Метро 2033. Секреты Рейха (СИ)

Глава 5 Рейх

Вадим очнулся только тогда, когда отряд приближался к Пушкинской. Вернули в чувства его легкие удары рукой по лицу и струя прохладной воды. Пока дрезина подъезжала к станции, Вадим разглядывал стены, на которых было написано что-то по-немецки, вроде «Vierter Reich!», «Herrlichkeit Reich!» и все в том же духе. Вадим попытался спросить ближайшего к нему солдата, что это обозначает, но получилось только лишь прохрипеть. Однако фашист обратил на него внимание, и переспросил:

— Че? Че говоришь?

Вадим собрался духом, сконцентрировался и прохрипел, но уже более разборчиво:

— Что… это… значит… — указал Вадим на проплывающие мимо надписи.

— Это? — снова переспросил фашист, — Ну, типа «Слава Рейху». Лингвист местный писал. Ну, ещё он историк, и, типа, понимал всю историю третьего Рейха от начала, до падения. И биографию Гитлера даже знал! Только, жалко мужика, сдох года два назад. Нормальный был мужик, добрый. Так, а ты че ваще базаришь?! Пасть закрыл свою! — и с этими словами врезал Вадиму в челюсть.

— Э! Сёма, ты че, охренел совсем? — обратил внимание на солдата Волк, — Хочешь, чтоб он вообще говорить разучился?! Он же так и не расколется ни фига! А когда восстановится, или, хотя бы говорить сможет, так бумажки наши уже в неизвестном направлении уйдут, безвозвратно. Этого добиваешься?!

— Никак нет, господин штурмбаннфюрер, — затараторил провинившийся солдат.

— Ну, так и не трогай его! — чуть ли не завопил от злости Волк, — На что он тебе?! Ты должен его сопровождать до Пушкинской, а там уже и без тебя разберутся, что с ним делать. Понял?!

— Так точно! — отчитался фашист и отвернулся от Вадима.

Тем временем, дрезина подъехала к гермодвери и встала у блокпоста, обустроенного у самих ворот станции. Волк спрыгнул, выкинул правую руку вперёд, и пошел вперёд, к старшине. Старшина поста сделал то же самое, и пошёл навстречу. Фашисты обменялись рукопожатиями и начали о чем-то говорить. Вадим отвел взгляд от разговаривающих и начал осматривать блокпост. По обе стороны путей лежали мешки с землёй, образуя вал в полтора метра высотой, на одной стороне путей стоял станковый пулемёт. За мешками стоял сигнальный колокол, в который звонили в случае тревоги, находились четверо солдат с калашами, и только у одного автомат был за спиной. Скорей всего, это был пулемётчик. Он выделялся среди остальных фашистов тем, что его тело закрывал тяжелый бронежилет, да и сам фашист был покрупнее остальных. Но вот Волк снова обменялся рукопожатиями со старшиной, подошёл к дрезине и спокойно сказал:

— Всё, приехали, выгружаемся. Вы двое — со мной, ведете пленника. Языка, — он кивнул на Вадима, — не бить, ясно? Только подталкивать по направлению к обезьяннику, и то, легонько. Если кто ему врежет, голову оторву с обоих, поняли?

— Так точно! — в один голос отозвались два фашиста и принялись ставить на ноги Вадима. У Вадима болело все, поэтому стоять ему было трудно. Он то и дело падал, но на полпути к земле его ловили сопровождающие фашисты. Остальные два солдата тоже спрыгнули с дрезины, подошли к гермоворотам и постучали в них. Через несколько секунд ворота дрогнули, поползли в сторону, открывая путь на станцию Пушкинская. Путь в ад.

За воротами находился ещё один пост, но только на этом стояло всего четыре человека. Когда Волк и сопровождающие проходили мимо поста, дежурные синхронно выпрямились и поприветствовали проходящих вытянутой рукой. Волк скомандовал "Вольно!", и солдаты, опустив руки, вернулись на свои места. Ворота, лязгнув, закрылись за спиной, отрезая путь к свободе. Вадим, тяжело вздохнув, двинулся за Волком, по пути осматривая плакаты, висящие на стенах. В отличие от туннельных на этих было написано почти все по-русски, что-то типа «РОССИЯ — ДЛЯ РУССКИХ», «СЛАВА РЕЙХУ!», «ОЧИСТИМ МЕТРО ОТ ЧЕРНИ!» и прочие патриотические фразы. Когда "конвой" подходил к главной платформе, которая заменяла здесь городскую площадь, Вадим начал слышать что-то на подобии речи. Волк, тоже услышав обрывки фраз, пошёл на источник звука, приказывая другим следовать за ним.

— Но господин штурмбаннфюрер, — возмутился один из сопровождающих фашистов, — Обезьянник дальше, нам прямо надо…

— Тихо! — заткнул солдата Волк, — Не слышишь: фюрер выступает?! Где ваш патриотизм?! Постоим минут десять, и дальше пойдем. За мной!

Сопровождающий пожал плечами и на пару с другим повел Вадима за командиром. Обрывистые слова начали соединяться в предложения. Предложения — в речь. Когда все было более, чем отчетливо слышно, конвой вышел на заполненную толпой платформу. Перед толпой стоял мужичок среднего роста, одетый в роскошное темно-серое пальто и с повязкой на левом плече. Он активно голосил в микрофон, стоящий прямо перед ним:

— Граждане Рейха! Я, как ваш новый лидер, даю вам своё видение мира, которое уже воплощается в жизнь! Совсем скоро наши мечты станут реальностью, и ни одна расовая ошибка не будет жить на одной земле с нами! За последнее время численность легионов Рейха возросла в три раза! Это значит, что вот-вот мы начнем очищающие операции во имя нашей расы! Но граждане, есть одна проблема, и эта, казалось бы, совсем незначительная проблема мешает нашему долгому пути к триумфу! Совсем недавно произошла диверсия. У Рейха украли драгоценные документы, в которых заключались указания на дальнейшие действия и планы Рейха! Вы представляете, под какую угрозу попадает наш долгожданный расовый триумф?! Наша разведка нашла тело этого паршивца. Он не смог далеко уйти от справедливой руки Рейха! Пока ещё неизвестно, на кого работал этот диверсант: был ли он гражданином Рейха, или же работал на Ганзу, или ещё хуже, на Красных, но самое ужасное, это то, что документов на его теле не было! Это значит, что кто-то работал с ним в группе! На данный момент мы не располагаем информацией о месте нахождения бумаг, но я обещаю, что мы найдем их, и наступит настоящая война! Вызов будет брошен тем, кто сопротивляется Рейху, и они пожалеют, что посмели нам перечить! Слава Рейху!

И тут же вся толпа хором крикнула трехкратное «Слава!», и фюрер продолжил речь:

— Граждане Великого Рейха! В наших планах так же присутствует мобилизация станций Рейха! Мы планируем реконструкцию и переименование станций, но это пока что под вопросом. Чтобы решить этот вопрос, мы должны спросить ваше мнение, поэтому скоро пройдет голосование за реставрацию станций! Уверяю вас, после этой мобилизации, жизнь Рейха станет лучше в плане культуры и развития.

Совет Рейха беспокоится за наших детей! Совет хочет, чтобы дети получали достаточное количество духовной культуры, а не жили в дерьме, как пьяницы, и чтобы потомки наши были дисциплинированы и продолжили наше дело! Чтобы они боролись за чистоту рас на нашей земле, чтобы они отвоевали право жить на поверхности! Чтобы они продолжили и прославили нашу Великую Империю Рейха.

Сила Рейха — в единстве. Наш народный символ обозначает единство трех наших станций, и это единство приведет нас к победе над другими станциями! Только действуя сообща, мы достигнем успеха, триумфа и славы. Одно только упоминание о Рейхе должно вселять в сердца врагов страх и ужас! Самое главное в Рейхе — это единство, сила и дисциплина, которым могут только позавидовать Красные уроды и шакалы Ганзы! Только вместе мы сможем отвоевать место под небом у страшных и мерзких тварей! Только вместе мы добьемся совершенства над другими станциями! Только вместе мы уничтожим радиацию и сможем вновь жить под солнцем! Мы сотворим новый Мир, в котором абсолютно ВСЕ будут нам поклоняться! Мы будем хозяевами этого Мира! Слава Рейху!

И снова толпа загремела трехкратным возгласом: «Слава!».

Как показалось Вадиму, речь фюрера была настолько некорректной, что если бы этот «предводитель великого Рейха» не обладал столь высоким титулом, то его просто бы подняли на смех. Но, все же, его слова вселяли гордость и веру в сердца людей, которые слушали и поддерживали его.

Фюрер и дальше продолжал речь. Он говорил про успехи в сфере медицины и в военном деле, но когда он начал говорить на новую тему, Волк погнал сопровождение дальше, в обезьянник. По пути туда ничего интересного больше не было. Разве что плакаты висели и флаги со свастиками, но это уже не впечатляло Вадима. На пути конвою не встретилось почти ни души. Станция пустовала. Жилые помещения, торговые лавки, мастерские, абсолютно все. Неужели всем так хотелось услышать выступление фюрера? Стоило признать, что фюрер не солгал, с дисциплиной в Рейхе был полный порядок. И, собственно, на станции было гораздо чище, чем на Цветном, или Маяковской. Чистоту, видать, здесь тоже активно поддерживали. Короткая экскурсия по станции подходила к концу, а группа подходила к обезьяннику.

Когда Вадима ввели внутрь, он почувствовал существенную разницу между чистой, убранной станцией и грязным, воняющим тюремным блоком. Если же станция радовала глаз своей чистотой, то обезьянник был полностью загаженным кровью, дерьмом и мочей. Видимо, обращение к пленникам было не уважительное, и создавалось впечатление, что их за людей-то не принимали. Вадима бросили в камеру и с грохотом захлопнули решетку. Сопровождающие во главе с Волком вышли из помещения, закрыв дверь в обезьянник. Вадим попытался подняться, но боль в теле не позволяла встать на ноги, и он упал. Поняв, что это бесполезно, Вадим лег на спину и закрыл глаза. Он и не заметил, что в камере он был не один. Услышав торопливые приближающиеся шаги, Вадим открыл глаза и начал отползать назад. Сокамерник, подойдя к Вадиму, попытался взять его под мышки, но Вадим забрыкался.

— Ну, сто ты брыкаешься, как черфь? — удивленно спросил сокамерник, — Не бойся, я шэ помощь хочу.

— Помочь? — не понял Вадим, — Зачем?

— Ну, ты сто, савсэм тупой? Давай, говорю, памагу.

Вадим поддался сокамернику. Тот потащил его к стене, посадил на скамейку и начал торопливо говорить что-то не по-русски.

— Чего ты бормочешь там? — простонал Вадим.

— Молши луше. Здэсь надзыратель — плохой человек. Я помощь хочу, а ты… Тебя звать-то как?

— Ва… Вадим.

— А меня — Ахмад.

— Не русский, что ли? — пробурчал Вадим.

— Э, ты интэресный! А, как ты думаэшь, за што меня эты козлы посадили? «Шистота расы»… Што уше, и жить нелзя спокойно? Я их пальцем не трогал, а они мэня все равно взяли. Ни за што. Акцент им мой не понравился.

— Ты это… какой национальности?

— А, ну заткнулись все! — вдруг заорал надзиратель, — Сидеть тихо, а то кишки вырву! Э, слышь, — позвал он Вадима и медленно подошел к решётке, — Ты же документы у нас, сука, спер, да?!

— Да какие… документы…

— Жопенные! — взбесился надзиратель, — Ничего, потерпи, через несколько часиков тебя расколят, и ты нам все скажешь. Вольф тобой сам займётся. А, если не скажешь ничего, то Фареру отдадим, он тебе казнь даже с огоньком устроить может.

— Может… фюреру, а не… фареру?

— Нет! Дурья твоя башка! Фарер! Ну, Поджигатель. Как на немецком "поджигатель" будет, никто не знает, но зато как будет "огонь", те даже малолетка скажет.

Вадим тяжело вздохнул, и в животе громко проурчало.

— Это че это? — усмехнулся тюремщик, — жрать хочешь?

— Ага…

— Хрен тебе дадут, понял? Часок подождешь, тебе, может, десять кусочков грибов дадут, и обойдешься. Я бы такой суке, как ты, ничего бы не давал. Этому таджику ещё можно отсыпать чего, его в рабство упрячут, да и он-то родился просто уродом, а ты, сука такая, против Рейха пошел. Ну, ничего, и не таких крыс строили.

С этими словами тюремщик отошёл от клетки и сел напротив за свой стол. Вадим закрыл глаза, представляя все ужасы, которые ему уготовлены были здесь, и даже не заметил, как уснул.

Вадим очнулся через два часа. Голова гудела, тело до сих пор болело, но Вадим чувствовал себя немного лучше. Ахмад, заметив, что сокамерник очнулся, взял в руки маленькое блюдце, на котором была небольшая горстка грибов:

— Дэржи, — он протянул Вадиму порцию грибов. — Ешь, тебэ нужнээ. Я тут от своей чуть-чуть отложил, а то тебэ как-то очень мало дали.

— Спасибо, — Вадим принял из рук Ахмада тарелку. — А вилку… или ложку?

— Так нэту, брат, — улыбнулся таджик, — Рукамы ешь. И вот водичка стоит ещё твоя, — Ахмад протянул кружку Вадиму, — Пэй, иначе плохо будет. Тут всего мало дают.

— Спасибо, Ахмад, — поблагодарил таджика Вадим и принялся за грибы. Порция была очень маленькая, но чтобы занять хоть чем-то желудок, этого хватало.

Поев, Вадим отложил тарелку в сторону и начал вспоминать столь не любимый, но родной Цветной бульвар. Как он ходил в бар, как выбирал все, что только душа пожелает. Вспомнил Торгаша, который был готов помочь, чем угодно, в любую минуту. Вспомнил Занозу даже. Как тот с утра пораньше или поздно вечером стучался и требовал дурь. Вспомнил, наконец, Захара. Захар… А ведь если бы он так не рвался на поверхность, то все могло бы закончиться по-другому. Захар, как брат, он не предал бы. Жизнь ему смело можно доверить. А он доверил её дьяволу по имени Волк. Наемнику, которого знал всего лишь два дня. И этот дьявол затащил его в ад. И сейчас он строит козни для своего клиента, думает, как он будет его пытать, и какими методами. Можно пальцы рубить по одному, а можно и ногти выжимать. Можно ломать конечности, переламывать кости, давить глаза, кастрировать… да все что угодно, что придет на ум этому кретину! Чего стоит бояться больше всего? От таких мыслей лучше не становилось. А какая участь ждет Ахмада просто за то, что он родился не русским? Рабство? Смертник? Или живая мишень? А ведь за что? Бред. Во всяком случае, Ахмада пытать не будут, если он на Красных не работал. Кстати…

— Ахмад! — окликнул Вадим таджика.

— Чего?

— Ты жил-то где? Как тебя скрутили-то?

— Эх… — сокамерник задумался, подбирая слова для рассказа, — В тэатре работал я. На Театральной жил. У меня там и сэмья осталась. Эти… гастроли тогда был. Дэкорации таскал, красил. Помогал всяческы. Вот на этих гастролях мэня и скрутили. Пошли на Пушкынскую, для фюрэра спэктакль ставить. Мнэ обещали патронов много. Вот и пошел. На свой страх и рыск. А там органызаторы эти… фашистские заходили. В гремнерную зашли, а я там стою почти што у входа, они постояли, посмотрели и пыстолеты свои достали. Наш директор зашел, увыдел, мэня защищать начал… А эти козлы ему пригрозыли, что если не сдаст мэня, то убьют его. Я подумал, что уже все, по любому возьмут. Сам сдался, чтоб нэ подставлять никого. И вот мэня сюда и бросили…

— Слушай, Ахмад, — обратился Вадим к таджику, — Ты прости, что тему эту задели….

— Да ничэго, хорошо все, — отмахнулся Ахмад.

— Подожди, а разве театр — это не Красные?

— Нэ, тут смотри в чем суть. Станция — чисто под конторлэм Красных, а тэатр — это тэатр. Он сам по сэбе. Мы показываэм спэктакли всем. И Ганзэ, и Фашистам, и другым станцыям. Нам платят за это. На праздныки нас зовут с представлениями. Я почти по всэму метро побывал. И вот моя конечная…

— А как же… — начал было Вадим, но дверь, ведущая на станцию распахнулась, и в обезьянник вошли три солдата. Впереди шёл Волк. Надзиратель встал и вопросительно посмотрел на визитеров.

— Открывай, чего стоишь? — оживил надзирателя Волк, — Нам язык нужен. Прямо сейчас.

— Так завтра же должны… — вопросительно затараторил тюремщик, но, поймав грозный взгляд Волка, сглотнул и пошел с ключами по направлению к клетке. Дрожащими руками открыл дверь, вошёл, пропуская начальство вперед, достал из кобуры АПС и нацелил на таджика:

— Не с места, урод! Дёрнешься — пристрелю!

— Но-но-но, Шульц! — успокаивал тюремщика Волк, — Тише, не надо так кричать, всю станцию разбудишь. А этого — Волк перевёл взгляд на Вадима, — на допрос. Только аккуратней с ним, он только оправляться начал. Не бить, не толкать. Просто провести до кабинета. Задача ясна?

— Так точно! — отозвались солдаты.

— Выполнять! — скомандовал Волк и пошел на выход из обезьянника.

Солдаты взяли Вадима за руки, поставили на ноги и сделали приглашающий жест на выход из обезьянника. Вадим не заставил себя ждать и тихонько, чтобы не потерять равновесие, пошел вперёд. Идти было трудно, голова потрескивала, как дозиметр, и, буквально, раскалывалась. Выйдя из обезьянника, Вадим оглядел станцию: стоял полумрак, тишина, и только изредка проходили люди. «Время позднее, наверное» — подумал Вадим и зашагал за сопровождающим солдатом. Далеко идти не пришлось, почти сразу за углом находилась дверь, у которой возился с ключами Волк. Наконец, подобрав нужный ключ, наемник открыл дверь и исчез во мраке комнаты. Через несколько мгновений комната осветилась слабым светом, и солдаты с заключённым прошли вперёд. Комната представляла собой не очень просторное помещение, как прикинул Вадим, три на семь. Посреди комнаты стоял деревянный стул, чуть левее, впереди располагался железный стол. На столе горела настольная лампа, а перед столом стоял Волк, убрав руки за спину, широко расставив ноги. Он кивнул на стул, и солдаты посадили на него Вадима, связав ему руки сзади. Потом они отошли назад, к двери и встали там, охраняя вход. Вадим внимательно смотрел на наемника. Пленник не сразу заметил, что Волк побрился на лысо и сбрил щетину с подбородка. У него буквально играли на лице желваки, а брови то хмурились, то поднимались вверх. Спустя две минуты молчания, Волк заговорил первый:

— Итак. Ты прекрасно знаешь, зачем мы все здесь в столь поздний час собрались, так? — Он вопросительно посмотрел на Вадима. Тот кивнул. Волк продолжил, — Как нам стало известно, два дня назад, буквально за день до нашего выхода с Цветного, были украдены очень важные бумаги для Рейха. Что в них содержалось — совершенно секретно. В тот же день, в переходе, где, по твоим словам «тупик», было найдено тело скончавшегося солдата. Наемник он или предатель, не суть. Пока. Но дело в том, что бумаг, которые он украл, у него не нашли. Встает вопрос: куда делись бумаги? Единственный, кто ходил в тот переход был ты. Так что, вероятней всего, перед смертью диверсант передал тебе эти бумаги. Так? В подтверждение того, что бумаги были у тебя, я могу поручиться и…

— Не было у меня никаких бумаг, — твердо сказал Вадим — Когда я туда ходил, тела там не было.

— Ложь! — воскликнул Волк. — Так, хорошо. Тогда, как ты объяснишь, что за папку ты держал в руках в библиотеке?

— Это книга была… про фашистов… про Вторую Мировую.

— С трехконечной свастикой на обложке? — Спокойно спросил наемник.

— Да, вроде…

— Книга документальная?

— Ага…

— Врешь! — Снова воскликнул Волк, с силой ударив кулаком по столу, после чего на месте удара образовалась вмятина, — Ты что тут, совсем меня за дурака держишь?! Откуда в библиотеке кинематографа взяться документальной книге?!

— Не знаю… — протянул Вадим.

— Ладно. Где она сейчас?

— Понятия не имею — ухмыльнулся Вадим. — Может, на поверхности выронил, а может на Маяковской вытащили, я без понятия.

На этот раз Волк не стерпел и врезал Вадиму кулаком в челюсть. Вадим почувствовал привкус крови во рту.

— Хватит строить из себя дурочку! — Чуть ли не завопил Волк, потирая покрасневший кулак, — Ты не хочешь по-хорошему?! Окажи великую помощь Рейху, и тебя отпустят со всеми твоими вещами на все четыре стороны, и никто тебя не тронет! Хотя… ты уже хорошо нам помог, — криво улыбнулся Волк.

— В смысле? — не понял Вадим.

— В прямом. Дополнительный комплект ОЗК никогда не будет лишним, тем более, почти новенький, — начал давить Волк, — И противогаз тоже хорошо послужит кому-нибудь. Не тебе, так солдату Рейха. Автоматик твой мы рядовому дадим, за службу хорошую. Он этим автоматиком за Рейх воевать будет. Я уж не говорю о шестистах с лишним патронах! — Вадим поднял стеклянный взгляд, — Это хорошая прибавка для Рейха. Ствол можно купить, или еды на пять месяцев, если разумно растягивать. Что ты так смотришь? Да, пожертвовал ты своим добром во имя Рейха, спасибо огромное. Но помоги ещё, а? Скажи, где бумажки. Рейх в долгу не останется, жилье тебе могут хорошее дать, а? — Волк игриво посмотрел на Вадима, — Ты же вроде нормальный мужик, прими правильное решение.

— Сука… — медленно сказал Вадим. — Сука, мы ж жизни друг другу спасали, а ты предаешь! Что же ты за сталкер такой?! Сталкер, а сталкер? Где ж твоя честь, сталкер? Или как там тебя… товарищ штурмбаннфюрер?

И как только Вадим закончил фразу, в его челюсть снова прилетел кулак Волка, но на этот раз предатель вложил всю мощь в удар. Удар пришелся с такой силой, что голову Вадима повернуло вправо. Челюсть отвисла, из губы пошла кровь, медленно стекая на пол.

— Не смей… слышишь? — Волк говорил в полголоса, медленно переходя к ору, — Не смей называть меня товарищем! Никакой я тебе не товарищ, понял?! Гнида! Товарищи все там остались, на Красной линии. Здесь нет товарищей, усек?! Господин… ГОСПОДИН штурмбаннфюрер. А теперь повторил, быстро!

— А пососать не завернуть? — криво улыбнулся Вадим. На эти слова прилетел очередной удар, но на этот раз в висок.

— Надо будет, отсосешь! А пока повторяй: господин штурмбаннфюрер. Сука, повторяй, я сказал!

— А то что? Убьешь? — ещё больше заулыбался Вадим. Волк хмыкнул, подошел вплотную к Вадиму, и снова заговорил шепотом:

— Давно мы такие бесстрашные? Значит так, повторять не буду: либо ты говоришь «господин штурмбаннфюрер», либо… — он покосился Вадиму между ног и замахнулся, — Либо твое потомство никогда не появится. Хотя нет, не так, — Волк достал из кобуры револьвер и нацелил в пах Вадиму, — Либо я тебя прямо щас кастрирую. Выбирай. Я стреляю на счет три. Раз… два…

— Стой! — Вадим закатил глаза, но все же сказал два заветных слова, — Господин штурмбаннфюрер.

— Что, что? — переспросил Волк, — Что ты там промямлил? Я не расслышал.

— Господин штурмбаннфюрер.

— Громче, я сказал! — Волк поднес ствол револьвера ещё ближе, — Ну? Я жду!

— ГОСПОДИН ШТУРМБАННФЮРЕР, — снова проговорил Вадим, с ненавистью в голосе.

— Вот, то-то же, — Волк удовлетворенно выпрямился, убрал револьвер в кобуру и продолжил уже спокойным тоном, — Прости, Вадя, ничего личного. Ты прокололся в библиотеке с папками. Не засветился бы, я б и не заподозрил. Но, увы… Я ещё хотел тебя в библиотеке шлёпнуть, без лишней возни, дать ножом в шею, бумаги достать и на Маяковскую. А что, нападение мутантов, паренек не пережил, погиб смертью храбрых… Я тебе говорю, убил бы, но тебя собачки спасли. Вот, если б не они… Они тебя от смерти спасли, а ты их пострелял, ну не делается же так! Не по-человечески! Если б я тебя там бросил, тогда бы хрен что осталось от бумаг, поэтому их нужно было сохранить любой ценой. И я сохранил их.

И вот идеальный план. Повезло, что наши на Маяковской были, один бы я все не провернул, и дежурному спасибо, подкупный оказался, глаза на все закрыл, так тебя хрен бы избили. А когда оказалось, что бумаг нет, тогда я взбесился. Вот ведь — промедлил и хана, всё! Упустил опять! Проворонил где-то! Но ещё все можно исправить. Итак, мы будем говорить по-хорошему? Нет?

Вадим продолжал сидеть молча, набычено глядя на предателя. Волк развел руки, и снова врезал Вадиму, но на этот раз в нос. Потом повернулся и дал указания одному из охранников:

— Так, ты! Иди быстро за Профессором! Приведи его сюда, он мне сейчас нужен. И быстрее давай, мы и так много времени потеряли.

Солдат кивнул и вышел из комнаты. Волк проводил его взглядом и, когда тот ушёл, снова заговорил с Вадимом с ожесточением:

— Я этого не хотел, но ты меня, сука, вынудил. Теперь твоя жизнь будет полностью зависеть от меня! Палачу тебя пока отдавать нельзя, информацию ты ещё нам не выдал. Пытать тебя имеет, конечно, какой-то смысл, но это…только цветочки, по сравнению с тем, что тебе сейчас будет уготовано. Будешь пахать всю жизнь на нас и выполнять все, что мы прикажем. Скажем станцию новую строить, и построишь, сволочь. Скажем говно жрать, и ты давиться будешь, но жрать. И сдохнуть тебе никто не даст! Ты до сих пор уверен, что не хочешь с нами сотрудничать? Что, эти бумаги так дорого для тебя стоят?

Вадима трясло. Трясло от ярости и гнева. Не будь он связан, он вцепился бы в глотку предателю и рвал бы его на куски голыми руками. Он молчал. Он не хотел разговаривать. Он ненавидел Волка. Входная дверь распахнулась. На пороге стоял мужичок сорока лет в белом халате.

— Вызывали, Сергей Анатольевич? — спросил Профессор.

— Да, вызывал, Валерий Дмитриевич — Волк перевел взгляд на мужичка, — Скажите мне, а вирус готов?

— Д-да… — Валерий Дмитриевич побледнел, начал заикаться. Профессора бросило в дрожь. — А-а, а что? Он В-вам нужен?

— Именно так, мой дорогой доктор, — торжественно проговорил Волк, — Давайте, сходим за ним. Я Вам помогу его донести. Вам нужен был подопытный? Вот он, сидит связанный на стуле. Ну, так что, в лабораторию?

— Н-ну, раз так надо… — Валерий потупил свой взгляд вниз, — Скажите, а может, сывороткой правды лучше обойтись? Просто, вирус ещё не готов к испытаниям на людях…

— Не-ет, ну что Вы, — Волк подошел к Валерию, хлопнул по-дружески его по плечу, — Сыворотка сейчас дорогая. А тут у нас и подопытный появился, надо же когда-нибудь начинать! Скажите только, а лекарство действует, как надо?

— Д-да. Крыса, которой не давали антидота, умерла быстрее, чем которой…

— Ну, вот и замечательно, — обрадовался Волк и повернулся ко второму охраннику, — Ты остаешься с ним, понял? — он кивнул в сторону Вадима, — Глаз с него не спускать! Убежит — под трибунал пойдешь, ясно?! Все! Остальные — за мной! — Скомандовал Волк и вышел из помещения на станцию. Захлопнулась входная дверь, и Вадим с охранником остались наедине.

Вольдемар чуть ли не засыпал на дежурстве. Смена должна была закончиться только через полтора часа, оставалось потерпеть чуть-чуть, но он задолбался сидеть на одном месте по восемь часов в день. Не поспать, не поесть нормально, даже сидеть уже пятая точка затекла. Ну, ничего, смена придёт, и дежурный со своей бригадой пойдет домой. А обратно только через день. Да хоть произошло бы чего, да нет, все дежурства однообразны. Приходишь с утра, сидишь, караваны встречаешь, пропускаешь, потом снова сидишь, а потом домой. От такого распорядка его уже тошнило.

Вот два дня назад, например, с Чеховской сбежал кто-то, там уже поинтереснее, чем здесь. Говорят, бой был на платформе, шесть фашистов полегло, двое раненых. Вот это, хоть, повеселее будет! Да только хорошего в этом ничего нет, считай, люди погибли, бумаги украли, начальство в бешенстве… Супер!

В бригаду вместе с Вольдемаром входили Роттенфюрер (или просто капрал, бригадир), Генрих (пулеметчик), Лёха и Григорич, или, как их называл бригадир: клоуны. Два лучших друга в бригаде. Любили часто прикалываться, за что отхватывали люлей от Роттенфюрера. Он старался поддерживать в бригаде дисциплину всегда, но иногда и сам был не против хорошо посмеяться.

Сейчас Вольдемар сидел на стульчике у костра и пил чай. Напротив сидел Генрих и задумчиво смотрел вниз. Собеседник из Генриха был никакой, и не любил он просто так языком чесать. Может потому, что человек такой скрытный был, а может из-за того, что умом не блистал. Лёха и Григорич сидели с другой стороны путей, на земле, и чистили свои сорок седьмые калаши. А Роттенфюрер стоял у мешков, и, как будто надеялся что-нибудь увидеть, вглядываясь в темноту. В таком положении бригада пребывала почти всегда. И в большинстве случаев ничего на посту не происходило. Крысы пробегали, караван проходил, ну, может, падальщик где-нибудь да проскочит, шуганется и убежит. Жизнь бригады была «полна» приключений.

В темноте раздался стук. Такой звук, как будто камень упал. Через секунду повторилось, и снова.

— Это че за шутки?! — крикнул Роттенфюрер в темноту. Ответа не последовало, только лишь кто-то снова кинул камень.

— Ты че там, бесстрашный что ли? — продолжал кричать в темноту бригадир, — Жить надоело?! Сейчас ведь найдём, так не обрадуешься!

Но никто не ответил, и снова последовал бросок камнем в сторону блокпоста.

— Гад! — прошипел бригадир и кинул взгляд на друзей, — Лёха, Григорич, сходить проверить, сейчас же!

Друзья послушно встали, взяли калаши в руки и пошли вперёд. Когда товарищи пропали в кромешной темноте, звук шагов не прекращался ещё с полминуты. Потом послышался звук падающих тел, весом в семьдесят кило. И тишина…

— Э! Придурки! — снова подал голос бригадир, — Вы шутить вздумали?! Эй! Не сметь молчать, когда начальство говорит!

Но никто не отвечал. Бойцы напряглись. Вольдемар и Генрих встали с мест, и медленно начали подходить к мешкам.

— Твою мать! — пробурчал Роттенфюрер и снял с плеча калаш, — Вам особое приглашение нужно? Чего встали? Генрих за станок! Вольдемар автомат возьми и сюда подойди! Приготовиться!

Бойцы встали вдоль путей. Генрих занял положение у пулемёта, с другой стороны стояли бригадир и Вольдемар. В боевой готовности дежурные стояли минут пять. Генриху это надоело, и он, осмелев, высунул голову вверх.

— Генрих, те че, твою мать, совсем жить надоело?! Дебил! Вернись… — Начал было отчитывать солдата бригадир, но было поздно. В следующее мгновение на месте головы Генриха забил фонтан крови. Бойцу выстрелом снесло голову. Тело Генриха отлетело назад на метр.

— Что за… — возмутился было бригадир, но замолчал на полуслове. Свистнуло, и из шеи капрала заструилась кровь. Роттенфюрер, глотая воздух, опустился на колени и упал. Осознание к Вольдемару пришло слишком поздно. Он набрал в легкие воздух, чтобы крикнуть: «Тревога!». Но в следующую секунду снова свистнуло, и грудь его пронзила резкая боль. С неведомой силой солдат отлетел назад и посмотрел на себя. Из груди ручьями текла кровь. «Вот тебе и разнообразие» — пронеслась в голове дежурного последняя мысль. В глазах его потемнело.

В дверь легонько постучались. Вадим и охранник удивленно подняли глаза на дверь. Стук повторился.

— Чего там, затащить не могут? — удивился охранник и подошёл к двери. Аккуратно нажал на ручку и широко открыл дверь. За дверью стоял один человек в боевой форме, но разглядеть гостя Вадиму не удалось из-за закрывшего весь проём охранника. Последовало резкое движение пришедшего, и охранник пошатнулся, закряхтел, и медленно встал на колени, а потом упал. Из левого бока умершего охранника потекла кровь. Вадим поднял глаза на спасителя. Тот быстрым шагом подошёл к стулу, разрезал веревки и пошел обратно к двери. Вадим, потирая руки, вопросительно посмотрел на спасителя.

— Ну, и чего ты сидишь, дурья башка? — прозвучал знакомый голос. — Нам идти надо, а ты сидишь здесь, пузо чешешь.

— Емельян? — не поверил своему счастью Вадим.

— А кто ж ещё? — довольно переспросил рейнджер, — Ты идти можешь?

— Ага…

— Ну, у тебя и рожа, конечно… Про бумаги ничего не сказал?

— Даже не думал.

— Красавчик! — Тихо воскликнул Емельянов, — Так, давай выбираться. Вот возьми, — рейнджер протянул Вадиму ПБ и нож. — Пригодятся, возможно. А теперь — ноги в руки, и тихонько, без лишнего шума, исчезаем.

С этими словами Емельян вышел из комнаты, посмотрел по сторонам, и, убедившись, что никого нет, позвал за собой Вадима. Вадим в полуприсяде подбежал к спасителю.

— Дверь закрой, — прошептал рейнджер.

Вадим не стал возражать и послушался напарника. Когда дверь была закрыта, беглецы двинулись вперед. Станция спала. Но не стоило забывать о Волке, который в любой момент мог вернуться в комнату к пленнику с каким-то вирусом, и, обнаружив, что пленник сбежал, поднять тревогу. Емельян тихонько перебежал к другой стене и замер. Вадим последовал его примеру. В стене было вентиляционное отверстие, расположенное на уровне ног. Рядом с отверстием стояла решетка. Первым в вентиляцию пошел рейнджер, за ним — беглец. На всякий случай Вадим решил, что лучше будет поставить решетку на место, чтобы открытая вентиляция не вызывала подозрений. Задвинув за собой решетку, он полез за Емельяном. Ползли где-то ещё минут семь, после чего рейнджер вдруг остановился.

— Противник впереди, — пояснил Емельянов на вопросительный взгляд беглеца, — Четыре человека. Я беру правых трех, ты снимаешь левого, четвертого. Понял?

— Ага.

— Ну все, пошли.

Вадим достал ПБ, снял с предохранителя и приготовился. Емельян умудрился бесшумно снять решётку и пройти чуть вперед. В следующее мгновение рейнджер выполз из вентиляции и скрылся в полумраке. Вадим тоже прокарабкался вперед, и, на выходе, краем глаза заметил своего фашиста. Сделал пару выстрелов, не целясь, и этого хватило. Пара неточных попаданий в живот и грудь оказались смертельными для дежурного. Тот рухнул без чувств, не издав ни звука. Вадим посмотрел направо и застал следующую картину: почти у выхода из вентиляции, оперевшись на стену, сидел человек, у которого из солнечного сплетения текла кровь, в паре метров заваливался ещё один, но на этот раз кровь текла уже из шеи. Рядом с падающим стоял Емельян. Он кинул нож в третьего, и попал тому прямо в лоб. Фашист застонал и рухнул на пол. Рейнджер перевёл дух, посмотрел налево и тихо спросил:

— Навскидку всадил?

— Ага…

— Мощно! — Емельян подошел к телу охранника, выдернул из него нож, вытер лезвие о рукав мертвого фашиста и убрал в чехол, закрепленный на груди. Вадим собрался идти дальше, но спаситель его остановил.

— Погодь ты, куда? У тебя ствол имеется?

— Нет, конфисковали суки. Предлагаешь вещи мои вернуть?

— Заманчиво, но нет. Нет желания и времени, так что будем обходиться тем, что в ногах лежит, — Емельян намекнул взглядом на лежащие на полу тела убитых.

— А, понял, — Дошло, наконец-то, до Вадима, — Какой посоветуешь?

— Ассортимент тут не богатый… Я бы взял «бизона», — Емельянов указал на лежащий рядом ПП-19. — Он покомпактней будет.

Вадим возражать не стал и решил взять в свой арсенал предложенный ствол. Емельяну было виднее, он же рейнджер. Подняв с пола бизон, и, подобрав к нему два магазина, Вадим кивнул рейнджеру в знак готовности. Тот ответил так же и покрался дальше. Ворота находились недалеко от места бойни, буквально за углом. Емельян нырнул в темный уголок и подозвал к себе Вадима. Потом посмотрел на часы и удовлетворенно вздохнул.

— Во время укладываемся, — пояснил рейнджер. — Все идет, как планировали. Только ближе подойдем.

Беглецы перебрались чуть ближе и засели, высматривая дозоры. У ворот располагался блокпост, мимо которого проводили Вадима, и на нем дежурили те же бойцы. Они что-то активно обсуждали, и Вадим, насторожившись, попытался подслушать разговор.

— … Ну и вот, значит, подходят к посту Тверскому дед, парень лет двадцати с лишним и паренек неадекватный какой-то, — рассказывал один дозорный, — А наш Вальтер же любил над людьми поиздеваться, ну и начал стебать деда с малым. А с пацаном, который постарше будет, проблем не было, его пропустить готовы были без всяких яких. Ну и вот, короче, стрельнул наш офицер дауна этого и деда заставил раздеваться. Ну, наши само собой заржали, им-то че, лишь бы поржать. А пацана это взбесило дико, ну и дал он очередь по Вальтеру. Насмерть того скосило.

— Ни хрена, себе!

— Вот сука!

— И че дальше?

— Да, че, че? — продолжил рассказчик, — Ниче! Деда тоже положили, а пацана на казнь. Через три часа должна состояться. Я бы посмотрел на это…

Мысль дозорного оборвал стук в гремодверь.

— Это кто это там?

— Гостей ждем?

— Может, там наши так прикалываются?

— Если прикалываются, то их же под трибунал, ты че?

— Надо б проверить.

— Открывай, давай ворота!

После этих слов Емельян стал пробираться к герме, увлекая за собой Вадима:

— Ну, и что ты встал? Остаться хочешь?

Вадим помотал головой и пошел за рейнджером. Один из дежурных подошел к рычагу, поднял его вверх, и ворота начали отходить в сторону. Когда ворота открылись полностью, два дежурных прошли вперед.

— Эй! Народ! Есть, кто живой? — кричал один из дозорных. За ним шел второй.

Тем временем Емельян уже подошел слишком близко к фашистам и расчехлил нож. Подкравшись к самому ближнему, он прикрыл рот фашисту одной рукой, а другой резко ударил ножом в бок, под ребро. Дежурный не издал ни звука. Потом в воздухе просвистело пару раз, и первых двух фашистов отбросило назад с огромной силой. Последний живой стоял, наблюдая, как падают тела людей, с которыми он вот минуту назад сидел и разговаривал. Зазевавшегося фашиста снял Емельянов, вонзив тому лезвие ножа в шею, чтобы тот не смог кричать. Вся вахта без лишнего шума оказалась поверженной за минуту.

Проход был свободен. Вадим побежал чуть ли не в полный рост к воротам, прошел в них, и встал в темном туннеле. Емельян повернул рычаг обратно, тем самым закрывая дверь, и подошел к беглецу.

Кто-то приближался из темноты. Вадим потянулся за бизоном, но Емельян положил на его плечо руку, затем пошел навстречу темному силуэту. Силуэт из темноты медленно вырисовывался в человека с винтовкой, который плавно двигался к дрезине.

— Ну что, уведем дрезину рейховскую? — спросил нарисовавшийся стрелок.

— Ну, ты прямо мысли читаешь, — ответил Емельянов, потом обернулся на Вадима, подзывая:

— Ну ты че, долго ещё стоять будешь? Не бойся, дядя Егерь добрый, мухи не обидит.

— Не бзди! Свои. — Поддержал товарища стрелок, — Всё прошло гладко?

— А то!

— Ну, тогда порядок! Прыгаем в дрезину и на Баррикадную. — Подытожил стрелок.

Вадим подошел к дрезине, запрыгнул в неё и сел спиной к герме. Рядом подсел стрелок, а напротив сел Емельян и принялся заводить дрезину.

— Егерь, — протянул руку Вадиму стрелок.

— Вадим. — Ответил беглец и пожал руку рейнджера. Дрезина взревела двигателем, затряслась и двинулась вперёд, увозя Вадима все дальше и дальше от Рейха. Так Вадим сбежал из Ада.