Метафизика любви

Нравственная обязанность быть верным

Вопрос об обязанности любить логически приводит нас к вопросу о верности. Даже если мы, как было показано, и не можем говорить о строгой обязанности обратить на кого-либо дружескую любовь и тем более супружескую, тем не менее существует строгий нравственный долг верности, как только возникла дружба или супружеская любовь. Это требование имеет сугубо нравственную природу. Верность вообще является центральной нравственной добродетелью, а особая верность в любви также имеет несомненную нравственную ценность. Неверность в любви, как мы уже упоминали, это нечто явно дурное в нравственном отношении.

Верность в узком и широком смысле: верность и постоянство

О верности можно говорить в широком и узком смыслах.

Верность вообще – это, как уже сказано, центральная добродетель, нравственная фундаментальная установка. Верность всегда предполагает постоянство, однако не всякое постоянство уже является верностью – хотя бы и верностью в широком смысле. О сущности и значении постоянства мы уже писали в других книгах[63]. Постоянство – это нечто более общее, чем верность, оно имеет основополагающее значение для всего личного существования, для всей духовной жизни личности. Как мы показали в другом месте, постоянство является условием любого духовного роста, любого прогресса, подлинно сознательной жизни. Оно проявляется также в нравственном плане в добродетели perseverantiae (настойчивости). То, что мы должны упорно придерживаться всего того, что является нравственно обязательным благодаря своей ценности, также предполагает постоянство, но здесь требование постоянства исходит от ценностей. Постоянство здесь требуется не как таковое, ради него самого, а как элемент надактуального ценностного ответа.

Верность в широком смысле

Верность в широком смысле – это упорство в надак-туальном ценностном ответе на существование объектов, являющихся носителями высоких ценностей. Так, например, мы говорим: «Будь верен нравственным принципам, будь верен своей религии, будь верен Богу» и т. д.

Очевидно, здесь идет речь о постоянстве, настойчивости в ценностном ответе, который я вообще должен дать. Эта верность в широком смысле является несомненным следствием обязанности, имеющей место также тогда, когда я впервые сталкиваюсь с нравственно значимым объектом. Это ясно вытекает из того, что я больше не должен придерживаться того, что оказалось ложным или не имеющим ценности. Поэтому фраза «будь верен своей религии» – неудачна, ибо я должен придерживаться последней потому, что она является истинной религией, а не потому, что я когда-то выбрал ее или вырос в ней. Это не должно быть причиной верности, как только я заметил, что моя религия не является истинной религией. Другими словами, в этом случае имеет ценность не само по себе постоянство, а только постоянство в следовании истине.

Верность в узком смысле

Напротив, в верности в узком смысле речь идет не о настойчивости и не о том, что мы вообще обязаны сделать, а о собственном источнике нравственности, о поведении по отношению к благу, к которому я не обязан проявлять интерес по нравственным причинам, но которое, поскольку я проявил интерес к нему, требует с нравственной точки зрения верности себе. Разумеется, и в этом случае я обязан отказаться от него, если заметил, что мой интерес к нему по какой-либо причине ложен или не угоден Богу.

Когда мы отмечаем верность как специфическую черту характера какого-нибудь человека, то прежде всего имеем в виду то, что связано с его поведением по отношению к другим людям, а именно то, что он на протяжении длительного времени сохраняет в неприкосновенности любовь к людям, которым он однажды ее отдал, и что он не забывает слов любви, сказанных им кому-либо, и никогда не берет их назад без веских на то оснований.

Неверный человек – это прежде всего такой человек, любовь которого проходит под влиянием новых впечатлений, симпатий к другим людям и просто с течением времени. Конечно, существует много вещей, тесно связанных с верностью, т.е. таких вещей, которые необходимы для верности, но не составляют ее сущности. Лучше всего мы это увидим, если вспомним о том, что специфическим образом характеризует неверность.Если человек из страха или не желая ущемлять своих интересов не решается сделать то, что от него законно ожидает его друг, если он тем самым как бы отрекается от их дружбы, то хотя в этой ситуации он и неверен, тем не менее его поведение в большей степени является выражением малодушия, эгоизма и ненадежности, чем неверности.

Возможно, он по-прежнему привязан к другу, возможно, в душе он и не отрекается от дружбы и сам страдает оттого, что ему не хватило мужества вступиться за друга, или оттого, что он поставил собственные интересы выше их дружбы. Конечно, верность в таких случаях предполагает проверку дружбы, но причиной того, что он не выдержал проверки, является не специфическая верность, а либо слабоволие, малодушие, либо неполная преданность, проявляющаяся в том, что он ставит свои интересы выше дружбы.

Это показывает нам, что сущность верности заключается в том, что я держу слово любви, кому-либо данное мной. Это особое слово любви, сказанное человеку, не являлось обязательным. Не был обязательным сам по себе данный ценностный ответ. Но как только я произнес это слово, появилась нравственная обязанность «не забывать» его, не дать ему потерять силу. В этой обязанности и заключается специфика верности.

В этом проявляется определенное сходство верности с соблюдением данного обещания, с обязательствами, вытекающими из социального акта. Аналогия состоит в том, что здесь также не идет речь об обязательствах, существующих без моего согласия и основанных на сущности объекта и его ценности, когда, следовательно, верность является элементом необходимого надактуаль-ного ответа.

Я не обязан давать обещание, заключать контракт. Но если я сделал это, то из моего добровольного решения вытекает объективный, защищенный от моего произвола долг – придерживаться взятых обязательств и выполнять заложенные в них требования.

Однако эта аналогия не должна скрыть от нас различие между двумя этими случаями. Следование добровольно взятым на себя обязательствам еще не является специфической верностью в собственном смысле слова. Это прежде всего надежность, добросовестность. Конечно, верность предполагает и их. Мы ожидаем от друга, что он будет выполнять данные нам обещания. Но человек, который очень надежен во всем, за что он отвечает, еще не является специфически «верным». Он похож на верного тем, что на него можно положиться. Но существует тип специфически добросовестного и абсолютно надежного бюрократа, чье сердце совершенно черство, в жизни которого любовь не играет никакой роли, и он поэтому никогда не признает реальными и значимыми обязательства, вытекающие из взаимной любви. Такой человек не является специфически верным в узком смысле этого слова.

Но здесь следует различать следующее: если верность связана с содержанием обещания, то это прежде всего добросовестность, а не собственно верность. Но если речь идет о личном обязательстве, вытекающем из социального акта, как в случае опекунства или отношения вассала к своему сюзерену, то здесь можно говорить о верности. Более того, эти личные обязательства даже не обязательно должны проистекать из социального акта, они могут быть основаны и на объективной связи, как в случае отношения родителей к ребенку или ребенка – к родителям. Но здесь нашей темой не является и такой вид верности. Мы не намереваемся здесь исследовать сущность верности как таковой и все ее различные типы – нас интересует только верность, связанная с любовью.

Специфическая верность как постоянство в любви

Интересующая нас здесь специфическая верность касается, во-первых, только отношения к другим людям и, во-вторых, в этих рамках – только постоянства в любви. Она является верностью «слову» любви и солидарности с ним и со всем, что содержится в логосе этих отношений. Это может быть тесно сопряжено и с социальными актами. Связь «верного» слуги со своим господином чаще всего бывает и результатом социального акта, если эти отношения, что было правилом в прежние времена, не переходят по наследству. Но эта «верность» связана не с выполнением обязанностей слуги – последнее касается верности долгу, добросовестности и надежности слуги – она прежде всего есть постоянство в преданности, солидарности и любви к господину. Разумеется, с постоянством в солидарности с господином, в преданности ему рука об руку идет все то, что является результатом социального акта.

Высочайший пример верности подчиненного дан в образе Курвеналя в вагнеровской опере «Тристан и Изольда». Это безоговорочная солидарность из любви и уважения, из веры в любимого господина, из безусловной преданности ему.

Типичный пример верности можно встретить и в отношениях между учеником или последователем и мастером. Мы опять не имеем в виду случай, когда приверженность как таковая является нравственно обязательной, как это имело место в отношении апостолов к Христу. Они были обязаны следовать Христу как епифании Бога. Мы имеем в виду тот случай, когда приверженность хотя и основана на ценностном ответе, но не является нравственно обязательной. Можно различать верных и неверных людей среди сторонников Гая Гракха, среди учеников Сократа или среди учеников какого-нибудь большого художника – Гете, Леонардо да Винчи, Вагнера и др. Верными являются те, кто, преодолевая все колебания, неизменен в своей любви и преданности учителю, если, разумеется, неприятие позиции учителя не становится нравственным долгом в результате того, что ученик обнаружил ее недостойность или сам мастер изменил своим идеалам.

О верности можно говорить и в отношении последователей святого, если их приверженность касается вещей, характеризующих своеобразие его пути, а не ценностного ответа на его святость, который является нравственно обязательным[64].

В отношении чужого человека или, тем более, врага предательство имеет другой смысл. Это, скорее, западня, заманив в которую человек мог бы впоследствии причинить другому вред. Этот вид предательства не связан с понятием неверности. Даже злоупотребление доверием, которое мне оказал посторонний, не может рассматриваться как специфическая неверность. Специфической кульминацией неверности может быть только предательство по отношению к тому, с кем нас связывают близкие отношения, будь то друг, учитель или господин, кто рассчитывает на нашу лояльность, кто доверился нам в силу связывающих нас отношений.

Мотивом предательства не обязательно является специфическая неверность, это, как мы уже видели, может быть малодушие или эгоизм.

Постоянство как условие и характерная черта верности

Мы лучше уясним себе сущность верности в узком смысле, если вкратце остановимся на различных условиях этой добродетели. Первым условием, на значение которого для верности мы уже указывали, является постоянство. Люди, которые живут данной минутой, так что прошлое для них как бы не существует, несмотря на всю его важность, несмотря на то, что оно обращается к надактуальному постоянству, неспособны также и быть верными. Даже если они любят кого-то, пока находятся в обществе этого человека, даже если он играет большую роль в их жизни, стоит им только оказаться в другом окружении, попасть под влияние новых впечатлений, как они забывают о существовании любимого человека, поскольку настоящее имеет для них незаконное преимущество. Преимущество имеют и весьма периферийные впечатления в силу того, что они связаны с настоящим моментом. У таких людей атрофируются все надактуальные установки, даже вся надактуальная сфера их души.

Такое непостоянство делает их неспособными к любому виду верности – в том числе и к верности в самом широком смысле. Но оно делает людей – и именно это интересует нас в нашем контексте – неспособными и к верности в их отношениях с другими людьми. Однако непостоянный в меньшей степени неверен, чем неспособен к верности. Он ведет себя как неверный, но причиной здесь является его общий формальный недостаток, атрофия части его личности, которая делает невозможной верность и поэтому представляет собой в большей степени отсутствие верности, чем типичную неверность. Общее формально непостоянство, делающее человека неспособным к верности, не имеет ярко выраженного безнравственного характера. Оно является общей атрофией. Но это не означает, что человек не отвечает за это и не может противодействовать этому с помощью своей свободной воли, хотя бы и косвенным образом. Однако у многих людей такое непостоянство является следствием их периферийного существования, распущенности. Многие люди непостоянны из-за своей инертности. Они плывут по течению и избегают любого принципиального решения. Они слишком ленивы, чтобы быть способными к реальному сотрудничеству; они не живут как самостоятельные полноценные личности, они дрейфуют от одного впечатления к другому. Такой тип непостоянства несомненно предосудителен в нравственном отношении. Мы несем полную ответственность за такое непостоянство. Поэтому оно является не только причиной отсутствия верности, но и источником неверности.

Такие люди глухи к обязательствам, связанным с переживаниями, к любым призывам ценностей. Они живут только текущим мгновением, так как намеренно отвернулись от надактуального.

Это один из источников неверности. Поэтому верность требует того, чтобы человек не отдавал незаконного предпочтения текущему моменту или настоящему, чтобы он ясно осознавал требования объектов, являющихся носителями высоких ценностей, чтобы он видел обязательства, вытекающие из любых глубоких взаимоотношений, чтобы он не убегал на периферию и не отказывался от надактуальных установок.

Идет ли речь о глубокой дружбе или о супружеской взаимной любви – в любом случае верность требует, чтобы ни временное отсутствие любимого человека, ни привлекательность новых впечатлений не меняли что-либо в актуальности любви и тем более не приводили к «забвению» любимого.

На верность не должны влиять ни динамика настоящего, ни отсутствие любимого, ни преимущество «нового», «необычного».

Истинная верность с необходимостью предполагает глубокий характер. Поверхностный человек – человек, которому не свойственны глубокие переживания, не понимает требования любви быть верным и не способен быть постоянным в любви в калейдоскопе актуальных ситуаций. Решающую роль в верности играют надактуальные установки, а у того, кто существует на периферии, роль надакту-альной жизни угасает.

Истинная верность и псевдопостоянство

Это будет еще понятнее, если мы отделим истинную верность от псевдопостоянства. Мы имеем в виду «постоянство», связанное с обыкновенной привычкой: упорство из лени. Есть люди, в жизни которых столь доминирует привычка, что они чувствуют себя хорошо только в привычном для них и момент привычного играет для них большую роль, чем содержание. Приносит ли что-то счастье или, наоборот, угнетает, является ли красивым или безобразным, интересным или скучным – все это отступает на задний план по сравнению с вопросом о том, привык к этому человек или нет. Такие люди боятся всего нового, необычного и поэтому они и верны обязательствам, которые однажды взяли на себя – не потому, что они понимают их подлинный смысл, а просто потому, что постоянство легче переносится их ленью, потому что они пугаются всего нового и непривычного. Такое постоянство совершенно не связано с глубиной характера – как раз напротив, эта необоснованная, незаконная роль привычки мешает им стать глубокими. Они также существуют на периферии, как и люди, кидающиеся от одной «новизны» к другой, для которых решающее значение имеет не ценность, а «новизна».

Истинную верность характеризует также сосредоточенность. Постоянство верного диктуется сущностью истинной любви, он видит предательство любви в любой форме неверности, он ощущает глубокое счастье любви, которое может быть пережито только в самой глубине души.

Другие, специфические черты верности

Верность и неподверженность влияниям

Другой отличительной чертой верности является неподверженность влиянию других людей, влиянию их отношения к человеку, которого мы любим. Естественно, мы имеем здесь в виду не те случаи, когда другой человек обращает наше внимание на то, что мы заблуждаемся в отношении того, кого мы называем своим другом или любим супружеской любовью. Если речь идет о фактах, сообщаемых нам другим человеком и касающихся того, что сказал или сделал наш любимый, которые противоречат нашему представлению о нем, то решающим здесь будет то, кто нам это сообщает, надежный ли он человек и сообщает ли он нам это из любви к нам. Не слушать таких замечаний, игнорировать их было бы не неподверженностью влияниям, а страусиной политикой. Конечно, то, что мы узнали о любимом человеке, не может заставить нас отвернуться от него. Однако мы должны потребовать от него объяснений и выяснить, соответствует ли переданное нам действительности, является ли это только случайностью или свидетельством того, что мы ошиблись в нем. Решающим во всем этом вопросе является то, насколько глубоко мы знаем любимого человека, подтверждалось ли вновь и вновь наше представление о его внутреннем благородстве, имели ли мы возможность действительно узнать его сущность во всех ее положительных качествах и недостатках. Мы скоро еще вернемся к этому.

Поэтому здесь идет речь о том, чтобы установить тот вид неподверженности влиянию, который существенным образом касается верности.

Мы имеем в виду подверженность влиянию, свойственную, во-первых, людям, на которых мнение других о любимом ими человеке производит впечатление не в связи с приводимыми доводами, а потому, что мы вообще подвержены незаконному влиянию со стороны других людей и их мнений. Это относится прежде всего к людям, которых мы охарактеризовали в другом месте как суггестивно зависимых. В радикальном случае, когда рациональная мотивация совершенно вытесняется чисто динамическим влиянием человека, отличающегося своим витальным превосходством, мы можем говорить о том, что люди, подверженные такому влиянию, вообще неспособны любить. Ибо любовь предполагает ответ на существование другого человека, т.е. рациональную мотивацию его сущностью. Но здесь мы имеем в виду людей, которым лишь в незначительной степени свойственна подобная суггестивная зависимость. На любовь таких людей другие люди оказывают влияние только динамикой своих слов.

«Внутреннее зрение» верности

Особую роль играет такое влияние, которое выставляет внешнюю сторону любимого человека в ложном свете, которое апеллирует к нашему «внешнему зрению». Мы уже неоднократно писали об этой большой опасности «внешнего зрения». Это типичное непонимание другого человека, оно противоречит любви. Любовь по своей сути – это «внутреннее зрение». Стремление «судить по внешности» присуще каждому человеку. Он особенно предрасположен к этому, когда скатывается на периферию, когда его чувства мельчают.

Апеллируя к «внешнему зрению», мы можем заставить любящего воспринимать смирение любимого как «рабскую покорность», его целомудрие как глупость, его принципиальную верность как педантизм или даже как признак посредственности, его стремление к истине как высокомерие и фанатизм. Нет никакого сомнения, что можно уронить в глазах любящего друга или любимого, если говорить о нем то, что нарушает сложившийся образ, покрывает его налетом. Это относится также к таким качествам любимого человека, как его физическая красота. Можно разрушить очарование красоты какой-нибудь неудачной шуткой, сказав, например, что у человека слишком длинный или короткий нос, что видны следы увядания или что это только свежесть молодости и т. д.

Верность требует, чтобы человек был нечувствителен к такого рода влияниям, чтобы никакой третий человек, апеллируя к нашему «внешнему зрению» (исходя из того, что имеет место в действительности, но при этом искажая это), не оказывал влияния на наше отношение к любимому. Такую верность предполагает истинная любовь, истинный облик любимого человека, открывшийся нам во «внутреннем зрении». И этой верности свойствен ярко выраженный нравственный характер и сияющая красота.

Готовность к жертве и верность

Следующей чертой верности является готовность к жертве. Чем я готов пожертвовать ради друга или любимого человека? На первый взгляд, это не относится к верности в собственном смысле, а, скорее, является признаком интенсивности ценностного ответа. Насколько установка ценностного ответа возобладала в человеке надо всем остальным, какие жертвы он готов принести, чтобы только осуществить ценностный ответ или оказать благодеяние, помочь другому? Поэтому в любви к ближнему речь не может идти о верности: вспомним, например, о героических поступках святых. Но если речь идет о естественной любви – прежде всего, о друге или возлюбленном, жене или муже – то хотя вначале эта готовность жертвовать собой и является признаком масштаба и силы любви, однако, помимо этого, в безоговорочной преданности любимому человеку заключается ярко выраженная верность. Пенелопа являет собой прекрасный образец верности. Все притязания женихов разбиваются о ее любовь к Одиссею. Она непоколебимо верна своей любви к нему, своему обязательству перед ним, несмотря на его длительное отсутствие, несмотря на домогательства окружающих ее женихов.

Леонора из бетховенского «Фиделио» хотя и являет собой пример героических усилий любви, но в своей преданности этой любви, в неуклонных попытках спасти своего возлюбленного и вновь обрести его заключается также торжествующая верность. Воплощением глубокой верности является также и преданность, упорство, несгибаемые попытки спасти любимого человека, воссоединиться с ним, каким бы трудным и безнадежным это ни казалось.

Верность и надежда

Мы подошли к следующей черте верности: ее связи с надеждой. Мы уже неоднократно видели – прежде всего в главе III – важную роль надежды в любви. Но надежда также сопряжена с верностью. Верностью отмечена также и надежда на то, что мы преодолеем все препятствия, чтобы соединиться с любимым человеком. Одна моя знакомая, жившая в очень счастливом браке, попала в тяжелую автомобильную катастрофу. Она несколько месяцев находилась в коме. Серьезные повреждения мозга, полный паралич, казалось, свидетельствовали о том, что это безнадежный случай. Врач сказал мужу: ее здоровье никогда полностью не восстановится, поэтому, даже если она в скором времени не умрет, вы должны будете отдать ее в приют для неподвижных больных. Но муж не хотел об этом и слышать. Он просиживал каждый день после работы по пять часов у ее постели и говорил, что ни в коем случае не бросит ее и, если она будет жива, возьмет ее домой. Она выжила и через восемь месяцев возвратилась домой, вначале сильно парализованная, однако в полном сознании, и после трогательного ухода за ней со стороны мужа и детей в течении последующих месяцев она даже вернула свою трудоспособность.

Поведение этого человека, без сомнения, является волнующим примером верности – а также и силы его любви, самоотверженности и вообще свидетельствует о его необыкновенном моральном облике. В такой верности, непоколебимой преданности нельзя не увидеть важной роли надежды. Разумеется, такая надежда предполагает веру в Бога. Этот человек является также и благочестивым христианином.

Верность и вера в любимого человека

Но верность также имеет внутреннюю связь с верой в любимого человека. Мы уже говорили раньше о кредите любви.

Этот кредит любви предполагает веру в любимого человека, верность тому сияющему образу, что открылся нам. Эта вера может быть так сильна, что, если речь идет о человеке, чье величие и нравственное благородство очевидно, ее не смогут поколебать даже якобы несомненные свидетельства его тяжелых моральных проступков. В этом случае мы говорим: «Никогда не поверю, что этот человек мог совершить такое». Мы приводим этот крайний случай, касающийся не только любви, но и уважения, которое мотивировано неоднократно подтвержденными высокими добродетелями, основано на них, для того, чтобы пролить свет на контекст преданности, верности, «неоставления» другого.

Ложная «верность»

Однако здесь необходимо решительно подчеркнуть, что может быть и ложная верность. Любая приверженность религии, принципу, обычаю или человеку вне зависимости от того, истинна ли эта религия, принцип, хорош ли обычай, является ли человек настоящим другом или достоин ли он в действительности нашей любви – есть ложная верность. Здесь действует общий принцип, согласно которому я не имею права отделять поведение от объекта, его ценности, от требований, исходящих от него. Как только я это делаю, оно лишается своего содержания, теряет смысл, и я не могу интерпретировать его в терминах хорошего и плохого. Бессмысленно восторженно восхвалять, не зная, к какому объекту это относится. Бессмысленно восхвалять непоколебимые убеждения, если не знать, связаны ли они с истиной или заблуждением. Точно так же нельзя оставаться привязанным к человеку из ложной преданности, когда мы ясно видим, что мы ошиблись в нем, что он не является тем, за кого мы принимали его – или, тем более, когда мы не сомневаемся, что он лицемер, предатель, низменный, подлый человек.

Очевидно, здесь идет речь только о верности в естественной любви, прежде всего в дружбе и супружеской любви. В этом случае любовь есть ценностный ответ на конкретную индивидуальность, на целостную красоту данной индивидуальности. И если эта индивидуальность оказывается не той, за которую я ее принимал, если я ясно вижу, что я находился во власти иллюзий, то я, хотя и обязан продолжать любить ее в смысле любви к ближнему, однако ни в коем случае не должен считать себя обязанным продолжать ее любить дружеской или супружеской любовью. Я должен наоборот стараться освободиться от такой любви.

Если человек не может решиться на такой поступок, то это или страусиная политика, не имеющая ничего общего с верностью – он боится разочарования и связанных с ним страданий – или ложное убеждение в том, что не быть преданным в данном случае – это бессердечие и преступление против caritas. Это смешение ситуации любви к ближнему и рациональной мотивации любой дружбы и тем более отношений, основанных на супружеской любви. Такое смешение лишает подлинности наше поведение в дружбе и супружеской любви. При этом мы находимся в плену иллюзий другого рода. И то и другое ни в коем случае не является верностью[65].

После этого краткого рассмотрения сущности верности в нашей любви к какому-либо человеку мы обратимся сейчас к требованиям верности в каждой из категорий естественной любви. Поскольку требования верности в значительной степени зависят от логоса соответствующих отношений, мы рассмотрим эти требования в отдельности в каждой из категорий. Это еще лучше продемонстрирует нам, насколько тесно связано требование верности с любовью и насколько ярко проявляется в верности важная связь любви с нравственностью. Ибо следует еще раз повторить, что истинная верность есть сугубо нравственная добродетель.

Верность и исключительность

Вопрос о верности или неверности также связан с вопросом об исключительности любви. Но прежде всего мы должны различать два различных вида исключительности. Первый существует только в супружеской любви. Мы уже указывали на него в разных местах. Невозможно любить двух людей одинаковой любовью. Свойства этой любви не позволяют, чтобы она жила в нашем сердце одновременно к двум разным людям. Невозможно также, чтобы мы любили одного человека более сильной супружеской любовью и одновременно любили другого, хотя и менее сильно. Исключительность связана здесь не с силой любви, а с ее категориальным характером.

Такая исключительность – это не просто то, что должно быть, – любить такой любовью одновременно двух человек фактически невозможно. Требование же верности связано с тем, чтобы человек был постоянно предан одной любви и не отказывался от нее ради другой.

Напротив, другой вид исключительности связан не со свойствами любви, а основан на ее силе. Во всех категориях любви может быть ситуация, когда человек любит определенного партнера больше всего остального. Это может быть мать, отец, дочь, сын, брат, сестра или друг, играющие главную роль в нашей жизни. Которых мы любим больше всех остальных, которым мы целиком отдали свое сердце, коль скоро речь идет о людях. Здесь не имеет никакого значения категориальный характер соответствующей любви, это просто любовь, достигающая такой силы, что мы отводим данному человеку исключительное место в нашем сердце. Неоспоримое первенство этого человека в нашем сердце также связано с исключительностью, но, как нетрудно видеть, с исключительностью совершенно другого рода. В этом случае также невозможно отвести одно и то же место в нашем сердце двум разным людям, хотя бы и по разным причинам. Здесь исключительность обусловлена силой любви как таковой, в то время как вполне возможно любить нескольких людей качественно одинаковой любовью, но в различной степени. Естественно, встречаются люди, которые не способны любить кого-либо столь сильной любовью как таковой. Ни в одной из категорий любви, за исключением супружеской, не существует качественной исключительности. Но также и исключительность, связанная с силой любви как таковой, имеет место только в случае наивысшей ее силы. Во всех остальных случаях родители могут любить своих детей в равной мере. Любовь к одному из детей не обязательно ослабляет любовь к другому ребенку. Точно так же можно в равной мере любить нескольких друзей.

Нетрудно видеть, что исключительность в двух своих аспектах, связанных со свойствами любви и ее силой, имеет большое значение как для верности, так и для неверности в различных видах любви. То, что представляет собой неверность в супружеской любви, не является неверностью в любви между друзьями и т. д.

Необходимо отметить еще один момент, прежде чем мы перейдем к требованиям верности в каждой категории любви в отдельности. Верность всегда требует только того, чтобы без веских на то оснований не брать назад данного любовью слова, не позволять ослабевать любви. Она не требует давать больше того, что уже было однажды дано. Верность не требует возрастания любви. Возможно, и существует обязанность усиливать свою любовь, в том числе и в категориях естественной любви. Всякая глубокая любовь должна усиливаться со временем, становиться содержательнее и глубже, но это требование не связано с верностью.

Рассмотрение требований верности в различных видах естественной любви неизбежно сопряжено с вопросом о том, в каких случаях имеет место неверность. Позитивное здесь невозможно полностью отделить от негативного. Демонстрацию того, какие требования ставит верность при тех или иных отношениях, невозможно отделить от показа того, что именно является неверностью в том или ином виде любви.

Если мы прежде всего сосредоточимся на верности в супружеской любви и в дружбе, то на это имеются достаточно веские основания.

Образно говоря, родиной верности являются именно эти отношения. Мы говорим о верном друге, и этот эпитет имеет здесь особое значение. Он напрашивается здесь гораздо больше, чем в отношении матери, сына или сестры.

Вопрос о верности напрашивается и в отношении супругов, хотя здесь термин «верный» имеет другой, специфический характер.

Но мы не принимаем здесь во внимание супружескую неверность, о которой говорили в главе XII (в ее первой части). Мы уже обсуждали это в других книгах. Здесь мы ограничимся требованиями, вытекающими из взаимной любви как таковой[66].

Верность в любви между .чужчгпюй и женщиной

Типичный случай неверности в такой любви – это лишение ее одного человека и ее обращение на другого. Мы видели, что невозможно любить такой любовью одновременно двух людей. Если я обращаю ее на другого человека, то неизбежно лишаю ее первого. Объяснение, заключающееся в словах: «я тебя больше не люблю», + сказанных человеку, которого мы любили до этого, уже имплицитно содержится в словах, которые я могу сказать другому человеку: «Я люблю тебя», причем любовь в обоих случаях, естественно, означает супружескую любовь.

Если я полюбил такой любовью другого человека, то другого человека я не просто меньше люблю – я его вообще больше не люблю супружеской любовью.

Правда, неверность прежде всего заключается в лишении человека любви, в прекращении любовного интереса к человеку, которое означает взятие назад слова, данного этой любовью. Все это может иметь место уже тогда, когда любовь прекращается по какой-нибудь другой причине, не связанной с любовью к другому человеку. Однако этот случай неверности, связанной с «новой» любовью, который мы уже обсуждали в главе XII с другой точки зрения, более серьезен. Здесь имеет место более специфичная неверность, она больше противоречит слову любви, которое было раньше дано любимому человеку. Разумеется, о неверности здесь можно говорить только в том случае, когда прекращение любви односторонне. Если оба человека перестают любить, то это не является неверностью по отношению друг к другу.

Однако даже если и не принимать это во внимание, все равно необходимо решительно подчеркнуть, что прекращение любви и обращение новой любви на другого человека является неверностью только тогда, когда это прекращение не имеет другой причины, кроме непостоянства любящего, его скатывания на периферию, что также является существенной причиной отказа от любимого ради пробудившейся любви к другому человеку. Но если любящий обнаружил, что любимый не тот человек, за которого любящий принимал его, если он ясно видит, что они не столь духовно близки, как он думал, либо сам любимый оказывается неверен или проявляет такие черты своего характера, что любящий уже не может считать желанным брак, к которому стремятся в такой любви, – то отказ от любви будет совершенно законным и не будет означать неверность или недостаток верности. Более того, здесь совсем не будет речи о требовании верности судорожно цепляться за такую любовь, что было бы вышеупомянутой ложной верностью.

Как уже отмечалось, мы говорим здесь исключительно об обязательстве, возникающем из взаимной любви между мужчиной и женщиной. Эта взаимность предполагает не только то, что оба человека любят друг друга, но и то, что они признались друг другу в своей любви.

После помолвки возникает новое обязательство. Поскольку здесь к взаимной, высказанной любви добавляется также сознательное решение, «обещание» жениться. Конечно, потенциально уже в полностью расцветшей любви заключено желание вступить в брак, еще до всякого признания и уверенности в том, что другой человек ответит взаимностью на нашу любовь – и это, естественно, достигает новой ступени актуализации во взаимно высказанной любви. Но в помолвке ко всему этому добавляется еще обещание, являющееся источником нового обязательства. Нет необходимости подчеркивать, что в согласии на брак и тем более в его осуществлении возникает общность, которая, как уже упоминалось, заключает в себе новые обязательства и требования. Однако требования верности, вытекающие из брака, не являются здесь нашей темой – нас интересуют только те, которые связаны со взаимной любовью.

Прекращение любви к одному человеку и обращение ее на другого представляет собой, как уже сказано, радикальнейший пример неверности (как мы уже неоднократно отмечали, за исключением того случая, когда прекращение любви объективно обосновано, оправданно и даже в определенном смысле обязательно).

Верный любящий не только предан своей любви тогда, когда он нисколько не разочарован в любимом человеке и не влюблен в другого, но он и избегает всего того, что несовместимо с верностью, например флирт, оказывание определенных знаков внимания другому, попытка влюбить в себя другого человека либо наслаждение всем этим, если это происходит само по себе. Все это противоречит логосу взаимной любви между мужчиной и женщиной и представляет собой определенную неверность. Если же дело зашло так далеко, что мы предпочитаем кокетничать с другим, а не быть вместе с любимым человеком, если мы наслаждаемся такой «игрой» больше, чем обществом любимого, то это несомненный признак того, что наша любовь больше не существует как нечто актуальное и, хотя она и не обязательно «умерла», тем не менее в значительной мере ослабла. Ибо такая ситуация невозможна в подлинно актуальной, живой любви.

Совсем другой «неверностью» по отношению к любимому будет тот случай, когда партнер поддается чувственному искушению и вступает в интимные отношения с другим человеком. Это чаще всего приводится как типичный пример неверности в браке. Также и эта форма нарушения брака, когда супруг или супруга не обязательно перестают любить свою половину, является типичной неверностью, не говоря уже о грехе fornicatio (прелюбодеяния).

Однако это касается mutatis mutandis и нашей проблемы, т.е. неверности в рамках союза взаимной любви до брака, даже до помолвки. Мы не говорим здесь о тяжком грехе прелюбодеяния, грехе нечистоты. Но здесь уже и помимо этого – что часто недостаточно понимается – имеет место подобная несостоятельность по причине чувственности, уступка соблазну, измена любимому человеку. Разумеется, это далеко не такой тяжелый грех даже с точки зрения верности, как измена после помолвки или заключения брака. Однако таинство физической близости в половой любви столь глубоко, что и грех чистой чувственности представляет собой нечто несовместимое с союзом взаимной любви, «предательство» по отношению к любимому.

Это вытекает уже из того, что любой истинно любящий ощущает это как предательство по отношению к любви, как несправедливость по отношению к любимому человеку, даже если он вообще не видит всего таинства чувственной сферы и подлинного смысла физического единства, а тем самым и греха нечистоты. Но такой человек и не способен по-настоящему любить. Ибо настоящая влюбленность предполагает понимание глубокого значения и таинства физической близости, или чувственной сферы. Истинно любящий, понимающий это, может, конечно, по человеческой слабости пасть. однако он будет просить любимого человека о прощении, он будет ощущать это как кощунство, а также как предательство по отношению к любимому, не говоря уже о том, что он будет раскаиваться в этом как в грехе.

Подлинно верным будет тот человек, который не только ясно понимает это, но и борется со всеми подобными искушениями, прежде всего из любви к Богу, но также и из любви к любимому человеку. Здесь нам ярко сияет нравственная красота верности. Никакие соблазны мира сего не заставят его изменить любимому.

Совершенно очевидна нравственная ценность верности, свойственной позиции человека, который полностью осознает обязательство, связанное со взаимной любовью, и любовь которого не ослабевает в результате привычки, притупления чувств, непостоянства и, в еще меньшей степени, в результате постороннего влияния.

Но здесь следует подчеркнуть общее важное различие между вообще неверным человеком и тем, с кем это случается редко.

Как мы уже видели, весьма сомнительно, чтобы к полноценной супружеской любви был способен вообще неверный, непостоянный, морально несознательный человек. Но, с другой стороны, нельзя отрицать, что такие люди способны страстно любить некоторое время, но в новом окружении, после длительной разлуки с любимым человеком они забывают о нем и переносят свою любовь на другого. Мы имеем бесчисленные примеры такого поведения. Ярчайший пример – это Алеша в романе Достоевского «Униженные и оскорбленные». Его непостоянство и несознательность имеют психопатический характер, и он неосознанно переходит от любви к Наташе к любви к Кате. Но и замечание Гете о том, насколько прекрасно, когда угасает одна любовь и разгорается другая (в «Поэзии и правде»), указывает на неверность хотя и совершенно здоровой и незаурядной, а не специфически несознательной личности, но все же лишенной настоящего постоянства.

Но взаимная любовь между мужчиной и женщиной требует не только того, чтобы любимый человек не был ее лишен ради другого человека. Она также требует, чтобы чувство любящего не ослабевало по какой-либо причине. В первую очередь мы имеем здесь в виду тот случай, когда человек «больше», чем своего любимого, любит другого несупружеской любовью, отводит ему в своем сердце с точки зрения «любви вообще» то место, на которое претендует уже существующая супружеская любовь, которое она уже фактически занимает.

Неверность, относящаяся только к ослаблению любви, тесно связана также с проблемой ordo amoris (иерархии любви), которую мы будем обсуждать в следующей главе. В вопросе о том, почему я должен любить одного человека больше, чем другого, затрагиваются требования, связанные с ordo amoris и с верностью, хотя те и другие требования сами по себе и отличаются.

Требование ordo amoris любить одного человека больше, чем другого, связано, как мы скоро увидим, с видом любви, с тем словом, которое «произнесено» между двумя людьми, с объективным подчинением и т. д., в то время как требование верности всегда связано с любовью, фактически существующей между людьми.

Мы начнем наш анализ неверности, заключающейся в ослаблении любви, опять-таки с самого ярко выраженного случая, а именно с того, когда в нашей жизни начинает играть важную роль другой человек.

Если, например, ребенок неожиданно завладевает сердцем отца или матери и тем самым занимает то место, которое раньше принадлежало супругу или супруге, то в этом также заключается неверность. Но неверность заключается не в том факте, что отец или мать любят ребенка больше, чем супруга или супругу, а только в том, что у этих последних отнимается то, чем они обладали прежде. Даже в том случае, когда один из двух людей, любящих друг друга супружеской любовью, знакомится с другим человеком, которого начинает любить как друга больше всего на свете, который теперь занимает центральное место во всей его жизни, которого, другими словами, он с точки зрения «любви вообще» любит «больше», чем своего возлюбленного, – неверность имеет место только тогда, когда его любовь к возлюбленному ослабевает по сравнению с прежней, когда, следовательно, у последнего отнимается то, что у него было раньше.

Но может случиться и так, что какая-то безличная вещь, например наша работа, настолько поглощает нас, что наша любовь оттесняется на второй план и хотя не прекращается, не умирает, однако становится менее интенсивной, и, самое главное, любимый человек лишается своей центральной роли в нашей жизни.

Естественно, говорить о любви к безличной вещи в узком смысле слова можно только в некоторых случаях, например, в случае любви к своей нации или стране. Но ведь здесь идет речь не о первом месте в сердце с точки зрения любви, а о том, что играет самую большую роль в моей жизни, что меня занимает больше всего, что мне наиболее близко. Даже то, что невозможно любить в подлинном смысле слова, например профессиональная деятельность чиновника или адвоката, может повредить любви к человеку потому, что это требует внимания, занимает наши мысли и главным образом потому, что это становится основным источником счастья. Это также может привести к ослаблению любви, особенно супружеской любви, которая по своей сути требует абсолютной сосредоточенности на любимом.

Соперничество безличной вещи, конечно, имеет совершенно другой характер, нежели соперничество человека.

Отнятие у меня принадлежащего мне и передача этого другому лицу ранит особо остро, это является предательством любви; как бы разрушается внутреннее пространство, возникшее из «я-ты»-общности любви. Отказ от этого внутреннего пространства, когда кто-то третий завладевает нашим сердцем – это источник совершенно специфического страдания.

Этого нет как при обыкновенном ослаблении любви в результате пристрастия к безличным вещам, так и при любом ее угасании вследствие привычки. Здесь нет этого оставления на произвол судьбы, этого разрушения. Но специфически угнетающее воздействие оказывает и проза жизни, от которой любовь покрывается налетом и в той или иной степени угасает. В таком угасании любви заключается что-то безнадежное. Это предательство по отношению к любви как таковой. Наше сердце ранят воспоминания о том, как нас прежде любил близкий нам человек, как много обещала наша взаимная любовь, как она требовала своего продолжения, и теперь уже невозможно устремиться к нему, согреть его лучом нашей любви – наши руки ловят пустоту. Также и здесь имеет место настоящая неверность, хотя она и имеет иной оттенок по сравнению с вышеупомянутой.

Истинно любящий не поддается и такому ослаблению любви. С истинно верным человеком, представляющим собой, так сказать, идеал любящего, такое никогда не случится. Но и каждый любящий должен по крайней мере осознавать это требование любви и упорно бороться с такими тенденциями.

Этот случай «неверности», как правило, тесно связан с общей опасностью притупления чувств в супружеской любви, с определенным угасанием любви. Такая опасность, как мы уже говорили, угрожает большинству людей. Она – как угроза нашему отношению ко всем высоким ценностям – вообще заложена в природе человека. Она проявляется в нашем отношении к какому-нибудь большому делу, к полученным нами дарам, в естественной любви вообще, но особенно в супружеской любви – более того, она сказывается даже в нашей религиозной жизни. Во всем существует не только весна и лето, но и осенний или зимний период. Оставаться верным зимой тому, что нам досталось весной – досталось без труда, – это совершенно общее требование, красной нитью проходящее через всю нашу духовную жизнь. Fides (вера) – это преданность открывшейся нам истине, а также вера в Фавор во времена духовной жажды и сохранение верности.

В притуплении чувств, ведущем к ослаблению или даже к полному угасанию супружеской любви, виновата также и духовная инертность. Вначале, когда на человека снисходит дар любви, его уносит ее порывом. Без всяких усилий с его стороны он попадает в мир высоких устремлений и напряженных чувств, однако долго находиться там он не в состоянии из-за своей лености. Эта леность часто проявляется также в том, что, как мы уже видели, человек не отваживается на любовное «приключение» и поэтому никогда не предается подобной любви. Но во многих случаях, когда инертность не зашла столь далеко, человек хотя и уступает любви, однако его вялость мешает ему удержать любовный порыв, «высокое духовное напряжение» и, прежде всего, мешает ему осуществить вклад своего личностного центра духовной свободы, необходимый для сохранения и поддержания любви. Можно сказать, что, если ему любовь не достается даром, не «навязывается», он снова впадает в такое привычное ему состояние, когда он смотрит на мир из своего домашнего угла, совершенно не стремится испытать высокий накал любви, и его инертность вполне довольна таким положением вещей.

Сопротивление любому «забвению», снижению накала, притупляющей силе привычки, ее власти над нами – все это также является требованием супружеской любви, и того, кто выполняет его, особенно украшает трогательная, прекрасная добродетель верности.

Верность в дружбе

Как мы уже говорили, сфера дружеских отношений – это также та область, где особую роль играет верность.

По всей видимости, здесь верность как таковая в еще большей степени составляет содержание соответствующего чувства. Когда мы хвалим друга, то первым на языке появляется эпитет «верный», в то время как в отношении любви между мужчиной и женщиной мы прежде всего говорим о ее накале, глубине и силе.

Это не означает, что верность менее важна для любящего супружеской любовью и в меньшей степени основана на сущности последней – ни в коем случае, в супружеской любви она даже более обязательна, чем в дружбе, т.е. неверность здесь имеет более тяжелые последствия, более недостойна.

Когда мы хвалим друга, мы прежде всего имеем в виду то, что мы можем положиться на него, если нам потребуется помощь, что мы можем рассчитывать на его неизменный интерес к нашему благополучию, что его солидарность с нами не подвержена ритму времени, посторонним влияниям, на ней не скажется его разлука с нами и т. д. Мы говорили в начале этой главы, что друг, не предавший нас несмотря на угрожавшую ему опасность, проявил большее моральное мужество, чем верность. Это правильно. Но здесь, помимо морального мужества в подобных ситуациях, играет определенную, хотя и не главную, роль тот тип верности, который мы сейчас рассматриваем. Эта верность тесно связана с испытанием дружбы.

Она имеет место и тогда, когда такое испытание связано лишь с продолжением дружбы во времени, а не с ситуациями, в которых требуется моральное мужество и готовность к самопожертвованию. Однако существенным здесь является то, что такая верность в меньшей степени связана с любовью как таковой, с голосом сердца, чем с солидарностью с другом, с поддержкой друга словом и делом. Этот тип верности играет выдающуюся роль во всех видах дружбы, хотя она и требует в зависимости от близости и глубины отношений и других поступков, другой, более глубокой преданности.

Такая верность похожа на ту, которая свойственна слуге, преданному стороннику. Поэтому она не совсем относится к интересующей нас здесь теме – а именно верности, сугубо связанной с любовью как таковой.

Что касается последней, то неверность здесь обусловливают те же самые факторы, что и в супружеской любви. Только здесь, о чем мы уже говорили, чрезвычайно снижены требования верности – в зависимости от индивидуального характера отношений и взаимной любви.

Однако некоторые решающие различия в верности между дружеской и супружеской любовью все же необходимо выделить особо.

Во-первых, фундаментальным различием является то, что дружеская любовь не является исключительным чувством в отличие от супружеской.

Кричащая неверность в случае супружеской любви, как мы видели, имеет место тогда, когда мы обращаем свою любовь на другого и тем самым неизбежно отнимаем ее у любимого нами прежде человека. В дружбе это не является неверностью: здесь я могу полюбить нового друга, так как такая любовь может относиться ко многим людям.

Здесь я могу двум друзьям отвести одно и то же место в своем сердце, и это место даже может быть самым первым с точки зрения любви вообще. Например, я вполне могу сказать: «Я люблю этих двух людей больше всех остальных, они оба одинаково много значат для меня, они оба в равной степени ближе мне всех остальных».

По этой причине здесь нельзя говорить о неверности, когда нового друга начинают любить так же, как и прежнего, если только этот последний не лишается первого места в сердце любящего. Нет никакой неверности, пока он занимает то же самое место. Это тем более относится к тому случаю, когда новый друг не занимает первого места в нашем сердце. Если мы любим другого человека больше, чем его, то в этом также не заключается никакой неверности. Он ничего от этого не теряет, наша любовь к нему совершенно не ослабевает.

Неверность имеет место только тогда, когда наша любовь к другу ослабевает, когда привязанность к новому другу отодвигает прежнего на задний план. И здесь мы опять-таки имеем различные степени неверности.

Самым радикальным является тот случай, когда любовь к новому другу приводит к полному угасанию любви к прежнему Другу, когда привязанность к нему опускается на уровень полного безразличия.

Второй ступенью неверности является тот случай, когда дружеская любовь ослабевает в результате новых дружеских отношений. А третья ступень – это когда друг, занимавший первое место в нашем сердце, уже больше не занимает его – его занимает другой, но при этом любовь к прежнему другу как таковая не ослабла.

Неверностью также является притупление дружеских чувств. Но здесь на первый план выступает необыкновенное значение специфического слова, произнесенного Богом между друзьями. Ибо в зависимости от этого слова любовь бывает столь различна, что и вопрос притупления чувств имеет совершенно разное значение в связи с той или иной конкретной любовью.

Но нет никакого сомнения, что при глубокой дружбе совершенно правомерны жалобы друга на то, что он уже не играет той роли в жизни другого человека, какую играл прежде – при условии, что здесь идет речь не об объективно обоснованном изменении этой роли, а о простом притуплении чувств. Тогда это также будет неверностью.

Нравственная добродетель верности в любви

Подводя итог, мы можем сказать следующее. Верность тесно сопряжена с любовью. Она является специфически нравственным требованием, вытекающим из основанной на любви связи с другим человеком. Такая верность в узком смысле всегда предполагает существующие любовные узы. Она связана с сохранением любви к другому человеку. Прежде всего, она относится к любви вообще, независимо от всех категориальных различий в рамках любви. Всякая любовь требует – и чем она глубже, напряженнее, чем более важное место занимает в нашей жизни, тем она больше требует, чтобы мы безоговорочно были ей преданны, если только нет никакой объективной причины для изменения нашего поведения, причем под объективной причиной я понимаю радикальное изменение в любимом человеке, прекращение его любви к нам либо открытие нами того. что мы заблуждались на его счет. Но мы видели также, что помимо такой верности, требуемой любовью как таковой в любом ее виде, существуют особые требования любни между мужчиной и женщиной. Однако необходимо решительно подчеркнуть, что нашей темой здесь не является верность нашим обязательствам, вытекающим не из взаимной любви, а из социального акта или объективной связи.

Такие нравственные задачи и обязательства являются предметом обществоведения или социальной этики. Нашей же темой являлась исключительно любовь.