Месть зэка

Глава 5

В бараке группами кучковались зэки. Ни начальника отряда ни старшины видно не было. Шакура и Хмель лежали в сторонке, вокруг них была почтительная пустота.

— Нет, — убеждал Шакуру Хмель. — Такие дела так не делаются. Заложников брать можно, если под рукой есть стволы. Если бы менты были порешительнее, они бы их перебили в течение нескольких секунд.

— Ну да, — согласился Шакура, молча обводя барак выпуклыми широко расставленными глазами, — только есть одна запятая. На меня еще одно дело крутят по убийству семьи в Кировобаде. Вчера ксиву получил. Мне обратно в тюрьму нельзя. Новое следствие завели, значит, от моей бабы сняли нужные показания. Бабы — слабое существо — ее можно запугать или голову задурить. Поэтому мне и надо пройти в санчасть. Вправить Мухе мозги и уйти с ними. Ночью, мне кажется, пройти возможно.

— Надо узнать, что Муха с Равилем придумали, на что надеются, может быть, с ними нет смысла связываться.

— Чтобы там ни было, мне в тюрьму обратно нельзя, в этот раз я не смогу отвертеться… Крайний случай мы их порешим и весело вместе пойдем к Богу. Скажи ребятам, пусть срочно Виктора найдут, без его помощи не сбежать.

— Ты уверен, что ему можно доверять, не слишком ли с ментами снюхался?

— Ты плохо подумал, Хмель. Больше так о моих друзьях не говори. Человек из-за бабы по лезвию ножа ходит. За год, пока он бригадир, хотя бы на одного бездельника рапорт написал? Наоборот. Я ему помогу бабу спасти. Муху укорочу. Виктор человек не продажный.

— Пожалуй так, — согласился Хмель, — но при всем при том он для нас чужой человек, другой масти. Ни по каким законам я ему помогать не должен.

— Это твое дело, — рассудил Шакура. — Я пойду его найду, а ты попроси ребят собрать мне мешок.

— Какой тебе мешок? В санчасти целый склад у Мухи.

Шакура остановился, с размаху долбанул себя кулаком по лбу:

— Совеем глупый стал, простых вещей не помню.

Шакура вышел в коридор, встал под стеной, облепленной краснофлажными плакатами, закурил.

Виктор заметил его, когда тот, бросив недокуренный бычок, рванулся во двор. Двор был пуст, только прапорщик из нового призыва, не знающий кто есть кто, маячил на другом конце двора, преграждая путь. Шакура решительным шагом направился к нему, видимо, желая разрядить томительное ожидание злой и опасной выходкой. Прапор не понимал опасности. Он спокойно сжимал в руке резиновую дубинку, не представляя, что для Шакуры с его звериной силой и ловкостью он даже вместе с дубинкой так же опасен, как тряпичная кукла. Виктор перехватит жулика буквально в нескольких метрах от дежурного и увел обратно и барак. Шакура в принципе спокойно позволил себя увести, он и сам был рад, что не спалился на мелочной схватке с ментами.

— Мне надо уходить, — с места в карьер, сказал Шакура. — Деда никакие. Сегодня-завтра будут по ноной крутить. Боюсь, живым не уйду. Как там у Мухи, все серьезно? Я хочу уйти с ними.

— Муха сам не знает, чего он хочет, — сказал Виктор.

— Я за него определюсь.

— Чтобы он улетел к ядреной фене?

— Улетел? — спросил Шакура. — Воздушный шар, что ли, ему подгонять?!

— Ты еще скажи связки детских шаров! Нет, по условию ультиматума в семь ноль-ноль Муха прикончит мента из санчасти — психолога. Итак, каждый следующий час по человеку, потом покончит с собой. Менты этот ультиматум игнорировать никак не могут, потому что, если они захватят санчасть и найдут там одни трупы, верхушка колонии пойдет под суд.

— Думаешь, они подгонят вертолет?

— Покобенятся до утра и сделают. У них выбора нет.

— Ты когда обратно?

— Через полчаса, а может, и того меньше.

— Скажи Равилю, что я улетаю с ними. Кого они еще собираются брать с собой?

— Там двое пацанов трепыхаются, но они хотят их связать перед отлетом, будто они жертвы нападения.

— Сколько там баб?

— Не знаю, не видел.

— Ты что поскучнел, джигит? Я туда войду, сразу отделю твою кралю и выпущу.

— Неужели они и баб подколят?

— Так, пугают. Я им дам женщин убивать!

— Если не дадут транспорт, перебьют всех, — сказал Виктор. — Добродушные эти ребята знают, что их ждет в случае поимки. С начало кончат заложников. А может, и своих подельников?

— Мне надо туда, — Шакура побагровел, но старался говорить спокойно. — Пусть Муха в три часа утра откроет окно склада. Там решетка поддельная. Пусть снимет.

— Это какое окно?

— Он знает. Я тебе помогу. Ты знаешь Шакуру. Все. Вместе не надо стоять, еще дел впереди много. Давай, брат, до встречи.

«Как бы и здесь не опоздать», — подумал Боев и двинул каблуком по двери так, что она затрещала.

— Чего стучите, я милицию позову, — раздался, наконец, старческий голос. — Ты перестань мне хулиганить!

— Открывай, дед, — строго сказал Боев, поднимая одновременно руку кверху, знак всем собраться у двери. — У тебя ванная течет, всех жильцов затопил.

— Иди, проспись, — ответили ему из-за двери, — ванну тут уже с полгода как отрезали. Кооператив тут, а ты кто, рэкетир? Все равно не открою! Вот начальник придет, тогда с ним разбирайся.

— Ладно, дед, пошутили и будет, — сказал Боев строго. — Отворяй дверь, я тебе покажу свое удостоверение. Старший следователь прокуратуры с тобой говорит!

— То мент, то водопроводчик, — пробурчал дед, и шаркающие шаги его поплыли обратно от двери.

Боев крикнул ему что-то вдогонку, но дед, видимо, не слышал его.

— Ломать? — спросил Куравлев, которому уже хотелось размяться. У меня ребята застоялись.

— Ломать не строить, — пробурчал Боев, но все-таки утвердительно кивнул.

Куравлев отступил на шаг, разбежался и с пол-оборота нанес классический удар пяткой рядом с замком. Дверь взвизгнула, но устояла.

Тотчас из-за двери раздался выстрел. Пуля пробила дверную филенку и с визгом ударилась в дверь лифта. Все отпрянули в сторону, только Боев, надежно прикрытый стенкой, остался на месте.

— Не торопиться, — приказал он, — себя не подставлять!

Основная задача взять преступников живыми. Хотя бы одного.

Боев вынул свой «Макаров», прицелился и расстрелял целую обойму в дверной замок. На месте замочной скважины образовалась дырка величиной с кулак.

— Вперед! — крикнул Боев, вламываясь в квартиру, и в это время в глубине раздались взрывы, сопровождаемые автоматными очередями.

Как умудрились омоновцы войти через окно в злополучную квартиру дома номер тридцать пять, осталось их секретом, но шум они наделали большой. Услышав разрывы гранат, Боев скомандовал своим остановиться. Комната, перед распахнутой дверью которой они остановились, была проходкой. В ней ничего не было, кроме колченогого столика в углу и двух потертых стульев. Стрельба и грохот закончились. Из другой комнаты в коридор вышел человек, он повернул к Боеву лицо и стал оседать, хватаясь руками за стенку. Вслед за ним бежал офицер из ОМОНа, В руке у него был пистолет.

— Прекратить! — крикнул Боев, но лейтенант уже спускал курок. Человек подпрыгнул и лег плашмя поперек коридора, зажав руками простреленную грудь.

— Ты что, сука, делаешь, — Куравлев подбежал к лейтенанту, выкрутил у него из руки пистолет. — Тебе же сказали — живьем!

Мать твою перетак.

Лейтенант, улыбаясь, молча смотрел на него.

— Мне? — спросил он. — Кто мне сказал? Иди, цветной мент, собирай трупы.

Уже несколько раз Виктор стучал условленным стуком, но открывать не торопились. Деревянный громадный куб был темен и пуст с виду. Пока заканчивали переговоры между колонией и управлением, солдаты взвода охраны подсуетились. Со всех сторон они направили на чернеющее здание прожектора и запустили их, как только Виктор прошел открытое пространство между школой и санчастью. Свет бы таким болезненно ярким, что Виктор вдруг решил, что менты хотят использовать его как прикрытие и ворваться в помещение. Однако ничего не происходило. Никакого движения сзади него не образовалось, и когда Муха понял это, а он, видимо, решил так же, как и Виктор, то открыл дверь.

На этот раз они беседовали в другом помещении — в приемном покое, где зэкам оказывалась первая помощь. Видимо, у Равиля и Мухи было время обдумать ситуацию, потому что они встретили Виктора, как родного.

— Ну, — спросил Равиль, едва они сели в кожаные кресла, выволоченные из кабинета начальника санчасти.

— Согласны они на наши условия?

— Да, насколько можно доверять ментам. В шесть утра над крышей зависнет вертолет с вольным летчиком. Я сказал, что сначала по лестнице поднимается один человек, который все тщательно осмотрит и определится с пилотом. Затем поднимем лепилу и вперед. Потом они предлагают за ключи от сейфа отпустить одну из заложниц. Это свидетельство взаимного доверия.

— Слышь, тебе не предлагали нас всех расстрелять, мы даже твои карманы не проверяли? — внезапно спросил Равиль.

— А ты дальше прикинь, — спокойно сказал Виктор. — Кроме того, что я в такие игры не играю, — представь, что по какой-то причине ствол попал к вам в руки. Для ментов это тюрьма. Так что закрытых игр нет. А вот договоренность выполнять надо. — Он вытащил из кармана припорошенный пылью ключ.

— Прошу.

Муха не спешил принимать ключ. Он встал, осторожно обошел Виктоpa, потом приблизился почти вплотную.

— Объясни мне, какой понт ментам отдавать мне этот ключ? — спросил он.

— Ты что, сам не понимаешь, — усмехнулся Равиль. — Ты нажрешься отравы, а этот впустит ментов. — Он показал на Виктора. — Слушай, может, кончим его?

— Я слушаю тебя, слушаю! — зловеще произнес Муха. — Ты чего так сидишь, будто не к тебе обращаются. Объясни-ка, дружок, почему менты отдали нам ключ. Может, он правду говорит?

— В этой игре для них ключ не имеет никакого значения. У них другие ставки.

— Какие?

— Жизнь заложников. Разжалование и суд или, может быть, повышение по службе. Как с вами договорятся. Я тебе скажу откровенно. Я тоже против того, чтобы вы открывали сейф. Под дурью можно такое натворить, что уже не поправишь. То, что вы мне сейчас наговорили, мне не нравится. Два часа назад вы выдвинули определенные условия. В эти условия входит обмен ключа от сейфа на одного из заложников. Если вы через два часа отказываетесь от своих слов, как можно с вами иметь дела?

— Как начнем жмуриков выкидывать из окон, поймут, с кем имеют дело.

— Я думаю, что первый труп, который вы продемонстрируете, будет сигналом к штурму. Поскольку станет очевидным, что людей все равно не спасти.

— Пусть штурмуют, — вспыхнул Равиль, — Они этот штурм надолго запомнят.

— Тихо, — приказал Муха. — Не гони волну. Чего мы наворочаем с ножом против автоматов. Нет, я еще пожить хочу! Серый! — крикнул он в коридор. — Канай сюда.

В дверь просунулась голова в очках и внимательно всех осмотрела.

— Приведи учетчицу! — скомандовал Муха.

— Ольгой ее зовут, — торопливо добавил Виктор.

— Мы ее отдадим, а если вместо вертолета — шиш. — подозрительно спросил Равиль, — пусть он остается вместо бабы.

— Что значит вместо бабы? Я для чего все это делаю? Чтобы дальше гнить в зоне? Ты, брат, анаши обкурился. Решил меня заложником оставить.

— А почему нет? — спросил Равиль. — Почему я должен тебе верить? Ты, козел, ты с ментами вместе. Дружишь с ними. Они тебе доверяют, больше чем себе. Вон какие операции для них проворачиваешь. Да я ни одному твоему слову не верю.

Он замолчал, потому что по коридору послышались быстрые короткие шажки.

Виктор интуитивно почувствовал, что нельзя сейчас дать Ольге себя узнать. Любое ее движение в его сторону, любой жест, могли бы дорого ей обойтись. Он поднялся и отошел к окну. Он слышал как Ольга вошла в приемную и застыла. Муха посмотрел на нее с интересом.

— Хорошая баба, — произнес он одобрительно. — Ты чего в санчасти делала? Болеешь?

— Кофе пила, — сказала Ольга.

— Открой ей, — сказал Муха Золотому. — Она уходит.

— Чего пялишься?! — сердито рявкнул Равиль. — Делай что говорят. Четырех санитарок тебе мало?

— Баба уж больно хороша.

— Лучше о шкуре своей подумай!

— Пошли, — позвал Золотой Ольгу и повел ее к выходу. Долго-долго он снимал баррикаду из досок, загораживающих дверь, потом один за другим стучали, щелкали засовы. Золотой вернулся один.

— Мент он или нет, — сказал Муха Равилю, — а другого шанса у нас нет. Давай-ка пустим его назад, пусть наведет ментам шороху.

Равиль задумался:

— Надо вот что сделать. Пусть передаст ксиву от санитарок. Мол, если не выполните требования, то нас передушат. Вот тебе, Золотой, бумага и ручка. Иди к бабам. Они же все жены ментов. Пугани их, чтобы каждая по ксиве сочинила своему менту.

— Что мне Шакуре передать?

— Пусть идет, — подумав, ответил Муха. — В три часа ночи мы поднимем раму. С той стороны прожектора не достают. Только пусть с собой никого не тащит. И уточни на счет вертолета. Нас будет пять человек, да еще пилот. Карту пусть дадут.

— Через границу нам не перемахнуть.

— Да и смысла нет, — сказал Виктор. — Сейчас практически все страны выдают угонщиков. Надо уходить в глухомань.

— Слышь, — сказал Золотой, — это девка-то, Оля, совсем сбрендила. Не хотела уходить. Реветь стала. Я ей дал легонько по заду, так она шла и все оборачивалась. По-моему, ее от страха перекрыло.

— От страха так не перекрывает, — сказал Равиль. Он повернулся к Виктору: — За тебя, что ли, переживает?

— Человек такой, — неохотно протянул Виктор. — Больше переживает за других, чем за себя.

— Женился бы! — усмехнулся Муха.

— Нужен я ей. Что у нас еще?

— Не торопись! — Муха летал, обошел Виктора. — Мы крепко обложены. На кой ляд Шакуре спроста себя подставлять. Шкуру продырявят и этим все кончится. Когда вертолет сядет, мы поставим дополнительное условие — обменяем одну санитарку на Шакуру. Менты должны это скушать.

— Скушают, — на самом деле Виктор ни на секунду не сомневался, что Томилин ни за что не отдаст Шакуру, которого раскручивали вновь за уничтожение целой семьи из кровной мести. Но сейчас ои хотел только одного — уйти.

— С одной стороны офицерская жена, вольная женщина, с другой — зэк. Конечно, менты согласятся.

— Хорошо, а куда летим? — спросил Равиль. — Давайте усечем прямо сейчас.

Виктор ничего не успел ответить. В глубине здания раздалась серия негромких хлопков, будто шлепали рукой по бумажным пакетам. И тотчас ядовитый дым потянулся шлейфом по коридору. Виктор еще давился и кашлял, а Муха уже действовал. Накинул на голову белый халат, он прыгнул в коридор и исчез в дыму.

— Вот твой вертолет, — сказал Равиль спокойно.

Виктор беспомощно смотрел, как приближается к нему рука с узким пером. Его выворачивало наизнанку, а Равиль, стоящим у окна в момент газовой атаки, практически был невредим. Равиль, не торопясь, снял с кресла белую салфетку, прикрыл глаза и нос и подошел к Виктору совсем близко.

— Прощай, мент, — тихо сказа он, начертив ножом крест перед его лицом. — Ты будешь умирать медленно.

«Вот и все, — подумал Виктор. Руки и ноги все еще были не его. — Дурацкая смерть без боя».

В это время за спиной Равиля появился человек в противогазе с автоматом в правой руке и дубинкой в левой. Увидав нож в руке Равиля, человек медленно, как бы задумчиво провел стволом вправо, потом влево.

Равиль с размаху ткнулся вниз и застыл в объятиях Виктора. Нож выскочил из безвольно поникшей руки и со звоном покатился по полу. Человек в противогазе выскочил обратно в коридор и тотчас из открытой двери смежного кабинета раздался мучительный крик. Человек крикнул один раз, другой, а потом словно захлебнулся своим криком и замолчал.

Виктор с трудом освободился от лежащего на нем Равиля, преодолевая дурноту, добрел к окну. Он разбил стекло и жадно вздохнул, не обращая внимания на крики и стрельбу за спиной.

Виктор стоял последним в бригаде бесконвойников, в тесном коридорчике вахты. За последней преградой — невзрачной на вид деревянной дверью — был выход на свободу. Но это был самообман. Потому, что когда их в очередной раз пересчитали и пересмотрели по фамилиям и статьям, то за открытой дверью оказался не город и даже не поселок, а всего лишь двор, окаймленный решеткой ворот. Но отсутствие караула с автоматами наперерез, приезд обыкновенного гражданского автобуса с водителем в штатском вместо авто зэка, именуемого в простонародье «воронком», — все это предвещало вхождение в совсем другую жизнь.

Открылись ворота, и автобус выехал за пределы зоны. Первый раз за четыре года Виктор увидел просто свободную жизнь. Он жадно разглядывал серую «Волгу», притулившуюся у стены дома, старушку с авоськой, спешащую по своим делам.

Автобус остановился у здания станционного склада, и двое бесконвойников в черных костюмах с бирками вышли и, не оглядываясь, пошли по тропинке к складам. Странно было видеть их Виктору, выделяющихся черными куртками на фоне сочной зелени, идущих безо всякого конвоирования. Автобус постепенно освобождался, двигаясь по периметру зоны. Каждый раз, когда открывались двери. Виктор с трудом подавлял в себе желание шмыгнуть в траву и затаится от всех. Наконец, в салоне с Виктором остался лишь маленький, цветущий, со спущенной на лоб челкой сторож Вася.

— Вместо меня, что ли? — спросил Вася, пошарив кругом глазами и убедившись, что, кроме Виктора, больше никого нет.

— А ты чего, освобождаешься?

— С каких делов. На больничку еду. Уши лечить. Ты, что ли,

Светлов?

— Ну.

Василий не стал продолжать разговор, а, бросив взгляд в окно, забарабанил в кабину шофера.

— Тормози, дубина, приехали!

Они миновали эстакаду с цистернами и по посыпанной песочком аллее подошли к уткнувшемуся задней стенкой в насыпной холм деревянному сараю с плоской крышей, который утопал в цветах. Вася долго возился с висячим замком, потом отворил дощатую дверь.

Половину сарая занимала большая печка, заставленная кастрюлями. У окошка на решетке висел транзисторный приемник «Альпинист», в углу стоял небрежно раскрытый мешок картошки.

— Тебе и это разрешается? — спросил Виктор, протягивая руку к приемнику и осторожно его поглаживая, но не решаясь включить.

Василий заметил голодный взгляд Виктора, брошенный на кастрюли, и самодовольно усмехнулся.

— Чего удивляешься? Это не зона — расконвойка. Ходи где хочешь, ешь что найдешь. Только одежду не смей менять на вольную — сочтут за побег. Работа здесь не пыльная. Фуем груши околачивай и смотри, чтобы на территорию склада детишки со спичками не забрели. Да ты ешь!

Вася насыпал Виктору целую тарелку вареной картошки с грибами, и, пригорюнившись, смотрел, как Виктор ее уплетает.

— Надолго в больницу?

— На месяц, а то и полтора. Ты отдыхай во всю Ивановскую. Еду тебе оставляю. Вернусь — сочтемся. Ты по какой статье-то сел?

— Госхищение, — глухо ответил Виктор. Он все еще никак не мог оторваться от картошки, так неожиданно вкусна она ему показалась.

— АФерист, значит, — сказал Вася с почтением. — А я вот по третьей ходке числюсь, просто не за фуй, — грустно мотанул головой и вновь продолжал наставления: — Отмечаться ходи утром и вечером, не вздумай опаздывать. Дежурный помощник начальника колонии — редкая сука, враз вернет в зону. Ну ладно, — заспешил Baся. — Я поехал. Счастливенько оставаться! — Счастливый обладатель своего дома и самой престижной в зоне работы — сторожа, схватил приготовленный заранее рюкзак и рысью бросился через сад к остановке. — В случае чего — ключ под крышей оставлен! — прокричал он Виктору на ходу.

Закрыв на ходу за ним дверь, Виктор поставил чайник на электрическую плитку и включил радиоприемник.

В дверь постучали.

— Открыто! — крикнул Виктор, обернувшись.

Вошел высокий белобрысый офицер.

— Здорово, Светлов, — добродушно бросил он, усаживаясь на покрытую чистой простыней — особый зэковский шик — койку. — Перед тобой начальник связи колонии.

— Добрый день, гражданин начальник, — уныло пробормотал Виктор, а глаза его говорили: «И здесь от вас покоя нет».

— Чаем, что ли, угостишь? — спросил начальник связи, без церемонии придвигая себе стакан и наливая из чайника. — Слышал я о тебе. Среди прочих ты и мою жену спас. Она ведь санитарка. Вот привет тебе передает.

Офицер живо привстал и начал выкладывать из портфеля пакеты, красиво перевязанные красной тесемкой, консервы и баночки.

— Спасибо, — смущенно благодарил Виктор, ничего не понимая и от этого чувствуя себя одураченным.

— Многие за тебя просили, да и начальство, видно, чувствует себя обязанным… поди, не зря сюда перевели. А теперь значит, так, — заговорил он четко и конкретно. — В доме ничего лишнего не говори. Вчера по прямому указанию полковника Томилина я установил жучки. Так что вся оперчасть будет тебя лучше слышать, чем твой собеседник.

— И сейчас слышит? — поинтересовался Виктор, прекрасно понимая бессмысленность вопроса.

— Я отключил линию до двадцати четырех часов. Вроде по техническим причинам. Но ты имей в виду: не все офицеры одобряют лагерный беспредел. Я знаю цену людям, которые вас «воспитывают». И ничего не боюсь. Свое мнение о порядках в зоне я не скрываю от начальника управления.

— А если выгонят? — не удержался Виктор. — Дa вы угощайтесь.

— Я специалист, и если меня выгонят «на гражданку», я не заплачу. А ты меньше базарь в помещении, — вновь напомнил офицер. — За тобой, как я понимаю, идет охота. Ну, спасибо за чаек. И не расслабляйся. Я не последний гость.

После вечерней проверки Виктор долго не мог уснуть. Он сидел у окна, глядя на отблески огней пригородов Москвы. Окраины столицы меньше чем в ста километрах, но казались недосягаемы. Сколько раз он молча проигрывал ощущение счастья, которое испытает по другую сторону забора. Но счастья не было. Только тревога и боль ожидания. Он пытался представить, когда Ольга узнает, что его нет в зоне, и как быстро отыщет его жалкую сторожку, затерянную среди гигантского хозяйства товарной станции.

За окном совсем уже стемнело. Виктор погасил свет, чтобы не привлекать внимание караула, который, как ему говорили, частенько посещает бесконвойников, надеясь поживиться запрещенной водкой.

«Ягода малина, нас с тобой манила…» — пел, захлебываясь, радиоприемник.

— Ну что, надо ложиться, — вздохнул Виктор. — Не проспать бы утреннюю проверку.

В этот момент дверь сторожки вновь отворилась.

Все, что случилось вслед за этим мгновением, Виктор вспоминал потом, уже следующей ночью, в горячечном и мучительном бреду, когда судьба швырнула его опять в беспросветную темь…

После окончания работы Виктору было велено собрать вещи и идти в зону.

— Куда меня? На расконвойку в другую зону? — сдерживая охватившую его ненависть, поинтересовался Виктор.

— В другую зону. Да пошевеливайся. — буркнул дежурный.

Не прояснил ситуации и поджидавший его у входа в зону Хмель.

— Будь в полном отказе. Ребят, бравших директора, грохнули. Документы в прокуратуре. Будь в полном отказе, если хочешь жить, — только и успел шепнуть Хмель.

Виктор хотел попросить Хмеля сообщить обо всем Ольге, но передумал. Ему нужно было самому разобраться в происшедшем. Пока же было ясно лишь одно — он вновь стал игрушкой в чьих-то руках. Неясна была и цель перевода. Скорее всего вновь с ним собирались расправиться. На этот раз, возможно, во время конвоирования.

Пока же, как это и положено при любых перемещениях арестантов, Виктор должен был пройти тюремный фильтр-отстойник — штрафной изолятор или, как называют его зэки, «шизо».

Сначала он был один в маленькой, покрытой «шубой» изморози камере. Виктор пытался прилечь на деревянную, окопанную железом шконку, прикантованную к стене. Но только он лег на пыльную отполированную доску, как перед его глазами пробежал тощий рыжий клоп. Там, где появился один такой пассажир, следовало ждать их тысячи, и Виктор быстренько вскочил, вытащил из-под себя телогрейку и сел за вбитый посреди каморки железный стол. Вся его сонливость мгновенно исчезла. Стол окружали четыре намертво приваренных стальных чурбака. На его поверхности чем-то твердым были процарапаны ровные квадраты для игры в нарды, и Виктор понял, что долго он один не просидит.

С лязгом отворилась стальная дверь, потом решетка, сваренная из таких толстых прутьев, каких не ставят в львиные клетки. В камеру вошел контролер. Он поглядел на Виктора, потом подошел к тяжелой железной параше.

— Девай выноси! — крикнул контролер Виктору.

— Кто туда ходил, пусть и выносит, — огрызнулся Виктор. — Ты меня не лечи, начальник, дальше «трюма» псе равно спускаться некуда.

— Спускаться некуда, а опуститься можно, — двусмысленно проговорил прапор. — Последний раз спрашиваю: — отнесешь парашу?

— Петушка себе найди и забавляйся с ним.

Виктор отвернулся и застыл, смотря в окно.

— Ну гляди, — сказал конвойный, — сам напросился. — Отошел в сторону и стал отсчитывать входящих в камеру заключенных.

Никого из них Виктор не знал и, после традиционного: «Здорово, братва», вернулся к узкому зарешеченному окну, в которое вползал слабый луч света.

— Эй, дружок, — раздался гнусавый голос, — подтягивайся к столу.

Виктор обернулся. Все четверо штрафников расселись на тумбах и глядели на него так, как будто он был им что-то должен.

— Ты, брат, меня с кем-то путаешь, — ответил Виктор как можно мягче, — я разве на дружка похож. Дружок на четырех лапах бегает и хвостом виляет.

— А ты не перед кем хвостом не виляешь?

Виктор с первого же слова понял, что цепляются к нему неспроста. Глаз его поискал какой-нибудь пригодный для драки предмет и остановился на съемной стальной крышке параши.

«Ну, держитесь, братцы, — мимолетно подумалось ему, — за ментов придется вам отдуваться».

Он подошел вплотную к спрашивающему. Это был невысокий тонкогубый зэк с бегающими глазами. Все пальцы его были исколоты перстнями.

«С малолетки подняли», — отмстил Виктор.

— А ты ответишь за свои слова, что я перед кем-то хвостом виляю? — намерено четко разделяя слова, спросил он, — и добавил: — Магомедов, пятый отряд.

Имя провокатора Виктор прочитал на бирке, прицепленной чуть ниже острого края воротничка.

— Ты знаешь, что это за хата? — намеренно игнорируя вопрос, спросил Магомедов.

Скулы заключенного чуть напряглись. Трое его дружков сидели не меняя поз и внимательно слушая базар.

— Это хата номер один — хата жуликов. Ты что, жулик?

— Я мужик. Только я что, сам сюда пришел? Ты у ментов поинтересуйся, почему меня сюда заперли. Или ты сам знаешь ответ?

— Я с ментами не разговариваю. Может быть, ты расскажешь, кто на братву ОМОН навел. Кто золотые горы сулил, а потом ментам двери отпер. Золотого-то не убили. Я с ним на больничке был. Он мне все рассказал.

— Я перед тобой оправдываться не буду. Дай мне Золотого на очную ставку — тогда поговорим. А что я кому-то дверь открыл, он за эти слова мне ответит.

— Кто ты такой, чтобы Золотой перед тобой ответ держал? Ты умри, — ровно и страшно проговорил пожилой бледный зэк с землистым лицом и впавшими глазами. — Еще слово, гад, скажешь, я тебя прямо здесь урою.

Он тяжело задышал и встал. Поднялись и остальные жулики. Виктор отскочил назад, схватил тяжелую съемную крышку с параши и поднял над головой.

— Идите, голубчики, сюда, — нежно попросил он. — Я вас отправлю вслед за Мухой и Равилем, хотя к их смерти никак не причастен. Да будет им земля пухом.

Увидев, с какой легкостью Виктор поднял тяжелую крышку, жулики как-то вперед не заспешили. Только старик выбросил вперед левую руку, в которой сверкнула опаска.

— Попишу, — выкрикнул он, впрочем, не двигаясь с места. В это время моргнул глазок. Надзиратель, увидев, что драка не получается, и проучить Виктора без смертоубийства не удастся, загремел ключами, снова открывая двери. Виктор бросил крышку и отступил в угол. Вошли еще два зэка, один из них Шакура. Вид у него был неважный. Не обращая ни на кого внимания и, видимо, не заметив Виктора, Шакура плашмя грохнулся на нижнюю шконку и закрылся с головой телогрейкой.

— Что за базар? — весело спросил вновь прибывший зэк в новенькой телогрейке, подпоясанный шарфом и в черных отутюженных брюках.

— Да вот суку поймали, которая Муху ментам сдала, — словоохотливо ответил пожилой жулик, вновь подходя к Виктору и вытягивая руку из кармана.

— Чего же он еще в штанах? — удивился щеголеватый зэк. Отодрать волка и затолкнуть в петушатник. Чур, я первый, — поторопился он, видимо, не успев оценить ситуации.

Жулик направился к Виктору, на ходу развязывая кушак. Остальные жулики посторонились, как бы давая ему отметиться. Виктор свалил подошедшего коротким боковым ударом в подбородок и добил уже на полу жестким ударом носка в плечо. И только нагнулся за крышкой, как четверо оставшихся набросились на него. Ловко накинутая на голову телогрейка сковала движения Виктора, и его повалили на пол. Он приподнялся и тут же получил сокрушительный удар в бок. Ничего не видя под градом обрушивающихся со всех сторон ударов, Виктор все же умудрился встать. Он отскочил в угол, оттер кровь с рассеченной бритвой щеки и встал в стойку. Щеголеватый зэк так и лежал на полу, не пытаясь подняться, служа для Виктора естественной баррикадой.

— До утра не доживешь, — обнадежил Виктора Магомедов, утираясь, — сейчас свет погаснет…

Его сухое плоское лицо казалось невозмутимым.

— Слушайте, вы спать дадите, — раздался возмущенный голос. — Разборки тут на ночь учиняют.

Виктор узнал голос Шакуры. Одно мгновение он колебался, не позвать ли его, но гордость пересилила.

Однако Шакура, видимо, поняв, что уснуть в такой обстановке все равно не удастся, да и не имел он права оставлять разборы на произвол судьбы как авторитетный жулик — с него бы потом спросили, — поднялся со шконки. От его коренастой фигуры веяло силой и уверенностью. Он вошел в освещенный слабеньким светом круги тут узнал Виктора. Несколько секунд Шакура остолбенело смотрел на друга, потом одним махом перепрыгнул через лежащего на полу тело, полуобнял Виктора за плечи и осторожно усадил на стальной табурет.

— Шакура, это что, твой кент? — озадаченно спросил старик, оттягиваясь в сторону и поднимая с полу телогрейку.

Шакура невесело оскалился.

— За что били его? — спросил он Мамедова.

— На больничке базар был, что он сдал ребят группе захвата.

— Я за этого человека ручаюсь, — сказал Шакура. — Виктор, поздоровайся с братвой.

Потом они отсели на шконку Шакуры, оставив жуликов резаться в карты. Шакура жадно курил, изредка вскидывая на Виктора черные, пробитые багрянцем глаза.

— Мне крышка, — сообщил он. — Менты крутят новое дело. Шьют мокруху, уже свидетелей нашли.

— За что они на тебя ополчились? — спросил Виктор, отдышавшись от ударов и чуть покачивая саднящую кисть.

— У нас под Грозным банда была, — начал долгий рассказ Шакура. — Человек сорок — пятьдесят. Предводитель — женщина. Совеем молодая, но ее слушали, как мать. Она все приемы у-шу знала, традиции китайцев. На город набеги делали. Потом стали за выкуп людей похищать. Прихватили, между прочим, одного хрена из Москвы, а он случайно в пещере концы отдал, царство ему небесное. В Грозном кибеш подняли, короче, арестовали одного из ее шайки. Несмотря на запрет, пошел он в город. Не знаю, сколько его били, но все же он рассказал, где эта женщина скрывается. Ее тоже взяли и привезли в городскую милицию. По дороге ей руку прострелили — забавлялись.

Когда ее в управу доставили, все менты сбежались на нее посмотреть. За письменный стол ее посадили и стали допрашивать. Она им ничего не говорила. Они хотели ее избить, но сначала полковник, который вел допрос, вызвал на очную ставку того суку, который ее сдал ментам. Он не хотел к ней близко подходить. Она, как увидела предателя, полковника ударила ногой в шею и убила, потом взвилась вверх и достала того человека. Только один удар нанесла, и он упал трупом. Менты к ней не приближались. Кидались издалека портфелями, стульями. Стрелять они не могли, боялись попасть в своих, а тех, кто выбился вперед, она сбивала с ног. Не раненая рука, ушла бы она. А так в конце концов ее окрутили и повесили за ноги прямо в управлении милиции. Голую. Потом расстреляли.

Так вот менты меня обвинили, что я семью того человека который отдал приказ о расстреле, всю вырезал. Из-под вышки не выйти. Они вчера у меня хотели кровь взять на анализ. Я табурет схватил и кручу: «Kтo первый подойдет, неприятность будет. Убью!» И потребовал вызвать начальника колонии.

Они на анализ мою кровь возьмут и прольют ее в том доме, где вырезали семью. А потом соскребут и докажут, что это я в доме был. Они и санитаров вызывали, и народ войсковой — ничего не добились. Обратно сюда отправили, но скоро заберут опять в тюрьму — все равно осудят!

— На самом деле кто семью вырезал? — видя, что Шакура заканчивает рассказ, спросил Виктор.

— Кто! Кто! Эта женщина, которую голую за ноги повесили, моя сестра была!

Пожалуй продолжать не было никакого смысла.

Камера уже спала. Лишь никогда не гаснущий свет дежурной лампочки рисовал разводы на стенах, да позвякивали ключи охранников, обходящих помещения.

— Хорошо, как твои дела?

— С бесконвойки вернули! Искали, как накладные на нолю попали, теперь, по-моему, наоборот, информацию прячут. Не пойму, то ли здесь грохнуть хотят, то ли в другую зону отправят, то ли по дороге в другую зону грохнуть, то ли сгноить в другой зоне.

— Быстро же они забыли, что ты для них сделал, — покачал головой Шакура. Он огляделся, пристально изучил в полумраке лица спящих. — По-моему, — продолжил он, — и тебе в зоне ловить нечего. Давай, брат, валить. Иначе нам воли не видать.

В ту ночь Виктор не сомкнул глаз. Он не думал о справедливости, его не волновала месть и даже жизнь, как таковая, не была для него главным. Он выбирал путь к Ольге.

Виктор прикрыл глаза. И увидел длинный коридор, по которому двигались к нему навстречу яркое солнечное пятно, а вернее шар. Чем ближе шар протягивался к нему, тем явственнее из него проступал силуэт женщины в белых одеждах. Женщина протянула к нему руки, запах знакомых духов стал обволакивать его… Ольга! Догадался Виктор и мотнул головой. Это же ему чудится, снится. Но ведь она входила к нему в сторожку, он помнил, вот только руки ее были загружены сумками и он спрашивал ее откуда она взялась. А она говорила, что заблудилась, что кто-то за ней увязался, явно следил, она сказала ему, что она жена Шакуры и он отстал… Женщина в белом снова прижалась к нему и зашептала колдовские слова. Он схватил ее на руки и понес вперед по коридору, покачивая и утешая ее как ребенка. Она говорила ему, что боится, что за ними погоня и нужно очень спешить… А когда же она меня кормила, силился вспомнить Виктор. Ведь она доставала из сумки столько вкусных вещей, даже икру, он еще ее спросил каст настоящая ли это икра. Ну да, и водка была и два граненых стаканчика она принесла, и они выпили по глотку… И теперь он несет ее по коридору, а впереди, то вспыхивает, то угасает выход, он знает, что это выход в рай и что их там ждут… А она шептала ему, что он ее спас, что вернул ее к жизни, что она верит в него одного и это навсегда. Каким-то невероятным усилием у Виктора прорвалась мысль, что это опять сон, но он помнил, что все это было, он еще ей смазал, нет, не сказал, а написал, что их подслушивают, а потом еще сказал, что у них полно времени, проверка будет только утром, а Ольга ответила, что это прекрасно, это же целая вечность… Вечность там, в конце коридора, там начинается рай и их там ждут, там тихо играет музыка и он покачивает ее на руках как ребенка… Они плывут, обнявшись, в никуда, и это мгновение было, он помнит, это не сон. Она утопала с ним в чистоте белых простыней и он плохо понимал, что же с ним происходит, он не то плакал, не то смеялся и это длилось вечность… Вечность, там в раю, Ольга была тиха и послушна и он нес ее на руках, вперед, убыстряя шаг, торопясь, ведь нужно успеть до рассвета… У Виктора заколотилось сердце, он шевельнулся, я не сплю, сказал он себе, — я же помню это было наяву, Ольга смеялась, поднимала стакан и говорила, что так они и до утра не выпьют, а потом посерьезнела, сказала, что ей горько и нужно выйти на воздух… Свежий душистый ветер закружил их у самого входа в рай. Виктор ощутил легкость и радость, а ветер подхватил Ольгу, закрутил в белую светящуюся спираль и она исчезла… Виктор вскрикнул и открыл глаза. Бред. Сон. Но все это было. Почти все. Конец их свидания он помнил слово в слово и горькая реальность восстановила эти минуты. Она ему сказала:

— Ох как горько! И все-таки, давай выйдем.

Он вспомнил как дверь, скрипнув, осталась за спиной. Они вышли из сторожки. В полной темноте падали звуки отходящего ко сну городка. То, что она поведала ему, каждое ее слово, возвращалось теперь к нему с утроенной болью.

— Я не хотела портить тебе вечер. Наш удивительный вечер. Но это сидит внутри, и мне надо освободиться. Иначе я задохнусь. — Ольга, помнится, перевела дыхание и продолжала:

— Со мной был разговор.

Он вновь ощутил, как весь напрягся в тот момент:

— И что?

—Ты должен оставить свою затею. Иначе не увидимся. И вообще…

Она положила голову на колени, обхватив их руками, и сразу отдалилась от него, почти исчезла. И тут он взвыл:

— С-суки! Они тебе угрожали!

Потом он кажется шагнул в темноту. Его ноги завязли в рыхлой сырой земле. Откуда-то, в тот тихий вечер, налетел ветер, раскрыл дверь и исчез. И снова услужливая память вернула ему, его слуху, вкрадчивую и какую-то обреченную речь Ольги:

— Напомнил про обязательства… Объяснили, что есть заключенные, которые могут на меня наброситься. Обещали освободить тебя если мы все прекратим.

Его голос прозвучал тогда отчаянно и резко:

— Ты им все рассказала?

— Хоть бы ты меня не мучил! Да, рассказала — устало проговорила Ольга. — Я и не заметила как. — Она нашла в темноте его руки и прижалась к ним лицом. Он и сейчас помнил это прикосновение. — Прости, но я не могу… Я боюсь. За дочку, за себя. Оставь их, пусть подавятся. Хочу тебя, жить с тобой. Спать каждую ночь в одной постели. Потом мы уедем. Все это забудется… навсегда вычеркнется, сотрется как сон… А сейчас пойдем в дом. Я замерзла. И не будем, говорить ни слова.

И здесь точка. Конец. Первое и последнее свидание каким-то непостижимым образом слилось в неуловимый сон и реальную как жизнь. Утром он уже был в «шизо». Нужно было искать выход. И Виктор решил — то, что предлагает ему Шакура — это судьба, это единственный путь к Ольге.

Контролер Саня Сбруев внимательно обшаривал раздевалку, не пропуская самой ветхой и грязной спецовки, в поисках денег, которые зэки иногда прятали в складках одежды, в потайных карманах или просто в сапогах. Его напарник тем временем проверял содержимое стволов и мусорных ящиков, зная, что зэки могут оставлять ценности в самых неприглядных местах. Сноровисто опоражнивая ящики в то время, как бригада была на обеде, напарник Сбруева дошел до углового стола, за которым работали жулики. Он открыл ящик со всякой дрянью, и вдруг лицо его прояснилось.

— Санька, — крикнул он Сбруеву, который ушел в созерцание тряпья, — ходь сюда, да шибче, а не то опоздаешь!

В голосе его сквозили ликующие нотки, и чуткие уши напарника сразу все уловили. Он бросил бессмысленный шмон и заторопился в цех, где его внимание сразу привлек раскрытый стол и что-то призывно поблескивающее в ящике.

— «Московская», — подчеркнул он и, запустив руку глубже в стол, вдруг нашарил небольшую плоскую четырехугольную банку. — «Ветчина югославская», — прочитал Сбруев довольно бегло.

Читать он умел, хотя и подолгу бывал без практики. От такого великолепия у обоих контролеров зажглись в глазах волчьи огоньки.

— Эх, хлеба нет, — вздохнул Саня, ловким движением сдергивая пробку. — Прямо здесь махнем, — спросил он и, недожидаясь согласия компаньона, разлил водку в два тут же найденных стакана. — До конца обеда еще полчаса. Мы еще и похавать успеем. Ну, поехали!

Они выпили почти одновременно, крякнули, помотали головами, заматерились.

— Открывай консерву, — прохрипел Саня и вдруг стал заваливаться, тщетно силясь уцепиться пальцами за край стола. Его напарник никак не мог помочь ему. Он, скорчившись, лежал на цементном полу, держась за живот и хрипя.

Виктор, наблюдающий за контролерами через окно, перепрыгнул с крыльца на лестницу черного хода и своим ключом, оставшимся со времен бригадирства, отпер заднюю дверь в раздевалку. За ним в помещение проскользнул Шакура, тщательно запер дверь на крюк и с помощью Виктора втащил обоих потерявших сознание прапоров в раздевалку.

— Водку вылей, — приказал Шакура Виктору, лихорадочно сдирая мундир с контролера и натягивая его на себя.

— Куда мы их денем? — спросил Виктор, когда, одетые в обмундирование солдат внутренней охраны, они выглянули тайком в окно — посмотреть, не видно ли кого-нибудь из солдат.

— Оставим здесь, — сказал Шакура, заклинивая замок с внешней стороны двери, — сами проснутся или их разбудят. У нас всего двадцать минут до смены караула. Проскочим, пускай находят этих, а если нет — обратно хода не будет. Нас забьют прямо на вахте.

Виктор кивнул. Весь расчет был на то, что в зоне одновременно находится более ста контролеров из роты охраны, которые ходили через вахту просто показав дежурному удостоверение. Караул все время менялся, и поэтому были шансы, что дежурные их не опознают.

Плац, как всегда во время обеда, был пуст. Они прошли по самой середине площади, казалось, пронизываемые десятками подозрительных взглядов, миновали штаб и подошли к нарядной. Старший нарядчик, бывший начальник строительного управления, отличался злобностью и невероятной памятью. Он хвастался тем, что знает в лицо все две тысячи зэков, и встречи с ним Виктор боялся больше, чем встречи со своим отрядом.

Из нарядной лилась музыка, доносился восхитительный запах жареной колбасы. Прямо за ней был проход в комнату свиданий, а дальше желанная дверь к проходной. Виктор отвернул голову от дверей нарядной и ускорил шаг. И в этот миг из дверей неожиданно вынырнул старший нарядчик. Невысокий, с узким невозмутимым лицом и проницательными бегающими глазками он искоса взглянул на Виктора.

Но раздался истошный крик: «Колбаса горит, дура! — и старший нарядчик так же стремительно исчез из коридора, как в нем появился. Виктор облегченно взглянул на Шакуру и заметил, как тот скрыл нож в рукаве.

Проскочив в комнату свиданий, Виктор оказался в том же самом коридоре, куда его выводили как бесконвойника. Солдат, сидящий на контроле, равнодушно посмотрел на Шакуру, стоящего первым, и превел взгляд на удостоверение. Потом, ни слова не говоря, нажал какую-то кнопку, и дверь с лязгом распахнулась. Удостоверение Виктора, который почти прилип к стенке, он даже не стал смотреть, а махнул ему рукой: мол, проходите скорее. Они вышли на знакомый Виктору двор, где он побывал совсем недавно. Только на этот раз не было солдат с автоматами и ворота были широко раскрыты.

Не чувствуя под собой ног, каждое мгновенье ожидая команды «Стой!», Виктор прошел под дугой ворот и оказался на самой обыкновенной деревенской улице, по которой в разные стороны сновали люди. Он поднял голову. Шакура уже стоял на автобусной остановке, повернувшись лицом к лагерю и наблюдая, не раскроются ли двери караулки. Виктор встал рядом с ним. Больше на остановке никого не было. Только два мальчика лениво толкали друг друга, видимо тоже ожидая автобуса.

— Чего ждем? — спросил Виктор, наклоняясь почти вплотную к уху Шакуры и совершенно забыв разработанный план. — Может, дернем дворами к лесу?

— Ты идиот, — ответил Шакура раздраженно. — Тут или пан, или пропал. Без автобуса нас быстренько окрутят. Тут далеко не убежишь…

Он еще что-то говорил, но Виктор уже его не слышал. Как зачарованный он смотрел на ворота, из которых вышел его старинный приятель Медведь.

Лениво взглянув на Виктора, Медведь деловой походкой направился к гастроному, расположенному рядом с остановкой. Шакура, оценив обстановку, шагнул вперед и вовсе закрыл Виктора своими широченными плечами, но Медведь и не думал оборачиваться. Он скрылся в винном отделе. Шакура пожал плечами.

— Вот это встреча, — сказал он. Нарочно не придумаешь. Тебе штаны переменить не надо?

Виктор открыл было рот, чтобы выматерить Шакуру, и в это время подкатил автобус. Они проехали до самой Москвы, и никто их не остановил. Потом Виктор машинально сунул руки в карманы и нащупал какие-то бумажки. Это были десятки. Целых пять. Они тотчас пересели на такси и проехали почти до центра города.

— Куда пойдем? — спросил Виктор, соображая, у кого из старых друзей можно найти приют.

Никто, кроме Ольги, не приходил ему в голову, а идти к ней было все равно, что прямо сдаться на Петровку. В отличие от Виктора у Шакуры не было никаких сомнений. Он буркнул водителю какой-то адрес, и машина помчалась по Ленинградскому проспекту. Они доехали до Речного вокзала и, когда свернули на узкую тенистую улочку наступил уже вечер. Шакура рассчитался и повел Виктора наискосок через улицу мимо хозяйственного магазина, потом по длинному проходу между домами к серой пятиэтажке, приветливо встречающей рано зажженными окнами.

— Посмотри две копейки, — скомандовал Шакура, а сам стал вглядываться в одно из окон второго этажа, где мелькали иногда легкие тени.

Потом он оставил Виктора сидеть на скамейке рядом с двумя старушками, которые обшарили его всего внимательными взглядами. И, видно, проникшись доверием, завели бесконечный разговор о теперешнем поколении. Шакура скоро вернулся и, движением ладони приподняв Виктора со скамейки, повел его за собой на второй этаж.

Их уже ждали, и двери в квартиру оказались открытыми. В прихожей их встретили две абсолютно одинаковые молоденькие девушки с блестящими золотистыми свежими личиками.

— А теперь топайте за вином! — услышал Виктор возбужденный голос Шакуры и устало улыбнулся. Похоже, девушки ушли. И еще было похоже, что для того, чтобы скрываться, они выбрали не самое худшее место на земле.

Шакура провел Виктора в ванную.

— Мыться и переодеваться, — приказал он. — Насчет костюма не обещаю, но парой брюк и рубашкой ты, брат, здесь разживешься.

Виктор проснулся рано. Он открыл глаза, увидел яркий, льющийся из окон свет и тут же накрылся с головой, ожидая ужасного воя сирены на побудку. Но никакой сирены не прозвучало, он открыл глаза и сразу все вспомнил.

Комната, в которой находился Виктор, была почти пустой, если не считать деревянного стола и двух, притулившихся у стены стульев. На столе лежала початая буханка хлеба, несколько бутылок с минеральной водой и пустая бутылка из-под портвейна. Он встал. Шакуры нигде не было. Вчерашний побег вспомнился ему, и он содрогнулся.

Напоив «малинкой» прапоров и выйдя за пределы зоны, они фактически поставили себя не просто вне закона, а, можно сказать, приговорили.

Потому что беглых зэков никогда не возвращали в зону живыми, вевешники забивали их до смерти. Или расстреливали, чтобы не гоняться по лесу. Практически все многочисленные случаи побегов кончались поимкой и убийством беглецов. Как правило, сумев хорошо обдумать и совершив такие дерзкие и почти фантастические действия, которые не часто увидишь даже в кино, они затем резко теряли чутье и попадались просто не за понюшку табака.

Совсем недавно убежал известный рецидивист Иванов, приговоренный к расстрелу за несколько мокрых дел. Он передал ксиву дружкам на воле, и, когда его везли в суд для объявления приговора, позади милицейского «газика» появилась черная «Волга». «На светофоре» дружки умудрились проколоть газику колесо и, когда водитель подогнал машину к тротуару, напасть на него и ворваться внутрь.

Так вот этот самый Иванов, так блистательно разыгравший побег, был поймам ровно через две недели пьяным вдрызг в платном туалете, куда зашел по чистой случайности один из офицеров тюрьмы. Причем грозный уголовник не оказал никакого сопротивления, он как раз не был забит и благополучно дожил до расстрела. Таких случаев знал Виктор много, потому что воля с отвычки дурит как неразбавленный спирт.

В дверь без стука вошла одна из сестер-близняшек. Не здороваясь, убрала постель, потом вышла на мгновенье и вернулась с подносом, на котором стояла чашка с молоком и блюдце с толсто нарезанной колбасой.

— Будешь? — спросила она, кивая на бутылку.

Виктор подошел к столу, сел, как был в трусах и майке. Его военный костюм успел куда-то исчезнуть, но ничего взамен не было видно.

— Так пустая же бутылка, — сказал он, меряя взглядом девушку. Она выглядела очень соблазнительно: белокурая, ладная, с большими зелеными глазами.

— Сейчас принесу, — сказала она и исчезла, прежде чем Виктор сумел заверить ее, что с утра не пьет. Впрочем, после страшного нервного напряжения выпить было в охотку.

Вернулась она вместе с сестрой, причем различить их можно было по цвету волос, поставила на стол целую бутылку с вином и приказала Виктору: «Разливай, красавчик!».

Виктор благоразумно ни о чем не расспрашивал. Чудно ему казалось после стольких лет, проведенных в бараке, среди толпы стриженых бедолаг, так вот спокойно расположиться между двумя очаровательными юными существами, каждая из которых была зеркальным отображением другой. Виктор истово разлил вино, себе полный стакан, девушкам поменьше, залпом выпил и стал наворачивать бутерброд с колбасой. Очень ему хотелось узнать, куда девался Шакура и, вообще, как жить дальше. Еще до смерти хотелось заявиться или хотя бы позвонить Ольге, но это желание при данных обстоятельствах было просто верхом идиотизма.

— Девочки, вы сами-то себя различаете? — спросил он после второго стакана, — просто не зная, о чем говорить с ними.

Сестренки приняли его вопрос как должное, засмеялись, заговорили вместе, строя Виктору глазки.

— Только по платью, — сказала Вера, более светлая из двоих.

— А если платья нет, — спросил Виктор, переводя взгляд с одной на другую. Обе были в легких майках и джинсиках, которые не скрывали их юные формы.

— Нет проблем, — сказала Вера, и вдруг, прямо за столом, скинула майку.

Виктор не мог оторвать от нее взгляда, она, заметив это, поднялась, подошла к нему, обняла сзади, прижав к грудям его бритый затылок.

— А ты чего сидишь? — оросила она сестре, — развлекай гостя.

Та встала, открыла дверь в соседнюю комнату, исчезла за ней и вернулась с магнитофоном. Под легкую музыку девчонки закружились в танце, улыбаясь слегка ошеломленному Виктору, который, чтобы скрыть смущение, снова налил себе полный стакан вина. Потом одна из сестер куда-то исчезла, а вторая запрыгнула к нему на колени и, обхватив голыми руками плечи, крепко прижала к себе.

Потом она ушла, а Виктор снова заснул и спал до прихода Шакуры. Разбудил его брошенный на кровать узел с одеждой. Шакура стоял над ним, насмешливо улыбаясь. Он был одет в новый серый костюм и черную рубашку, из карманчика торчал белоснежный платок, только новый «аэродром» еще больших размеров, чем все виденные Виктором, скрадывал впечатление от его нового облика.

— Все спишь, — покачал он головой, — я тебе зачем девочек оставил, чтобы они тебя развлекали, а ты спишь.

Виктор не стал его разубеждать. Он встал, развязал узел и быстро облачился в принесенную одежду. В отличие от Шакуры, на нем оказались джинсы, легкая белая куртка и кожаная фуражка с коротким козырьком, которую он отложил на кровать.

Шакура довольно посмотрел на него, тоже, видимо, с трудом улавливая в новом облике привычного для себя человека, потом кивнул на фуражку:

— Надень и даже спи в ней. Пока волосы не отрастут.

Виктор послушно надел фуражку. Шакура отошел к столу, налил себе полный стакан вина, залпом выпил.

— Эй! — крикнул он и хлопнул в ладоши.

Вбежала одна из сестер. Виктор еще не научился их различать и вопросительно посмотрел на Шакуру.

— Вина еще принеси! — скомандовал Шакура. — Сами пока вон там посидите, нам поговорить надо.

— Пока первый шум стихнет, можешь здесь отсидеться, сказал Шакура. — Хата незасвеченная, марухи клевые, жируй от пуза, как русские говорят. Из дома дне недели не выходи. Это мою голову шапка совсем прикрывает, твой затылок увидит каждый. У тебя есть друзья, чтобы на первый случай деньги дали?

— Нет. — не думая, сказал Виктор. — Бывшие друзья все простые инженеры, откуда у них деньги. К родным обращаться не хочу. Подставлять их, что беглого принимали?!

— Как же ты жить думаешь? — спросил Шакура. — На работу тебя даже мойщиком не возьмут. У меня деньги дома зарыты, туда даже весточку дать не могу, по моему расстрельному делу всю семью сразу прихватят. Значит, остается нам сделать дело, но ведь ты на него не пойдешь, да и не сможешь, не такой человек. Выходит, нужно мне напарников искать, но могу и напороться на легавого. Вот так — надо нам сидеть и ждать, пока волосы не отрастут. Впрочем, кое-кто придет, может, что-нибудь сделаем.

Виктор промолчал. Он знал, что никогда ни при каких обстоятельствах не будет грабить и убивать людей, что же касается других, честных способов добывания денег, то пока их ни кто не предлагал.

Шакура заметил его растерянность и, смеясь, хлопнул тяжелой ладонью по плечу.

— Эй! — крикнул он. — Не скучай, неужели я кунака брошу на полдороге. Пока деньги есть, где спать есть, потом что-нибудь придумаем. Шакуру в городе знают, так не дадут пропасть. Единственное, что, не хочу всем кентам открываться, если те вевешники слишком хорошо траванулись, очень громкое дело выходит. Нас, похоже, будут искать безо всяких скидок на время. По союзному сторожевику. Тебе какая из них по вкусу? — кивнул он в сторону открытой двери.

— Во-первых, я их не различаю, — откровенно сказал Виктор, во-вторых, я бы лучше свою увидел, хоть и знаю, что это невозможно.

— Пока невозможно, — согласился Шакура, — а в самом скромном времени, посмотрим. Как стемнеет, пойдем мы на одну квартирку, хорошая квартирка, мне там одного человека повидать надо, а ты рядом держись. — У тебя в принципе какие планы?

— Понятия не имею, — откровенно признался Виктор. — Раньше я думал вот-вот оправдают, ведь в самом деле ни рубля не забрал чужого. А теперь получается трешка за побег мне гарантирована, если раньше не забьют.

— Попадаться ментам никак нельзя, — согласился Шакура. — Надо, брат, все нам менять. От внешности до документов. Заново родится тебе надо, Витя, а для этого знаешь сколько денег нужно. Есть у меня одна мыслишка, только будем все хорошо обдумывать. Чтобы безо всяких шуток отхватить куш. Ты пока отдыхай, а через час, глядишь и пойдем.

На этот раз они ехали долго. Такси, как назло, не попадалось, и Шакура, который все нервничал, что нужный человек уйдет, шагнул к станции метро. Виктор хоть и хорошо знал Москву, но за эти четыре года многие новостройки подзабыл, и район, где они вышли, был ему почти незнаком. Им долго не открывали. Из-за двери слышались возбужденные голоса, музыка, потом по коридору протопали шаги.

Шакура постучал несколько раз то громко, то тише, пока не выстучал целую октаву на двери. Открывший был немолодой человек с усталым лицом и на взгляд не слишком широкими плечами. На Шакypy он едва взглянул, а к Виктору долго приглядывался, пропустив в прихожую.

Шакура сразу куда-то исчез и долго не возвращался. Устав ждать, Виктор осторожно приоткрыл дверь и очутился в богато обставленной большой комнате, посередине которой на большом красном ковре сидел голый негр с бутылкой в руке. На коленях у него, откинувшись, сидела молодая, тоже голая блондинка, которая не обращала ни на кого внимания, а только негромко постанывала в такт движениям негра. На том же ковре, спиной к этим упражняющимся в любви представителям разных племен, сидело трое выходцев с Кавказа со всеми атрибутами национальной принадлежности — тонко подстриженные усики, кепки с широченными козырьками. Они азартно играли в кости, похлопывая при каждом броске по бокам и гортанно вскрикивая. На ковре выросла ровная горка крупных купюр, потом исчезла, потом снова выросла.

Виктор ошалело посмотрел на играющих и вышел. Более всего его поразило полное равнодушие окружающих друг к другу и полная отрешенность негра.

В коридоре он несколько отошел и уже без внутренней робости приоткрыл дверь в другое помещение. Там шло застолье. За длинным узким столом, сплошь уставленным блюдами и бутылками, сидели какие-то солидные люди и слушали заздравную речь тучного немолодого мужчины с бокалом в поднятой руке. Виктор поздоровался и хотел уйти, но с конца стола поднялся Шакура.

— Извини, брат, — сказал он, — не имел права вставать из-за стола, пока тамада говорит. Проходи.

Виктор сел рядом с ним, Шакура налил ему бокал шампанского.

— Видишь того человека, — сказал Шакура, — вон с девчонкой любезничает. Он нам нужен. Это самый большой мошенник во всей Москве, зовут Леонид. Поработаем с ним.

Работа началась на следующий день. Прямо с утра они поехали к метро «Кировская», где уже ждал их Леонид. Он спустился из парадной, возле которой стоял деревянный щит с надписью: «Ювелирная мастерская». На нем был белый халат и пенсне. Из кармана торчала кончик металлической рулетки. Леонид вытащил из кармана кольцо с крупным переливающимся камнем и отдал Шакуре.

— Ты покупатель — он продавец, — сказал Леонид. — Ему главное знать, что камень этот стоит восемь тысяч и ни копейки больше. Тебе я уже все рассказал, ищи лоха своей национальности. Точнее, он сам на тебя должен выйти. Приведете сюда, вверх не поднимайтесь. Дальше — мой вопрос.

Виктор вышел вслед за Шакурой на улицу. Тот поставил его прямо перед выходом из метро, надел на руку кольцо и сказал:

— Это кольцо стоит восемь тысяч, и мы должны продать его именно за эти деньги. Кто бы тебя ни спросил, говори одну и ту же цифру и требуй деньги вперед.

Сам он встал чуть сбоку и оценивающе разглядывал людей из проходящего мимо потока. Вот он чуть дернулся, сделал два шага вперед и вытащил из толпы пожилого жирного грузина, на руке которого повисла горообразная дама с красными щеками и громадной хозяйственной сумкой.

— Гомарджоба, — прохрипел грузин и остановился, дернув за руку свою половину.

— Земляк, ты в камнях понимаешь? — спросил Шакура жалобно. — Вот человек бриллиант предлагает, деньги есть, знаний нету.

— Покажи кольцо! — строго спросил грузин Виктора. Он взял камень в руки, несколько секунд разглядывал его, потом повернулся к Виктору.

— Сколько стоит? — спросил он, оборачиваясь к жене и показывая ей кольцо. Та наморщила лоб, зачем-то лизнула кольцо и выпалила:

— Пятьсот рублей.

— Пятьсот рублей сейчас дырка от этого кольца стоит, — сказал Шакура, — мне в ювелирной его оценили в десять тысяч, но деньги после продажи. А ему сразу нужно. Я предлагаю поехать ко мне домой, а этот идиот боится. Я все-таки хочу знать, может, оно не стоит этих денег. Ты в камнях хорошо понимаешь?

— Если ты не хочешь, может быть, я куплю, — неожиданно изрек пожилой грузин. — Давай за пять тысяч куплю, — обратился он к Виктору.

— Восемь, — добросовестно, как учили, отбарабанил Виктор.

— Подожди, — озабоченно сказал Шакура. — Почему ты купишь? Я сам хочу купить. Только надо еще раз оценить. Пять тысяч отдашь за плохую вещь, как я в глаза земляку посмотрю.

— Восемь, — сказал Виктор. — Тут рядом есть ювелирная мастерская. — «Неужели этот грузин такой идиот, что пойдет», — подумал он.

— Пойдем оценим, а потом уже будем решать, ты купишь или я купишь, — подхватил его слова Шакура.

— Человек правильно говорит, — сказала молчавшая до сих пор краснощекая дама с сумками. — Не горячись, Зураб. Пойдем к ювелиру.

Уже вчетвером они подошли к парадной, где белела новенькая вывеска: «Ювелирная мастерская. Второй этаж».

Едва они начали подниматься по ступенькам, как на площадке второго этажа показался Леонид. Не обращая на них внимания, он быстро спустился в низ и хотел было выйти на улицу, когда цепкий взгляд Шакуры задержался на нем.

— Послушай, — спросил Шакура, ставший совсем серьезным и неулыбчивым. — Ты, наверное, ювелир, раз в белом халате ходишь? Он взял Леонида за локоть и задержал его.

— В мастерской перерыв, приходите после трех, — небрежно бросил ему Леонид и, морщась, попытался вытащить руку, но наглец Шакура держал его крепко.

— Давайте задержимся на минутку, — протянул Шакура нежно. Он вытащил из рук Виктора кольцо и сунул под нос ювелиру. — Я вам заплачу двадцать пять рублей за минутную консультацию. Ты же специалист, дорогой, но не держи нас, скажи, сколько стоит.

— После трех, — вяло повторил Леонид, вроде пытаясь отцепиться и ускользнуть, но тут взгляд его упал на кольцо, которое нежно светилось в сумеречном свете парадной, и оживился.

— Кто хозяин? — спросил он, забирая кольцо из рук Шакуры и привычным движением доставая из кармана халата большую лупу.

— Я, — ответил Шакура, увлекая Леонида к окну и свирепым взглядом осаживая Виктора.

— Я с тобой! — живо крикнул Зураб и пошел наверх, проворно перебирая короткими толстыми ногами. — Вот он пускай с моей женой постоит, а я с вами.

— Тоже владелец? — покосился на него Леонид.

Виктор остался в низу вместе с женой Зураба, а Леонид, Шакура и Зураб отошли от них к большому окну на площадке между первым и вторым этажом. Там Леонид аккуратно зажал кольцо между большим и указательным пальцами и замер, созерцая бриллиант через лупу и изредка вращая его грани.

Мастерски выдержав паузу, он оторвался от созерцания и сказал:

— Просите в комиссионном минимум пятнадцать тысяч, а то и двадцать. Я сразу могу дать двадцать, приходите к закрытию. А вообще, — он помедлил, — камень редкий. Если не торопиться, можно его еще дороже продать.

— Вообще-то он не продается, — сказал толстый Зураб и бережно выдернул кольцо из рук Леонида.

Шакура дал ювелиру обещанные двадцать пять рублей и с миром отпустил.

— Вообще-то если надумаете, я и чуть больше дам, — сказал Леонид на прощание и исчез, оставив деловых партнеров в приятном головокружении.

— Этому болвану хозяину скажем, что камень стоит всего шесть, — предложил Шакура. — Если за шесть не отдаст, я его своими руками придушу.

— Слушай, — вдруг сказал Зураб, — если в Москве он стоит пятнадцать тысяч, то сколько же за него дадут в Тбилиси? Я за шесть возьму, пожалуй.

— Пожалуй, не возьмешь, — возмутился Шакура. Я сам возьми. За деньгами схожу и возьму.

— Но он же не хочет к тебе ехать. А у меня прямо с собой. Какое право имеешь человека мучить. Ему сейчас деньги нужны, я сейчас и найду. Какая твоя последняя цена? — обратился Зураб к Виктору. Говори реально.

— Восемь тысяч, — сказал Виктор, поскольку не получал другой команды.

— Это дорого, — раздельно сказал Зураб, но Виктор протянул руку к кольцу, и Зураб успокаивающе кивнул головой: — Хорошо, хорошо, договоримся.

— Где мои деньги? — перешел Виктор в наступление. — Я чувствую, вы не хотите платить. Не знаю, что вам этот ювелир наговорил, но желающих и кроме вас хоть пруд пруди. Так что или платите, или гоните мое кольцо обратно.

— Не суетись, — попросил Шакура, отодвигаясь от Виктора как можно дальше. — Сейчас мы все обговорим. Ты что, мне не веришь?

— Верить-то верю, но мне кажется, мы зря время теряем.

— Давай сделаем так, — Шакура искоса взглянул на Зураба, как бы призывая его на помощь. — Садимся на такси и едем ко мне. Там я с тобой рассчитываюсь и тебе плачу за консультацию рублей двести. Все довольны и пошли каждый по своим делам.

— Ты, дорогой, по-моему, идиот, — улыбнулся Зураб. — Зачем куда-то ехать, если я сам это кольцо могу купить. Тебе ведь все равно от кого деньги брать? — обратился он к Виктору.

Тот заколебался. Он никак не мог сообразить, что ему ответить, чтобы не нарушить план Шакуры. Кроме того, его удручала вся эта история с выманиванием денег у постороннего человека, лучше бы он вагоны разгружал в порту. Но обстоятельства были сильнее его, и он должен был идти до конца вместе с Шакурой или сдаться в милицию.

Зураб уловил его колебания и принял их за нежелание расстаться с кольцом.

— Луиза, иди сюда, — сказал он хрипло, и когда та приблизилась, взял у нее ридикюль и вытащил из него пачку пятидесятирублевок в банковской упаковке.

— Вот здесь — пять тысяч, продолжил он, — И еще одна, — вытащил из кармана десять сотенных. — Больше недам. Ювелир говорит, — соврал он не изменившись в лице, — что красная цена этому кольцу четыре тысячи. Но раз жене понравилось — я шесть даю.

— Нет, — возразил Шакура, я не согласен. Я первый тебя нашел, мне и продавай.

— Я к тебе не поеду, — сказал Виктор, — да и шесть мне мало. Хочу восемь. В конце концов я его за двенадцать в комиссионный поставлю и подожду.

— Слушай, — сказал Шакура, увлекая Зураба в сторону. — Давай договоримся. Дай ему задаток, я с ним съезжу еще за двумя тысячами, рассчитаюсь и вернусь. Подожди меня с кольцом здесь. Ты честный человек, я тебе верю. Давай в доле кольцо купим. В конце концов, чтобы два земляка и не договорились. У меня деньги совсем недалеко. Обратно я один приеду, зайдем к ювелиру, за пятнадцать продадим, каждый по три с половиной в карман положит. Скажи, тебе плохо?

Он замолчал, наблюдая, как расплывается в улыбке жирное лицо Зураба. Тот в раздумье похлопал себя по толстому животу.

— Ты только нас ждать не заставляй, — попросил он голосом, в котором Виктору послышалась насмешка. — Нам еще надо мебель купить. Ради этого и приехали. — Он протянул Виктору деньги. — Держи. Остальное он отдаст.

Виктор положил деньги в карман и посмотрел на Шакуру.

— Да не волнуйся ты, — рассмеялся Шакура. — Через пятнадцать минут ты получишь свои две тысячи. Поехали! — Он обернулся к Зурабу, который поднес к лицу руку жены с надетым на нее кольцом и разглядывал его. — Через полчаса я буду. А ты пока перехвати ювелира и еще раз переговори с ним. Ты понял меня!

— Конечно, понял, — уверенно сказал Зураб. — Жду!

Виктор и Шакура вышли из парадной и быстрым шагом дошли до угла. Завернув за угол, Шакура остановился. Виктор удивленно посмотрел на него.

— Ты что? Давай ноги уносить. Или кольцо было настоящее?

Вместо ответа Шакура осторожно выглянул из-за угла, потом уступил место Виктору.

— Смотри, — проговорил он. — Ты когда-нибудь видел такое?

Виктор вытянул голову и посмотрел на улицу. Он услышал дробный топот и увидел Зураба и его жену, которые, высоко подняв свои пакеты и сумки, с невероятной для таких толстых людей скоростью, убегали по направлению к метро. Вот они подбежали к входу в метро и, не останавливаясь, нырнули в него.

Шакура вытащил из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.

— Ты когда-нибудь видел, — сказал он, — чтобы люди с такой скоростью убегали от собственных денег. Да не волнуйся ты, они пока полгорода не объедут на метро, не остановятся. Потом, конечно, зайдут еще раз в какую-нибудь мастерскую.

— И во сколько им оценят кольцо? — не удержался Виктор.

— В восемьдесят рублей, — сказал Шакура. Это именно та сумма за которую я его покупал. Как они спешили, чтобы только со мной не делиться! Нехорошо. — И тут они невольно и совершенно синхронно зашлись в хохоте.

Ни шум и шорохи гигантского города, ни семенящие вокруг прохожие — казалось ничто на свете в этот миг нс могло остановить двух выключившихся из времени людей.