первым столом все были одеты в грязную измятую одежду и работали не поднимая головы. За третьим столом, в углу цеха, наоборот, никто не работал. Там заседала щегольски одетая местная аристократия — жулики. По тюремным законам профессиональные воры и грабители, на местном языке — люди «в авторитете» не были обязаны работать на лагерную администрацию.

Из раздевалки вышел Питер, коренастый тридцатилетний мужчина, как и все обритый наголо, и брюках и тапочках на босу ногу. На голой спине Питера вытатуирован монастырь с тремя башнями — по местным канонам — высокохудожественная работа. На плече — женская головка с распущенными волосами. Питер из приблатненных. Он «мужик», в «авторитетные» еще не вышел.

Питер подошел к первому столу и положил руку на плечо светловолосому парню в синей робе.

— Сколько собрал браслетов?

Парень поднял голову, в глазах у него, казалось навечно, застыл испуг.

— Уже девяносто.

— Ты что, сука, думаешь? Я за тебя пахать буду? До обеда осталось полтора часа, а ты еще треть нормы не сделал.

Ладонью Питер ударил сидящего по макушке, тот не сопротивлялся, закрыл голову руками, вжался в стол.

— Смотри! — предупредил Питер, отходя к последнему столу.

На столе рядом с кучкой блестящих деталей, из которых должны получаться при сборке браслеты для часов, стояла трехлитровая банка из-под сока, в которой настаивался чай, вокруг валялись конфеты, куски хлеба, масло. За столом в щегольских черных куртках сидели три жулика: Хмель, Шакура, Юрок.

— Слышь, Хмель, Курина за тебя норму делает? — обратился Питер к pыжеволосому веснушчатому, очень спокойному человеку, в котором чувствовалась скрытая внутренняя сила. На вопрос Питера Хмель молча кивнул головой.

— Черта лысого он тебе сделает. Совсем пахать не хочет.

— Зови бугра, — встрял в разговор человек кавказской наружности по кличке Шакура, — так самим вкалывать придется.

Питер подошел к раздевалке, просунул в дверь голову и что-то крикнул. Дверь снова отворилась и вошел Виктор. На рукаве его обязательной черной тужурки, точь-в-точь напоминавшей куртку студента строительного отряда, выделялась повязка с надписью «Бригадир».

— Чифирнем? — предложил Хмель и, не дожидаясь ответа, кивнул Юрку, самому молодому, голому по пояс жулику, мышцы у которого были далеко не столь внушительны, как у Хмеля, а тем более Шакуры, да и наколок на теле меньше.

— Разливай, Юрок!

Юрок налил из банки чифир в единственный стакан и пустил по кругу. Затем взял горсть конфет и обнес каждого. Выпив несколько глотков, Виктор поднялся.

— Хорош! От вашего чифира сердце из груди выпрыгивает.

— Курицын! Или сюда, шлюха! — вдруг заорал Питер, ставя стакан на стол, и, переменив тон, обратился к Виктору:

— Норму не делает, сукин сын. От ментов отмажешь?

— Отмажу, — поморщился Виктор и отвернулся.

— За норму то! Святое дело, — оживился Юрок и с хищной улыбкой посмотрел на Курицына, который робко вышел из-за стола и подошел к Питеру, стараясь держаться чуть поодаль.

— Ближе подойди! — подозвал его Питер.

Курицын сделал шаг вперед,

— Ты сколько браслетов сегодня собрал?

— Почти норму.

— А вторую когда будешь делать?

— Не успеть дне нормы, — безнадежно вздохнул Курицын.

— Раньше успевал, а теперь не хочешь. На обед не ходи. Экономь время.

— На завтрак и так одну воду дают. Если еще не обедать…

— Пес вас знает, что вы петухи жрете! Чтобы вторая норма была!

— Он слон не понимает, — вставил Юрок, поднимаясь.

Питер ударил Курицына ногой в поясницу, сбил на пол, Курицын, скорчившись, попытался прикрыть живот и голову. Юрок и Питер в азарте принялись топтать его ногами. Работавшие за другими столами не поднимали голов, довольные уже и тем, что достается не им. Виктор, не в силах далее смотреть на избиение, шагнул к Юрку, схватил за плечи и легко отшвырнул в сторону. Отвернувшись, он не увидел, как открылась дверь с улицы и появилась девушка. Это была новая учетчица Ольга. Она была одета в черный облегающий халатик, при виде которого у жуликов, сидящих вокруг стола, задрожали руки. На шее легкая газовая косынка. Даже на воле ее громадные доверчивые глаза и нежный профиль произвели бы на Виктора сильное впечатление. Питер успел нанести Курицыну сильный удар ногой в бок, и тот со стоном скрутился на полу.

— Прекратите! Оставьте его! — Ольга закричала, не в силах сдержать негодование.

Дмитрий Дмитриевич перечел записку жены, аккуратно сложил листок, выпил еще одну рюмку и включил телефон. Вадика дома не оказалось, и он прикорнул не раздеваясь, прикидывая, что остались невыполненными два дела: поужинать и прозвониться в ресторан по-моднее — заказать к юбилею стол в банкетном зале. Только он устроился поудобнее, как зазвонил телефон.

— Дмитрий Дмитриевич? — спросил вовсе незнакомый гнусавый голос.

— Да, — осторожно ответил Дмитрий Дмитриевич, вспомнив записку Нины.

— Ты не при деньгах сейчас, дорогой?

— При каких деньгах? Кто это?

— Денежки готовь. Штраф на тебя братва наложила. Сношать будем. Понял?

— С кем я говорю?

— В свое время узнаешь. Так учти, мне деньги нужны. Те самые бабки, за которые ты невинного человека в зону отправил. Купишь документики, а?

— Не знаю, о чем вы, — буркнул Дмитрий Дмитриевич и бросил трубку. Сон у него сразу пропал, даже выпить больше не хотелось. Звонок был ему крайне неприятен. В сочетании с запиской жены и подозрительной встречей в парадной он наводил на весьма печальную мысль — за ним началась охота.

Взглянув на новенькую учетчицу и недовольно ворча, Питер и Юрок отошли от распростертого на полу Курицына. Он поднялся, тяжело сделал несколько шагов к своему столу, сел и дрожащими руками стал сдвигать детали ближе к себе.

— Кто бригадир? — возмущенно спросила Ольга, вплотную подойдя к третьему столу.

— Я бригадир, — Виктор посмотрел на нее в упор. Затем он пригладил несуществующие волосы и встал.

— У вас в бригаде избивают людей, а вы спокойно смотрите!

— Людей! — Питер издевательски загоготал. А Юрок, кривляясь, запрыгал перед Ольгой. Виктор отодвинул его в сторону, словно это был неодушевленный предмет. Юрок вспыхнул, но присмирел. Виктор с подчеркнутым недоумением пожал плечами:

— Каких людей? Где вы видите людей. За этим столом людей нет. Вы, наверное, новая учетчица? Вас Хацков прислал? Я вас слушаю.

Они прошли через цех и оказались в раздевалке, которая служила Виктору кабинетом. Ольга села напротив.

— Его надо отнести в санчасть.

Виктор с досадой посмотрел на нее, встал. «Видно, новенькая, — решил он. — Ничего, поживет среди зэков, пообтешется. Ну, как ей объяснить?» — задумался он, пытаясь подобрать слова.

— Это педераст, понимаете. Петух. Он ленится. Его проучили для его же блага. Он или подохнет, или сделает норму. И не волнуйтесь за него. Как говорит мой помощник Питер, «петухи живучи, как кошки».

— Получается, что вы, бригадир, поощряете избиения. Я не понимаю… Вы что, срываете злобу на беззащитных? На тех, кто не может вам ответить?

— Да при чем тут злоба. Избиения заложены в самой системе. Я и поставлен для того, чтобы вышибать из них план. Сам я никого еще пальцем не тронул. Они проучили лентяя, чтобы лучше работал. Конечно, я прокаженный, раб на государственной плантации… И все-таки, думаете мне приятно, когда избивают вот этих… Или других. Только, что прикажете делать?

— Не давайте никого бить. Пожалуйста! Разве можно бить… людей.

— Ну, хорошо, — согласился Виктор после некоторой паузы. — Я постараюсь, чтобы петуха больше не трогали. Зачем вас мастер послал?

— Вы очень плохо работаете, — обезличено и ровно проговорила Ольга, — завтра я буду проводить хронометраж рабочего времени. Подготовьте ваших лучших рабочих.

— Снова норму ужесточать! Куда уж дальше. Вы же сами видите, люди не справляются. Что им, в самом деле без обеда работать!

Ольга, широко улыбнувшись, посмотрела на него.

— Здорово вы умеете голову морочить. Только ваша бригада ползет как улитка. В детском саду и то больше бы сделали. Смотрите цифры за последний месяц.

Виктор, не в состоянии забыть мелькнувшей открытой улыбки девушки, сел, взял из руки Ольги накладные, небрежно полистал, но увиденное в документах его насторожило.

— Откуда у вас эти цифры?

Ольга слегка пожала плечами.

— Что значит «откуда». Браслеты поступают на склад. Вы чем-то удивлены?

Виктор напряженно подумал, потом покачал головой, решив пока не отвечать на вопрос.

— Да нет… хорошо, я поставлю лучших рабочих.

Ольга протянула ему руку на прощанье и перед уходом, резко обернувшись, бросила с порога:

— Пожалуйста, только не бейте лежачих!

— Святая наивность! — ворчал Виктор, выходя из цеха на улицу и все еще ощущая тепло узкой девичьей ладони в своей руке.

Сбоку на штабеле досок сидели мужики из его бригады, курили, внимательно поглядывая, не идет ли кто-нибудь из охраны. Виктор сел рядом с ними, но вдруг мужиков как ветром сдуло. Не торопясь, степенно подошли Хмель и Шакура. Сели на услужливо уступленные им места. Хмель, пытливо глядя на Виктора, ударил кулаком по спинке скамейки:

— Кайфануть не хочешь? Вчера ребята классный мак подогнали. Поделюсь, — проговорил он чуть гнусавя, нараспев, — словом, по самой модной фене.

Виктор сморщился:

— У меня от дури никакой радости. Одна головная боль. Какой смысл на меня ее переводить. Ты чего хотел?

Хмель подсел ближе, огляделся по сторонам. Никого не было видно, только темь от остроконечной вышки колебалась в лучах солнца, да два солдата-контролера в форме маршировали по дальней дороге в столовку.

— Тут вот какое дело: ребята вычислили твоего бывшего директора. Того самого, кто тебя под срок подставил. Он теперь большая шишка. Не хочешь получить с фраера?

Виктор молча смотрел сквозь него и в который уже раз невольно вспомнил себя. Вот он веселый, загорелый молодой специалист сидит в кресле закинув ногу на ногу. А напротив него на директорском месте вежливо улыбается красномордый усатый мужчина.

«Не обессудь, дорогой, — говорит директор. — Кроме тебя оставить некого. Народ ненадежный — вмиг все разворуют. Ты у меня единственный честный человек…»

— Это не он фраер — это я фраер. — процедил Виктор. — Сразу после института полез в директорское кресло. Накладные подписывал не глядя. Ну и дописался… на семь лет.

— Ну и что, будешь гнить в зоне, пока твой фраер жирует на воле?

— А что я могу сделать? И вообще, не трави душу!

— Ты не можешь — я могу! Ксиву напишу директору. Пусть выложит двадцать пять штук, чтобы греть тебя в тюрьме.

— Да он подотрется твоей ксивой, — засмеялся Виктор и захотел встать, но Хмель остановил его.

— Ты не торопись, — проговорил Хмель, — куда спешишь! Пойми, к нему придут серьезные люди — мои люди. Ты что, мне не веришь?

— Подумать надо, — процедил Виктор, и лицо его стало неподвижным. — Выйду, я с ним разберусь!

— Ты, брат, по первой ходке чалишься, — вступил в разговор Шакура. — Когда выйдешь, у тебя будет столько проблем, что о своем директоре и не вспомнишь. Прописка, работа, жилье — да мало ли еще что. Чего ты ломаешься, как целка?

Виктор рывком встал, сказал, глядя в сторону:

— Такие вопросы зараз не решаются. Надумаю — сам найду!

Следующий день прошел так, что до телефона юбиляру удалось добраться только в шесть часов вечера. Поэтому «Дели» и «Олимпийский» пролетели и свободный банкетный зал удалось получить только в Театральном кафе. Это было отчасти и кстати, потому что меньше там свободных глаз и ушей, да и сам подъезд к Петровскому бульвару довольно тихий.

Стол был заказан на двадцать часов, но сам Дмитрий Дмитриевич уже в полвосьмого подкатил к дубовой двери кафе на своей неброской машине, которой пользовался из-за нежелания выделяться, и внимательно стал обсуждать с метром, что придется есть и пить. По мере того как большой деревянный стол заполнялся блюдами и тарелками с закусками, настроение юбиляра стало подниматься. Соблюдая давним зарок не пить на вечерах одному, Дмитрий Дмитриевич стал с нетерпением поджидать первого своего гостя, чтобы с устатка приложиться вместе с ним к рюмке, не дожидаясь остальных. Однако вышло не совсем так, как он задумал. До половины девятого ни одна собака из приглашенных не появилась, а потом гость пошел навалом. В общем, первый тост поднимали уже за полным столом, чуть ли не в двадцать бокалов. Народ был весь свой, намертво проверенный, так что разговор с самого начала пошел вовсе откровенный.

Собственно, повод для встречи был один — новое назначение Дмитрия Дмитриевича, который из директоров мебельном фабрики перепрыгнул в кресло управляющего одним из крупнейших строительных главков Москвы.

Функции тамады сразу же взял исполнительный парень — майор Медведь, который пришел одним из первых вместе со своим патроном полковником Томилиным. Сейчас оба они чувствовали себя довольно неуютно в непривычно сидящих на них гражданских костюмах. Особенно Медведь, вопреки своей фамилии, более напоминающий буйвола или лося. Однако тут Дмитрий Дмитриевич был тверд, так как добрая половина из его друзей сочла бы за подлость сидеть за одним столом с «ментами». Такой камуфляж всех устраивал.

Пользуясь своим правом тамады. Медведь тут же с подчеркнутым уважением предоставил слово Валерию Ивановичу — генеральному директору одной неформальной организации, которая держала под своим контролем несколько сотен других весьма формальных. Организация, которой заправлял Валерий Иванович, занималась чем-то вроде экономического регулирования и распределения. Хотя в случае необходимости он мог собрать не одну сотню рядовых бойцов рэкета. Валерий Иванович был небольшого роста, рыжебородый человек. За ним всегда возвышался некто по имени Вадик — его могучая фигура создавала впечатление, что в случае надобности он один может раскидать целый взвод. Практически ни Вадик, ни Валерий Иванович не были близкими друзьями юбиляра, но именно благодаря их нажиму, Дмитрию Дмитриевичу удалось взвиться по лестнице карьеры.

— Тебя никто не торопит, — сказал Валерий Иванович, сурово глядя на юбиляра и вертя в руке стопку с коньяком, — Ты оглядись на новом месте, аппарат подбери надежный. Это не твоя лавочка, денег с тебя пока брать не будем. Когда объемы определишь, сам назначишь сумму. Видишь, щадим тебя. За горло не берем. Какие-нибудь вопросы есть?

— Да вообще-то есть, — замялся Дмитрий Дмитриевич, — Только, может быть, сначала перекусим да запьем назначение?

— Я через пятнадцать минут ухожу, — отрезал Валерий Иванович. — Если что нужно, говори.

— Да не мусоль, Димка, — вмешался в разговор Вадик. — Я за тебя перед Валерием поручился, так что выкладывай, какая нужна поддержка.

— Кажется, в зоне неприятности, — рубанул осмелевший Дмитрий Дмитриевич. — Там бывший мой заместитель срок мотает. Так что…

Виктор неторопливо поднялся в цех, обошел столы с работающими зэками. Увидев его, Курицын испуганно сжался на стуле. Не замечая его, Виктор скрылся в раздевалке, сел за стол, обхватил голову обеими руками, глубоко задумался о непонятных цифрах в накладных. Случайно его взгляд упал на окно и тут же замер на фигуре старого, с безжизненным красным лицом, и рваной серой шапке и перепачканном пальто человека, по первому впечатлению напоминающего пень с ушами. Старший мастер, капитан Хацков, поднимался в цех в сопровождении свиты мастеров и учетчиков, Виктор выскочил из раздевалки в тот самый момент, когда с противоположной стороны появился Хацков. На негнущихся ногах он совершил обход столов с работающими, Хацков вдруг пригнулся, полез кряхтя под стол, подобрал сопя и тяжело дыша рассыпанные детали, потом вылез.

«Идиот», — прошептал про себя Виктор, но вслух ничего произнести не решился. Хацков старый чекист и пользуется большим влиянием в колонии. Виктор мигнул жуликам, чтобы убрали со стола чай и конфеты, но было уже поздно. Хацков подгреб к их столу.

— Это что? — спросил он, глядя подозрительно на полупустую банку с чаем.

— Браслет, Николай Петрович, — попытался успокоить его Виктор, поднося к самому носу готовый браслет. — Что, шлифовка плохая?

Хацков ударил его по руке, голова у него начала дергаться, руки затряслись от злости. Обеими руками он схватил банку с чаем и разбил об пол. Смахнул за ней конфеты, открытую пачку чая. Тут же его внимание привлек Юрок, безмятежно гревшийся на солнышке у открытого окна.

— Почему не по форме? — завизжал Хацков и, не слушая оправданий Юрка, кивнул мастеру цеха: — Живо вызови прапоров. В трюм его.

Мастер выбежал тяжеловесной трусцой и тут же вернулся с солдатами. Юрок недоумевающе посмотрел на Хацкова, надел робу и ушел вместе с сопровождающими.

— Я тобой недоволен, бригадир! — пригрозил Виктору пальцем Хацков и, не слушая его, вышел из цеха.

Подождав, пока он скроется, Виктор вновь вышел на уличу. Он скинул свою робу на траву. Рядом со скамейкой между двумя деревьями был приложен лом, заменяющий турник. Виктор легко сделал несколько гимнастических упражнений, спрыгнул вниз, аккуратно, чтобы не помять, надел робу. К нему подошел Хохол.

— За тобой дневальный штаба приходил. Собирайся на комиссию.

— Да я готов. Только все равно хозяин не пропустит.

— Сам виноват! — Хохол присел рядом с Виктором. — Помоги оперу, подставь пару жуликов с водкой или наркотиком, и ты на стройках народного хозяйства.

— Да ты конченый…

— Договаривай, договаривай, — засмеялся Хохол. — Конченый стукач, ты хотел сказать. Да мне плевать, кто и что обо мне думает. Когда я в зону пришел, никого не сдавал. И все об меня сапоги вытирали, кому не лень. А как стал я всех подряд сдавать. И пить и гулять. Никто ко мне и близко не подходит. И в лицо дурного слова не скажет. А что за спиной говорят… — Он резко оборвал фразу и продолжал, успокоившись: — Так что не будь дураком. Опер мужик справедливый. Ты ему поможешь, а он тебе. И все тихо…

За спиной Хохла появился Шакура. Похоже, что он слышал его последние слова. И Виктору стало не по себе, что его подловили в обществе Хохла. То, что Хохол стучит, знает вся зона.

— Погоди, Хохол, погоди, — зловеще прошептал Шакура, подойдя к Хохлу почти вплотную. — Не век тебе баловать. И не одного такого героя зона схоронила.

Хохол не двинулся с места. Только глаза его, горящие ненавистью ко всему миру, остановились на Шакуре.

— Ну, тронь меня, тронь!

Шакура, пожав плечами, чуть отошел от Хохла.

— Вот тот-то. Не хочешь. Меня тронуть — на лишний срок раскрутиться. Что? Хочешь из-за меня лишнее сидеть?

— Ты ведь, Xoxол, за мокруху сидишь? Жену вальнул? — холодно улыбнулся Шакура.

Он отодвинулся на пару шагов, всем своим видом показывая, что не собирался и пальцем трогать Хохла. Но Хохол не заметил этого.

— Ну и что. Скольких ты вальнул? Жаль, что тебя по сто второй не раскрутили.

Сто вторая — это статья за умышленное убийство, и на мгновение лицо Шакуры исказилось гневом. Но тут же он вновь взял себя в руки и заговорил вежливо:

— Не обо мне речь.

— И не обо мне! — закричал Хохол и резко ушел, не попрощавшись с Виктором.

Шакура, прищурившись, зловеще усмехнулся ему вслед:

— Гуляй, Хохол, гуляй, пока твой сынок на взросляк не поднялся. Недолго ждать.

— Ты о чем?

— Сын ему не простит убитую мать. Пацан, чтобы в одну зону с отцом попасть, ограбление совершил. Скоро будет здесь. Если бы Хохол знал, не ходил бы таким орлом. Да не тем орлом, который летает, а тем, который кое-что глотает!

— Жалко же парня. Загубит свою жизнь. Как же отца убить!

Шакура только пожал плечами:

— Не все, как ты, прощают своим врагам. Я бы не простил!

Виктор заранее знал реакцию Шакуры. Постоянно видя полное безразличие заключенных ко всем событиям, непосредственно их не затрагивающим, и в общем даже соглашаясь с подобной позицией, он все равно не мог переделать себя. Ему хотелось остановить Шакуру, броситься на помощь Хохлу, судорожно бежать куда-то, что-то делать. Но внутренне он уже все больше начинал примиряться с неизбежностью происходящего.

Проводив Шакуру взглядом, Виктор одернул свой зэковский костюм и двинулся по пыльному двору фабрики мимо одноэтажных гудящих цехов, складских помещений, заваленных деревянными кроватями и шкафами прямо к закрытым воротам. Сидевший у калитки в маленькой будочке сторож протянул ему одну руку, второй у него не было, потерял тут же на фабрике. Основательно поприветствовал.

— На комиссию иду, — поделился Виктор. — Хочу попасть на стройки. Да только шансов маловато.

Сторож порылся в бумажках, достал список, пробежал его глазами.

— Точно, ты в списке. Ни пуха ни пера.

Виктор миновал калитку, услужливо открытую сторожем, прошел мимо дежурки, набитой, как всегда, солдатами, вышел на плац. По краям плаца, там, где еще оставались деревья, были слышны удаpы топора и жужжание пил. Заключенные заканчивали очередную, даже не бессмысленную, а крайне вредную работу. В последнюю проверку один из высокопоставленных деятелей прокуратуры обронил гениальную мысль, мол, у нас тут курорт, а не колония, и не в меру ретивая администрация решила убрать всю зелень с территории. И, словно причитая, подпиленные деревья с шумом падали на край плаца. Виктор наискосок пересек площадь и поднялся по внешней стальной лестнице на второй этаж здания штаба. На верхней площадке он на мгновение оглянулся, не в силах оторваться от далекой панорамы зеленых полей, и вошел в штаб.

Очередную комиссию Виктор не прошел. А вместо того чтобы вернуться в цех, он был вынужден явиться к начальнику оперчасти майору Медведю.

— Это кто — тот зам, что тебя обокрал, пока ты на южном песочке брюхо солил? — уточнил Валерий Иванович. Дмитрий Дмитриевич продолжил:

— Да. Он самый. Так вот к нему попал пакет документов из бухгалтерии, где все как на ладони нарисовано. Откуда товар, куда пошел, сколько левых в руку сыпанулось. И все эти документы гавкнулись. Боюсь как бы не всплыли где-нибудь.

— Надо было эту крысу еще на воле удавить, — не выдержал Вадик, стукнув кулаком себе по могучему колену. — Где он сейчас?

— Это Томилин знает.

— Погодь, — прервал юбиляра Валерий Иванович. — Раз боишься, чтобы не всплыли, значит, основания имеешь?

— Да, — признался Дмитрий Дмитриевич. — Уже несколько дней как пошли ежедневные звонки домой. Предлагают выдать документы за деньги. И не очень большие. Я без вас не хотел ни на что соглашаться, тянул время. Вот и сегодня ночью должны позвонить.

— Что за люди? — спросил Вадик.

— Так ведь не называются. Похоже, я их никого не знаю.

— Хорошо, — сказал Валерий Иванович после короткого раздумья. — Ты им встречу назначь, положим на завтра. Тут мы их и прихватим. Из твоих корешей кто сейчас на «пятерке» чалится? — спросил он у Вадика.

— Там Хмель зону держит, — подсказал Вадик. — Известный в городе вор.

— Надо ему ксиву переслать — пусть твоего зама тряханет. А в случае чего и… — Валерий Иванович поднес пальцы к собственному горлу, — несчастный случай. Давай-ка Медведя сюда.

— Там вроде и сам Хмель в доле, — сказал выслушавший рассказ Медведь. — Вообще-то мы этим делом занимаемся.

Валерий Иванович недовольно покрутил половой.

— В этой истории надо разобраться, — сказал он задумчиво.

Хмель абы с кем кентовать не будет. Ты все, что есть, сказал? — остро посмотрел он на Дмитрия Дмитриевича. — Если где врешь — лучше сейчас скажи, не зачтется. Зато потом…

— Да тут хозяин их, — скучно сказал Вадик. — Вон пельмешки под водочку уплетает, не подавится.

— Давай его сюда.

Однако Томилин подошел не сразу. Дверь отворилась, и двое спортивного вида ребят внесли на большом подносе целиком зажаренного кабанчика с клыками и, похоже, даже с яйцами, сваренными отдельно. Сзади маячила фигура бывшего артиста, а нынче директора кафе — Елисеева.

— Вот, несчастный случай, — сказал он, из почтения не входя в залу, — ехали ночью по кольцу и задавили животное. Прошу отведать.

Вадик и остальные гости радостно загалдели, только у юбиляра как-то не складывалось легкого настроения. Вроде и водка не так грела, и ноги мерзли на деревянном полу. А ведь программа развлечений была приготовлена ой какая и начиналась только малая ее деловая часть.

Томилина, до отвала набившего пузо жирным кабанчиком, привел, осторожно обняв за плечи, Медведь. Полковник хоть и опьянел слегка, однако на его мыслительных способностях водка не сказывалась. Он тут же, четко освещая необходимые подробности, обрисовал истинную картину происходящей в зоне бучи, не снимая с себя всей полноты вины и ответственности и не подставляя своих неумелых подручных. Про Дмитрия Дмитриевича он сказал, что его вины в этом деле вообще нет, поскольку ведомая в зоне двойная бухгалтерия гражданскими властями никак не проверяется и хода на фабрику не дает.

— Не давала, — поправил его юбиляр, поскольку чувствовал, что и малейшей лжи позволять себе в этой компании не надо.

— Сейчас, однако, ситуация другая, — продолжил тем временем Томилин. — Контроль над похищенными документами потерян. Что предлагают Дмитрию Дмитриевичу — подлинные бумаги, фальшивку или копии можно будет сказать только увидев накладные.

Про Виктора Томилин также рассуждал основательно и спокойно. Да, это человек вполне симпатичный по первому впечатлению. Может быть, он вообще и не крал казенных денег на фабрике, а пал жертвой собственной некомпетентности. Таким образом, становилось понятным, почему многоопытный Хмель вошел с Виктором в контакт, хотя и оставалось неясным, в чьих руках документы.

— Ну что, сказал Валерий Иванович после некоторого раздумья. — Еблом щелкаете, теперь надо все гасить. Завтра встречайся с этими, которые тебе звонят. Встречу назначай как можно позднее, легче будет их прихватить. — С этими слонами Валерии Иванович отвернулся от юбиляра и стал подниматься.

Начальник оперчасти колонии майор Медведь, мощный, приземистый, в защитного цвета кителе и брюках, сидел со скучающим видом за столом. Его матерый красный нос говорил о некоторой, впрочем, отнюдь не умеренной склонности к рюмке.

— Входи, — рявкнул Медведь и откинулся в кресле.

Виктор остановился, как положено, у двери и отрапортовал:

— Заключенный Светлов по вашему приказанию явился, гражданин майор.

— Почему так долго? — С этими словами майор раскрыл ящик письменного стола и начал в нем копаться.

— Я на комиссии был.

— Врешь, я тебя там не видел.

— Вы, наверное, раньше ушли.

— Ну и что, пропустила тебя комиссия? — Майор выпрямился и с язвительной улыбкой посмотрел на Виктора.

— С вашей характеристикой кто же меня пропустит?

— Так, так, — улыбнулся Медведь хитрой и по-своему добродушной улыбкой. — По-твоему, оперчасть виновата, что тебя из зоны выпускать нельзя. Что ты еще не встал на путь исправления, а? Ты же неоднократно уличен в нарушениях режима. Тебя еще оперчасть покрывает. При желании на тебя нарушений можно навесить как на рождественскую елку подарков. Стоит только захотеть. Вот позавчера нашли у тебя контролеры двадцать пять рублей в столе — и можно в карцер вести.

— Это не мои. Видать, кто-то подсунул.

Отвечая, Виктор продолжал стоять навытяжку у дверей.

— Садись, — кивнул Медведь на стул. — Кого волнует: твои не твои. Нашли-то у тебя. В твоей бригаде человека избили — значит, твое нарушение. А ты после проверки с жуликами языки точишь. Может, ты с ними заодно побег готовишь? Как видишь, я о тебе знаю все!

— И то, что я сижу ни за что?

— Все вы ни за что сидите. Покрываю я тебя, а ты сотрудничать со мной не желаешь. Вот скажи, откуда в бригаде мак?

Виктор сел поудобнее, но взгляд перевел поверх головы опера в окно, где на заслоненном тучами небе иногда вдруг вспыхивал слепящий блик и снова скрывался.

— Не употребляю мак и поэтому не знаю, — ответил он вяло.

— Знаешь, Светлов, знаешь.

Медведь встал и расправил штору. И тотчас в кабинете воцарился рабочий полумрак.

— Хочешь досрочно на свободу выйти — все надо знать. Или тек нравится здесь гнить. Сидишь ведь по серьезнейшей статье: «государственное хищение» и еще в отказе. Ты нас, наверное, за дураков считаешь.

Виктор перевел взгляд на Медведя и, из последних сил сдерживая себя, сжал под столом кулаки.

— Я только то хочу, что мне положено по закону. Я не грабил, не убивал, не насиловал…

— Только забрал у государства тысяч сто. С гаком. А закон у нас простой: ты нам — мы тебе! Не пропустила тебя комиссия — и не пропустит, если не будешь нам помогать. Только те имеют право досрочно выйти на волю, кто морально перековался, понял? А если понял, так отвечай: вчера водку в зону привозили?

— Не знаю, — вяло ответил Виктор.

— Вот когда будешь знать, тогда и пойдешь за ворота. Сколько у тебя еще срока на ушах висит. По-моему, года четыре, — погрузив по локоть руку в ящик письменного стола, Медведь достал лист с отпечатанным на нем текстом и протянул Виктору.

— Вот, Светлов, подписывай бумагу о сотрудничестве, и ты одной ногой уже на воле.

Виктор встал, отошел к двери.

— Стучать не буду, гражданин начальник. Вербуйте кого-нибудь другого. Разрешите идти.

После ухода Валерия Ивановича сразу как-то стало оживленнее, хотя Вадик вместе с шефом не ушел. Они с Томилиным и Медведем отошли за угловой столик, где тихо пытались о чем-то договориться, обмениваясь колкими взглядами.

А за столом уже пошло веселье. Пришли актрисочки после спектакля. Девки все молодые, только из театрального училища и расположились петь. Дмитрию Дмитриевичу надо бы было присоединиться к трудному разговору в углу, но он как-то обмягчел сердцем. На коленях у юбиляра сидела зеленоглазая прима из самых молодых, и никак он не мог ее стронуть с места. Адвокат, Лев Абрамович, новый, но уже испытанный друг, пришел позже. Подсел рядом с голыми коленками Татьяны, разлил на троих шампанское, поздравил Дмитрия Дмитриевича с новым назначением и такой, как он выразился, «компаньонкой».

Дмитрий Дмитриевич обвел глазами окружающих. Лион, генеральный директор совместного предприятия, уже достаточно навеселе, пристраивался поближе к Галине Карминовой — Таниной подружке. Он то брал ее за руку и начинял что-то с жаром рассказывать, то, застывая в патетической паузе, утыкался сизо выбритым подбородком во взбитое как сливки ее плечо, пытался поцеловать в шею.

Вадик перестал шушукаться с Томилиным и Медведем и подошел к Дмитрию Дмитриевичу.

— Короче, — сказал он. — Я ушел. Спасибо. Стол был классный. — Может останешься, — слабо попросил Дмитрий Дмитриевич.

— Мы тебе под стать девку найдем, эдак метра под два.

— Я маленьких люблю, — скучно сказал Вадик и повернулся строгим лицом к юбиляру. — Давай, Димка! Все отработай, как говорили. Шефу деньги нужны до конца месяца, опять в казино проигрался, а с тебя сейчас и брать ничего нельзя.

— Да, — согласился Дмитрий Дмитриевич, — надо обязательно узнать, куда пошли оригиналы накладных.

— Грубо работаете, — укорил его Вадик и исчез за похожей на театральную ширму дверью.

Татьяна освободила колени Дмитрия Дмитриевича и потянула его в общий зал, откуда раздавалась музыка. Дмитрий Дмитриевич улыбнулся, а потом шутливо обнял ее.

— Не будем засвечиваться, — сказал он, уклоняясь от призывных рук, — у меня за каждым столиком найдется один закадычный друг, с которым надо будет выпить. Лучше потанцуй с американцем, — Он кивнул на невысокого полного мужчину лет сорока с курчавыми волосами и круглым свежим лицом. — Анатолий, пригласи даму.

Сам Дмитрий Дмитриевич спустился по витой лестнице вниз и прошел в туалет, где сполоснул разгоряченное лицо и руки. Туалет расположен был как раз напротив входной двери, а рядом стоял столик администратора с телефоном. Юбиляр решил было позвонить домой, но тут дверь отворил какой-то случайный посетитель, видимо, не знающий местных порядков, и такой ночной прохладой и свежестью пахнуло с бульвара, что Дмитрий Дмитриевич, сам не зная зачем, вышел за порог и встал, запрокинув голову в уже полуночное небо. Дышалось легко, и напряжение последних дней растаяло от тишины и ночной свежести.

«Будто и не пил», — подумал юбиляр, дивясь своему блаженному состоянию.

Он уже было двинулся назад, с сожалением расставаясь с тихой в эти часы улицей, когда какая-то тень выскользнула из дверей кафе и направилась к нему. Дмитрий Дмитриевич кожей почувствовал опасность, но сделать ничего не успел. Вообще-то он был не из породы бойцов — врагов своих убирал рассчитанными ходами, как шахматный игрок, а вовсе не как, скажем, боксер, бросающий противника в нокаут. Он рванулся обойти гостя, который только что вошел в будто бы по случайности незапертую дверь кафе, но чья-то рука схватила его за локоть и стала медленно и неодолимо разворачивать в сторону.

— В чем дело? — стандартно спросил Дмитрий Дмитриевич.

— Привет тебе, дорогой, от зама твоего, Виктора. Поклон передает, — коротким мерзким шепотком защекотало ему в ухо, и будто невзначай чужая сила повлекла его к машине, причем машине его собственной, и запихнула в салон.

Виктор добрался до своей шконки и лег на нее, закрыв глаза. Однако сон не приходил, назойливое треньканье цыганской гитары будоражило в душе обрывки каких-то близких воспоминаний. Потом почему-то появилось лицо новой учетчицы и заполыхал на ветру ее розовый платочек. Виктор, озлясь, вскочил, собираясь вырвать у Морика гитару.

— Комиссию опять не прошел? — остановил его Трифон, который демонстративно не слушал треньканье Морика.

— Нет и никогда не пройду. Мне опер так и заявил: «Пока вы не раскаетесь в своем преступлении, мы вас не можем досрочно освободить». Я ему говорю: «Меня осудили без вины…», а он…

— «Врешь, подлый зэк», — вставил Трифон. — Все это мы уже проходили.

Морик отбросил гитару. Его крупное и до сих пор еще холеное лицо бывшего артиста театра «Ромен» наполнилось вниманием. Через три месяца у него тоже подходил срок подавать заявление на «химию», и он со всей серьезностью прислушивался к каждой детали разговора.

— Ментов надо обманывать, — убежденно проговорил Морик. — Согласился бы. Мол, было дело, виноват, а теперь твердо, как пишут начальники, встал на путь исправления. Через неделю уже смотрел бы на зону с той стороны забора.

Наступило неловкое молчание, потому что для предлагаемого Мориком нет на зоне точного определения. Такие сделки с собственной душой нередки, но каждый должен решать их для себя сам. Видя, что Морик попал в неловкое положение, Трифон злорадно потрепал его по ушам.

— Уши у тебя, Морик, как у волка, а по соображению ты овца. Если он вдруг в признанку пойдет, потом его ни один судья слушать не станет.

— Велик ли грех украсть у сволочей.

Настырный Трифон пытался придумать какой-либо выход для Виктора. Нечто вроде почетной капитуляции.

— Если хочешь добиться пересмотра дела, тебе в сознанку идти нельзя, — соображал он.

— А я бы твоему директору, который тебя засадил, а сам на воле гуляет, давно бы голову отшиб, — гнул свою линию Хмель, для которого теперь стало вопросом престижа перед своими вольными друзьями «кентами» — добиться согласия Виктора на акцию. — Мои люди все организуют, — говорил Хмель не скрываясь. Он был уверен, что никто из здесь сидящих, даже Морик, его не сдаст — не на таких делах проверены.

— Ты выйти хочешь? — поддержал Хмеля Шакура. — Тогда поверь Хмелю. Он все сделает как надо.

— Выйти я хочу, но не любой ценой. Опер мне тоже свободу предлагает, надо только ему помочь вас захомутать. Видите, как просто мне перековаться. Я на волю, а вам срок добавят.

— Ты, короче, думай, а мы с Шакуров пошли, — бросил Хмель, и они ушли.

Морик, который при таких уважаемых жуликах, как Хмель и Шакура, был совсем тихонький, едва они вышли, стал на глазах оперятся. Он поднялся, обошел Виктора, к которому все-таки испытывал уважение, и в вызывающей позе встал перед Трифоном.

«Ох, не туда ты, Морик, полез», — подумал Виктор, но не вмешался. Дед и сам мог вполне за себя постоять. За сорок лет почти непрерывных тюремных скитаний, он прошел такие академии жизни, о которых бывший актер и не слыхивал.

— Слышь, дед, — рисуясь, заговорил Морик. — Ты с каких делов меня овцой назвал? Ты хоть старый, а должен сам за свои слова отвечать.

— Да ты овца и есть, — засмеялся Трифон, рвя у себя на брюках ширинку. — Хочешь, Морик, попробовать?

Морик протянул руку, пытаясь схватить деда за горло, но Трифон и не противился. Он небрежно раскрыл ладонь с опасной бритвой. Виктор, видя, что для Морика нет шансов с честью выйти из столкновения, и опасаясь, что деду в самом деле придется его порезать, бросился между ними.

— Ты мне деда не обижай, — уговаривал Виктор Морика, хотя ему было понятно, что Трифона не обидеть. — Дед у нас один такой. Еще бериевскую амнистию помнит.

— Обидишь его, — проворчал Морик и, увлекаемый сильной рукой Виктора, спокойно сел рядом с дедом, правда, не глядя на него.

— Возьми у меня в тумбочке чай, — скомандовал Виктор. — Выпьем с дедом мировую. Да спой что-нибудь из старых воровски песен.

Морик снова взял гитару.

— Сейчас Вова сбегает. Где-нибудь слушает нас, — пояснил он и кричал: — Вова!

Неизвестно откуда появился Вова, издали посмотрел на Морика.

— Не бойся, иди сюда, — предложил ему Морик. — Быстренько банку бери, бугор велел чай запарить.

Вова схватил чайник и полетел на кухню. Морик умиротворенно повернулся к Трифону:

— Чего тебе спеть, старый бродяга. Ничего я не знаю из того репертуара… Разве что…

— Ничего я не помню, а песен тем паче, — пробормотал Трифон. — Как сажали, помню. Проповедь я читал. Своей двадцатке. Комнатка голая. Железная кровать, стол без скатерти. Только на окнах белые занавески. Проповедь свою последнюю помню… «Господи, когда человек спотыкается, помоги ему подняться, но не веди своей дорогой. Потом, что только своим размышлением, своим разумом, своим путем человек может к тебе прийти. Ибо в многообразии людей и в множестве их путей таится, может быть, самая большая надежда на будущее»… Вот только это и запомнил. Давай свой чифир, — сказал он Вове, который уже успел вернуться с дымящейся банкой в руках.

— Кстати, бугор, — обратился Вова к Виктору. — Мне через три месяца освобождаться. Хотел деньжонок к воле подкопить. Сколько мне в этом месяце упадет зарплаты на карточку?

— Ты что, зарабатывать сюда пришел? — укорил его Морик, а Трифон добавил не шутя:

— Будешь стучать, заработаешь на осиновый кол.

Однако Вове — как об стенку горох. Словно и не слыша слов Трифона, он внимательно глядел на Виктора.

А тому и сказать нечего.

— Хреновина какая-то получается, — пробормотал Виктор. — Норма есть, а денег нет. Завтра пойду к мастеру разбираться.

Когда Дмитрий Дмитриевич оказался в машине, он скосил глаза на прилипшего к нему человека и увидел только темный, словно обожженный профиль и узкую полоску усов с торчашей посредине сигаретой.

— Надо поговорить, — прошептал все тот же голос.

Почему машина оказалась открытой, было юбиляру как-то неясно, хотя для публики, с которой ему пришлось оказаться в эту прекрасную ночь, вскрыть чужую машину было легче, чем раз плюнуть.

— Подвинься, — пробурчал другой голос, не находивший нужным снижаться, и тяжелое плечо отжало Дмитрия Дмитриевича на середину заднего сиденья. Сидеть стало совсем неудобно, но он даже не пискнул по этому поводу, только тоскливо надеялся: «Вот сейчас выйдут ребята из охраны (и за что подлецам деньги платят) и освободят от неожиданной неприятности».

Но надеждам не суждено было сбыться, потому что у тех, кто усадил его в машину, был конечно подготовлен свои последовательный план. Тяжелая рука выгребла из карманов Дмитрия Дмитриевича вместе с грудой мелочи ключ зажигания и передала сидевшему впереди человеку. Собственная машина Дмитрия Дмитриевича слабо фыркнула и, предав хозяина, помчалась по пустой улице. Проехав вовсе пустяк, она свернула в один двор, потом в другой и остановилась.

— Ну что, друг, — спросил, не поворачивая головы, человек с темным лицом уголовника, — знаешь, зачем мы пришли?

«Вес заберите!» — хотелось крикнуть Дмитрию Дмитриевичу, но он сдержал рвавшийся из горла крик.

— Не знаю, — сказал он, и тотчас схлопотал затрещину по губам, отчего засолонилось у него во рту и бешено забилось сердце.

— Мы тебе объясним, если сам не понимаешь, — должок за тобой небольшой кенту твоему, Виктору, который за тебя сейчас чалится. Сколько ты с его отсидки поимел? — И другой толчок в челюсть, именно толчок, а не удар, тряханул его голову в другую сторону.

Вторая затрещина, как ни странно, вернула Дмитрию Дмитриевичу часть самообладания. Невольно вновь вспомнил он про могущественную защиту, которая непонятным образом оплошала, но все равно ведь существует и, верно, в данный момент ищет его, и приободрился.

— Вы руками поаккуратнее, — попросил он спокойно, — если я с таким лицом на банкете покажусь, сразу расспросы пойдут: отчего и почему. Вам, я думаю, это тоже ни к чему.

— Так ведь на банкете еще оказаться надо, — протянул тот же шелестящий голос у него под ухом. — А ты, сучок, можешь оказаться совсем в другом месте, если мы не договоримся.

— Например, метра на полтора ниже, чем сейчас, — оглянулся водитель, ощерив худое, остроносое лицо.

Отворилась дверь в темную парадную. Мирное семейство прошествовало мимо машины и скрылось в темноте. Дмитрий Дмитриевич чуть встрепенулся, когда пара любящих родителей, ведя под руки малолетнего отпрыска, на мгновение замерла перед радиатором, но тотчас же ощутил прикосновение колющего предмета к шее и замер.

— Ты не рыпайся, — посоветовал ему вполне мирным тоном его сосед справа, поджимая пленника на середину, — а то шабер в сонную артерию зафугасим.

— Что вы в конце концов хотите? — смирившись, спросил Дмитрий Дмитриевич, более всего желая вернуться назад, в безопасное кафе, за стол, начиненный яствами и выпивкой.

«Вот сидел, не знал своего счастья», — подумалось ему. И томная Татьянина улыбка высветилась прямо из мерцающего панорамного зеркала и пропала.

— Что мы хотим? — задумчиво спросил человек с темным профилем, не поворачивая головы к пленнику. — Самый пустяк, справедливости хотим. И знаешь, во сколько мы оцениваем справедливость?

— Не знаю, — глухо сказал Дмитрий Дмитриевич. — Вы уж сами цифру назовите.

— И ты нам сразу заплатишь, — утвердительно махнул тяжелым подбородком бывший зэк, как верно опознал его юбиляр.

— Сразу не пойдет, — возразил хоть и робко Дмитрий Дмитриевич, — мне надо деньги снять со счета…

— Со сберкнижки, что ли? — перебил сидящий впереди человек. — Так мы с тобой вместе поедем прямо завтра с утра.

— Умри! — резко приказал водителю главный. — Еще не добазарились о сумме, а ты уже о прихвате договариваешься. Ты парня убрал в тюрьму за свои грехи. Поэтому с тебя, дорогой, штраф — пятьдесят тысяч рублей!

— Кто же такие деньги держит на сберкнижке! Меня бы в тот же день замели, как я бросил бы их на сберкнижку. Я могу только снять со счета в банке и то не завтра, а максимум через день, потому что нужна подпись кассира…

— Так ты меня хочешь уверить, что свои кровные в банке держишь. Срока тебе падла, всего до завтрашнего вечера. Смотри! — грозно прервал главарь.

— А где, когда?

— Мы тебя сами найдем. — И тотчас вся компания выскользнула из машины и исчезла в подворотне.

Следующий день был похож на предыдущий, как два брата-близнеца. С опостылевшей ему самому аккуратностью Виктор строил свою бригаду на голой площадке перед бараком. Уже раздался пронзительный звонок — приглашение на работу, а он еще никак не мог правильно сосчитать своих «гавриков». Как всегда, последним явился Юрок. Бедняга полночи пробегал в поисках покладистого петуха и все безрезультатно. Теперь, злой и невыспавшийся, он искал, на ком бы сорвать злость. Обходя ряд, он наткнулся на парня по кличке Ласта с черной перчаткой на руке. Юрок, как говорится, стал искать солдатскую причину, чтобы к нему придраться, благо его поначалу никто не останавливал.

— Ты вчера в столовой дежурил? — спросил Юрок, бредя в строю между опостылевшими производственными корпусами. Ласта кивнул.

— Мне и Питеру пайки не досталось. Какая-то крыса увела. Или ты сам обсчитался. Короче, гони две пайки.

Виктор отстал от основной массы зэков, внимательно прислушиваясь к разговору, так как бессознательно он держал зуб на Юрка с того самого момента, когда тот стал выпендриваться перед новой нарядчицей.

— Я твой хлеб караулить не обязан, — огрызнулся Ласта, и тут же Юрок ударил его кулаком по зубам, потом по скуле. Ласта закрылся здоровой рукой.

— Ты чего же инвалида бьешь, животное! В натуре, ты даешь, Юрок!

Виктор грубо оттеснил Юрка от Ласты. В другое время Юрок подумал бы, стоит ли лезть на рожон, но сейчас еще в кураже от своих хорошо легших ударов он зарычал:

— Смотри, как бы и тебе голову не разбил.

Только это Виктору и нужно было. Теперь при любом разборе он смог бы сказать, что Юрок при свидетелях угрожал ему. А то, что разбор будет, он не сомневался. У Юрка все земляки в авторитете на зоне. Поэтому он так себя и ведет. Виктор без слов нанес Юрку хорошо рассчитанный удар кулаком в лоб, одновременно оглянулся и увидел большой деревянный ящик. Юрок отпрыгнул, выхватил остро заточенный напильник. Виктор с размаху ударил его ящиком по голове. Юрок осел. Виктор вырвал у него из рук напильник и вышвырнул за забор. Юрок поднялся, отер кровь с лица. Виктор, сжав кулаки, подошел к нему, но Юрок, присев на корточки, затряс головой:

— Хорош, пойду лицо умою.

Только отойдя к самой двери, он повернулся к Виктору:

— Еще не вечер, Витя, погоди, сочтемся, — пригрозил он и ушел.

Виктор, задав бригаде урок, спустился вниз. Хоть и оторопь брала его при виде лишенного всяких человеческих черт лица старшего мастера, но переговорить с ним было необходимо. Проходя мимо штабелей шкафов и кроватей, мимо кучи набросанных кое-как друг на друга бракованных диванных матрасов. Виктор вдруг услышал где-то сбоку, за плотной стеной трехстворчатых шкафов женские голоса. Он обогнул цех слева и увидел двух женщин, присевших на мягкий полосатый матрас. Одну из них он, конечно, сразу узнал. Да, это была Ольга, которую, не признаваясь себе в этом, он стремился увидеть сегодня. Видимо, ее собеседница работала в санчасти. — на нем был надет белый халатик, плотно обтягивающий ее зрелые бедра и грудь.

… — А если человек попал случайно? — видимо продолжая разговор, в запальчивости воскликнула Ольга и растянулась поудобнее на матрасе. — По судебной ошибке. Разве мало у нас еще беззаконий. И этот человек…

— Раз сюда попал, уже не человек, — безапелляционно поправила ее подруга. — Зэк! В зоопарке у обезьян тоже между ног висит, однако ты же не захочешь с ними спать.

— Я не о постели говорю, — возмутилась Ольга. — Мне кажется, ты не права. И среди них есть люди, только несчастные.

— И все-таки я, как мужчин, зэков вообще не воспринимаю. Неужели ты бы смогла?

— Знатные дамы раздевались при рабах догола, — улыбнулась Ольга.

— При этих раздеваться нельзя, — женщина в белом халатике поднялась покачивая бедрами. — Разорвут на части. Прощевай, подружка. Я пошла на прием. А ты поаккуратнее среди этого зверья.

Когда Ольга поднималась, Виктор поспешил уйти. Он подошел к кабинету Хацкова, но в нем никого не оказалось. Виктор сел поудобнее, приготовившись ждать, и тут дверь отворилась и вошла Ольга.

Не ожидая встретить здесь Виктора, она застыла у дверей, но когда он поднялся и жестом пригласил ее занять место, улыбнулась.

— Императрица, обреченные на смерть приветствуют тебя! — неожиданно для себя произнес Виктор и запнулся. Более всего он не хотел, чтобы она решила, будто он специально подслушивал.

Но Ольга, видимо, никак не связала его слова с предыдущим разговором.

— Разве вы обречены? — спросила она серьезно, и улыбка слетела с се губ.

— Здесь жизнь хуже смерти, — вырвалось у Виктора, хотя он вовсе не собирался жаловаться ей.

Ольга посмотрела на него с недоверием:

— Вот вы жалуетесь на судьбу, а выйдете и снова начнете воровать и грабить.

— Вы слыхали о такой статье как госхищение? — вспыхнул Виктор. — Я себе лично ни копейки не взял. А государство наше само кого хочешь ограбит.

— Однако все заключенные твердят: я не виновен, — грустно сказала Ольга.

Виктор сам не мог понять, почему ее мнение так важно для него. Хотя что могло быть удивительного в том, что ему не хотелось, чтобы сидящая напротив, милая до безумия молодая женщина видела в нем обыкновенного преступника, каковым он никогда не был.

— Представьте себе, молодой специалист попадает по распределению в шарашкину контору. По виду фабрика как фабрика. Делает плохонькую мебель, а по сути мафиозная организация. Левое сырье, левая продукция, левые цеха. Но я то этого не знаю. Я начальник основного производства. Такой весь из себя гордый. Уходит директор в отпуск. И кого назначает вместо себя? Меня. Дело в том. что у директора крупная недостача. А покрывать не хочется, денег жалко. Дешевле меня подставить. Дело крутится. Я подписываю все бумаги, которые мне приносят уважаемые люди. И влетаю на сотни тысяч. Честный главный бухгалтер вызывает ревизию. Честный следователь пишет обвинительное заключение. Честный судья вешает иск и срок на уши.

— А почему «на уши», — спросила Ольга удивленно.

— Да это так в зоне говорят. Я не прошу вас мне верить. Но вы спросили, я ответил.

Ольга вздохнула, не зная, что сказать.

— И что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Не знаю. Борюсь, пишу во все инстанции, а толку… Давайте лучше перейдем к делу. — Виктор порылся в карманах своих брюк и достал бумажку с записями. — Вот итог по моей бригаде. Месячные данные.

Ольга взяла листок, внимательно его изучила, потом бросила на Виктора гневный взгляд.

— Вы мне сказки рассказываете, а потом подсовываете липу. Столько браслетов ваша бригада и за два месяца не делает.

Виктор, попытавшись скрыть охватившее его раздражение, медленно забрал у нее из пальцев листок, смял его и снова спрятал в карман. Потом, совершая проступок, за который его ждало неминуемое наказание — карцер, он открыл письменный стол старшего мастера и достал журнал учета продукции. Виктор не раз видел этот журнал в руках Хацкова, и сам ежедневно диктовал ему цифры, которые старший мастер переписывал в журнал. Он медленно пролистал толстую амбарную книгу, потом передал ее Ольге.

— Писать и считать умеете, — проговорил он. — Сложите тридцать цифр и получите результат. А вообще, милая девушка, учтите на будущее, на зоне можно все: драки, водка, — даже убийство. Но план — это святая святых. Даже новички быстро вразумляются, что норму нужно дать — кровь из носа. И дают. Так что проверьте лучше свою бухгалтерию.

Дмитрий Дмитриевич запоздало вспомнил, как просил его Валерий Иванович назначить точное время, да попозже, и аж застонал от собственной неповоротливости. Юбиляр быстро вырулил к кафе, а когда посмотрел на часы, у видел, что времени прошло всего ничего, минут двадцать. Никто еще его не хватился. Только Татьяна досмотрела на него удивленно, молча вынула тончайший шелковый платочек из сумочки и отерла Дмитрию Дмитриевичу влажный лоб.

— Что с тобой, Дима? — спросила она. — На тебе лица же нет. Перебрал, что ли?

— Наоборот! — Юбиляр распечатал нетронутую бутылку польской ужасной водки и маханул полный бокал не закусывая. Чуть полегчало. Тогда он для скорости хватанул второй бокал и пошел добирать в бар.

Вернулся он совсем веселый и бесстрашный и принялся обихаживать оставшихся без его твердого руководства гостей.

Все случившееся будило в нем теперь только веселость и жажду мести. Сейчас бы ему было что сказать Валерию Ивановичу, люди которого даже не смогли обеспечить его безопасность. Он, правда, с некоторым трудом, спустился вновь вниз на первый этаж и позвонил Вадику. Тот с запозданием поднял трубку, видно, только что вошел домой.

— Ты уж извини за беспокойство, — сказал Дмитрий Дмитриевич чуть заплетающимся языком. — Только после твоего отъезда у меня прихват был. Чуть не кокнули.

— Кто?

— Из тех, звонящих. Как-то меня выследили.

— Ну, погоди, — сказал Вадик. — И не вздумай никуда уйти. Ты там развлекаешься, вот и хорошо. Держись поближе к народу. Мы подъедем.

Дмитрий Дмитриевич вернулся к цветнику, обрамлявшему стол. Вадик, видимо, держал машину возле дома в разогретом состоянии, потому что только юбиляр пустился в светские разговоры с разгоряченными девочками, как отворилась дверь и плотная гигантская фигура заслонила дверь.

— Вы с нами посидите? — раздался восхищенный голос Татьяны, но Вадик покачал головой.

— Некогда, милая, — мягко протянул он, — в другой раз познакомимся, ты кушай, детка, больше, силы копи.

В коридоре, там, где еще недавно промелькивала гнусная морда одного из вымогателей, было не продохнуть от ядреного Вадикиного народа. Явно бывшие спортсмены, культуристы.

Дмитрий Дмитриевич при полном молчании Вадика рассказал о случившемся и о том, как дальше должны протекать его контакты.

— Плохо, — нахмурился Вадик, внимательно его выслушав. — Чей почерк? — спросил он пожилого мужчину кавказского типа, который тщательно следил за каждым словом Дмитрия Дмитриевича.

— Они не в побеге, — отозвался кавказец, поводя широченными плечами.

«Тоже, видно, бывший борец», — решил юбиляр, глядя, как ходят громадные желваки мышц под тонким свитером.

— Я тебе скажу, люди в авторитете, — тем временем продолжал кавказец. — Иначе как могли за ним пригляд пустить по всему городу. Но не центровые. Сдастся мне, как он рисует их, не так давно откинулась братва. Такие волки самые опасные. Изголодались в зоне, вышли — ничего нет, а все близко. За деньги любого загрызут. Ничего не боятся. Теперь от него не отстанут.

— Вычислить их никак нельзя? — поинтересовался Вадик. — Может добазарились бы, дали бы ребятам пару кусков.

— Если бы я их увидел, может, и договорились бы, а с ним они базарить ни о чем не будут. Они думают, что крепко его за горло держат, значит, с ним разговор один — или деньги, или убивать.

— Так уж и убивать, — встрял в разговор Дмитрий Дмитриевич — и напрасно.

Никто не обращал на юбиляра внимания, будто не его жизнь и средства были в опасности.

— Слушай, — сказал высокий сухой пацан, которого все называли почему-то Манделой, — они ведь не должны его ни на шаг отпускать. Должны пасти до последнего. Стало быть, там команда не самая маленькая. А что, если пустить ребят по микрорайону, может, кого вытащат?

— Надо сделать так, — рассудил Вадик. — Димыч у нас за подсадную. Пусть, не торопясь, поездит по городу, а мы за ним. Глядишь, и выкупим хвоста.

— Может быть, и не одного, — со смешком сказал Мандела. — Кто знает, кто его еще пасет кроме этих.

— Никто, — вякнул Дмитрий Дмитриевич.

— Этого ты наверняка знать не можешь. — рассудил Вадик. — Ты пока танцуй, — предложил он юбиляру, — развлекайся вовсю, а мы еще ребят подтянем. Может быть, игра будет на всю ночь.

Дмитрий Дмитриевич и сам хотел забыть эти мерзкие, траченные жизнью лица, унижение и страх, которые он испытал в машине. Он вернулся в банкетный зал и до двух часов ночи, отстав от обычной умеренности, вливал в себя отменный грузинским коньяк, заставляя пить быстро захмелевшую Татьяну и ее веселых подруг. Когда он выходил после долгого застолья, поддерживаемый с обеих сторон дамами, его на мгновение перехватил Мандела.

— Мы сечем поляну, — сказал он, деликатно придерживая Дмитрия Дмитриевича за локоть. — Ты езжай, как ни в чем не бывало, к дому, а мы их выкупим. Только не гони, дай им прицепиться.

— А где все ребята? — с некоторым трудом спросил Дмитрий Дмитриевич. Перед глазами у него все сияло и плыло.

— Ребята на месте, — отмахнулся Мандела. — Ты машину-то сможешь вести?

— В любом состоянии. — отрекомендовался Дмитрий Дмитриевич. — Без проблем. Так ребята помогут?..

— Езжай тихо, — еще раз подчеркнул Мандела и исчез.

Не задерживаясь, Виктор вышел из кабинета. Теперь он не был уверен, что правильно поступил, сгоряча открыв стол Хацкова. Если старый пень застал бы учетчицу, роющуюся в его бумагах, вряд ли он удовлетворился бы ее объяснениями и нашел способ выйти на Виктора. Но вообще в разнице между его данными и данными бухгалтерии было что-то удивительно странное. Уж что-что, а учет у Хацкова был поставлен строго. Виктор поднялся к себе, но, не доходя до дверей увидел Питера, который сигналил ему, что в цехе неблагополучно, Виктор влетел в цех и увидел… легкого на помине Хацкова, который подозрительно оглядывался, стоя на негнущихся ногах посреди цеха.

Его дряхлость только подчеркивала ту силу власти казнить и миловать заключенных, которой обладал этот наполовину выживший из ума заслуженный чекист. Внезапно Хацков сложился чуть ли не вдвое и нырнул под стол петухов. Те испуганно встали, не зная, что делать. Однако Хацков появился с другой стороны стола весьма довольный, даже улыбающийся. Ощущение от его улыбки было такое, будто на коре дерева появилась трещина. Он с трудом встал на ноги, вездесущий Вова поддержал его под ручку, чем Хацков, кажется, остался доволен.

— Все… чисто, — каркнул Хацков, откашливаясь. — Твое рабочее место? — обратился он к Курицыну, который от страха потерял дар речи и смог только кивнуть.

— Петух?

— Петух!

— Молодец… — слова вылетали из Хацкова, словно горячие картофелины, рывками. — Детали… на землю… не роняешь. Бригадир, выпиши ему дополнительные два рубля на ларек.

Довольный Хацков все же не успокаивался. Не так легко ему было подняться на два пролета вверх, поэтому если все же он попадал к Виктору, то стремился обозреть все наилучшим образом. Правда, приемы у него были весьма оригинальные. До последнего дня своего пребывания в зоне Виктор так и не смог понять, то ли Хацков в самом деле спятил на почве бережливости, то ли играл одному ему ведомую роль. Вот и сейчас Хацков обошел каждый стол, потом сделал круг вокруг мусорного ящика и буквально нырнул в него с головой, разгребая мусор руками. Он появился весь грязный и разочарованный и, не стряхивая грязь с потертого пальто, которое неизменно носил зимой и летом, спросил у Виктора:

— А на дне деталей нету?

«Совсем ошизел старый пес», — подумал Виктор, но вслух предупредительно ответил:

— Ни в коем случае, мы за этим смотрим. Кстати, Николай Петрович, вопрос можно? Мужики обижаются. Пашут, пашут, а на карточке голый Вася. По накладным подача в два раза меньше, чем по факту.

Голова у Хацкова затряслась — последствие старой фронтовой контузии. Расстояние между отдельными словами стало еще больше.

— Зачем… зачем… смотрел? … Кто… разрешил? После проверки… ко мне!

«На кой черт к нему полез с вопросами», — ругал себя Виктор, следя за медленно ковылявшим к выходу Хацковым.

— Настоящий пень с ушами! У него мозги заплесневели еще в тридцать седьмом! — выругался он вслух, не в силах сдержаться.

— И руки по локоть в крови, — добавил подошедший к нему Шакура, который, как и все остальные члены бригады, старательно изображал работу под строгим взглядом Хацкова. Правда, Виктору иногда казалось, что Хацков прекрасно осведомлен о том, что четверть бригады не работало, и что норму за них делали петухи, и что его это даже устраивало.

— Они куда-то выносят половину деталей, — поделился он своем догадкой с Шакурой. — Хорошо бы их на этом прижучить. Кстати, где сейчас Хмель? Что-то я его с утра не видел.

— У Хмеля новая жена, — широко улыбнулся Шакура. — Он с ней в душе с утра прохлаждается. Кстати, надо его предупредить, что Хацков приходил. Этот дед мутный, как болотная вода. Тебе ничего не сказал, а сейчас уже, может звонит ментам, чтобы выяснили, почему Хмеля нет на рабочем месте. Застукают его с петухом, могут еще срок впаять.

Вместе с Шакурой Виктор спустился вниз, в душевые. Шакура постучал в дверь условным стуком, и она отперлась! Высунулась голова Хмеля, потом показался он сам, наспех натягивая трусы.

— Ты как меня нашел? — удивленно спросил Хмель, не замечая стоящего позади Шакуры.

Тот подтолкнул Виктора в бок, дурачась, мол, не говори, что я тебя привел.

— Да смотрю, новенького нет, который на пересылке еще подворачивал. Значит, где-то с тобой. Хацков приходил, как бы ментам не стукнул.

— Гонишь, — засмеялся Хмель, все-таки разглядев в тени Шакуру. — Вот кто тебя привел. Маруська, выходи, свои.

Вихляя бедрами, из раздевалки вышел молодой восемнадцатилетний парень, обошел Шакуру, смотря на него и на Виктора скользящим взглядом проститутки. Хмель ревниво наблюдал за ним и вдруг хлопнул по голому заду.

— Канай отсюда, шлюха. У нас с бугром свой базар.

— Не очень-то и хотелось, — совсем по-бабьи взвизгнул Маруська и обжег Виктора взглядом блудливых синих глаз. Однако совсем другие глаза были нужны Виктору.

— Я принял решение, — сказал он, когда петух скрылся за дверью. — Посылай братву к директору. Пусть, козел, дает денег и пишет повинную. Только смотри, чтобы его семья случайно не пострадала. Я наслышался, как твои кенты на воле грубо работают.

Хмель обрадованно подхватил протянутую Виктором бумажку с адресом, хотел что-то сказать, как вдруг заметил художника Вову, который как бы случайно пытался войти в душевую раздевалку.

Дмитрий Дмитриевич с трудом распахнул дверцу машины, галантно посадил девушек и поехал куда глаза глядят. Глядели они, по правде сказать, не очень хорошо, дорога перед машиной то завязывалась в узел, то поднималась вверх столбом. Проехав так до первого перекрестка, юбиляр зачем-то свернул в него, хотя это было ему вовсе не по пути домой. Куда едут вместе с ним Татьяна и Марина, он вовсе не представлял, да и не задумывался. Уже заворачивая, машинально, без всякого подвоха глянул он в зеркальце, и огни свернувшей за ним машины ослепили его. И тут же панический страх ворвался в душу Дмитрия Дмитриевича. Совсем забыв о наставлениях Вадика и его бойцов, он вдавил педаль в пол и рванул на крайней скорости по узкому переулку. Поскрипывали сиденья, угрожающе взревывал двигатель на малых передачах, стрелка спидометра склонилась к красной черте, но огни преследователей все также ровно светились в нескольких метрах сзади. Еще благо, что девочки не видели эту отчаянную гонку, обе мирно спали на заднем сиденье, разморенные теплотой и быстрой ездой. Видя, что никак не может оторваться от преследователей, Дмитрий Дмитриевич вовсе впал в панику. Он остановил машину, положил голову на руль и закрыл глаза.

«Черт с вами, — подумал он, — делайте что хотите, ваша взяла». Однако никто не подходил, наоборот, вторая машина даже чуть откатилась назад и застыла, словно ее водитель был так же пьян, как и Дмитрий Дмитриевич.

От внезапной остановки открыла глаза Татьяна, недоуменно оглянулась и полезла целоваться.

— Димочка, — заворковала она, — да ты просто прелесть, так быстро довез. — Она перегнулась вперед, чмокнула юбиляра в шею и стала тормошить подружку: — Марина, вставай, мы уже дома.

«Не уходите», — хотел выговорить Дмитрий Дмитриевич, но сдержался. Хотя спиной чувствовал наставленные на него фары, но не хотел пользоваться своими дамами как прикрытием.

— Ты как, в порядке? — спросила Татьяна, бросая на него сочувственный взгляд. — Дорогу до дома найдешь?

Юбиляр, почти трезвый, ответил ей уверенным кивком головы, говорить он был не в состоянии от страха. Он пытался узнать Танин дом и не мог. Только девушки вышли, как Дмитрий Дмитриевич с места врубил крайнюю скорость. Он проехал до конца злосчастный переулок, сделал потом целую серию стремительных поворотов и на красный свет ворвался на Садовое кольцо. Хотя и пустынное в это ночное время, Кольцо кое-где оживлялось световыми бликами врозь идущих машин. Одна из них оказалась между Дмитрием Дмитриевичем и его преследователем и на секунду заслонила его машину. Тут же он увеличил скорость до крайности, пролетел мимо американского посольства и, не соблюдая никаких правил, свернул с площади Восстания на Пресню. Как во сне мелькнула Зоологическая, потом он свернул в какой-то темный переулок, над которым висел «кирпич», и далее, вихляя между домами, выбрался на Малую Грузинскую. Никто уже его не преследовал. Руки у Дмитрия Дмитриевича дрожали, когда он выходил из машины. Дом его находился всего в нескольких сотнях метров, и он решил пройти их пешком. Правда, едва он отпустил руль и поднялся, как его охватило ощущение такой крайней незащищенности, что, отойдя на три шага, он вдруг остановился и быстро забрался опять в салон. Только он завел машину и потихоньку на второй двинул к дому, как со всех сторон раздалось гудение и треск и две битком набитые людьми тачки взяли его в клещи.

Хмель придержал Вову одной рукой, не давая заглянуть в душ, и развернул к себе:

— Ты, шалашовка, что здесь трешься?

— Что уж, тут ходить нельзя, — попятился Вова, но Шакура как бы случайно встал за его спиной, не давая уйти.

Хмель подошел к Вове вплотную, огонек бешенства дрожал в его глазах.

— Но ты же не просто, сучка, здесь ходил, ты же вынюхивал. Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты ко мне близко не подходил!

— Да я и не подхожу, — заскулил Вова, — бугор, хоть ты заступись.

Виктор пожал плечами.

— Умри, сука, — прошипел Хмель, взбешенный апелляцией Вовы к бригадиру. — Ты что, авторитетов ищешь? Еще рядом тебя увижу, голову разобью. Понял?

«Понял», — хотел сказать Вова, но не успел.

Шакура ударил его локтем по почкам, Вова упал. Тут же Хмель начал избивать его ногами.

— Убью, кумовка!

Вова встал, пытаясь вырваться из рук Хмеля, но Шакура сзади ударил его кулаком в шею, и Вова снова свалился. Несколько секунд отвернувшийся Виктор слышал звуки ударов и стоны, потом стоны прекратились, и Виктор понял, что Вова вырубился. Это поняли и жулики, Шакура что-то скомандовал Маруське, и вся троица быстро исчезла, предоставив Виктору разбираться с полуживым художником. Виктор подошел к Вове, ногой перевернул его на спину. Вова поднял залитую кровью голову и застонал. Виктор рывком поставил его ноги и поволок в раздевалку.

— Быстро гасись в раздевалке, пока кто-нибудь на вахту не передал, что у тебя вся рожа разбита. Иди под душ, ототрись. И чтобы я тебя до конца смены на людях не видел, пока себя в порядок не приведешь.

Едва Виктор успел затолкать Вову под душ и выйти в цех, как на его пути появились начальник оперчасти Медведь и начальник отряда, в котором работала его бригада, капитан Орлов. Подозрительно оглядев Виктора, прячем начальник отряда не погнушался обыскать его карманы, чем обычно занимались простые солдаты, они вернули его назад в душевую. Больше всего Виктор опасался, чтобы в кровь избитый Вова себя не выявил, и его опасения оправдались. Правда, не сразу.

— Ты почему не в цеху, — спросил опер, прислушиваясь к шуму воды в душевой.

— Голова болит. Лицо сполоснул, — сказал Виктор.

В это время Вова что-то уронил и послышался металлический звук.

— Кто у тебя в душевой? — весь подобрался Медведь. — Петушка небось спрятал?

— Не балуюсь, — ответил Виктор сдержанно. — Да вы лучше меня знаете. Небось кумовки доносят. Вова там, художник. Полы намывает.

— С чего это мужик у тебя полы моет, когда это работа педерастов, — недоверчиво спросил капитан Орлов. — Поди, вынуждал его.

В это время приоткрылась дверь и Вова высунул свое разбитое лицо. Увидев начальство, он хотел скрыться, а может, только делал вид, что хочет, но не успел. Медведь бросился за ним и вывел на свет. Вместе с начальником отряда, качая головами, они рассматривали изуродованную физиономию Вовы.

— Кто это тебя? Бугор? — спросил Медведь, подрагивая губами от удовольствия. Видимо, поймать Виктора на избиении своих же зэков было бы для него большой удачей.

— Не надо, начальник. Вы на него жути не гоните. Я его пальцем не тронул. А ты, сука, говори, где ишкарябался, — Виктор бросил на Вову угрожающий взгляд, который тот, казалось, понял.

— Я когда стену протирал, не удержался и с лестницы упал прямо на ведро, — проговорил Вола, еле шевеля распухшими губами.

— Ладно, вали отсюда, — скомандовал начальник отряда, махнув рукой. — Потом с тобой разберемся.

Дождавшись ухода Вовы, он повернулся к Виктору:

— Садись-ка рядом, дружок. — Они сели у стены на скамейку. Подчиняясь команде, Виктор занял место посредине между Орловым и Медведем. На фуражку опера, готовившего тираду, не спеша падали капли воды из душевой.

— Мы, когда тебя ставили бригадиром, рассчитывали на твою помощь, — начал Медведь. — А ты свой нос суешь туда, куда порядочный человек и член не сунет. В бригаде у тебя пьянки, избиения, будто ты на все болт забил. Ты, подлый зэк, должен делать, что тебе начальство говорит, а не то я тебе сыщу зону где-нибудь на острове Врангеля.

— И, кстати, чтобы от мастера на тебя жалоб не было, — добавил начальник отряда, грозно глядя на Виктора.

«Ясно, откуда ветер дует, — подумал Виктор, соображая, что лучше ответить. — Всполошилось осиное гнездо. От мастера, стало быть.»

— Учту, гражданин начальник. Исправлюсь, — сказал он протяжно, — куда же мне от вас деваться.

— А на друзей не доноси. Не надо. Доноси на врагов, — бодро порекомендовал Медведь и поднялся. — Надеюсь, ты все понял? С тобой никто церемониться не будет.

— Ты оборзел, — прорычал открывая зверь рывком Вадик. — тебе что было сказано, езжай медленно, дурья голова! На кой хрен ты от нас уехал?

— Да он пьян как сапожник! — раздался знакомый голос Валерия Ивановича. — Из-за тебя вся братва на ушах стоит, я сам не сплю, а ты нам такие пенки отмачиваешь. А если бы не мы тебя первые нашли?

Дмитрий Дмитриевич был еще слишком пьян, чтобы оправдываться. Он только развел руками и покрутил головой, показывая, что, мол, повинную голову и меч не сечет.

— Ты не придуривайся, — отчужденно и зло сказал Валерий Иванович. — Мы тебя держали за своего, а ты на пустяках прокалываешься. Сколько раз я присутствовал при ваших встречах с ним? — мотнул шеф в сторону Вадика.

— Не помню, раза два, а может быть, три…

— И ты слышал, чтобы я хоть слово сказал?

— Да нет. — Дмитрий Дмитриевич передернул плечами.

— Но я всегда внимательно следил за тем, что ты ему предлагал. Сам ты хапаешь большие деньги почти легально. Пользуешься тем, что твоих кентов-ментов никто не контролирует. А когда речь заходила о вашей совместной работе, чтобы человек тоже что-то поимел, ты такие варианты подсовывал, что сам оставался в стороне, а он должен был голову подставлять. Я ничего ему не говорил, так корректировал, чтобы не дать вляпаться, но не надо, Дима, думать, что ты самый умный.

— Да я так и не думаю, — пытался вставить юбиляр свое слово, но Валерий Иванович, не слушая его, продолжал:

— Ты предлагал ему забрать фирменные компьютеры из кооператива и загнать по частям? Предлагал. Весь риск его, а доли равные. И он пошел бы на эту авантюру, если бы я ему не запретил. А кто хотел отправить бригаду в Польшу, трясти вокзальных валютчиков?

Дмитрий Дмитриевич снова стал трезветь. Он понял, что очень провинился и надо найти какое-то сильное оправдание. Однако от всех выпитых коньяков и водок в голове его было только томление и пустота, то есть ничего путного в нее просто не лезло.

— Ты посылал человека на верную подставку, даже не съездив сам в Варшаву. А если бы съездил, то увидел, что не зря местные спекули спокойно трясут пачками зеленых и ничего нс боятся. Дело в том, что там не просто менялы, а серьезная организация, которая бригаду залетных враз закопает, а если надо, то и под ментов подставит.

Бережно сдав смертельно уставшего Дмитрия Дмитриевича на руки еще не ложившейся супруге, команда Валерия Ивановича вовсе не отправилась отдыхать, как можно было бы предположить, а, сделав большой круг, вернулась к дому юбиляра и рассредоточилась. Одна из машин с потушенными фарами и опущенными занавесками расположилась прямо у подъезда. Водитель с шиком запер машину и ушел в подъезд. На самом деле трое сидели в ней, тихо балуясь минеральной водичкой. Другая отъехала почти на предел видимости и застыла. Среди ее молчаливых пассажиров сидел человек с армейским биноклем.

Третья сделала зеркальный маневр только в другую сторону. Ловушка была сооружена, и теперь оставалось только ждать, кто в нес попадется.

После ухода Медведя и Орлова Виктор долго еще сидел, задумчиво глядя на стену, исписанную многими поколениями зэков. Потом резко скинул одежду, запустил душ на полную мощь, так что всю душевую заволокло белым дымом. Долго мылся под горячей водой, стирая отвращение от беседы. Вошел Шакура. Быстро разделся, обнажив коричневое мощное тело с узлами мышц, энергично растерся мочалкой, поцокал, постонал.

— Чего они тебя доставали? — спросил он Виктора, перекрывая шум льющейся воды своим зычным голосом.

— Задергались менты поганые. Мне бы еще кое-какие документы получить.

— Какой мент — хороший? — смеясь, спросил Шакура.

— Мертвый, — как положено, ответил Виктор.

— А где у мента должен храниться нож?

— В спине! — удовлетворенно усмехнулся Виктор, основательно усвоивший всю зэковскую премудрость.

После душа Виктор быстро оделся, смазал пятерней свой уже отросший ежик на голове и вышел на плац перед цехом. Смена окончилась, и его бригада уже горланила песни в предбаннике. Смолк стук и грохот деревообрабатывающих станков. Заходящее солнце било по закрытым, а частично и зарешеченным окнам. Из дверей цеха вышла Ольга, на скрываясь, подошла к нему, протянула листок.

— Я провела хронометраж, пока вы отсутствовали. Вот средние цифры по бригаде. И рядом с фактическими цифрами мои бухгалтерские. Можете их сравнить.

Виктор отошел к лестнице, полускрытой кустами, пригласил Ольгу присесть на скамейку, в тень.

— Опасный вопрос, — сказал он. — Меня сегодня уже предупреждали, чтобы я не совал свой нос в дела старшего мастера. И учтите, что только за наши разговоры ни о чем вам могут пришить статью о связи с заключенными.

— Мы говорим только по работе, — усмехнулась Ольга. — Так что ваши стукачи могут подождать. И вообще это мерзость. Я специально буду чаще приходить в бригаду.

— Ко мне? — Первый раз Виктор посмотрел ей прямо в глаза и еще раз удивился их прозрачности и видимой чистоте.

— Но почему же к вам! — в голосе Ольги прозвучала досада. — Вообще к людям.

— Если вы в самом деле хотите бороться за справедливость, подберите мне цифры хищений и номера накладных. И я тряхну это болото. Потому что это мужское дело. Потому что мне нечего терять. Потому что я сижу за решеткой и хочу выйти. В этом мире так мало кому можно верить. Так что поневоле звереешь. А потом приходит такой прекрасный наивный человек, как вы, и душа оттаивает. Пожалуйста, не лезьте в это дело. И не обижайтесь на меня. Я пошел строить своих гавриков!

Виктоp хотел взять Ольгину руку и поднести к губам, благо, вокруг никого не было, но вспомнил случайно подслушанный им разговор и не решился. Со вздохом он поднялся и проводил Ольгу в цех.

Первые полчаса ожидания у подъезда прошли безрезультатно. Но где-то уже к половине четвертого вдруг появились буквально из соседней с домом подворотни битые-перебитые «Жигули» и медленно поползли по узкой освещенной улице. Никто им как будто не мешал. Три неподвижные, слегка запорошенные пылью, врозь стоящие машины не могли насторожить водителя «Жигулей». Он лениво проехался почти до поворота, затем медленно развернулся и поехал назад. У дома Дмитрия Дмитриевича «Жигули» остановились рядом с другой машиной с погашенными фарами. Немножко пофырчали, потом утихли. Отворилась задняя дверца, двое мужчин выскочили один за другим из нее и шмыгнули в подъезд.

Валерий Иванович чуть выждал время, дал им отойти, а потом махнул Вадику рукой: «Айда». Вадик что-то рыкнул по рации, и из неподвижно стоящей машины, как по волшебству, выскочили люди. В одно мгновение они подскочили к белым «Жигулям». Дверца «Жигулей» снова раскрылась, и из них вывалился крепко схваченный за воротник водитель. Он пытался что-то сказать или крикнуть. но тотчас его втянули в машину с опущенными занавесочками.

— Сами сходим? — спросил Валерий Иванович. Его уже бил охотничий азарт.

— Саныча возьмем для прикрытия, — рассудил Вадик.

Не скрываясь уже, они подкатили к тому же многострадальному подъезду и, стараясь не шуметь, взошли по ступенькам к двери. Вадик, несмотря на гигантский рост и вес более ста килограммов, двигался грациозно и легко. Он чуть приоткрыл дверь, ведущую в парадную, и заглянул внутрь.

— Пошли, — мотнул головой Вадик, — внизу никого.

Светло освещенная теплая лестничная клетка первого этажа в самом деле была пуста. Две лифтовые шахты приглашали войти. Вадик уже протянул было руку к кнопке, но Валерий Иванович резко отвел ее.

— Думай, — шепнул он. — Спугнешь! На каком этаже его квартира, не помнишь? Не на четырнадцатом?

— По-моему, да. Да мы же час назад здесь были.

Вадик снова поднес палец к губам, а потом ткнул им в светящуюся цифру над лифтовой шахтой, отмечающую, на каком этаже находится лифт.

— Они на четырнадцатом, — сказал он. — Видно, к нему в гости.

Когда они втроем добрались пешком до четырнадцатого этажа, Валерий Иванович тяжело дышал, а Вадик покрылся потом и громко сопел. Один Саныч, молодой сухой парень в очках и с пышной шевелюрой, держался непринужденно. Несколько секунд они, затаив дыхание, стояли в полной тишине и темноте черного хода, затем осторожно подкрались к двери, ведущей от лифта в жилой отсек.

Среди ночной тишины вдруг раздалось из-за двери что-то среднее между скрипом тележного колеса и пением сверчка. Потом повторилось, потом снова смолкло.

— Решили хату поставить, фомками работают. Что будем с ними делать? — Саныч и Вадик вопросительно смотрели на Валерия Ивановича, ожидая какой-либо команды, но тот не торопился. Он приложил ухо к двери, соединяющей лестничную площадку с входом в жилище, и снова услышал тоненькое: фр-р! Фр-р!

— Отошли, — сказал Валерий Иванович глухо и, потянув изумленного Вадика за рукав, заставил его вновь спуститься на первый этаж.

Там Вадик дал волю своему негодованию:

— Ты что, умом рехнулся, — громким шепотом спросил он и выругался. — Они же его хату ставят. Причем вполне профессионально, через несколько минут войдут.

— Да ну, — удивился Валерий Иванович, — а я думал, они симфонический концерт слушают под дверью. Стало быть, несколько минут у нас еще есть. Пошли в машину и не пыхти как паровоз.

Недоумевающий Вадик втиснулся в машину вслед за шефом. Водитель, пойманный в ловушку, был тот самый, который влез в машину Дмитрия Дмитриевича. Был он сильно напуган, но старался не подавать виду. Валерий Иванович посмотрел на него и улыбнулся.

— Решили не ждать мифического штрафа — пока он вам в клюве полтинник принесет, а прямо в доме поживиться. Нелегал или отмотал свое?

Водитель молчал, упрямо сжав тонкие губы и отвернув лицо от спрашивающего.

— Вадик, — протянул удивленно Валерий Иванович. — Кореш-то наш как-то без уважения к нам относится.

Вадик посмотрел на шефа без одобрения.

— Вонючая работа, — сказал он. — Я бы лучше самого Дмитрия заглушил, чем этих ребят. — Не глядя, он выставил в сторону водителя большую ладонь с круглыми набитыми мозолями и мягко саданул его в скулу. Удар прозвучал негромко, но водитель почему-то свалился с сиденья и замер. Вадик поднял его, подтянул к себе и снова мягким кошачьим движением правой руки свалил вниз.

Водитель с трудом вполз на сиденье.

— Хватит, — сказал он Вадику, с трудом шевеля разбитым ртом. — Убьешь, багуина.

— Нелегал? — еще задушевнее спросил Валерий Иванович и подвинул вплотную к водителю свое большое плоское лицо. Тот утвердительно кивнул.

— Понятно, — задумчиво протянул допрашивающий, решая что-то ясное только ему одному, потом широко улыбнулся. — А ты счастливый, пацан. Ты даже сам не знаешь, до чего ты счастливый.

— Какое же тут счастье, — угрюмо промычал водитель, но Вадик прервал его:

— Помолчи! Слушай, они же на сто процентов уже дверь вскрыли!

— Ты думаешь?

— Да что тут думать! Профессионалы. А этот дятел, поди, спит без задних ног…

— А если у него сигналка? — посуровел вдруг Валерий Иванович.

— Командуй братве, чтобы отъехали метров на двести пятьдесят к углу.

Все три машины развернулись и вновь уехали на самый дальний угол.

— Если через десять минут менты не приедут, подъедем чуть ближе, — снова скомандовал шеф.

— Стало быть, сигналка у него не установлена, — прокомментировал он при полном и неодобрительном молчании Вадика, когда прошло объявленное им время. — А спасать мы нашего дорогого Диму не будем, — резюмировал он, отведя Вадика чуть в сторону от машины и кивком головы показав Санычу на водителя: мол, не упусти.

— Наша цель? — спросил он Вадика. Тот пожал плечами.

— Обещали охранять человека, а сами смотрим как его потрошить будут.

— Наша цель? — еще раз спросил Валерий Иванович и сам ответил: — Документы и деньги! А Дмитрий Дмитриевич не человек. Неужели ты не понял, что зама своего он сам в тюрьму сплавил и на него похищенные деньги списал. Жди, дружище, и не дергайся. Документы и деньги мы получим еще до утра.