Метка Каина

48

Они по одному прошли в темное помещение с кирпичными стенами и бетонным полом.

Дэвид повел фонарем слева направо. Помещение было большим; по обе его стороны были с невероятной аккуратностью составлены деревянные ящики.

Ангус шагнул вперед и жестом показал Дэвиду, куда посветить — вниз, на один из ящиков. На нем красовалось выжженное клеймо: большая черная нацистская свастика, которую сжимал в когтях имперский орел. А под клеймом — надпись готическими буквами.

Die Fiscer Experimente[94].

Крышка первого ящика легко поддалась карманному ножу Саймона. Эми нашла в глубине помещения керосиновую лампу с фитилем. Они зажгли зажигалку и повернули выпуклую ручку: фитиль вспыхнул, неплохо осветив помещение.

А потом они в течение часа или больше сидели кружком и разбирались в документах при свете фонаря и керосиновой лампы. Поскольку Эми знала немецкий, Ангус был специалистом в биохимии и генетике, а Саймон разбирался в политике и истории, они составили отличную команду.

Пока они складывали вместе последние элементы всей истории, Саймон все записывал, иной раз пристально всматриваясь в документы, поднося их к глазам. И часто, очень часто Ангус восклицал:

— Черт, так вот оно почему, так вот он что обнаружил…

Потом наконец шотландец уронил обратно последнюю бумагу и посмотрел на Саймона.

— Ты ведь писатель. Давай, заканчивай историю.

Куинн на мгновение как будто растерялся, пораженный ужасом обнаруженного, того, что они открыли здесь, и ошеломленный тем, в каком положении они все оказались. Но потом тихо сказал:

— Ладно. Пусть будет так. Последняя глава.

— Валяй!

— Первым из поразительных открытий Фишера было то, что образование новых человеческих видов действительно происходит. В Европе. Прямо у него на глазах. И эволюционировали именно каготы. В результате их языковой, культурной и социальной изоляции они стали новым типом человека. Новым биологическим видом. Каготы еще могли, хотя и с трудом, производить потомство в союзах со своими ближайшими родственниками, Homo sapiens, — но генетически они уже отдалялись от них. Фишер предположил, что через несколько поколений каготы полностью вымрут именно из-за проблем с репродукцией. Их отделение от нормальных людей было ошибочным.

Фишер доложил все это Гитлеру, который пришел в восторг. Он наконец получил последнее доказательство того, что нацизм всего лишь опирается на биологию, как он всегда и утверждал. Что одни люди действительно отличаются от других. Но на самом деле расовые различия внутри человечества оказались даже сильнее, чем воображал себе Гитлер. В Европе шел процесс образования новых видов. И в результате возникли каготы…

Дэвид огляделся по сторонам, пытаясь подавить все чувства. Ему не хотелось думать о собственной мрачной тайне, заглядывать в глубины собственной души. Похороните меня под бетонной плитой моего позора…

Саймон перевернул страницу блокнота.

— В течение 1941 года переписка между фюрером и его любимым ученым стала еще более энергичной. Деньги так и лились в лагерь для ускорения экспериментов. Гитлер хотел доказать, что немцы стоят выше всех в воздвигаемой им иерархии рас. Но потом Фишер совершил в Гюрсе открытие, которое было куда более принципиальное и усложняющее ситуацию. Он предсказал, что процесс, приведший к появлению каготов, может повториться; он сообщил Гитлеру, что вскоре от Homo sapiens может отделиться еще один вид, как отделились каготы…

— Евреи! — перебила его Эмми.

— Да, как мы поняли из этих документов. — Саймон показал на один из открытых ящиков. — Потому что, в рамках своей веры, они сами ушли в изоляцию, строго запретив браки вне своей общины, а это способствовало генетической изоляции от остального человечества, от общей семьи народов… И евреи-ашкенази уже постепенно становились новым подвидом, а возможно, и видом, со своим уникальным генотипом. И все это Фишер изложил в письме к Гитлеру. Вот в этом письме. — Саймон взмахнул бумагой, потом снова уткнулся в свои записи. — То есть на самом деле Фишер объяснил Гитлеру, что, как ни парадоксально, изоляция, на которую нацисты обрекли евреев, только увеличила шансы и скорость этого видообразования. Передавая фюреру эти сведения, Фишер прекрасно понимал, что тот придет в восторг от доказательства инаковости иудеев. Но проблема была в том, как неохотно признался Гитлеру Фишер, что евреи в определенном отношении постепенно превращались в превосходящий вид. В интеллектуальном отношении. Они превосходили даже немцев… — Он снова зашелестел страницами блокнота. — Да, но как это произошло? В течение веков Талмуд и обычаи превозносили важность и славу ученых. И для еврейской девушки в средневековой Европе не было жениха желаннее, чем блестящий рабби, его всегда предпочитали успешному купцу или богатому ювелиру. Таким образом, мозговитые имели больше детей, чем мускулистые. — Саймон посмотрел на Эми и кивнул в ответ на собственные мысли. — Генетическая эволюция евреев шла в сторону отбора все большего и большего интеллекта. А еврейские погромы только увеличили этот эффект. Во времена бедствий и преследований выживали самые умные и умеющие приспособиться; менее сообразительные погибали.

Саймон откашлялся, стараясь не показать своих чувств. Потом продолжил:

— И… результатом этого многовекового давления, толкавшего к развитию интеллект иудеев, равно как и генетическая изоляция в гетто и в рамках чертах оседлости, привели к тому, что евреи быстро эволюционировали, превращаясь в более умный подвид человечества. Но были и побочные следствия: евреи как никто другой стали склонны к ряду генетических расстройств, вроде… как ты это назвал? Болезнь Тея — Сакса?

Ангус кивнул. Саймон вернулся к своим записям.

— Но зато евреи стали умнее прочих. И все эти синдромы могли быть просто генетической ценой, которую они должны были заплатить за свой творческий и интеллектуальный дар. Это удивительное открытие, сообщенное Евгением Фишером в Берлин, пробудило в уме Гитлера самые темные страхи. Пока фюрер не знал о результатах работы своего генетика, он изобретал разнообразные планы относительно европейских иудеев — например, можно было отправить всех их на Мадагаскар или использовать как рабов в какой-нибудь из самых отдаленных областей России… Но теперь, имея в руках данные Фишера, Гитлер понял, что выбора у него нет. Он должен ударить прямо сейчас, пока имеет власть над Европой, до того, как эти слишком умные и слишком другие иудеи не станут по-настоящему превосходящим видом, уже полностью отличающимся от остального человечества, и сами не поработят Германию. Поэтому в 1942 году Гитлер пришел к окончательному и бесповоротному решению: он задумал полностью уничтожить всех европейских евреев, несмотря на огромную цену этого и возможные отрицательные последствия для немецких военных усилий. Гитлер должен был раз и навсегда покончить с этой угрозой превосходству арийской расы. Но он также решил извлечь из своего знания о рождении новых видов человечества и еще одну пользу: с помощью этих данных надавить на католическую церковь.

Дэвид вскинулся:

— Миланское соглашение?

— Да. В тайном договоре, подписанном в Милане в 1942 году, Гитлер согласился помалкивать о разделении человечества на новые виды, что, безусловно, угрожало базовым католическим доктринам, если Папа Римский согласится хранить молчание относительно холокоста. Конечно, это был чистый блеф. Гитлер и без того не собирался обнародовать открытие Фишера относительно того, что евреи могут быть народом, превосходящим немцев. Он просто хотел их всех уничтожить. Но обман сработал. Папа молчал, когда немцы сжигали евреев в газовых печах, тем самым помогая немцам проводить чудовищный геноцид; и позор этой сопричастности Папы к массовому уничтожению до сих пор лежит на церкви грязным пятном.

Саймон перевел дух, явно устав, но все-таки продолжил:

— В общем… Между 1944 и 1945 годом союзники постепенно освободили оккупированную Францию. Нацистские врачи, работавшие в Гюрсе, испугались за свою жизнь. Но они имели на руках козырь, благодаря которому могли поторговаться: шокирующие результаты экспериментов Фишера. Ученый прекрасно понимал, что западные демократы не меньше католической церкви захотят утаить подобное знание — поскольку оно способно дестабилизировать только что достигнутый мир и, конечно же, даст мощную поддержку нацистской расовой теории. Поэтому тот рычаг давления, что держали в руках Фишер и его коллеги, работал только до тех пор, пока они могли скрывать результаты своих исследований. И вот был разработан план — в лабиринтах подвалов недоступного замка СС в Чехии, тогдашней Богемии. И здесь поспешно соорудили соответствующее задаче помещение — несмотря на то, что Красная Армия уже шла по Словакии. План сработал. Доктора, несмотря на то что совершили самые чудовищные преступления, угрожали открыть результаты своих экспериментов, если их начнут преследовать; поэтому перепуганные союзники поспешно оправдали их и вернули на работу в германские университеты. Данные Фишера остались похороненными в подземелье и никому не известными. Заговор молчания продолжал действовать. До определенного момента. К концу войны оставались еще люди, способные раскрыть страшные тайны экспериментов Фишера. Это были те, кто выжил в Гюрсе. В основном каготы и баски. Немцы просто ничего не знали об этих опытах. Следовательно, немногих оставшихся в живых надо было заставить молчать: это сделали с помощью огромных денег. Выживших в Гюрсе подкупила католическая церковь — и, прежде всего, ее толкнуло на такой поступок чувство вины за тех священников, что работали в концлагере. И конечно, церковь стыдилась своего сотрудничества с нацистами. Так что цена крови была уплачена. Те, кто остался в живых, рассеялись по всему миру; кто-то уехал в Британию, другие — в Канаду и Америку. Но для многих из этих людей деньги Гюрса были грязными, они ассоциировались с ужасами концлагеря. И они не прикасались к ним, предпочитая скрывать свой позор.

— А потом что же произошло? — спросила Эми.

— Ничего. Сначала, по крайней мере, — пожал плечами Ангус. — План работал, нацистские врачи понемногу умирали один за другим, как и те, кто выжил в Гюрсе.

— Но получается, что все забыли… о Келлермане? — сказала Эми.

Саймон кивнул.

— Да. Династия Келлерманов в далекой Намибии. Они были довольно близки с Фишером; генетик продолжал поддерживать отношения с ними и после войны. Да и вообще кое-кто из нацистских коллег Фишера сбежал в Намибию и жил там под защитой корпорации Келлерманов.

Дэвид оглядел всех по очереди.

— Но как со всем этим связана семья Келлерманов?

Ангус чуть заметно улыбнулся.

— На этот вопрос ответить нетрудно. По правде говоря, результаты работ Фишера интересовали Келлерманов ради народа иудеев. Старый Самюэль Келлерман безоговорочно верил словам из Третьей книги Моисея о том, что евреям самим Господом было позволено иметь рабов из иноверцев.

— Но… но Натан? — возразила Эми.

— Ну да, конечно, молодые Келлерманы были уже другими… они отказались от религиозных суеверий и предрассудков, но все равно остались страстными сионистами. Они были полны решимости создать, а потом и сохранить Израиль как родной дом для всех евреев.

— И что?

Ангус внимательно посмотрел на Эми.

— Подумай об Израиле, Эми. Ты ведь сама еврейка, ты все это должна знать. В течение семидесятых, восьмидесятых и девяностых годов в Израиле возникли демографические проблемы; и в итоге даже в родной земле иудеев их стало меньше, чем неевреев. А значит, Израиль не мог чувствовать себя в безопасности, и вполне могла возникнуть угроза нового холокоста…

Саймон перебил его:

— То есть получается, что результаты экспериментов Фишера как бы обещали нечто вроде философского обоснования пути спасения? Если бы было доказано, что иудеи стали особым подвидом по отношению к язычникам, иноверцам… или хотя бы генетически двигались в эту сторону, — это могло дать оправдание к своего рода дискриминации людей другой национальности внутри Израиля? С какой бы стати всякие посторонние повышали голос на земле, предназначенной для иудеев?

Эми покачала головой.

— Homo Judaicus? Жуть какая! Стыд!

— Но в этом есть смысл, — спокойно возразил Ангус. — Универсальные человеческие права не могут быть применены, если люди не такие, как все. Если будет доказано, что иудеи — другие, что они выше по всем параметрам, то они могут претендовать и на другое, более высокое право. Если уж тебе хочется довести логику идеи до конца, черт побери.

— И таким образом, — добавил Саймон, — Келлерманы хотели получить результаты работ Фишера ради своих сионистских целей… или, если это не удастся, повторить его… э-э… эксперименты, чтобы получить те же самые факты. Верно?

— Ну-у… — Ангус неопределенно взмахнул рукой. — В общем, первый вариант оказался недоступным. Никто не хотел им сообщать, где спрятаны документы. Так что оставался второй путь. Наука. Повторение исследований. Вот только науке потребовалось семьдесят лет для того, чтобы заново открыть то, что нацисты обнаружили в Гюрсе, и уже потом начинать доказывать все с нуля. Но даже теперь, когда наука может это сделать, остается немало сил, выступающих против самой концепции различия рас и евгеники. Проект по исследованию человеческого генома в Стэнфорде был закрыт под давлением западных правительств — и церкви.

— А Келлерман в ответ запустил проект «Карта генов»…

— Именно так. Те эксперименты, которые мы проводили в рамках этого проекта, напрямую финансировались «Келлерман Намкор». Тот старый нацистский врач, Дреслер, сбежал в Намибию в девяностых годах, после того как его узнал отец Дэвида. Но именно он сильно продвинул вперед проект «Карта генов», подсказав, как именно лучше всего повторить результаты Фишера. Он даже предложил исследовать кровь тех же самых людей — выживших в Гюрсе, в особенности каготов. — Чуть помолчав, Ангус продолжил: — И знаете что? Этот план вполне мог иметь успех, если бы Фазакерли не болтал лишнего. На конференции во Франции он начал хвастать, что уже готов с успехом повторить опыты Евгения Фишера, проведенные в Гюрсе. Я там был. Те, кто слышал Фазакерли, почувствовали себя оскорбленными. И я предполагаю, что именно тогда насторожилась и католическая церковь и тут же предприняла кое-какие серьезные шаги. Они тут же привлекли к делу Общество Пия X, потому что, как всем известно, оно состоит почти исключительно из бешеных фанатиков. А поскольку тайна Гюрса была им уже известна, то они готовы были на все, лишь бы круг посвященных не стал шире. Все это уходит корнями еще в вишистскую Францию.

Саймон бросил быстрый взгляд на Дэвида и снова уткнулся в свои заметки.

— А сочувствующие Обществу уже пресекли предыдущие попытки вытащить из могилы тайны Гюрса. Я говорю о родителях Дэвида — они приехали во Францию и, ничего не подозревая, начали искать корни Мартинесов, баскских предков…

Эми перебила его, и ее голос прозвучал зло и отрывисто:

— И Общество уже нашло самых беспощадных исполнителей своих заданий: террористов ЭТА, вроде Мигеля? Отлично! Натренированный убийца, глубоко религиозный католик. И у него была причина ненавидеть каготов… скрытая ненависть к самому себе…

Ангус подошел к одному из ящиков и, подняв его крышку, достал какой-то документ, украшенный несколькими черными свастиками.

— Да, в этом есть смысл… — неуверенно произнес Дэвид. Он изо всех сил старался не думать о своих родителях. Старался не думать о деде; старался вообще выбросить все мысли из головы. Он с трудом выдавливал из себя слова. — Они его использовали. Я имею в виду Мигеля. Волка. Потому что он отлично знал ключевой для них район — Страну Басков, где оставались многие выжившие в Гюрсе, где жили каготы…

Историю закончил Саймон:

— Да, и снова начались убийства. Тех, кто сумел выжить в Гюрсе, целенаправленно уничтожали. Убиты были и немногие оставшиеся в живых каготы, причем кое-кто из них — просто за то, что был каготом. — Саймон окинул взглядом подземное помещение, тускло освещенное керосиновой лампой, и закрыл блокнот. — И как раз в этом состоит трагедия каготов, ведь так? Они должны были исчезнуть. Они ведь были живым доказательством того, что процесс видообразования продолжается, что человечество не остается неизменным. Однажды то же самое может произойти и с евреями. Но стоит уничтожить каготов, по крайней мере, таких, чье происхождение является доказанным, — и все свидетельства видообразования исчезнут. Устраните каготов — и эксперименты Фишера невозможно будет повторить. Католической доктрине ничто не будет угрожать. Многорасовая демократия в безопасности. И потому последние оставшиеся каготы должны были умереть.

Все они долго молчали.

— Вот и всё, — сказал наконец Саймон. — Боже…

Тут заговорил Дэвид:

— Ладно. Надо нам уходить. Мы получили ответ. У нас теперь есть средство воздействия. Мы вытащим все это на свет…

Ангус все еще держал в руке старый документ.

— Дэвид… ты должен взглянуть на это.

Мартинес похолодел от ужаса. Вот оно и пришло…

— Да. Нет… зачем?

— Я нашел… мне в глаза бросилось имя, — пояснил Ангус. — Мартинес…

Он поднес лист бумаги к свету.

Дэвид схватил бумагу и с жадностью впился в нее глазами; руки у него дрожали, внутри все сжалось. Он прочитал документ дважды. Потом посмотрел на Эми, потом на Ангуса, потом снова на список имен. Он достаточно знал немецкий, чтобы уловить смысл; в уме у него от потрясения все перемешалось. Он протянул бумагу обратно Ангусу и попросил:

— Прочитай вслух…

Нэрн аккуратно взял лист и стал читать. Это была история, которую Хосе не рассказал Дэвиду… не смог ему рассказать.

— Твой дед… думал, что он кагот. Но он им не был. Это была ложь. Все объясняется вот здесь. После того как твой дед провел в концлагере около года, он прославился как постоянный источник неприятностей, подбивая молодых басков к бунту. И немцы нашли способ унизить его и заставить замолчать… переведя в секцию каготов. В бараки ненавистных отщепенцев. Его убедили в том, что он — отпрыск каготов. Но он был баском. Следовательно, и ты баск, Дэвид. Ты — баск.

Дэвид посмотрел на Эми. Его охватило огромное облегчение и радость освобождения. Но лицо девушки оставалось таким же напряженным и холодным; Дэвид не увидел ни радости, ни нежности… на нем были написаны только отвращение и страх. А потом и его радость погасла, сменившись таким же всеобжигающим ужасом. Пробудившимся от одного-единственного слова:

— Epa.