Метавнимание. Как сохранять продуктивность и удерживать фокус в цифровой реальности

Глава 1. Умственные ресурсы конечны

Все умеют пользоваться настройками компьютеров, телефонов и планшетов, представляют, как работает интернет, и в случае потери Сети могут самостоятельно восстановить подключение. При этом мало кто знает, как работает внимание во время использования устройств. Чтобы понять, почему мы так быстро переключаемся, легко отвлекаемся и сильно устаем к концу дня, давайте заглянем в «черный ящик» мозга и посмотрим, что там происходит. Далее мы рассмотрим все факторы в совокупности, но для начала разберемся, что такое внимание, как оно устроено, сколько энергии мы тратим на «простые» задачи и как устройства истощают ограниченные ресурсы внимания.

В 2000 году, на заре своей научной карьеры, я заинтересовалась, почему при использовании устройств внимание ухудшается. Пузырь доткомов уже лопнул, за последующий десяток лет появилось пять миллионов стартапов. В 2003 году мы наблюдали рождение гиганта социальных медиа, а вслед за ним и других соцсетей, изменивших жизнь отдельных людей и общества в целом. В 2007 году появились карманные компьютеры, а доступ к информации и другим людям стал как никогда простым.

2000 год оказался поворотным не только в развитии технологий, но и в моих отношениях с ними. Я только что вернулась в США из Германии, где работала в крупном исследовательском институте. Там мне не приходилось просить гранты, преподавать и заседать в комитетах — я могла себе позволить заниматься только одним проектом. Приступив к работе в Университете Калифорнии в Ирвайне, я окунулась в совершенно другую культуру: вела сразу несколько проектов, одновременно писала заявки на гранты, преподавала, заседала в комитетах и собирала новую команду. Я понимала, что от чего-то надо отказаться, но все было ужасно интересно.

Я почти не вставала из-за компьютера и постоянно переключалась между несколькими проектами, приложениями и сайтами, не всегда относящимися к работе. Иногда меня отвлекали письма и уведомления, но чаще — собственные мысли. Мне стало трудно закончить хотя бы часть одного проекта, прежде чем переходить к другому. Внимание все быстрее переключалось между экранами.

Нагляднее всего сложившееся положение характеризовало то, как я проводила обеденный перерыв. В Германии он длился час, мы ждали его с нетерпением и непременно ходили в столовую. Часов в двенадцать кто-нибудь собирал компанию, и мы не спеша брели, оживленно беседуя по пути, сплетничая и обсуждая новые технологии. После плотной трапезы мы делали еще кружочек вокруг кампуса, минут на двадцать, и возвращались к работе отдохнувшими, с новыми идеями. В США все изменилось. После первой лекции я спешила в столовую за обедом навынос, а потом обратно в кабинет, по пути заглядывая к коллегам, жующим бутерброды за компьютерами. Усевшись в свое кресло, я так же, как они, поглощала еду, глядя на экран. Это был уже не перерыв на трапезу, а марш-бросок за провиантом.

Я жаловалась коллегам и друзьям, что не могу оторваться от компьютера и при этом мне трудно сосредоточиться на работе, и они с пониманием кивали. И чем больше людей я опрашивала, тем яснее было, что я не одинока. Все сходились в том, что постоянно переключают внимание и проводят за компьютерами больше времени, чем раньше. Мне это не нравилось, но как ученый я заинтересовалась этим явлением. В чем его причины? Я начала планировать исследование.

Мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте, а также в нужной сфере, где внедрялись привычные ныне технологии.

Помню, как в первый раз взяла в руки мобильный телефон. Это было в середине 1980-х, я тогда еще училась. Я ехала с другом в такси через Центральный парк. «Моторола» только что выпустила DynaTAC 8000X, в нынешних долларах он стоил около десяти тысяч, поэтому немногие могли себе его позволить. Друг страшно гордился модным устройством и дал мне позвонить. По сравнению с современными моделями телефон был огромный, но мой восторг, когда я услышала в трубке голос, не описать словами. Нечто похожее я испытала несколько лет спустя, увидев объединенные сетью компьютеры в лаборатории EDS, а потом графический интернет-браузер, потоковое видео, среду виртуальной реальности CAVES, виртуальную среду онлайн — уменьшенную версию метавселенной. Мне повезло с профессией: как психологу мне было доступно все для наблюдения и изучения того, как технологии меняют наши внимание и поведение.

Психология — молодая наука по сравнению с химией, физикой и медициной, которым сотни, а то и тысячи лет. Первым начал исследовать внимание Уильям Джеймс. Он родился в 1842 году в Нью-Йорке, в богатой и космополитичной семье. Его крестным отцом был Ральф Уолдо Эмерсон, а младшим братом — известный писатель Генри Джеймс. В поисках себя в молодости Уильям Джеймс занимался искусством, химией, медициной и в конце концов остановился на психологии. В 1870-х в Гарварде, куда он поступил профессором, еще не было отделения психологии (первую лабораторию открыл Вильгельм Вундт в 1879 году в Лейпциге), и Джеймса сначала определили на факультет физиологии, а позже — философии и психологии. Соприкосновение с разными сферами изучения разума и тела пробудило интерес к вниманию человека.

Джеймс был плодовитым писателем и в 1890 году опубликовал свой знаменитый трактат «Принципы психологии» объемом в 1400 страниц. В день он писал более 2000 слов. Он остроумно использовал психологию для нейтрализации отвлекающих факторов и повышения эффективности работы. Студентов он принимал у себя дома, за вечерней трапезой, чтобы не отвлекаться днем, — сейчас такое немыслимо. Некоторые студенты не приходили из стеснения, поэтому народу было мало. А пришедших тотчас препровождали в столовую[8].

Уильям Джеймс первым дал психологическое определение вниманию. Оно не слишком отличается от нынешнего: «Каждый знает, что такое внимание. Это когда разум охватывает в ясной и отчетливой форме нечто из того, в чем видится одновременно несколько возможных объектов или ходов мысли. Сосредоточение, концентрация сознания — вот его суть»[9].

Джеймс считал, что мы сами выбираем, на что направить внимание: «Миллионы вещей внешнего порядка я воспринимаю чувственно, но не впускаю в сознание. Почему? Потому что они не представляют для меня интереса. Я выбираю, что воспринимать. В сознании остается только то, на что я обращаю внимание, и без избирательности в уме царил бы хаос»[10].

Иначе говоря, он полагал, что мы сами формируем свой опыт. Предположим, я гуляю по красивому саду с телефоном, переписываюсь с подругой и внимательно проверяю написанное. В памяти останутся только сообщения, но не шорох земли под ногами, не щебетание птиц и не красивые цветы. Я сосредоточилась на переписке, и мне все равно, где я.

Джеймс считал, что мы подвержены воздействию многих стимулов, однако можем выбирать, на чем сосредоточиться. То есть мы полностью контролируем внимание. Ах, если бы все было так просто!

Из определения Джеймса следует, что за внимание отвечает некая часть мозга. На самом деле внимание больше похоже на сеть, соединяющую точки в разных его частях[11]. Этим система внимания напоминает финансовую, в которой разные услуги предлагают отдельные фирмы, банки и страховые компании. Когда мы обращаем на что-либо внимание, в сети включаются разные процессы. В первую очередь это готовность, необходимая для выполнения задачи, например сдачи отчета в срок. Далее следует ориентирование — обозначение приоритетов и выбор объектов внимания: ответить сначала на письмо начальника или посмотреть уведомление на телефоне. Еще есть исполнительный контроль — регулирование вмешательства второстепенных стимулов для сохранения сосредоточенности[12] (скажем, мы не разрешаем себе проверять уведомления).

Чтобы понять, как работает система внимания, представьте, что вы играете в оркестре. Готовность — вы следите за партитурой и за дирижером, чтобы не пропустить свою; ориентирование — уверенность, что вы играете нужный фрагмент из партитуры, в правильном ключе и ритме, и помните, кто играет вместе с вами; а исполнительный контроль — способность не отвлекаться на фотовспышки из зрительного зала и на коллег, даже на лучшие сольные партии.

Когда мы сосредоточенно идем к цели, включаются умственные процессы, называемые исполнительной функцией, — это распорядитель разума. На него возложена героическая обязанность по управлению разными процессами: обозначением приоритетов, сменой задач, принятием решений, удержанием и распределением внимания, кратковременной памятью и саморегуляцией[13].

Распорядитель безупречно жонглирует простыми задачами, например при листании соцсети. Когда требуются некоторые усилия, как при многозадачности или обилии отвлекающих факторов, начинаются проблемы. Распорядителю приходится уделять внимание насущной задаче, затем ненадолго отвлекаться, помня обо всем, что делали, одновременно сопротивляясь новым отвлекающим факторам. Если добавить к этому срочные задачи и продлить такой режим, распорядитель устает и начинает забывать о цели.

В интерфейсе устройств многое отвлекает — и не только вкладки браузера, иконки соцсетей и уведомления, но и сама по себе идея доступности колоссальных запасов информации. Когда вы заняты определенной задачей, к примеру сдачей месячного отчета, вам приходится сопротивляться соблазнам. На это уходит много ресурсов исполнительной функции, даже если вам удается не отвлекаться.

Давайте выясним, почему вы устаете к трем часам дня, а в перерывах читаете соцсети. Согласно давней общепризнанной теории, подкрепленной пятьюдесятью годами исследований, у разума есть определенный запас ресурсов внимания для ежедневной работы[14]^, [15]. Их можно назвать объемом внимания. Он используется для обработки информации, и его запасы ограниченны. К примеру, за час работы над сложной задачей с отвлекающими факторами умственные ресурсы истощаются, после чего производительность на некоторое время снижается. В течение дня для нее также имеет значение, как давно вы проснулись[16]. Если вы устаете и начинаете ошибаться, значит, потратили все ресурсы — расход превысил имеющийся объем.

К трем часам, после переписки, звонков и нескольких встреч без перерыва, объем внимания уменьшается. Вы с трудом поддерживаете состояние готовности, а исполнительная функция — распорядитель разума — уже не в силах сопротивляться отвлекающим факторам.

Итак, производительность падает после напряженной работы[17]. Каждый день мы пытаемся оставаться сосредоточенными, но все время что-то мешает — приходится переключаться между задачами, на компьютер и телефон приходят уведомления. Мы распределяем внимание между чтением, звонками, устранением помех и своими мыслями так же, как финансовые расходы. Представьте, что вы в супермаркете, где не принимают карты, и у вас наличные. Вам хватит их на дорогой хлеб, сыр с трюфелями и органическую говядину, а если вы захотите купить что-то еще, придется опять идти к банкомату. Аналогично с вниманием: когда заканчиваются его запасы, нужно сделать перерыв и восполнить их. Умственные ресурсы не бесконечны: когда расходы превышают доходы, производительность падает[18].

Умственная нагрузка зависит от сложности задачи[19]. Нагрузку измеряют в лаборатории по показателям производительности: человек ищет определенную букву (скажем, Н) среди других на экране. Постепенно производительность снижается, значит, ресурсы исчерпаны. Также при умственной нагрузке расширяются зрачки. Их измеряют в ходе арифметических вычислений в уме, длительного удержания внимания и во время выполнения других задач[20]. В реальных условиях это, к сожалению, невозможно, потому что диаметр зрачка зависит от освещенности, которая всегда колеблется. Есть еще один способ измерения умственной нагрузки — лицевая термография (съемка тепловизором). Она тоже неосуществима в реальных условиях, потому что голова должна быть зафиксирована в одном положении.

У когнитивных ресурсов есть физиологическое обоснование. По данным исследований, в момент сосредоточенности в мозге фиксируется метаболическая активность. В крови повышается уровень углекислого газа, а сосуды расширяются для выведения отходов из активной части мозга[21]. После длительной сосредоточенности бдительность снижается, а скорость кровотока падает[22]^, [23]. Ухудшение производительности позволяет предположить, что умственные ресурсы не восстанавливаются, пока мы продолжаем работать над задачей. Для их восполнения надо остановить работу. Таким образом, кровоснабжение головного мозга можно назвать метаболическим индексом использования умственных ресурсов в состоянии сосредоточенности. Он дает нейробиологические свидетельства в поддержку теории истощения умственных ресурсов и объясняет, что происходит в мозге во время напряженной сосредоточенности.

В зарождающейся науке нейроэргономике отслеживают умственное усилие — активность мозга в процессе деятельности для измерения умственной нагрузки. Исследователи используют для измерения позитронно-эмиссионную томографию (ПЭТ) и функциональную магнитно-резонансную томографию (фМРТ). Поскольку нужно лежать совершенно неподвижно, диапазон возможных действий ограничен. Эту проблему решила транскраниальная доплеровская сонография: скорость кровотока в средней мозговой артерии измеряется звуковыми волнами. Метод используют в основном для диагностики инсульта и закупорки артерии, но с его помощью можно измерить показатели во время выполнения задачи, требующей сосредоточенности. Участнику исследования закрепляют на голове маленький ультразвуковой датчик, не ограничивающий движения, в отличие от ПЭТ и фМРТ. Далее участник выполняет разные задачи — например, в течение получаса определяет, какая линия из двух на экране длиннее. Еще один многообещающий способ измерения умственной нагрузки — функциональная спектроскопия ближнего инфракрасного диапазона (фСБИ). Этот метод предполагает измерения светом, отраженным от насыщенного и не насыщенного кислородом гемоглобина. Исследование с имитацией офисной обстановки показало, что таким образом можно выявлять различия в нагрузке во время чтения даже с отвлекающими факторами, но не в письменных задачах[24].

Описанные методы хорошо работают в ограниченной среде (в кабине пилота или в лабораторной симуляции офиса). Вне такой среды сложнее измерять внимание и объем умственных ресурсов при выполнении задач. В жизни действия не контролируются, как в лаборатории, и слишком много переменных влияет на внимание. Умственная производительность зависит не только от объема доступных умственных ресурсов, но еще и от типа, сложности задач и от их количества.

Простые задачи, такие как пассивный просмотр роликов в интернете, малозатратны. А для составления отчета, например, необходимо прочитать, обобщить много материала и принять другие сложные решения. На это уходит много ресурсов, что подтверждают лабораторные исследования. Можно выполнять одновременно две задачи, если по крайней мере одна почти или совсем не требует усилий, — скажем, читать под инструментальную музыку. Совсем другое дело — выполнять сразу несколько сложных задач: переписываться, обновлять резюме, искать что-то в интернете, проверять почту и отвечать на звонки. Естественно, на это вы потратите значительно больше ресурсов, чем, скажем, на разговор по телефону на ходу, потому что ходьба не требует мыслительных усилий. А увлекаясь разговором, мы ничего вокруг не замечаем.

Каждая задача требует определенных ресурсов. На решение зрительных, слуховых и пространственных задач (например, чтение новостей, разговор по телефону и видеоигру, в которой нужно ориентироваться на местности) расходуются разные ресурсы[25]^, [26]. Если выполняемые одновременно задачи конкурируют за один ресурс (допустим, вы слушаете аудиоконференцию и говорите по телефону, часто переключаясь туда-сюда), вам будет сложно выполнять их без ошибок.

Вот почему вы так устаете, распределяя внимание между несколькими задачами. После целого дня или даже нескольких часов переключения между разными задачами вы начинаете работать хуже. Вы выжаты как лимон. Исполнительная функция работает на всех парах. Если продолжать в таком режиме, производительность снизится.

К счастью, умственные ресурсы можно перераспределять. Если вы разговариваете по телефону за рулем и перед вами внезапно появляется другой автомобиль, внимание полностью переключается на дорогу, и вы резко обрываете разговор. Если вы переписываетесь в телефоне, ужиная с партнером, вы, скорее всего, услышите нотки раздражения в его голосе и благоразумно отложите телефон.

Переписка, сопротивление отвлекающим факторам и работа над отчетом суммарно истощают ресурсы, но их можно восстановить. Идеальный способ — здоровый ночной отдых с нормальным соотношением фаз глубокого и быстрого сна (особенно важного для работы памяти и способности сосредоточиться). Если в выходные вы хорошо выспались, то в понедельник придете на работу с новым запасом умственных ресурсов. Переключение на другие занятия тоже восполняет ресурсы[27]. Очень полезен отпуск, особенно в спокойной обстановке. Взбодриться можно даже за двадцать минут на природе[28]. Даже такие незамысловатые игры, как «Две точки», дают мозгам передышку.

Теория умственных ресурсов объясняет, почему колеблется внимание. Представьте датчик уровня внимания, показывающий, сколько его у вас осталось, как топлива в бензобаке. Если чувствуете, что устали, а производительность снизилась, значит, бак опустел. А с утра, когда вы бодры, он полон.

Внимание меняется ежесекундно — от готовности до рассеянности. Психологи измеряют его колебания интересным методом тестирования непрерывной производительности[29]: участникам эксперимента показывают снимки, например гор и города, меняющиеся каждые восемьсот миллисекунд (это меньше одной секунды)[30]. Испытуемые должны нажимать на кнопку, только когда видят город, и просматривают сотни снимков. Исследователи засекают степень внимательности в каждый момент. Естественно, чем чаще мозг переходит от активности к пассивности, тем ниже производительность[31].

Подобные исследования почти всегда проводятся в лаборатории. Но что происходит в реальных условиях? Я решила найти ответ на этот вопрос.

Как и следовало ожидать, сосредоточенность сменяется отсутствием концентрации даже при работе с одним экраном. Но чаще люди переключают внимание между несколькими устройствами, порой довольно быстро. В отличие от лабораторных исследований с однообразными стимулами, такими как буквы и изображения, в реальной среде все очень динамично. Иногда внимание включается вспышками, а в другие моменты удерживается дольше. Кроме того, в лаборатории используются нейтральные стимулы, а в реальности они сопровождаются самыми разными эмоциями: читать новости грустно, а сообщения от друга — весело.

Переходя от одной задачи к другой, важно внутренне перенастроиться. Этот процесс психолог Стивен Монселл назвал «мысленное переключение скоростей»[32]. Внутреннее представление о задаче, ее схема[33] — это сценарий поведения в определенном занятии. Ментальные схемы нужны для интерпретации впечатлений и организации деятельности. Схема для отчета: открыть документ Microsoft Word и начать печатать. Для ответа на письмо нужна другая схема: кликнуть на иконку почты, просмотреть входящие сверху, выбрать письмо для ответа и удалить или оставить остальные. Меняя задачу, вы переключаете внимание, как будто стираете с доски и пишете мелом новые инструкции. Когда вас часто отвлекают, вы быстрее перенастраиваетесь и ресурсы расходуются быстрее.

Я поняла, что мне не хватает терминов для того, чтобы описать процесс переключения внимания в реальной жизни. Это происходит методично или бессистемно, люди то стабильно удерживают внимание, то вдруг непонятно почему отвлекаются на другой проект, почту, поисковик или соцсеть. Иногда причина очевидна, это может быть уведомление или всплывающее окно, но порой со стороны трудно понять, что послужило стимулом. Возможно, какое-то воспоминание или ассоциация. Я долго думала, как назвать быстрое переключение внимания. Мне хотелось подобрать наглядное определение, и я начала с физических терминов. Мне попалось слово «кинетический» и показалось подходящим. Это значит подвижный, динамичный, активный. Кинетическое внимание — это динамичное состояние с быстрым переключением между приложениями, соцсетями и сайтами или компьютером и телефоном. В реальных условиях его трудно измерить, как в лаборатории, можно только видеть, есть оно или нет. Само по себе кинетическое внимание — это не плохо и не хорошо. Можно назвать его реакцией на изобилие информации и отвлекающих факторов или попыткой более эффективно распределять внимание. Но, судя по моим данным, последнее нам не удается. Кинетическое внимание влечет за собой стресс, утомление, снижение производительности и даже выгорание.

Причина опять же в истощении ресурсов. Далее мы подробно обсудим, почему нам бывает трудно сосредоточиться.

Глава 2. Борьба за внимание

Меня часто спрашивают, как научиться управлять своим вниманием. Недавно я получила такое письмо: «Пытаться описать все, что меня отвлекает на работе, — все равно что ловить рыбу за хвост. Приходится выполнять свои обязанности, причем качественно, а еще отвечать на письма, звонки, сообщения и общаться с коллегами. Я прихожу домой без сил, но устаю не физически, а умственно… Ненавижу все эти устройства, рабами которых мы стали».

Это типичные жалобы. В этой главе мы рассмотрим, почему нам трудно сосредоточиться в окружении устройств.

Когда мы едем по новому маршруту, даже с навигатором, приходится внимательно следить за ориентирами. При выполнении новых или сложных задач задействуется управляемая обработка, требующая немалых умственных ресурсов.

Не всякое внимание требует волевого усилия. Помните свой первый мобильный телефон? Впервые отвечая на звонок, вы наверняка долго искали нужную кнопку или задумывались, в какую сторону сделать свайп. Сейчас вы отвечаете машинально и так же проверяете почту, увидев значок уведомления.

Автоматические процессы используются для простых задач с заученными действиями и формируются, когда мы многократно повторяем одно и то же, например проверяем почту или ездим одним маршрутом. Эти процессы не расходуют умственные ресурсы, поэтому мы можем разговаривать за рулем, двигаясь по прямой. Но если вдруг загорится желтый свет, мы автоматически замолчим и переключимся на дорогу. Такое внимание называется экзогенным[34] и обычно вызывается внешними стимулами, например светофором.

Автоматическая обработка мгновенная и не требует подключения воли и ресурсов, поэтому мы так быстро реагируем на звонки заученными действиями. Что интересно, в состоянии опьянения возникают проблемы только с контролируемой обработкой, автоматическая же почти не затрагивается[35]. Пьяный машинально прочитает входящее сообщение, но ответ напечатает с трудом.

Бывает трудно не реагировать на уведомление, то есть остановить автоматическую обработку. Ридли Струп провел тест в 1935 году с целью изучения когнитивных процессов с двумя стимулами[36]. Еще до этого, в 1912 году, ученые обнаружили, что, если поменять местами буквы пишущей машинки, люди с навыками печати продолжают нажимать привычные клавиши[37]. Привычка перевешивала новые знания. Выполнение теста Струпа тоже осложняла привычка, но к чтению. Участники читали, на бумаге или на экране, названия цветов, написанные соответствующим цветом (слово «синий» синим шрифтом) или отличающимся (слово «синий» желтым шрифтом). Задача заключалась в том, чтобы назвать цвет шрифта. Когда слово и цвет совпадают, это легко, а когда различаются, пересиливает привычка к чтению. Требуется усилие, чтобы сказать не «синий», как написано, а «желтый».

Чтобы пройти тест Струпа, надо волевым усилием направить внимание только на цвет, чтобы заблокировать автоматический импульс к чтению. Исполнительная функция блокирует его, но не всегда. В повседневном использовании устройств мы часто вынуждены блокировать машинальную реакцию. Вы работаете над отчетом, сроки горят, а на экране компьютера, как на приборной доске, мигают вкладки браузера и разные иконки, ведущие к более интересным занятиям. Нужно держать себя в руках, чтобы машинально не кликнуть на другое окно. Также приходится следить за собой, чтобы не нажимать на всплывающие окна сайтов. Чем привычнее действие, тем сложнее его изменить, вот почему так трудно не отвлекаться на стимулы. Позже вы узнаете, почему сопротивление машинальной реакции вызывает стресс.

В последних материалах на тему нейронного базиса внимания (механизмов мозга по управлению им) предполагают, что длительное умственное сопротивление ведет к импульсивному выбору. В большинстве лабораторных исследований самоконтроль тестировали в течение коротких периодов времени, около часа. Все могут недолго контролировать себя, гораздо сложнее делать это целый день. Французские исследователи Бастьен Блан, Гийом Холлард и Матиас Пессильон проводили шестичасовые тесты. В контролируемых лабораторных условиях участники выполняли сложные задачи: допустим, им читали цифры, и они должны были вспоминать третью от конца. Например, они слышали 9, 7, 4, 2, 8 и должны были вспомнить 4, потом 2, потом 8, пока им читают следующие цифры. В ходе эксперимента их периодически спрашивали, что они предпочли бы: сто долларов в конце или меньшую сумму прямо сейчас. За несколько часов способность к сопротивлению снизилась, и участники стали выбирать меньшее вознаграждение[38]. Шесть часов выполнения простых задач такого эффекта не давали. Из эксперимента следует, что длительный умственный контроль в совокупности с сосредоточенностью на сложных задачах делает человека импульсивнее и снижает способность фильтровать отвлекающие факторы. Судя по снимкам фМРТ, сделанным в начале, в середине и в конце эксперимента, повышению импульсивности соответствует снижение активности в области мозга, отвечающей за кратковременную память и переключение между задачами.

Авторы назвали этот эффект умственной усталостью, и он доказывает, что контроль за вниманием ухудшается после длительного сопротивления отвлекающим факторам. В большинстве случаев эксперименты длятся один-два часа, но здесь мы увидели, что происходит с умственным контролем за срок, сопоставимый с продолжительностью рабочего дня.

Недавно я пожаловалась подруге, что не могу подолгу писать, потому что меня все время что-нибудь отвлекает. Подруга работает в крупной технологической компании и согласилась со мной, что отвлекающие факторы в нашей жизни прибавляются с каждым годом. Она сказала: «У нас уже есть почта, мессенджеры и соцсети. Если не будешь отвлекаться, выпадешь из контекста. Но чем чаще отвлекаешься, тем хуже работаешь».

Легко сбиться с пути к цели. Для завершения сложной задачи, такой как написание отчета (или книги), надо не упускать цель из виду. Конечно, книгу писать долго, за это время непременно на что-то отвлечешься. Но если внимание всегда приковано к цели и вы сознательно контролируете и распределяете его, не отвлекаясь на то, что не имеет отношения к вашим задачам, это волевое управление, как его назвал Уильям Джеймс[39].

Когда вы определяете приоритеты ради достижения цели, это называется эндогенным вниманием[40]. Например, чтобы закончить одну главу для книги, мне нужно писать, читать и искать информацию. Когда вы машинально реагируете на стимул (скажем, на телефонный звонок или уведомление о сообщении), ваше внимание не направлено на цель. Это же экзогенное внимание заставляет резко затормозить при виде желтого света светофора.

В повседневной жизни мы постоянно балансируем между контролем и реакцией на стимулы. При любых действиях мы ориентированы на цель (дописать отчет), но подвержены внешним влияниям, таким как уведомления соцсетей, или внутренним импульсам, таким как желание решить кроссворд[41]. Скорее всего, склонность отвлекаться развивалась у нас как реакция на возможную опасность. Это и сегодня актуально. Если идти по улице, уткнувшись в телефон, можно попасть под велосипед. Устройства поглощают внимание до такой степени, что мы перестаем следить за окружающей обстановкой и рискуем получить травму[42]. Наши предки учились первыми замечать хищников, чтобы выжить, а мы целиком погружаемся в виртуальный мир и не замечаем реальности.

Итак, чтобы идти к цели, надо все время помнить о ней. Действия должны быть целенаправленными. Негативные последствия отклонения от цели легко представить. Вспомним двадцатипятилетнего Эндрю Деверса: в пешем походе в 2021 году он задумался и сошел с тропы. Его искали восемь дней. Деверс питался ягодами, пил воду из ручья и отделался несколькими царапинами, но сильно испугался. Вот что он рассказал: «Я шел по тропинке, думал о своем, а минут через сорок или пятьдесят обернулся и не увидел тропу»[43]. В виртуальном мире мы тоже быстро забываем о целях и сходим с тропы. Без контроля внимание подчиняется стимулам. Разум, как шарик в пинболе, скачет туда-сюда, влекомый уведомлениями и рекламой.

Мы ставим целью делать зарядку каждое утро, но в плохую погоду нет настроения, и мы вместо этого полчаса листаем соцсети. Что происходит в мозге, когда мы стараемся удержать внимание на цели? Львиная доля нагрузки ложится на исполнительную функцию[44]. Первое и самое простое — это выбор цели. Для этого достаточно заглянуть в список дел. Теперь надо помнить о цели в течение долгого времени, а это уже сложнее, потому что нужно сопротивляться отвлекающим факторам. Можно отключить уведомления, но остаются еще внутренние импульсы. Страшно пропустить важные новости или посты в соцсетях. Противостояние осуществляет исполнительная функция и тратит на это много ресурсов. Наконец, при необходимости надо проявлять гибкость и корректировать цель[45]. Если не поступила важная для проекта информация от коллеги, значит, надо переключиться на план Б. И тут есть подвох. На целеустремленность и сопротивление отвлекающим факторам израсходованы почти все умственные ресурсы[46]. Когда их почти не остается, труднее удерживать внимание на цели.

Рассмотрим некоторые конкретные причины, почему люди не могут управлять вниманием при работе с устройствами. Я много лет наблюдаю за этим, общаюсь на данную тему с разными людьми и заметила ряд поведенческих схем, которые назвала ловушками внимания. Возможно, в каком-то описании вы узнаете себя, и это поможет вам избежать ловушек в будущем.

Как получается, что мы теряем контроль над вниманием? Его утрата начинается с формулировки выбора действий. Формулировкой вы задаете контекст, в котором принимаете решение. Скажем, вам срочно нужно сдать работу, а друг пригласил съездить в выходные на курорт. Согласие можно сформулировать по-разному: как отдых перед последним продуктивным рывком или как побег от обязанностей.

Принимая взвешенное решение что-либо сделать, вы непременно формулируете свой выбор, но иногда не осознаете его. (Машинально реагируя на такие стимулы, как уведомления, вы не успеваете ничего сформулировать.) Ситуация, эмоциональное состояние и запас умственной энергии всегда задают контекст и влияют на решение. Если утром вы не чувствуете себя полным сил, то для начала, скорее всего, возьметесь за работу попроще. А если, например, вы устали уже в четыре часа, то выберете занятие, которое позволит отдохнуть.

Иногда формулировка обусловлена недооценкой или переоценкой важности предстоящего дела. Допустим, вы предположили, что отдохнете, разгадывая кроссворд, но он вас только больше утомил.

Также можно ошибиться в продолжительности занятия. Люди вообще часто ошибаются в оценке времени. В одном исследовании участники должны были прикинуть, сколько времени проводят за компьютером, и ошибались на 32%. Те, кто долго за ним просиживал, убавляли время, а остальные прибавляли[47]. Скажем, вы решили сделать десятиминутный перерыв в работе. Вы открыли блог, там нашли ссылку на другой интересный блог, и вот уже пролетел час, а через пять минут встреча, к которой вы не успели подготовиться. Все попадают в такие ловушки. Давайте рассмотрим конкретные схемы потери контроля над вниманием.

Когда я задаю аудитории вопрос и вызываю задумавшегося студента, он смотрит на меня непонимающим взглядом, потому что ничего не слышал. Внимание всегда колеблется между внешними стимулами и мыслями. В рассеянности все внимание обращено внутрь, и в этом состоянии люди проводят от 25 до 50% времени бодрствования[48].

В устройствах наши мысли улетают за содержимым вкладок браузера и иконками приложений. Собственно, нам не нужны определенные стимулы, достаточно взглянуть на смартфон или компьютер. Интернет стимулирует переключение с одной мысли на другую, от содержания страницы к своим мыслям и обратно. Структура «узел-ссылка» поощряет блуждающее внимание (подробнее об этом — в шестой главе). Само по себе это неплохо и даже полезно: поверхностный, не затратный интерес восполняет умственные ресурсы. К тому же можно узнать что-то новое. Иногда стоит только забыть о проблеме и расслабиться, как мысли сами приведут к креативному решению[49]. Но в интернете блуждание может затянуться до такой степени, что мы не сделаем все намеченное.

В интернете многое вызывает ассоциации и может увести мысли в другую сторону. Например, читая статью про движение суфражисток в «Википедии», можно вспомнить про #metoo, найти соответствующую статью, и она напомнит что-нибудь еще. Это приведет ко второй ошибке формулировки, касающейся времени: изначально вы не собирались так долго читать «Википедию». Люди с развитым исполнительным контролем умеют сосредоточиться на внешних задачах, меньше витают в облаках[50] и, соответственно, не тратят столько времени на блуждание по интернету. Но это касается только ответственных задач. Если же занятие не требует большой самоотдачи, мы все в равной степени подвержены рассеянности, особенно при низком уровне умственных ресурсов. В этом случае мы склоняемся к простым задачам и подчиняемся внешним стимулам, таким как ссылки на сайте.

В одном исследовании обнаружили, что медитация, в частности практика осознанности, помогает сдерживать блуждание мыслей. После курса медитации осознанности люди больше времени подряд могли сосредоточиться на задаче и реже переключали внимание[51]. Такие практики учат осознавать себя в настоящем, чего мы обычно не делаем (подробнее об этом — в тринадцатой главе).

Люди часто не в силах завершить простые и увлекательные действия с устройствами. Незамысловатые игры вроде «Кэнди краш» и листание соцсетей требуют немного внимания, помогают отвлечься от напряженной работы и восполнить ресурсы внимания. Листание постов в соцсети или привычные действия в игре не вызывают никаких трудностей. Машинальная активность такого рода хороша, когда умственные ресурсы истощены.

Но здесь нас подстерегает вторая ошибка формулировки: мы можем неверно оценивать продолжительность машинальной деятельности. Мы к ней склонны, она затягивает нас. Согласно исследованиям, она дает эмоциональное вознаграждение (подробнее об этом — в десятой главе). Люди счастливы, поэтому не хотят прекращать машинальные действия.

Вот почему мы подолгу смотрим TikTok (подробнее об этом — в седьмой главе).

Машинальная деятельность подразумевает реакцию на стимулы с быстрым вознаграждением (веселье, игровые очки, переход на новый уровень или победа). Педагогический психолог Эдвард Торндайк описал это еще в 1911 году и назвал законом эффекта: действие, вызывающее удовольствие, закрепляется[52]. Чем больше удовольствие, тем сильнее выражен эффект. Не обязательно получать награду каждый ход — это называется вариативное подкрепление, которое изучал бихевиорист Беррес Фредерик Скиннер. Вариативное подкрепление объясняет, почему люди снова и снова играют в простую игру с редким вознаграждением. Вариативное подкрепление развивает привычку к определенному действию.

В играх понятные награды — это очки или переход на следующий уровень. Но вознаграждение может быть воображаемым: например, листая сайт по продаже недвижимости, вы представляете, что живете в шикарном доме. Те же ощущения дают интернет-магазины, но они предлагают еще и вариативные подкрепления — распродажи. Привычка к машинальным действиям формируется легко и незаметно, и мы теряем счет времени. Мы не догадываемся, насколько привычка сильна, пока не попробуем от нее избавиться. Как сказал английский писатель Сэмюэл Джонсон, «цепи привычки слишком легкие, чтобы их почувствовать, пока не станут настолько крепкими, что их не разорвать»[53].

Многие жалуются, что не могут оторваться от соцсетей. Мы тянемся к себе подобным, нуждаемся в одобрении, общении, социальном капитале и в придачу любопытны. Идеально читать соцсети только во время отдыха и с целью пообщаться и подзарядиться для дальнейшей работы и достижения личных целей. Но и здесь нас поджидает ошибка формулировки. Мы переоцениваем значимость соцсетей, потому что они не предназначены для близкой дружбы, и недооцениваем количество времени, которое тратим на них, потому что не осознаем, что именно тянет нас сюда (подробнее об этом — в восьмой главе). В этом случае краткосрочное удовольствие от удовлетворения любопытства мы ставим выше долгосрочной цели — выполнения работы.

Социальное вариативное подкрепление заставляет проводить в соцсетях слишком много времени. Лайки в соцсетях добавляют ощущения социальной значимости, и вы чаще пишете посты, чтобы когда-нибудь сорвать джекпот. Не каждый ролик в «Тиктоке» смешной, но однажды попадется такой, что обхохочешься. Ошибки формулировки, факторы, влекущие в соцсети, и социальные вознаграждения создают ловушку для внимания.

Молодежь теперь много времени и сил вкладывает в создание и поддержание онлайн-имиджа. Философ Жан Бодрийяр писал, что мы живем в симулированной реальности, где люди определяют себя понятными друг другу знаками и символами[54]. Такая модель задает восприятие себя и своих отношений с окружающими. В интернете симуляция реальности превращается в реальность. Для кого-то сетевой имидж служит продолжением идентичности, а для кого-то приобретает несравнимо большее значение. Количество подписчиков может повысить ощущение собственной значимости, как ничто другое в реальном мире. Инфлюэнсеры строят карьеру на имидже, а для обычных людей лайки — похвалы идентичности, а репосты публикаций — медали. Подростки озабочены онлайн-идентичностью, потому что это их «лицо» в социуме, а для взрослых — дополнение к резюме. Все хотят выглядеть успешными, выставить себя в наилучшем свете. Мы желаем сохранить идентичность, поэтому многие посвящают много времени оформлению постов и профиля. По важности это занятие может превосходить достижение целей в работе и учебе.

Еще одна ловушка для внимания связана с вложениями: вы отдали столько времени игре или сайту, что жалко вот так взять и бросить. Люди часто попадают в ловушку невозместимых затрат в реальности. Вкладывают средства в бизнес или разработку нового продукта с целью обогатиться, а спроса нет. Но вместо того чтобы все бросить, признав поражение, они продолжают вкладываться в надежде, что предприятие хотя бы окупится. Ловушку невозместимых затрат часто совершают азартные игроки. Уже потратив в игровых автоматах пятьсот долларов в четвертаках, человек не хочет уходить, не отыгравшись: «Еще разочек, может, выиграю».

В отношениях бывает аналогичная ситуация: кажется, что все было зря, если расстаться после многолетней дружбы или отношений. Если рассуждать рационально, надо бросать то, что не получается, смириться с тем, что вложенное не вернуть, и жить дальше. Но люди не всегда мыслят рационально.

В цифровой среде нам также жаль невозместимых затрат. Скажем, вы решили прервать работу ради чтения статьи, потому что она показалась важной. Через полчаса вы понимаете, что эта информация вам не пригодится, но время уже вложено, значит, надо дочитать, иначе оно будет потрачено зря. К тому же в конце может быть что-нибудь интересное. В онлайн-играх вроде World of Warcraft много уровней, и перейти на следующий можно, например, разгадав загадку. Чтобы люди не выходили из игры, разработчики используют ловушку невозместимых затрат, зная, что из нее трудно выбраться. Дойдя до высокого уровня и вложив время, деньги и эмоции, человек не захочет все бросить. В недавнем исследовании подсчитали, что за один раз люди проводят за игрой один час и двадцать две минуты[55]. Невелика потеря, если у вас есть лишних полтора часа в сутки, но большинству такая роскошь недоступна.

Описанные выше занятия сами по себе не вредны, помогают снять стресс и восполнить ресурсы. Об этом мы поговорим далее в книге. Но если вы не контролируете свои действия и не можете не смотреть TikTok, не читать «Википедию» и не листать товары в интернет-магазине, значит, пора остановиться. Подумайте, какие ошибки формулировки вы совершаете.

Далее мы обсудим, как развивать силу воли и проявлять ее, используя устройства, чтобы вы увереннее шли к цели.

Мы знаем, что легко отвлекаемся, а умственные ресурсы не бесконечны, поэтому надо учиться волевому распределению внимания. По сути, это решение по распределению ресурсов. Как будто у вас есть некая сумма и вы подсчитываете, что купить на фермерском рынке. Но как выбрать, куда направить внимание?

Согласно традиционным представлениям, мы распределяем внимание исходя из предпочтений, приоритетов и ресурсов[56]. Например, вы хотите начать рабочий день с переписки, а первым в списке приоритетов значится отчет, который нужно сдать к полудню. Вы прикидываете, сколько ресурсов все это потребует.

Но я считаю, что выбор обусловлен не только предпочтениями, приоритетами и имеющимися ресурсами. Для человека важны социальная, культурная и технологическая стороны жизни. Мы подвержены множеству влияний. Чтобы разобраться, как мы распределяем внимание, надо понимать, как взаимодействуют социум и технологии. Мы помним о предпочтениях и приоритетах, но для нас важен социальный и технологический контекст, в котором мы живем. На разум и внимание воздействуют не только внутренние, но и внешние факторы.

Социум влияет на то, как мы используем устройства. В качестве примера рассмотрим очки Google Glass. Они вышли на рынок в 2014 году и были предназначены для просмотра контента без помощи рук. В оправу была вмонтирована маленькая камера, которая записывала все, на что смотрел владелец. Издалека не было видно, работает ли камера, и люди волновались, что их снимают, хотя владелец мог просто смотреть на дисплей. Как оказалось, окружающие начинают чувствовать себя под слежкой. Первая версия очков провалилась по социальным, а не технологическим причинам. Прочими технологиями мы тоже пользуемся в социальном контексте, и он влияет на наши действия в цифровой среде, в особенности на внимание.

Уильям Джеймс считал, что мы сами хозяева своему вниманию[57]. Но в нашу цифровую эпоху надо смотреть шире и учитывать влияние на него социума, технологий и среды. Пришла пора более масштабного социотехнического подхода. Как при таком количестве факторов воздействия контролировать внимание, помнить о целях и не отвлекаться? Для ответа на этот вопрос обратимся к результатам исследований поведения в реальном мире. Они подскажут, как часто мы переключаем внимание и отвлекаемся, а также какому ритму подчиняется сосредоточенность в течение дня. Наука порой удивительнее фантастики, а результаты исследований становятся настоящими сюрпризами.

Глава 3. Типы внимания

Великая писательница и поэтесса Майя Энджелоу написала мемуары «Я знаю, отчего поет птица в клетке» в гостиничном номере. Она сняла его на месяц и ночевала дома, но приходила туда к половине седьмого утра, ложилась на кровать и работала до полудня. Она не разрешала менять постельное белье из страха, что горничные случайно выбросят клочок бумаги с важной мыслью. Чтобы не отвлекаться, она сняла со стен картины, а с собой брала словари, Библию, бутылку хереса, кроссворды и колоду карт.

Она говорила: «Мне надо было чем-то занимать свой умишко. Это слово я, наверное, услышала от бабушки, она так говорила про себя. В детстве, с трех до тринадцати лет, я думала, что есть Умишко и Умище.

Умищем мы думаем умные мысли, а Умишко занимаем, чтобы он не отвлекался. Я разгадываю кроссворды или раскладываю пасьянс, а Умищем размышляю о том, о чем хочу написать»[58]. Оба — и Умишко, и Умище — участвовали в литературном процессе.

Умище был главным, но для передышки от работы использовался Умишко. Слова Майи Энджелоу согласуются с моим исследованием. Умишко и Умище — взаимодополняющие части целого.

Наличие разных типов внимания еще триста лет назад предположил философ Джон Локк. В своем «Эссе о человеческом разумении» он описал нечто похожее на то, о чем говорила Энджелоу: «Это различие между напряжением и расслаблением ума при мышлении в диапазоне великого множества разных степеней — от серьезного изучения до полного невнимания, — я думаю, каждый испытал на себе»[59]^, [60]. Локк, вероятно, первым предположил, что внимание сложнее, чем наличие или отсутствие сосредоточенности.

Уильям Джеймс тоже упоминал типы внимания. По его мнению, полный контроль над ним был противоположностью «спутанного, затуманенного, рассеянного состояния сознания, которое французы называют distraction, а немцы zerstreutheit»[61]. Джеймс также говорил про «поток сознания», когда мысли и чувства приходят и уходят непроизвольно.

Цифровая эпоха отличается от обстановки, в которой жили и работали Джеймс и Локк. Количество и интенсивность отвлекающих факторов умножились, а устойчивость внимания снизилась и изменилась до такой степени, что возникла необходимость в новой теории. В этой главе я расскажу об исследовании, подтверждающем наличие у нас пяти типов внимания.

Слова, которыми мы описываем внимание, говорят о том, как мы его понимаем. Это может быть способ что-то узнать («пролить свет», «осветить», «рассмотреть под микроскопом») или механический процесс («фильтровать», «обрабатывать», «просчитывать»). Говоря «уделить внимание», мы подразумеваем, что оно ограниченно. Другие слова намекают, что мы можем управлять вниманием: «направить», «удерживать», «сфокусировать» или «потерять фокус». Но о внимании, связанном с устройствами, это ничего не говорит. Для этого нам нужны новые термины.

В обществе придается большое значение сосредоточенности, но что значит увлечься или погрузиться во что-то? Психологи считают склонность целиком уходить в занятие индивидуальной чертой, такой как интроверсия и экстраверсия. Степень погруженности оценивают по шкале Теллегена, для чего нужно согласиться или не согласиться с рядом утверждений, например: «Когда я слушаю музыку, то ничего вокруг не замечаю»[62].

У тех, кто набирает высокий балл по шкале, стираются границы между реальным и воображаемым. Скажем, когда они читают статью про океан, им грезится шум волн, а погрузившись в детективный роман, они слышат, как скрипят ступени под ногами убийцы. Виртуальные симуляции тоже кажутся им более реалистичными[63].

Немногие рождаются с такой сильной врожденной увлеченностью, большинство набирает средний балл по шкале Теллегена (женщины в этом далеко обгоняют мужчин)[64]. Независимо от этого, погрузиться в выбранное занятие может каждый, но, скорее всего, переключится на новый стимул. Даже при наличии одного стимула внимание колеблется от глубокой сосредоточенности до рассеянности и обратно.

Мы чередуем действия, требующие повышенного внимания, с менее затратными или самыми простыми[65]. Управление вниманием — это не только его удержание и сопротивление отвлекающим факторам, но и способность произвольно переключаться, например от Умишка к Умищу. Майя Энджелоу с головой уходила в работу Умищем и периодически занимала Умишко чем-нибудь непритязательным вроде пасьянса.

Потоком называют полное погружение в занятие, при котором, как писал Михай Чиксентмихайи[66], «все прочее теряет значение». Он использовал это состояние, чтобы не сойти с ума во время Второй мировой войны. В конце войны, когда Чиксентмихайи было одиннадцать лет, он со всей семьей попал в тюремный лагерь в Италии. Его отец служил генеральным консулом в Венеции и работал с бывшим венгерским правительством, замешанным в войне. Дабы отгородиться от ужасов войны, юный Михай целыми днями играл в шахматы, не думая ни о чем другом. Через семь месяцев отца оправдали, а их освободили. Чиксентмихайи не окончил школу, но позже, в 1956 году, эмигрировал в США, сдал школьные экзамены и поступил в Университет Чикаго изучать психологию. Опыт погружения в юные годы привел его к многолетнему изучению «оптимального переживания», как он его назвал.

Чиксентмихайи хотел узнать, что мотивирует людей заниматься делом без вознаграждения, например играть в шахматы или, рискуя жизнью, лезть в горы. Все эти люди описывали состояние, которое Чиксентмихайи назвал потоком. В этом состоянии человека увлекает внутренним течением — занятие само по себе становится наградой и безраздельно завладевает вниманием. Существует баланс между навыками и деятельностью. В потоке человек любознателен и готов к экспериментам, он забывает о себе, потому что все внимание направляет в дело и не замечает, как летит время[67]. Поток — творческое состояние, оно уникально и дает такое большое внутреннее удовлетворение, что люди работают с полной самоотдачей.

Поток — субъективное переживание, но Чиксентмихайи решил узнать, что происходит в это время в голове, и придумал метод выборочного фиксирования опыта[68]. Он раздал участникам эксперимента пейджеры, запрограммированные издавать звуковой сигнал в определенное время. По этому сигналу участники должны были заполнить анкету с вопросами о сосредоточенности, увлеченности и погруженности в занятие. В момент звучания сигнала все занимались разными делами (возились в саду, готовили, работали) и не обязательно находились в потоке. Эксперимент длился одну неделю, информации набралось достаточно. Как вы догадываетесь, минус таких экспериментов в том, что людей отрывают от занятий. Тем не менее результаты помогли Чиксентмихайи понять, что такое поток, и описать его. Одноименная книга «Поток» оказала значительное влияние на теорию внимания.

Я часто входила в поток, обучаясь в институте искусств. Вечерами приемник ловил «Радио Гавана» (под него лучше работалось), и я писала картины, пританцовывая под кубинские ритмы. Я полностью погружалась в живопись, и абстрактные изображения обретали новые смыслы. Одну картину я даже назвала «Апофеоз» — в честь экстаза в момент творения. В творчестве время летело незаметно, и на часах внезапно оказывалось два часа ночи. В поток нетрудно войти во время занятий, требующих изобретательности и самоотдачи: живопись, музыка и даже катание на лыжах. Вообще это состояние зависит от характера деятельности. Сейчас я ученый и составляю программы преподавания, провожу исследования и пишу статьи. В ходе работы я чередую сосредоточенность с поверхностным вниманием, как Майя Энджелоу чередовала Умище с Умишком. Поток редко уносит меня — только во время мозговых штурмов с коллегами или ненадолго, когда я пишу, и все. Поменяла бы я свою нынешнюю профессию на художественную? Ни за что. Я получаю удовлетворение от работы, а если скучаю по потоку, могу порисовать или потанцевать. Для исследования окружающего мира нужна сосредоточенность, а не поток.

Со мной согласны многие. Недавно друг, менеджер крупной технологической компании в Кремниевой долине, сказал, что ни разу не входил в состояние потока на работе, потому что приходится жонглировать разными задачами. Иногда во время мозгового штурма вся команда может войти в поток. Раньше, работая кодировщиком, он часто испытывал это состояние.

Даже Майя Энджелоу описывает процесс работы как сосредоточенность, а не поток. В интервью журналисту Джорджу Плимптону для «Париж Ревю» она сказала, что пишется не всегда легко: «Я оттачиваю фразы, пока слова не начнут отскакивать от страницы. Читается так, будто мне это ничего не стоило, но на самом деле это труд. Некоторые критики, особенно нью-йоркские, пишут: вот, у Майи Энджелоу вышла новая книга, как всегда блестящая; ну конечно, у нее же врожденный талант. Хочется прижать их за горло к полу, потому что книга стоила мне огромного труда. Я работаю над языком»[69].

К сожалению, состояние потока случается не так часто, как надеялись читатели бестселлера Чиксентмихайи. По данным опроса, который он провел вместе с Накамурой в середине 1990-х, 42% американцев и 35% немцев никогда не входили в поток или входили крайне редко[70]. В отличие от рисования, резьбы по дереву и игры на музыкальных инструментах, в технической сфере трудно войти в поток. Техническая деятельность несовместима с потоком, это привилегия творческих людей. Это не означает отсутствия удовлетворения, вовсе нет. Некоторые входят в поток за программированием или написанием статей. Но, как бы там ни было, характер работы и ответственность за несколько проектов создают барьер для потока. Это не так грустно, как кажется, потому что баланс и хорошее самочувствие достигаются в согласии с естественным ритмом внимания.

Мне повезло работать приглашенным исследователем в Microsoft. Летом в Сиэтле очень красиво, и я вовсю наслаждалась зеленью и возможностью участия в исследовании внимания. В центре Microsoft в Редмонде на входе огромный, всегда переполненный народом атриум. Там можно увидеть произведения цифрового искусства — например, большую скульптуру с камерами и сенсорами, цвет которой управляется искусственным интеллектом, когда кто-нибудь подходит. Из кафе неподалеку доносятся разговоры о нейронных сетях и новейших инструментах визуализации, а у лифта всех приветствует робот, умеющий объяснить дорогу.

Идея потока вдохновляла меня, но я пришла к выводу, что он несовместим с моей работой. Мы с Мэри Червински и Шамси Икбалем задумались, как охарактеризовать внимание людей при работе с устройствами в офисе. Они переключаются между типами внимания, такими как Умище и Умишко?

Есть ли специальный тип внимания для действий в цифровой среде? Как выяснили мы с коллегами, недостаточно сказать, что человек больше или меньше погружен в свое занятие. Мы нашли еще один важный показатель. Важно, сколько умственных усилий требовалось для совершения действия, — допустим, составлять стратегический план сложно, а листать соцсеть легко. Мы решили разобраться, что такое увлеченность в цифровом измерении. Майя Энджелоу с разной степенью внимания решала кроссворды и писала стихи. Так же и любой человек может увлеченно играть в игру «Две точки», в которой почти не надо думать, и читать сложную финансовую статью, понимание которой требует значительных умственных усилий. Разум в обоих случаях работает, но с разной степенью загруженности. (В десятой главе я подробнее расскажу, почему все любят такие игры, как «Две точки».)

Если учитывать не только увлеченность, но и степень сложности, можно охарактеризовать степень внимания в разных действиях. Мы придумали схему внимания в цифровой среде (иллюстрация 3.1)[71]. Это временные состояния, в течение дня они меняются в зависимости от целей человека, задач, контактов, мыслей и других факторов. Для каждого состояния характерны определенные свойства, которые я опишу позже.

^{Иллюстрация 3.1. Схема состояний внимания}

Высокие увлеченность и сложность в сумме дают сосредоточенность — временное состояние погруженности в деятельность, до некоторой степени сложную для индивидуума. Состоянию свойственны мотивация, активность, креативность и удовлетворение[72]. Но это не то же самое, что поток. Можно быть сосредоточенным, допустим, читая инструкцию, без обязательных условий потока: созидания, потери счета времени, оптимального использования навыков. Скорее это увлеченность, предшествующая потоку. Она требует большого объема умственных ресурсов.

Высокая увлеченность и отсутствие затруднений — это машинальное внимание (иллюстрация 3.1) во время выполнения рутинных действий. С машинальным вниманием Майя Энджелоу раскладывает пасьянс. Можно быть увлеченным деятельностью, не требующей умственных усилий, например игрой Candy Crush (273 миллиона активных пользователей[73], и более 9 миллионов играют более трех часов в день[74]). Сложностей нет, думать не надо, что объясняет, почему люди не устают после нескольких часов игры.

Отсутствие увлеченности и трудностей вызывает скуку (иллюстрация 3.1). Блуждание по интернету, переход с одного сайта на другой без задержек, достаточных для того, чтобы прочитать хотя бы пару предложений, или переключение телевизионных каналов — это скука. Умственных ресурсов это не требует никаких. Когда трудностей и увлеченности нет, не будет и мотивации, поэтому сосредоточиться на деятельности не получится[75]^, [76]. Неподвижность и бездеятельность сами по себе, как во время йоги или медитации, не вызывают скуку. В потоке люди не замечают, как летит время, а в скуке, наоборот, считают минуты, которые тянутся, как часы. Интересно, что по-немецки скука Langeweile буквально переводится как «большая продолжительность времени».

Трудности при отсутствии увлеченности приводят к разочарованию (иллюстрация 3.1). У всех бывали моменты разочарования на работе, когда кажется, что уперся головой в потолок, что прогресс остановился. Мы не можем бросить трудное дело, потому что надо сделать его в срок, начальник заставил доделывать или потому что мы сами этого хотим. Разработчики ПО чувствуют разочарование, когда не могут найти баг. Когда не получается сложить пазл, тоже бывает разочарование. Это состояние внимания требует больших умственных ресурсов.

Ритм — часть жизни. В природе он проявляется в смене сезонов, продолжительности светового дня, восходе луны и приливах, а в нашей физиологии — во сне, температуре тела, обмене веществ, колебаниях инсулина, нейротрансмиттера серотонина и гормона стресса кортизола. У всех людей разные циркадные ритмы, бывают ранние пташки (жаворонки), которые лучше всего чувствуют себя по утрам, и совы — у них день начинается гораздо позже.

От циркадных ритмов зависит температура тела: с утра она ниже, а к вечеру поднимается. Эти ритмы также объясняют колебания бодрости и внимания в течение дня[77]. Гомеостатические ритмы, отсчитываемые с момента пробуждения, связаны со снижением продуктивности к вечеру, как подтверждается исследованием с задачами на память[78]. Также есть нейрофизиологические свидетельства того, что ритмы электрической активности мозга влияют на зрение[79]. В лабораторном эксперименте участники должны были смотреть на левую или правую сторону экрана компьютера — на какую, указывал индикатор. Потом участников опрашивали, видели ли они световой стимул. Оказалось, колебания нейронной активности влияли на то, видел ли участник свет, и на степень нейронной реакции на свет. Таким образом, зрение колеблется вместе с нейронной возбудимостью — электрическими импульсами внутреннего ритма. Результат эксперимента позволяет предположить, что внимание состоит из периодов восприятия, и заставляет задуматься о ритме внимания в повседневной жизни. Есть ли у внимания свои пики и плато?

Мы с коллегами из исследовательского центра Microsoft решили изучать ритмы внимания в реальных условиях. Была только одна проблема: как узнать, что у человека в голове? В предыдущих исследованиях я пользовалась объективными параметрами: логами действий на компьютере и пульсометрами, но теперь нам нужен был субъективный опыт внимания.

Для этого подходил метод выборочного фиксирования опыта Чиксентмихайи. Поскольку эксперимент предстояло провести в офисе, мы сделали анкету на компьютере в виде всплывающего окна с вопросами. Оно появлялось через три минуты работы в почтовом клиенте, через минуту чтения ленты в соцсетях, вскоре после включения компьютера и через пятнадцать минут любых других действий. На ответы уходило всего несколько секунд. Вопросы были такие: что вы делаете прямо сейчас, насколько вы увлечены и насколько это трудно. Еще были вопросы про настроение (подробнее об этом — в десятой главе). В течение недели на вопросы отвечали тридцать два человека, примерно восемнадцать раз в день. Нам нужно было получить максимально подробный ответ, не слишком отвлекая участников от работы, и восемнадцать казалось нам предельно допустимым числом. Конечно, от нас не ускользнула ирония, что мы отвлекаем людей, чтобы спросить, насколько они увлечены, но ответы на вопросы занимали всего несколько секунд, после чего участники могли сразу вернуться к своим делам. Мы пояснили, что, если всплывающее окно раздражает, надо отвечать исходя из того, что они делали, прежде чем почувствовали раздражение. Все оказались молодцами, на раздражение пожаловались всего несколько человек, но они заверили нас, что это не повлияло на их ответы. Помимо этого, мы следили за логами активности и использовали SenseCams — портативные камеры, о которых я еще расскажу.

Данных за полную рабочую неделю было достаточно, чтобы оценить колебания внимания в течение этого срока и ежедневно. В эксперименте участвовали сотрудники разных профессий: административные ассистенты, управленцы, технические специалисты, инженеры, дизайнеры и исследователи.

Собрав данные, мы классифицировали их по схеме на иллюстрации 3.1. К нашему удивлению, разочарование встретилось всего семь раз, поэтому даже не попало в график. Вероятно, причина в том, что разочарование быстро расходует ресурсы, поэтому его избегают.

Мы обнаружили ритмы сосредоточенности. На иллюстрации 3.2 видно, что в течение дня она чередуется со скукой и машинальным вниманием[80]. У представителей всех профессий обнаружилось два пика сосредоточенности — около 11:00 и 15:00. Люди не приходят на работу готовыми, им нужно время, чтобы настроиться. После обеда сосредоточенность усиливается, а с 15:00 начинает снижаться, вероятно в соответствии с расходом ресурсов. У машинального внимания другой ритм, оно усиливается с 09:00 до 14:00, после чего начинает снижаться. Скука достигает пика к 13:00, сразу после обеда. Радует, что в целом в течение дня люди чаще были сосредоточены, чем скучали. Но печально, что скуку они испытывали чаще механического внимания. Позже я расскажу о том, что скука портит настроение.

^{Иллюстрация 3.2. Колебания типов внимания в течение дня}

Идею ритмов внимания подала девушка из похожего исследования, назовем ее Мира. Она работала администратором в большой компании и описала сосредоточенность, используя слова «пик» и «плато». Пик сосредоточенности она наблюдала около 14:00, когда занималась перепиской. Далее до 16:00 следовало плато. Она всегда боялась, что в этот промежуток случится что-нибудь экстренное, например понадобится срочно найти какой-нибудь документ. Тогда ей пришлось бы действовать с той же продуктивностью, что в пиковый период, но ни тело, ни разум не были на это способны. Наскрести ресурсы было бы очень сложно.

Взаимодействие с устройствами тоже подчиняется ритмам. Компьютерные логи помогли нам с точностью до секунды отслеживать действия сотрудников, которые мы позже сопоставили с их ответами. Это помогло нам увидеть, как состояние внимания связано с действиями за компьютером.

На иллюстрации 3.3 приводятся колебания ритмов компьютерной активности[81]. Работа с почтой и календарем (в 10:00 и 14:00) примерно совпадает с пиками сосредоточенности. Использование программ Microsoft Word, Excel и Power Point следует тем же ритмам. Коммуникация и поиск в интернете происходят постоянно. В соцсети тоже заглядывают регулярно, но сразу после обеда чаще, чем до.

^{Иллюстрация 3.3 Колебания активности за компьютером в течения дня, по данным логов[82]}

Мы внимательно изучили данные в поисках связи деятельности с состоянием внимания. Судя по ритмам, за перепиской люди больше сосредоточены. Блуждая по интернету и переключая окна, они чаще всего скучают. В соцсетях людям или скучно, или у них работает машинальное внимание, но в любом случае сосредоточенность отсутствует. Результаты подтвердили наши предположения.

Мы также обнаружили недельный ритм: сосредоточенность выше по понедельникам, когда все приходят на работу, отоспавшись и восполнив умственные ресурсы за выходные. Во вторник сосредоточенность падает до недельного минимума, но уже в среду немного поднимается. В четверг доминирует машинальное внимание, вероятнее всего с целью восполнения ресурсов, что объясняет новый рост сосредоточенности в пятницу.

Почему мы отвлекаемся? Все думают, что, если сосредоточенного человека отвлечь, ему трудно будет вернуться в прежнее состояние и он заскучает. Но что, если мы отвлекаемся только в определенном состоянии внимания?

В статье под названием «Сосредоточенный, возбужденный, но отвлекающийся» мы с Мэри Червински и Шамси Икбалем изучили три основных отвлекающих фактора: почту, соцсети и личное общение[83]. Все факторы подразумевают коммуникацию в той или иной форме. Письма по большей части связаны с работой, но бывают и личные. В соцсетях в основном происходит дружеское общение. Камеры SenseCams, которые сотрудники носили на шее, делали снимки примерно раз в пятнадцать секунд. Для распознавания лиц мы использовали программу. Но она иногда ошибалась и принимала за лицо писсуар (так мы узнали, что некоторые участники мужского пола забывали отключить камеру в уборной).

Скучая, люди чаще заходят в соцсети и болтают с коллегами. Занимаясь машинальной деятельностью, они тоже не прочь отвлечься. Из этого следует, что мы чаще отвлекаемся во время скуки и машинального внимания. То есть проблема в состоянии внимания. Почему? Потому что у нас нет цели, когда нам скучно, а в машинальной деятельности она недостаточно мотивирует (если цель просто в листании постов). Вниманием управляет цель, и без нее наше внимание подобно флюгеру на ветру.

Наши данные доказали, что между сосредоточенностью и ее отсутствием есть целый спектр оттенков внимания. Почему сосредоточенность колеблется и мы переходим в другое состояние внимания? В течение дня степень внимания зависит от объема умственных ресурсов, циркадных ритмов[84], продолжительности бодрствования[85] и, вероятно, гормонов (этот фактор еще изучается). Но, помимо всего этого, у ритма внимания есть еще и психологические предпосылки.

Для проверки этой идеи мне нужен был специалист по ритму. Я пообщалась с барабанщиком Барри Лазаровицем, он играл джаз, фолк и рок со Стэном Кентоном, Леонардом Коэном, Лу Роулзом и Джуди Коллинз, а также исполнял барабанную партию в композиции, получившей премию «Грэмми», для оскароносного саундтрека к фильму «Весь этот джаз». Лазаровиц считает, что у всех есть свой внутренний ритм. Мы чувствуем внутренний отклик на темп шестьдесят ударов в минуту маршей Джона Филипа Сузы и диско-песен Донны Саммер, потому что с такой частотой бьется сердце и мы ходим со скоростью примерно шестьдесят шагов в минуту. Другие музыканты с этим согласны. Лестер Ланин, руководитель популярных оркестров в 1950-х и 1960-х, знал о реакции на ритм и аранжировал композиции в ровном двухбитном ритме, его еще называют ритмом бизнесменов. Если человек не учился танцевать, он точно умеет ходить, а ходьба ритмична[86]. Популярность Ланина приписывают тому, что все любят танцевать под двухбитные ритмы.

Но у человека есть более глубокие внутренние ритмы, которые не нарушают даже отвлекающие факторы. Лазаровиц рассказывал, что тенор-саксофонист Джон Колтрейн написал восемь или двенадцать нот (своего рода мантру) известной композиции A Love Supreme и импровизировал тридцать пять минут в свободной форме, а потом вернулся к изначальному ритму, не пропустив ни доли. У него был свой внутренний метроном. Но найти свой ритм может каждый. Мы чувствуем прилив и отлив умственных ресурсов и знаем, когда пора отдохнуть, чтобы не израсходовать их без остатка. Согласие с внутренним ритмом помогает восстановить психологическое равновесие, но об этом позже. Управление вниманием — это контроль уровня ресурсов и способность переключаться с восстановительной целью.

Кажется, что поток решит все проблемы цифровой эпохи, но, увы, он несовместим с родом деятельности большинства людей. Многие хотели бы испытать это состояние, но оно может мешать достижению рабочих целей.

Лазаровиц днем занимается менеджментом и контрактами и согласен, что возможность потока зависит от специфики работы. Днем он сосредоточенно работает с документами: созванивается с клиентами, просматривает договоры и ведет базы данных. Только вечерами, за инструментом и в кругу коллег, он входит в поток. Ежедневно работая с компьютером и смартфоном, не гоняйтесь за неуловимым потоком, он — редкое явление, что подтверждается многочисленными исследованиями. Лучше уравновешивайте разные состояния внимания, то есть не расходуйте зря умственные ресурсы. Найти свой внутренний ритм можно и без потока.

Как же уравновесить внимание, пользуясь устройствами? Чувство внутреннего ритма подскажет, когда переключиться в другое состояние внимания, чтобы поддерживать высокий уровень умственных ресурсов в течение дня. «Метод помидора» построен на ритме: каждые двадцать пять минут работы делается пятиминутный перерыв. Информации о научных исследованиях метода я не нашла. Вы можете найти подходящий ритм, основываясь на собственных ощущениях (подробнее об этом позже). Больше всего ресурсов расходуется на сосредоточенность, а машинальное внимание и скука в этом смысле почти ничего не стоят. Сосредоточенность представляется нам идеалом продуктивности, но машинальное внимание и скука нужны для хорошего самочувствия. Мысль о том, что поверхностный интерес (даже в некоторой степени рассеянность) полезен, противоречит общепринятому мнению о ценности глубокой концентрации. Порой нас не отвлечь от дела никакими коврижками, но иногда надо грезить и скучать. Пусть Умишко тоже немного поработает. Это как перейти с бега на ходьбу: движение вперед продолжается, но можно отдышаться и набраться сил. В обычной жизни мы способны найти равновесие и ищем занятий, заскучав, а перенасытившись стимулами, стремимся отдохнуть.

Всякое состояние внимания важно и нужно для поддержания баланса умственных ресурсов. Невозможно весь день без перерыва трудиться ни головой, ни мышцами. Надо делать перерывы для восстановления сил. Мы можем следить за уровнем ресурсов и, когда их становится мало, переключаться на скуку или машинальное внимание. Пора научиться управлять кинетическим вниманием и целенаправленно и рационально переключаться из одного состояния внимания в другое, чтобы сохранить продуктивность и хорошее самочувствие. Но, оказывается, переключать внимание не всегда полезно, как вы узнаете в следующей главе.

Глава 4. Зачем, как и сколько задач мы выполняем одновременно

Однажды утром, в середине 1990-х в Германии, я пришла на работу и увидела, что мои коллеги, ученые-информатики, столпились у компьютера. Я тоже подошла посмотреть. Все разглядывали новый браузер «Мозаик» — выход во Всемирную сеть. Браузер отображал не только текст, но и графику, что для того времени было огромным прорывом. Не за горами были аудио- и видеотрансляции, а Боб Меткалф, основатель компании «Этернет», провозгласил: «Несколько миллионов человек вдруг обнаружили, что интернет интереснее секса»[87]. Мы с коллегами благоговейно замерли. Невозможно было представить, как сильно изменится все в нашей жизни: общение, работа, досуг и в особенности то, как распределяется наше внимание. Устройства, раньше бывшие лишь инструментами, стали неотделимы от нас. В этой главе я расскажу, какие произошли изменения с тех пор, как компьютеры стали частью нашей жизни, и как с раннего возраста закладывается основа короткой продолжительности внимания.

Я регулярно читаю новости и до цифровой эпохи всем газетам предпочитала The New York Times, которая за границей стоила недешево. Как-то моя бывшая студентка летела в Германию из Парижа и по пути купила мне воскресный выпуск. Чтобы вы представляли, сколько он стоил, скажу только, что она подарила мне его на свадьбу. «Мозаик» вышел несколькими годами позже, и я смогла читать любимую газету в интернете, смотреть фотографии и даже видео, хотя ведущий Дэн Ратер был размером с почтовую марку. Сначала сайт обновлялся раз в сутки, но потом ежечасно и ежеминутно. Я все чаще заходила туда. Также появилось множество онлайн-форумов, и все завели себе блоги, где писали о своей личной жизни. Как же было не принять участие?

Интернет развивался, создавая идеальные условия для многозадачности. О ней часто говорят как о новом явлении, но она существовала много раньше цифровой эпохи. В книге A Prehistory of Ordinary People («Предыстория обыкновенного человека») Моника Смит пишет, что многозадачность с нами уже полтора миллиона лет — с тех пор, как наши прямоходящие предки начали изготавливать инструменты[88]. Многозадачность нужна была для выживания: занимаясь любым делом, надо было следить, не появится ли опасность. Охотники и собиратели в поисках пищи примечали все, из чего можно было смастерить орудия, и, конечно, высматривали хищников. Сейчас нам уже не нужно делать много дел сразу для выживания, и, казалось бы, мы должны подолгу оставаться сосредоточенными на одной задаче. Но не тут-то было.

Все по-разному распоряжаются временем: кто-то заканчивает одно дело, прежде чем начать другое (монохроники), а кому-то нравится делать много дел сразу (полихроники). Крошечный процент людей относится к супермногозадачникам из-за выдающейся способности переключаться между задачами как будто без всякого умственного напряжения. Они эффективно используют сеть управления вниманием, расположенную в передней части поясной коры, которая распознает конфликтующие цели, и в задней части передней префронтальной коры, которая ответственна за сохранение и обновление целей и переключение между ними[89].

Большинство людей находятся где-то посередине между монохрониками и полихрониками на шкале опросника многозадачности, в котором надо согласиться или не согласиться с утверждениями вроде «мне не нравится переключаться между несколькими задачами»[90]. С похожим полихроническим опросником Кэрол Кауфман с коллегами из Ратгерского университета опросили более трехсот человек[91]. Оказалось, что среди полихроников больше людей с высшим образованием, они часто работают сверхурочно и гибче подходят к планированию. Что интересно, межличностные отношения они ставят выше выполнения задач. Полихроников меньше беспокоит выполнение дополнительных обязанностей, они не боятся не успеть всего, что должны сделать. Но главное, что большинство и монохроников, и полихроников работают в многозадачном режиме. Вероятно, дело в повсеместно распространенных средствах электронной коммуникации и в соцсетях. Получается, многие сейчас вынуждены работать в неподходящем для себя режиме: их, как квадратные колышки, заколачивают в круглые отверстия. Естественно, это не помогает им развивать способность к управлению вниманием. Как вы можете представить, монохроникам трудно справляться с дополнительными обязанностями и переключаться между задачами. Это подтверждается нашими исследованиями, в которых многие жаловались на переутомление после работы.

Два действия легко выполнять одновременно, если они не требуют много ресурсов внимания: например, можно разговаривать по телефону на ходу. Но разговаривать и одновременно отвечать на письма практически невозможно, если, конечно, вы не будете быстро переключать внимание с одного на другое. Это и называется многозадачностью. Внимание переключается от внешних (уведомление) или внутренних стимулов (воспоминание).

Если на вечеринке вы разговариваете с компанией друзей и вдруг вас кто-то окликает, то вы сразу переключаетесь на него, забыв о стоящих рядом. Это пример быстрого переключения внимания — эффект вечеринки, как его назвал Колин Шерри в 1953 году[92]. Однажды я случайно записалась на две телеконференции, проходящие одновременно. Отказываться в последнюю минуту было неудобно, и я сидела с двумя наушниками: один подключила к компьютеру, а другой — к телефону. Когда меня о чем-то спрашивали, мое внимание, согласно эффекту вечеринки, мгновенно переключалось. Но мне каждый раз приходилось со стыдом просить повторить вопрос, однако, насколько мне известно, никто не догадался, что я участвовала в двух конференциях. Человек не может одинаково хорошо выполнять две задачи, требующие больших умственных усилий.

Периодически отвлекаться от сложной задачи полезно. Это улучшает настроение и пополняет умственные ресурсы. Если оставить ненадолго сложный вопрос, решение может созреть само. С другой стороны, слишком часто переключаться, с усилием перенаправляя внимание, вредно для производительности и вызывает стресс. Я плохо выступила на обеих конференциях, но мне это сошло с рук.

Что люди думают о переключении внимания? Участники наших исследований чаще всего упоминали переключение с одного проекта на другой: допустим, с реструктуризации отдела на оптимизацию. Но иногда говорили про задачи помельче: скажем, прервать работу над документом и ответить на письмо начальника. Люди видят многозадачность в разных масштабах — в больших проектах и в мелких обстоятельствах. Это дает общее, холистическое восприятие внимания.

Возьмем для примера гугл-карты. Я построила маршрут из Лос-Анджелеса в Боулдер и могу просмотреть его в разных масштабах. На карте США он пролегает в северо-северо-западном направлении, пересекает Калифорнию, юг Невады, Юту и границу Колорадо. Если приблизить карту, видно все города, шоссе и национальные парки. То же и с многозадачностью. Издали мы наблюдаем, как люди переключаются между проектами, например между написанием статьи и бизнес-предложением. Но можем приблизиться и посмотреть на переключение между текстовыми сообщениями, чтением соцсетей и ответами на письма. С двух точек зрения мы лучше понимаем, что такое многозадачность.

Внимание направлено на цель, и мы ее меняем с масштабной на мелкую, переключаясь с важных задач на второстепенные. Я на работе постоянно чередую цели с большой (дописать статью) на маленькую (не забыть позвонить).

Став ученым и осознав, на сколько вещей сразу мне приходится обращать внимание, я решила выяснить, многие ли сталкиваются с аналогичными проблемами. Психологи измеряют переключение внимания в контролируемых лабораторных условиях и засекают время специальным оборудованием. Но как это осуществить в обычной жизни? В лаборатории можно выяснить много интересного, но там не воссоздать реальные условия: повседневную суету, конфликты с коллегами, карьерный рост, всякого рода курьезы. Чтобы разобраться, как используются технологии и как они влияют на людей, мне надо было выйти «в поле» и там измерять реакции на технологии, не вмешиваясь в чужую жизнь. Мне нужна была живая лаборатория.

Это было непросто, но мы с моим магистрантом Виктором Гонзалесом взяли пример с Фредерика Тейлора, который в начале ХХ века являлся одним из первых консультантов по управлению. Он родился в 1856 году, пошел работать на завод, а позже стал инженером-консультантом и разработал свою методику научных наблюдений — тейлоризм[93]. Тейлор засекал время, требующееся для совершения определенного действия, секундомером и искал способы повышения эффективности — скажем, взять для угля лопату побольше. Мне не по душе, что Тейлор выжимал из рабочих посекундную продуктивность, но его методы нам пригодились. Мы наблюдали за людьми разных профессий и засекали, сколько времени они тратят на то или иное действие. Подчеркну, что мы не собирались ничего оптимизировать в духе Тейлора, а просто наблюдали. Например, как только человек открывал почтовый клиент, мы нажимали на секундомере «старт», а как только отворачивался от экрана и брал в руки телефон — «стоп» и сразу «старт» для работы с телефоном. Было трудно, зато интересно. И совершенно непонятно для наших участников. Один из них как-то сказал мне: «Все равно что смотреть, как сохнет краска, да?» Мы также записывали разные подробности: допустим, какие программы используются и кто с кем общается. Участники могли помнить, что за ними наблюдают, и вести себя не как обычно, поэтому результаты первых нескольких часов мы не учитывали. Вскоре все к нам привыкли, занялись работой и начали вести себя естественно.

После сбора данных мы заметили, что любые незначительные действия, с устройствами и без них, занимают в среднем всего три минуты пять секунд[94]. Общение с коллегами тоже относится к этой категории. Но за компьютером сотрудники переключали внимание в среднем каждые две с половиной минуты. Тогда нам показалось, что это слишком мало, но мы не догадывались, какие еще открытия ждали нас в следующие пятнадцать лет.

Ходить за людьми с секундомером было непросто, и я задумалась о других способах сбора данных. Мой интерес к поведению удачно совпал с развитием сенсорных технологий. Появились пульсометры, которые сначала надевались на грудь, а позже на запястье и измеряли уровень стресса. Благодаря регистраторам активности мы легко могли подсчитать, сколько люди двигаются. Устройства измеряли даже качество сна. Новые методы сбора данных с высокой точностью регистрировали переключение окон компьютера. Мы могли подсчитать, сколько времени человек уделил каждому окну компьютера и телефона. Открывая новое окно, мы всякий раз переключаем внимание.

Объединив результаты всех измерений в живой лаборатории, мы получили объемную картину использования технологий в реальной жизни. Преимущества новых методов заключались еще и в том, что мы никому не мешали. А главное, все данные были собраны с точностью до секунды.

Точность помогла взять новую высоту в изучении поведения. Участники знали, что за ними наблюдают: мы получали разрешения от руководства и лично от каждого — с подписью, обязательством о неразглашении с нашей стороны и правом в любой момент покинуть исследования (никто им не воспользовался). Также всем было известно, что мы отслеживаем действия за компьютером, но мы не фиксировали содержание, а только отслеживали время пользования и адреса сайтов. За исключением нескольких человек, отказавшихся от пульсометров и отслеживания личных телефонов, все с готовностью согласились сотрудничать.

Я определяла, как уменьшается продолжительность внимания с распространением компьютеров, и для этого пользовалась сложными и незаметными приспособлениями. Я изучала в основном работников умственного труда в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет, разных профессий и в разных компаниях, и отдельно — студентов. Исследования длились от нескольких дней до нескольких недель. Объем данных составлял сотни часов.

Результаты показали, что продолжительность внимания перед экраном снижается (иллюстрация 4.1). В 2004 году, по данным первого исследования, люди работали с одним окном сто пятьдесят секунд (две с половиной минуты), а в 2012-м уже всего семьдесят пять секунд. С 2016 по 2021 год этот показатель в среднем сохранялся равным сорока пяти — пятидесяти секундам. Другие исследования, также с использованием логов, подтвердили наши результаты. По данным Андре Мейера и его команды из исследовательского центра Microsoft, в среднем продолжительность внимания двадцати разработчиков за одиннадцать рабочих дней составила пятьдесят секунд[95].

^{Иллюстрация 4.1. Средняя продолжительность сосредоточенности за компьютером, 2004–2021[96]}

Моя студентка Фатима Акбар для своей диссертации измеряла продолжительность внимания пятидесяти офисных работников разных профессий в течение четырех недель и получила в среднем сорок пять секунд[97]. В последние годы ежедневно, каждый рабочий день, люди в среднем переключают внимание с одного окна компьютера на другое через сорок семь секунд. В 2016 году мы подсчитали, что медианная продолжительность внимания составляет сорок секунд[98]. Это значит, что в половине случаев продолжительность внимания к одному окну меньше сорока секунд.

Время работы с почтой, которую многие называют проклятием цифровой жизни, наоборот, увеличивается: от сорока семи минут в день в 2004 году до восьмидесяти трех минут в день в 2016-м. Эта статистика не учитывает корпоративные мессенджеры, поэтому на самом деле переписка с коллегами (вероятно, короткими отрезками внимания) занимает больше времени. В следующей главе я расскажу, как электронная почта связана со стрессом.

Как видно, продолжительность внимания заметно сократилась. В результатах учитывалась деятельность представителей разных профессий: управленцев, референтов, финансовых аналитиков, технических специалистов, исследователей, разработчиков и других. Но есть и другие изменения, касающиеся взаимоотношений, влияния среды, привычек и сидячего образа жизни — все это связано с распространением технологий. За минувшие пятнадцать лет и без того короткая продолжительность внимания еще уменьшилась.

Что наши участники думали о своем распределении внимания? Они объясняли частые переключения обычными причинами: привычкой, скукой, усталостью, желанием пообщаться с друзьями или коллегами, избежать нежелательных действий и т. д. Люди часто говорили, что отвлекаются, один даже назвал это раздвоением. Другой (миллениал, который работает под музыку) рассказывал, как переключается с текущей задачи на текст песни. Третий называл частое посещение соцсети подпиткой. Многие описывали момент, когда отвлекаются, как «падение в кроличью нору» — попадание в ловушку внимания. Одна из участниц, Элен, жаловалась, что оттуда трудно выбраться.

Хлоя — исследователь, ей за тридцать, она работает в технологической компании. По ее словам, ей часто хочется уйти от «однозначно прозаической работы» и заглянуть в интернет. Просмотр сайтов и переход по ссылкам стимулирует размышления и дает передышку. Она считает такое переключение внимания продуктивным, потому что узнает что-то новое. Но, как и многие, испытывает чувство вины, осознавая, сколько времени тратит на это.

Другой участник, Рон, — сорокалетний разработчик ПО и сова. Он эффективнее всего работает с 14:00 до 21:00, но должен быть на работе с 09:00 до 17:00. Утром ему сложнее сосредоточиться, он чаще отвлекается, поэтому большую часть времени проводит на новостных сайтах и в соцсетях.

Стив — аналитик за сорок в той же компании, он жаловался, что не может себя контролировать. Как и Хлоя, он, столкнувшись с проблемой, отвлекается на игры или пишет в соцсетях, это дает ему ощущение пусть простой, но выполненной задачи. Стив чувствует себя виноватым за то, что так много отвлекается.

Как и многие, Стив считает, что переключает внимание бессознательно. Участники говорили, что это происходило само, а они вдруг замечали, что уже некоторое время заняты не тем, чем следовало бы. Бессознательное переключение внимания противоречит утверждению Уильяма Джеймса о том, что мы полностью его контролируем.

Быстрое переключение внимания сказывается на способности обрабатывать информацию. Мысли о предыдущей задаче, которые исследователь Софи Лирой называет остаточным вниманием[99], могут мешать выполнению текущей, особенно если она неинтересная. Остаточные эмоции (скажем, грусть после прочтения поста в соцсети) могут сохраняться, даже когда вы уже вернулись к работе. Остаточные эмоции и внимание мешают сосредоточиться.

Помимо того, что снизилась продолжительность внимания, люди еще стали проводить больше времени, сидя за рабочим столом (иллюстрация 4.2). В первых исследованиях условий умственного труда (время засекали по обычным часам, а не секундомером), проводившихся в 1960–1980-х годах, до появления электронной почты, было установлено, что сотрудники проводят за столом 28–35% рабочего времени[100]^, [101]^, [102]. Остальное время было посвящено встречам и обсуждениям. В 2004 году, после быстрого распространения интернета и электронной почты, люди проводили в сидячем положении уже 52% рабочего времени (привязанные к компьютеру и телефону)[103]. В 2019 году мы собирали данные о 603 работниках в течение года, с использованием шагомеров и трекеров местоположения в офисе, и выяснили, что они проводили за столом почти 90% рабочего времени[104].

^{Иллюстрация 4.2. Процент рабочего времени за столом, 1965–2019 гг. Использование стационарного и мобильного телефона включено (Гонзалес и Марк, 2004). Исследования 1965–1984 гг. проводились до появления электронной почты[105]}

Конечно, мы не можем утверждать, что причиной всему — электронная почта. Есть кое-что еще: редкими стали личные встречи (это замечено исследователями до пандемии), когда все собираются в переговорной или в кабинете. В период с 1965 по 1984 год работники умственного труда проводили на встречах 34% времени, а в 2004 году уже всего 14%[106]. Почему это произошло? Судя по данным, телефонная связь, мессенджеры и видеоконференции заменили личные встречи. Чем дольше сидишь за компьютером, тем больше стимулов для переключения внимания. Но, поскольку рабочие встречи чаще (а во время пандемии всегда) проходят на экране компьютера, на переключение нужно меньше времени (а еще в ходе конференции можно вести переписку и смотреть сайты). Путь до переговорной комнаты хотя бы давал возможность подвигаться, отдохнуть и настроиться. А теперь и дыхание некогда перевести. Я вспоминаю, как в Германии мы гуляли после обеда, чтобы отдохнуть и набраться сил для дальнейшей работы.

Продолжительность внимания в последние годы сократилась до сорока семи секунд в одном окне. Но если при этом переключаться между рабочими задачами, то, может, это не так уж плохо? Когда я пишу статью, то постоянно переключаюсь между текстом, письмами, корпоративным мессенджером, поисковиком в интернете, встречами в Zoom, разговорами с коллегами и анализом. Но я всегда держу в уме общую картину, даже занимаясь отдельными мелочами. Если все они относятся к одному делу, не проще ли переключаться? Не проще.

Мы с Виктором Гонзалесом изучали переключение внимания между аспектами одной задачи[107]. Для исследования мы набрали людей, в задачи которых входило чуть более двадцати аспектов. В моей деятельности их примерно такое же число. Мы установили, что средняя продолжительность работы над одним аспектом очень мала, всего десять минут и двадцать девять секунд. Получалось, что люди целый день переключают внимание каждые десять минут. Но если приглядеться, работа над одним аспектом состоит из нескольких операций (например, ответов на письма), продолжительность которых еще меньше.

Конечно, не все отвлекающие факторы равны. Скажем, подписать документ можно почти не глядя. Другое дело, если, предположим, коллега попросил помочь найти ошибки в расписании. Вот почему мы удалили из данных все незначительно отвлекающие факторы продолжительностью менее двух минут и не учитывали их. Но продолжительность работы с одним аспектом увеличилась всего до двенадцати минут восемнадцати секунд. Следовательно, значительные отвлекающие факторы, требующие двух минут и более, вмешиваются в работу каждые двенадцать минут!

Это тревожно. Нам нужно время, чтобы мобилизовать умственные ресурсы на конкретную задачу. Каждый раз, когда мы переключаем внимание (даже на незначительные факторы), происходит обращение к долговременной памяти, и оно требует ресурсов. Когда задача забыта, их надо еще больше, даже если это всего лишь ответ на письмо[108]. Возвращаясь к отложенной на некоторое время статье, я прилагаю усилия, чтобы вспомнить, о чем уже написала и о чем пойдет речь дальше. Ресурсы при возвращении к задаче расходуются в любом случае, потому что вы восстанавливаете из долговременной памяти состояние дел на момент, когда их оставили. Если учесть, как часто мы переключаем внимание и сколько это требует усилий, неудивительно, что умственные ресурсы так быстро расходуются.

Что происходит, когда нас отвлекают от работы? Сколько времени нужно, чтобы полноценно вернуться к процессу? Обрадую вас: в 77,2% случаев возврат к работе происходит в тот же день. Но есть и плохие новости: в среднем на это уходит двадцать пять минут и двадцать шесть секунд. А самое неприятное, что одним фактором вмешательство не ограничивается: прежде чем вернуться к первоначальной задаче, приходится разбираться с 2,26 других задач[109]. Как видно на иллюстрации 4.3, после того как сотрудника отвлекли, он переключился на одно, потом на другое, потом на третье и только после этого смог вернуться к изначальной задаче.

^{Иллюстрация 4.3. Переключение между аспектами работы в сфере умственного труда в течение дня}

Переключения могут быть вызваны внешним вмешательством (например, телефонным звонком) или внутренним (подробнее об этом — в следующей главе). Помните, что при каждом переключении нам приходится извлекать из долговременной памяти схему работы, а это умственная нагрузка. Кроме того, беспокойство, что задача оставлена незавершенной, усиливает стресс.

Многие верят, что многозадачность способствует продуктивности, но данные исследований противоречат этому. На самом деле продуктивность снижается от многозадачности. Это доказал почти сто лет назад, в 1927 году, американский детский психолог Артур Джерсилд. Он изучал, как молодые люди адаптируются к сложным обстоятельствам.

В этом эксперименте он наблюдал, что происходит при мысленном переключении с одного аспекта задачи на другой. Он раздал детям (в возрасте от шестого до восьмого класса) и студентам университета список чисел и задал из каждого вычесть три. Затем они получили списки слов, к каждому из которых надо было написать антоним (допустим, к слову «холодный» написать «горячий»). В смешанных списках, где были и числа, и слова, Джерсилд обнаружил издержки переключения[110]. Дети дольше студентов возились с заданием, но издержки у всех были одинаковые. Думая об одном задании во время выполнения второго, участники расходовали больше ресурсов. Дополнительные ресурсы уходили на то, чтобы удерживать в уме задачу, которой человек не занимается прямо сейчас[111].

В недавнем исследовании участникам дали по несколько заданий, между которыми те могли переключаться по своему усмотрению. Чем чаще переключение, тем хуже производительность[112]. В лабораторных исследованиях неоднократно подтверждалось, что при многозадачности люди дольше выполняют задания и чаще ошибаются[113]. В полевых исследованиях все обстоит точно так же. Например, терапевты чаще выписывают не те лекарства[114], а пилоты ошибаются в управлении[115]. Каждый может убедиться в этом, не выходя из дома. Представьте, что вы одновременно готовите, переписываетесь в мессенджере и улаживаете детскую ссору.

Одной из помех в многозадачности является остаточное внимание к предыдущей задаче[116]. Оно вмешивается в выполнение текущей, как послевкусие морского языка в букет вина. В реальных условиях чем чаще переключение, тем ниже продуктивность к концу дня[117].

Страдает не только продуктивность. По данным лабораторных исследований, многозадачность повышает стресс за счет снижения секреции иммуноглобулина А, маркера стресса[118], приводит к повышению воспринимаемой нагрузки по шкале NASA Task Load Index[119] и росту артериального давления[120].

Результаты исследований в реальных условиях подтверждают, что многозадачность повышает стресс[121]. Чем чаще переключение между задачами, тем выше уровень стресса, как мы выяснили в исследовании с использованием пульсометров[122]^, [123].

Предпосылки к многозадачности закладываются в раннем детстве. В возрасте от двух до четырех с половиной лет дети проводят перед экраном в среднем два с половиной часа в день, а с пяти до восьми — три часа и пять минут. Большую часть этого времени составляет просмотр телепередач и роликов на YouTube, а дети с пяти до восьми лет сорок минут играют в видеоигры[124]. Пока неизвестна продолжительность внимания детей, скажем, в YouTube, но, по данным лабораторных исследований, они сильнее подвержены отвлекающим факторам, чем дети постарше, и дольше сосредоточиваются на изначальном предмете[125]. Дети уже считают нормой длительное экранное время.

Для маленьких детей может быть вредно взаимодействовать с цифровым медиа в таком объеме, потому что у них пока не развиты самоконтроль и исполнительная функция. Они достигают взрослого уровня развития в десятилетнем возрасте[126]. Для просмотра YouTube самоконтроль не важен, но он понадобится в школе, где цифровой формат обучения постепенно начинает доминировать. В 2020 году почти все учились онлайн. Самоконтроль нужен для самостоятельного поиска информации, решения задач, чтения и письма.

Взрослые с трудом сопротивляются отвлекающим факторам, а дети попадают в цифровой мир до того, как научатся сопротивлению. При этом они больше времени проводят с компьютерами и телефонами, не способствующими развитию устойчивости внимания.

Соцсети тоже подталкивают к многозадачности. Уже достаточно написано об их пагубном влиянии на подростков (кибербуллинге и прочем)[127], но они также играют важную роль в общении и формировании идентичности. Подростки приспосабливают соцсети под свои нужды. Поколение Z не вылезает из интернета: на момент написания книги 85% подростков от тринадцати до семнадцати лет используют YouTube, 72% — различные соцсети[128]. С возрастом соотношение не уменьшается, и соцсетями пользуются 84% молодых людей от восемнадцати до двадцати девяти лет. В период пандемии использование «Тиктока» в этой возрастной группе выросло на 180%[129], а всего его смотрит 55%[130]. Чем больше соцсетей, тем шире поле для многозадачности. В одном исследовании мы следили за компьютерами и телефонами студентов колледжа и подсчитали, что они заходят в соцсети в среднем 118 раз в день[131]. Самые частые пользователи соцсетей (четверть нашей выборки) заходили в соцсети 237 раз в день — в шесть раз чаще, чем самые пассивные пользователи нашей выборки (39 раз в день). Как и следовало предполагать, продолжительность внимания у студентов оказалась небольшой: в среднем сорок восемь секунд на компьютере и телефоне. Десять самых активных пользователей выборки переключали внимание каждые двадцать девять секунд, а десять самых пассивных — каждые семьдесят пять секунд (тоже довольно часто). Чем чаще студенты переключали внимание, тем выше был измеренный уровень стресса[132].

Молодежь часто пользуется двумя или более задачами онлайн, например делает домашнее задание и переписывается. В лабораторном исследовании было установлено, что активные медийные многозадачники с большим трудом отсеивают нерелевантную для текущей задачи информацию[133]. Они так привыкли часто переключаться, что легко отвлекаются даже без устройств. Исследователь коммуникаций Сюзанна Баумгартнер с коллегами из Амстердамского университета решила выяснить, что будет, если медийная многозадачность продлится несколько месяцев. Анкету с вопросами вроде «Как часто вы читаете соцсети во время просмотра телевизора?» заполнили 2390 голландских подростков. Еще они заполнили опросник с симптомами СДВГ диагностического и статистического руководства по психическим болезням. Оказалось, что подростки, у которых больше проблем с вниманием, чаще выполняют несколько задач одновременно. Но когда через несколько месяцев опрос повторили, то нашли негативные последствия медийной многозадачности только у младших подростков[134].

Могут ли молодые люди научиться сосредоточенности? У этой аудитории очень популярны игры, такие как Monster Hunter: Rise, где нужно одновременно следить за разными действиями. Шон Грин и Дафни Бевелье из Университета Рочестера заинтересовались, не могут ли игры развивать внимание[135]. Они набрали для исследования участников в возрасте около двадцати одного года — геймеров и не интересующихся играми. Участники должны были находить целевые фигуры (круг, ромб) внутри круга на экране и не обращать внимания на другие фигуры за пределами круга. Геймеры показали лучший результат, они быстрее реагировали на все фигуры. Авторы предположили, что у геймеров больше ресурс внимания. Получается, в играх люди учатся управлять кинетическим вниманием. Должны ли дети и подростки играть в игры с этой целью? Я предлагаю немного подумать, прежде чем покупать их. Недавнее исследование поставило под сомнение то, что игры учат управлять вниманием. Больше похоже на то, что, наоборот, люди с этой способностью склонны играть[136]. Вероятно, они — суперзадачники. В любом случае количество часов в день за игрой рекомендуется ограничивать, чтобы осталось время на обучение и живое общение. Ваш ребенок (или вы) научится быстрее реагировать на сообщения, но у него останется мало времени на более важные вещи в жизни.

Нам еще многое предстоит узнать о внимании. Связанные с ним процессы и самоконтроль у детей и подростков находятся в стадии развития. Но маленькие дети проводят перед экранами много времени, иногда с подачи родителей, которые надеются таким образом развить моторику и навыки чтения. А молодежь под нажимом социума вынуждена использовать соцсети.

Многозадачность сильно помолодела в цифровой культуре. Полихрония стала новой нормой. Участник одного исследования сказал, что его жизнь «сплошная, непрерывная, безумная многозадачность», из-за чего уровень стресса у него заметно вырос. Из-за постоянного переключения внимания работу делают кусками, тратят на это больше умственных ресурсов и испытывают все больше напряжения, что может привести к проблемам со здоровьем. Профессиональный гончар последовательно работает над разными проектами, такова специфика его работы. Но для работников умственного труда монохрония стала роскошью — и в офисе, и дома. Окружающий мир побуждает к многозадачности, и, сопротивляясь, мы рискуем выпасть из течения жизни. Многозадачность стала полноправной частью жизни, и в следующей главе мы рассмотрим другой ее аспект — отвлекающие факторы.

Глава 5. Последствия постоянного отвлечения внимания

Один мой врач недавно рассказал, что писал заявку на грант в самолете, специально для этого купив билет туда-обратно, из Калифорнии в Вашингтон, потому что на борту нет интернета. Я спросила, не проще ли было отключить вайфай и остаться дома. Только представьте, что творится в самолете: объявления по громкой связи, вокруг все ходят и разговаривают, дети плачут. Но врач сказал, что все это ему не мешает, только интернет. Дома он не способен себя контролировать, поэтому бежит от пагубной страсти туда, где ничто о ней не напоминает, — так делают завязавшие алкоголики. В книге The Shallows («Мелководье»)[137] про влияние интернета на чтение и мышление Николас Карр упоминает врача (вряд ли того же), который тоже мог полноценно работать только в самолете. Интернет так завладел умами, что спастись от него можно лишь на высоте нескольких тысяч футов над землей.

Многим трудно забыть про интернет, тем более что соблазны там только множатся. Внимание страдает от многозадачности и отвлекающих факторов. В этой главе мы разберемся, что происходит в это время у нас в головах.

Минусы отвлекающих факторов широко известны. Еще Мартин Лютер Кинг — младший сожалел о том, что «прекрасное стихотворение так и не было написано, потому что кто-то постучал в дверь»[138]. Самый известный пример датируется 1792 годом, когда Сэмюель Тейлор Кольридж начал писать приснившуюся ему поэму «Кубла-Хан», но его прервал визитер, причем в особенно неудачный момент[139]. Кольридж утратил вдохновение и бросил поэму. Есть много других примеров из жизни врачей, медсестер, диспетчеров, биржевых брокеров и пилотов, но продуктивность обычных людей страдает ничуть не меньше[140], и к этому добавляется стресс.

У отвлекающих факторов есть и плюсы. Это повод отдохнуть от работы, пополнить запас умственных ресурсов, пообщаться, а порой и возможность натолкнуться на новую идею. В одном эксперименте люди вели дневники с описанием отвлекающих факторов и сопутствующих эмоций. В 80% случаев они были в том числе положительными, особенно если отвлекаться приходилось на что-то интересное[141]. Итак, не все отвлекающие факторы плохи, но надо учиться им сопротивляться, чтобы не поддаваться нежелательным.

Чтобы написать диссертацию, Б. Ф. Зейгарник мешала всем работать и узнала, почему отвлекающие факторы так действуют на нас. Зейгарник родилась в 1901 году в простой светской еврейской семье и благодаря природным талантам поступила сразу в пятый класс, минуя четыре[142]. Но в ее жизнь вмешался жестокий рок: она заболела менингитом и провела дома четыре года. Ей повезло, потому что в то время выживали только двадцать больных из ста. Она пыталась поступить в университет, но школьное образование не позволило: наряду с математикой, естественными науками и литературой там изучали закон божий и вышивание. Однако Зейгарник была упорной, часами сидела в библиотеке, и в 1922 году ее приняли в Берлинский университет на факультет философии — в колыбель гештальтпсихологии. Согласно этой теории, мы воспринимаем вещи как целое, а не отдельными фрагментами (вспомните логотип IBM — мы видим буквы, а не полоски). Зейгарник увлеклась лекциями Макса Вертгеймера и Вольфганга Келера и решила стать психологом.

В 1927 году Зейгарник сделала открытие, которое позже назовут ее именем[143]. Она провела в лаборатории Берлинского университета серию экспериментов, где участники решали двадцать разных задач, и в половине случаев их отвлекали в случайном порядке. В конце участники должны были вспомнить, что делали. В статье под названием «Запоминание завершенных и незавершенных задач» Зейгарник доказала, что лучше запоминаются незавершенные. Когда человека отвлекают от дела, у него образуется напряжение от неудовлетворения потребности к завершению, которое остается и периодически напоминает о прерванном деле.

В Берлинском университете Зейгарник училась у Курта Левина — будущего основателя социальной психологии, которая изучает влияние социального контекста на наши мысли, чувства и поступки. Левин — мой любимый психолог, его работы актуальны и сейчас, в цифровую эпоху. Как и Зейгарник, он родился в простой еврейской семье, в городе Могильно на территории нынешней Польши, а тогда Пруссии, в 1890 году. Сначала он обучался медицине в Университете Фрайбурга, а потом перешел на отделение биологии Мюнхенского университета, где увлекся социализмом и борьбой за права женщин. Аспирантуру он окончил уже в Берлинском университете в 1914 году и остался там работать. Студенты, которые были немногим младше, чем он, очень его любили. В 1933 году Левин, спасаясь от нацистов, уехал в США и примкнул к другим европейским эмигрантам: Теодору Адорно, Фрицу Хайдеру и Густаву Иххайзеру. Они занимались социальными поведенческими теориями. Социальная психология своим рождением обязана эмиграции, сплотившей многих великих личностей.

В бытность Левина в Берлине человека в психологии принято было рассматривать как совокупность отдельных черт, мыслей и эмоций. Но Левин, как и Зейгарник, проникся идеями гештальт-психологии и видел человека единым целым, формирующимся под влиянием социума, который называл жизненным пространством[144]. Это радикально отличалось от распространенной точки зрения, не учитывавшей среду и контекст. Согласно теории поля Левина, неудовлетворенные потребности создают внутреннее напряжение, снижающееся по мере приближения к цели.

Если цель — пойти на почту, в аптеку или в цветочный магазин, то после возвращения напряжение исчезает. Если что-то по пути мешает дойти до цели, напряжение растет. Любую деятельность можно объяснить стремлением снизить напряжение.

Зейгарник доказала правильность теории Левина: недоделанная работа создает напряжение от неудовлетворенной потребности в завершении. Напряжение не дает забыть о деле, от которого нас отвлекли. Мы периодически вспоминаем о нем. Зейгарник и Левин вряд ли догадывались, как полезны окажутся их открытия в цифровую эпоху. Интересно отметить, что через несколько лет после окончания аспирантуры Зейгарник уехала работать в Москву, в Институт высшей нервной деятельности[145].

Большинство людей считают, что отвлекающие воздействия приходят извне, как уведомления на телефон. Но мы в своих исследованиях регулярно наблюдали непонятное явление: человек работает за компьютером и вдруг, без всякого видимого повода, перестает и открывает почту или берет в руки телефон. Перед этим не происходило ничего, что могло бы его отвлечь. Вероятнее всего, причиной были мысль, воспоминание или привычка — внутренние стимулы. Судя по результатам, внутренние отвлекающие факторы срабатывают не реже внешних[146].

Иногда мы сами не осознаем, как это происходит. Недавно, к примеру, я читала статью про искусственный интеллект и вдруг подумала, безопасно ли есть неорганическую клубнику. Этот вопрос меня не оставлял, я ввела в поисковой строке браузера «клубника пестициды» и надолго погрузилась в чтение (из-за противоречивых высказываний эта задача осталась незавершенной). Многие участники говорили, что внутренние стимулы никак не связаны с работой. Порой в нее вмешиваются базовые потребности: одна студентка рассказывала, что, когда хочет есть, ищет в интернете рецепты.

Откуда берутся внутренние стимулы? Цзин Цзинь и Лора Дэббиш из Университета Карнеги — Меллона решили найти ответ и записывали за работающими людьми все их действия в течение часа, после чего опрашивали, почему они отвлекались. Причины были самые разные: изменить обстановку для повышения продуктивности (допустим, закрыть окно, чтобы стало потише), заняться чем-нибудь менее скучным, найти информацию, что-то доделать или убить время (скажем, в ожидании ответа на письмо). Иногда люди вынуждены отвлекаться на текущие задачи: например, надо отправить письмо. Какие-то отвлекающие факторы могут войти в привычку: предположим, читать новости перед работой[147].

Отвлекающие факторы помогают снизить стресс, выпустить пар. Одна из наших участниц, Лея, оканчивала обучение в почти тридцатилетнем возрасте и одновременно работала в престижной компании, что требовало от нее дисциплинированности. Она жаловалась, что не может сосредоточиться и все время отвлекается на соцсети. Подумав, она объяснила это тем, что мозгу при такой нагрузке иногда надо отдыхать. Лея переключается из сосредоточенности в машинальное внимание. Она тонко чувствует свой ритм внимания и уровень умственных ресурсов и знает, когда пора отвлечься. Но к задаче потом возвращаться, по ее словам, сложно.

Недавно мне пришлось искать квартиру для творческого отпуска в Нью-Йорке. Я отправила несколько запросов и частенько заглядывала в почту и на сайты недвижимости, хотя срочности никакой не было. Стресс предвкушения рос, и сосредоточиться на работе было сложно. Первый вариант подтвердили, но даже после бронирования я не могла успокоиться и не проверять почту. Привычка развивается от 18 до 254 дней[148], а у меня не прошло и восемнадцати.

Я привыкла отвлекаться, что подтверждается нашим с Виктором Гонзалесом исследованием 2005 года. Мы наблюдали тридцать шесть человек в трех разных компаниях по три дня, используя метод Фредерика Тейлора, описанный ранее. Наблюдатели посекундно записывали активность сотрудников и отмечали отвлекающие факторы — внешние (люди, звонки, письма) и внутренние (без видимого стимула). Мы обнаружили, что они виновны в 40% случаев переключения внимания. В остальных случаях оно происходило после завершения задачи. К концу дня число отвлекающих факторов уменьшалось.

Что касается факторов, из них внешними были 56%, а внутренними — 44%. Мы подсчитали их количество в час. Нас интересовало, есть ли связь между внешними и внутренними факторами. И мы ее нашли: когда число внешних отвлекающих факторов в среднем за час снижалось, в следующий час также уменьшалось число внутренних отвлекающих факторов[149]. Когда число внешних отвлекающих факторов в среднем в час возрастало, то же самое происходило в следующий час с внутренними. Таким образом, количество внутренних отвлекающих факторов зависело от числа внешних. Складывалось впечатление, что при отсутствии внешних стимулов люди создают внутренние, чтобы отвлекаться в прежнем ритме, потому что уже привыкли к этому.

Когда вдруг подступает волна внешних стимулов, кажется, что с проселочной дороги вырулил на оживленное шоссе. Ехал себе спокойно, а теперь приходится лавировать между мотоциклистами и шашечниками. Поэтому надо быстро менять мышление, а то и цели. Главная цель остается на первом месте[150], и ради ее достижения мы сохраняем внутренний контроль, одновременно выполняя промежуточные цели (например, излагая по корпоративному мессенджеру запрошенную информацию). Из работы Зейгарник нам известно, что все невыполненные задачи, независимо от масштаба, запоминаются. Но главная цель рискует затеряться в мусоре остаточного внимания к невыполненным задачам.

Как вы помните из первой главы, чтобы вернуться к прерванной задаче, нужно заново настроиться на нее, вспомнить ее алгоритмы и цели. На это расходуются умственные ресурсы, которые разумнее было бы пустить на само выполнение этой задачи. На восстановление ментальной модели задачи уходят время и силы[151]. Остаточный эффект отвлекающих факторов остается в голове и мешает текущей работе. Естественно, к концу рабочего дня вы чувствуете себя выжатым как лимон.

В 2005 году я получала стипендию по программе Фулбрайта и жила в Берлине, на территории его бывшей западной части, а учиться ездила в бывшую восточную, на факультет психологии Университета Гумбольдта. Берлинской стены не было уже шестнадцать лет, но на восточной стороне все осталось прежним: не было неоновых вывесок, а повсюду возвышалась сталинская архитектура. В западном Берлине прохожие щеголяли модными нарядами, а в восточном еще как будто стояли 1950-е. Поразительно, что именно здесь я изучала использование технологий XXI века и здесь же начался профессиональный путь Б. В. Зейгарник.

В лаборатории я измеряла издержки отвлекающих факторов — сколько времени они на самом деле отнимают от работы. Вместе со студенткой Даниэлой Гудит и постдокторантом Ульрихом Клоке мы воссоздали офисную обстановку, и сорок восемь участников должны были отвечать на письма на тему работы с персоналом. Первая группа выполняла задания не отвлекаясь, вторую отвлекали вопросами по теме (звонками и сообщениями в мессенджере), а третью — вопросами не по теме (например, заказом еды для корпоративного пикника) аналогичными способами (звонками и сообщениями в мессенджере). Для подсчета издержек мы вычли время, потраченное на отвлекающие факторы, из общего времени выполнения задачи.

Результаты получились интересные: с любыми отвлекающими факторами участники быстрее выполняли задание, чем если их не отвлекали вообще[152]. Отвлекавшиеся участники писали ответы на письма более сжато, но ни точность, ни вежливость от этого не страдали. Вероятно, их подгоняла мысль о том, что они потратили время на разговоры. Рабочий день не бесконечен, и, если в 17:00 вам надо уходить (допустим, забрать ребенка из детского сада), вы работаете расторопнее, чтобы все успеть. Кроме того, люди быстрее возвращались к работе, когда их отвлекали чаще, чем когда их отвлекали реже[153]. В совокупности эти данные позволяют предположить, что чем больше отвлекающих факторов, тем быстрее и эффективнее люди работают. Но мы недолго радовались этому открытию: оказалось, что издержки все-таки есть. Мы измерили умственную нагрузку и уровень стресса участников по шкале NASA, которая дает довольно точные результаты. Шкалу разработали в NASA для измерения умственной нагрузки сотрудников воздушных и космических служб и многократно проверяли задачами на кратковременную память, вычисления в уме и совмещение действий[154]. Значения шкалы — от очень маленьких до высоких. Измерения показали, что люди заметно больше устают, волнуются, тратят больше сил. Если отвлекаться ежедневно и целый день, ресурсы интенсивно расходуются, а уровень стресса растет — это высокая цена.

Электронная почта не всегда была таким активным отвлекающим фактором. В студенческие годы я получала одно-два письма в день, обычно с шуточками от друзей. В Университете Колумбии, где я училась, был компьютерный класс. Мы с научным руководителем сидели за соседними компьютерами, но, чтобы его не отвлекать, я не обращалась к нему лично, а писала на почту. Ответ он обычно дополнял устными комментариями. Но с тех пор все изменилось.

Теперь электронная почта — главный отвлекающий фактор, как внешний, так и внутренний. Мы решили выяснить, как часто люди отвлекаются на почту. В первом исследовании мы изучали компьютерные логи тридцати двух человек за пять дней. В среднем они проверяли почту семьдесят четыре раза в день[155]. Через год мы провели аналогичное исследование с сорока участниками и логами за двадцать дней, и средний результат получился семьдесят семь раз в день[156]. Один особенно упорный проверял почту 374 раза в день. Мы также смогли определить, внешним или внутренним стимулом была проверка почты (по наличию звукового уведомления). Большинство участников (41%) проверяли почту по собственной инициативе, а 31% — получив уведомление. У оставшихся 28% уведомления были включены, но они проверяли почту не по сигналу, а когда хотели. Иногда проверка почты осуществлялась без ущерба для текущей задачи, например в перерыве или с утра. Тем не менее мы сделали вывод, что люди часто проверяют почту, и преимущественно по своей инициативе. Подозрения, что почта стала главным отвлекающим фактором, подтвердились научно.

Но, конечно, есть и другие внешние факторы: чаще всего это соцсети. В 2016 году, когда проводилось исследование, 68% взрослого населения США были пользователями соцсетей, но в 2018 году вперед вышел YouTube с 73%[157]. Анализируя логи за пять дней, мы подсчитали, что в среднем люди заходят в соцсети 38 раз в день, а один отличился — целых 264 раза! Одно посещение длилось в среднем восемнадцать секунд — все равно что перекусить по-быстрому.

В 2010 году The New York Times сравнила электронные письма с зомби: их убиваешь (удаляешь), а они все лезут и лезут[158]. Я задумалась, не поможет ли отключение почты лучше сосредоточиться при работе с цифровыми медиа. Что, если убить сразу всех зомби? Я шесть лет искала компанию, которая согласилась бы на такое, и в конце концов нашла научно-исследовательскую организацию, руководство которой тоже подозревало, что почта мешает продуктивности.

Разрешение на исследование я получила случайно. Меня пригласили прочитать там лекцию и на месте предложили рассказать о своем исследовании. Исполнительный комитет собрался в переговорной комнате за длинным столом, во главе которого стояла я — на фоне экрана для проектора. Напротив меня восседал директор, бывший военный, а по бокам — главы отделов. Все они смотрели директору в рот, и было очевидно, что решение принимает он.

Пока я говорила, директор (а вслед за ним и остальные) начал отрицательно качать головой. Цепляясь за соломинку, я выпалила, что в офисе как на войне: если боец погиб, подразделению надо уметь перестраиваться. Сможет ли коллектив перестроиться на новую коммуникацию без почты? Пример сработал, и директор согласно кивнул; тут же закивали остальные. Меня, конечно, больше интересовало, как люди будут работать без почты. Увеличится ли продолжительность внимания? Снизится ли стресс?

Получив разрешение, мы с постдокторантом Стивеном Войдой сначала в течение трех дней наблюдали, как люди работают в привычных условиях. А с понедельника почту отключили на пять рабочих дней. Для измерения уровня физиологического стресса мы надели на участников пульсометры, чтобы измерять промежутки между ударами. Если вариабельность пульса низкая, то есть промежутки почти равны, это говорит о стрессе, а высокая вариабельность — о том, что человек быстро приходит в норму. Например, вы отдыхаете и слышите внезапный звук — пульс учащается, но, когда вы понимаете, что ничего страшного, пульс быстро приходит в норму.

Не имея почты, участники могли неограниченно общаться лично и по телефону. По привычке все тыкались в почтовый клиент и перестали это делать только к пятому дню исследования. Продолжительность внимания без почты увеличилась — люди реже отвлекались.

Факт увеличения продолжительности внимания подтверждает, что почта действительно мешает работать. Но главное, в период ее отсутствия, по данным пульсометров, снизился стресс.

В личных беседах участники сравнивали, как им работается с почтой («портит жизнь», «нечему радоваться») и без нее («свобода», «можно работать в человеческом темпе»). Последнее мнение подсказало нам название для статьи: «Темп не диктуют электроны»[159]. В социальном аспекте тоже были плюсы. Без почты люди чаще общались лично и, хотя можно было позвонить, предпочитали пройтись по офису или даже до соседнего здания. По словам сотрудников, общаться лично приятнее, чем по почте.

Руководители участников, сами не участвовавшие в исследовании, тоже начали вести себя иначе. Одна начальница стала раздражаться: утверждала, что люди вламываются в кабинет и «размахивают бумагами, как сумасшедшие». Участник по имени Рич рассказал, что его начальник часто давал ему указания по почте, а без нее просто перестал это делать, хотя мог зайти и лично отдать распоряжения: офисы находились в одном коридоре. Отношения между начальниками и подчиненными без почты слегка ухудшились, но директор был доволен результатами, в особенности тем, что сотрудники быстро перестроились.

В статье, опубликованной в 2012 году, мы рекомендовали пользоваться почтой не чаще двух-трех раз в день. Позже, в 2016 году, мы решили исследовать, снизится ли стресс, если читать письма реже, но помногу. К сожалению, нет, как выяснилось. Исследование проводилось в центре исследований Microsoft с Мэри Червински, Шамси Икбалем, Полом Джонсом и Акане Сано в течение двадцати дней с участием сорока человек. Мы использовали логи и пульсометры и не обнаружили разницы в уровне стресса между теми, кто читал письма регулярно и редко, но помногу. Зато на стресс однозначно влияет время: чем больше переписки, тем он выше, даже при условии равных рабочих условий[160]. Несколькими годами позже мы с коллегами из Университета Калифорнии в Ирвайне повторили это исследование с участием шестидесяти трех человек и использованием тепловизора для измерения стресса. Результаты оказались идентичными, а в придачу мы заметили, что невротики испытывают больше стресса, обрабатывая письма большими порциями[161].

Из этого следует, что без электронной почты выше сосредоточенность на работе, меньше расход умственных ресурсов, более спокойная обстановка, ниже стресс и чаще общение. Казалось бы, надо от нее отказаться. Но это равно отказу от коммуникации. Электронная почта представляет более широкую проблему, и решать ее надо на организационном и социальном уровнях (подробнее об этом — позже).

Как вы думаете, кто лучше справляется с отвлекающими факторами: женщины, мужчины или одинаково? Если вы считаете, что женщины, то угадали. По данным наших исследований, женщинам лучше удается совмещать разные аспекты работы, чем мужчинам. Кроме того, их не так часто отвлекают и они реже отвлекаются сами. Женщины возвращаются к отложенной работе в тот же день в 87% случаев, а мужчины — в 81%. Напрашивается вывод, что женщины лучше сосредоточиваются и переносят отвлекающие факторы. Когда я говорю об этом, обычно мне отвечают, что женщины, должно быть, эволюционно приспособлены к такому поведению, потому что чаще выполняли роль собирателей (хотя это и не доказано). Я же в своих толкованиях основываюсь на современных реалиях и мнении участников. Женщины из нашей выборки говорили, что, чтобы быть на равных с мужчинами (особенно с точки зрения начальников), надо работать лучше, чем они.

Говорят, что органический химик Август Кекуле придумал кольцевую форму молекулы бензола, увидев сон: змея свернулась кольцом, кусая себя за хвост. Это отличный пример того, как решение приходит само, когда дрейфуешь по течению своих мыслей.

Внимание — как фонарик, который светит то направленным, то рассеянным светом. Когда внимание рассеянное, мы можем заметить и обработать больше внешних стимулов. Йоширо Мията и Дон Норман назвали это состоянием обработки под воздействием внешних стимулов[162]. Оно позволяет следить за важными вещами, например за бюджетом, когда вы работаете над другой задачей.

Рассеянное внимание к внутренним стимулам может привести нас к новым открытиям, как Кекуле.

Конечно, не обошлось без минусов, Мията и Норман предупреждают о них. Сосредоточившись на чем-либо, можно пропустить важную информацию извне. А рассеянное внимание к внешним стимулам может помешать выполнить текущую задачу. Надо быть гибче, искать баланс, адаптироваться под среду и ситуацию. Самое лучшее — самостоятельно регулировать степень рассеяния. Учитесь управлять кинетическим вниманием, чтобы реагировать на важные стимулы, внешние и внутренние, не упуская из виду текущую задачу, и переключаться для восполнения умственных ресурсов. Управлять вниманием — значит концентрировать или рассеивать его луч в соответствии с задачей и эмоциональными потребностями. Не выпускайте фонарик из рук.

Как это сделать? В первую очередь полезно знать, что, отсеивая внешние отвлекающие факторы хотя бы частично, вы эффективнее работаете. В лабораторном эксперименте Дэниела Макфарлена участников разделили на две группы: одна могла контролировать отвлекающие факторы, а другая — нет. Участники были участниками видеоигры (очень ответственной: надо было ловить падающих с крыш людей), а их отвлекали заданием найти пары геометрических фигур или цветов. Те участники, которые могли отказаться от задания, показали лучшие результаты[163]. Из эксперимента следует, что, самостоятельно принимая решение, отвлекаться или нет, люди эффективнее и продуктивнее работают. Целенаправленно переключая внимание, вы оптимально используете умственные ресурсы.

Подходящий момент для переключения внимания — это естественный перерыв в работе, — например, когда вы дописали главу и рассчитали бюджет[164]. В перерыве умственные ресурсы почти не расходуются. В разгар работы активно функционирует память и отвлекаться особенно вредно для результата. Это подтвердили в лабораторном эксперименте исследователи Петр Адамчук и Брайан Бейли из Университета Иллинойса. Если человека отвлекают после выполнения задания на поиск в интернете, монтаж и просмотр фильмов, он лучше работает и меньше раздражается, чем когда его отвлекают в случайные моменты[165]. Возьмите за привычку делать перерыв, когда в работе возникает естественная пауза, — скажем, когда вы дописали часть отчета. В таком случае будет проще снова вернуться к делам.

Есть способ сбросить напряжение, открытый сто лет назад Блумой Зейгарник. Напряжение прерванной работы никуда не девается, а накапливается и расходует ресурсы. Чтобы не нести стресс домой с работы, надо максимально снизить его к концу рабочего дня[166]. Незавершенные задачи держатся в уме, и, чтобы разгрузить его, нужно трансформировать мысли в материальную форму. Допустим, записать незаконченные дела в порядке приоритетов с комментарием о том, на какой они стадии и что делать дальше. Это следует сделать как можно скорее после того, как вы отвлеклись, в естественной паузе или в конце дня. Обязательно записывайте самое важное, иначе так и будете думать об этом, как писала Зейгарник. Это снизит напряжение.

Майкл Скаллин с коллегами из Университета Бэйлора провели интересный эксперимент, подтвердивший, что перенос воспоминаний о недоделанной задаче из головы на материальный носитель облегчает нам бремя. Они пригласили пятьдесят семь человек переночевать в лаборатории. Первая группа участников перед сном записала информацию о незавершенных делах — что им надо сделать завтра и в последующие дни, а вторая — что успела закончить за этот и предыдущие дни. Участники из первой группы гораздо быстрее заснули. Что интересно, чем подробнее был список недоделанного, тем быстрее наступал сон[167]. Это можно объяснить эффектом Зейгарник: когда ложишься спать, незавершенные дела крутятся в голове и отгоняют сон. Почему же те, кто записал законченные дела, не могли заснуть? Скорее всего, им не давали покоя мысли о недоделанных задачах (о которых они не писали).

Отвлекающие факторы стали частью жизни в цифровую эпоху. Можно отгородиться от них, отключить уведомления и восстановить умственные ресурсы. Но сейчас работники, в особенности умственного труда, рискуют таким образом пропустить важную информацию. Как сопротивляясь, так и поддаваясь отвлекающим факторам, вы расходуете необходимые для работы умственные ресурсы. В цифровую эпоху отвлекающие факторы преследуют нас повсюду: боты, всплывающие окна, уведомления, другие люди и наши собственные мысли. Еще Левин считал человека неотделимым от среды, которую называл жизненным пространством.

Сегодня его частью стал цифровой мир. Нам придется учиться сосуществовать с ним и управлять им. Мы вольны выбирать, когда сделать паузу в работе, переключать кинетическое внимание, как фонарик, и записывать информацию о незаконченных делах, чтобы снизить напряжение, описанное Зейгарник и Левином. Отвлекающие факторы неотъемлемы от современной жизни. В следующих главах вы узнаете, чем обусловлена склонность отвлекаться, как сохранить драгоценные умственные ресурсы, как эффективно использовать внимание и вовремя возвращаться к незавершенным задачам.