Метка Каина

6

Дэвид поселился в отеле на окраине Элизондо, чтобы дождаться, когда электронное письмо Эми сделает свое дело. Отель «Герника» не представлял собой ничего особенного. При нем имелся маленький бассейн, скромный бар, где можно было перекусить; здесь обитало множество старых французов, путешествовавших на велосипедах и носивших пугающе тесные костюмы из лайкры. Но Дэвиду все это нравилось.

Конечно, с его деньгами, с его пока что непривычным богатством он мог бы поселиться в лучшем отеле Наварры — но ему это казалось неправильным. Он не хотел привлекать к себе внимания. Анонимность и незаметность; просто еще один турист в милой, но посредственной гостинице. Поэтому Дэвид решительно взял ключ от предложенного ему номера и потратил остаток дня, стоя на простеньком балконе и глядя на горы. Горные склоны и вершины мерцали, как будто понимающе подмигивая, торжествуя в своей безмолвной отстраненности.

День был жаркий и пыльный. К вечеру Дэвид надумал искупаться; он спустился в прилегающий к отелю сад, разделся до плавок и нырнул в приветливую воду бассейна. И тут же выскочил на поверхность, задыхаясь; вода оказалась просто ледяной, она поступала в бассейн с гор и не подогревалась.

Все его тело покалывало, сердце колотилось как сумасшедшее — эта метафора очень точно описывала ситуацию. Всего три недели назад Дэвид был скучающим, апатичным горожанином, который читает в электричке газетные новости, во время обеда пьет кофе из кофейного автомата и целые дни напролет тратит на пустяки. Но как только он приехал в Страну Басков, тут же окунулся в неведомое, с головой ушел в тайны, и странности, и жестокость… и тем не менее чувствовал себя отлично. Все это потрясало — но все-таки было здорово; это возбуждало и бодрило. Как прыжок в бассейн с ледяной горной водой, от которой пощипывало все тело.

Я живой…

На следующий день ему позвонила Эми; у нее возникла некая идея. Она решила, что Дэвиду, возможно, следовало бы опубликовать свою историю, чтобы сложить вместе кусочки головоломки. Эми сказала, что знает одну местную журналистку, которая разбирается в теме, и это наилучший шанс раздобыть хотя бы часть ответов.

Дэвид согласился с предложением Эми, хотя и с некоторой неохотой.

На этот раз они встретились в скромной белой квартирке журналистки; молодая темноволосая писательница Сара Гарсиа набрала статейку на ноутбуке. Полдня спустя ее сочинение уже появилось в одной из испанских газет. Ее тут же заметили и перевели на английский некоторые поставщики новостей.

Когда Дэвид наконец прочел опубликованную историю на своем собственном ноутбуке, сидя вместе с Эми в маленьком интернет-кафе неподалеку от центральной площади Элизондо, он взволновался и встревожился. Статья была озаглавлена так: «Странное наследство ведет к невероятной тайне басков».

К статье прилагался фотоснимок, сделанный Сарой: Дэвид, держащий в руках карту. Газета давала и электронный адрес, по которому люди могли бы связаться с Дэвидом, если полагали, что могут чем-то помочь.

Журналистка не стала упоминать о Хосе Гаровильо; она пояснила, что это было бы уж слишком опасно, провокационно при нынешнем политическом климате. Читая статью, Дэвид решил, что эта недомолвка была воистину хорошей идеей; он почувствовал себя выставленным напоказ благодаря газете, а если бы в статье был упомянут еще и Хосе… Что, если ее прочитает Мигель?

Мартинес закрыл компьютер и посмотрел на Эми. На ней была простая хлопчатобумажная куртка пурпурного цвета и джинсы. Она ответила ему молчаливым взглядом голубых глаз; и тут Дэвид ощутил вдруг всю странность своего положения — и это был как внезапный озноб в очень жаркий день. Они с Эми уже стали чем-то вроде друзей: их свела вместе та ужасная, пугающая сцена в баре Бильбо. И все же они не были друзьями, до сих пор практически ничего не зная друг о друге. И это, как чувствовал Дэвид, было неправильным.

А может быть, он просто нервничал из-за шума в баре? Смех малышей, играющих снаружи на площади в пелоту, весьма своеобразную баскскую игру, был слишком хорошо слышен здесь. Дети швыряли маленький жесткий мяч пелота в высокую стену. Создаваемый ими шум был однообразным и навязчивым. Эми посмотрела на него.

— Может, пойдем куда-нибудь в другое место?

— Если у вас есть время.

— Академические каникулы. И мне не помешала бы помощь, пока мои студенты стреляют в полицейских. — Она улыбнулась, увидев испуг в его глазах. — Эй, я пошутила! Куда бы вы хотели отправиться?

— Мне бы хотелось начать осматривать все эти церкви. Те, что на моей карте…

— Отлично.

— Но сначала… Мне бы хотелось заглянуть в такое местечко, где можно нормально выпить.

Он на долгое мгновение задержал взгляд на девушке и вынужден был признаться себе: он все еще чувствовал нервозность и страх, так и не прошедшие с тех пор, как на него напал Мигель.

— Ладно, идем туда, где можно пропустить стаканчик и поговорить, — согласилась Эми.

Они ехали всего несколько минут и очутились в тихой маленькой деревушке; указатель на въезде сообщал, что она называется Ирурита. Перед местным кафе сидел дремлющий старик в берете. Оставив машину перед деревенской церквушкой, Дэвид и Эми подошли к кафе и уселись под зонтом снаружи. Чистый горный воздух освежал, солнце согревало. Эми заказала оливки и бутылку местного охлажденного белого вина, которое она назвала txacolli.

Официантка быстро принесла все и с ловким реверансом поставила на столик.

Эми заговорила:

— Вы до сих пор не задали мне ни одного наиболее очевидного вопроса.

Дэвид попытался возразить, но Эми была чрезвычайно серьезна.

— Вы должны это знать… если я собираюсь представить вас Хосе.

Дэвид отпил немного прохладного легкого вина и кивнул.

— Хорошо. Если вы настаиваете. Почему Мигель накинулся на вас? Он вдруг появился ниоткуда и тут же… налетел на вас. Почему?

Эми ответила мгновенно:

— Он меня ненавидит.

— За что?

Девушка сложила ладони вместе, как в молитве.

— Когда я только-только приехала в Страну Басков, я была… ну, я уже говорила, меня очень интересовала ЭТА. Их стремление к независимости. Я думала, это весьма похвальное стремление для такого древнего народа. Я даже симпатизировала террористам. Некоторое время. Несколько месяцев.

— И?..

— А потом я встретила Хосе. Великого Хосе Гаровильо. Мы стали очень хорошими друзьями, он показывал мне, где в Бискайе подают самые лучшие пинчо, это такие маленькие бутерброды к пиву или красному вину… Он рассказывал мне обо всем. Объяснил, почему отказался от насилия после падения режима Франко. Он считает, что терроризм для басков — это тупик в демократической Испании.

— Но его сын…

— Не согласен с ним. Это же очевидно. — Эми посмотрела на Дэвида в упор. — А потом Хосе нашел мне работу, преподавать английский в университете. И, видите ли… большинство молодежи, посещающей мои занятия, настроены крайне радикально, они ведь родились на дальних улочках Виттории и Бильбао, и они готовы умереть за ЭТА. Причем девушки даже более яростны, чем парни. Эдакие киллерши в мини-юбках, — губы Эми были розовыми и влажными от вина. — Я считаю, что моя задача — по возможности увести их от ЭТА, от жестокости, от саморазрушительного терроризма. Поэтому я преподаю им литературу революции: Оруэлл и Гражданская война, Йитс и ирландский мятеж… Я пытаюсь открыть им не только романтику, но и трагедию подобных жестоких национальных столкновений.

— И за это Мигель вас ненавидит? Он считает, что вы действуете против ЭТА?

— Да. Я знала, что он на некоторое время уехал за границу, хотя до меня и доходил слух о его возвращении. Но я думала, что вполне могу поехать повидаться со своими друзьями в «Бильбо», что мне ничто не грозит. И надо же было ему оказаться в том баре… Он встречался там со своими в одной из задних комнат, с товарищами по ЭТА…

— И услышал шум.

— Да. И сразу вышел. И увидел меня. С вами. — Эми поморщилась. — И, конечно, тут же принялся за свое.

Объяснение было хорошим, если не безупречным. Дэвид до сих пор ощущал отзвуки того непонятного нападения как некое темное размытое пятно в сознании… А о чем еще она ему не рассказала? Как насчет шрама на ее голове?

Дэвид отвлекся от своих мыслей, когда официантка поставила на их стол еще одно блюдце с оливками.

— Gracias, — сказал он.

Девушка кивнула, присела и ответила с горловым испанским акцентом:

— Kakatazjaka…

Потом помахала рукой какому-то приятелю на другой стороне вымощенной булыжником площади и вернулась к бару.

— А знаете, это забавно, — сказал Дэвид, полуобернувшись к Эми. — Я ни разу не слышал, чтобы кто-то говорил по-басконски. Пока не слышал.

— Простите, не поняла?

— Я уже два дня нахожусь в Стране Басков. Я вижу везде вывески на их языке. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь на этом языке говорил.

Эми уставилась на него из-под светлой челки так, словно он был умственно неполноценным.

— Но эта девушка только что говорила по-басконски.

— Она?..

— Ага.

Эми сняла куртку; когда она снова потянулась к своему бокалу с вином, Дэвид заметил на ее загорелых руках нежные золотистые волоски.

— И все те парни в Лесаке, — продолжила Эми, поднося бокал к губам. — Все они говорили на баскском. Они потому в первую очередь и разозлились на вас, что вы пытались говорить по-испански.

Дэвид склонил голову набок, прислушиваясь к болтовне официантки. Kazakatchazaka.

Эми была права. Это, безусловно, был баскский язык. И все равно это звучало так, словно все вокруг говорили на очень причудливом испанском. И он все это время слушал их и не осознавал…

— Не беспокойтесь, — сказала Эми. — Когда я приехала сюда, мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать: вокруг меня все говорят на языке басков. Я просто думала, что у них какой-то извращенный испанский диалект… — Она посмотрела за спину Дэвида, на побеленные стены церкви. — Думаю, что просто потому, что баски уж очень странные, ухо и ум не сразу постигают то, что слышат.

— А вы научились их языку?

— Я пыталась, конечно. Но это просто невозможно, у них какие-то невероятные согласования, уникальный синтаксис. Когда вы учите какой-нибудь иностранный язык, что вы хотите запомнить в первую очередь?

— Фразу «говорите ли вы по-английски?».

— Очень смешно. А еще что?

— «Можно мне пива?»

— Ну, конечно. Une biere s'il vous plait. Ein bier bitte.[10]

— Ладно, а как спросить пива на баскском?

Эми пристально посмотрела на него.

— Garagardoa nahi nuke.

Они сидели на солнце, некоторое время пребывая в спокойном молчании. А потом зонтик содрогнулся под внезапным порывом ветра. Дэвид посмотрел налево: на западе с ближайшего склона Пиренеев катились вниз плотные облака, как белая шуба из овечьей шкуры, медленно соскальзывающая с чьих-то плеч.

— Прекрасно, — сказал он. — А откуда нам знать, что Мигель не направляется уже сюда, преследуя вас? Чтобы с вами разобраться. Не понимаю. Вы кажетесь спокойной. Совершенно безмятежной.

— Он был пьян. В прошлом он лишь однажды ударил меня.

— Так он уже делал это?

Эми вспыхнула и быстро добавила:

— Он обычно болтается в Бильбао или Байонне — с другими руководителями ЭТА. В Наварре он появляется редко, там его могут поймать. Так что нам с вами просто очень не повезло. Да и в любом случае я не позволю этому ублюдку выжить меня отсюда.

Ее последние слова прозвучали вызывающе: Эми вскинула голову, ее глаза расширились и вспыхнули гневом.

Дэвид слышал убежденность в ее заявлении, но сам он пока что ощущал себя неуверенно и напряженно. Ему хотелось просто сидеть вот здесь, на осеннем солнышке. И ничего не делать.

— Ладно. Давайте тогда отправимся взглянуть на церкви с моей карты.

Эми кивнула, и они поднялись из-за стола. Когда они уже садились в машину, в ветровое стекло ударились первые капельки дождя.

— Как быстро меняется погода. Вот что значит осень.

Дождь бодро барабанил по крыше автомобиля. Дэвид достал из отделения для перчаток свою драгоценную бумагу, заставившую его обогнуть земной шар. Осторожно развернув карту, показал ее девушке. Когда Эми ткнула пальцем в одну из звездочек, он заметил, что ногти у нее обгрызены.

— Вот. Аризкун.

— Вы знаете это место?

— Я знаю о нем. Одна из наиболее традиционных деревень басков. Выше в горах, — она глянула на Дэвида. — Могу вам показать.

Мартинес повернул машину. Он следовал четким указаниям Эми: в сторону французской границы, к насупившимся горам. К земле, лежащей по ту сторону.

По мере того как они поднимались, деревни встречались все реже. Клочья тумана плыли над круто уходящими вверх полями, и от тумана исходило уныние, его обрывки походили на обвисшие флаги отступающей призрачной армии.

— Мы уже совсем рядом с границей, — произнесла Эми. — Здесь частенько попадаются контрабандисты. И мятежники. И ведьмы. И террористы.

— Ладно, а нам куда?

— Туда.

Эми показывала на едва заметный поворот — рядом с ним стоял какой-то знак, почти не заметный сквозь туман.

Дорога к Аризкуну была самой узкой в мире: огромные каменные изгороди, состоявшие из обломков скал, высились вдоль нее, как великаны, пытающиеся загнать чужаков в угол. На западе высились все новые и новые вершины, целый их ряд прорисовывался в тумане.

— В ясный день отсюда видна Франция, — сказала Эми.

— Ну, пока что я даже эту чертову дорогу почти не вижу.

Они наконец въехали на крохотную и очень баскскую деревенскую площадь. Вокруг нее имелись обычная площадка для игры в пелоту и несколько террас средневековых каменных зданий; среди прочего выделялся большой особняк, украшенный каменным гербом. На влажном геральдическом камне красовался двуногий дракон, злобно хлещущий шипастым хвостом.

Деревня выглядела совершенно пустой. Дэвид поставил машину около особняка, на стенах которого красовались граффити, нанесенные краской из баллончика.

Eusak Presoak, Eusak Herrira.[11]

Граффити под этим слоганом были еще крупнее. Это слово, написанное традиционным угловатым, древним баскским шрифтом, было понятным.

Otsoko.

А рядом с ним была изображена черная волчья голова.

Волк.

Эми уже стояла рядом с Дэвидом и тоже смотрела на граффити.

— Кое-кто из молодых басков просто боготворит его, — сказала она.

— Но почему?

— Потому что он абсолютно беспощаден. Блестящий убийца… который приходит и уходит. Его никто не может поймать. — Эми заметно содрогнулась. И добавила: — А они восхищаются жестокостью. Само собой.

— Мигель как-то… в особенности жесток?

— Восторженно. Сладострастно. Поэтически. Испанцы мучают баскских радикалов, но Мигель пытает их в ответ. Он до чертиков пугает испанских полицейских. Даже анти-террористическое подразделение.

Эми всматривалась в граффити. Дэвид спросил:

— И что это за пытки?

На светлой челке Эми от тумана осели капельки воды.

— Он похоронил одного гражданского гвардейца в негашеной извести.

— Чтобы уничтожить улики?

— Нет-нет-нет. Мигель закопал этого человека в известь живым, по самую шею. Он, собственно, растворил гвардейца в извести. Заживо.

Она внезапно быстро пошла вперед. Дэвид догнал ее, и они вместе пошли по мокрой каменной дорожке между двумя старыми баскскими зданиями. Дэвид посматривал то налево, то направо. Потемневшие растрепанные подсолнухи украшали мокрые деревянные двери, бесцеремонно прибитые к доскам. Некоторые кусты чертополоха, росшие на обочине, были подстрижены так, что напоминали людей; создавалось впечатление, что кто-то соорудил из чертополоха карликов.

Тишина в этой деревне действовала на нервы. Когда Дэвид и Эми шагали сквозь липнущий к ним туман, единственным звуком было эхо их собственных шагов.

— Куда, черт побери, все подевались?

— Убиты. Умерли. В Америке.

Они дошли уже до конца дорожки. Дома разошлись в стороны, Дэвид и Эми оказались в окружении камней и кустов. Где-то неподалеку находилась Франция, и океан… и города, и поезда, и аэропорты…

Где-то.

И вдруг в тумане возникла церковь. Очень старая, сложенная из серого камня, она возвышалась над ущельем, заполненным туманом. Окна в ней были высокими и узкими. Место, где она стояла, выглядело чрезвычайно суровым.

— Не слишком приветливый вид. И это дом Божий?

Эми толкнула заржавевшую железную калитку.

— Здешние церкви часто выглядят именно так. Их обычно строили на местах древних поселений, там, где располагались языческие святилища. Возможно, ради особой атмосферы.

Дэвид остановился в полном недоумении. Старые круглые камни, похожие на колеса, установленные на квадратные основания, красовались вдоль дорожки к церковной двери. Все эти камни были помечены знаком lauburus — загадочной и вечной свастикой. Дэвид никогда прежде не видел круглых надгробных камней.

— Попробуем войти? — предложил он.

Они дошли по скользким булыжникам до скромной деревянной двери церкви. Она была черной, старой, мокрой — и запертой.

— Черт побери!

Эми повернула налево, вокруг церкви, кутаясь в туман. Дэвид поспешил за ней. Они нашли вторую дверь, еще меньше первой. Девушка повернула ржавую ручку; дверь открылась. Мартинес ощутил касание влаги к шее; было уже холодно, к тому же сумеречно. Ему захотелось оказаться в помещении.

Но внутри церковь оказалась такой же непривлекательной, как и снаружи. В ней было сыро и темновато, ряды деревянных сидений ничто не украшало. Вонь гниющих цветов ударяла в нос; пять окон, украшенных цветными витражами, свободно пропускали и холод, и туманный дневной свет.

— Удивительно, — пробормотала Эми, показывая вверх.

Витраж на одном из окон изображал большого быка, горящее дерево и белый баскский дом. Эми пустилась в объяснения, все так же показывая на окно.

— Баски очень набожны, они насквозь католики. Но до десятого века были язычниками и сохранили очень много дохристианских образов. Вроде этого. Тот дом — вон там, — Эми показала на центральное окно, — это exte, семейный дом, священный краеугольный камень языческой культуры басков. Считается, что души умерших басков возвращаются в такой дом по тайным подземным ходам…

Дэвид смотрел во все глаза. Дерево на витраже пылало холодным стеклянным огнем.

— А вон та женщина? На том окне.

— Это Мария, госпожа ведьм.

— А?..

— Богиня колдуний. Баскских ведьм. «Мы не существуем; да, мы существуем; наша сила — четырнадцать тысяч». — Эми смотрела на Дэвида, ее глаза в рассеянном свете были светлыми, ледяными. — Это их прославленное — или бесславное — высказывание. «Мы не существуем; да, мы существуем; наша сила — четырнадцать тысяч».

Ее слова повисли в холоде призрачной дымкой; выражения лица Эми рассмотреть было невозможно. Дэвид испытал сильное желание выйти из церкви; он не знал, да и вообще не понимал, зачем сюда приехал. Поэтому он направился к маленькой двери и с облегчением выбрался на неяркий дневной свет. Эми вышла следом за ним и сразу же повернула налево. В сторону от дорожки. И исчезла за театральным занавесом тумана.

— Эми?..

Тишина. Дэвид позвал еще раз:

— Эми?..

Тишина. Но наконец он услышал:

— Здесь… что это? Дэвид!

Мартинес присмотрелся и наконец увидел ее: смутная тень на туманном кладбище, женственная, стройная, ускользающая… Дэвид быстро шагнул в ее сторону.

— Посмотрите, — сказала она. — Еще одно кладбище… совсем заброшенное.

Она была права. Здесь действительно оказалось еще одно место захоронений, отделенное от основного церковного двора невысокой каменной стенкой. И это кладбище было запущено куда сильнее. Примитивная статуя ангела упала в пропитанную влагой траву; ее глаз украшал презрительно воткнутый коричневый окурок. Поверженную фигуру окружали круглые надгробия.

Внимание Дэвида и Эми привлек какой-то шум. Мартинес обернулся. Из тумана возникла какая-то старуха. У нее было темное мрачное лицо. Одета она была в длинную черную юбку и поношенный синий джемпер, поверх которого была натянута футболка, украшенная изображениями диснеевских персонажей — Короля-Льва, Олененка, индейской принцессы Покахонтас…

Сама женщина выглядела неважно. У нее имелся зоб размером с хороший грейпфрут: огромная опухоль выпирала из шеи, и старуха напоминала толкателя ядра, державшего свой спортивный снаряд прямо под подбородком, готовясь запустить его подальше.

Старая карга заговорила.

— Ggghhhchchc… — произнесла она.

Старуха тыкала пальцем в их сторону, ее зоб колыхался, когда она бормотала, на лице светилась бешеная злоба. Она была похожа на каркающую жабу.

— Ggghhhchchc…

Старуха снова ткнула в них пальцем, потом показала на заброшенное кладбище.

— Что такое? Что она говорит?

Сердце Дэвида забилось быстрее, что, конечно же, было глупо. Перед ними стояла всего лишь старая женщина, несчастная искалеченная старуха. И тем не менее Мартинес почувствовал настоящий страх, явную, хотя и необъяснимую тревогу.

— Эми… что она говорит?

— Думаю, это на баскском. Она говорит… «дерьмовые люди»! — шепотом ответила Эми, неловко отворачиваясь.

— Не понял?..

— Она говорит, что мы дерьмовые люди. Дерьмовые люди. Понятия не имею, почему она так решила.

Старуха таращилась на них. Потом прокаркала что-то еще. Это было почти похоже на смех.

— Эми… а не убраться ли нам отсюда?

— С удовольствием.

Они быстро пошли по дорожке, и Дэвид изо всех сил старался не смотреть на гигантский зоб женщины, когда они проходили мимо нее; но потом он обернулся и все-таки посмотрел назад. Старуха продолжала тыкать пальцем в их сторону, то ли в чем-то обвиняя, то ли за что-то осуждая, то ли насмехаясь.

Они уже почти бежали; Дэвид на ходу засунул в карман старую карту.

Чувство облегчения, которое они испытали, добравшись до машины, было всеобъемлющим — и безусловно нелепым. Дэвид быстро завел мотор, схватился за руль, переключил скорость… Машина запрыгала по булыжникам мимо изображенного на стене Otsoko — безмолвно ухмыляющейся черной волчьей головы.

Сотовый телефон Эми пискнул, когда они перевалили через вершину: связь восстановилась.

— Это Хосе Гаровильо. Это Хосе…

— Ну, и?.. — Дэвид заволновался, тут же забыв о пережитом страхе. — Что он ответил?

Эми всмотрелась в дисплей, читая сообщение.

— Он говорит… он хочет встретиться с вами. Завтра. — Эми покачала головой. — Но… это немножко странно… он еще кое-что добавил.

— Что именно?

— Что он знает, почему вы здесь.