Прошла уже неделя, как Вадим безвылазно лежал, освобождаясь от действия вируса. Сказать, что было тяжело — ничего не сказать. Первое время организм с трудом воспринимал препараты, помогающие излечиться от зависимости. От первых приемов то и дело болела голова, все тело ныло, а пару раз его и вовсе стошнило кровью. Такое себе исцеление. Но зависимость потихоньку слабела, приступов больше не наблюдалось, и Вадим пошел на поправку.
Одно дело — принимать препараты, и совсем другое — усидеть на одном месте. Пока товарищи в течение недели выходили на пару-тройку заданий, Вадим умирал от скуки. Усидчивым человеком, как показала практика, он не был. Приходили пару раз Емельянов с Егерем, рассказывали о чем-нибудь, в карты перекидывались, и на этом посещение заканчивалось. Недавно вот, рассказывали товарищи, Сретенский монастырь у фашистов отбили. Емельян говорил, что Орден даже запросил помощи у Ганзы. Ну, а после захвата все награбленное рейховцами поделили, крепость же оставили на плечах ганзейцев. В мире происходила движуха, а в лазерете царила скука мертвая.
Чтобы хоть как-то коротать время с пользой, Вадим выпросил у Дока несколько книг. Док сначала не желал делиться своей, как он говорил, «великой библиотекой», но, спустя десяток попыток, сломался и принес пациенту четыре тома «Войны и мира». Естественно, такого объема тома за неделю осилить невозможно, да и Вадим читателем был так себе, но это всё же лучше, чем просто лежать на койке, скрестив лапки на груди и пялясь в потолок…
Поначалу читать было трудно, все-таки слог у Толстого был тяжелый, но со временем Вадим приноровился, и за пять дней осилил первый том с многочисленными иноязычными фразами. Лев Толстой так подробно описывал пейзажи, действия и мысли своих героев, что Вадим видел всю картину, словно живое кино. Особенно ему понравился типаж Андрея Болконского, его манера речи и, вообще, он сам как персонаж. А от описания сражений у читателя в палате поплыла голова (…первая колонна марширует, вторая колонна марширует …). Все мелкие детали рекогносцировки на местности французов и русских полков создавали в воображении точную детальную картину подготовки сражений. Порой Миронов даже мечтал увидеть все своими глазами, особенно русский лес на поле битвы. До того живописно воспринималось описание эфемерных пейзажей, что глаза разбегались. Интересно, что-то осталось от Бородино?
Так, за чтением, прошла неделя.
Вадима выпустили только благодаря тому, что за его высвобождение взялся сам подполковник. Да и кости парню не мешало бы размять, засиделся он на одном месте. Док все же решил, что выписывать пациента рано, но идти против воли начальства не рискнул.
Сразу после выхода из лазарета Вадим пошел к Василевсу — негоже начальство заставлять себя ждать. Юноша зашел в кабинет подполковника. Там — всё то же самое. Точно такая же атмосфера серьезности и воинственности: за рабочим столом сидит сам командующий, встречая гостей своей лысиной — старик в работу погружен.
— Товарищ Подполковник? — тихо спросил Вадим, оказавшись в кабинете, — Миронов по вашему приказанию прибыл.
Василевс медленно поднял взгляд, отложил ручку и снял очки.
— Садись, — кивнул подполковник на стул перед собой. — Я должен кое-что тебе сказать.
Вадим послушался приказа и сел перед военачальником. Василевс сидел, глядя в одну точку. Взгляд его был тяжел, что-то тяготило его. После минутной паузы он начал говорить:
— Ты как, нормально? Во взвод вернуться готов? — Вадим кивнул. — Вот и славно. Тебе, должно быть, Дружинин с Емельяновым рассказали, что Сретенский монастырь взят под контроль? Замечательно. По взятию этой… «крепости» мы также заимели военнопленных. Одним из них был офицер довольно приличного звания. Немного надавив на него, мы выяснили, что заброшенная станция ″Сретенский бульвар″ сейчас отстраивается, как стратегически важный пункт обороны Рейха. Догадываешься, к чему я клоню?
— Хотите взять его? — предположил Вадим. Василевс кивнул, — А, разрешите обратиться, товарищ Подполковник, почему Орден влезает в дела группировок Метро и так враждует с Рейхом? Я раньше думал, что…
— Мы бы не лезли, играй Рейх по правилам, — перебил его подполковник, — Обычно, когда какая-либо из крупных группировок овладевает каким-нибудь стратегически важным объектом, это докладывается Совету. Ну, или, как минимум, Полису. В целях предосторожности. Сам посуди, отчитались, что вот заняли такой-то объект, в таких-то целях, и всё. А сейчас вот, без докладов, гадай: на кой чёрт станция им понадобилась? Они там обоснуются, а потом ударят. И, привет, война! Оно нам надо? Поэтому мы бьем на опережение. Нечего от установленных правил отходить, обо всем докладывать надо! Чтобы взять ″Бульвар″, нам требуется большое количество бойцов. Всеми рейнджерами я не располагаю, но, как минимум, для атаки большинство собрать — в моих силах. Полковник Мельник вон, так вообще, Метро-2 нашел. Туда бойцов перенаправляем сейчас. Новый дом нашелся, да ещё какой! — Василевс увлеченно информировал бойца, отвел взгляд, представляя мысленно объемы легендарного Д-6.
— Сил Ордена хватит на то, чтобы захватить станцию? — спросил Вадим.
— Нет, — вернувшись в реальность, сказал подполковник, — Не хватит. Нас всего-то не более полторы сотни набирается, а тут — захват целой станции. Причем, по данным пленного офицера, на Бульваре преимущественно находится Железный легион. Лучшие из лучших. Поэтому мы и запрашиваем в очередной раз помощи у Ганзы. Красные и так силы Рейха на фронтах отвлекают, но обещали напор увеличить. Может, и перебросится часть Железного легиона обратно. Нам же легче. Слыхал, что этот самый Железный легион в отместку Ганзе на Новослободскую напал?
— Как, на Новослободскую? — подивился Вадим, — И что? Удачно?
— К счастью, нет, — попытался успокоить подопечного Василевс, — В целом захват не удался. Командовал штурмом, как выяснилось, Штурмбанфюрер Вольф, твой старый знакомый, как я понимаю. Честно признаться, военный гений. Прорвал оборону, прошел на станцию, на этом все и закончилось. Чудом отбросили на старые позиции, не иначе.
— И что там? — продолжал расспрашивать Вадим, — Много погибших? Они станцию хотели захватить?
— Погибшие, безусловно, есть — ответил Василевс, — А вот насчет захвата… Думаю, скорее хотели покарать за их помощь нам. Мирных жителей косили очередями, кто под горячую руку попадался. А теперь Фюрер так вообще не отвечает, послов не пропускает. Странно все это.
Вадим занервничал. На Новослободской проживал Захар со своей семьей. Жив ли его сводный брат? Чтобы это выяснить, необходимо было отправиться прямиком на атакованную станцию.
— Разрешите мне немедленно отправиться на Новослободскую, — обратился к подполковнику Вадим, — У меня там родственники… Надо узнать…
— У тебя будет шанс о них расспросить, — пообещал Василевс. — Сталкеры и солдаты Новослободской жаждут отомстить фашистам. И мы поможем им в этом. Отобьем Сретенский бульвар совместными силами. В Ордене объявлена мобилизация. Я составил список человек, кого отправляю на этот бой. И ты в нем значишься. По состоянию здоровья воевать способен, Миронов? — Вадим кивнул, — Тогда отправляешься вместе с парнями. Всего вас идет пятьдесят человек ровно. Это придел моих возможностей, остальных отправлять Полковник запретил. Отправляетесь по кольцу на Курскую, и уже оттуда — прямиком в бой. Все детали обговорите на месте. Майоров будет вами командовать. В арсенале берешь все, что посчитаешь нужным. Вопросы есть?
— Никак нет.
— Тогда свободен.
Как оказалось, на фронт уходят почти все рейнджеры, которых знал Вадим: его друзья Егерь с Емельяном, вечный командир Майор, товарищ и брат по оружию Медведь, так малознакомый Кривой, закрытый и серьезный Обусов, и недавно известные Еж с Филином. Остальных Вадим не знал.
Когда юноша вернулся к себе в казармы, его друзья уже вовсю собирались в бой. Снаряжение было совершенно другое, баллистические бронежилеты, шлемы с забралами. Места для легких броников, по большей части предназначенные для защиты от радиации, и тактических шлемов не было. Все было на полном серьезе. Вадиму выдали точно такое же снаряжение, как и у остальных, а плюсом дали новый, ещё не известный Миронову автомат, SIG SG 550.
На самой же станции проходила спешная погрузка оружия, патронов и даже щитов на дрезины. Отбытие ожидалось с минуты на минуту. Майор построил бойцов в три шеренги, пересчитал людей и произнес речь:
— Вот и дошло дело до масштабного кровопролития в Метро, и Орден не останется в стороне! Фашисты начали несогласованные действия, заняли несколько стратегических пунктов, не обмолвившись ни словом, и напали на мирную станцию наших союзников! Думаю, этого уже достаточно, чтобы покарать их. Действуем на упреждение удара. Медленно, но верно, фашисты заносят свой железный кулак, а мы ударим первыми! Не бывать войне в метро! Если Рейх так хочет настоящих боевых действий, то пусть получает их на своей же территории! Бойцы! Наше призвание — защищать жителей Метро! Так защитим их от фашистской нечисти! Ведь если не мы — то кто?! Доложить боеготовность!
— Товарищ Майор, все отделения построены, дрезины загружены, — доложил замком, — Мы готовы к выходу.
— Готовы ли вы сражаться до самой смерти?! — спросил Майор солдат.
— Так точно! — взревела платформа раскатистым эхом.
— К погрузке приступить! — распорядился Майоров, и бойцы пошли загружаться на конвой.
Лишь только к концу дня, миновав все станции Кольцевой линии, рейнджеры прибыли на Курскую. Боевые единицы Ганзы уже были на месте в ожидании войска союзника. Как сказал Медведь, Ганза набрала примерно полторы сотни людей, а также в её распоряжении была бронированная дрезина с тараном.
— Ещё офицер тот, которого в церкви взяли, — рассказывал Медведь, — Нам полную схему Сретенского бульвара дал. Ну, как там все обустроено, какие уровни обороны. А окапались они там серьезно, я тебе скажу. В середине станции у них ДОТ (долговременная огневая точка) стоит с двумя станками. Для профилактики ставили, как раз на такой случай. Так что, ждут они нас. Вот мы Ежа и напрягли, чтобы он нам взрывчатку такую соорудил, что ДОТ с землей сравняет. Вот он и сделал дистанционную. Эй, Еж, покажи свое творение.
Еж кивнул и достал из рюкзака толстую пачку с кнопками и проводами.
— Это моя гордость, — хвастался очкастый инженер (именно из-за схожести с Ежиком из «Смешариков» его так и прозвали), — Нигде такую не найдете. Взрывная мощь — как у трех танковых снарядов.
— Станцию-то не разнесет? — спросил Вадим.
— Этого я гарантировать не могу, — улыбнулся Еж, — Зато смотри, даже взрывать жалко! Я тут дистанционное управление подрывом поставил, подкинем им подарочек, да на кнопочку нажмем. Такой салют будет, что не позавидуешь фашистам.
— А если навернется твоя система? Не сработает сигнал? Тогда что?
— А на этот случай предусмотрен таймер. Если нажать сначала эту кнопку, а потом на красную, то лампочка отсчитает пять секунд, и бомба рванет. А чтобы дистанционный режим активировать, достаточно нажать лишь красную. Лампочка просто непрерывно гореть будет. Настраивал неделю я все это, так что, пожалуй, это мое лучшее творение за всю жизнь!
По рассказам товарищей Еж был самый, что ни на есть, гений. И водить умел, и чинить, моторы к жизни возвращать, а в конструировании разных приколюх ему не было равных. Вот, только, бойцом он был никаким. Стрелять умел, в цели попадал, но на задания его редко посылали. Ещё бы, такого гения на вес золота никто терять не захочет! Всё время на базе сидел, да изредка на бронированной пожарке десант высаживал.
Плотность людей на Курской была большая. Гражданские толпились, глазея на солдат. Когда все уже расположились по палаткам, Вадим отправился искать своего брата. Если он выжил.
Сначала он подошел к костру, у которого сидела команда ганзейцев.
— Здорова, мужики! — поприветствовал он. Ганзейцы оглянулись, и каждый кивнул в знак взаимности.
— И тебе не хворать, рейнджер! — встал один из них, — На кой пожаловал?
— С Новослободской есть кто? — спросил Вадим.
— Парни, Новослободская здесь сидит? — спросил у своих ганзеец.
— Не, с Комсомольской я, — сказал один.
— Я с Проспекта Мира, — послышалось вдогонку.
— А я тут живу, на Курской.
— Нет тут с Новослободской, — развел руками стоящий ганзеец, — Извиняй.
— Ладно, спасибо, — кивнул Вадим и отправился дальше. Миновав ещё пару таких групп, он, наконец, наткнулся на одного бойца с искомой станции.
— Я с Новослободской, — отозвался боец.
— Звать как? — спросил Вадим.
— Матвейкой.
— Сталкер?
— Ага.
— Захара Миронова знаешь? — после услышанного вопроса ганзеец помрачнел.
— Знаю я его, и лучше не трогать мужика. Натерпелся, бедняга…
— Он здесь?
— Ну, да. А ты кем ему приходишься, раз ищешь его?
— Брат сводный. Наводочку дашь?
Ганзеец сообщил, что Захара можно было найти где-то в углу станции, где собирались силы союзников. Вадим тут же помчался на поиски, высматривая своего брата в толпе. Поиски осложнило единообразие снаряжения ганзейцев, но спустя какое-то время поисков, после очередных двух наводок, он нашел его.
Захар сидел, прислонившись спиной к стене. Его верный АК-74 стоял рядом с ним. В руках была бутылка водки. Вадим аккуратно подошел к нему, для большей интриги надев шлем и сел на корточки рядом с ним. Захар будто не обращал внимания, однако Вадим заметил, как его глаза из-под опущенной головы глядели на рейнджера.
— Че надо? — спросил Захар, не поднимая голову.
— Помотала тебя жизнь, браток, — ответил Вадим, не снимая шлем.
— Тебе какое дело до меня?
— Что же, я человеком не могу поинтересоваться? Сидишь тут один на холодном полу, задницу отморозишь…
— И че? — злобно усмехнулся Захар, — Че с того-то? Отморожу, так отморожу, моя задница ведь. Прости, мужик, — его тон сменился на более спокойный, — Не в настроении я говорить. Водку, может, принесешь?
— Как отправлял меня за всякой мелочью, так и отправляешь, — усмехнулся Вадим, — Не стыдно тебе, брата своего за водкой посылать?
— Не понял? — Захар поднял взгляд, и Вадим снял шлем. Ошеломленные глаза, не моргая, смотрели на Миронова.
— Ну, здравствуй, Захарка, — улыбнулся Вадим и тут же получил затрещину по лицу. От неожиданности он потерял равновесие и рухнул на пол.
— Ты че творишь?!
— Гаденыш! — крикнул Захар, — Со станции он убежал, неделя прошла, без следов пропал, скотина! А сам в Орден подался! Не навестил, ведь, ни разу! — Вадим приготовился к следующему удару, но Захар поднял его и крепко обнял, — Я потерял тебя. И так волновался…
— Прости, — Вадим обнял крепкую братскую спину, — Я не мог, все завертелось. К фашистам вот в плен попал, и не раз… — он только сейчас посмотрел на лицо брата и ужаснулся. О том здоровом, чистом лице напоминали лишь глаза и очертания скул. Короткая бородка была неряшливо расчесана, на щеках выходили круги, а красные белки глаз окружали здоровенные синяки.
— Господи, что с тобой? Что случилось? — Вадим взял брата за плечи. Оба сели напротив друг друга.
— Фашисты случились, что-что… — всхлипнул Захар, — Я тебя потерял, в такую себя депрессию загнал. Юлька заволновалась, говорит, иди, муженек, сходи наверх, проветрись. Я её не слушался, а потом…
— Так, Миронов, вас тут заискались, — послышался шутливо-задорный голос Емельяна. За ним шли Егерь и Медведь с Ежом, — Во, сколько народу собрал, чтоб тебя найти, а ты тут. Убежал по-английски, — он гоготнул.
— Это мои друзья, которые из плена меня вытащили, и с которыми теперь крышу над головой делю. Запоминай: Емельян, Егерь, Медведь и Еж. Братья по оружию, столько уже пережили, — представил он своих друзей Захару, — А это — мой сводный брат — Захар. Будьте знакомы.
Рейнджеры по очереди поздоровались с Захаром.
— Так что ты там говорил? — спросил у Захара Вадим, — Говорила тебе Юля в рейд идти, а ты? — рейнджеры расселись вокруг них.
— Сначала не слушал её, — продолжил брат, — А потом взял да пошел. В дневной. Навязался с группой небольшой, да и вышли. Много полезного не нашли, так что рейд бесполезный вышел. А возвращаемся, слышим — стрельба на станции. Замолотили в гермоворота, а их не открывают. Заперли нас, не пропускают. А мы все молотим и молотим. Жены же там, дети! Вот сердечко не на шутку и разошлось. Открыли спустя минут десять, когда закончилось все. Бают, что фашисты штурмом хотели станцию взять, как самую плохозащищенную из всех. С Цветного бульвара и пошли. Да не просто кто, а сам Железный легион! Месиво было, что и представить страшно. Блокпосты прошли, как раздавили, будто и не стояло никого там. А потом рванули двери на станцию, да в атаку пошли. И, мрази, никого ведь не щадили! Всех косили! От мала до велика! А у меня… — он остановился, — Палатка близко к платформе стояла. Они на эту платформу прорвались и… — Захар всхлипнул, — По гражданским лупить начали! Понимаете?! По гражданским, суки! Юльку мою скосили! Уроды! И детей не пожалели! Мать с дочерью рядом лежали, а Санька… Перед ними, в нескольких шагах. Семью защищал, сынишка мой, собою закрыть пытался! — на глазах Захара выступили слезы, — Я… Я… опоздал. Из-за сраного рейда! А теперь… какая мне жизнь без семьи? Вот и иду воевать, себя не жалея. Заберу с собой, как можно больше, и туда, к жене, к детям. Никогда этим нацистам семью свою не прощу, с-с-с-суки! Ненавижу! — Захар в отчаянии закрыл лицо рукой. Рейнджеры сидели молча, не зная, что и сказать. Вроде, и поддержать надо, а вот как?
— Выйду ночью в поле с коне-е-ем, — начал грустно, без энтузиазма Емельян.
— Ночкой темной тихо пойде-е-ем, мы пойдем с конем по полю вдвоём…
— Мы пойдём с конем по полю вдвоем, — поддержал Егерь, теперь пели они вместе, — Мы пойдем с конем по полю вдвоем, мы пойдем с конем по полю вдвоем.
— Ночью в поле звезд благода-а-ать, — начал петь Медведь, — В поле никого не вида-а-ать.
— Только мы с коне-е-ем по полю идем, — пело трио, — Только мы с конем по по-о-олю идем.
— Сяду я верхом на коня — подпевали рядом стоящие ганзейцы, кто знал песню. Круг расширился, добавлялись все новые и новые люди, — Ты неси по полю меня-я-я!
По бескрйане-му полю моему,
По бескрайнему полю мо-е-му…
Дай-ка я разок посмотрю,
Где рождает поле зарю,
Ай, брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
Ай, брусничный цвет, алый да рассвет,
Али есть то место, али его нет.
— Полюшко мое — родники, — пели Емельян, Егерь и ещё один ганзеец.
— Дальних деревень огоньки,
Золотая рожь, да кудрявый лен…
Я влюблен в тебя, Россия, влюблен…
Золотая рожь, да кудрявый лен…
Я влюблен в тебя, Россия, влюблен…
Вадим почувствовал руку на своем плече. Рядом сидящий Емельян обнял его и Егеря. Вадим обнял его в ответ и Захара. Весь круг и даже те, кто стояли за ним, обнялись за плечи и пели. Пела вся платформа:
— Будет добрым год-хлебороб,
Было всяко — вся-я-яко пройдёт!
Пой, злата-а-ая рожь, пой, кудрявый лён,
Пой о том, как я в Россию влюблён.
Пой, злата-а-ая рожь, пой, кудрявый лён,
— Все замолчали, и Емельян закончил один:
— Мы идем с конем по по-о-лю вдвое-е-ем.
Майор вызвал Вадима к себе на личный разговор. С глазу на глаз. Командиров поселили в палатки на временное пребывание, так что Вадим направился к одной из них. Теплого приема он не ожидал.
Аккуратно зайдя в палатку, выпрямился и сказал:
— Здравия делаю, товарищ майор. Вызывали?
Майор чистил свой РПК. Он поднял взгляд на Вадима и, сказав «Вольно», подошел к подчиненному.
— Биться готов? — спросил он.
— Так точно!
— Знаешь, Миронов, — начал Майоров, — Меня уже достали эти формальности и чины, поговорим как мужчина с мужчиной. Парень ты хороший, это видно. Может, по стопарику опрокинем?
— Павел Владимирович, нам выходить к утру, — ответил Вадим, — Все отсыпаются, а я как?
— Утром будет бой, да, — кивнул Майор, — Мы сильно бухать не будем, говорю же. И, тем более, тебе, когда начальство выпить предлагало? Вперед, боец! — Вадим пожал плечами, но послушался. Они сели за столик, Майор налил в кружку на глазок сто грамм.
— Ну, за Орден? — предложил выпить Майор.
— За Орден! — кивнул Вадим и вылил спирт в себя. Водка приятно согрела.
— Я, понимаешь, Вадим, человек серьезный и предан делу, — начал диалог Майоров, — И в людях, как никто другой, разбираюсь хорошо. Вижу, какой человек передо мной сидит, понимаешь?
— Это сейчас к чему?
— Взять вот Емельянова твоего. Безответсвенный ребенок, по сути то. Но бравый боец, незаменимый. Душа вашей компании, но солдат отменный! Да и разведчик превосходный. Макар, вот тоже, только с ним в разведку ходил. Да как вот подвела его удача, так и потеряли мы отличного бойца. Дружинин — первоклассный стрелок, спокойный, рассудительный, но скучный. Закрытый, но делу предан, как и я. А вот ты…
— Я? — спросил Вадим.
— Ничего личного. Парень, безусловно, ты нормальный, на выручку придешь, в беде не бросишь, но… Не убийца ты, не солдат. По тебе не скажешь, что ты — в огонь и в воду. Скорее, тот, кто в последней момент сливается. Поэтому я и был против тебя. Не место тебе в Ордене.
— Это уже не вам решать, — отрезал Вадим.
— Я лишь хотел, чтобы между нами не было недопонимания. С твоим приходом мы потеряли столько бойцов, скольких за месяц не теряли. Макар, Абрамов, Губин, Кириллов, Черулин, Корчак, Чайковский… Это очень серьезные потери для нас. С твоим приходом — вот только такие ассоциации.
— Завтра я докажу, что способен сражаться не хуже других! — Вадим встал с места и пристально смотрел в непоколебимые глаза Майора, — И вы заберете свои слова назад. Я уж думал, срочное что-то, а тут выяснение отношений, зашибись! Спокойной ночи, товарищ Майор! — Вадим вышел из палатки.
— Спокойной ночи, Миронов, — послышалось ему в след.
На утро следующего дня должен был состояться бой. Вадима зачислили в диверсионную группу вместе со своими товарищами. Группой командовал Майор. По плану они должны были проникнуть с поверхности через лаз на станцию и подорвать ДОТ. Затем принять участие в штурме и одержать победу.
На платформе Курской выстроились бойцы Ганзы. Первые ряды разобрали щиты, привезенные Орденом. Дополнительно у рейнджеров Ганза приняла большое количество дымовых гранат, выстрелов для гранатомета РГ-6 «Гном».
Перед выходом Захар отдал Вадиму маленькую безделушку.
— На, вот, — он снял с шеи цепочку, которая проходила сквозь гильзу, — Талисман это. Юлька подарила в свое время… Сколько раз уходил в рейды, столько раз возвращался. Не знаю, поможет он или нет, но… Это хоть какая-то надежда. Ты — единственный, кто у меня остался, и я не хочу терять последнего родственника. Прошу тебя, прими его.
— Спасибо, брат, — Вадим сразу надел цепочку на шею, — Ну, не пуха?
— К черту!