Мифы, предания и сказки Западной Полинезии

Карта островов Тонга

70. Остров Ата

И закончилось сотворение острова Ата. Этот остров — самая первая земля, старшая из всех земель. От червей Кохаи, Коау и Момо пошли все живущие на земле люди: все они — потомки этих червей.

И повелел Тама-поули-аламафоа (а он был главным на небесах), чтобы все Тангалоа: Тангалоа-туи-эики, Тангалоа — Высокородный Вождь, и Тангалоа-туфунга, Тангалоа-Мастер, и Тангалоа-аутолонголонго, Тангалоа-Прорицатель, — чтобы все они нашли правителя земли Ата. И вот все Тангалоа обратились к духу по имени Лау-факанаа [448]:

— Послушай, Лау-факанаа, ты должен спуститься вниз, на землю. Вон там лежит твой предел — Ата. Тебе надлежит управлять им и владеть всем, что есть там. Отправляясь вниз, сотвори ветер — ты возьмешь его с собой и будешь управлять им. Если мореходы, выходя в плавание, будут угождать тебе, прося за это попутного ветра и спокойного моря, даруй им хороший, добрый ветер, чтобы лодка их могла спокойно достичь земли, к которой держит путь.

Вот и живет дух Лау-факанаа на острове Ата. И если случается так, что на лодку обрушивается дурной ветер, мореплаватели идут к Лау-факанаа и всячески угождают ему, чтобы он смилостивился над ними и дал им попутный ветер. Мореходы готовят на кокосовом масле угощения для Лау-факанаа, готовят на этом масле ма и все это несут духу. Видя такие подношения, дух смягчается, и тогда уж мореплаватели могут пускаться в путь: Лау-факанаа даст им попутный ветер.

Так вот, сошел Лау-факанаа с небес на землю. С собою он взял рыболовную сеть, чтобы на Ата заняться рыбной ловлей [449]. И до сих пор жители острова ловят рыбу точно такой сетью. Эту сеть закидывают в море в особый день — в день, когда ловят рыбу для Туи Тонга. А происходит эта сеть от той сети, которую принес с собой на землю Лау-факанаа.

Бананы хопа[450] тоже были принесены с небес и посажены на Ата. На земле эти бананы хопа называются путалинга [451], это очень хорошие бананы. А прежде, до того, как Лау-факанаа принес их на землю, здесь, внизу, не было ни одного такого растения. Теперь же их семена рассеяны по всему свету и они растут повсеместно. Но впервые путалинга появились на Ата, и были принесены они с небес. Сделал это тот же Лау-факанаа. Еще Лау-факанаа принес с собой на землю корень си. Печеные корни си можно есть; их измельчают и соединяют с ма — так получается пои-пои. Много разных других блюд можно приготовить из корней си, они очень хороши и полезны.

А еще с небес на землю был принесен ямс, тот, что называется нгуата [452], светлый ямс, он тоже прибыл с неба на землю Ата. И другой род ямса, туаата [453], тоже был принесен с небес на землю: ему тоже было предназначено расти на острове Ата. Все эти растения разошлись потом по свету, а начало их — на Ата.

Потом разные другие духи сотворили множество растений, пригодных в пищу.

Вот и вся история об Ата.

Примечание № 70. [30], начало XX в., с тонганск.

Как отмечает Э. Гиффорд, неясно, идет ли речь об атолле Ата, расположенном рядом с Эуеики, на северо-восток от Тонгатапу, или о вулканическом острове Ата, лежащем от Тонгатапу на юг. Скорее всего имеется в виду первый из островов; этот остров, а также остров Эуа считаются древнейшими на Тонга.

О происхождении человека от червей см. [11, № 141], а также здесь № 23,24. Кохаи, или Ко Хаи, букв, "кто", — головная часть червя, от которого пошли люди; Коау, или Ко Ау, букв, "я", — хвостовая часть; Момо — букв, "маленький кусочек", случайно оставшаяся часть червя (в [11, № 141] дается перевод "остатки раздавленного"), В некоторых мифах Кохаи, Коау и Момо возникают из гниющих останков ползучего растения (фуэ), что точно совпадает с самоанской версией этого сюжета (ср. № 24).

В ряде тонганских мифов Тама-поули-аламафоа (Таманоули Аламафоа) рассматривается как главный созидатель, создающий все, включая других божеств. По другим верованиям, демиургом является один из Тангалоа. Здесь и далее существенно противопоставление божеств (к ним относятся Тама-поули-аламафоа, Тангалоа) и духов: повелитель ветра Лау-факанаа, хотя и живет на небе, является духом.

71. Как появились некоторые земли

Остров Као и остров Тофуа не были выужены из моря крючком — они появились у нас иным путем. И островки Хунга-и-Хунга не были выужены из морской глубины. И острова Лате и Фону-алеи [454] тоже не были выужены крючком. И ни один из островов Фиджи не был выловлен крючком из моря [455].

Все эти земли не были добыты со дна моря, как это было с другими островами, — эти земли упали с неба. Вот почему их называют скалистыми владениями Хикулео [456]. И вот почему все эти земли обезображены скалами и валунами, изрыты трещинами и прорезаны расселинами. Поэтому-то на всех этих землях столько гор, по которым приходится карабкаться людям. Ведь все эти земли возникли не так, как прочие, как те, которые добыл во время своего знаменитого плавания Мауи, выуживавший крючком из пучины моря разные острова.

Три самоанских духа — Тулувота, Сиси и Фаингаа — решили украсть гору на острове Тофуа. Прибыв туда, они вырвали гору из земли по самое основание — так и получилось большое озеро, что на Тофуа [457]. Тонганские духи были этим очень разгневаны, и один из них, по имени Тафа-кула [458], решил остановить разбойников. Отправившись на островок Луахоко, что в Хаапаи, он нагнулся и выставил свой зад. Свет от его зада был таким ярким, что самоанские духи перепугались: они решили, что уже восходит солнце и что сейчас все их гнусные деяния раскроются. Они бросили гору прямо у берегов Тофуа, а сами бегом пустились на Самоа. А гора эта стала островом Као.

Островок Таноа раньше находился в самой середине лагуны острова Номука [459]. Но Хаэле-феке [460], дух с островов Отутолу [461], пришел и похитил островок.

Схватив Таноа, он направился к себе на Отутолу, но, когда он добрался до вод острова Фоноифуа, появился дух Тафа-кула. Тафа-кула лег задом к востоку, а Хаэле-феке, увидев на востоке свет (он исходил от зада Тафа-кула), решил, что уже восходит солнце, в ужасе бросил похищенный островок и кинулся прочь [462]. Вот так и оказался островок Таноа у вод острова Фоноифуа [463].

Островок Нукунаму лежит в группе Хаапаи, между островами Фоа и Хаано. А некогда прежде Нукунаму был частью острова Фоа — той землей, на месте которой теперь находится большое болото. Островом же он стал так.

Хаэле-феке и еще один дух с Самоа приплыли на острова Хаапаи. И они украли кусок острова Фоа, оставив на том месте огромную дыру. Вот там-то и расположено теперь болото Малаэ-амохо. Но все это видел тонганский дух Тафа-кула. Он решил преследовать воришек. Отправившись на остров Тофуа, он забрался там на гору, сбросил набедренную повязку и обнажил свой красный зад. Яркий свет, исходивший от зада Тафа-кула, был похож на свет заходящего солнца. Напуганные самоанские духи тут же бросили украденный кусок земли — и так у северной оконечности острова Фоа возник новый остров — Нукунаму. А потрясенные духи бросились прочь на Самоа.

В местности Папатаи[464] жили супруги. Мужа звали Маунга-колоа, жену — Тама-танги-каи. У них было трое детей — дочь Хина и сыновья Нгатаи, что значит Морской, и Фануа, что значит Живущий на Суше. Раз Маунга-колоа с сыновьями пошел ловить рыбу и поймал маленькую акулу. Акулу отдали Хине, которая была этим премного довольна. На островке Туанекивале, что в Вавау, она запустила ее в водоем Вахине и все время за ней присматривала [465]. А подзывала она свою рыбку при помощи деревянной колотушки и погремушек, сделанных из кокосов. Колотушка стучала, погремушки гремели, и на этот шум за своим кормом приплывала ручная рыбка. Со временем она стала большой рыбой. Однажды сильной волной захлестнуло водоем, и вынесло акулу в открытое море.

Люди пришли к водоему, а акулы там не оказалось. Стали искать, но нигде не могли найти. Хина была безутешна, и отец решил снарядить лодку: Хина с родителями отправится на поиски рыбы. Долго они искали и наконец нашли акулу в открытом море, очень далеко от берега. Застучали в колотушку, забили погремушками, акула подплыла и уплыла снова. И тогда Хина сказала родителям, что они могут возвращаться на берег, она же останется здесь и превратится в риф, тогда ее любимица сможет приплывать к ней.

— Я не могу вернуться, оставив ее здесь. Плывите домой, а я ее не покину...

И Хина выпрыгнула из лодки. А супруги поплыли обратно, но по дороге стали говорить:

— Какими же безумцами мы оказались! Приплыли со своей дочерью, а теперь покинули ее.

И Маунга-колоа решил:

— Жена, ты сама доберешься до берега. Я же останусь здесь, чтобы всегда видеть Хину.

И Тама-танги-каи решила:

— Я останусь рядом с тобой.

И муж остался на берегу в Колоа, а жена — на берегу Энеио. Лодка же их поднялась в небо, она называется теперь, именем Алотолу, что означает Трое в Лодке, и еще Туингаика, Нанизанная Рыба [466].

А Нгатаи и Фануа ждали своих на берегу. Наконец они решили посмотреть, что же случилось с родителями и сестрой. Отправившись в путь, они нашли в океане сестру. Хина сказала, что родители пустились в обратный путь. Нгатаи тогда сказал брату:

— Отправляйтесь дальше. Я же останусь, чтобы быть ближе к Хине.

С тех пор появились у нас акулы. И с тех пор стоит риф Мата-о-Хина [467].

Примечание № 71. [30; 48], начало XX в., острова Хаапаи, о-в Тонгутапу, с тонганск. и с англ.

Характерные океанийские сюжеты о вылавливании земель со дна океана и о происхождении земель с небес. О вылавливании островов из-под воды см. [11, № 227], здесь № 6, 87.

72. Происхождение Ротума

Холм Талау был некогда высокой горой [468]. Эту гору можно было увидеть даже с Самоа. И духам, жившим на Самоа, совсем не нравилось, что на Тонга возвышается такая большая гора. Все вместе они договорились с Мосо [469] перенести Талау ночью с Тонга на Самоа.

И вот в полночь все духи Самоа собрались в Вавау, готовясь исполнить задуманное ими. Но когда они уже подняли Талау, Тафа-кула [470] увидел этих духов и поспешил остановить их. Тафа-кула лег лицом на восток, спиной к самоанским духам и принялся шуметь изо всех сил, трещать, кричать петухом. Тут самоанские духи решили, что уже наступает рассвет. Они бросили Талау и обратились в бегство. Но когда гора падала на землю, верхушка от нее откололась. Вот эта-то острая верхушка и стала островом Ротума, что недалеко от того места.

Примечание № 72. [30], начало XX в., о-в Вавау, с англ.

73. Происхождение острова Тафахи

Когда-то земля, что теперь называется островом Тафахи, находилась не в море, а в глубине острова Ниуафооу. Но вот однажды злонамеренные самоанские духи, очень вредные, решили скверно пошутить.

Ночью они украли вершину спящего вулкана, что стоит в глубине Ниуафооу, и потащили ее к себе домой. По пути же на Самоа они должны были миновать Ниуатопутапу. Когда они мчались мимо острова, их заметил Сека-тоа [471]; он увидел у них в руках украденный кусок Ниуафооу и решил немедленно вернуть его. Сека-тоа послал одного из служивших ему духов и велел тому пропеть петухом. Услышав крик петуха, самоанские духи понеслись еще быстрее, чтобы успеть домой до рассвета. Дух прокукарекал во второй раз, затем в третий, но от этого самоанские духи не только не остановились, а лишь еще быстрее помчались прочь.

Увидев, что происходит, Сека-тоа понял, что придется ему изобразить рассвет. Едва духи увидели, что появляется солнце, они бросили свою ношу прямо в воду и ринулись к себе на Самоа. С тех пор и возник остров Тафахи, и он напоминает всем о хитрости Сека-тоа. Самоанские духи, осмеянные всем светом, больше не пытались украсть эту землю. Ведь тогда, убегая, они не заметили даже, что солнце восходит не на горизонте, а прямо перед их носом, из ближних вод. Это же было не солнце, а голова Сека-тоа!

Примечание № 73. [43], начало XX в., о-в Ниуатопутапу, с англ.

Острова Тафахи, Ниуафооу и Ниуатопутапу лежат на севере от островов группы Вавау; административно относятся к группе Тонгатапу; однако с физико-географической точки зрения не входят в архипелаг Тонга. Были заселены тонганцами относительно поздно. Вождеский титул Маату — явно тонганский.

74. Путешествие в Пулоту

Вот одна старая история о том, откуда взялся ямс.

Однажды Хаэле-феке, Фаималиэ и Факафуумака [472] решили отправиться в путешествие — они собрались к Хикулео в Пулоту.

Прибыли они туда, а Хикулео в это время не было дома. Тогда Хаэле-феке спрятался в основании главного опорного столба дома Хикулео, Фаималиэ спряталась в основании закругленной стены дома, а Факафуумака в виде камня устрашающих размеров выкатился наружу.

Вот Хикулео вернулся и сразу сказал:

— Появился земной запах, да-да, появился земной, человеческий запах.

И Хикулео велел всем жителям Пулото искать прибывших людей. Искали они, искали, но так никого и не нашли. Тогда Хикулео сам приказал прибывшим выйти и показаться. И они явились перед ним. Хикулео велел принять их как подобает и приготовить им угощение. А еще он добавил, что, если гости не съедят всего, что им дадут, тогда они сами будут съедены.

Хаэле-феке усомнился, смогут ли они съесть все, но Фаималиэ сказала, чтобы он предоставил это ей. Вот стал есть принесенное угощение Факафуумака — ел, ел, пока не наелся досыта. Вот и Хаэле-феке стал есть и тоже ел, пока не наелся досыта. А тут Фаималиэ принялась за еду. Она съела весь ямс, и свинину, и листья, в которые заворачивали еду, когда готовили ее в земляной печи, и корзины, в которых было принесено угощение, и камни из земляной печи, и палки, на которые надевали корзины, и ручки этих корзин — словом, съела все без остатка.

Хикулео изумился, но все же сказал, что гостям приготовлено еще одно испытание: обобрать дерево ви [473]. Тут уже Фаималиэ усомнилась, сумеют ли они справиться с этим, но Хаэле-феке сказал, что это работа для него. Он подошел к дереву ви, лег головой на его корни, вытянул щупальца в разные стороны, мигом собрал все плоды ви и слепил их вместе в плотный ком. Так было сделано и это.

Тогда Хикулео велел им пойти на берег и нырнуть, задержав дыхание. И вот Факафуумака сказал, что это — для него, и действительно сумел исполнить это.

Тут-то Хикулео и велел им возвращаться назад, на землю: уж очень они всемогущи и устрашают всех в Пулоту.

Стали они садиться в лодку, но Фаималиэ решила побродить по берегу в поисках ямса. И вот она увидела, что в одном месте готовится огромный отборный ямс кахокахо [474], ямс Хикулео, готовить который для него было делом духов Пулоту. Фаималиэ подошла к тому месту, схватила этот огромный ямс и проглотила его. А Хикулео доложили, что ямс, который готовили для него, вдруг исчез. Хикулео приказал обыскать лодку. Долго искали в ней ямс, но так ничего и не нашли: ведь Фаималиэ проглотила кахокахо.

Наконец все трое поплыли обратно. Едва они прибыли к себе, как Фаималиэ плюнула на землю — и повсюду оказался ямс кахокахо. Вот каково происхождение этого ямса, который и по сей день дает богатые урожаи. Говорят, он весь пошел от ямса Фаималиэ.

Примечание № 74. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Пулоту — невидимый мифический мир, располагающийся, по разным поверьям, либо под землей, либо под водой. В Пулоту живут предки тонганцев, в Пулоту отправляются духи умерших. Правитель Пулоту — Хикулео. Воплощением Хикулео считалась у тонганцев морская змея (тукухали) (ср. № 80 и об аналогичном образе ниуэанского тупуа № 104).

Нередко в тонганских преданиях можно наблюдать синкретизм Пулоту и Лолофонуа (см. примеч. 1 к № 87); ср. № 9, 10, 49, 58, 75, 119.

75. Фаималиэ

Жили некогда два духа — два фаахи-кехе [475], звали их Тутула и Факафуумака (и еще у Факафуумака было имя Вака-фуху [476]). Они решили отправиться в Пулоту, повидать необыкновенный край, о котором столько говорят.

Итак, пустились они в плавание, и об этом узнала Фаималиэ [477], женщина-дух. Она подала им издали знак, чтобы они и ее взяли с собой. Но духи не узнали Фаималиэ и решили, что это кто-то другой, а потому быстро проплыли мимо.

Тогда Фаи побежала по берегу вслед за лодкой, встала в другом месте и опять помахала им, но нет — опять напрасно. Тогда она направилась на мыс, встала там у самой воды. Только тут увидели они, что это Фаи, и, поняв, кто перед ними, остановились и взяли ее с собой.

Мореплаватели направились на Фиджи. Внезапно дно лодки ударилось обо что-то, и лодка оказалась на мели. Тутула ужасно испугался, но Фаималиэ успокоила его и помогла обрести мужество. И тут как раз налетел порыв ветра и снял их с мели. Но затем лодка получила пробоину, и снова ужасу Тутула не было границ. Что до благородной, кроткой Фаи, то она была настроена на лучшее, сразу принялась вычерпывать воду из лодки и снова все поправила.

И все же обоим духам плавание казалось и дурным, и тяжким, и полным невзгод. Вот уже и второй дух, Факафуумака, тоже загрустил. Фаи успокоила и его. Она велела обоим духам грести и грести без остановки, тогда все будет хорошо, а сама не переставая продолжала вычерпывать воду из лодки. Не успели они обернуться, как уже были в Пулоту.

Тутула выпрыгнул из лодки, подплыл к берегу и первым вошел под навес, где стояли лодки. Охраняла их восьмиязыкая Элело-валу, женщина-дух. Звали ее так потому, что у нее было восемь ртов.

Под навесом стояла Леитана — лодка Хикулео [478]. Эта лодка покоилась на телах людей. Под носом лодки и под кормовой частью было по человеку, а еще двое подпирали балансир. Как только Фаи вошла под навес, она схватила лодку Хикулео, отшвырнула в сторону и расколотила — от лодки остались одни щепки.

Хикулео жил в доме, стены которого были выложены множеством человечьих глаз. Это было и очень красиво, и безумно страшно — отовсюду, куда ни повернись, таращились бесчисленные человечьи глаза.

Хикулео велел приготовить каву и принять гостей как подобает. Но случилось вот что: ни одного из троих гостей найти не могли. Вот почему: Тутула успел спрятаться в одной из балок дома Хикулео, Фаималиэ скрылась в опорном столбе этого дома, а Вака-фуху обратился в камень. Вот почему он и носит имя Факафуумака, что значит Превращающийся в Большой Камень.

Хикулео приказал всем жителям Пулоту, наделенным острым чутьем, искать прибывших по запаху. Но и по запаху найти их не удалось. Тогда сам могучий властелин Пулоту заговорил, обращаясь к гостям и приказывая им выйти, показаться ему. Тут мигом прикатился огромный камень — Вака-фуху; с треском раскрылся опорный столб дома — из него вышла Фаи; спустился из своего укрытия Тутула.

Тогда Хикулео велел жителям Пулоту готовить угощение. Вот уже все было сделано и вся еда, запеченная так, как ее делают на острове Хунга, была подана. Угощение оказалось необыкновенно обильным и богатым. Нести его пришлось на высокой и толстой кокосовой пальме, вырытой из земли вместе с корнями. Как только угощение было подано, Фаималиэ все его собрала и разом съела. И кокосовую пальму с корнями и листьями тоже съела. Все, что там только было, она мигом прикончила. Жители Пулоту были потрясены тем, сколько она может съесть.

И великий Хикулео сказал:

— В нашем краю не осталось больше ничего. Но в Лолофонуа, в подводном мире, есть две огромные раковины, в которых сидят моллюски. Если два других духа пожелают, они могут нырнуть туда и достать их.

Тутула и Вака-фуху тут же нырнули. С ними вместе нырнул и человек Хикулео. Они провели под водой целый месяц. Раковины они достали, но Тутула затеял недоброе и не дал тому третьему, что был из Пулоту, вынырнуть. Так тот погиб под водой.

Жители Пулоту страшно разгневались. Тут как раз было велено принести самое ценное, что было в Пулоту, главное сокровище Хикулео. Фаималиэ схватила это сокровище и тоже съела. Говорят, от этого она понесла, а потому велела своим спутникам скорее собираться и везти ее на Тонга: она хотела родить там. Когда мореплаватели достигли Оа [479], бедная, кроткая Фаи родила. Она произвела на свет ямс.

А другое имя, которое носит Тутула, — Хаэле-феке, Шагающий Осьминог.

Примечание № 75. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

76. Лупе-овалу

Говорят, жили некогда супруги Анга-тукуау и Туна-маиланги-афу. У них родилась дочь, названная Лупе-овалу [480]. Тут пришел Хикулео из Пулоту, удочерил девочку и назвал ее Лупе Факакана [481]. Когда настало время отнимать ее от груди, Хикулео пришел снова и забрал ее в Пулоту.

Потом у супругов родился сын, которого назвали Атунуха-имоана. Потом родилась девочка, которой дали имя Мапуи-кау-фанга. А у Хикулео тоже были дети — Фале-хау и Фале-лава.

И Хикулео поднял южный ветер — тонга и северный ветер — токелау, приказав им охранять со стороны моря землю, где жили супруги: всякий, кто приплывет туда ночью, надеясь проникнуть к Лупе, должен быть убит этими ветрами. И если по морю плыл туда какой-нибудь юноша, хотевший Лупе, оба ветра поднимались и разом убивали его.

В Хихифо, на западе Тонгатапу, жил один человек, по имени Мата-ика-моана. Жил он себе там и жил, но вот ему взбрело в голову добраться до Лупе. Он собрался и пустился в плавание. Плыл он, плыл, достиг острова Атата, там остановился, приготовил себе еду и затем отправился дальше. Так он добрался до морского прохода к земле, где жила Луне. Было еще рано, и море оказалось совсем тихим. Лодка спокойно вошла в проход и поплыла к берегу. Тут Атупуха-имоана услышал звук плывущей лодки и вскричал:

— Почему ни токелау, ни тонга не обращают никакого внимания на плывущую лодку?

Поднялись оба ветра, но Мата-ика-моана тем временем успел доплыть до самого берега. Ветры закрутили настоящий ураган, но ничего у них не вышло: лодка была уже у цели. Подплыв к берегу, Мата-ика-моана крикнул:

— О Атупуха-имоана, пусть Лупе Факакана остается с вами, но пусть другая девушка, Мапуи-кауфанга, поплывет со мной в Хихифо взглянуть на одиноко стоящую там казуарину [482].

Услышав это, Атупуха-имоана пошел и позвал мать:

— Туна-маиланги-афу, разбуди-ка Анга-тукуау. Там приплыл один человек — простолюдин Мата-ика. Он прибыл с оконечности Хаатафу и домогается нашей Лупе-овалу.

Но матушка его не проснулась, и ему пришлось звать ее снова, повторив все. Только тогда почтенная женщина открыла глаза и позвала мужа:

— Анга-тукуау, разве ты не слышишь, как вопит твой поросенок? Прибыл какой-то простолюдин и глумится над нами. Он домогается Лупе-овалу, а ведь ты знаешь, сколько людей присматривают и ухаживают за ней.

Тут проснулся муж и сразу велел Атупуха-имоана отправляться к Хикулео в Пулоту и там рассказать обо всем. Атупуха-имоана прибыл в Пулоту в то самое время, когда Хикулео и его духи готовили каву. Прибывший сел в том месте, где складывали выжимки после последнего процеживания кавы, и оттуда обратился ко всем:

— Ваэ-ука и Ваэ-хуки-танга [483], ваша кава прекрасно процежена и очень хороша. Но я, я пришел с плохой вестью. Там, на земле, к нам приплыл один проситель — Мата-ика-моана. Он домогается Лупе-овалу.

Тут Хикулео опустил голову и загрустил. А сама девушка, возившаяся с плодами за его спиной, оставила все, села на землю и запричитала:

— О Атупуха, плохие вести ты принес, плохие. Посмотри, вождь грустит и плачет!

Но все же кава была процежена до конца и подана. А потом Хикулео велел Атупуха идти назад, на землю, и сказать просителю, что он получит Лупе. Атупуха отправился на землю. А Хикулео отдал такой приказ:

— Пусть по всему Пулоту будет оглашено, что на воду спускается лодка Масила-фоафоа. За ней поплывет лодка Пунга-лото-хоа [484]. Они доставят Лупе на Тонга.

Все было исполнено, и так Лупе отправили в плавание. На земле в лодку сели Мата-ика-моана и Мапуи-кауфанга. Вот плыли все они, плыли и достигли оконечности Хаатафу, а там пошли к дому Мата-ика-моана. Для гостей было приготовлено богатое угощение. Духи из Пулоту сели есть и прикончили все, не оставив ни крошки. Они съели даже палки, на которых носят корзины с грузом.

А Мата-ика-моана, проведя всего одну ночь с Лупе-овалу, затем стал ходить только к Мапуи-кауфанга, и к ней одной. Наконец духи Пулоту начали собираться в обратный путь. Увидев это, Лупе-овалу побежала за ними, бросилась к их лодке и вскарабкалась в нее. Тут все сидящие в лодке заметили, что Мата-ика-моана, а с ним и Мапуи-кауфанга тоже плывут к лодке.

Лупе-овалу сказала духам, что их обоих надо убить — и Матаика-моана и Мапуи-кауфанга. Так и было сделано. А затем духи поплыли сообщить об этом тем супругам — Анга-тукуау и Туна-маиланги-афу, а от них двинулись к себе в Пулоту.

Примечание № 76. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Из этого текста видно, что представления тонганцев о подземном мире были весьма разноречивы: Лупе-овалу живет и на своем острове, где ее охраняют ветры, и в Пулоту, затем оказывается только в Пулоту и оттуда возвращается на землю.

77. Происхождение звезды Тапу-китеа

Рассказывают, что жили некогда два простака, два панго [485] — Тану на востоке Тонгатапу и Китеа на западе. И вот до Китеа дошел слух, что на востоке острова тоже живет панго, и тогда Китеа решила отправиться туда и разыскать этого панго.

Китеа, женщина-панго, пришла к Тапу, когда тот работал на своем ямсовом поле. Она села на краю поля и позвала Тапу:

— Простачок панго, иди сюда.

Тапу оставил свою палку-копалку и подошел к ней. Вместе они пошли к дому Тапу, там он накормил женщину и оставил ее у себя. Так они зажили вместе. Наконец Китеа понесла и сказала Тапу, что теперь им надлежит идти на запад острова: она должна родить там.

У них родился сын, которого было решено назвать Тапу-китеа [486]. Когда мальчик подрос, его проказам не стало границ, его дерзости — предела. Родители утратили счастье и покой, потому что проказливый, непослушный ребенок умудрялся навредить всякому, рассердить и знатного человека, и простолюдина.

И наконец родители решили, что ребенка придется убить: тогда он поднимется на небо, а они смогут спокойно смотреть на него с земли. Уж очень измучил их этот ребенок. Так и было сделано. Тапу-китеа отправился на небо и с тех пор появляется в нем звездой.

Примечание № 77. [30], начало XX в., о-в Номука, с тонганск.

Ср. № 35 и 78. Тапу-китеа — тонганское название Венеры.

78. Происхождение Магеллановых Облаков

Некогда жил в Ваини, на Тонгатапу, высокий вождь Маафу [487]; потомки его живут здесь и по сей день. Каждый вечер Маафу ходил купаться в водоем Туфатакале (название это происходит от имен супругов, которые некогда жили там: мужа звали Туфа, жену — Кале). С собой он всегда брал губку из кокосовых волокон. После купания он бросал эту губку на плоский камень, стоявший у самого водоема.

А рядом с тем водоемом жила большая ящерица. Каждый раз, когда Маафу заканчивал купание, ящерица подбиралась к камню и съедала кусок кокосовой губки. Шло время, и вот произошло необычайное: у ящерицы родились близнецы, и не ящерки, а по всему — но виду, облику и по величине — человечки. Она назвала их Маафу Тока и Маафу Леле [488].

Год сменялся годом, мальчики выросли и однажды пришли к матери с такими словами:

— Довольно нам жить здесь в одиночестве и неизвестности. Скажи нам, кто наш отец, и мы пойдем его искать. Мы хотим жить у него.

Старая ящерица понимала, что все равно не удастся скрыть двух ее юных красавцев. С тяжелым сердцем натерла она их ароматным маслом, убрала им волосы, повесила на шею гирлянды из листьев и цветов. А затем рассказала, как и по какой дороге дойти до поселка. В конце дороги они увидят большой дом, в том доме множество людей будет сидеть за кавой [489]. Сразу входить в этот дом не следует: надо посмотреть, кому из сидящих там оказывают наибольшие почести. Это и будет их отец, Маафу, к которому надлежит им подойти.

Итак, сыновья простились с матерью. Следуя ее советам, они очень скоро добрались до того большого дома, где все сидели и пили каву. Они сразу узнали отца, но решили подождать окончания пира и только тогда вошли в дом. Пока они проходили между сидящими там людьми, все поворачивались друг к другу с одним и тем же вопросом: кто эти два красавца? Никто не знал, и было решено, что с Хаанаи или с Вавау приплыла какая-то лодка.

А юноши приблизились к Маафу и сели скрестив ноги на землю рядом с ним. Почтительно ждали они, чтобы Маафу обратил на них внимание. И вот он заговорил:

— Мы не знаем ни кто вы, ни откуда прибыли. Расскажите же нам.

В ответ они сказали кратко, что Маафу приходится им отцом.

Маафу не стал спорить и не спросил даже, кто их мать, боясь, что и она захочет поселиться у него.

Итак, юноши остались у Маафу. Они еще выросли, совсем возмужали. Но, может, из-за необычайного их рождения они были живым воплощением хитрости и зла. А по сноровке и прыти, по ловкости в игре и особенно по умению метать дротик и копье они превосходили всех.

Раз они сломали ногу племяннику Маафу. Но и это не так взволновало Маафу, как волновала его собственная судьба: он все время должен был служить сыновьям мишенью. Они метали свои дротики так, что те пролетали у Маафу над ухом, самого его, конечно, не задевая.

И вот Маафу решил избавиться от сыновей, но только так, чтобы никому и в голову не пришло, что сделал это именно он. Однажды утром Маафу позвал молодых людей и попросил их набрать для него воды в очень далеком водоеме Атавахеа. А набирать эту воду надо было точно в полдень: в это время она слаще всего.

Но Маафу не сказал сыновьям, что у того водоема живет огромная птица и что никто из тех, кто приходит туда за водой, не возвращается домой.

Юноши добрались до водоема ровно в полдень. Один остался на берегу, а другой, с кокосовыми сосудами в руках, зашел в воду. Но не успел он доплыть до середины, как небо покрылось тучами и раздался страшный свист — как будто издалека приближался ужасный ветер. Подняв глаза, юноша увидел, что прямо на него летит огромная птица. С изумительной быстротой он нырнул и, дождавшись, пока птица пролетит над ним, стремительно выбросил из воды руку и могучим ударом кулака сломал ей крыло. А затем он схватил ее за шею, показал брату и прокричал:

— Смотри, какую замечательную птицу я поймал для Маафу!

Наполнив свои сосуды водой, братья вернулись в Ваини. Совсем не радостным было их возвращение для старого Маафу, но он не подал виду, поблагодарил их и за воду и за птицу.

На следующее утро Маафу послал юношей к другому водоему — Муихатафа. Этот водоем лежал на другом конце острова. Воду там надо было брать с самого дна: у донной воды совершенно особый вкус. Но Маафу не сказал сыновьям, что в том водоеме живет огромная хищная рыба.

Братья прибыли к водоему, один из них вошел в воду и сразу нырнул на самое дно. Но едва он достиг дна, как на него, ощерив пасть, бросилась огромная рыба-хищница. Мгновенно схватил он ее за горло, вынырнул и показал брату:

— Смотри, какую рыбу мы сможем отнести Маафу!

И они вернулись в Ваини — с водой и с новой добычей. Тут уж Маафу потерял всякое терпение и зло сказал им:

— Я от вас устал, не могу вас больше выносить. Вы беспрестанно творите дурные и злые дела. Это вы сломали ногу моему племяннику, это вы без конца угрожаете мне смертью. Так вот, я решил дать каждому из вас по наделу подальше от наших мест. Больше вы не будете никого здесь тревожить!

Братья же, поняв наконец все, отвечали ему:

— Не беспокойся. Мы сами уйдем отсюда, и ты уже никогда не сможешь до нас добраться. Мы возьмем с собой эту птицу и эту рыбу и поселимся на небе. Если же ты захочешь нас видеть, взгляни на небо в темную ночь. Нам же, чтобы увидеть тебя, будет достаточно просто взглянуть на землю.

И братья отправились на небо. Там живут они и сейчас. Мореплаватели знают, что, если плыть по звездам Маафу Тока и Маафу Леле, попадешь как раз к берегам Ваини. [Эти звезды и есть Магеллановы Облака.]

Примечание № 78. [30], начало XX в., о-в Лифука, с англ.

Действие происходит на о-ве Тонгатапу. Подобный же мотив необычного зачатия см. в [59, с. 13-19]. Данный текст интересен тем, что в нем достаточно четко показаны последовательные испытания, которым подвергаются герои (мотив, который в полинезийской мифологии часто редуцируется); ср. здесь № 17 и особенно

№ 87, где говорится о точно таких же испытаниях (ср. также № 5, 6, 35, 71, 77).

79. Происхождение духа Феху-луни

Говорят, жили некогда супруги, у которых было девять детей. Внезапно старший из этих девятерых скончался. Только похоронили его, умер следующий. Похоронили и его — умер третий. Так друг за другом стали они умирать, и вот уже смерть забрала шестого. Когда хоронили шестого, седьмой брат сказал:

— Вы все оставайтесь здесь, а я отправлюсь узнать, что же происходит с нами. Ведь скоро нас совсем не останется. Видно, есть какая-то сила, уносящая наши жизни.

И еще он сказал:

— Я отправлюсь в путь, а мое мертвое тело останется в пещере — в пещере Макатууа [490]. Даже если бесконечно долгим покажется вам мое отсутствие, не зарывайте мое тело в землю, а оставьте там, в пещере, чтобы я мог потом вернуться в него.

Итак, он взял с собой тонкую циновку киэфау [491] пошел вниз, в Пулоту. Дойдя до Пулоту, он увидел там дом и костер, горевший прямо перед этим домом. О! То был дом Хикулео. Юноша подкрался к костру и увидел, что на огне готовится ямс. Это был особый ямс, тот, что называется локолока мангавалу, — ямс с твердой кожей и восемью отростками [492]. Юноша отломил один отросток (а всего их было восемь) и съел. Вскоре появился сам Хикулео: он пришел перевернуть ямс. И вот он с изумлением узнал, что один из отростков его ямса исчез. Хикулео вскричал:

— Кто посмел украсть отросток ямса? Похоже, это Туи Хаатала, которому надлежит еще быть на земле!

А юноша снова подкрался к костру и отломил другой отросток. Опять пришел Хикулео, опять заметил это и воскликнул то же самое. Так повторялось до тех пор, пока не исчезли шесть отростков. А затем юноша наконец открылся Хикулео и сказал:

— Это я, Туи Хаа-тала. Я пришел с земли людей.

Говорят, Хикулео был слеп. Он мягко и ласково спросил юношу:

— Так скажи же, скажи мне, зачем ты пришел сюда, в это ужасное место? — И затем Хикулео прибавил: — Пойди к водоему и искупайся. Вот тебе кусок тапы, вытрешься им. Искупаешься, вернешься сюда, и мы с тобой поговорим.

Юноша все сделал так, как сказал Хикулео. Но еще он взял с собой ту тапу, которую принес с земли и которая служила ему набедренной повязкой. Ее он тоже окунул в воду. Она пропиталась водой, он надел ее мокрой и так пошел к дому. Мокрую киэфау он оставил у входа в дом Хикулео. Затем вошел в дом, готовый беседовать с хозяином, и сказал:

— Вот с чем я пришел к тебе. Почти всех в нашей семье уже постигла смерть. Нас было девять, а теперь осталось только трое. Прошу тебя, скажи, что происходит с нами, отчего не проходит и дня, как умирают мои братья, один за другим по старшинству?

И Хикулео ответил:

— Хорошо, я скажу тебе, в чем дело. Это я взял твоих братьев к себе, чтобы они были здесь, со мной. Здесь мы все вместе, и нам горько, что вы живете на земле, оторванные от нас. — Затем Хикулео добавил: — Сегодняшний день был означен не тебе, а другому. Ты поспешил. — (Ведь юноша пришел еще до того, как был похоронен шестой брат.) — Теперь же иди. Все, кто остался там, на земле людей, избегнут скорой смерти.

Юноша вышел из дома Хикулео, взял с собой мокрую киэфау и пошел назад, на землю. Но, вернувшись на место, где он оставлял свое тело, он увидел, что тело зарыли в землю: слишком долго он не приходил туда. Зарыдав от горя, юноша взял свою циновку и повесил на ветку высокого пандануса. С киэфау долго капала вода, и так возник маленький источник Мааэатану; он есть и в наши дни.

И юноша сказал себе:

— Я не останусь здесь. Буду теперь бродить по разным землям. Не буду заходить только в Пулоту, ведь сказал же Хикулео, что нам, не успевшим до сих пор умереть, еще долго жить на земле.

Так он покинул Эуа. Сначала он отправился на Эуэики, оттуда — на Тонгатапу, оттуда — на Хаапаи, с Хаанаи — на Вавау, с Вавау — на Самоа, а оттуда — на Фиджи. Он появлялся и появляется везде, кроме Эуа. Тонганцы зовут его Феху-луни, самоанцы — Мосо, у фиджийцев есть свое имя для него. Но все это он — Туи Хаа-тала.

Его отец тоже был Туи Хаа-тала. Он первым умер от какой-то болезни. Вслед за отцом не стало матери, а за ней по очереди — по старшинству, как им было положено, — умерли старшие братья этого Туи Хаа-тала.

Говорят, эти умершие братья приходились Хикулео внуками. Еще говорят, что после Туи Хаа-тала никто из живых людей уже не появлялся в Пулоту.

Смерть старших братьев — одного за другим, ибо едва успевали похоронить одного, как умирал следующий — казалась совершенно непостижимой. Явившись в Пулоту, Туи Хаа-тала положил этому конец. Ведь он пришел туда раньше положенного ему самому срока. И, говорят, после этого уже никто не назначался к смерти. Туи Хаа-тала спустился в Пулоту до того, как умер. Потому-то он и смог вернуться на землю. Но связаться с оставшимися своими братьями он уже не мог, потому что, вернувшись, не стал снова человеком: его тело уже успели похоронить. Так он и остался духом.

Примечание № 79. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

По некоторым представлениям, Феху-луни — дух рано умершей женщины, по другим поверьям, это дух вождя с о-ва Эуа. Соответственно мог воплощаться и в мужчине и в женщине. Считалось, что этот дух время от времени посещает людей на самых разных островах и может принести человеку болезнь и даже неожиданную смерть при таинственных, непостижимых обстоятельствах (ср. № 52, 55 о самоанском Мосо-Нифо-лоа).

80. Как рыба ава появилась на Номука

Некогда жили на Самоа супруги, на участке которых росло каштановое дерево. Они заметили, что к этому дереву часто прилетает чайка, садится на самую его верхушку и там почему-то набирает рыбу. Долго не могли они понять, отчего это чайка прилетает за рыбой на дерево, и вот наконец муж полез наверх посмотреть, в чем же дело. На самом верху дерева он увидел небольшую выемку, заполненную водой. В этой воде плавали маленькие рыбки.

Тогда супруги взяли лист бананового дерева, сложили его в форме чаши, положили туда немного сырого ила и затем пустили туда рыбок, и рыбки могли питаться илом, что лежал на дне.

Потом супруги поплыли прочь с Самоа на поиски края, где есть хорошее озеро. Сначала они приплыли на Ниуа, но тамошнее озеро не годилось. Оттуда они пустились на Вавау, но тоже зря. Тогда они отправились к Хаапаи, и там им попался островок — это был Номукеики, — на котором было озеро. Вода в озере стояла совершенно неподвижно, без ряби и волн. Это было то, что они искали. Супруги выпустили рыбок в это озеро, и рыбкам оказалось там так хорошо, что они быстро выросли и расплодились. Тогда супруги взяли часть рыбы, собираясь отнести ее в дар Туи Тонга.

А этот остров принадлежал Нгафа [493]. Готовя подношение Туи Тонга, те самоанцы завернули рыбу в листья пандануса. Нгафа же свои дары завернул в листья сахарного тростника. Вождю больше понравилась рыба, завернутая в листья сахарного тростника, и поэтому право на владение рыбой ава он дал именно Нгафа.

Потом пришел туда Хеи-моана [494], взял ава и понес на Номука. А по дороге часть рыбы упала в море. От нее-то и пошли морские ава. А когда рыбу пустили в озеро, что на Номука, вся эта рыба бросилась вперед, прочь оттуда. Говорят, так образовался там проход к морю, но теперь его уже нет. И еще говорят, что в том самом озере водится тукухали — морская змея, дух Хеи-моана.

А тех супругов с Самоа звали Ному и Ики, вот отчего остров, на который они доставили рыбу, носит название Номукеики.

Примечание № 80. [30], начало XX в., о-в Номука, с тонганск.

Ава — небольшая рыба, разновидность тунца. Различают ава-тахи, морских ава, и ава-ута, пресноводных ава.

Номука — остров, расположенный между о-вами Тонгатапу и Хаанаи, входит в группу Хаанаи. Номукеики — небольшой остров к югу от Номука. Название этого острова либо возводится к именам Ному и Ики, как в данном тексте, либо трактуется как "маленький Номука".

81. Происхождение скал в Танумапопо

Наа-ана-моана был вождем Нукухитулу [495]. У него было две жены — сестры Ила и Хава с острова Нукунукумоту [496].

Сестры часто ходили на берег собирать там разных крабов, обыкновенных и тех, что с длинными клешнями, и много всего другого. В то время на берег было наложено табу: ловить рыбу там не разрешалось.

Спустя некоторое время запрет был снят, и тогда сестры, дождавшись наступления ночи, взяли факелы и пошли на берег ловить рыбу [497]. Подойдя к морю, они расстались — каждая пошла своей дорогой.

Хава шла долго и наконец дошла до ямы, которая была закрыта большим камнем. Отодвинув камень, Хава увидела, что яма кишит рыбой. Рыбы было столько, что казалось, будто сама яма колышется, вздымаясь и опускаясь. Выбрав несколько самых крупных рыб, Хава положила их к себе в корзину и понесла мужу.

А Ила вернулась с одним-единственным крабом пака. Увидев, сколько рыбы принесла сестра, Ила почувствовала стыд, обиду, ревность.

Всю принесенную рыбу Наа-ана-моана почистил и нарезал. Ила же стала все больше ревновать, видя, как Наа доволен сестрой: ведь до сих пор любимой женой была она, Ила.

На следующую ночь сестры снова пошли за рыбой. Ила была уверена, что есть какой-то секрет, известный одной только Хаве. Поэтому Ила отправилась прямо в лагуну, где водились разные крабы, быстро прошлась по мангровым зарослям, так же быстро вернулась и поспешила вслед за Хавой. Хава, видя костер, который развела сестра в мангровых зарослях, считала, что Ила далеко. Итак, она спокойно отодвинула камень, открыла яму и снова выбрала самую крупную рыбу, которую и сложила в корзину. А Ила стояла поблизости и все это видела.

Наконец Хава пустилась в обратный путь — она несла свою добычу мужу. Едва она успела повернуться к яме спиной, как Ила бросилась туда и тоже наполнила свою корзину рыбой. Чтобы досадить сестре, лишившей ее мужниной любви, Ила отбросила камень прочь, совсем открыла чудесную яму и позвала рыбу:

— Выходите-ка, выходите скорей и убирайтесь прочь!

Хава же, подойдя к дому, почувствовала страшный озноб. Она вошла в дом и закуталась потеплее. Наа тем временем начал чистить рыбу. Вдруг Хава услышала, как поднялся сильнейший шум, и поняла наконец: "Это рыба уходит из ямы. И виновата здесь Ила".

Хава кинулась туда, чтобы остановить рыбу, потянула на себя острова Канатеа и Нуку: она надеялась перекрыть путь уходящей рыбе. Но ничего не получилось. Тогда она потянула на себя еще один остров — Хоуманиу [498]. А тут как раз вся стая рыбы повернула и бросилась в другие воды. Так вся рыба оказалась у другого берега. Хава увидела, что рыба вот-вот уйдет, бросилась к стоявшей там казуарине, вырвала ее из земли, чтобы преградить путь рыбе, но не успела: рыба уже поплыла прочь, к Фолаха.

Хава продолжала тянуть на себя мыс Хаалоанои и мыс Хоумато-лоа [499], а потом еще потянула и остров Матаахо — тот остров, на котором стояла казуарина Туаэиту [500], но у нее ничего не вышло.

Тем временем стал заниматься день. Отчаявшись, Хава призвала своих родственников, живших на Нукунукумоту, и попросила их поскорее закинуть в море сеть. А сама Хава обратилась в большой коралл.

Жители Нукунукумоту раскинули свои сети и принялись ждать. Но рыба ушла и от них и направилась в Фота. Теперь такая рыба называется аватонго. Настоящие аватонго всегда мешают плыть лодкам. Ушла вся стая от жителей Нукунукумоту, и им не удалось исполнить просьбу Хавы. Тогда они наказали жителям других островов ждать появления рыбы. Но рыба ушла отовсюду. Как ни старались жители Мауфанга, Фаси и всех других земель, но рыба ушла от них и достигла берегов земли, где правил Туи Ахау — это был дух Хаа-тафу [501]. Там рыба отнерестилась и только тогда вернулась обратно.

Хоть и вернулась вся стая, бедной Хаве уже было все равно: она превратилась в прибрежную скалу. Но одинокой она не осталась: движимый любовью к ней, Наа-ана-моана тоже превратился в камень. Тогда и Ила решила, что ей больше незачем оставаться в живых, и тоже превратилась в коралловую глыбу. С тех пор и стоят они втроем у входа в бухту Танумапопо: вот здесь Хава, вот там Ила, посередине между ними Наа-ана-моана.

Примечание № 81. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Танумапопо — бухта в лагуне Тонгатапу. На Тонгатапу кефаль нередко называли рыбой Хавы. По некоторым версиям данного сюжета, сестры были обращены в скалы за нарушение некоего запрета. Нарушение запрета могло быть и объяснением того, что рыба покинула воды о-ва Тонгатапу.

82. [Как появились некоторые водоемы]

Махина был отважный воин из Ваипоа, что на Вавау. Он почитал одного духа, и этот дух в знак благодарности охранял заводь, в которой Махина купался. Однажды в этой самой заводи искупалась женщина, только что родившая младенца. Все ее тело было натерто куркумой [502]. Духу не понравилось, как пахнет куркума, и он решил уйти оттуда. Набрав полный рот воды [503], он отправился в путь. Неподалеку от Макаве [504] он повстречал другого духа, и тот рассмешил его, да так, что от смеха часть воды вылилась у него изо рта. Так возник водоем Финеката [505]. И еще расплескал он там воду, и так возник водоем Ваэнгангане [506].

Дух двинулся дальше, прибыл на Тонгатапу и остановился на наветренном берегу близ Ваотуу. Но вскоре и там решила выкупаться роженица. Пришлось духу снова сниматься с места и переселяться в Туфумахина [507]. Там он и выплюнул всю оставшуюся воду.

Примечание № 82. [31], конец XIX — начало XX в., с англ.

83. [Мафи, Тули и Куи]

На холме Толоке, что на острове Хаано, в старые времена стоял дом духов. Охраняли его два человека [508] — один слепой, другой глухой. Слепого так и звали — Куи, глухого — Тули. В доме надо уже было обновлять опорный столб, и они отправились в лес, чтобы срубить там высокое железное дерево. Они трудились очень долго: у них не было ничего, кроме каменных топоров, — и наконец дерево повалилось на землю. А пока они работали, один человек, по имени Мафи (он жил на другом конце острова), услышал стук топора. Его дом тоже уже порядочно обветшал, и он решил, что, чем самому трудиться, куда легче украсть уже поваленное дерево. А этот Мафи был огромный великан — выше всех тогдашних людей, хотя в те времена все были великанами.

Он неслышно подобрался к тому месту, где лежало огромное дерево, спрятался и замер в ожидании. И его время пришло. Тули велел Куи посторожить дерево, а сам пошел за новым топором. Как только он ушел, Мафи вылез из своего укрытия и голосом Тули сказал:

— Ну-ка, Куи, проверь, не украли ли дерево?

Куи положил на ствол руку и сказал:

— Да нет, дерево здесь.

А Мафи подкрался, подтащил туда пень, который был примерно такой же в обхвате, как это дерево, и положил его на место срубленного ствола. Покончив с этим, он снова спросил:

— Куи, дерево на месте?

— Да, — отвечал слепой сторож.

Мафи потащил украденное дерево к берегу, но не успел он дойти До кромки рифа, как появился Тули. Он тут же бросился в погоню за Мафи. Тогда Мафи схватил дерево за верхушку и потащил его за собой. Сам он бежал вдоль кромки рифа — это все было во время отлива. Он успел уже обежать мыс, но Тули по-прежнему бежал следом за ним.

И все же Мафи удалось первому добраться до дома.

Дерево то давно сгнило, дома Мафи нет, ничего не осталось от дома духов, а на прибрежном рифе хорошо виден след от ствола, который Мафи волок за собой: длинная колея тянется от Толоке до противоположной стороны острова [509].

Примечание № 83. [31], конец XIX в., с англ.

Обращает на себя внимание значимость имен героев: Мафи — "победитель", Тули — "гонящий, преследующий", Куи — "слепой". Возможно, этот текст — трансформация сюжета, характерного для сказок о животных (ср., например, № 136).

84. Повесть об острове Эуа

На Эуа спустился с небес туи, правитель острова, по имени Токиланга-фануа. Сошли вниз с небес разные существа; существа одной породы расселились в море, создания другой породы обосновались на суше — это были люди. А еще в море среди всех прочих рыб появилась акула. Ее называют хищным духом моря. И вот сошел вниз вождь и правитель Эуа.

Акула появилась на свет хищной и прожорливой по воле Токиланга-фануа, а он из числа богов. Это он приказал кровожадному созданию, акуле с Эуа, плавать повсюду, пожирая все на своем пути.

Токиланга-фануа жил себе и жил на Эуа. Прошло много времени, и вот сестра Токиланга-фануа, которую звали Хина-туафу-анга, спустилась с неба на землю и тоже оказалась на Эуа.

Так Токиланга-фануа встретился с Хиной-туафуанга. Токиланга-фануа взял женщину за руку и повел к себе, не подозревая, что перед ним его сестра. И Хина-туафуанга тоже не знала, что это ее брат. Ведь они прежде никогда не виделись: Токиланга-фануа уже давно жил на земле, а Хина-туафуанга только-только спустилась на землю искать брата.

Итак, Токиланга-фануа решил, что перед ним какая-то чужая женщина, а ведь это была его сестра. И Хина-туафуанга решила, что перед нею какой-то чужой мужчина, а ведь это был ее брат. Токиланга-фануа, взяв женщину за руку, отвел ее к себе, и они легли вместе. Уже после того как они спали вместе и удили рыбу, Токиланга-фануа спросил у женщины:

— Кто ты, женщина?

— Хина-туафуанга, — ответила она.

И тут вскричал Токиланга-фануа:

— О горе, горе нам! Как могло это случиться? Как же мы не узнали друг друга? Все оттого, что мы не виделись прежде!

— О, кто ты, кто ты!? — воскликнула женщина.

— Я Токиланга-фануа, — ответил он ей.

И тогда Хина-туафуанга сказала:

— Что же мы сделали, что мы сделали? Как нам быть? Мы согрешили, не узнав друг друга.

Им обоим стало стыдно за содеянное, за то, что они спали вместе. И брат сказал сестре:

— Послушай, ты оставайся здесь, на Эуа, а я пойду искать себе новое пристанище. После того греха, который мы с тобой совершили, мне даже стыдно взглянуть на тебя, сестра моя. Мы росли поврозь — и вот не узнали друг друга. Лучше будет, если ты останешься здесь, а я уйду.

И Токиланга-фануа отправился жить на Самоа, а Хина-туафу-анга осталась на Эуа. Но она понесла от брата и, когда пришли ее сроки, родила девочек-близнецов. Они родились не по отдельности, не одна за другой, а оказались соединены спинами. Одну девочку назвали Топу-кулу, другую — Нафануа. Вот откуда пошли эти имена — Топу-кулу и Нафануа [510].

Прошло время, девушки выросли и спросили мать:

— Дорогая матушка, скажи же нам, кто наш отец: мы хотим отправиться к нему.

Хина-туафуанга, их родительница, отвечала:

— О, горе, горе. Горе в том, что ваш собственный отец приходится вам и дядей, а мне — родным братом. С ним, с моим братом и вашим дядей, мы сошлись, не ведая того, что мы — брат и сестра. До того времени мы с ним ни разу не встречались. Он живет на Самоа. Воля ваша, отправляйтесь навестить его. Запомните то, что я сейчас вам скажу. Когда вы прибудете на Самоа и встретите там человека с топором на плече, знайте, что это и есть ваш отец, а мой — брат. Его легко узнать именно потому, что он никогда не снимает с плеча свой топор.

И вот девушки поплыли на Самоа, к отцу, и наконец оказались у берегов Самоа. А когда они еще были в некотором отдалении от берега, туда спустился их отец со своим неизменным топором на плече. Он увидел с берега двух девушек, сидевших рядом. Тут на него что-то нашло: он решил посмотреть, как они испугаются вида его топора. Он не собирался причинять им никакого вреда, а просто решил напугать их шутки ради. Но обе сестры так задрожали от страха, что спины их разделились, и каждая стала сама по себе!

Вот так вышло, что девушки не узнали отца. И Токиланга-фануа тоже не подозревал, что перед ним его дочери, рожденные от него его сестрой Хиной-туафуанга, зачатые тогда на Эуа. Ведь отец и дочери никогда не виделись.

Токиланга-фануа взял девушек за руки, и они пошли с ним. Он отвел их к себе и спал с ними. И только потом Токиланга-фануа спросил:

— Откуда вы?

Девушки ответили:

— Мы прибыли с земли Эуа. Наша мать Хина-туафуанга отправила нас на Самоа на поиски нашего отца. Его зовут Токиланга-фануа.

Тут вскричал Токиланга-фануа:

— О, горе, горе мне, смерть мне! Что же я наделал, что натворил! Я приплыл сюда потому, что согрешил с собственной сестрой. А теперь вы, дети мои, прибыли сюда. И я вновь согрешил, вновь преступил — уже со своими дочерьми! Стыдно, горько, тяжко мне!

Я соблазнил свою сестру, а теперь и вас соблазнил, мои дочери! Я снова нарушил запрет, снова поступил дурно. Но подите же сюда, обнимемся, и вы поплывете домой, к вашей матери, на Эуа.

И они пустились в обратный путь, но обе уже понесли. Плыли они, плыли, и вот Топу-кулу родила мальчика. Она сразу же выбросила его в море, чтобы там он и погиб, утонул: ведь ей казалось ужасным иметь ребенка от собственного отца. Ей было стыдно и горько, вот она и выбросила дитя в море. Так этот мальчик оказался в море и остался плавать в нем, словно какое-нибудь морское создание. Имя его было Хеимоана-улиули. Это он вселяется в морскую змею [511].

Сестры поплыли дальше, и вот разродилась вторая сестра — Нафануа. У нее родилась девочка. А Топу-кулу, родившая первой, сказала:

— Брось своего ребенка в море, как я бросила своего.

На это Нафануа ответила:

— Нет, своего ребенка я не брошу. Я возьму девочку с собой, и, может, она выживет — мне бы очень этого хотелось.

— Зачем тебе этот ребенок? — спросила Топу-кулу. — Неужели у тебя нет никакого стыда? Ведь это ребенок, рожденный от нашего дяди — нашего отца.

Но Нафануа сказала:

— Ну и что ж, все равно я хочу, чтобы девочка осталась жить. Мы возьмем ее с собой.

Вот так девочка оказалась на Эуа. Ее назвали Тафа-кула. Она тоже принадлежит к числу могучих духов, и все жители Эуа служат и угождают ей. Когда солнце печет слишком сильно, жители Эуа несут богатое угощение к порогу жилища Тафа-кулы, задабривают ее подношениями, прося прислать дождь. Чего только не несут они в дар могучему духу — ведь Тафа-кула должна остаться довольна, у нее всего должно быть в избытке, иначе она нашлет на Эуа голод. Если поднимается буря, жители Эуа тоже идут к Тафа-куле, умоляя ее остановить эту бурю.

Так вот, Тафа-кула жила себе на Эуа. Жила она там уже долго, и вот однажды туда прибыл ее брат Хеимоана-улиули, младенцем брошенный на погибель в морскую пучину. Он очень тосковал по родительницам — Топу-кулу и Нафануа — и по сестре Тафа-куле.

Когда Хеимоана-улиули поднимался на берег, туда как раз сходила Тафа-кула — так они впервые встретились. Хеимоана-улиули протянул руку и взял за руку Тафа-кулу; ни один из них не знал, кем они приходятся друг другу, не догадывался об этом. Ни Хеимо-ана, ни Тафа-кула не подозревали, что они близкие родственники. Ту, что была ему сестрой, Хеимоана-улиули считал чужой женщиной. Тафа-кула же не подозревала, что перед ней ее брат. Они пошли вместе и спали вместе. И только потом спросил Хеимоана у женщины, спавшей с ним:

— Кто ты?

— Тафа-кула, — ответила она.

Тут вскричал Хеимоана:

— О горе, горе! О! Ты — моя сестра!

Тогда Тафа-кула спросила:

— Как?! Кто ты? Кто же ты?

— Я Хеимоана-улиули, — отвечал он ей.

И оба принялись причитать:

— Что мы наделали! Что совершили мы! Все это зло идет еще от Токиланга-фануа и Хины-туафуанга. И наши матери, Топу-кулу и Нафануа, тоже согрешили — с Токиланга-фануа. И теперь мы, брат с сестрой, тоже согрешили вслед за ними!

И Хеимоана принял наконец такое решение:

— Тафа-кула, ты останешься на Эуа, я же вернусь в море, откуда пришел. Мне бесконечно стыдно и страшно от того, что мы с тобой сделали.

Хеимоана вернулся в море, ведь он — из числа морских фаахи-кехе [512]. Он ушел прочь с Эуа, но его сестра, Тафа-кула, уже понесла от него. Когда пришел ее срок, она разрешилась от бремени прямо на берегу моря и родила мальчика. И она решила так: "Я должна сразу убить этого ребенка". Она принялась терзать его плоть, и уже, казалось, ребенок был мертв. Тогда Тафа-кула, стыдясь своего греха с Хеимоана, своим братом, бросила тело замученного ребенка в море. Волны и ветер подхватили искалеченное, побитое камнями тело мальчика, понесли его и прибили к земле Тофуа [513]. Там волны выбросили его на берег. Так он выжил. Имя его — Лофиа [514]. Говорят, это он властелин огня, пылающего в недрах земли Тофуа, и поэтому тот огонь тоже называется Лофиа [515].

Вот и вся повесть о Токиланга-фануа и Хине-туафуанга, брате и сестре, совершивших кровосмесительный грех. И дети и внуки их преступили вслед за ними: согрешил брат с сестрой, согрешил отец со своими дочерьми, и их потомки согрешили за ними вслед.

А сестрам-близнецам Топу-кулу и Нафануа, которые потом обратились в огромные камни, сохранившиеся и по сей день, поклоняются тонганцы и жители других земель. Топу-кулу и Нафануа любимы на многих островах, любимы и почитаемы. Когда подолгу светит палящее солнце, сестер Топу-кулу и Нафануа просят прислать на землю дождь. Когда наступает голодное время, их просят об изобилии. Когда надвигается буря, их просят о ясной погоде. К ним идут с просьбами о хорошем улове, о богатом урожае, обо всем, что пригодно в пищу и приятно на вкус. И в засуху, и в бурю, и в голод, и в ненастье, и во время сбора урожая, и перед рыбной ловлей — всегда обращаются к ним. Если же человек заболевает, идут уже не к ним — к другим могучим духам.

Примечание № 84. [19; 48], конец XIX — начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Об Эуа см. также № 70 и примеч. к нему. Самоанскую версию сюжета о сиамских близнецах см. здесь № 44-46. Об инцесте см. здесь также № 3 и Предисловие.

85. Как появились фонуалото[516]

Жили некогда супруги, мужа звали Фау, жену — Хану [517]. Фау был родом из поселка Месимаси, что на Тонгатапу [518], жена же была из Уалако, маленького местечка на землях Туи Тонга, неподалеку от Месимаси.

Итак, они жили вместе, и вот Хану понесла и в должное время родила девочку. Родители любили эту девочку без памяти, это было единственное их сокровище. Только о ней оба и думали. Но девочка, к ужасному их горю, вскоре умерла. Родители решили похоронить ее как можно достойнее. Фау думал построить маленькую лодку и положить тело девочки в нее, Хану же считала, что ее надо похоронить в камне. Фау тем временем уже приготовился строить лодку и желание Хану очень огорчило его. Тогда Хану сказала ему:

Сердце Фау смягчилось, и он ответил:

— Нет, Хану, пусть все будет так, как ты хочешь.

Тогда Хану распорядилась так:

— Ты принесешь две боковые плиты, а я — две плиты, что станут по длине могилы. А потом ты принесешь камень, который мы положим на дно, а я добуду камень, чтобы накрыть все.

Гробница была готова, и они стали готовить тело к погребению. Завернули его в тончайшую белую циновку [519], на шею девочке надели ожерелье из раковин каури. В доме же, где стояла гробница, развесили гирлянды пахучих цветов. И сами остались жить в этом доме.

С тех пор и пошел обычай укрывать тело умершего тонкой циновкой, и с тех же пор девушки высокого рождения, выходя замуж, украшают себя ожерельем из раковин каури [520].

И обычай тау-тапу[521] тоже пошел от Фау и Хану: ведь они первыми украсили цветами домик, в котором стояла гробница.

А однажды туда пришла женщина, прислуживавшая в доме Туи Тонга. Она увидела, как супруги украсили гробницу дочери, и восхитилась этим. Она пошла домой и обратилась к Туи Тонга:

— Господин, скажи, о чем я сейчас думаю?

Туи Тонга ответил:

На все это она сказала:

Примечание № 85. [30], конец XIX в., о-в Тонгатапу; записано королем Тонга Тупоу Георгом II; прозаический текст с англ., поэтический текст с тонганск.

86. Тахи-фиси

В Лотофоа были доставлены из Хаалаи двое близнецов. В Хаалаи зверствовал вождь Тахи-фиси [522], питавшийся человечьим мясом. Кое-кто еще остался в живых, и вот этих близнецов удалось спасти. Близнецы уговорили жителей Лотофоа построить укрепление, чтобы защититься от набега Тахи-фиси. Когда крепость была готова, из Хаалаи прибыли новые счастливцы, которым удалось спастись от людоеда Тахи-фиси. Они тоже решили укрыться в Лотофоа.

Близнецы приказали всем охранять вход в крепость со стороны Фалелоа: с той стороны Тахи-фиси скорее всего и попытается штурмовать укрепления. Сами же они остались охранять вход в крепость со стороны Фотуа. Этот вход назывался воротами Току-тонунга [523]. А в это самое время Матау-ваве, живший на западе острова Лифука, собрался идти войной на Лотофоа.

Узнав о замыслах Матау-ваве, близнецы набрали банановых веток и воткнули их в ряд в песок на берегу Фуху. А весь этот ряд они покрыли светлой тапой, еще не крашенной, и разложили везде костры. Вечером они зажгли все эти костры. Когда воины Матау-ваве прибыли туда, они увидели эти костры, испугались, что их сразу заметят, и решили не нападать с этой стороны. Они повернули к Аханга. Там они решили пристать на своих лодках к берегу в бухте Макапулепуле, но близнецы успели развести костры и там. Снова пришлось воинам Матау-ваве отступить. Они вернулись в Лотофоа и тут увидели, что поселка-то больше нет: его сожгли люди Тахи-фиси.

Ничего там не осталось, но те, кто раньше бежал от Тахи-фиси, объединились с его собственными воинами против проклятого людоеда. Им удалось убить его.

И с тех пор никто не подходил и не прикасался к печи людоеда, что в Хаалаи.

Примечание № 86. [31], начало XIX в., о-в Хаапаи, с англ.

Действие происходит на о-ве Фоа (группа Хаапаи) Лотофоа, Хаалаи, Фалелоа, Фотуа, Аханга — местности на Фоа.

О полинезийских крепостях см. особо [16, гл. V].

87. Повествование о Мауи

88. Туи-мотулики, потомок Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси

О да! На Мотулики ведь оставалось еще трое людей — сестра и два брата.

Женщину звали Сина-леле. Одного брата звали Балуса; хотя тонганцы и называют его часто Алуса, по-фиджийски его имя — Балуса. Второго брата Сины-леле звали Туи-таваке.

Эти люди жили в пещере, скрытой в скалах. Вот так, в надежном укрытии, и приходилось им жить. Пещера, в которой они прятались, была в труднодоступном, скалистом месте. Там они скрывались от ужасной собаки, которая обязательно бы съела их, если б нашла. Ведь всех остальных жителей острова она уже уничтожила, а эти трое уцелели только потому, что прятались в пещере.

Так жили они очень долго, но вот заметили, что лая собаки не стало слышно. И они принялись думать: "Что же такое с этой ужасной собакой? Почему больше не слышно ее лая?"

И сестра Сина-леле сказала братьям:

— Я пойду и посмотрю, жива ли собака. Может, она умерла, а может, уплыла в другой край. Ведь теперь совсем не слышно ее лая — ни днем ни ночью.

И Сина-леле отправилась на берег ловить рыбу, собирать крабов и раковины. Она пошла по тропинке, которая привела ее к святилищу; на этом святилище и лежали кости Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси. Увидев груды костей, что остались от обоих Мауи, Сина-леле сказала самой себе: "Видно, это были огромные люди. Какие могучие, большие кости!" А это были кости Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси. Но она-то не знала, что собаку убил Мауи-кисикиси — за то, что она погубила Мауи Аталанга.

Сина-леле пошла дальше и дошла до берега моря. На песке она стала высматривать следы жестокой собаки. Искала она, искала, но следов не было: они уже давно стерлись с песка. Тогда она вернулась к себе, в их укрытие, и сказала братьям:

— Странную, волнующую вещь видела я по дороге: на святилище, что по пути к морю, лежат кости двух огромных людей. Я переступила через них, пошла дальше, дошла до берега, везде искала следы страшной собаки, но ничего не нашла.

На следующее утро Сина-леле опять пошла к морю за рыбой, крабами и раковинами, а по дороге вновь перешагнула через кости почивших Мауи, одного и другого. Так она ходила к морю много дней и всякий раз переступала через кости обоих Мауи. И Сина-леле понесла.

Они жили по-прежнему все втроем. Когда беременность Сины-леле стала заметна, братья стали сердиться и ссориться: каждый из них думал дурно о другом.

Балуса думал и говорил:

— Сестра согрешила с Туи-таваке, с кем же еще!

А Туи-таваке думал и говорил:

— Сестра согрешила с Балуса, с кем же еще!

Так они и винили друг друга; Балуса твердил, что сестра забеременела от Туи-таваке, а Туи-таваке повторял, что сестра понесла от Балуса. Думали они так потому, что не могли знать настоящей причины ее беременности. На самом деле, они столько времени прожили вместе, и вот их сестра понесла. Так и не знали они, откуда же ее беременность, и все больше сердились друг на друга, гневались, осыпали друг друга упреками.

Услышав их взаимные упреки, Сина-леле поняла, в чем дело. Желая помирить их, сестра сказала:

— Вам нечего ссориться и сердиться друг на друга. Я слышала, как один корит другого за то, что я на сносях. Но вы здесь совершенно ни при чем. Ничего не было у меня ни с одним из вас. Мне кажется, что я понесла от тех костей, через которые столько раз перешагивала по дороге к морю. Это скорее всего от них, оттого, что я столько переступала через них. Так что не омрачайте свои мысли и не корите меня. Давайте по-прежнему жить в любви и согласии. Ни с одним из вас у меня ничего не было и не могло быть.

Слова Сины-леле совершенно умиротворили обоих братьев. Все трое стали снова жить в мире. К тому же они наконец поняли, что ужасная собака умерла и теперь они могут ходить на берег, ловить там рыбу, набирать воду и больше не бояться собаку, не слышать ее лая.

Так они и жили, и наконец сестре пришел срок родить. Она родила мальчика, но у этого мальчика не было ни мяса, ни жира, а были одни только кости да сухожилия — он весь состоял из костей. Все его тело было скважистым, в нем были одни пустоты, одни дыры; тело мальчика имело такое явное сходство с костями Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси, что стало ясно: этот мальчик, больше всего напоминающий корзину оа [539], происходит именно от них.

Мать стала брать мальчика с собой к морю, когда ходила туда за рыбой и моллюсками. Там она купала его в морской воде и сильно терла его под водой. Носила его к морю, купала, терла — и вот тело мальчика стало срастаться, пустоты исчезли, на костях появилось мясо, все члены крепко соединились друг с другом. Тело ребенка перестало напоминать оа, и он обрел силу.

Спустившись с ним к морю, мать растирала его в воде, а закончив это, всегда укладывала мальчика на спину у самой кромки воды. Под спину она подкладывала ему лист арума, голову опускала на песок, а ноги оставляла в воде.

Уложив ребенка таким образом, мать шла ловить рыбу и собирать раковины. Раз ей попалась рыба теэфо — это молодая кефаль, она называется так, пока не вырастет, не достигнет своей полной величины, тогда уже ее называют канахе — это взрослая кефаль. Женщина открыла сеть, рыба вошла туда, и тут мальчик заговорил:

— Эта рыба для меня особая, да-да, это необычная рыба. Ни один мужчина здесь не смеет есть эту рыбу. Это табу. Эта рыба — табу для меня, потому что сейчас она скользнула по моему телу. Женщины же свободны от этого табу, и им можно есть кефаль. А если все же мужчине нужно будет съесть ее, он должен уйти как можно дальше в лесные заросли и, поев кефали, выбросить подальше кости.

Мать же сказала ему:

— Ну пойдем обратно, возьмем наш улов, приготовим и съедим.

И сын, имя которого было Туи-мотулики, согласился:

— Идем, идем обратно, матушка, а то я уже замерз.

Они пошли домой. Матери не пришлось нести мальчика на спине: он уже мог идти сам, и вообще он стал очень силен, ведь он походил на своих родителей Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси.

Когда они вернулись домой, Туи-мотулики разжег костер; от высокого костра повалил дым. Мать и оба дядьки страшно рассердились на него:

— Что это такое! Мальчик, зачем ты развел тут костер? Нас же могут заметить с Bay или с какой-нибудь другой соседней земли.

На это Туи-мотулики сказал:

— Дорогие, я просто хочу согреться, я очень замерз.

— О горе, — воскликнула мать, — что за бездушный сын! Что ты за ребенок! Зачем ты навлекаешь на нас опасность? Ведь ты развел костер, хочешь согреться, а этот костер увидят вон оттуда или с той земли, увидят, приплывут сюда и убьют нас.

Сын же успокоил ее:

— Матушка, не надо тревожиться. Дай только мне согреться, я ужасно замерз.

А огонь и на самом деле был замечен. Его увидели бауанцы, которые тут же решили снарядить лодки и отправиться посмотреть, что же появилось на давно оставленном пустынном острове. Вот мать Туи-мотулики посмотрела вдаль и увидела плывущие лодки. Она стала считать их, насчитала десять лодок и закричала сыну:

— Вот, ты добился своего! Сюда уже плывут лодки, вон они — целых десять лодок! Сейчас нас всех убьют.

Сын сказал:

— Дорогая матушка, дяди, оставайтесь здесь и не беспокойтесь ни о чем. Пусть только вся эта вереница подплывет поближе.

Юноша уже знал, что в его теле заключена огромная сила, пусть меньшая, чем у Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси, но все равно великая сила.

Когда караван лодок был уже совсем близко, Туи-мотулики вырвал из земли с корнем высокую старую кокосовую пальму. Вырвав ее из земли, он разломил ее пополам — так получились две палицы, которые он воткнул в песок перед собой. Потом он вырвал из земли еще одну старую и высокую кокосовую пальму, ее тоже разломил надвое, а получившиеся палицы тоже воткнул в песок. Так он вырывал из земли и разламывал кокосовые пальмы одну за другой, пока к берегу не подошла первая лодка. Тут Туи-мотулики протянул руку, схватил кокосовую палицу и швырнул прямо в эту лодку. От лодки не осталось и следа, и все сидевшие в ней погибли. Подплыла к берегу вторая лодка, Туи-мотулики снова протянул руку, взял палицу, швырнул ее — и лодка разлетелась в щепы. Все сидевшие в ней погибли. Так было со всеми лодками: от лодки не оставалось и следа, а гребцы погибали.

Но вот, когда девять лодок уже было уничтожено, появилась десятая. И эту лодку, десятую по счету, Туи-мотулики пощадил. Он не стал ничего бросать в нее, оставил в целости лодку, оставил в живых сидевших в ней людей. А матери и дядькам сказал:

— Давайте сядем в эту лодку и поплывем на ней к Бау.

И они отправились в путь, а достигнув Бау, застали у берега юного вождя Бау, скользившего по волнам на доске. Туи-мотулики приказал:

— Схватите этого юношу, мы возьмем его к себе в лодку и с ним двинемся дальше.

Но тут родственники вождя бросились за ними вслед, умоляя оставить юношу с ними. А имя юноши было Ноке-леву.

Туи-мотулики ответил им:

— Нет, нет, оставьте, не просите нас, мы плывем на Тонга.

Тогда отец и мать Ноке-леву взмолились:

— Хорошо, пусть будет по-вашему, но позвольте нам хотя бы дать вам с собой провизию, ведь этот юноша, Ноке-леву, — вождь бауанцев.

Тут принесли разные съестные припасы, но главным запасом пищи были живые люди.

Наконец лодка отплыла в сторону Тонга. На палубе развели огонь, чтобы готовить еду, и Туи-мотулики было доложено:

— Огонь уже разведен.

Туи-мотулики приказал:

— Скажите же Ноке-леву, чтобы принес сюда провизию, которую надо готовить.

Это передали Ноке-леву, и он приказал:

— Пусть кто-нибудь пойдет на левый борт, возьмет там кореньев и отнесет на нос.

Один пошел, а его тут же убили, приволокли к огню и потом съели.

На следующий день снова развели огонь в печи и, когда он разгорелся, пошли к Ноке-леву и доложили ему:

— Огонь в печи уже разгорелся.

Ноке-леву приказал:

— Пусть кто-нибудь пойдет на левый борт, возьмет там кореньев и отнесет их на нос.

Один пошел, его схватили и тоже убили, а потом съели.

О такой лодке, где провизия — живые люди, говорят, что это лодка людоедов. Таковы фиджийские лодки, на тонганских же ничего такого не заведено. На той лодке не было никого с Тонга, все мореплаватели были фиджийцы. Они плыли с острова Мотулики, вождем их был Туи-мотулики, мать вождя звали Сина-леле, одного дядю вождя звали Балуса (на Тонга его называли Алуса), другого дядю — Туи-таваке. Оба они приходились Туи-мотулики дядями по матери. А отцами его были Мауи Аталанга и Мауи-кисикиси: ведь оба эти Мауи встретили смерть на земле Мотулики, что в Фиджи.

Итак, лодка направлялась на Тонга. Мореплаватели хотели разыскать Туи Тонга и остаться жить у него. Они приплыли на Тонга, к западным берегам Тонгатапу. Вожди, приплывшие в этой лодке, Туи-мотулики и Ноке-леву, спросили у местных жителей:

— Не здесь ли живет Туи Тонга?

Жители отвечали:

— Туи Тонга живет на востоке.

Там он действительно жил. То место, где жил Туи Тонга, называется Хекета. Его называют также Муа [540]. Там есть еще место, которое называется Олотеле, это там недалеко. Там в Хекета похоронены Туи Тонга, там находится кладбище — ланги [541], носящее название Тунакава.

И лодка фиджийцев, вождем которых был Туи-мотулики, направилась туда. Очень силен был этот вождь, происходивший от двух Мауи, зачатый от их костей. И с ним был другой фиджийский вождь — юный Ноке-леву. Итак, они поплыли дальше и наконец добрались до берегов земли, где жил Туи Тонга.

Туи Тонга был растроган и обрадован, он сказал:

— Теперь при мне будут состоять чужестранцы, жители Фиджи.

Лодка фиджийцев пристала к берегу в Матауту. Туи-мотулики первым выскочил из лодки, чтобы поставить якорный кол. Но он не стал втыкать этот кол в песок, а вогнал его прямо в прибрежный утес и пробил его колом до основания — так, что в утесе образовалась глубокая скважина, знак силы и мощи Туи-мотулики.

Все приплывшие сошли на берег и отправились к Туи Тонга. А тут как раз принесли большую сеть Туи Тонга, которая так и называлась — Купенга Лахи, Большая Сеть. В ней был богатый улов. Попала в нее и молодая кефаль, и взрослая кефаль тоже попала. А ведь кефаль была табу для Туи-мотулики: она стала запретной для него с тех пор, как малюткой он лежал у самой воды на Мотулики. И молодая кефаль теэфо, и взрослая кефаль канахе была табу для него.

Когда на торжестве у Туи Тонга стали раздавать рыбу (а ведь кефаль тоже была в улове), Туи-мотулики не стал ничего есть, потому что кефаль была табу для него. А Ноке-леву и все другие ели. Так они сидели все вместе, ели, но Туи Тонга заметил, что Туи-мотулики ничего не ест. И все вместе с Туи Тонга сказали:

— О, Туи-мотулики не ест кефаль.

Туи Тонга, заметивший это, спросил у Туи-мотулики:

— Туи-мотулики, почему ты не ешь кефаль?

Туи-мотулики ответил:

— Ты верно заметил, о вождь, что я не ем эту рыбу. Она табу для меня, а стала она табу еще давно, когда я малюткой купался в море у нас в Фиджи. Вот с тех пор я не могу ее есть, и не смею нарушить запрет.

Тогда Туи Тонга стал просить:

— Туи-мотулики, поделись этим запретом и со мной. Я тоже не буду есть кефаль.

Туи-мотулики спросил:

— Если ты примешь мое табу, как быть с уловом? И что ты будешь есть, как обойдешься без рыбы?

— Почему я должен есть только эту рыбу? — удивился Туи Тонга. — Ведь нам известно и доступно множество разных рыб. Давай же, кефаль будет табу для нас, а всякую другую рыбу мы по-прежнему сможем есть.

Так кефаль стала табу и для Туи Тонга, и это было знаком его любви к фиджийцам — ведь кефаль составляла их табу. Вот откуда на Тонга появился запрет есть кефаль. Этот запрет первым принял Туи Тонга [542]. И Туи Тонга отдал приказ, по которому ни маленькие мальчики, ни юноши, ни взрослые мужчины не должны были есть кефаль. Если кто-нибудь, будь это маленький мальчик или взрослый мужчина, поест ее, он ослепнет, или покроется язвами, или потеряет все волосы, или покроется коростой, или заболеет проказой. Вот почему нельзя мужчинам есть кефаль, ни молодую, ни уже взрослую. Если кому-то и придется съесть ее, это надо делать в строжайшей тайне, где-нибудь в чаще, а все кости выбросить подальше. Что же касается девушек и женщин, им можно есть кефаль.

Вот так фиджийская лодка оказалась на Тонга и прибыла к Туи Тонга. От тех, кто приплыл в этой лодке, пошло большое потомство. Вот колено Туи-мотулики, которое носит название Туи-талау. Мужчин у них звали так: одного — Фаингоа, другого — Туи-таваке, еще был у них Моунга-тонга. Так звали мужчин в колене Туи-мотулики. Еще одного у них звали Maпy. Женщин у них называли именем Сили-ика и именем Тулу-кава. Все они пошли от Туи-мотулики — это колено Туи-талау.

Потомство Ноке-леву — колено Соакаи. Они носили такие имена: Соакаи, Кава-ка-ланги, Хавеа. Все они пошли от Ноке-леву, это его колено Соакаи. Они называли своих и именем Уму-фуке-малу, и именем Фуна-киоэланги. Все это потомство Ноке-леву.

А теперь о потомках Балуса, того, которого еще называли Алуса. Его потомки носили имена Ахио, Факаха-фуа и еще Веа-мата-хау. Потомки Балуса обладают высочайшей святостью, все они жрецы — Тау-фана [543]. Только они имеют право прикасаться к святыням, и они могут прикасаться к самым священным предметам на Тонга.

И всех этих потомков стало потом великое множество, и они расселились по разным краям.

Примечание № 88. [49], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Фактически является продолжением № 87. Туи-мотулики — "правитель Мотулики"; в имени мальчика содержится указание на его высокое происхождение и положение.

89. Рассказ о Мауи

Вот короткий рассказ о Мауи. Если что и не так в этом рассказе, то потому лишь, что я, рассказчик, совсем молод — я ведь этого поколения.

Сначала Мауи жили в Пулоту [544] — оттуда они и пришли. Первым пришел к нам Мауи Мотуа — Мауи Старший, за ним здесь появился Малыш Мауи, Мауи-кисикиси, потом пришел Мауи Аталанга, Мауи-Строитель, а за ним пришел еще один Мауи, точно неизвестно какой. Мауи принесли с собой огонь. Говорят, что до их появления на земле не было огня, и они-то и принесли его. К тому же рассказывают, что Мауи не собирались оставлять здесь огонь: возвращаясь домой, они должны были взять его с собой в Пулоту. Несли они этот огонь в набедренной повязке Мауи Мотуа. Край набедренной повязки тлел — в нем и был заключен огонь.

Рассказывают, что, как только все Мауи пришли сюда, они тут же принялись за прополку. При этом Мауи Мотуа сказал Мауи-кисикиси:

— Когда полешь, не смей оборачиваться назад. Если же ты хоть раз обернешься, вся сорная трава разом вырастет на прежнем месте.

И еще Мауи Мотуа сказал тому, второму Мауи, что, если с самого начала выполоть всю сорную траву, она уже никогда не сможет вырасти вновь и земля будет чистой, свободной от сорняков.

Но Мауи-кисикиси не выполнил приказ Мауи Мотуа: он оказался нечестен и все время, пока полол, оглядывался назад. И вот когда они еще работали, Мауи Мотуа вдруг почувствовал боль и слабость во всем теле. Это показалось ему очень странным, он обернулся и увидел, что вся земля, которую он только что прополол, вновь заросла сорняками. Ведь Мауи-кисикиси не переставал озираться, пока работал! Тут Мауи Мотуа страшно рассердился на Мауи-кисикиси.

А Мауи-кисикиси взял огонь из тлевшего края набедренной повязки Мауи Мотуа и послал этот огонь в разные стороны, приказав ему вселиться во все деревья. Говорят, с тех пор огонь и берется из дерева.

Затем Мауи-кисикиси бросился бежать, а Мауи Мотуа преследовал его до самого Пулоту.

Вот и весь рассказ о Мауи, ведь я из нынешних людей и больше ничего не знаю.

Примечание № 89. [30], 20-е годы XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

90. Муни

В Хихифо, на западе Тонгатапу, жил Мотуку-веэ-валу [545]. А в Хахаке, на востоке Тонгатапу, жил Пунга-лото-хоа, иначе называемый Пунга-лото-лава [546]. Вот однажды вышел между ними спор, и они затеяли борьбу. Плохо пришлось Мотуку-веэ-валу: противник гнал его до самого Хаатафу [547], только там он решил остановиться. Так Пунга стал полновластным правителем Тонгатапу.

А в это время жена Мотуку гуляла по берегу в Хахаке. Там встретилась ей лодка, готовящаяся к отплытию; женщина села в эту лодку: ей очень хотелось пуститься в дальнее плавание, повидать другие земли. Но у тех мореходов, что подобрали ее, не было с собой никакой провизии, и вот, достигнув Фаха-маФаха — это такие два рифа в Хаапаи — и не найдя там ничего пригодного в пищу, они убили бедную женщину. А дитя ее — она была на сносях — бросили в волны.

Этого самого ребенка течением отнесло к Лофанга и там волной вынесло на прибрежные скалы. Спустя какое-то время на берег сошли супруги и услышали крики несчастного младенца: лицо его уже принялась клевать какая-то морская птица. Супруги взяли ребенка к себе, усыновили его и дали ему имя Муни.

Муни вырос сильным и крепким, но все повадки, привычки его казались чрезвычайно странными. Жители тех мест завидовали Муни и не любили его. Они все думали, как бы оскорбить его, как бы подвергнуть его испытанию, опасности. И вот наконец придумали. Было решено поставить на том берегу навес для лодок; тем супругам поручили одним поставить целую стенку этого навеса. Жители считали, что нашли верный способ изгнать супругов из поселка: все были уверены, что им не справиться с задачей. К тому же люди прямо сказали тем супругам, что их Муни все время спит и ничего другого не умеет, кроме как спать.

Супруги поняли, что попали в беду, и загрустили: было ясно, что с таким заданием им не справиться. Но когда Муни проснулся и узнал, чем они опечалены, он сказал им:

— Не горюйте, доверьте это дело мне.

На следующий день Муни пошел и свалил несколько кокосовых пальм, а затем выкорчевал из земли дерево кока — дерево с красной древесиной. Все это он сделал в мгновение ока, необычайно быстро.

Тут люди еще больше рассердились на Муни, и супруги, испугавшись, как бы им самим не причинили какого зла, решили разделаться с Муни.

Они приготовили длинную сеть и вместе с Муни отправились на промысел к острову Меама. Прибыв на место, супруги велели Муни оставаться в лодке: они были уверены, что тот скоро заснет и тогда им будет просто отвязать лодку и пустить ее в открытое море. Так все и вышло; подкравшись к лодке, они вытащили из нее весло, шест, черпак для воды и все остальное. Отвязав лодку, они бросились скорей назад, на Лофанга [548]. А Муни волны понесли в открытое море. Он продолжал себе спать и непременно бы погиб, если бы разбитая плошка кумете, оставшаяся в лодке, не застучала о борт: лодка была уже почти до самого верха полна воды. Тут Муни проснулся и понял, что произошло. На счастье, вдали еще был виден островок Као. Вычерпать воду из лодки для Муни было несложно. Один взмах руки — и на носу уже было сухо. Еще один взмах руки — и на корме тоже было сухо. Вот так вычерпав воду, Муни вырвал один из планширей своей лодки и двинулся к Лофанга, гребя им, как веслом.

Муни достиг родного берега с наступлением темноты. Он вышел на берег и остановился отдохнуть у бананового дерева, что росло рядом с его домом. Тем временем супруги в доме разговаривали между собой:

— Хорошо, что парень погиб. Ведь мы даже не знаем, чей он сын, а сами чуть не приняли смерть из-за него.

Так Муни впервые узнал, что это не его родители.

Он вошел в дом и обратился к супругам:

— Скажите мне, кто мои родители, и я отправлюсь искать их.

Супруги отвечали:

— Твои родители — на Большом Тонга, так что отправляйся туда. Станешь на якорь у берега Телио, в Хихифо, а там, как увидишь бегущую дрофу, следуй прямо за ней: она и укажет тебе путь к родительскому дому.

Взяв с собой одного фиджийца, Муни поплыл на Тонгатапу. Они прибыли в Телио, и там Муни велел фиджийцу поставить лодку на якорь. Долго маялся фиджиец, пытаясь воткнуть в прибрежную землю якорный кол, но у него так ничего и не вышло. Следы его попыток до сих пор видны на берегу в Телио. Наконец он воскликнул:

— Здесь везде сплошной камень!

Тогда Муни вылез из лодки и с первой же попытки загнал якорный кол так глубоко в землю, что его не стало видно. Он ушел в землю так глубоко, что никто по сей день еще не видел дна того отверстия [549].

И вот Муни пошел по берегу и увидел бегущую дрофу. Тут она как раз поднялась в воздух и полетела прочь от берега, к зарослям деревьев. Муни двинулся туда. Там в шалаше лежал его отец. Пышная борода отца была похожа на темную тапу. Муни подошел и заговорил с ним, а Мотуку-веэ-валу еще не знал, что перед ним его сын. Но стоило Муни приступить к объяснениям, как отец все понял, принялся осыпать его поцелуями и начал рассказывать о своей судьбе.

Муни попросил отца созвать всех родственников, а сам решил пока отправиться на прогулку. Отпуская сына на прогулку, Мотуку умолял его не говорить громко и не шуметь: ведь он, Мотуку, все еще прятался от врагов, одолевших его. Оттого-то он и скрывался в шалаше, боялся показаться победителям на глаза. Узнав это, Муни громко вскричал:

— Вставай же и зови всех наших, а я пойду и найду тех, с кем надо сражаться!

Это означало, что он идет искать Пунга, чтобы наказать его.

Пунга же жил в Поха[550]. Там стоял большой, закрытый со всех сторон дом, в котором жили его наложницы. А еще там стояло необыкновенно высокое дерево, на котором всегда сидела целая стая летучих лисиц [551]. Одна из лисиц была светлая. Это-то и отличало жилище Пунга: светлая лисица была его особым знаком.

Муни пришел туда, когда Пунга отсутствовал: он ловил рыбу на прибрежном рифе Халакакала. Муни несколько раз постучал в ворота, и одна из женщин вышла посмотреть, не хозяин ли это вернулся.

Увидев Муни, она закричала:

— Эй ты, рванолицый верзила, откуда ты взялся?!

Муни приказал ей:

— Отопри ворота!

Женщина ответила:

— Уходи, уходи, верзила с изорванным лицом. Разве ты не знаешь, что это дом Пунга?

— Я знаю, что это дом Пунга, — ответил Муни. — Открывай-ка поживее ворота, дай мне войти.

Тут все наложницы закричали, зашумели, принялись ругать и гнать Муни, обзывая его рванолицым. Тогда Муни выломал ворота, вбежал в дом и надругался над всеми наложницами. Потом мигом, одной рукой он вырвал из земли необыкновенное дерево. И поныне в Поха видна яма, оставшаяся после этого. Сотворив все это, Муни сказал наложницам:

— Придет Пунга, увидит все это, разгневается — скажите ему, пусть догоняет меня, и мы с ним сразимся, как подобает мужчинам.

Итак, дерево было вырвано из земли, и вся стая летучих лисиц в испуге поднялась в воздух и полетела прочь. Увидев лисиц, Пунга сказал:

— Не иначе в моем доме появился кто-то чужой.

А когда он увидел, что и светлая лисица летит к нему, он загадал: "Если ничего страшного не случилось, эта лисица повиснет на длинной бамбуковой удочке, если же что-то произошло, она сядет на сухую короткую удочку". И вот лисица подлетела прямо к короткой удочке и повисла на ней. Тут Пунга сказал:

— Что же это за человек мнит себя таким всесильным, что смеет входить в мой дом, когда меня там нет?

Взяв свой садок для рыбы, Пунга поспешил домой. Быстробыстро погреб он к берегу, так быстро, что, казалось, весло не выдержит.

Дома он застал горюющих наложниц и спросил у них, в чем дело. Они рассказали, как приходил человек с рваным лицом, как он силой овладел ими и как потом вырвал из земли необыкновенное дерево. Тут Пунга спросил, где же дерево, а женщины отвечали, что он ушел с ним.

И вот Пунга погнался за Муни. Нагнав его, он схватил то самое дерево, разломил его надвое и стряс с него землю, насыпав при этом два холма: один — у спуска к морю, другой — у дороги, ведущей в глубь острова. Обе насыпи сохранились до наших дней по разным сторонам дороги в Хохолонга.

Затем Пунга сказал:

— Выбирай, как мы с тобой будем сражаться.

— Мне все равно, — ответил Муни. — Схватка так схватка, кулачный бой так кулачный бой. Хочешь, можем и как-нибудь иначе помериться силой.

И вот противники сошлись. Пунга удалось поднять Муни, и он изо всех сил бросил его оземь. Но когда Пунга снова подошел к Муни, тот уже успел подняться на ноги. Теперь он поднял Пунга в воздух и бросил его на землю. Что это был за бросок! От страшной встряски Пунга весь скорчился; тело его ослабело и размягчилось уже в воздухе, пока он летел вниз. А уж когда он упал на землю и остался поверженным лежать на ней, он зарыдал:

— Муни вышел победителем! Мне же теперь остается только быть мягким кораллом пунга.

Муни оставил врага лежать на земле — больше уж с ним ничего не надо было делать.

Вот почему коралл пунга, что растет неподалеку от берега, всегда так мягок, и вот почему так слабосильна коралловая крыса — кума пунга.

Муни же поселился в том краю и прожил там немало времени. А потом он решил отправиться в плавание — доставить своего фиджийца на остров Оно [552], что в Фиджи.

Они приплыли на Оно, не зная, что все жители острова съедены огромной кровожадной собакой. Муни велел фиджийцу пойти к своим, а сам пока лег в лодке. Фиджиец направился в глубь острова, и тут ужасное чудовище кинулось на него, убило его и потащило в свою пещеру есть.

А Муни тем временем надоело ждать, он вылез из лодки и пошел посмотреть, в чем дело. Никого нигде не было, но на берегу еще можно было разглядеть следы его друга. Потом Муни заметил кровь на дороге, и этот след привел его к пещере чудовищной собаки. Он стал звать своего фиджийца, тут выскочила собака и бросилась на него. Он же схватил ее морду и порвал страшную пасть.

Муни догадался, что фиджиец его был съеден этой собакой. В глубокой печали вернулся он к лодке, отвязал ее и лег на дно лодки, решив умереть. Волны понесли его в открытое море и до сих пор все несут...

Примечание № 90. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Сюжеты рассказов о Муни во многом перекликаются с сюжетами о Мауи (чудесное спасение, необычайная сила героя, поиски родителей, подвиги, смерть на Фиджи). Муни особенно популярен на островах Хаапаи, где он практически вытесняет Мауи.

91. Муни — Рваное Лицо

Матерью Муни была Каэ, женщина, некогда останавливавшаяся на острове Уолева. По пути на Вавау она прибыла на Уолева и в ожидании какой-нибудь лодки осталась на берегу Лоло-фетау [553]. Вот приплыла туда одна лодка, и Каэ села в нее, собираясь плыть на Лофанга [554] и повидать там Синилау [555]. Оттуда она хотела направиться уже в Вавау.

По дороге Каэ велела гребцам зайти на Луангаху, небольшой островок близ Лофанга. Там она решила родить — ведь она была на сносях. Сойдя на берег, Каэ родила прямо под кустом нгаху, росшим на самом берегу. А рулевой той лодки сказал Каэ, что новорожденного надо оставить. И вот он кинул младенца — это был мальчик — прямо в море. Лодка же вместе с Каэ поплыла дальше — сначала на Лофанга, потом на Вавау.

Ребенка вынесло волнами на риф у берега Лофанга, а там прилетела ржанка, выклевала младенцу один глаз и исклевала все лицо. Но тут пришел на берег Синилау, взял дитя к себе и дал ему имя Муни. Потом же все стали звать его Мата-махаэ, Рваное Лицо [556]: ведь лицо его было все исклевано ржанкой.

Примечание № 91. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

92. Откуда пошло имя Туи Татуи

Некогда правил Туи Тонга по имени Туи Татуи, Вождь, Больно Бьющий по Коленям. И вот почему его так прозвали.

В прежние времена жрец, приготавливающий каву, сидел не так, как принято теперь; он сидел в самом центре торжественного круга гостей, а круг этот состоял из вождей и знатных, благородных людей. Их же со всех сторон окружали простые люди, так что неожиданно напасть на Туи Тонга и убить его было очень просто.

А у этого Туи Тонга, у Туи Татуи, была длинная, палка. Сидя на торжестве, окруженный со всех сторон людьми, он, бывало, бил этой палкой по коленям всякого, кто подходил к нему слишком близко. Все знали это и держались от него подальше. Так вот он и получил имя Туи Татуи за то, что больно бил палкой по коленям.

А торжественный круг пьющих каву со времен этого Туи Тонга стал таким, каков он и сейчас, в наши дни.

Примечание № 92. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Туи Татуи (Туи-та-туи) — одиннадцатый Туи Тонга, один из самых известных. Ему приписывается сооружение ряда памятников на Тонгатапу (см. № 94, 99), а также различные подвиги, в том числе встреча с черепахой Сайгоне (см. [11, № 150]).

Участники церемонии питья кавы садились в круг, на строго определенном расстоянии друг от друга. За вождями, сидевшими в этом торжественном круге, стояли их телохранители (см. № 99). Круг делился на участки в соответствии с происхождением и сакральным статусом сидевших в нем вождей. Положение жрецов, готовивших и разливавших каву, также было строго фиксированным. Всякое нарушение заведенного порядка расположения гостей являлось нарушением табу. Подробно о церемонии кавы у тонганцев см. [15; 23; 31, с. 112, 150; 45]. По другим версиям (см. № 93), церемония и правила размещения участвующих в ней вождей установлены Лоау, жившим во времена Туи Татуи.

93. Лoay

Это Лoay ввел правила, по которым знатные гости Туи Хаа Така-лауа и Туи Канокуполу должны рассаживаться во время питья кавы.

Это он постановил, что во время питья кавы в семье вождей Моунга-мотуа [557] и также в семье Туи Канокуполу [558] справа надлежит быть Ниу-капу, слева надлежит быть Нуку. Люди из рода Хаа Нгата [559] должны занимать тоуа [560] и охранять вождей, пьющих каву. И если находятся какие злоумышленники, Хаа Нгата наказывают их. Наказывают они плетью за разлитую каву, наказывают палками, если кто вмешается в дела носильщиков и в дела жующих каву. Им дозволено разбивать на куски корень кавы. И они могут отгонять всех чужих кулаками.

И Лоау указал, как следует разносить чаши с готовой кавой. Теперь говорят при этом: "Так постановил Лоау".

[А вот заговор, который произносят перед приготовлением кавы: ]

"Пусть готовится кава!

Пусть будет она благословенна, пребудет благословенна, пусть будет она бесподобна, словно россыпь небесных звезд. И сойдемся мы с Великим Вождем, и пусть продлятся дни, продлятся месяцы, продлятся годы и еще продлятся годы. Пусть всегда здоров и крепок пребывает Великий Вождь и да пребудут в здравии Туи Фале-уа [561]. Пусть чистым будет Тонга, не будет обложено тучами небо, не будет на нем ни единой тени, земля дрожать не будет. Пусть процветают Лауаки и Мотуа-пуака [562], держатели нашей земли, подвластной Вождю. И пусть плодоносят все деревья наши".

Примечание № 93. [31], начало XX в., с тонганск.

О легендарном вожде и герое Лоау см. Предисловие. По-видимому, в тонганской мифологии различается несколько персонажей с этим именем: Лоау Тапу-тока, упоминаемый в рассказе о Туи Татуи и черепахе Сайгоне [11, № 150] (он же является, вероятно, героем этого рассказа), Лоау Тонга-фиси-фонуа (см. № 96) и Лоау-реформатор, живший во времена Туи Тонга Така-лауа (см. № 99).

94. Туи Татуи и девушка

Некогда жил правитель Тонга по имени Туи Татуи. Он был сильным, могущественным вождем и держал в страхе жителей многих краев.

Вот однажды Туи Татуи отправился в плавание на Халакакала. Когда его лодка уже подплывала к Халакакала, мореплавателям встретилась женщина — она сидела на наветренном берегу острова Эуэики и болтала ногами в воде. И сам Туи Татуи, и оба его спутника увидели ее. Говорят, что первым ее заметил человек, сидевший на носу. Он обратился к спутникам:

— Разгадайте-ка мою загадку.

— Что за загадка? — спросили они.

Он сказал:

— Вот вам загадка: двойная лодка причалена у наветренной стороны Хаакаме.

Думали-думали они над этой загадкой, но так и не смогли разгадать ее. И тогда их товарищ сказал:

— Вот вам отгадка: вон там сидит женщина, ноги она опустила в воду. Женщина сидит на ветке гибискуса, а морская вода плещется у нее под ногами.

Тут они посмотрели туда, и Туи Татуи, сидевший на корме, стал грести скорее и приказал своим спутникам:

— Гребите-ка побыстрее. Посмотрим, человек это или дух.

Они быстро доплыли до той женщины, и Туи Татуи обратился к ней:

— Приветствую тебя, о девушка, сидящая на наветренном берегу!

Девушка ответила:

— И я приветствую вас, мореплаватели, преодолевающие подводные камни и рифы.

Снова заговорил Туи Татуи:

— Теперь понятно, почему мы, сколько ни искали, не смогли найти ни одной рыбки из тех, что водятся на рифе. Ведь мы уже у самого берега.

И еще он добавил:

— Иди сюда, садись к нам в лодку, и поплывем дальше.

— Куда же мы поплывем? — спросила девушка. — На Тонга или на какой-нибудь другой остров? А может быть, тебе стоит отдохнуть здесь, а завтра мы отправимся в Олотеле [563].

На это Туи Татуи сказал:

— Посмотрим, посмотрим. Надо подумать, что легче. Мы успели заметить, что проход в бухту здесь у вас очень сложен. (Это была хитрость. Туи Татуи нарочно солгал: на самом деле зайти в бухту было очень просто.)

Туи Татуи по-прежнему сомневался, кто перед ним — дух или человек.

Но тут девушка заговорила:

— Не уплывайте отсюда, не надо. Зайти в бухту совсем нетрудно, если только вы идете сюда с добром, без всякого злого умысла. Тогда никакое волнение на море не сможет препятствовать вам. Но если вы не с добром сюда приплыли и имеете умысел какой, тогда плывите сейчас же в Олотеле, а я лучше останусь здесь и к вам в лодку садиться не стану.

Вот тут Туи Татуи наконец понял, что перед ним человек! Тогда он принялся упрашивать девушку:

— Прошу тебя, смягчись, сядь в нашу лодку, и мы все вместе поплывем на Тонга. Если же ты откажешься, мы все умрем здесь, вот на этом месте.

И тогда девушка взошла на борт. Когда лодка пристала к берегу, Туи Татуи спросил:

— Как тебя зовут, девушка?

— О вождь, — отвечала она, — мое имя Нуа [564].

Она уже успела догадаться, что перед нею Туи Татуи; она узнала его еще тогда, когда лодка подплывала к ее берегу. Ведь прежде ей доводилось слышать, что Туи Татуи — вождь с огромной, вытянутой головой и что такой головы больше ни у кого нет. Поэтому, посмотрев на вождя, девушка сразу поняла, что это Туи Татуи.

Они стали спать вместе. Вскоре Нуа понесла и родила сына, которого назвали Уанга. Затем у них родился второй сын — Афулунга. Затем у них родилась дочь, которую назвали Фата-фехи, а после нее родился сын, названный Сина. Всего у них было четверо детей.

Туи Татуи решил посвятить богам несколько сооружений. Это ланги Туи Тонга [565], что в Хекета; это большой могильный камень Фанекинанга; наконец, это кладбища на горе Моунгалафа, что на одном из островов Вавау [566]. Там, на Моунгалафа, и покоятся все четверо детей Туи Татуи.

Туи Татуи жил очень долго, дожил до преклонных лет. Однажды он сказал своим:

— Спешите строить, мне осталось жить совсем недолго.

И он приказал своим людям приступать к работе — готовить место, где будет похоронен он сам. Он тогда был уже очень стар и совсем ослабел, хотя его люди и не замечали этого.

Туи Татуи велел накопать много земли и собрать ее в том месте, где должен был стоять Хаамонга. И приказал он строить так, чтобы никому из потомков не удалось бы создать ничего лучше и превзойти его. То место, где он похоронен, решили назвать Хаамонга-а-Мауи, Бремя, Посильное Одному Мауи [567].

Строительство началось с торжества инаси [568] жители всех краев прибыли туда с подношениями для Туи Тонга. Приплыли с дарами люди из самых далеких, земель — с Ротума, с Футуна, с Уэа, с обоих островов Ниуа, [569] с Самоа.

Затем были взяты три огромных камня. Два из них поставили стоймя и до самого верха засыпали землей. После этого на них положили третий камень — его катили по получившейся земляной насыпи. А потом те два камня откопали, и из земли, покрывшей их, насыпали могильный холм. Там и похоронили Туи Татуи, а Хаамонга стоит и по сей день памятником тех времен.

Уанга и все остальные дети Туи Татуи посвятили Хаамонга богам и духам. И еще они посвятили им лангилека, что в Муа [570]. А Уанга известен также тем, что перенес деревню Муа во владения своей сестры Фаты-фехи с ее молчаливого согласия. Говорят, жители той деревни подняли ужасный шум, когда их вместе с домами переселяли в другое место. Потом часть новой деревни Муа была заселена людьми Уанга.

Другие из потомства Туи Татуи известны меньше. Все четверо, дети Нуа, были Туи Тонга, и поэтому всем им полагалось приносить дары, угощение. Но неизвестно, какие Туи Тонга, кроме Туи Татуи, возводили дивные сооружения в Хекета.

Примечание № 94. [30], конец XIX — начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

О Туи Татуи см. № 92, 99.

95. Синилау и девушки-альбиносы

Жили некогда супруги, мужа звали Матанги, жену — Малу [571]. Вот Малу понесла в первый раз и родила двух девочек-близнецов — кровожадных альбиносов.

И снова понесла Малу. Когда она родила, близнецы пришли [572] и отняли у нее дитя. Они тут же съели младенца, как ни горевали, как ни молили их о милости родители. И они не знали, что делать с этими девочками-людоедками, а в тех ведь вселились духи.

Малу опять понесла. Когда пришли ее сроки, она снова родила девочку. Супруги стали думать, как спасти эту девочку от жестоких сестер. И вот они решили поставить для новорожденной особый дом на возвышении и в этом доме собрали все смердящее, все вонючее, что только смогли найти. Надо было, чтобы духи поверили, будто у девочки проказа: тогда они не станут есть ее.

Вскоре страшные сестры явились к родителям и спросили, родила ли мать.

— Да, — отвечали супруги, — родила, но у младенца проказа.

Духи потребовали показать им, где девочка, чтобы самим во всем убедиться. Супруги направили их к ее дому, но, еще не доходя дома, сестры почувствовали жуткий запах и согласились:

— Да, у нее точно проказа, она смердит так, что даже отсюда слышно. Идем к себе.

Они вернулись к себе, а супруги продолжали держать девочку в том доме и присматривали за ней там. Девочка выросла и стала необыкновенной красавицей. Звали ее Офа-хе-какала [573].

Человек по имени Синилау узнал о ее красоте и твердо решил увидеть ее. Итак, он отправился в путь. На ночь он делал привал, а на рассвете он снова пускался в путь, ночью опять привал, наутро снова в путь. Шел он, шел и наконец увидел вдали какой-то дом. Он пошел к нему. А это был дом сестер! Они стали звать его:

— Иди, иди к нам.

Синилау сказал:

— Я жил в своем краю, но родители отправили меня искать девушку по имени Офа-хе-какала. Она должна стать моей женой.

Духи ответили ему на это:

— Но, кроме нас, здесь никого нет.

Юноша не удовлетворился таким ответом и спросил:

— Нельзя ли мне поговорить и с вашими родителями?

Духи стали уговаривать его не ходить туда: там стоит жуткий запах, ведь в доме живет прокаженная, вся в смердящих язвах. Но Синилау сказал, что это его не пугает и он сходит туда.

Итак, он направился к дому супругов. Те встречали его приветственными словами, он же сказал:

— Спасибо за привет, но я не случайно пришел сюда. У вас есть дочь Офа-хе-какала, и я пришел просить ее себе в жены.

Родители отвечали:

— Не подобает благородному человеку иметь такую жену: ее вид ужасен и отпугнет любого.

Юноша был упорен:

— Отведите меня к ней, я хочу ее видеть.

И отец девушки повел его к ней в дом. Когда они стали подниматься, Синилау увидел ее и был просто ослеплен ее красотой. Он взбежал к ней, и они приветствовали друг друга. Все было сразу решено, и Синилау отправился к своим сообщить о готовящейся свадьбе.

Синилау и Офа-хе-какала соединились, стали жить вместе. Офа-хе-какала вскоре понесла и в положенный срок родила мальчика, которого назвали Лоау. Этот Лоау из Хаамеа, что на Тонгатапу, переселился на остров Лифука в Хаалоау [574]. Это он доплыл до края земли, и с ним было двое его людей — Лонго-поа и Каэ. Лонго-поа выжил, а Каэ за злые свои дела был наказан смертью.

Примечание № 95. [30], начало XX в., о-в Тонгатапу, с англ.

Как отмечает Э. Гиффорд [31], уже в начале XX в. тонганцы не выказывали какого-либо особого отношения к альбиносам. Тем не менее в более ранний период альбиносы соотносились с миром сверхъестественного и внушали ужас и отвращение одновременно.

96. Путешествие Каэ

В Хаамеа жил вождь по имени Лоау. Однажды он решил построить лодку и отправиться на ней в водоем на том острове. Следы этого водоема до сих пор заметны в Фатаи. Люди много говорили и много судили о том: надо же, лодка, а предназначена не для океана! "Зачем же плыть в водоем на лодке?"

Но все же Лоау велел своим людям готовиться к плаванию и приказал готовить провизию в дорогу. Он сказал, что потом они поплывут дальше и увидят огромное говорящее дерево пуко, а еще увидят все удивительное и чудное, что есть в Пулоту. Все приказания вождя были исполнены, и лодка отправилась в плавание. Когда гребцы увидели Хаапаи и Вавау, они стали говорить, что здесь и надо остановиться: ведь их лодка не годилась для дальнего плавания. Лоау же не согласился с ними, и лодка поплыла дальше. И вот, пустившись дальше, они достигли Ниуа, но и там не остановились, а поплыли дальше. И вот перед ними предстал Самоа, но они миновали и Самоа.

Плыли они и плыли и вот попали в светлое море, а оттуда отправились дальше и попали в море плавающей пемзы и его миновали. За ним начиналось илистое море. Пришлось мореходам прыгнуть в воду, чтобы тащить лодку, и тут они заплакали, загоревали. Но Лоау, первый среди них, сказал:

— Наше плавание еще не окончено, так о чем же вы горюете? Раз у нас нет никакого дурного умысла, мы не должны погибнуть — не от чего.

И снова плыли они, плыли и плыли и достигли огромного дерева, того дерева, что на повороте всех плаваний — на краю земли. Мачта лодки запуталась в кроне того дерева; двое гребцов выпрыгнули из лодки прямо на высоченное дерево, чтобы оттолкнуть лодку. Они оттолкнули ее от дерева, лодка двинулась и — так говорят — ушла в небо. Вот так погибла вся команда лодки — остались живы только те двое гребцов на дереве. Они решили дождаться прилива, а потом вплавь пуститься прочь от этого места.

[Один из этих двоих], Каэ, плыл очень долго и наконец достиг острова, где жила птица Канивату. Ступив на берег, Каэ сразу увидел там восемь китов. Он улегся между двумя китами и уснул. Тут прилетела эта самая птица, одной ногой оперлась на одного кита, другой — на другого и тоже заснула, наклонясь над Каэ. И Каэ улыбался во сне: он почувствовал это. Когда же рождался день, Каэ услышал птицу: готовясь взлететь, она забила крыльями. Каэ бросился к ней, ухватился за нее, и птица вместе с вцепившимся в нее Каэ полетела — сначала над островом, потом над океаном. Наконец Каэ увидел внизу песок, разжал руки и упал на землю. Поднявшись на ноги, он понял, что это Самоа. Он упал в землю Акана [575]. Он отправился на утреннюю трапезу к вождю Синилау, и Синилау оставил его у себя.

На Самоа любили рыб и ухаживали за ними. Была у них там рыба лонгоули [576], был кит. Жители тех мест брали их с собой в водоемы играть. Но [кита] поймали люди из другого края, убили, разрезали на куски и эти куски китового мяса подвесили под потолком одного дома. Туда пошла невестка Синилау, увидела висящее под потолком мясо, бросилась к нему и проглотила. Она ушла оттуда и понесла, а потом родила китов-близнецов, которых назвали Тонга и Тунунга-тофуаа [577].

Каэ по-прежнему жил на Самоа, но ему очень хотелось вернуться домой, на Тонга, и он попросил у Синилау этих китов: ведь они могли доставить его на родину. И Синилау приказал китам отправляться с Каэ на Тонга. Напоследок он сказал им:

— Плывите на Тонга и возвращайтесь оттуда с кокосами, с пахучим маслом, с тамошней тапой, с плетениями. И смотрите плывите сытыми. Когда вернетесь, я отправлюсь туда.

Но когда киты с Каэ достигли Тонга, Каэ не почувствовал никакой благодарности к Тонга и Тунунга. Он подучил своих людей спуститься на берег и убить обоих китов — заколоть их копьями. Так погиб Тунунга, Тонга же ушел от преследователей и поплыл обратно. Когда он приплыл на Самоа, Синилау уже сидел на берегу, поджидая китов. Он спросил у Тонга, где же его брат, и тут Тонга рассказал ему, как на них напали и как погиб Тунунга.

Синилау долго горевал, а потом созвал всех духов Самоа и попросил их собраться у островков Хунга-и-Хунга и наказать Каэ. Там духи должны были сплести много-много корзин, потом отправиться в Муифонуа, потом на Эуа, потом на Фангалеоунга, потом в Хихифо, потом в Напуа, повсюду собрать плетения, корзины, циновки, сложить из них высокую гору и на самый верх посадить Каэ.

Примечание № 96. [30], конец XIX в., с тонганск.

Ср. здесь № 12, 64 и примеч. к ним, а также [11, № 170, 235].

О Лоау см. Предисловие, № 93 и примеч. к нему. Здесь идет речь о Лоау Тонга-фиси-фонуа, "вожде, заплывавшем за горизонт".

Говорящее дерево, о котором идет речь здесь и в № 97, — сказочное растение, которому приписывался не только дар речи, но и способность творить чудеса. По тонганским представлениям, сказочное дерево пуко отличается от обычных пуко — высоких прямых деревьев Harnandia sp.

97. Лонго-поа и говорящее дерево

Спутник Каэ, Лонго-поа, покинул край света и достиг острова, на котором росло говорящее дерево пуко. Никто из живых людей не знает, где этот остров.

Стоя на берегу, Лонго-поа пытался понять, куда он попал. Он увидел, что место это совершенно голое: на всем острове росло одно только дерево пуко, окруженное у основания крохотными пальмами, а все остальное было песок и камень.

И хотя Лонго-поа был рад, что ему удалось достичь земли, вид пустого и голого острова привел его в полное отчаяние. Несчастный Лонго-поа, совершенно обессилевший от голода, опустился на землю и зарыдал, как беспомощное дитя. Внезапно он услышал чей-то голос, обращенный к нему. Лонго-поа перестал рыдать и стал прислушиваться к этому голосу, который спрашивал его:

— Почему ты плачешь?

— Потому что я голоден, — отвечал он, все еще не понимая, кто говорит с ним.

— Ну что ж, — сказал голос, — пойди и подготовь печь.

Когда земляная печь нагрелась, дерево пуко приказало ему отломить от него одну ветку и испечь ее. Лонго-поа вскарабкался на дерево, отломил от него большую ветку и положил ее в печь. Подождав немного, он открыл печь: она была полна ямса, свинины, бананов. Страшно голодный, он даже не стал вынимать все это из печи, а принялся отщипывать по кусочку от лежащих в ней кушаний. Приглушив голод, он вынул из печи еду и сел за нее. Но доесть все, что там было, он оказался не в силах, и он снова зарыдал. Дерево пуко спросило:

— Почему ты плачешь?

— Потому что я не могу доесть это, — сказал он.

— Ну что же, — сказало дерево, — сейчас доешь. — И мгновенно от тех кушаний ничего не осталось.

Теперь Лонго-поа начала мучить жажда, и он опять заплакал.

— Почему ты плачешь? — спросило дерево.

— Я хочу пить, — сказал Лонго-поа.

Дерево в ответ приказало ему:

— Пойди и сорви кокос с пальмы, растущей вот здесь, внизу.

Лонго-поа пошел, сорвал не один кокос, а много и тут же принялся пить. Сколько он ни пил, молоко в кокосе не иссякало, и тогда он снова зарыдал.

— Что с тобой теперь? — спросило дерево.

— Я не могу осушить этот кокос, — отвечал он.

Дерево приказало:

— Выпей все, что в нем есть. — И он тут же сумел исполнить это.

Но слезы снова вернулись к нему. Дерево пуко спросило:

— Что с тобой теперь?

Он отвечал:

— Я плачу потому, что мне холодно.

Дерево приказало ему подойти и сорвать с него два листа: на один следовало лечь, вторым — укрыться. Но неблагодарный Лонго-поа сорвал много листьев, уложил их охапкой на земле, накрылся ими. И вдруг листья под ним стали плетеными циновками, а листья, покрывавшие его, — кусками тапы. Всего этого было так много, что он начал задыхаться от жары и снова заплакал.

Дерево спросило:

— Что с тобой?

— Мне очень жарко, — отвечал он.

— Ну что ж, вставай и снимай с себя тапу.

Вскоре Лонго-поа захотел домой и снова зарыдал. Дерево спросило его, отчего он снова плачет, и он сказал, что мечтает вернуться на Тонга. Дерево сказало на это, что духи как раз собираются на рыбный промысел и что ему надо отправиться с ними — держать их корзину для улова, тогда он легко попадет на Тонга. Дерево наказало ему отломить еще одну его ветку: эту ветку надо посадить, как только он прибудет на свою родную землю. Если вовремя посадить ветку, прежде чем появятся его друзья и родные, из ветки вырастет такое же чудесное дерево пуко, способное говорить и давать все, о чем ни попросишь. Но если, прибыв на Тонга, он сначала займется другими делами, а потом только посадит эту ветку, из нее вырастет обыкновенное дерево.

Еще дерево велело ему взять с собой корзину с дырявым дном: заполнить ее займет много времени, и рыбная ловля будет долгой. Тогда уж точно удастся достичь Тонга к рассвету [578].

И вот духи отправились на рыбную ловлю и взяли с собой Лонго-поа, разрешив ему держать корзину для улова. Они вышли в открытое море. Все предвещало хороший улов, и действительно, рыбы было множество. Но почти вся она ушла обратно в море: в корзине-то была дыра. Спустя некоторое время духи спросили:

— Как там наша корзина?

Лонго-поа ответил им:

— Она еще не заполнена.

— Удивительно, — сказали они. — Этот наш улов пропадает впустую. (Вот откуда пошла поговорка об улове, сложенном в дырявую корзину: ее вспоминают, когда хотят сказать, что хорошее дело не дало плодов.)

Но вот занялся рассвет, и духи бросились прочь. А Лонго-поа остался — он достиг Тонга.

Он вышел на берег в Хаамеа и бросился к своим родным, оставив ветку дерева пуко возле дома. Потом он посадил ее, но ведь это было не сразу, так что деревья пуко на Тонга не говорят и не дают никаких плодов.

Примечание № 97. [17], начало XX в., с англ.

Сходный текст приводится у Э. Гиффорда [30]; см. здесь № 96.

98. Пасиколе

Пасиколе был самоанец, но жил он на Тонгатапу. Две женщины-атуа, которых звали Сиси и Фаингаа [579], полюбили Пасиколе за золотистый цвет кожи и красоту каштановых волос. В Пасиколе же не проснулось никакой любви к этим атуа: у него уже была жена. Но он знал, что отвергнуть этих женщин он не смеет: ведь они атуа. И он стал думать, как бы ему справиться с ними хитростью.

Вот наконец они явились к нему и сказали, что он должен пойти с ними. На это он предложил атуа понести их. Подвесил на концах длинной палки по корзине, посадил в них женщин, взвалил все это на плечи и понес. Женщинам он приказал смотреть только вверх, на небо и плывущие облака.

Так Пасиколе отнес женщин на гору Холохипепе [580] и там подвесил в корзинах на высоком дереве пуко [581]. Сам же он отправился домой. А те женщины-атуа сидели себе в корзинах, думая, что их несут, и смотрели на бегущие облака.

Прошло два года. Днища корзин прогнили, и тогда женщины-атуа упали вниз на землю. Тут они наконец поняли, что Пасиколе обманул их, и пошли за ним снова.

Как раз в то время Пасиколе решил пойти посмотреть, как там его атуа. Он уже шел к ним, но, не доходя до горы, заметил, что они спускаются оттуда, и понял: надо снова думать, как увернуться от них.

И вот когда они подошли к нему, он сказал, что идет ловить рыбу и приглашает их пойти посмотреть. В лодке Пасиколе велел атуа сесть на носу, а сам сел на корме. Женщинам было приказано сидеть не оборачиваясь.

Итак, все трое сидели в лодке, все было готово, и лодка двинулась вперед. Когда они вышли в открытое море, Пасиколе велел атуа придержать лодку и дать ему нырнуть. После этого он прыгнул в воду, держа в руке садок для рыбы, сильно забил ногами по воде и поднял тучу брызг за кормой. Затем он впрыгнул в лодку и велел женщинам посмотреть на него.

Сиси и Фаингаа чрезвычайно удивились, увидев на Пасиколе ожерелье из цветков хеа и остроконечных листьев паслена, и спросили его, где он взял все это. Пасиколе отвечал, что под водой есть одно место, где растут деревья хеа, и что он может спустить их туда, если только они залезут в сеть. А к сети Пасиколе заранее привесил большие, тяжелые камни.

Вот так он столкнул сеть с атуа в море и оставил там, а сам отправился на берег, домой.

Женщины-атуа долго пытались выбраться из сети; если бы не Тангалоа [582], они бы сидели там до сих пор.

Примечание № 98. [30], конец XIX в., с тонганск.

99. Правители Тонга

Первым Туи Тонга здесь, на земле, был Ахо-эиту [583]. Вот почему верховная власть принадлежит Туи Тонга и вот почему все его семейство наделено особыми правами: они ведут свое происхождение с неба. Если кто-нибудь из обычных людей здесь, на земле, важничает и ведет себя надменно, ему говорят: "Разве ты вождь, сошедший с небес?"

Что до Туи Тонга, о да, Туи Тонга — подлинный вождь благороднейшего происхождения. И все его родственники таковы — ведь они происходят с неба. Ахо-эиту спустился оттуда править здешним миром. Он первый Туи Тонга, первый вождь и правитель, наделенный верховной властью на небе и сошедший затем оттуда вниз, чтобы управлять всем здешним миром, всеми нашими землями, ибо власть его начинается от Увеа [584].

Сыном Ахо-эиту был Лоло-факангало. Он стал править после смерти Ахо-эиту. Сын Лоло-факангало, Фанга-онеоне, был третьим Туи Тонга. Сын Фанга-онеоне, которого звали Лихау, был четвертым Туи Тонга. Сын Лихау, которого звали Кофуту, был пятым Туи Тонга. Калоа, сын Кофуту, правил шестым. Его сын Маухау был седьмым Туи Тонга.

Затем последовали Туи Тонга Апу-анеа и Туи Тонга Афу-лунга. Затем — Момо [585] и Туи Татуи. Это Туи Татуи воздвиг Хаамонга-а-Мауи [586].

Затем правил Туи Тонга по имени Тала-тама. Затем правителем был наречен Туи Тонга Великий по имени Тама-тоу. Но это был не настоящий, живой Туи Тонга, а одетый Туи Тонга чурбак из древесины тоу [587]. Его выдавали за Туи Тонга и почитали, потому что так хотел Талаи-хаапепе, сам не желавший назваться Туи Тонга сразу после Тала-гама. Ведь если бы Тама-тоу не был объявлен Туи Тонга, самому Талаи-хаапепе пришлось бы долго ждать, прежде чем власть перешла бы к нему, если бы и вовсе перешла. А Талаи-хаапепе очень хотелось стать Туи Тонга Великим [588].

Итак, деревянный вождь Тама-тоу был облечен верховной властью, облачен в одежды вождя, украшен по всем правилам. Ему была дана супруга. Три года якобы правил Тама-тоу, а по прошествии этого времени для него была воздвигнута гробница, и его отнесли туда. Распустили слух, что жена его понесла и, значит, должен родиться новый Туи Тонга. Но все это была ложь, низкий обман, шедший от младшего брата Тала-тама — от Талаи-хаапепе.

Так получил власть и стал следующим Туи Тонга Талаи-хаапепе. Всем было объявлено, что Мохеофо [589] родила от Тама-тоу нового Туи Тонга. На самом же деле власть перешла к Талаи-хаапепе, младшему брату Тала-тама.

Затем стал править Туи Тонга Тала-каифаики [590]. Следующим Туи Тонга был Тала-фапите. После него правил Туи Тонга по имени Маака-тоэ. Затем правил Туи Тонга Пуипуи.

Следующий Туи Тонга носил имя Хавеа [591]. Он умер насильственной смертью — тело его разрубили пополам. Верхнюю часть разрубленного туловища понесли воды потока, и ее прибило к чужому берегу. Ведь вождь был убит прямо в воде во время купания. Река, в которой он купался, называется Толопона. Она течет недалеко от главной дороги в местности Алакифонуа [592]. И вот верхнюю половину тела вождя, вместе с головой, понесло водой и прибило к морскому берегу. Тут прилетела птица калаэ [593] и стала клевать лицо благородного вождя. С тех пор устье реки, где происходило это, носит название Хоумакалаэ: ведь там птица калаэ терзала благородную плоть погибшего Туи Тонга.

Наконец его останки нашли люди, приходившиеся родственниками его матери. Вождем тех людей был Луфе. Он сказал:

— Ужасной смертью погиб Туи Тонга, тело его разрубили пополам. — И еще Луфе добавил: — Теперь убейте меня, я должен умереть.

Убили Луфе и тоже разрубили надвое. Затем взяли низ его туловища и соединили с останками убитого Туи Тонга, чтобы тело Туи Тонга казалось целым. После этого великого вождя похоронили. Вот как погиб этот Туи Тонга.

Следующим правил Туи Тонга по имени Тата-фуэики-меи-муа [594]. Еще был Туи Тонга Ломиаэ-тупуа. И еще правил Туи Тонга по имени Хавеа [595]. На этого Туи Тонга напал фиджиец по имени Тулувота, напал, смертельно ранил вождя, и Туи Тонга скончался.

Затем правил Туи Тонга, носивший имя Така-лауа [596]. Он соединился с женщиной по имени Ваэ. А она, эта женщина, родилась на свет с птичьей головой — с головой, как у голубя [597].

Увидев это, ее родители, Лea-синга и Леа-мата, бросили новорожденную девочку на своем родном острове Ата, а сами уплыли на один из островов Хаапаи.

Наутро вождь и правитель Ата проходил со своими людьми вдоль берега и оказался в том месте, где стояла прежде лодка Леа-синга и Леа-мата. Он сказал:

— Ночью отсюда отплыла лодка.

Его люди прошлись по берегу в этом месте и заметили какой-то сверток. Развернув тапу, они с изумлением увидели новорожденную девочку, ту самую, которую отец и мать, Леа-синга и Леа-мата, бросили потому, что у нее была голубиная голова. А тело у нее было человеческое.

Тут подошел старый Ахе, вождь и правитель Ата. Он подошел, взглянул на девочку и сказал:

— Это девочка, хоть у нее и голубиная голова.

Он взял ребенка к себе, велел ухаживать за девочкой, кормить и растить ее. Так она стала его дочерью. А имя этой девочки с голубиной головой было Ваэ.

Так девочка осталась жить. Когда же она выросла, ее птичья голова, точь-в-точь как у голубя, развалилась, распалась, и на ее месте появилась голова прекрасной женщины. И тогда ее послали в наложницы к Туи Тонга — так она соединилась с Туи Тонга Така-лауа.

И вот женщина, у которой прежде была голубиная голова, родила от Туи Тонга Така-лауа сына по имени Кау-улу-фонуа-фекаи [598]. Это был их первенец. Вторым их сыном был Моунга-мотуа. Третьим родился Мелиноа-тонга. Четвертого сына назвали Лотау-аи. Пятый носил имя Лату-тоэ-ваве [599]; этот мальчик заговорил, еще будучи в утробе матери. Всех этих детей Ваэ-лавеа-моту родила от Туи Тонга Така-лауа.

Их было пятеро братьев. Старшие уже подросли, когда случилось несчастье: был убит их отец — Туи Тонга Така-лауа [600].

Велик был гнев Кау-улу-фонуа-фекаи, Моунга-мотуа и трех их младших братьев. Братья решили отправиться на поиски убийц своего отца. Известно было, что их двое. Завязалось сражение с ними на Тонгатапу, сыновья Туи Тонга вышли победителями и преследовали убийц до самого Эуа.

Юноши сели в лодку и пустились вслед за мерзавцами, убившими Туи Тонга. Уже стали известны имена этих подонков: одного звали Тама-сиа, другого — Мало-фафа. Кау-улу-фонуа-фекаи и его братья пустились за ними вслед, чтобы убить их.

Завязалось сражение на Эуа, и братья вышли победителями. А те двое подонков бежали на Хаапаи. Кау-улу-фонуа-фекаи с братьями поплыли следом. Но те убийцы уже успели подготовиться к сражению и на Хаапаи. Они вступили в бой с Кау-улу-фонуа-фекаи и его людьми, но снова потерпели поражение. Тут уж убийцы бросились на Вавау. Кау-улу-фонуа-фекаи поплыл вслед за ними. На Вавау тоже состоялось сражение, там тоже победителями вышли дети Туи Тонга, а подонки-убийцы бросились на Ниуатопутапу.

Кау-улу-фонуа-фекаи со своими воинами пустился за ними вслед. На Ниуатопутапу разгорелось новое сражение, и опять победили дети Туи Тонга. Убийцы вождя, преследуемые Кау-улу-фонуа-фекаи и его воинами, бросились на Ниуафооу. И там состоялось сражение; жители Ниуафооу оказались слабее и потерпели поражение.

Снова подлые убийцы обратились в бегство. На этот раз им удалось скрыться, и непонятно было, где же они. Дети Туи Тонга отправились в поисках убийц на Футуна. Там тоже состоялось сражение. А Кау-улу-фонуа-фекаи спросил своих братьев, когда они еще только подплывали к Футуна:

— Скажите-ка мне, откуда идет моя боевая сила и храбрость: берется ли она от меня самого, или ее дает мне благосклонный ко мне дух?

Младшие братья Кау-улу-фонуа-фекаи, воины и все, кто был в лодке, отвечали:

— Разве есть на этой земле хоть кто-нибудь, кто силен и храбр сам по себе и кому не помогает никакая сверхъестественная сила? Ведь ты оттого храбр и могуч, что тебе помогает благосклонный к тебе дух. Вот откуда идет вся твоя сила, вся твоя храбрость!

Но Кау-улу-фонуа-фекаи сказал на это:

— Нет, моя сила идет не от духа, вся моя сила от меня самого, от человека.

Младшие братья возразили:

— Как это может быть, что твоя смелость и сила не от духов?

Тут Кау-улу-фонуа-фекаи сказал:

— Вот что я сделаю перед сражением на Футуна. Я как бы поделю свое тело на части. Пусть дух, если он благосклонен ко мне, покровительствует мне и охраняет меня со спины. А грудь свою я буду защищать сам. Так вот, если я буду ранен в грудь, тогда станет ясно, что всем я обязан благосклонности духа. Если же я буду поражен в спину, значит, вся моя мощь от меня самого, а не от духа.

Прибыв на Футуна, они развязали сражение с футунанцами. Во время сражения футунанцам удалось оттеснить приплывших к морю. Но потом тонганцы сумели оттеснить футунанцев в глубь острова. Вот так шла эта бессмысленная и бесполезная битва: ведь подлых убийц на Футуна не было — они бежали на Увеа. Поэтому сражение на Футуна было лишено всякого смысла, но тонганцы полагали, что убийцы там.

Во время сражения футунанцы начали теснить Кау-улу-фонуа-фекаи и его людей к их лодке, к морю. Тонганцы бросились бежать, преследуемые врагом. Бежал к морю и Кау-улу-фонуа-фекаи. А по дороге к морю в засаде спрятался один футунанец. Когда Кау-улу-фонуа-фекаи пробегал мимо, футунанец выскочил из засады, бросился на врага и поразил его в спину. Копье прошло сквозь все тело и вышло из груди. Кау-улу-фонуа-фекаи удалось вытащить копье, он повернулся и этим же копьем ударил человека, кинувшегося на него. После этого. Кау-улу-фонуа-фекаи лишился чувств, а когда пришел в себя, сказал:

— Я же говорил, что сила моя берется не от духа. Вот, видите, я был поражен именно в то место, которое должен был охранять дух. А в грудь меня поразить не удалось никому. Я получил рану со спины, а спину надлежало охранять духу. Следи я сам за своей спиной, я не был бы сейчас ранен. Значит, моя сила и моя храбрость идут не от духа, а от меня самого и подвластны мне одному. Ну идемте же теперь садиться в лодку.

Они стали готовиться к отплытию. А на Футуна остался младший брат Кау-улу-фонуа-фекаи, тот, которого звали Лотау-аи, Его схватили футунанцы. Но они не убили его, а решили оставить в живых.

Лодка Кау-улу-фонуа-фекаи отплыла; она была уже пять дней в пути, когда Кау-улу-фонуа-фекаи сказал:

— Давайте все ж вернемся на Футуна. Я не могу превозмочь тоски по своему младшему брату, оставленному там. К тому же рана моя осталась неотомщенной. Я хочу снова сражаться.

И они повернули назад. С Футуна же заметили, что лодка возвращается, позвали младшего брата вождя и сказали ему:

— Лотау-аи, вон ваша лодка. Это плывет ваш вождь.

И захваченный в плен Лотау-аи ответил:

— Разве я не говорил вам, что вождь из-за любви ко мне вернется сюда со всеми воинами? Вам удалось схватить меня. Теперь, если вождь и его воины, вернувшиеся из сострадания ко мне, увидят, что меня уже нет в живых, что вы меня убили, вам несдобровать, погибнет Футуна. Если же они найдут меня живым, ни один из вас не пострадает.

Тут футунанцы стали спрашивать юношу:

— Скажи, Лотау-аи, как нам сохранить жизнь? Мы боимся, что вождь всех нас перебьет.

На это младший брат вождя отвечал:

— Идите опояшьтесь нгафингафи [601], нарвите листьев каштана, сделайте из них себе ожерелья. Все это и спасет вас, потому что это тонганская одежда и тонганские украшения. Потом подите и почтительно склонитесь за моей спиной. Я же буду сидеть впереди всех. Когда появится вождь, который наводит на вас такой ужас, он сразу увидит, что я остался жив, а за это и вам будет сохранена жизнь. И еще: подготовьтесь к торжественному приему — соберите богатое угощение, приготовьте все для питья кавы. Когда произойдет примирение между вами и вождем, вы принесете каву и угощение, мы попробуем всего приготовленного вами, а потом уплывем отсюда.

Когда лодка вождя подплыла к берегу, футунанцы уже были готовы: они опоясались нгафингафи и украсились ожерельями из каштановых листьев. Воинственный вождь вышел на берег и сразу увидел, что его младший брат жив. Младший брат обратился к старшему:

— Сохрани жизнь этим людям. Посмотри, они дрожат от страха.

И вождь Кау-улу-фонуа-фекаи провозгласил:

— Вам сохраняется жизнь. Благодарите за это моего младшего брата.

Тут футунанцы принесли каву и приготовленное угощение. Они выпили кавы с вождем, и так было закреплено их примирение. А ответный дар вождя был вот каков. Он сказал:

— У меня нет с собой ничего ценного и ценимого, что я мог бы оставить вам. Я передаю вам в дар все, что будут привозить сюда лодки, приплывающие с Тонга. Не трогайте и не убивайте людей, которые приплывут к вам, но все, чем будут нагружены тонганские лодки, — все это навсегда ваше. Этим я смогу отблагодарить вас за то, что вы сохранили жизнь моему младшему брату, которого захватили в плен. Я сам был ранен во время сражения с вами. Но сейчас я наперед дарю вам все, с чем приплывет сюда любая тонганская лодка.

Затем тонганцы отплыли на Фиджи — искать подлых убийц Туи Тонга. Приплыв туда, тонганцы затеяли сражение с фиджийцами. Но на Фиджи убийц они не нашли. Тогда они уплыли с Фиджи и направились на Увеа, где тоже состоялось сражение. Увеанцы были побеждены в нем. Тут уж подлым убийцам не удалось никуда бежать. Они были схвачены вместе с другими побежденными; пленники должны были пройти по острову с позором.

Кау-улу-фонуа-фекаи не мог узнать убийц: он знал лишь их имена, а их самих никогда не видел.

В веренице побежденных, с позором прогнанных по Увеа, у всех были длинные волосы. Только двое пленников выглядели иначе, чем все остальные: они были коротко острижены. Вот так, по коротким волосам, вождь и догадался, кто они такие. Ведь у всех увеанцев волосы были длинные. И вот вождь выкрикнул:

— Тама-сиа, вот как зовут одного из вас!

Один из тех двоих ответил:

— Да, это я Тама-сиа.

Тогда вождь обратился ко второму со словами:

— А ты — Мало-фафа!

— Да, я Мало-фафа, — ответил тот.

И вождь воскликнул:

— Долго же мне пришлось искать вас! Ваше счастье, что вам удавалось так долго скрываться от нас. Только поэтому вы и живы до сих пор. Но уж теперь-то вам придется отправиться с нами на Тонга.

И вот лодка вождя с обоими негодяями на борту поплыла на Тонга. Там Кау-улу-фонуа-фекаи приказал разрезать убийц живьем на куски: эти куски должны были пойти на угощение во время тризны по Туи Тонга Така-лауа. Убийц схватили, живьем разрезали на куски и из этих кусков приготовили кушанье.

И был похоронен со всеми почестями Така-лауа, Туи Тонга, павший от руки убийц; власть же перешла к Кау-улу-фонуа-фекаи. Так сын женщины, у которой прежде была голубиная голова, стал правителем Тонга. А своему младшему брату, Моунга-мотуа, он приказал принять титул наследника Така-лауа — Туи Хаа Така-лауа [602] — и поселил его близ нижней дороги в Фонуамоту, что недалеко от Лоамауу. Итак, Моунга-мотуа стал править тем краем, назвавшись Туи Хаа Така-лауа. Вот откуда пошел этот титул. Первым Туи Хаа Така-лауа был Моунга-мотуа, младший брат Туи Тонга Кау-улу-фонуа-фекаи.

А еще от Туи Тонга Кау-улу-фонуа-фекаи пошло такое правило: два главных жреца на церемонии питья кавы, сидящие по обе стороны от Туи Тонга, должны оставаться на некотором отдалении от вождя и не смеют приближаться к нему [603]. Ведь Туи Тонга Така-лауа, отец Кау-улу-фонуа-фекаи, погиб именно во время питья кавы. Вот почему и теперь во время питья кавы гости должны сидеть на некотором расстоянии друг от друга в торжественном круге. А младшим родственникам вождя надлежит сидеть позади него и следить за всем происходящим, чтобы никто не мог подкрасться и убить вождя. Вот эти младшие называются Хуху-эики, Охраняющие Вождя.

Затем правил Туи Тонга по имени Вака-фуху. За ним — Туи Тонга Пуипуи-фату. И еще был Туи Тонга, носивший имя Кау-улу-фонуа [604], и еще правили Туи Тонга Тапу-оси и Туи Тонга Улуакимата [605]. У этого Туи Тонга была лодка, которая называлась Ломи-пеау, Попирающая Волны. На этой лодке плавали к Увеа за камнями для похоронных возвышений паэпаэ, на которых располагали гробницы вождей. Такие кладбища Туи Тонга называются ланги.

Еще один Туи Тонга носил имя Фата-фехи; отцом его был Телеа, матерью — Мата-укипа. Был также Туи Тонга по имени Тапу-оси [606], и был еще один Туи Тонга — по имени Улуаки-мата [607]. Сын этого Туи Тонга, его первенец, Туи-пулоту [608], правил после него как Туи Тонга. Младший сын Улуаки-мата, носивший имя Токе-моана, был Туи Хаа Улуаки-мата, а дочь Улуаки-мата, сестра Туи-пулоту и Токе-моана, носившая имя Сина-итакала [609], была королевой Тонга. И еще у Туи-пулоту и Токе-моана были младшие братья — Фатани и Фале-афу. У всех у них был один отец.

Сын Туи-пулоту носил имя Факанаанаа и тоже правил как Туи Тонга. И затем был еще один Туи Тонга, носивший имя Туи-пулоту [610]. Далее правил Туи Тонга Пау [611], затем — Маулу-пеко-тофа [612].

У Пау также был сын по имени Фата-фехи-фуануну-иава [613]. Сыном этого Фуануну-иава был Лауфили-тонга [614].

На этом кончается наш перечень Туи Тонга. В нем нет самых первых Туи Тонга, тех, что вели свое происхождение от червей [615], а ведь они тоже были Туи Тонга. И еще в нем нет королев — женщин Туи Тонга [616]; речь шла только о мужчинах.

Вот имена их всех: Ахо-эиту, Лоло-факангало, Фанга-онеоне, Лихау, Кофуту, Калоа, Маухау, Апу-анеа, Афу-лунга, Момо, Туи Татуи, Тала-тама, Туи Тонга Великий, Талаи-хаапепе, Тала-каифаики, Тала-фагште, Маака-тоэ, Пуипуи, Хавеа Первый, Тата-фуэики-меимуа, Ломиаэ-тупуа, Хавеа Второй, Така-лауа, Кау-улу-фонуа-фекаи, Вака-фуху, Пуипуи-фату, Кау-улу-фонуа, Тапу-оси Первый, Улуаки-мата Первый (Телеа), Фата-фехи, Тапу-оси Второй, Улуаки-мата Второй, Пау, Маулу-пеко-тофа, Фата-фехи-фуануну-иава, Лауфили-тонга.

У Туи Тонга Улуаки-мата, которого также называли Телеа, было три жены. Первой среди них была Тала-фаива. Всякий, кто видел ее, говорил, что равной ей нет и не было, до того она была хороша собой. Подобных ей женщин действительно просто не было на земле, она одна была такая красавица. Эта женщина была к тому Же чрезвычайно благородного и знатного происхождения: ни капли простой крови не было ни у ее отца, ни у ее матери. Поэтому и говорили, что эта женщина чрезвычайно высокого и знатного происхождения. Ей не было равных ни по благородству и знатности, ни по красоте, ни по изяществу. Таких, как она, называют факато-уато — наследница знатного рода: и отец и мать такой женщины — благороднорожденные люди. Тала-фаива принесла Телеа еще пятьдесят наложниц.

Другая супруга Туи Тонга Телеа носила имя Нана-сила-паха. И от нее Телеа получил пятьдесят наложниц.

Третьей женой Телеа была Мата-укипа, от нее Телеа получил сто наложниц. Мата-укипа по приказу Телеа могла есть только рыбьи хвосты и свиные мослы. При раздаче пищи ей всегда давали одни только хвосты и мослы. А две другие жены Телеа ели все самое лучшее: свиные головы, сочную свинину, свиные окорока, рыбьи спинки — словом, могли есть все.

Это сердило и огорчало женщину, которой полагались одни только рыбьи хвосты и свиные мослы, и она стала думать: "В чем же дело? Почему вождь установил такие правила, откуда такая несправедливость? Всякий день мне дают только рыбьи хвосты и свиные мослы, а Тала-фаива и Нана-сила-паха получают рыбьи головы и спинки, свиные головы и окорока. Почему же так?"

И наконец Мата-укипа решила: "Я отправлюсь к своему отцу Кау-улу-фонуа-хуо, и пусть он рассудит, хорошо или дурно обращается со мной Туи Тонга".

Она привязала за спиной своего ребенка и отправилась домой, в Маталику [617]. Там жил ее отец Кау-улу-фонуа-хуо. Он занимался тем, что возделывал землю, и у него были большие участки, где рос ямс, росли банановые деревья, росли и арум, и таро, и ямс уфилеи, и ямс хои, и множество плодов, из которых готовят ма [618].

Отец заметил гостью и обратился к ней:

— Здравствуй, дочка. Кто еще пришел с тобой?

— Мы вдвоем пришли, — ответила Мата-укипа.

Тут отец, Кау-улу-фонуа-хуо, спросил:

— Неужели не нашлось никого, кто мог бы вас проводить? Надо же — прийти вдвоем! Не случилось ли с тобой чего-нибудь, дочка?

— Нет, — ответила Мата-укипа.

Тогда отец сказал ей:

— Что ж, отдохните здесь, сейчас приготовят ямс, а потом вас проводят назад в Муа.

Была приготовлена кава. Затем люди отправились запекать в земляной печи ямс и свинину. И тут дочь бросила отцу такие слова:

— Каковы цели Туи Тонга?

Отец не понял:

— О чем ты?

Женщина продолжала:

— Двум другим женам Туи Тонга подают свинину и рыбу, они едят свиные головы и свиные окорока, рыбьи головы и рыбьи спинки; я же должна есть только рыбьи хвосты и свиные мослы.

Отец усмехнулся и спросил:

— Так что же, ты страдаешь от этого?

— Да, — ответила женщина, — я страдаю от этого.

Тогда отец сказал:

— Тебе не стоит горевать из-за этого. Пусть ты получаешь при раздаче пищи одни только рыбьи хвосты и свиные мослы, но настанет день, и твои дети получат всю эту землю.

Слова отца, который наконец объяснил, почему Мата-укина всегда получает самое худшее, одни рыбьи хвосты да свиные мослы, успокоили ее. Но ко всему прочему она успела затаить в душе ревность. Она сказала отцу:

— Туи Тонга любит только тех двух жен, и от этого в моей душе родится ревность.

И все же мать с ребенком вернулась обратно. Сердце женщины было немного успокоено словами отца. Она продолжала жить, где жила, и вот умер Туи Тонга, оставив после себя двух детей, рожденных Мата-укипой: сына Фата-фехи и дочь Сину-итакала. Со смертью Туи Тонга власть перешла к Фата-фехи, а королевой, правительницей Туи Тонга стала Сина-итакала. И эти двое были детьми Мата-укипы. Так ведь и предсказывал ее отец, когда говорил, что дети ее получат всю эту землю. И действительно, стал правителем Фата-фехи, стала правительницей Сина-итака-фаи-лунги-лека.

А вот что можно рассказать о Туи Тонга Туи Татуи. В его доме был чердак, отведенный для сна. Раз оттуда спустилась сестра Туи Тонга, которую звали Лay-тама, королева Тонга. За ней вниз последовала ее прислужница. А наверх, на этот чердак, забрался Туи Татуи. И он решил прибегнуть ко лжи — обмануть свою сестру. Да-да! Он нарочно обманул сестру, чтобы она поднялась к нему наверх и там согрешила с ним.

Окликнув сестру сверху, он сказал:

— Вон плывет вереница лодок, это лодки с Хаапаи. И их видимо-невидимо.

Сестра снизу отвечала ему:

— Это все твои выдумки.

— Это не выдумки, — сказал Туи Татуи, — поднимись сюда и посмотри сама.

Сестра поднялась наверх и осталась там, а ее прислужница ждала внизу. И Туи Татуи соблазнил свою сестру. А прислужнице все было известно.

Туи Тонга жили в Хахаке, на востоке. Их край назывался Хекета. Там находится громада Хаамонга-а-Мауи, и там же на кладбище, в ланги, лежат Туи Тонга. И еще там находятся Олотеле и дорога Синаулутоа, дорога многих Туи Тонга [619]. Детьми Туи Татуи были Тала-тама и Талаи-хаапепе. Когда Туи умер, править стал его сын Тала-тама. Вместе с Талаи-хаапепе он решил: "Надо уйти отсюда, найти новое место, тем более что здесь трудно уследить за лодками: в любой момент их может унести ветром. Это место скверное, здесь на каждом шагу нас подстерегают трудности и несчастья. И камней здесь слишком много, и приливы очень сильны".

Младший брат Талаи-хаапепе спросил тогда:

— Все это так, но куда же нам идти?

А Тала-тама ответил:

— Мы отправимся в Фангалонгоноа [620], там нам не придется беспокоиться о том, что наши лодки унесет ветром.

Вот почему они отправились в Фангалонгоноа, обосновались там и назвали новое место Муа. Туда перегнали они обе свои лодки. Одна из их лодок называлась Аки-хе-ухо, другая — Тонга-фуэ-сиа.

Вот почему и Лауфили-тонга жил в Муа. Все Туи Тонга, начиная с Тала-тама и Талаи-хаапепе, жили здесь. Это Тала-тама и Та-лаи-хаапепе решили покинуть старое место. Это они основали Муа, где после них стали жить все Туи Тонга. Все это благодаря Туи Тонга Тала-тама и Туи Тонга Талаи-хаапепе.

А теперь еще о Телеа, которого звали также Улуаки-мата. Ему нравилось бывать в лесах и на наветренных берегах Вавау. Всем местам, где он бывал, он давал свои названия. Часто эти названия давались в память о том, чем он занимался там.

Однажды Телеа и Тала-фаива отправились на остров Эуакафа и устроились там на вершине холма. Там был поставлен их дом, окруженный изгородью.

Рядом росло высокое дерево фоуи [621]. Тала-фаива сказала Телеа:

— Это дерево дурное, оно принесет нам несчастье. Его надо срубить.

Телеа возразил:

— Нет, пусть стоит, это хорошее дерево.

Они прожили там некоторое время. И вот однажды на острове появился человек с земли Макаве, звали его Лоло-манаиа. Он подплыл к Эуакафа, увидев Талу-фаива: эта женщина еще издали привлекла его своей красотой.

Он приплыл на остров и дождался наступления темноты. Когда стемнело, он подошел к дому Телеа и толкнул калитку, чтобы проверить, открыта ли она. Итак, он толкнул калитку, но она оказалась заперта. Лоло-манаиа осмотрел все, но нигде не нашел лазейки во двор. И вдруг, обернувшись, он увидел высокое дерево, то самое дерево фоуи, которое Тала-фаива просила срубить. Лоло залез на это дерево, оттуда проник во двор, в дом и переспал с Талой-фаива, женой Туи Тонга Телеа.

Когда грех этот уже был совершен, Лоло умышленно пометил черным живот женщины, он сделал это, чтобы оскорбить Телеа, показать ему, что жена изменила ему с ним, Лоло [622].

Днем Телеа пришел лечь с Талой-фаива и сразу увидел на животе у жены след. Он спросил:

— Тала-фаива, кто оставил этот черный след у тебя на животе?

Тала-фаива ответила:

— О вождь, будь милосерден, это Лоло-манаиа приходил ко мне. Ты не должен гневаться: разве не говорила я тебе еще тогда, когда ставили изгородь вокруг нашего дома, что нельзя оставлять здесь дерево фоуи, что оно скверно стоит? Ты же тогда сказал мне: пусть, пусть останется. И вот по нему вскарабкался чужой мужчина и проник ко мне. Зовут его Лоло.

Тут Телеа разгневался, поднялся и пошел звать своего человека:

— Эй, Ука! Поди-ка сюда и слушай меня. Ступай и побей, накажи Талу-фаива, потому что она согрешила с чужим мужчиной.

Ука отправился за палкой и с этой палкой пошел к Тале-фаива. Телеа даже не предполагал, что Ука возьмет и забьет Талу-фаива до смерти; он думал, что Ука накажет ее слегка и от этого пройдет его праведный гнев, гнев высокородного вождя.

О горе! Ука пошел к Тале-фаива и забил ее до смерти! Прекрасная и благородная госпожа скончалась от побоев. Ука отправился к Телеа, чтобы сообщить ему об этом. Телеа спросил его:

— Наказал ли ты Талу-фаива?

— Да, — ответил Ука, слуга Туи Тонга.

— И как она сейчас? — спросил вождь.

— Умерла, — ответил Ука.

Тут Телеа вскричал:

— Как умерла?!

А Ука сказал:

— Так, она мертва.

И еще переспросил Телеа:

— Как, неужели мертва жена моя Тала-фаива?

— Да, она действительно мертва, — сказал Ука.

И Телеа воскликнул:

— Увы, увы, горе! Как же мог я положиться на Ука! Я и не подозревал, что ты сможешь убить ее, я думал, ты лишь слегка ее накажешь, чтобы только утишить мой гнев. Я так любил ее, а ты погубил ее! Что ты за негодяй, что за безумец!

И Телеа стал плакать над умершей Талой-фаива. Так прошла вся ночь и прошел еще день, а потом Туи Тонга Телеа отдал такой приказ:

— Идите сооружать гробницу для Талы-фаива.

Его люди воздвигли гробницу. Когда все было сделано, Талу-фаива отнесли туда и похоронили. Вот почему на острове Эуакафа есть кладбище с гробницей, подобающей только очень знатным людям, и вот почему большая казуарина, что растет на этом кладбище, носит имя Талы-фаива.

Вот и все о супруге Телеа, которую звали Тала-фаива. Вот и весь рассказ о ней.

Когда Талу-фаива похоронили и все было кончено, Телеа вернулся на Тонга. Здесь он и умер. С Увеа привезли камни паэ-паэ [623]. Это были камни для погребального возвышения, на которое поставили гробницу Туи Тонга Телеа. А у этого Туи Тонга была большая лодка Ломи-пеау, Попирающая Волны. На этой лодке и перевезли все для его гробницы и для возвышения, все это было с Увеа.

Вот и весь рассказ о нем.

Примечание № 99. [48], начало XX в., о-в Тонгатапу, с тонганск.

Сходные тексты приводятся у Э. Гиффорда [30; 31].

100. Туутанга и Киникинилау

Дочь Ата-мата-ило, второго Туи Канокуполу [624], звали Туутанга.

Однажды ее проносили на носилках вдоль берега Нукунуку-моту. С запада Тонгатапу несли ее в Муа: она была назначена в жены самому Туи Тонга.

Вот носилки со знатной госпожой достигли местности Тафаата. А там ее поджидал Киникинилау, ее возлюбленный. Он дал ей знать о себе так: бросил в носилки плод пандануса, нарочно заостренный ножом с одного конца — так, что он был похож на зуб. Туутанга поймала этот плод и сразу догадалась, кто его бросил ей. Она приказала своим людям спустить носилки на землю и направилась к Киникинилау. И он взял с нее слово помнить об этой встрече и тогда, когда она будет жить в доме Туи Тонга.

Туутанга вернулась к носилкам, и они направились дальше, в Муа. Она стала женой Туи Тонга, через некоторое время понесла и в положенный срок родила сына, названного Тафоло.

Родив Туи Тонга сына, Туутанга вернулась в свой дом [625]. А ту встречу в Тафаата она не могла забыть, пока не понесла от Киникинилау. Когда же в Муа стало известно, что она на сносях, Туи Тонга послал ей свой приказ: если родится мальчик, назвать его Паку. Этот мальчик должен был стать главным туфунга при Туи Тонга [626]. И у Туутанги родился мальчик, которого назвали так, как велел Туи Тонга.

А Факафануа[627], вожди Мауфанга, — потомки этого Паку.

Примечание № 100. [30]. Начало XX в., о-в Нукунукумоту, с англ.

Действие происходит на о-ве Нукунукумоту (острова Тонгатапу), прилежащем к Тонгатапу, и на самом Тонгатапу. Тафаата — местность на о-ве Нукунукумоту.

101. [Тауфа]

Однажды Тауфа-ахау[628] погнался за вождем Ниу-капу [629], хотел его убить. Вождь и раньше знал о нескольких фале-хуфанга [630], укрывался в них. Он знал их три, два были не слишком надежны, а вот дом Каутаэ [631] был крепок. Туда-то и направился Ниу-капу. Но Тауфа-ахау, опередив его, приказал вождя не трогать, зато дом крепко стеречь. Итак, там установили стражу.

А добрые люди посоветовали Ниу-капу на такой случай прийти туда не с пустыми руками, а с копьями и дротиками, тогда стражники решат, что он свой.

Ниу-капу так и сделал, преспокойно зашел на святилище и вошел в дом.

Все это раскрылось, и Тауфа-ахау приказал отрезать палец кому-нибудь из тамошних людей. Приказание было исполнено, и палец был преподнесен Тауфа-ахау. А это был палец Каутаэ.

На это Тауфа-ахау отвечал подношением: он убил человека и тело его вместе с другими дарами отправил своему жрецу Каутаэ.

Каутаэ загоревал: значит, теперь уж точно придется выдать духу вождя Ниу-капу [632]. Но тут выступила дочь Каутаэ:

— Не горюй, отец. Убейте меня, и тогда Ниу-капу будет свободен.

Ее тут же убили, и тело доставили Тауфа-ахау.

Так Ниу-капу удалось спастись.

И говорят, что, убив дочь, Каутаэ как бы отдал Тауфа свою собственную жизнь. Ведь жрецу лучше самому умереть, чем позволить, чтобы погиб хоть один из тех, кто в доме его ищет спасения.

Благодарный Ниу-капу хотел одарить Каутаэ землями, но тот попросил лишь права на каву вождя. Он получил это право и пользуется им.

Примечание № 101. [31], начало XX в., о-в Тонгатапу, с англ.

О Тауфа см. Предисловие. По тонганским представлениям, Тауфа может воплощаться только в акуле, но никогда не принимает образ человека.

102. [Такаи и Тупоу-тоа]

Улу-какала умер на Вавау и был похоронен в Фелетоа [633]. Его сын Моэнга-нонго правил, руководствуясь во всем советами брата Улу-какала — Нау-фиси. Острова Хаапаи были тогда отданы Тупоу-тоа, сыну Туху-ахо. А Моэнга-нонго правил на Вавау недолго: он скоро умер, и тогда власть перешла к Нау-фиси. Нау-фиси же был убит Хала-апиапи, который и стал вождем Вавау. Этот Хала-апиапи был убит Паунга, вождем из рода Туи Тонга.

Паунга же пошел войной на Вавау: он решил сразиться с Тупоу-тоа, только что провозглашенным новым Туи Канокуполу [634]. Прежний Туи Канокуполу — Тупоу-малохи — отрекся от своего титула и удалился от дел после осады Нукуалофа воинами Улу-какала, того самого, что был похоронен в Фелетоа. На Тонга [635] правил тогда Такай из Пеа; он обратился к Маафу, Лавака, к вождям из рода Хавеа и из рода Хаа Нгатомуа, к Ата и к Веэхала [636], призвал их наречь новым Туи Канокуполу благородного Тупоу-тоа, отца Тау-фаахау. Так Тупоу-тоа стал королем Тонга.

В жены Такаи отдал новому Туи Канокуполу свою дочь Пуле; молодые поселились на Лифука. Паунга с Вавау пошел войной на Тупоу-тоа; бились они, бились, но победа так и не досталась ни одному, ни другому.

Тупоу-тоа отправился тогда на Хаапаи, а по дороге решил пополнить свое войско на Тонга силами Такай. Узнав о замысле мужа, Пуле послала к Такай гонца: "Тупоу-тоа хочет просить у тебя воинов, не откажи ему".

Такаи получил это известие, собрал своих в Пеа на совет и велел всем готовиться к приему гостей [637]; принять их следовало на малаэ Вака-таумаи, в местности Мауфанга, что на Тонгатапу. Вот прибыли гости, была принесена и приготовлена еда, и было ее столько, что все святилище оказалось заставленным корзинами с едой. Дважды раздали угощение, затем в третий раз разнесли его гостям, а всего его пришлось разносить семь раз. И этот пир был назван Лофиту [638]. А когда пир закончился, Такаи договорился с Тупоу-тоа, что тот отправится на Хаапаи, а сам Такаи будет собирать своих воинов здесь и затем последует за ним. Тупоу-тоа двинулся на Хаапаи и собрал всех тамошних воинов на Лифука. С Лифука же был передан на Номука такой приказ: как только появятся лодки, плывущие с Тонга, надо дать об этом знать воинам на Лифука. К прибытию гостей с Тонга все было готово. На берегу поставили дом, половину этого дома занимали воины из Хулуипаонго, половину — воины из Коуло [639]. Приготовили и нарезали свинину. Свиные окорока, уже готовые, висели под потолком того большого дома. Все было сделано для того, чтобы превзойти пиршество Лофиту. А потом они отплыли на Вавау и там начали осаду крепости Фелетоа. Когда же крепость пала и Такаи сообщили об этом, он спросил Тупоу-тоа:

— Что будем делать? Вырежем всех или оставим жить?

— Пусть все останутся жить, — решил Тупоу-тоа.

Итак, крепость сдалась, а все, кто в ней был, остались в живых.

И Тупоу-тоа сказал:

— Такаи, мне нечем наградить твоих воинов. Пусть же люди из этой крепости достойно заплатят тебе.

Воины Такаи разрушили там все смотровые площадки, разбили камни, ограждавшие крепость, и страшно рассердили тамошних вождей. И было решено убить Такаи и его людей.

С наступлением темноты к Такаи прокралась одна старуха и сказала:

— Ах, Такаи, ты тут спокойно спишь, а ведь здешние вожди замыслили наутро убить тебя. Они хотят сделать это, когда ты пойдешь пить каву.

Утром Такаи позвал свою старую прислужницу и принялся отчитывать ее. И пока отчитывал, все время размахивал палицей. Люди увидели это и сказали: "Палица Такаи жаждет чем-то поживиться". И вдруг палица обрушилась на эту старую женщину, вмиг сразила ее и разрубила пополам.

Вождей и общинников, замысливших зло против Такаи, охватил страх; они решили: "Такаи все известно" — и стали думать, как умиротворить его. Укрылись же они на святилище [640].

Такай же был премного доволен и сказал Тупоу-тоа:

— Тупоу-тоа, мы пришли на Вавау не за богатствами, мы пришли сюда как воины.

[И еще он сказал:]

— А теперь ты хочешь убить нас. Я уплываю отсюда на Отеа. Если у тебя есть кого выставить против меня, пусть явится туда, и мы с ним сразимся.

Такаи стал снаряжать свои лодки в плавание. А вожди с Вавау и сам Тупоу-тоа после этих слов Такаи испугались больше прежнего. Они решили помириться с Такаи.

Долго они думали и наконец согласились, что Вуки [641] следует попросить у Такаи разрешения отплыть вместе с ним. Они боялись, что иначе Такаи отправится потом на Хаапаи и погубит там всех. Итак, Вуки и Такаи отплыли на Отеа. Такаи выполнил просьбу Вуки: через пять дней все они покинули Отеа. Вуки и Такаи поплыли на Хаапаи, и там Такай, любя Вуки, не совершил ничего дурного. Совсем недолго пробыли они на Хаапаи и оттуда поплыли на Тонга. А через два или три года Такаи умер, и его место в Пеа занял его младший брат.

Примечание № 102. [31], 1900-е годы, о-в Тонгатапу, с англ.

Действие происходит в начале XIX в. По этому историческому преданию можно судить о характерных для традиционного тонганского общества частых усобицах и в некоторой мере связанной с ними частой смене вождей. Туноу-тоа — отец короля Тонга Тупоу Георга I. Стал Туи Канокуполу в 1812 г.