Месть зэка

Глава 6

Городская прокуратура находилась на маленькой тихой улице, и Виктору пришлось собрать все самообладание, чтобы войти в полутемный подъезд и по пустым коридорам добраться до плотно закрытой двери с надписью: «Прокурор».

С минуту он колебался, не в силах войти, потом уступил своему страху и быстро прошел по коридору к самому дальнему от кабинета углу. Он остановился у окна, присел на подоконник и стал ждать. Волны дрожи то и дело захлестывали его. Хотя он тешил себя мыслью что узнать его в кожаной плотной куртке и кепке невозможно, а прокуратура самое последнее место, где его могли бы искать, и к тому же

Шакура объяснил, что поиск идет расширяющимися волнами, рассчитанными по времени, и теперь его ищут где-то в радиусе пятисот километров от Москвы, все равно у него было впечатление, что сейчас кто-то вцепится ему в спину и защелкнет наручники.

Дверь, за которой Виктор следил, открылась, и из нее вышел невысокий крепкий мужчина с копной рыжих волос. Он был одет в блекло-белый потертый джинсовый костюм, который плотно обтягивал его могучий торс. Прокурор так выглядеть не мог, и Виктор отвернулся, чувствуя на себе изучающий взгляд рыжего. Когда он повернул голову, в коридоре снова никого не было. И тогда он решился.

«В конце концов, — подумал он, даже в самом тихом местечке у прокурора будет сколько угодно шансов задержать его сразу или обмануть, попросив о следующей встрече, на которую Виктор не может не прийти. Уж лучше брать прокурора врасплох».

Виктор подошел к обитой кожей двери и рывком открыл ее. Он очутился в приемной, где находилась лишь одна молоденькая девушка, которая уткнулась глазами в раскрытую папку. Виктор на мгновенье остановился возле нее, а затем отворил внутреннюю дверь, ведущую в прокурорский кабинет.

За громадным полированным столом сидел мужчина в сером костюме и однотонном строгом галстуке. Его голубые глаза бросили на Виктора мгновенный оценивающий взгляд и погасли. Прокурор, а то, что это был он, у Виктора не было даже тени сомнений, отвернулся и скучающе посмотрел в окно.

— Я в розыске, — сказал Виктор торопливо… — Моя фамилия Светлов… и я вам писал. — Прокурор встал. В его бледно-голубых глазах ничего не отразилось. Он прошел мимо неподвижно стоящего Виктора и запер дверь на ключ. Потом снял трубку телефона и передвинул рычажок переговорного устройства.

— Никого ко мне не пускать, — приказал он. — Даже если приедет министр МВД. — Потом повернул к Виктору жесткое, немного ироничное лицо. — Так, значит сбежали из зоны, — спросил он. — как романтично…

Когда через два часа Виктор замолчал, прокурор откинул в сторону последний исписанный им лист показаний, часы показывали уже конец рабочего дня.

Оба молчали. За это время раздалось всего два или три телефонных звонка, но прокурор не снимал трубку. Наконец, Виктор прервал молчание:

— Я вам рассказал все, что знаю. Фактически, придя к вам, я себя подставляю. Мне кажется, вы могли бы мне помочь, подняв мое дело.

— Вы опоздали, — сказал прокурор. — А может быть, поторопились с побегом.

Как вам больше нравится. Дело в том, что ваше заявление с аргументами в пользу вашей невиновности я получил еще три месяца назад. И затребовал ваше дело. Я направил его в Верховный суд РСФСР вместе со своим протестом и требованием пересмотра. Более того, я уже получил ответ. Я не могу вам сейчас его показать, для этого надо подключать моего секретаря, а я считаю это лишним, но вкратце ответ содержит вполне удовлетворительное решение. Верховный суд провел экспертизу и пришел к выводу, что вы невиновны, и, следовательно, необходимо отменить вынесенный вам приговор. Так что, если бы не ваш побег, вы уже были бы свободным человеком. А теперь я даже не знаю, что вам сказать. Как ни крути, вы совершили бесспорное новое уголовное преступление. Счастье, что отравленные вами охранники остались живы. И, как вы сами знаете, вам грозит тюремное заключение на срок до трех лет. Я совершаю служебное преступление, но я не буду вас задерживать. Вы, сдается мне, просто несчастный запутавшийся мальчишка, и у меня к вам только одна просьба: продержитесь, ни во что не влезая, пока я не распутаю этот узел.

«Был бы свободен, если бы не сбежал из зоны! Очень все это выглядит миленько. Сначала тебя душат чуть не насмерть, а когда ты вырываешься, говорят, вот если бы ты не сопротивлялся и дал себя придушить, сейчас тебя бы уже никто не трогал», — недоговоренные или вовсе невысказанные прокурору мысли проносились в голове Виктора. И все-таки его преследовало ощущение трагического фарса, который играла с ним жизнь. Поочередно она делала из него то жертву, то мученика, то героя, от беглого зэка и в придачу афериста. При всем при этом он был безумно влюблен, и уже две недели Оля могла думать, что его пристукнули при аресте.

Выйдя из прокуратуры, Виктор побрел по тихой в это уже позднее время Пятницкой, вышел на набережную и встал лицом к воде. Он бесцельно смотрел в грязную воду канала, бросил от нечего делать вниз пятачок, пожал плечами, глядя на мутные ленивые круги.

Сзади послышалось фыркание мотора. Виктор осторожно обернулся. Остроносая черная машина медленно проехала мимо, свернула за угол и затихла. Как-то внезапно стало темнеть. Виктор отошел от ограды, посмотрел, в какой стороне больше машин. Надо было ловить такси. После получения денег от доверчивого грузина Зураба, Виктор мог позволить себе ездить на такси. Правда, деньги быстро таили, но Шакура сказал, что таких лохов, как Зураб, он может вылавливать хоть каждый день, и Виктор перестал беспокоится о хлебе насущном. Он завернул за угол… и замер. Та самая машина стояла с потушенными огнями у края тротуара. Теми водителя и сидящих в салоне людей смутно проглядывались сквозь окна.

«Менты, — подумал Виктор, осторожно делая шаг назад, затем другой. — Неужели выследили!»

Он оглядел пустынную мостовую, высматривая, куда лучше уносить ноги, и вдруг остановился. С какой такой радости будут его менты пасти? Да они немедленно скрутили бы его, едва получив информацию о его нахождении. Не оглядываясь, он пошел по набережной, встал на углу, освещенном электрическим фонарем, поднял руку навстречу движущемуся потоку машин. Поток пронесся мимо, а сзади раздалось тихое фырчание, и вот она, голубушка, мимо него проплыла черная «девятка» с занавешенными окнами. Шофер тормознулся за полтора метра, медленно открыл дверцу и вывалился из машины. Был он чуть выше среднего роста, черноволосый, с оголенными связками мышц на обеих руках.

— Куда летим, шеф? — спросил он, явно придуриваясь и открывая дверь салона со стороны Виктора. Давай подброшу за червончик куда хошь.

Виктор сделал два шага по направлению к машине и остановился. Назойливость, с которой шофер предлагал свои услуги, насторожила его. Кроме того, только что он видел, что эта машина была полна народу, а теперь она казалась абсолютно пустой.

— Нет, спасибо, — сказал он. — Я найду чего-нибудь попроще. В таких тачках ехать мордой не вышел.

— Ну как хочешь, — равнодушно протянул шофер, но в голосе его послышалась Виктору явная фальшь.

Однако и на мента водитель вовсе не был похож. Кто бы простил менту длинные как у женщин волосы с вороненым отливом и щегольские кожаные брюки с отворотами. Что-то знакомое, как у приблатненных, почудилось Виктору в том, как тот держал голову и жестикулировал.

Шофер также медленно, как и вышел, сел за руль, с места зарядил газку и пустил машину вдоль по набережной. Впереди, шагах в ста от Виктора голосовала на дороге молодая пышно одетая женщина, но шофер объехал ее как пустое место, отчего у Виктора как бы нехотя, помимо его воли стали рождаться вновь нехорошие предчувствия.

«Бывает, один процент возможной неудачи превращается в сто», — вспомнил он некстати слова Шакуры, сказанные им по совсем другому поводу. Шакура учил его, каким бдительным надо быть в неясных обстоятельствах, а ведь, пожалуй, здесь был тот самый случай. Виктор вновь требовательно поднял вверх руку, и тотчас затормозило свободное такси. Он сел на заднее сиденье, назвал таксисту адрес не интересуясь, что тот думает, отвернул лицо к заднему стеклу. Он внимательно смотрел и пытался запоминать номера и внешний вид всех машин, обгонявших такси или едущих за ним. И после нескольких минут его любознательность была вознаграждена. Прямо под багажник его «Волги» нацелилась длинная скошенная морда все той же девятой модели «жигулей». Она вильнула вбок и исчезла впереди, но теперь Виктор точно знал, что его преследуют.

«Ловко он хоронился» — подумал Виктор, оглядывая уже знакомый уличный пейзаж: неубранные остовы шлакоблоков, гроздьями валяющиеся остатки труб, холмы из откопанного неизвестно зачем грунта.

Виктор быстро дал таксисту двадцать пять рублей и сказал: — когда подъедешь к повороту, замедли ход, — я выйду.

Таксист добросовестно стал подгребать к углу, шлепая шинами по глубоким лужам. Когда он подъехал вплотную к тротуару, Виктор, не дожидаясь остановки, выломился из машины и бросился к ближайшей парадной. Он быстро пробежал на второй этаж и затаился между мусоропроводом и стенкой. В томительном ожидании прошло несколько секунд, потом минута, вторая. Он уже было собрался выходить, но хлопнувшая внизу дверь парадной подтвердила, насколько он был прав в своих опасениях. Как ему показалось, вошел не один, а несколько человек. Он понимал уже, что за ним гонятся не менты, но от этого опасность не становилась меньше. Он давно не был на воле, вовсе не умел ориентироваться в подводных течениях подпольной жизни, а выходило, что он привлек к себе внимание каких-то неизвестных ему могущественных сил. Внизу послышался шум вызываемого лифта.

— Возьми вот это, — услышал Виктор сквозь шум чью-то фразу. Интуитивно поняв, что лифт не замедлит остановиться на втором этаже, а потом двинется дальше, Виктор аккуратно соскользнул на маленькую площадку между первым и вторым этажами и присел.

И точно, лифт добрался до второго этажа и остановился. Кто-то большой и толстый — это было слышно по одышке — вышел из лифта, постоял несколько секунд неподвижно, потом выругался и склонился над перилами.

— Никого нет, — произнес он смачно, — посмотри, там не светит еще и черный ход?

— Осмотри все этажи и возвращайся! — В повелительном молодом голосе нетрудно было узнать характерные нотки шофера «девятки». — А я внизу покараулю.

Шофер прислонился к двери, не оставляя Виктору и полусантиметра для спасения. Толстяк, что-то пробормотав, залез обратно в лифт и доехал до следующего этажа.

«Он может заклинить лифт и найти меня на обратном пути», — подумал Виктор, но не двинулся с места.

Однако толстяку надоело разъезжать по этажам безо всякого видимого толка. И он быстренько спустился вниз.

— Аккуратно обыскать все этажи!

— Что мне, во все хаты нырять, что-ли. Еще заарестуют с тобой, яростно зашипел толстяк на призывы водителя.

— Не боись, — хохотнул водитель и ткнул толстяка в бок. — Со мной не арестуют.

— «Понятно, — подумал Виктор, — вот что вы, значит, за птицы». И тотчас накладные, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, вспомнились ему. След от них вел очень далеко.

— Ты поэтому такой толстый, что ленишься, — воспитывал тем временем водитель своего приятеля. Черт с тобой, сторожи парадную, я схожу звякну ребятам. Да не дай бог, если упустишь, Вадик голову снимет.

— «Какой еще Вадик? — подумал Виктор, вжавшись в стенку поелику возможно. — Не знаю я никакого Вадика».

Хлопнула входная дверь, и снова стало тихо. Внизу слышалось шумное дыхание толстяка. Виктор осторожно поднялся на последний этаж. На чердак вела вертикальная стальная лестница. Вместо двери был запертый висячим замком железный люк. «Ловушка, — подумал Виктор. — Ни вверх — ни вниз — нет прохода».

Распахнулась дверь на предпоследнем этаже, и две девушки вышли на лестничную клетку. Одна из них задержала взгляд на Викторе и улыбнулась:

— Привет, — сказала она, — ты ко мне, что-ли?

Обе девицы были слегка пьяны, поэтому для устойчивости прислонились к стенке и стали смотреть на Виктора снизу вверх.

— Это кто? — спросила вторая девица. — Приятель, что-ли, твой? Пусть в магазин сгоняет.

— Да он в соседнем дворе жил. Сосед мой бывший, пока не переехали. Славкой тебя зовут, да?

— Славкой, — сказал Виктор в полном остолбенении, прислушиваясь к далеким еще голосам, о чем-то спрашивающим на первых этажах.

— Я же с твоей сестрой дружила, — сказала первая девица и широко раскрыла дверь в квартиру, которую только что собиралась закрыть.

— Заходи, раз пришел. А может, вправду, в магазин сгоняешь?

Виктор молча вошел в прихожую, порылся в кармане, достал две сторублевки.

— Сходите, девочки, — попросил он. — Возьмите на все двести. Шампанского там, коньяку. А я лучше так посижу.

— У тебя что, неприятности? — спросила хозяйка квартиры и на мгновенье прижалась к Виктору полным плечом. — Какой-то ты смирный. Даже на себя не похож. Я раньше в него влюблена была, пояснила она своей подруге, — еще когда в школе училась.

— Да поругался у вас в подъезде, — словно нехотя пояснил Виктор. — Звезданул одному, а там набежала целая бригада. Теперь ищут меня. Так что сходите сами.

— Ты сходи, Нинка, — обратилась хозяйка квартиры к подруге. — А я с ним посижу, чтобы было кому отвечать, если в дверь позвонят. — Она заглянула в глазок и приоткрыла дверь. — Давай быстро: одна нога здесь, другая там.

Подруга, приняв деньги, быстро выскочила за порог, а Виктор, полуобняв за плечи хозяйку, осторожно приложил ухо к неплотно закрытой двери:

— Вы из какой квартиры, девушка? — довольно внятно расслышал он происходящий не так уж далеко внизу диалог.

— А чего? — спросила подруга, и по тому, как прекратился цокот ее каблуков, было ясно, что она остановилась.

— К вам не заходил светлый такой парень с короткой стрижкой и спортивной куртке и джинсах. Я с другом о встрече договорился, а он куда-то исчез.

Подруга что-то ответила, и вновь ее каблучки зацокали, отдаляясь по длинной лестнице. Зато другие шаги, размеренные и тяжелые, все приближались, пока не зазвучали на самой лестничной клетке.

— К соседу звонят, — прошептала хозяйка в самое ухо Виктору, — Знать крепко ты им насолил.

За дверью послышалось какое-то бурчание, потом старческий гневный бас произнес:

— Да чихал я на наши удостоверения. Я сам отличник ЧК с сорок седьмого года. Чего вы тут по квартирам ходите? Украсть хотите что-нибудь!

— Не напирай на меня, — услышал Виктор, и тут же весь подъезд огласился рыком отставного чекиста.

— Я тебе сейчас дам «не напирай»! Ну-ка дай сюда удостоверение! Спер где-то, а теперь по чужим квартирам шастаешь. Сейчас я милицию вызову! Да ты стой, не уйдешь!

— Уймись, дед! — прозвучал голос почти у самой двери, а потом послышалась возня, глухой удар и быстро удаляющиеся шаги.

Хозяйка, отодвинув Виктора, заглянула в глазок и тут же отомкнула дверь. Пожилой мужчина в пижамных брюках и голубой рубашке стоял держась руками за разбитое лицо и что-то мычал, натужно тряся головой.

«Это тебе не шпионов ловить, дядя!» — подумал Виктор злорадно, но вслух ничего не сказал.

Вдвоем они ввели старика в его квартиру, положили на диван. Девушка, ее звали Наташа, намочила в ванной полотенце и умыла разбитое лицо соседа.

Тот только охал и кряхтел, а когда унялась текущая из разбитой губы кровь, отмахнулся от них и сел крутить телефон.

— Пойдем, — осторожно потянул Виктор девушку, — сейчас он ментов вызвонит, а я в свидетели идти не хочу и тебе не советую.

— Да, неудачный денек, — с сожалением сказала Наташа, снова входя в свою квартиру и усаживаясь напротив Виктора за столик на кухне. — Ты только не уходи, сейчас Нинка придет и мы больше не откроем никому. Так втроем посидим и ладно.

«Вот положеньице, — подумал Виктор. — Из огня, да в полымя. Сейчас выходить, — прямо на ментов напороться, или эти в засаде сидят. Оставаться тоже стремно. Откроет эта Наташа ментам дверь, и сгорел я».

Наташа, как бы почувствовав его состояние, нежно взяла его за руку и слегка пожала ее.

— Никому не откроем, — сказала она решительно. И не дергайся. Нинка своим ключом дверь откроет, а она баба хоть совсем молодая, но ушлая.

И точно, заскрежетал замок в двери и на пороге возникла Нинка, отягощенная двумя полиэтиленовыми пакетами, битком набитыми всякой всячиной. Подруги под руководством Виктора совсем забаррикадировали дверь и нижним замком, и защелкой, а потом отправились на кухню разгружаться и сервировать стол. Виктор, оставленный в комнате у телевизора, воспользовался случаем и, прикрыв дверь в комнату, попробовал связаться с Шакурой. Обычно Шакура раньше двенадцати не появлялся, готовил какое-то крупное дело, о котором только вскользь сказал Виктору, что оно избавит их даже от мыслей о деньгах. Но такая шла у Виктора светлая полоса, что и Шакура оказался дома и говорить мог свободно, так что Виктор тотчас выложил ему все свои приключения, начиная от проезда черной «девятки» и кончая предполагаемой пьянкой с развеселыми подругами Наташей и Ниной. Только о своем визите в прокуратуру он закадычному другу Шакуре ничего не стал говорить, так как чувствовал, что этот визит Шакура при всей их взаимной приязни не сможет, да и не захочет одобрить. Да и не все нужно знать близким друзьям.

— Ты можешь на этой хате тормознуться? — Спросил Шакура безразличным голосом, — если трудно говорить, просто ответь «да» или «нет».

— Не знаю, — ответил Виктор — А что, думаешь, за мной продолжают следить?

— Ну, ты в натуре, парень лох! — В голосе Шакуры слышалось раздражение. — Раз они на тебя вышли, неужели отпустят?! Чтобы потом снова по всему городу искать? Ты пойми, что это должна быть за организация, чтобы оперативнее ментовской на тебя присесть. Похоже они заранее вычислили, где тебя мекать. Смотри, ты мне всю правду говоришь? Похоже, ты где-то допустил прокол.

Последняя фраза Шакуры неприятно кольнула Виктора. В самом деле, скрыл он от закадычного друга визит к прокурору, а только с этого бока злополучная машина могла к нему приклеиться. Но поправить тут уж ничего было нельзя, поэтому он наскоро закончил разговор и, пообещав сорваться с хаты с утра пораньше, когда, по всей вероятности, слежка самая слабая, вернулся на кухню, где уже стояла готовая к боевым действиям батарея бутылок.

Первый раз Виктор проснулся среди ночи оттого, что ему стало вдруг совсем тесно и душно. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим посередине широкой мягкой постели при неясном свете ночника рядом с абсолютно голой, сладко посапывающей Наташей. А душно ему стало потому, что спящая с другой стороны Нина во сне обняла его и притопила его голову между тяжелых белых грудей. Виктор поменял положение, осторожно отодвинул жаркую грудь в сторону. От произведенного движения кровь прилила к его голове, и Виктор вынужден был закрыть глаза из-за мучительного головокружения и тошноты. Некоторое время, возбужденный картиной обнаженного безмятежного женского тела, он ласкал грудь Нины, но убедившись в своем полном бессилии, оставил девушек в покое и снова заснул.

Спал Виктор недолго и тревожно, и снилась ему Оля в белом рабочем халате с зачесанными назад волосами. Он шел вслед за ней по какому-то затемненному участку улицы, где тлеющие фонари почти не давали отсвета, а незастекленные провалы окон говорили о разрушениях и воине. Он все хотел заговорить с Олей, но почему-то не решался, и только намечал себе все новые и новые ориентиры, чтобы подойти к ней, прижать к себе и заговорить, прервать тянущее из него жилы молчание. Кривом столб, потом забор с обрывками расклеенных объявлений, за ним перекресток уходящих куда-то вдаль улиц — на меченные им для беседы остановки сменяли друг друга в гнетущем безмолвии… И вот, когда разозленный собственной нерешительностью Виктор раскрыл рот, чтобы задать изводящий его вопрос необыкновенной важности, он проснулся снова.

Видимо, прошло совсем немного времени, потому что девицы спали не изменив положения, а сереющее небо почти не прибавило светлых красок. Ольга осталась с Виктором и наяву, и он задыхался почти физически, ощущая ее близость. Быстро и осторожно Виктор встал с кровати, морщась прошел в ванную и встал под горячий душ. Головная боль не проходила, но острота ее снизилась и стала терпимой. Стараясь не разбудить девиц, которые спасли ему жизнь, а в этом Виктор как-то не сомневался, он оделся и, тихонько прикрыв дверь, прошел в коридор к телефону.

Ольга не подходила так долго, что Виктор было отчаялся, но что-то его держало, и он, морщась от вновь подступающей тошноты, упрямо ждал ответа на далекие гудки в сонной ее квартире.

Наконец, хриплый со сна, родной голос отозвался:

— Я слушаю… — И после паузы: — Ты с ума сошел… — И еще: — Почему ты не звонил?

Ясная обоим невозможность встречи и даже невозможность высказаться давила им горло. Ольга твердила уже только одну фразу: «Я умоляю тебя, только не приходи». Она повторяла ее через каждое слово о любви, его слово и ее слово. Чувствовалось, что Ольга безумно напугана и не хочет передать свой испуг Виктору, чтобы он не бросился безнадежно защищать ее.

Они проговорили всего две или три минуты, но и этого было слишком много, чтобы вычислить телефон и местонахождение Виктора. Но только после того, как Виктор понял, что своим звонком он подставляет и этих юных девчонок, доверчиво подаривших ему себя, он прервал Олины слезы и бесконечные предостережения.

— Я перезвоню тебе, — крикнул он в трубку, но даже положив ее на рычаг, все еще слышал: «Умоляю, только не приходи!»

Незнакомый с уловками слежки, Виктор тем не менее во время своего ухода, а вернее, «отпада», если судить по его физическому состоянию, импровизировал целый ряд киношных приемчиков, позволяющих, как ему представлялось, поймать соглядатая, если бы тот вдруг объявился. Так он заходил в парадные и затаивался там, резко сворачивал в боковые улицы и там выжидал, держа наготове руку с запрятанным в рукаве кухонным ножом, который он позаимствовал на Наташиной кухне, как память о происшедшем, но с намерением вернуть при первой же возможности нужную в хозяйстве вещь. К семи часам, наскучив поисками несуществующих преследователей и убедившись, что народ двинул на улицу из всех дверей. Виктор остановился и стал ловить такси.

Такое уж складывалось удачное продолжение вчерашнего дня, что стоило Виктору призывно протянуть свободную руку, как тут же из крайнего левого ряда спикировал к нему какой-то отчаянный частник на красного цвета «Жигулях» третьей модели.

— В любой конец Москвы — четвертак, — просто сказал он, видимо наметанным глазом определив, что Виктор торговаться не станет. Под какую-то веселую журчащую музыку Виктор закрыл глаза и задремал. Наверное, ему не спалось бы так сладко, если бы он увидел кривую усмешку и презрительный взгляд, брошенный на него водителем. Убедившись, что Виктор не проснется, тот на мгновение включил ближний свет и два раза подмигнул шедшей впереди серой новенькой «Волге», которую ему приходилось постоянно обгонять. «Волга» съехала к обочине и окончательно отстала.

Шакура, как всегда, был полон энергии и дал Виктору поспать самую малость.

— Сегодня работаем, — заявил он Виктору безапелляционно. — Поляков сняли мировых. Не пуганных. Покупаем у них серебряные цепочки. Двести штук.

— Знаю я твое «покупаем», — сказал Виктор полушутя-полусерьезно, — бритвой по горлу и в колодец.

Шакура погрозил ему пальцем: так не шутят, мол, и перешел к изложению плана. К большому облегчению Виктора роль ему в этом плане предстояла самая незначительная: подстраховать Шакуру когда тот будет выходить из комнаты, и задвинуть дверь на защелку. Какую дверь и где, это предстояло ему еще узнать.

— Двести цепочек — это двадцать тысяч рублей, — считал Шакура, — штук пять уйдет на оплату квартиры, людей, машины и т. д. Значит, пятнадцать наш чистый доход. А, забыл, костюм тебе надо купить тройку, чтобы ты был одет как фраер.

— Ты мне расскажи, как все это будет, — просил его Виктор, но Шакура только отмахивался.

— Раньше времени тебе знать все вредно. Вот вечером поговорим с поляками, с женой своей познакомишься, тогда и весь план узнаешь.

— С какой еще женой? — спросил Виктор в полном изумлении, чтобы украсть двести серебряных цепочек, я еще и жениться должен?

— А ты как думал! — Шакура широко улыбнулся и стал одеваться. — Поехали, брат, время деньги.

Ехали они долго, чуть ли не на самую окраину Москвы на машине одного из бесчисленных Шакуренных друзей. Шакура вел мастерски: не снижая скорости на самых опасных скоплениях машин, каким-то чудом избегая столкновений. В самом конце Ленинградского проспекта он резко загнал машину из крайне правого ряда в левый, и нарушая все правила, пересек двойную сплошную линию и ушел в узенький боковой переулок.

Проехав несколько десятков метром, нырнул в подворотню, сделал круг во дворе и встал.

— Сейчас пробьем хвоста, — сказал он. — Я думаю, за нами идет слежка.

Однако, просидев неподвижно минут десять, он решил, что по всей видимости ошибся, потому что за это время проехала всего одна машина, да и то грузовая, и вновь выехал на улицу. Через несколько минут они подъехали к девятиэтажному кирпичному дому и, оставив машину, поднялись на последний этаж. Шакура открыл дверь своим ключом, и они оказались в абсолютно пустой трехкомнатной квартире, на кухне на единственном табурете сидели молодая женщина в пуховом платке и с грудным младенцем на руках.

Насколько она была белокура и синеглаза, настолько младенец являлся ее противоположностью, он имел курчавые рыжие волосы и такой темный цвет кожи, будто его только что вынули из купели с шоколадным кремом.

— Итак, — сказал Шакура, — познакомься со своей супругой Тосей и с сыном. Не волнуйся, в церковный брак можете не вступать, да гражданский продлится только до вечера. Вот это твой дом, понял!

Через пятнадцать минут сюда завезут кой-какую мебелишку, диван, стол, занавески. Для одной комнаты хватит, а больше нам не надо. Тося свое дело знает туго. Плач записала? — спросил он молодую мать.

— Да, — сказала она, — это мы запросто. Стоит не поесть лишние десять минут.

Шакура встал, подошел к подоконнику, на котором стоял небольшой кассетник, и включил его. Тотчас комната огласилась заливистым детским плачем, пронзительным до невозможности. Шакура быстро выключил магнитофон. Все, даже младенец, облегченно вздохнули.

— Быстро его отвози, — скомандовал Шакура, — и возвращайся варить обед.

Тося согласно кивнула головой и, не прощаясь, вышла.

Под командованием Шакуры Виктор сделал ряд вовсе ему непонятных вещей. Разгрузил мебель с фуры, пришедшем сразу после ухода его «жены» Тоси, приколотил толстенный стальной засов снаружи одной из дверей, расставил мебель по жестким требованиям Шакуры и даже развесил занавески. Две другие комнаты остались такими же пустыми и голыми, а третья приобрела жилой и даже уютный вид. В ходе всех этих операций вновь вернулась Тося и прочно обосновалась на кухне, откуда через некоторое время стали раздаваться весьма соблазнительные запахи и веселое шкворчение.

Звонок, столь ожидаемый Шакурой, раздался уже в начале девятого. Виктор, до конца не посвященный в условия игры и знающим только, что по одному условному знаку Шакуры он должен выйти из комнаты, а по другому закрыть внешний засов, чувствовал себя полнейшим идиотом, но решил молчать. Более всего его удивило, что в коридоре прямо у входа на кухню появилась детская коляска, укутанная сверху одеялом, о которую он все время спотыкался, но которую почему-то нельзя было ни на шаг отодвинуть или убрать в другую комнату. К тому же новый костюм, предусмотрительно купленный для него, ослепительная рубашка и галстук стесняли движения, он чувствовал себя как корова в лошадиной сбруе.

Когда прозвенел звонок, из кухни выплыла Тося, подошла к коляске, порылась в ней, и к превеликому удивлению Виктора, из коляски полился тот самый пронзительный младенческий плач, от которого у него снова засвистело в ушах.

«Магнитофон», — сообразил он, но тут, к его удивлению, Тося взялась за спинку коляски и начала ее трясти, будто укачивая разбушевавшегося младенца.

Сбитый с толку Виктор пошел открывать дверь, гадая про себя, живой ли в коляске младенец или электрический. Шакура остался в комнате. Виктор отворил дверь и впустил в квартиру двух оживленных, на его взгляд, даже излишне, поляков, из которых один был ростом по плечо Виктору, а второй раза в два его выше. У маленького в руках был дипломат, а второй все время держал руки в карманах и настороженно огляделся, едва успев войти в дом. Правда, услышав детский плач, увидев Тосю в открытом сиреневом халатике и обоняя дразнящие ароматы с кухни, оба поляка как-то сразу освоились и пообмякли в теплой домашней атмосфере. Пройдя в комнату, все уселись за круглый стол, который так удачно вписывался в обстановку, будто стоял здесь целую жизнь, а вовсе не два с хвостиком часа.

— Принесли? — спросил Шакура, поздоровавшись, и когда поляк утвердительно кивнул, произнес замечательную фразу: — Будем считать.

Он протянул руку к дипломату, но маленький поляк поближе подхватил его и спросил, говоря по-русски без всякого акцента:

— А деньги?

Шакура успокоительно кивнул головой, вытащил из-под стола незамеченную ранее Виктором черную сумку и раскрыл ее.

— Все как договорились. — сказал он. — И деньги и кольцо — все принес.

Поляки вроде успокоились, и в это время в комнату вошла и Тося, толкая перед собой маленький столик на колесах, сервированный разнообразными блюдами и увенчанный бутылкой коньяка. Все это она аккуратно сгрузила на стол, извинилась за вопли своего младенца и вновь ушла на кухню.

После первой стопки разговор пошел веселее. Поляки оказались аспирантами Московского университета, пятый год постоянно проживающими в Москве, отчего и русский их оказался в таком идеальном порядке. Семейная обстановка, простецки-деловой вид Виктора и домашний халатик Тоси, с каждой минутой вызывали у них все больше доверия, а когда умолк младенец и можно было говорить не повышая голоса, беседа приняла и вовсе приятный и дружеский характер.

Высокий поляк перестал грозно глядеть по сторонам и даже рассказал свежий анекдот про Ахмеда на варшавском рынке, а маленький после второй рюмки пододвинул Шакуре кейс и попросил скорее сосчитать цепочки и расплатиться, так как у них на сегодня была назначена еще одна встреча. Все развивалось на такой дружеской ноте, что Виктор, обманутый иллюзией, почти поверил, что Шакура собирается купить цепочки, и думать забыл, что по условному знаку должен выйти в прихожую и сторожить выход Шакуры. Однако тот, придвинул к себе кейс, пребольно наступил ему на ногу и в тот же миг раздался условный знак — захлебываясь, заревел младенец.

— Минуточку, — извинился Виктор и поднялся. — Пойду успокою малыша.

Оба поляка ответили ему понимающими кивками и сосредоточили внимание на Шакуре, который с пугающей легкостью отодвинул в сторону сумку с деньгами и вынул из кармана точно такое же кольцо, которое продал жадному Зурабу.

Что было дальше, Виктор не видел, он вышел в коридор и встал сбоку у двери. И тотчас Тося вынырнула из кухни под аккомпанемент младенческих воплей, решительно прошла к входной двери и исчезла, оставив ее открытой. Шакура появился на пороге с кейсом в руке, захлопнул за собой дверь и, шепнув Виктору: «Закрывай быстро!» — выбежал из квартиры к лифту. Виктор задвинул засов, и тотчас в дверь посыпались частые, сначала неуверенные, а потом громоподобные удары. Виктор вышел на лестничную клетку. Шакура, ожидающий его, аккуратно закрыл дверь на оба замка, потом прислушался к приглушенным ударам в квартире и вызвал лифт. Уезжали они в тот момент, когда поляки, справившись с первой дверью, набросились на вторую.

— Минимум пять минут, — заметил Шакура, — и пешком с девятнадцатого этажа. Времени у нас невпроворот.

Он остановил лифт на втором этаже, аккуратно спичкой заклинил кнопку и вышел. Тося и Виктор вышли вместе с ним. Машина стояла прямо перед парадной, и завести ее не составило для Шакуры никакого труда. Он сделал круг вокруг дома и остановился, прикрытый от парадной кустами и отдаленностью. Поляки показались только через десять минут, видимо, входная дверь оказалась более крепкой, чем внутриквартирная.

— Представляю их лица, когда они нашли магнитофон вместо младенца, — сказала Тося и рассмеялась.

— Ты их отвлек кольцом, — догадался Виктор.

Шакура молча кивнул. Высокий и маленький поляки, их топот был слышен несмотря на расстояние, стремглав влетели в подворотню и скрылись из виду. Шакура объехал двор с другой стороны и выехал на улицу. Вдали метались поляки. Они прекратили бесполезный спринт и теперь расспрашивали прохожих, стоящих на остановке. Видимо, мысль о машине сразу не пришла им в голову.

— Скрупулезные ребята, — сказал Шакура с восхищением, когда по истечении часа поляки все-таки схватили такси и слиняли. — Держатся за свое зубами. — Он направил машину обратно к подъезду и вышел из машины. — Посидите здесь, — бросил он Виктору. — Пойду посмотрю, может, они со зла пожар устроили.

— А если вернуться? — спросил Виктор, без особой, впрочем, тревоги.

— Не вернуться!

Шакура возвратился практически сразу.

— Магнитофон стянули, — сообщил он с сожалением. — И обшивку дивана распороли. Хулиганье. Я прикрыл дверь, чтобы никто в хату не залез. Все, поехали.

По дороге Шакура также внимательно смотрел в зеркальце, но ничего подозрительного не заметил. Не поднимаясь в дом, он рассчитался с Тосей и выпроводил ее.

— Что будем делать? спросил Виктор, когда они вошли домой. — Шатко живем, не сегодня, так завтра во что-нибудь вляпаемся.

— Если уже не вляпались, — буркнул Шакура. — Эти поляки какие-то дурные. Если сделают заявку в ментовскую, те могут опознать нас по описанию.

«А на кой ляд мы тогда в это вписались?» — хотел спросить Виктор, но вовремя прикусил язык. Все было ясно. Неизвестно, когда подвернется еще такой сладкий вариант, а жить нелегалами без денег, все равно, что сразу сдаться.

— Не подходящий ты для нашей жизни человек, — остро взглянув на Виктора, сказал Шакура. — Нет в тебе этой жилки, — он пощелкал пальцами, — воровской. Но фартовый ты. А фарт все равно что талант. С тобой родится. Самое лучшее для тебя выправить ксиву, забрать свою ляльку и мотануть куда-нибудь на юг или на север, но далеко. В другую республику, где на тебя розыска нет. Но для этого опять же деньги нужны и большие.

— А ты? — спросил Виктор. — Как дальше?

— Я все. Уезжаю.

Шакура вдруг замолчал, погрозил Виктору пальцем. Горбоносое лицо его как бы сразу побледнело и осунулось. Бесшумно, как тень, он выскользнул из кресла и, крадучись, двинулся к окну. Окно было открыто. Расположенное на втором этаже, оно вбирало в себя ароматы летнего скверика, тихий говор отдыхающих на скамейках людей. В этот миг раздался звонок в дверь и одновременно со звонком в окно влетел рыбкой тонкий силуэт в чем-то обтягивающем и синем. Он еще не успел приземлиться, как плотная могучая фигура Шакуры навалилась на него сзади и прижала к полу. Виктор было остановился, но второй звонок, еще более долгий повлек его в прихожую.

— Не открывай, — прохрипел Шакура, с трудом удерживая рвущееся из-под него тело. — Подожди, я сейчас. — Две ноги лежащего взвились вдруг над ним и попытались сомкнуться вокруг поясницы, но Шакура внезапно поднялся, удержания человека одной рукой за горло, другой за ремень брюк. Могучим усилием он взмахнул его над собой и выбросил обратно и окно. Еще человек летел в воздухе, как Шакура уже преодолел расстояние от окна к двери, в руках у него оказался стул. — Открывай, — прохрипел он, — сколько бы ни было, всех порешу!

Виктор откинул крючок и резко шагнул и сторону. Кавказец пробежал мимо него, в руке у него был маленький стальной топорик. Он поздно заметил Шакуру, и тот с рычанием опустил ему на голому стул, заставив упасть на четвереньки. За кавказцем вбежал Мандела, он споткнулся о ногу Виктора, но удержался и вырвал из-за пояса короткий светлый клинок. Страха не было. Пока Шакура добивал плавающего в крови кавказца, Виктор перехватил руку Манделы и, перекрутив ее, заставил выпустить нож. Мандела, чуть согнувшись и зашипев от боли, попробовал достать его ногой, но поскользнулся в крови и грохнулся на пол рядом с кавказцем. Шакура ударил его каблуком и затылок. Мандела вытянулся и затих.

— Быстрей, — крикнул Шакура. Он метнулся в комнату, вынес кейс и несколько пачек денег, которые торопливо распихал по карманам брюк. — Уходим через окно!

Страшным коротким движением Шакура ударил стонущего Манделу в лицо. Что-то хрустнуло, и Мандела вновь вытянулся у порога. В этот момент в комнате потемнело. Человек, который влезал в окно, был так широк и громаден, что полностью перекрыл свет. Он с трудом протискивался в окно, а за его спиной уже нарастали протяжные женские крики, но это не волновало Вадика. Шакура и Виктор бросились к двери. На ходу Шакура нагнулся и подхватил топорик, лежащий на пороге.

— Верх! — крикнул Шакура, услышав, как раскрывается входная дверь. Они пробежали до последнего этажа, вскрыли в мгновение ока ведущую на чердак дверь и оказались на крыше. Пробегая почти по краю ее, Виктор бросил невольный взгляд вниз. Он увидел темный четырехугольник на зеленом газоне и собравшихся вокруг неподвижного тела людей. Они добежали до конца длинного многоквартирного дома, вновь спустились вниз и выбежали из подъезда. Вдалеке продолжали раздаваться сплошные женские крики, они обогнули дом и устремились по тротуару к стоящей за кустами машине. Они были уже в нескольких шагах от нее, когда из-за дома вырвалась черная «девятка» и, играючи, настигла их. Уже знакомый Виктору водитель бросил ее между ними и машиной Шакуры, едва не сбив его с ног. Не раздумывая, Шакура дернул на себя открывающуюся дверцу и вытянул ухватившегося за нее толстяка, который в другой руке держал длинный револьвер.

Выстрел грянул внезапно, пуля взрыла землю у самых ног Виктора, но больше толстяку стрелять не пришлось. Бешеным ударом ногой по двери Шакура вбил его обратно в кабину. Затем, обежав машину, напал на водителя. Увидев движение Шакуры, водитель закрыл дверь и попытался завестись. Но ему мешала голова толстяка, который от удара полетел прямо ему на колени, стонал и корчился. Револьвер выпал из его сломанной руки на пол салона. Шакура разбил кулаком стекло, схватил окровавленной рукой водителя за волосы и протащил его голову сквозь осколки оконной дыры. Другой рукой он сжал ему горло, но тот успел свободной рукой вытащить из кармана короткоствольный браунинг и, уже полузадушенный, выпустить в Шакуру пять пуль. Виктор успел только подхватить Шакуру, тяжелое тело которого мягко качнулось ему в объятия. Не время было смотреть, в каком он состоянии, и Виктор привалил его к колесу, обежал «девяку». Увидев его, толстяк стал заливисто голосить. Виктор вытащил его из салона, бросил мягкую тушу рядом с машиной, затем положил рядом с ним тело водителя. Открыл запертую изнутри заднюю дверь. Внес что-то тихо бормочащего Шакуру внутрь салона и положил аккуратно на заднее сиденье. Глаза у Шакуры были закрыты, свитер опален и окрашен в бурый цвет.

Виктор сел за руль «девятки», рванул с места непривычно быструю машину, но внезапно остановился. Он вспомнил о кейсе, который лежал в машине. Быстро выскочил из «девятки», у него не было времени на поиски ключей, поэтому рукояткой поднятого с пола револьвера разбил форточку и вытащил дипломат. Привлеченные звоном разбитого стекла, шумом драки и выстрелами, на него изумленно глядели немногочисленные пешеходы. Он машинально обернулся. От дома к нему бежали люди. Впереди, обогнав остальных на несколько шагов, летел великан в спортивном костюме. Виктор бросился к рулю, завел двигатель и снова газанул. «Девятка» подпрыгнула на месте и резко наддала. Виктор взглянул в зеркальце заднего вида. Далеко уже у дома к бежавшим за ним людям подъехали две машины с открытыми дверцами. Он снова дал газ. Свернул в перекресток, проехал квартал и снова свернул на этот раз под красный свет. Ему повезло. Никто не ехал под зеленый. Так, петляя, он проехал несколько поворотов и выехал на набережную Москвы-реки. На другой стороне виднелось мощное здание гостиницы «Россия», он проехал по пустынной набережной, никто за ним не гнался, свернул на Садовое кольцо, выехал в самую гущу машин и почувствовал себя спокойнее в потоке. Надо было решить, куда везти Шакуру, ни к какому врачу он не мог с ним показаться, оставалась только Оля.

Он проехал по кольцу несколько сот метров, потом свернул на Пресню, заехал между домами в безлюдное, усаженное деревьями место, пересел назад. Шакура полулежал на сиденьи, глаза его были закрыты. Виктор скинул с него свитер, потом рубашку. Вся его грудь была в крови, которую надо было остановить. Виктор снял с себя рубашку, и, разрезав ее на бинты, перевязал Шакуру. Тот не шевелился. Виктор осторожно натянул на него свой пиджак, сам облачился в свитер на голое тело и поехал на Ленинградский проспект. Адрес Ольги он помнил наизусть, это был его последний шанс на спасение и прощение, звонить он ей боялся, а приехать почему-то нет. Как ему казалось, только она могла спасти и выходить Шакуру, чье полное молчание начинало не на шутку тревожить Виктора.

У метро «Аэропорт» он свернул направо на улицу Черняховского, заехал во двор и остановился. Ольгин дом был еще через два или три номера, и он решил подойти к нему пешком. Он шел по широкому двору, прошел один подъезд, затем второй, третий. Дом кончился, далее начинался следующий. И в конце его он еще издалека увидел две санитарные машины, толпу людей, окруживших что-то, что было скрыто от Виктора. Безотчетная тревога заставила его ускорить шаг. Он подошел к машинам и смешался с толпой оживленно переговаривающихся людей.

— Молодая еще, — услышал Виктор, — ребенок остался.

— Кто же ее?

— Да разве узнают, говорят, бандиты счеты свели.

Виктор рванулся вперед. Толпа густо окружила носилки, покрытые белой простыней. Виктору стало страшно. Он перевел взгляд на парадную, из которой в этот момент вышло несколько человек в штатском, но с военной выправкой. Так и есть, это был ее подъезд. На нем был указатель квартир. Виктор застыл, не спуская глаз с чего-то накрытого простыней.

— Господи, — прошептал он. — Дай Бог, чтобы это была не она. Господи.

Двое отделились от группы людей с военной выправкой, подошли к носилкам, один из них опустился на корточки. И тут Виктор узнал прокурора. Человек, который стоял рядом с ним. тоже почему-то был ему знаком. Только Виктор никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах его видел. Сам не заметив, он выдвинулся вперед почти к самым носилкам. Прокурор заметил его и резким движением отдернул простыню.

Виктор закрыл лицо руками и медленно отступил назад. Он никогда не видел у Оли такого умиротворенного выражения лица.

Виктор плохо помнил, как он сел в машину. В результате он оказался в той самой квартире, в которую они пришли сразу после побега, но он не мог бы объяснить, как нашел ее, как умудрился вытащить Шакуру из машины и внести в дом. Потом Шакуру куда-то унесли, он ни разу не открыл глаз и казался совсем холодным и далеким, а Виктор всю ночь просидел на стуле, неотрывно глядя в черный заоконный четырехугольник, будто за стеной кто-то мог отметить ему, кто виноват в гибели Ольги и Шакуры. Точно так, как он был уверен в смерти Ольги, потому что видел ее прекрасное, уже не ей принадлежавшее лицо, опрокинутое на носилках, так же он был умерен и в смерти Шакуры, хотя никто ему не говорил об этом.

Негромко постукивало невыключенное на ночь радио, рядом в комнате шла какая-то своя жизнь, возня, шумы, всхлипы, но к нему никто не входил. Рано утром, когда четырехугольник стал сереть и распадаться на геометрические линии домов и деревьев, Виктор встал. Дом затих, все, видимо, спали. Он раскрыл кейс Шакуры, там матовым серебряным блеском играли цепочки. Не считая, он вытащил здоровенный ком, бросил его на стол, снял оставленную зачем-то на диване кепку-аэродром Шакуры и надел ее. Потом распрямился, похлопал по карманам, наган ответил тяжелым покачиванием. Виктор не стал его вынимать, подхватил кейс, там еще оставалась примерно половина цепочек, и, не прощаясь, вышел из квартиры. Он проехал на «девятке» несколько сот метров, потом вышел и закрыл ее, а ключи с размаху выбросил в траву. Издалека он услышал шум работающего мотора. На него надвигалось такси с зеленым огоньком. Он поднял руку. Машина плавно затормозила и встала рядом.