Мифы, предания и сказки Западной Полинезии

Ниуэ

Карта острова Ниуэ

103. Происхождение человека

Человек произошел от дерева — от кордилины Ти-маталеа; но это не лесное дерево, что растет рядом с другими и чья крона столь раскидиста, а одиноко стоящее Ти-маталеа. Это дерево растет в открытых местах [642].

Вот почему беременным женщинам всегда хочется дотронуться до кордилины, хочется поесть корня ти. Муж и родители беременной готовят ей кушанье из корня ти, запекая его в земляной печи. Будущая мать поест печеного корня — и с этого часа ребенок в ее утробе будет расти и крепнуть. Так заведено на острове Ниуэ, и так было с самого его сотворения. Два дня кушанье готовится в земляной печи, и по прошествии этих двух дней печь можно открывать.

Корень ти едят именно потому, что кордилина Ти-маталеа — предок человека, а ведь все, что есть в родителе, должно переходить от него к ребенку. Точно так же после рождения младенца молоко его матери питает его.

Примечание № 103. [55], 1901 г., с ниуэ.

104. Первые тупуа

Этих тупуа[643] было пятеро — они бежали прочь с Фонуа-нгало [644]. Там им жилось легко, они не утруждали себя никакой работой. Работали же, добывали и готовили пищу их родители и все остальные, кто там жил, а им ничего не давали: из-за их лени о них никто и думать не хотел. Наконец, когда все стали ими пренебрегать, они решили сами позаботиться о себе и отправились на поиски другой земли, где можно было бы спокойно поселиться.

Рассказывают о них разное; может быть, они и на самом деле прибыли с Неведомой Земли, а может, с Тулиа, или с Тонга [645], или еще из какого-нибудь края. Вот имена этих тупуа: Фао, Фака-хоко, Хуанаки, Ланге-ики, Ланге-атеа [646].

На побережье, в местности, что лежит между нынешними деревнями Лику и Лакепа, есть место, которое называется Моту; название это сохранилось до наших дней. Это продолжение рифа, маленькая узкая полоска берега. На север оттуда — Мата-као-лима, на восток от Моту лежит Макато, а если дойти до Хиола, можно увидеть бьющие из подножия скал ключи с питьевой водой [647].

Вот там, в Моту, они и появились. Они вынырнули из воды, покрывавшей почти весь риф. Фао поднялся из воды, и перед ним открылся путь, который привел его к суше — Тонга-ли-улу. Места там было совсем мало, и он стоял на левой ноге, поджав правую и весь дрожа. Волны то и дело налетали на несчастный клочок суши, и казалось, его вот-вот смоет водой.

Фака-хоко, появившись из воды, остался на том самом месте, где вылез, и не пошел к Тонга-ли-улу помогать Фао.

Появился Хуанаки и спросил у Фака-хоко:

— Ты что же это стоишь здесь и не идешь помогать?

Сам он сразу же направился к Тонга-ли-улу, стал там на левой ноге, поджал правую. Так он стоял, весь дрожа, а волны налетали и налетали на клочок суши, и он уже почти весь был залит водой.

Но все же оба они, и Фао и Хуанаки, принялись за работу. И вот усилиями Хуанаки суша расширилась, земли стало больше, и, значит, им уже было где жить. Вот уже Фао смог поставить обе ноги на твердую землю, а все потому, что Хуанаки работал очень споро. А когда наконец стараниями Фао и Хуанаки возник целый остров, Хуанаки стал называть его. Вот имена, которые он дал острову: Нуку-ту-таха, Моту-те-фуа, Факахоа-моту, Нуку-тулуэа. А вот что они значат. Нуку-ту-таха означает "остров, стоящий сам по себе, не имеющий никакого соседства"; Моту-те-фуа значит "пустынная земля"; Факахоа-моту — "старая земля", начатая трудами Фао, завершенная Хуанаки [648].

Когда все было сделано, Хуанаки сказал Фао:

— Один бы ты не справился с тем, что задумал, — туанаки ноа хе толи о коэ. — И эти слова остались в одном из названий деревни Лику: ее подчас называют Туанаки-ноа-хе-толи-о-атуа [649]. А деревню Лакепа называют еще Мале-лоа-хе-факаэтеэте — "длинное святилище, ровное и гладкое". Ведь именно там Фао почувствовал, как легко и удобно ступать его ногам по длинной широкой площадке, тянущейся от одного края деревни до другого; а устроил ее Хуанаки.

Образ Хуанаки остался запечатленным в скалах местности Ваи-хоко, что на побережье, недалеко от Муталау. Местность эта лежит на запад от Ваи-опеопе; с востока к ней примыкает скалистый берег Уту-вехи, с запада — мыс Кавата. Ваи-хоко лежит как раз между ними. Деревню, что в Ваи-хоко [650], нередко называют Каупу-о-Хуанаки, Зад Хуанаки. Ноги Хуанаки образуют большой скалистый навес, под которым может укрыться множество людей. Образ тупуа и это нависающее скалистое укрытие вечны: скалы и пещеры дошли до наших дней.

Следующим прибыл Ланге-ики. Прибыв, он остался на берегу ждать появления женщин-тупуа, которые решили последовать за этими духами. Из их числа он хотел взять себе жену. Но все женщины, сходившиеся с Ланге-ики, умирали, не вынеся совокупления с ним. Этот тупуа еще является в образе Катуали, морской змеи, подвластной и послушной ему [651].

От него пошло потомство, и дети его тоже звались Ланге-ики. Они разошлись и расселились по всему острову Ниуэ. А отец их остался жить у себя в Алофи — он был вождем в Пуна-фофоа и погубил там всех женщин.

У него была привычка лежать, растянувшись на песке, на берегу Ваи-келе — это недалеко от Муталау. Вот там-то его однажды настиг Хавилиа [652], настиг и острой раковиной отрезал ему детородный член, из которого потом произошли разные рыбы, совершенно безвредные.

Так Хавилиа, сын Хуанаки, одолел противника. С тех самых пор Катуали боится ветра Хавилиа, помня, как Хавилиа однажды обошелся с ним. Вот почему, когда поднимается ветер и рябит гладь моря, рыба катуали спешит поскорее спрятаться.

Ланги-атеа появился последним. Он прибыл в то время, когда Ланге-ики еще сидел на берегу в ожидании женщин. Ланги-атеа пошел к Хуанаки; посетив Тонга-ли-улу, он вернулся поговорить с Фака-хоко, а потом отправился повидать Фао. К этому времени Фао и Хуанаки успели уже все устроить, так что Ланги-атеа осталось поселиться на вершине скал. Там он лег прямо посреди дороги, которая вела из глубины острова на берег, и хватал всех женщин. А он во всем был подобен Ланге-ики. И женщины умирали, попав к нему, одни долго, другие мгновенно.

Путь, который привел их из моря на берег в Моту, лежит через озерцо на рифе. Ланге-ики появился из воды рядом с тем выступом рифа, о который с шумом разбиваются волны; Хуанаки вышел из воды в середине рифа, в том самом месте, где впадина; Фао появился у самых прибрежных скал. Последним прибыл Ланги-атеа, отправившийся жить на вершину утеса.

И вот когда все они обрели себе дом и пристанище, Хуанаки спел им такую песню:

Таково повествование о том, как Хуанаки создал этот остров. А вот имена детей Хуанаки: Тангалоа-пупу-ки-мака, Тафеа-хе-моана, Тали-маи-нуку, Мака-поэ-ланги, Факана-туа, Лиа-ваха, Ланги-таи-таэа, Лангеики-уа, Хавилиа, Лео-матанги [653].

Каждый из них был наделен необычайной силой, силой и властью над океаном и всем, что в нем есть: волнами, течениями, прибоями, стаями рыб, подводным песком и подводными камнями. И все это умножает честь, славу Хуанаки. А предел на дне моря, подводное начало всех начал — земля Хуанаки, его дом.

Мака-поэ-ланги получил право жить в Намуке — есть такая местность на побережье, неподалеку от Лику, между Лику и Хакупу. Это он гремит могучим громом, разносящимся с небес надо всем островом, оповещающим каждого о великой силе Мака-поэланги. Это он сбрасывает с неба камни, которые сжигают деревья, перекрывают дороги, замыкают проходы; это его огненные стрелы мелькают в воздухе при каждом ударе могучего грома.

[А потом] повсюду расселились разные тупуа, и их стало великое множество. Некоторые отправились на небо, в край света и тьмы, и возвысились так же, как духи из рода Хуанаки [654]. Вот эти тупуа: Мака-хопокиа, Каи-ноно, Тао-манга, Ланги-лоа, Фуэфоу, Фити-хулунгиа, Монотанга-ту, Ланги-халулу, Тутау, Туланга-момоле, Аноано-тау, Хала-поули, Тумоте-кула, Ланги-офа, Тапа-тутау, Тапа-тулеле, Тапа-ту, Тау-фелелеаки.

Каждый из этих тупуа был наделен необыкновенным достоинством и благородством. Они властвовали над всем, что родит и питает земля, над всеми ее бесчисленными деревьями и цветами, над всеми птицами небесными.

Примечание № 104. [55], 1901 г., с ниуэ.

Вполне вероятно, что здесь идет речь о заселении острова самоанцами с Саваии в период около 700 г. н. э.

105. Рассказ о тупуа Хуанаки и его сыне Тафеа-хе-моана[655]

Однажды отец с сыном крупно повздорили; сын выбежал на берег моря и бросился в волны, твердо решив утопиться. Но тут мальчик заметил, как по глади моря несется, мчится что-то светлое. Испугавшись, Тафеа-хе-моана повернул к берегу. И все же ему было интересно, что это мчится по волнам.

И вот он принялся строить лодку, а как только лодка была готова, вышел на ней в море, взяв с собой огня: уже успели наступить вечерние сумерки. Выйдя в море, он понял, что видел стаю рыб. Рыбы оказалось великое множество, он наловил ее и поплыл к берегу. Еще сидя в лодке, он стал предлагать рыбу тупуа Ланге-ики [656], но Ланге-ики испугался блестящих рыбьих глаз.

Вот рыбу зажарили на огне и сели есть. Ланге-ики ел, но очень осторожно, все еще побаиваясь блестящих, странных глаз. А Хуанаки и Тафеа-хе-моана ели вовсю. Так Хуанаки и его сын Тафеа-хе-моана помирились.

С тех пор на нашем острове научились строить лодки и стали выходить на них в море в поисках улова. И поныне это так.

Примечание № 105. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

106. Семейство Хины

Некогда семейство Хуанаки разделилось: одни, во главе с самим Хуанаки, отправились жить в подводный край, тот, что на камнях и скалах, скрытых под толщей вод. Этот край называется Фонуангало, Неведомая Земля; она на самом деле не известна никому. Другие же отправились на Первое Небо, в край света, и поселились там, ибо и там есть где жить.

Там, наверху, есть еще и Второе Небо [657], то, на котором появляется солнце, восходит луна, светят звезды. И это небо когда-то нависало низко над землей. Это небо — край Хины [658], и там живет вся ее семья: сама Хина, Хина-хеле-ки-фата, Хина-о, Хина-э, Хина-а, Хина-кула, Хина-таиваива, Хина-ма, Хина-малама, Хики-лау-улу.

Женщины, живущие на Втором Небе, весьма искусны в различных ремеслах. Они умеют плести изящные пояски из человеческих волос и из перьев птицы хенга, умеют делать непревзойденные пояса хенга-палуа, те самые, в которых сплетены вместе светлые и ярко-красные перья птицы хенга. На Ниуэ-фекаи такие пояса, пояса хенга-палуа, — настоящее сокровище, ценятся они необыкновенно высоко. Подобные сокровища есть только у знатных вождей и воинов [659].

В старые времена такой пояс был у Кили-мафити, вождя Муталау; он был очень длинный — почти двадцать саженей. У Ланги-ликолико из Муталау был такой пояс в двадцать восемь саженей длиной, и у него же был двадцатисаженный пояс; у Ку-ла-теа из Хакупу был пояс в двадцать саженей длиной, у Палакула из Муталау — в восемнадцать с половиной саженей. И у воинов были в старину такие пояса — они служили поясами мира.

Земные женщины, работая, взывают к жительницам Второго Неба, что были названы здесь, и просят их: "Хина-э, Хина-о, Хина, Хина-ма, Хина-таиваива, Хина-малама, Хики-лау-улу, наделите нас своим искусством и умением!"

Примечание № 106. [55], 1901 г., с ниуэ.

107. Хина-хеле-ки-фата

Хина-хеле-ки-фата, любимая дочь Хины, жила на Втором Небе. Небо прежде нависало над землей совсем низко, и людям на земле приходилось передвигаться ползком или на четвереньках. Небо покоилось на стрелках аррорута и на кустарниках тавахи-каку. А Мауи оттолкнул небо от земли [660]; толкая небо вверх, он уперся одной ногой в землю Туапа, другой ногой — в землю Алиуту, и расстояние между его ступнями было больше семисот саженей. До сих пор на камнях там заметны следы ног Мауи [661].

Однажды Хина послала свое любимое дитя вниз, на Первое Небо, за огнем. Правил на Первом Небе Моко-фулуфулу [662]. Моко-фулуфулу дал ей огня, но в руках у девушки огонь сразу потух. Она вернулась, но новый огонь потух по дороге — Хине-хеле-кифата явно не везло. Снова пришлось ей вернуться, и снова огонь У нее потух. Когда она опять вернулась, Моко-фулуфулу подставил ей голову и попросил поискать в ней, а сам схватил девушку (а она была табу) и силой овладел ею. Когда же она вернулась к матери, та схватила ее за ноги и больно отхлестала черенком кокоса.

Дочь разрыдалась и бросилась прочь. Остановилась она лишь на берегу моря, там, где в море впадал какой-то ручей. Она плакала и звала птиц небесных, зверей земных, рыб морских. Рыбы приплыли к ней, и она запела:

К ней приплыло немало рыб, и она стала спрашивать их:

— Вот ты, зачем ты приплыла сюда?

Одна рыба отвечала:

— Я приплыла, чтобы ты оставила на моем теле свой знак.

И Хина принялась метить тело этой рыбы и ее сестер: одних — полосами, других — пятнами, третьих — расцвечивая красным, — и все эти рыбы смотрели на нее. А разукрашенных рыб Хина-хеле-ки-фата отпускала обратно в море. Потом приплыла акула, и женщина спросила ее:

— Зачем ты приплыла сюда?

В ответ же она услышала:

— Я приплыла, чтобы своими зубами обрить тебе голову!

Разгневанная, Хина встала и помочилась прямо на тело акулы.

Последней приплыла черепаха, которой не угнаться было за рыбами. Она плыла в самом хвосте рыбьей стаи.

Хина спросила ее:

— Зачем ты приплыла сюда?

— Я пришла, чтобы подарить тебе пару черепаховых гребней, которыми ты сможешь украсить свои кудрявые волосы.

Это привело женщину в подлинное восхищение. Она спустилась к черепахе и забралась ей на спину. Собираясь отплывать таким образом, Хина взяла с собой немного еды — кокосовых орехов. Черепаха же сказала ей:

— Прежде чем начать кокос, позови меня, и я покажу тебе, как расколоть его; тогда ты сможешь съесть всю мякоть.

Хина-хеле-ки-фата выпила молоко кокоса, высосала все, что там было, но не стала звать черепаху, не стала спрашивать ее, обо что же можно расколоть кокос. Она просто-напросто взяла и расколола его о голову черепахи. Черепаха скорчилась от боли и быстро втянула голову под панцирь. И эту привычку — втягивать голову — черепаха сохранила по сей день.

Примечание № 107. [55], 1901 г., с ниуэ.

108. Хина и Моко-фулуфулу

Хина жила на небе, и у нее было двое детей. Однажды она послала их вниз, на Первое Небо, велев им взять огонь у Моко-фулуфулу. А Моко-фулуфулу совершил насилие над старшей сестрой. Дети Хины стали просить у него огня, надеясь вернуться домой до наступления темноты. Тут Моко-фулуфулу сказал:

— Поищите-ка сначала у меня в голове.

Старшая сестра принялась искать у него в голове, а младшая тем временем крепко-накрепко, привязала его волосы к опорному столбу дома. Схватив огонь, сестры бросились к себе на небо.

Моко-фулуфулу хотел подняться, но оказалось, что его волосы крепко привязаны к опорному столбу [663].

Сестры прибежали к матери, и та спросила:

— Не поздно ли вы возвращаетесь?

Старшая сестра отвечала:

— Да, мы ослушались тебя, но этот человек оказался хитер и коварен.

И тогда Хина задумала вот что: пусть Моко-фулуфулу поднимется к ним, как бы с тем, чтобы жениться на ее дочери. Для этого вниз была спущена веревка. Моко-фулуфулу поднялся и сказал такие слова:

— О, неужели я здесь, неужели смогу здесь остаться?!

Тут Хина взяла и обрубила веревку, Моко-фулуфулу полетел вниз, и голова его, и тело разбились вдребезги, и он умер.

Примечание № 108. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

109. Факахоко

Примечание № 109. [55], 1900 — 1901 гг. с ниуэ.

Женщина-дух по имени Луа-тупуа жила в Авателе. Она, по всей видимости, была женой Факахоко, одного из тех пятерых тупуа, что прибыли на берег в Моту [664]. А в Авателе правили вот какие тупуа: Факахоко, Луа-тупуа, Луа-факакана, Луа-тотоло, Луа, Тангалоа-татаи, Тангалоа-факаоло, Тангалоа-фафао и Танга-лоа-мотумоту [665]. Эти тупуа хотят рассеять прибрежный песок, не оставив от него и следа, хотят весь его утопить в море.

Когда поднимаются, собираются дождевые облака, в которых прячется сильный ветер, море начинает вздыматься и бурлить. Оно выносит лодки на берег Нуку-лафалафа, оно губит гребцов рядом с мысом Тепа [666], и лишь немногим выпадает редкое счастье спастись от такой смерти. Те, кто видел и знает нрав Факахоко, кому известно, что, гневаясь, Факахоко метит небо своими недобрыми знаками [667], те бегут в Авателе. Того же, кто пренебрегает предзнаменованиями Факахоко, ждет несчастье: лодку его захватит, завертит и разобьет бурей. До сих пор это так.

110. О появлении некоторых тупуа

Немногим тупуа удалось подняться столь высоко, как тупуа Хуанаки и всем, кто пошел от него [668]. Но все же и другие тупуа немало сделали для этой земли. Они прибыли из пучины вод, расселились по всему острову, поднялись на небо и снова спустились под воду. От них пошли на этом острове скалы и камни, от них — кольцо рифа, что окружает многие острова. От них гром и радуга. Они властвуют над сушей и над водой, и по их воле поднимается ураган, а потом устанавливается затишье. Всякий же, кто забывает чтить их, обрекает себя на страшную опасность.

Есть среди них тупуа Тангалоа [669]; в их числе — духи, живущие в лесных зарослях, в камнях, в морских существах.

Примечание № 110. [55], 1900-1901 гг., с ниуэ.

111. Происхождение некоторых тупуа

От Тали-маи-нуку[670] произошли тупуа-созидатели, устроившие потом все, что есть на нашей земле. Некогда эти тупуа разделились: Хуанаки со своими отправился жить в море, а прочие тупуа поселились на суше. Среди них есть и такие, что ползают по земле, и такие, что летают над нею. Пунга тоже происходит из этого семейства [671].

От Толи-о-атуа[672] произошли обманщики и воры. Это и однозубый Нифо-таха, и вечно голодные Каиханга с Каиха-мулу, и Ате-лапа — так нызывают птицу куле. К ним же принадлежит Ти-лалофонуа — Крыса, та самая, у которой Летучая Лисица похитила ее крылья [673]. Что ни оставит человек без присмотра — все они крадут.

А Тали-маи-нуку жил в Тауту. И от него родились Фака-тафе-тау и Факалангаланга, искушенные в деле войны [674].

Примечание № 111. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

112. Матила-фоафоа

Один из вариантов распространенного, сюжета о покинутом младенце — ср. мифы о Мауи, Муни (№ 6, 87, 90; [11, № 226]). Данная версия сопоставима также с маорийским преданием о Тафаки и Фаитири (существует также гавайская версия этого сюжета) и с раротонганским — о Тараури. Ниуэанскому Матила-фоафоа соответствует маорийский Матира-хоахоа, тонганский Масила-фоафоа (см. № 76).

Жили некогда Меле, Лата, Факаполото, Хаку-мани и Матила-фоафоа. Матила-фоафоа был непревзойденным метателем дротика [675], а все эти мужчины жили в краю Хины, на Втором Небе. У Матила-фоафоа родился сын, которого он сбросил вниз, в лесные заросли Первого Неба, чтобы там мальчик и умер [676]. Рот младенца отец заткнул куском тапы; этот кусок тапы пропитался слюной изо рта мальчика, и слюна заменила ему молоко. Так младенец ел, так он остался в живых, вырос и начал передвигаться, не зная своих родителей.

Мальчик отправился в путь и набрел на знатную женщину, слепую от рождения. Она как раз готовила на огне восемь клубней ямса. Мальчик подошел к ней и сел поближе к костру, с той стороны, где легко было достать ямс. Слепая брала готовые клубни и скребла их. Вот она вернулась к своему костру, а мальчик успел стащить у нее один клубень ямса и съесть. Слепая вернулась, собираясь скрести готовый ямс, а клубней осталось всего семь [677]. Она сказала:

— От моих восьми клубней осталось всего семь.

Когда она снова пришла к костру, осталось уже шесть, и она сказала:

— От моих семи клубней осталось всего шесть.

Потом исчез следующий клубень, осталось пять, затем — четыре, затем — три, затем — два, затем — один, и наконец мальчик, выросший на слюне из старой тапы, съел все, что было у бедной слепой. В костер же он положил камень, лишь его не пожалев для слепой женщины.

Гневу слепой не было предела. Она пошарила, пошарила вокруг в поисках вора, и тут ей пришла в голову одна мысль. Она сняла набедренную повязку и так, раздевшись, принялась вышагивать туда-сюда, взад-вперед. Мальчик тут же стал смеяться, и так женщина узнала, где вор, похитивший всю ее еду.

Мальчик принялся спрашивать:

— Кто мой отец?

Слепая сказала:

— Пойди и сорви два светлых кокоса ниутеа, только обязательно молодых.

Мальчик пошел, сорвал кокосы, как было сказано, вернулся к слепой и сказал:

— Вот они, у меня.

— Подойди ко мне, — приказала слепая.

Мальчик подошел, взял один кокос, проткнул его и брызнул молоком на правый глаз слепой. Глаз тут же раскрылся. А мальчик взял другой кокос, проткнул его и брызнул молоком на левый глаз слепой, который тоже раскрылся. Женщина очень обрадовалась.

Мальчик же снова спросил:

— Кто мой отец?

Женщина сказала ему:

— Слушай же теперь. Через три дня в Фана-кава-тала [678] состоится состязание метателей дротика. Ты услышишь, как будут говорить о святилище в Фана-кава-тала. Ступай туда и спрячься на краю святилища. Спрячься и жди человека с темным дротиком, он будет метать его последним. Он лучший во всех состязаниях. Это и есть твой отец.

Мальчик отправился туда и стал ждать состязания. И действительно, последним метал дротик Матила-фоафоа. Дротик прилетел точно в то место, где прятался мальчик. Мальчик схватил его, сломал, выскочил из укрытия и бросился бороться с отцом. И сын спросил отца:

— О Матила-фоафоа, отец мой! Зачем ты бросил меня?

Так сын нашел своего отца.

Примечание № 112. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

113. Тупуа Анаана

Это один из духов тупуа, живет он в Алиуту, недалеко от Алофи. Он разводит рыбу, подобно тому как люди разводят домашнюю птицу. Множество рыб, самых разных морских рыб кормится У него.

Однажды он решил пойти навестить Алело-лоа и его детей — Каиханга и Каиха-моту [679]. Эти тупуа жили в Тепа. Итак, Анаана отправился в Тепа, где его с радостью принял другой тупуа со своими детьми. Но рыбы Анаана остались совершенно одни. Присмотреть за ними было некому.

Немного погодя Алело-лоа и его дети стали торопить тупуа, чтобы он поскорее возвращался к себе, к своим рыбам, а то еще явятся какие-нибудь люди и украдут их. Анаана вернулся к себе и стал звать рыб — они должны были подплыть к берегу. Но приплыло их совсем мало. Он тут же понял, что кто-то побывал в его краю и украл многих его рыб. Он сейчас же отправился к Туаи-мака [680] (это другой тупуа) спросить, не видел ли он кого-нибудь, кто приходил к нему и украл его рыб. Но Туаи-мака ответил:

— Нет, я никого не видел.

Анаана отправился к Лима-уа [681] спросить, не видел ли он кого-нибудь, кто приходил в его предел и увел его рыб.

И Лима-уа ответил:

— О да, я видел, как по твоей дороге проходил один человек.

— Что это за человек? — вскричал Анаана.

И Лима-уа поведал ему, что человека этого зовут Пуи-вао и что он из Ухомоту:

— Я заметил еще и лодку — она до краев была полна рыбы.

От этих слов сердце Анаана сжалось. Но разговор тупуа на этом не закончился: Анаана стал просить Лима-уа:

— Ах, Лима-уа, прошу тебя, помоги мне, придумай, как быть. А то ведь не пройдет и дня, как сюда явится новый вор за моей рыбой.

— Хорошо, я берусь помочь тебе в твоих делах, — согласился Лима-уа.

Анаана же спросил:

— А когда же и как ты поможешь мне, о Лима-уа?

Лима-уа сказал:

— Как только появится какой-нибудь человек, я успею мигом дотянуться руками и до горизонта, и до кромки берега. Проплывет он в середине — я затрясу головой. Пройдет чуть стороной — я взбаламучу воду руками, и его отнесет прочь от берега, к самому горизонту. Пройдет он близ берега — я взмахну руками и нагоню на землю волны. Соберется он проникнуть сюда из открытого моря — я затрясу головой, стану вскидывать и опускать ее, и он погибнет в волнах.

Так они и договорились. У Анаана тут же отлегло от сердца, и он вернулся к своим рыбам и продолжал ухаживать за ними, как прежде. Ведь теперь Лима-уа охранял их.

Через некоторое время Пуи-вао решил снова отправиться на рыбный промысел к водам Халангингиэ, надеясь, что удача снова будет сопутствовать ему. А Лима-уа, увидев приближающегося человека, принялся грести обеими руками, словно веслами, затряс головой — и вот уже море покрылось воронками водоворотов. Пуи-вао изо всех сил пытался преодолеть их и достичь заводи, где множилась рыба. Но море бурлило и вздымалось с необыкновенной силой. Пришлось ему возвращаться в Ухомоту ни с чем. Пуи-вао расстроился — ведь он не смог достичь рыбных заводей, не смог наловить рыбы, такой же крупной, как та, что он украл у Анаана в первый раз.

Это из заводей Анаана пошла та рыба, которую Пуи-вао, украв, пустил в водоем Лалофоу, что в Ухомоту. Там ее и стали разводить.

Примечание № 113. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

114. Тупуа Лима-уа

У этого тупуа три имени: Лима-уа, Нгуту-пухи и Фулу-кови [682]. Дом его в Хоума, что в местности Алиуту. Это сердитый, гневливый тупуа. Жену его зовут Фине-ики. У них двое детей — Фити-утоуто и Кили-уто-манонги [683].

У Лима-уа очень крутой нрав: что ни день, он в гневе, его легко рассердить. А ведь это он властвует над морем. Есть у нас такая поговорка: "Когда отправляешься ловить рыбу, прежде всего накорми и задобри тупуа". Каждый, кто собирается на рыбную ловлю в Туфонуа, должен непременно взять с собой таро, кокосов, папайи и немедленно, в тот самый утренний час, когда он выходит в море, бросить все это духу, чтобы тот успел насытиться.

Вот так задабривают духа, и тогда он пускает рыболовов к водам Онеики, что недалеко от берегов Тамакаутонга. А возвращаясь с промысла, все рыбаки без исключения должны отдать духу часть своего улова: поев рыбы, тупуа подобреет и, благосклонный, пустит их обратно. Так заведено у тупуа Лима-уа.

А вот рассказ о жене Лима-уа, Фине-ики, и двух ее дочерях, которые никогда не покидали своего дома.

Однажды до Ваилоа, где живет много народу, дошел слух о детях Лима-уа и Фине-ики. О них стали рассказывать, и все говорили, что они необыкновенно хороши собой, добры, благородны. И вот один человек задумал добиться дочерей Лима-уа. Звали этого человека Паэте.

И вот наступило утро, и Паэте принялся за дело. Сначала он приготовил ожерелья из пахучих цветов, а потом поднял ветер. Затем он поспешил на прибрежные скалы в Хоума, а юго-восточный ветер понес сладкий запах цветов Паэте к тому месту, где жили Лима-уа с женой и дочерьми. Удивленные, дочери Лима-уа стали спрашивать:

— В наших местах еще не бывало такого дивного запаха, откуда же он взялся, откуда прилетел к нам?

— Да, непонятно, откуда взялся этот сладкий запах, — согласились родители.

А Паэте, посидев еще немного на прибрежных камнях, пошел назад к себе [684].

На следующий день Паэте отправился прямо к Лима-уа — сватать одну из девушек. Пришел Паэте к Лима-уа и Фине-ики, но Фине-ики тут же отвела глаза, на захотев говорить с гостем. И тогда Паэте, не теряя времени, затянул вот эту песню:

Паэте удалось добиться своего: он получил одну из девушек, ту, которую звали Фити-утоуто. Так Паэте обзавелся женой. Вдвоем они отправились к нему, в его родные места. Потом Паэте еще не раз приходил к родителям жены, но всегда возвращался от них домой.

Примечание № 114. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

115. Как на Ниуэ научились плести сети

Факаполото и Хаку-мани — вот кто искушен в плетении сетей. Искусством этим владеют также Меле и Лата, которые умеют плести не только сети и неводы для рыбы, но и силки, сети для охоты на птиц. Когда люди принимаются за плетение сети, они обращаются к Факаполото и Хаку-мани, к Меле и Лата, прося их о помощи и совете [685].

Вот сделали Факаполото и Хаку-мани вершу и отправились с ней на промысел. Верша легла на дно, сразу стала глотать рыбу [686]; обруч не давал рыбе выйти обратно, и очень скоро верша раздулась от рыбы. С богатым уловом в корзине Факаполото и Хаку-мани вернулись к себе.

А в семье Хуанаки есть также Пунга, он же Пунга-тало, он же Пунга-фео [687]. Как-то он заметил, что Факаполото с Хаку-мани необыкновенно удачливы в рыбном промысле: раз — и они уже возвращаются домой с уловом. Пунга тоже решил попробовать, но ничего у него не вышло, хоть он и трудился до самой темноты.

Когда те двое в очередной раз вернулись на берег, Пунга стал упрашивать их разрешить ему осмотреть вершу. Сначала они отказывались, но потом, когда он стал уж совсем жалостно просить, разрешили. Но когда они пришли вытаскивать сеть, оказалось, что сеть зацепилась за подводный камень и вся разорвана, ручка верши оторвана, корзина для сбора улова безнадежно испорчена; они высыпали в нее свой улов, а через дыру в днище вся рыба ушла обратно в море. Попробовали снова — опять все не так. Думали они, думали, но так и не поняли, в чем дело. Решили закинуть сеть где поглубже. Но там она зацепилась за что-то на дне. Стали они по очереди нырять, пытаясь отцепить днище сети. Когда же нырнул Пунга, он не отцепил, а еще больше запутал сеть и укрепил ее у дна, так что вытащить ее было почти невозможно. В конце концов те двое бросили сеть и уплыли прочь.

А на следующее утро Пунга пришел туда и осторожно отцепил сеть. Затем он вытащил ее на берег и положил сохнуть. А потом стал аккуратно расплетать ее и расплел-таки до конца. Так он понял, как надо плести сеть. И благодаря этой хитрости, благодаря уловкам Пунга на Ниуэ узнали, как плести сети. Искусство плетения сетей сохранилось до наших дней: до сих пор жители Ниуэ-фекаи умеют плести много разных сетей.

А Пунга принадлежит к семье Хуанаки. Он очень мудр. Кораллы пунга, покрытые сетчатым узором, лежат и на дне моря, и в островных водоемах, и во впадинах на рифе. Это он, Пунга, сумел захватить сеть Факаполото и Хаку-мани.

Примечание № 115. [55], 1901 г., с ниуэ.

116. Альбиносы на Ниуэ

Когда-то поднялась сюда женщина с Фонуа-нгало, Неведомой Земли. Звали ее Попо-эфу. Она принадлежала к семье Момоле, члены которой спокойно жили себе в своем подводном крае [688]. Сюда, на нашу землю, они приходили только в первую и во вторую ночь после полнолуния, после выхода ровной и круглой луны, и в ночь перед новолунием. Они поднимались сюда за едой и возвращались к себе до наступления дня. Попо-эфу все время пытались поймать здешние жители, ведь она была хороша собой и кожа ее была очень светлой. Но сколько ее ни ловили, схватить так и не могли, потому что ее тело было очень скользким. И тогда Ту-момо-ле [689] сплел сеть и преградил ею дорогу, по которой женщина возвращалась к себе. Так Туланга-момоле удалось поймать женщину, которую он сделал потом своей женой.

Она долго просила отпустить ее в родной край. Здесь, на земле, она понесла и родила белокожее дитя — альбиноса. Вот откуда взялись альбиносы на Ниуэ. Глаза альбиносов не выносят яркого света, лучи солнца вредны им, и поэтому альбиносы, выросшие на Ниуэ-фекаи, держат глаза закрытыми или моргают часто-часто.

Примечание № 116. [55], 1901 г., с ниуэ.

117. Летающие существа

Первое, самое первое имя голубя — Тама-ла-фафа. Имя птицы фаэтон — Тихатала. Первое имя, которое стала носить летучая лисица, — Хале-вао. Самое старое имя краба — Хали-уа. Первое, самое старое имя птицы куле — Ате-лапа. Крыса же носила прежде имя Ти-лалофонуа [690].

Вот как-то голубь — он носил имя Тама-ла-фафа — поднялся в воздух вместе с летучей лисицей Хале-вао. Они полетели над Нукутапа, над дорогой, проходящей в Олооло, там, где заброшенный лес, и наконец опустились на вершину прибрежного утеса [691].

Ти-лалофонуа была прежде небесной птицей. Хале-вао же, которую теперь зовут летучей лисицей, ползала по земле. Оба эти создания были из одного рода. Посмотрела летучая лисица на крысу, увидела, как та быстро летает, и пришла в восхищение. Она принялась просить крысу, чтобы та дала ей свои крылья — попробовать, только попробовать. Крыса никак не соглашалась, но летучая лисица пустила в ход все свое умение, все ласковые речи и льстивые слова, какие у нее были. Наконец крыса сжалилась над лисицей и согласилась, сказав:

— Хорошо, ты получишь мои крылья и попробуешь, как это летать.

Лисица же попросила:

— О да, дай мне свои крылья, но сделай все так, как ты делаешь для себя. Прикрепи их получше, не то я упаду и разобьюсь.

Итак, крыса сняла свои крылья, надела оба крыла на лисицу, подняла ее в воздух и крикнула:

— Ну лети же!

Летучая лисица Хале-вао поднялась в воздух, рассмеялась и прокричала сверху:

— Посмотри-ка, на мне это не хуже, чем на тебе!

— Спускайся, — позвала крыса, — довольно уже!

Летучая лисица осторожно снизилась и сказала:

— Ну еще немного, совсем немного!

С этими словами она снова поднялась ввысь и улетела прочь, оставив крысу горевать о навсегда потерянном сокровище. На прощание лисица прокричала крысе:

— Поползай-ка теперь по своим испражнениям!

Так стала летать ползучая тварь и осталась ползать по земле небесная птица.

— Эй, лисица Хале-вао, мерзкая душонка, эй, эй, ки-ки, кики, — зовет теперь крыса с земли летучую лисицу.

А лисица отзывается сверху:

— Ке-ке-ке, ке-ке-ке.

Примечание № 117. [55], 1901 г., с ниуэ.

118. Откуда пошло название пещеры Фути-окиоки

Жили некогда супруги с детьми. Когда родители уходили возделывать свои участки, дети оставались одни и были предоставлены самим себе. Раз дети решили пойти к пещере, что была в глубине острова, и наловить там птиц пекапека. Увидев, как одна из птиц выходит из пещеры, дети бросились ловить ее, но провалились в пещеру.

Родители стали искать пропавших детей и скоро поняли, что дети упали в пещеру через отверстие в камне. Родители стали думать, что делать. И вот сначала они приготовили большую деревянную посудину. Потом нарвали плодов свечного дерева и высушили их над огнем. Нанизанные на веревку сухие плоды могли дать достаточно света. Приготовив, наконец, крепкие веревки, супруги привязали их к посудине, зажгли высушенные плоды свечного дерева и так спустили посудину в пещеру. Посудина опустилась на камень, стоявший в пещере. Дети уселись в нее, и родители принялись тащить их. Они тянули за веревки, останавливались, отдыхали, снова тянули, снова отдыхали — и наконец им удалось вытащить детей на свет. А та пещера с тех самых пор стала называться Фути-окиоки, Тащить и Отдыхать.

Примечание № 118. [42], 20-е годы XX в., с англ.

119. Фити-утоуто и Кили-уто-манонги

Фити-утоуто и Кили-уто-манонги были дочерьми Кало-факапаэте и Мата-фине-ики [692]. Они жили в Тамахамау — есть такая местность. Раз сестры отправились в Маиэхи — там они отбивали луб для таны. Высушив куски луба, они взвалили их на спину и пошли по северной дороге в глубь острова. Они искали воду, чтобы замочить в ней отбитый луб. Направлялись они тогда в Ту-куофе. А двигаясь по дороге, они на ходу твердили заговор:

— Звезды, о звезды, о россыпи звезд...

Старшая сестра повторяла:

— Пусть прольется дождь, пусть прольется дождь...

А младшая, вторя ей, просила:

— Звезды, о звезды, о россыпи звезд, сойдите влагой на землю, взгляните вниз, снизойдите к бедной земле. Пусть прольется хоть немного дождя, пусть прольется дождик. Пусть напитается он влагой облаков, опустится на деревья, на землю...

Вот с этими словами двигалась по дороге в Тукуофе младшая сестра. Старшей же совсем не понравились слова сестриного заговора.

— Ну что ж, проси тогда сама, — сказала ей младшая сестра.

Старшая начала повторять слова своего заговора. А младшая тем временем пошла к банану, сорвала с него один лист и поглядела на землю. А из-под земли, из-под корней этого самого банана, вдруг разом появилась вода. Так младшая сестра доказала старшей, что она говорила должные слова — ведь вода-то появилась. Довольные, сестры отправились к себе в Тамахамау.

Кало-факапаэте, их отец, жил тогда в Муифонуа [693], куда за ним по его приказу последовала и Мата-фине-ики. Фити-уто-уто уже была тогда замужем, младшая же сестра жила одна. Как-то Фити-утоуто наведалась к ней, собираясь затем повидать и родителей: она наказывали ей прийти. С ней был ее муж, приходившийся Кили-уто-манонги зятем. Прошло всего пять дней, как супруги гостили у Кили-уто-манонги, но за это время она успела влюбиться в мужа сестры. Старшая сестра заметила, что младшая принялась украшать свои запястья и щиколотки красными листьями кордилины, носить ожерелье из этих листьев — словом, наряжаться напоказ. Она поняла, что дело в ее муже. Стыд и горе охватили ее, она кинулась к сестре, сорвала с нее все украшения, сама надела их, помчалась на берег Халангингиэ и там бросилась в воду. Так, снедаемая горем и ревностью, нашла она смерть в морской пучине.

Родители, узнав у себя в Муифонуа, что их дочь утопилась, тотчас же сказали о своей скорби и гневе младшей, Кили-уто-манонги. У той от известия совершенно упало сердце. Она осталась жить, где и жила, но ей больше не было ни радости, ни покоя. С тех пор она все пела:

А Мата-фине-ики, исполненная печали и тоски по своей старшей дочери, вернулась в тот край и поселилась на прежнем месте. Однажды там неподалеку показались две птицы; они опустились с высоты небес на гладь моря [694]. Мата-фине-ики стала звать их, но они так и не подлетели к ней. Тогда она сама прыгнула в воду — в том самом месте, где бросилась в море ее дочь. Она поплыла за птицами, надеясь настичь их, но скоро стемнело, и уследить за ними стало трудно.

Мата-фине-ики плыла, плыла и вдруг ударилась ногой о подводный выступ. Стала она высматривать, что это там под водой, ничего не увидела и пустилась плыть дальше. Но тут ее ноги снова ударились обо что-то твердое, и вот она уже стала на ноги и поняла, что стоит на земле, на каком-то острове. Это был остров Фонуа-нгало, Неведомая Земля. Женщина дала знать об этом острове Кало-факафа, своему мужу, и вскоре он тоже прибыл туда.

А Кили-уто-манонги оставалась жить в своем поселке, не зная ни радости, ни покоя. В конце концов она помчалась на берег, бросилась в море и навеки сгинула в нем.

А название той земли — Фонуа-нгало. Еще она называется Ваихатуиэ.

Примечание № 119. [42], 20-е годы XX в., с англ.

120. Ваи-матанги и Ваи-фуалоло

Были некогда два человека, Ваи-матанги и Ваи-фуалоло, жили они в Хиола, что на побережье острова, к востоку от Моту [695]. Теперь по той земле бегут ключи, что бьют из подножия скал. Ваи-матанги — самый сладкий ключ; свежий и приятный вкус его воды не перебить даже морским волнам, которые набегают на берег и нередко заливают русло ключа. Но стоит приливу закончиться и морю отступить, как из ключа уже можно черпать воду — в ней не остается никакого привкуса горечи. Словом, это самый лучший ключ. И ныне люди пьют из него.

Почти таков же ключ Ваи-фуалоло. Налетают и на него морские волны, заливая его русло. И все же, если прилив не очень силен, вода в ключе сохраняет свою свежесть. Правда, сравниться по сладости с водой Ваи-матанги она не может.

Посередине между двумя этими ключами бьет еще один — ключ Ваи-манга-уа. Из него обычно пьют дети. А те два ключа носят имена Ваи-матанги и Ваи-фуалоло потому, что люди, называвшиеся так, бывало, пили из них. От этих людей и пошел запрет переступать через священные ключи.

Те двое жили в Куланахау и в Каупа — там, где Пауло, вероучитель с Самоа, приплывший в Муталау, поставил первый храм [696]. Однажды Ваи-матанги и Ваи-фуалоло покинули родные места и отправились посмотреть на разные другие земли. Их путь лег на остров Тутуила. Властителя острова звали Моа, это был знатный, благородный вождь. Он никогда не поднимал глаз от земли: ведь стоило ему взглянуть на любое растение, как оно тут же погибало. То же самое происходило от его взгляда со всем, что есть на земле, — с животными, с людьми. Итак, он всегда держал свои глаза опущенными долу, чтобы не погубить взглядом своего острова со всем, что на нем было [697].

Когда Левеи-матанги и Левеи-фуалоло прибыли туда, вождь спросил их:

— Откуда вы, люди? Назовите мне вашу землю, скажите, где она. Чем богата ваша земля?

Они заговорили с благородным Моа и отвечали ему:

— Мы держим путь с Нуку-ту-таха, что зовется еще Моту-те-фуа, и Факахоа-моту, и Нуку-тулуэа. Сладка вода, которую мы пьем там, а едим мы разные мелкие плоды, ягоды, которые дает нам земля. Вот и все.

Вождь приказал приготовить гостям еду. И вот их стали угощать чем-то очень сытным и вкусным — пища была сладкой, нежной. Восхищенные угощением, они облизали губы, обсосали пальцы, покрывшиеся кокосовым маслом, и затем сказали вождю:

— Ничего подобного этому у нас на острове нет.

Пиршество закончилось, и они еще долго беседовали с вождем. А потом вождь дал им два кокосовых ореха: первый кокос — Левеи-матанги, второй кокос — Левеи-фуалоло. И сказал вождь:

— Вот это кокосы, коэ ниуэ [698]. Это вам. Возьмите их с собой, выройте в земле ямку и посадите в нее. Только следите внимательно за их ростом. Ухаживайте за ними, и у вас будут новые плоды, которые станут вашим богатством, а потом богатством ваших детей. Они будут расти для вас и для всех, кто придет после вас.

И сейчас кокосы — необыкновенное чудо и сокровище. Жаждущий пьет молоко кокосовых орехов. Голодный подкрепляется их мякотью. Из волокон кокоса плетут веревки, необходимые в строительстве дома. Волокнистое опушение кокосовых листьев используют при приготовлении пищи — в него заворачивают таро, аррорут, дикий ямс тухои; через эти волоконца процеживают приправу к фаикаи [699]. Срединные прожилки кокосовых листьев связывают в пучки, и такими метелками удобно подметать в доме. В плетенные из кокосовых листьев корзины складывают все необходимое, собираясь в путь. Из этих же листьев плетут циновки, на которых приятно отдохнуть. Листьями кокосовой пальмы покрывают крыши домов. Из листьев плетут опахала, и ими обмахиваются в жару и зной. Их берут с собой путники, передвигающиеся в ночной темноте. Теперь кокос — богатство, за которое можно получить много других ценностей.

И сейчас растут на острове те два вида кокосов, что были получены от вождя Тутуила. Зеленый кокос ниутеа, светлый кокос — кокос Фуалоло. Светлых кокосов на острове немного; их молоко врачеватель дает больным, в этом молоке купают младенцев. Что же касается ключа Фуалоло, текущего в Хиола, то, когда он залит морской водой, пить из него нельзя — надо ждать, пока море отступит назад. Вода этого ключа очень полезна для больных, она возвращает силу и здоровье.

Коричневый кокос ниукула — кокос Ваи-матанги, носившего также имя Левеи-матанги. Из его ключа можно пить не переставая всегда, и не надо ничего ждать. И ныне кокосы Ваи-матанги во множестве родятся на нашей земле, и все люди всегда пьют молоко этих кокосов.

Именно эти двое людей дали острову имя Ниуэ-фекаи. А всего остров называли трижды: Хуанаки дал ему имена Нуку-ту-таха, Моту-те-фуа, Факахоа-моту и Нуку-тулуэа, Левеи-матанги и Левеи-фуалоло назвали его Ниуэ-фекаи, а капитан Кук назвал его Савити Аилани — Дикий Остров [700].

Капитан Кук прибыл на остров в районе Алофи, зашел в проход Опахи, а Опахи — это деревня рядом с мысом Халангингиэ. Знатные люди Ниуэ раскрасили губы, зубы, щеки соком банана хулахула [701]; они растопырили пальцы, оскалили зубы, чтобы приплывший сюда капитан увидел их, испугался и оставил их остров. Чтобы быть похожими на людоедов, они и раскрасили себе зубы. Вот так остров и был назван Диким. А на самом деле следует забыть имена, данные острову Хуанаки — те три имени, и имя, данное капитаном Куком, и оставить только имя, идущее от Левеи-матанги и Левеи-фуалоло, — имя Ниуэ-фекаи.

Примечание № 120. [55], 1901 г., с ниуэ.

Ср. самоанскую версию происхождения кокосов (№ 28). Ваи-матанги и Ваи-фуалоло называются здесь также Левеи-матанги и Левеи-фуалоло.

121. Фолахау

Женщина по имени Фолахау жила на самой вершине Первого Неба; этот край там, наверху, называется Тукуофе [702]. Женщина эта была мастерицей выделывать тапу.

Вот как-то она принялась за работу, но у нее не было ни капли воды, не в чем было замочить луб. Как раз в это время наступила страшная засуха, изнемогала иссушенная земля, и женщину томила смертельная жажда.

Женщина запела, стала взывать к ползучим тварям, к небесным птицам, но у них тоже не было воды. Она принялась умолять рыб, плавающих по морю, чтобы они дали ей воды. И вдруг земля иод нею содрогнулась, женщину затрясло, а из земли появилась и забила ключом вода. Вот уже вода понеслась к дому Фолахау, залила ее луб, подкатилась к ее ногам. Захлебываясь, Фолахау накинулась на воду — ведь жажда вконец измучила ее. Она забыла поблагодарить за появление воды тех, кто спас ее, забыла благословить несущиеся потоки.

Вот почему подводные источники возвращаются на свое прежнее место, уходят на дно расселин; вот почему эта вода не поит весь остров Ниуэ. Жители Палуки, Лику и некоторые жители Алофи берут эту воду, когда готовят аррорут, но вода эта иссякает очень быстро — и все потому, что Фолахау пила ее бездумно, забыв о словах благодарности. Нет ничего слаще этой воды, по сей день нет, а берется она из расселин, выйти из которых не может [703].

Примечание № 121. [55], 1901 г., с ниуэ.

122. Нгини-фале

Женщина по имени Нгини-фале — ее называли еще Мата-нгини-фале — была мастерица наносить узор на тапу [704]. Как-то она сидела на берегу моря и двустворчатыми раковинами наносила свои узоры: раковины для работы были у нее припасены и завернуты в край набедренной повязки. И тут к ней приплыл кит, выпустил из ноздрей воды, забил хвостом по воде. Нгини-фале принялась дразнить его:

— Эй ты, твердолобый, эй, твердолобый кит!

Услышав это, кит пришел в ярость. Он подплыл поближе и затаился. А Нгини-фале вскоре пошла на риф собирать морские раковины. Едва она повернулась спиной к морю, кит изловчился, схватил ее, зажал между плавниками и отправил в рот. И вот уже она оказалась в желудке у кита [705].

Могучая рыба унеслась в открытое море. А Нгини-фале, оставшаяся в живых, вытащила из узла на набедренной повязке острую-острую раковину, взяла ее и принялась скрести ею брюхо кита. Огромная рыба начала корчиться от ужасной боли, бросилась на какие-то камни, стала тереться об них брюхом. А Нгини-фале продолжала изнутри скрести раковиной брюхо кита. В конце концов море вынесло кита к берегам земли, которая называется Тонга [706]. Разрезанное брюхо кита открылось, и Нгини-фале вышла наружу. Она села на берегу погреться на солнце, потому что очень замерзла.

Вскоре на берег спустились местные жители и нашли женщину. Они отвели ее к себе, окружили вниманием и заботой. Нгини-фале была хороша собой, и ее взял в жены один благородный человек из числа тамошних вождей. Женщина понесла, и с этого времени муж ее стал горевать, не зная ни дня покоя. Наконец Нгини-фале спросила его:

— Почему ты все время плачешь?

— Потому я плачу, что в чреве у тебя — дитя.

А дело в том, что на этом острове было положено разрезать живот беременной женщины, чтобы вынуть оттуда младенца. При этом женщина умирала [707]. Вот отчего горевал Леи-пуа.

Но Нгини-фале успокоила его:

— Ну что ты! Я покажу всем, как должен родиться на свет ребенок.

И вот ребенок появился на свет. Это был мальчик, и назвали его Муталау. Когда он вырос, он узнал, что его мать приплыла с Моту-те-фуа, и ему очень захотелось побывать на родине матери.

Примечание № 122. [55], 1901 г., с ниуэ.

123. Рассказ о ветрах

Жил человек по имени Левеи-матанги [708]. В лесу он расчистил земли и посадил на них таро. Но на этот участок, скрытый от чужих глаз, все время налетали ветры, продували его насквозь и улетали прочь. Наконец Левеи-матанги изловчился, поймал их, завернул в лист таро и так, завернутыми, отнес в пещеру, что в Тауту, Лику. Там он подвесил их под сводом пещеры.

У Левеи-матанги было два сына — Лефеке и Пупу-ки-мака.

Отец сказал сыновьям:

— С этим свертком будьте очень осторожны. Трогать его нельзя.

Но едва отец ушел, один сын подобрался к свертку и проткнул лист таро, в который были запрятаны ветры. В мгновение ока один ветер вырвался наружу и полетел к морю.

Вот почему и теперь над этой землей гуляют ветры. А еще: с тех самых пор то таро, в листья которого были завернуты ветры, стали называть у нас тало-матанги — "таро ветров" [709].

Примечание № 123. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

Ср. здесь № 61.

124. Палица

Вете-вихи и Ики-пуле жили в Тонгатити, недалеко от Палуки. Вете-вихи был воином, больше всего он любил сражения. К тому же он умел искусно сочинять песни. Ики-пуле приходился ему младшим братом. Его делом было вырезать из дерева палицы и копья.

Однажды до Вете-вихи дошел слух, что в Аваау готовится сражение. Он тут же отправился в лес в Халопиа и срубил там одно дерево. Это было дерево олуолу. Он принес древесину брату, и тот спросил:

— Какая нужна тебе палица? Большая и толстая или узкая палица факахутуаниу [710]?

Старший брат ответил:

— Нет, палицу факахутуаниу делать не надо.

Младший брат принялся за работу, и вот палица была готова. Он сказал старшему, что палице надо дать полежать немного, чтобы дерево подсохло. Но старший отказался, сказав:

— Нет, ведь уже скоро состоится сражение, и, если я дам ей полежать, мне не с чем будет выступить в военной пляске [711].

Братья заспорили, но последнее слово все же осталось за старшим. Еще молодой, он слишком полагался на свои силы. Итак, он взял палицу, исполнил военную пляску и пропел:

— Аиа, все готово к сражению!

Взяв палицу, он отправился на поле сражения.

В начале битвы Вете-вихи везло, удача была на его стороне. Но потом он повернулся спиной к своим воинам и тут же потерпел поражение. Товарищи стали уговаривать его продолжить битву, а его тянула к земле тяжесть палицы. Тут он вспомнил слова младшего брата. Вскоре силы вернулись к нему, но было уже поздно: поражение было окончательным. Швырнув палицу на землю, он бросился бежать, чтобы спасти свою жизнь.

Примечание № 124. [42], 20-е годы XX в., с англ.

125. Мауи-матуа и Мауи-тама

Жили на свете Тонга и Нганги; от них и произошли Мауи-матуа и Мауи-тама, старший и младший Мауи [712]. Младший — Титики-таланга, это он вознес небо высоко над землей.

Когда-то небо было очень низким, оно нависало над землей и лежало на побегах аррорута. Оттого-то листья аррорута, некогда прижатые к земле небесами, такие плоские. Людям под нависшим над землей небом приходилось ходить согнувшись, скрючившись. А Мауи поднял небо высоко. Одной ногой он упирался в землю в Туфуки; нога его пришлась там посередине дороги, и от страшного напора там образовалась вмятина. Другую ногу Мауи поставил восточнее, в Фатуана. Эти места до сих пор называются "ногами Мауи" [713]. Крепко упершись ногами в землю, Мауи воззвал к небу:

— Отделись, отделись от земли, поднимись, поднимись высоко, о небо!

И вот от мощного толчка Мауи небо поднялось высоко над землей. А побеги аррорута остались далеко внизу, у самой земли.

Мауи-старший и Мауи-младший жили в Матаве. Там они всегда ночевали, и прошло немало ночей, прежде чем, проснувшись рано утром, Мауи-младший заметил, что старшего, Мауи-матуа, нет. Куда он отправился, младшему было невдомек.

Так было каждую ночь. Когда же солнце поднималось, Мауи-старший возвращался и всегда приносил что-нибудь поесть. Оба Мауи садились есть, но Мауи-тама так и не знал, откуда взялось то, что они едят.

Вот как-то старший в очередной раз вернулся с едой, и оба Мауи принялись за свою трапезу. Мауи-старший ел мягкую пищу, а у младшего Мауи еда была жесткой-прежесткой. И младший спросил старшего:

— Почему у тебя еда мягкая, а у меня — жесткая?

На это старший сказал:

— Положи свою еду на солнце, пусть испечется.

Мауи-тама положил еду на солнце, подождал, но, принявшись за нее через некоторое время, увидел, что она так и осталась жесткой.

Так прошел день. Назавтра, слоняясь по дому, Мауи-младший нашел листья — те, в которые оборачивают пищу в печи. Он принялся внимательно рассматривать находку, и тут у него мелькнула одна мысль. Взяв лист, побывавший в печи, он положил его рядом с листом, который полежал на солнце. Листья оказались разными. А он-то поверил старшему Мауи! И тут Мауи-младший решил: "Надо сегодня же ночью выследить Мауи-матуа".

Вот наступила ночь, оба Мауи стали ложиться спать. Старший сказал:

— Ну давай спать.

И вот уже младший услышал его храп и сопение. Тогда он встал и связал вместе концы поясов — своего и пояса, который был надет на Мауи-матуа. "Вот теперь, — сказал он про себя, — мы с тобой будем спать". И старший Мауи на самом деле спокойно спал, а младший бодрствовал. Не смыкая глаз он лежал и ждал, когда встанет Мауи-старший, чтобы наконец выследить, куда же тот ходит под покровом ночи.

Вот наступило время звездам выходить в небо. Старший Мауи поднялся, собрался уходить. Тут же конец его пояса потянул за собой пояс Мауи-младшего, тот чуть пошевелился, и Мауи-матуа понял, что младший Мауи не спит. Он решил остаться и подождать, пока юноша заснет. Наконец он услышал, как младший Мауи спит и громко хранит во сне. Тогда Мауи-старший нащупал узел на поясе — это был узел, завязанный младшим Мауи, — и развязал его. Все это время юноша на самом деле не спал, но Мауи-старший и не подозревал об этом. Вот Мауи-тама поднялся и отправился в свой обычный путь.

Когда он ушел, Мауи-младший встал и последовал за ним. Мауи-старший пустился в Талимаитонга, там вытащил из земли несколько стеблей тростника и спустился под землю. Затем он поставил стебли тростника на место и так закрыл отверстие, ведущее вниз. Но младший Мауи успел разглядеть дорогу, по которой ходил старший. Он пошел следом, вытащил из земли тростниковые стебли, скрывавшие путь вниз, и сошел под землю. Спустившись вниз, он увидел, что старший Мауи трудится, возделывает свои участки. Высоко поднимался дым горящего костра. Земля изобиловала растениями и плодами, пригодными в пищу [714]. Мауи-тама забрался на одно из деревьев — это была яблоня. Он принялся есть ее плоды, а несколько яблок упало на землю. Старший Мауи, увидев упавшие на землю плоды, заговорил: он обращался к птицам митикохи [715]:

— Птички, птички митикохи, лучше ешьте вредных букашек и противных червяков, и пусть плоды этого дерева, тянущегося к небу, останутся расти как росли.

При этих словах младший Мауи спустился с дерева. Старший тотчас же бросился на младшего, и началась схватка. Старшему удалось одолеть младшего и швырнуть его на землю. Но младший быстро вскочил и снова бросился к противнику. А старший вновь одержал верх и бросил меньшего на землю. Тут уж младший почувствовал, что силы покидают его. Когда старший снова бросился на него, юноша испугался, что еще немного — и старший Мауи просто убьет его. Но все же младший Мауи твердо решил, что должен одолеть старшего.

Они снова стали бороться, и вот младший одолел старшего и швырнул его на землю. А затем, схватив горящую головню, он бегом бросился обратно, наверх.

Увидев это, старший Мауи принялся клясть его и призывать дождь:

— О грохочущий ливень, о гремящий дождь, пролейся и потуши этот огонь!

Младший Мауи поджег все деревья, что росли там по дороге, но дождь залил этот огонь. Последним деревом, в которое Мауи отправил огонь, был баньян, росший здесь, наверху, в Талимаитонга. Поднявшись следом, Мауи-старший застал там ярко пылающий огонь, который никак нельзя было погасить. И этот огонь поглотил все тамошние деревья.

С тех пор огонь скрыт в деревьях; так и дошел он до наших дней. Всякий, идущий в лес, может добыть огонь. Для этого нужны две вещицы, две палочки: одна называется като-лонга, другая — като-хика [716].

Сначала Мауи-матуа было по вкусу все, что росло и водилось на этой земле и что было пригодно в пищу. А потом он проклял дерево каномеа. Это высокое лесное дерево, подобное вождю среди всех прочих деревьев. Плоды его были сладки и нежны. Проклятие же сделало их горькими. И атиу, небольшое растение, что стелется по земле, тоже давало прежде сладкие плоды. Но и их проклятие Мауи сделало горькими.

И еще Мауи произнес проклятие, сделавшее жгучим и едким гигантское таро — капе, а ведь прежде по вкусу оно было точно таким же, как съедобное таро. А чудесным листьям банана хула-хула [717], росшим вверх, Мауи приказал склониться к земле. И такими, склоненными к земле, они остались и в наши дни.

Примечание № 125. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

Ср. здесь № 60, 87.

126. Лауфоли

Речь пойдет об одном человеке. Звали его Лауфоли. Он плавал на Тонга. Как-то на Ниуэ приплыли лодки тонганцев, и тонганцы спросили местных жителей:

— Скажите, что это с вашими панданусами?

— Лауфоли рубит их на дрова, — отвечали те.

А Лауфоли был отважным воином и благородным вождем. Услышав рассказ о нем, вождь тонганцев приказал взять Лауфоли на Тонга. Лауфоли сошел в лодку тонганцев — ту, что была предназначена для троих, — и взял с собой палицу, завернув ее в листья тефифи. Лодка тронулась и поплыла к берегам Тонга.

Там тонганцы приказали Лауфоли срубить одно банановое дерево. Лауфоли велел принести из лодки его палицу. Тонганцы спустились к лодке, искали, искали палицу, но так и не нашли и принесли взамен весло. Пришлось самому Лауфоли пойти к лодке, там он сразу достал свой сверток и развернул листья тефифи. От лодки он направился прямо к дереву. А оно было необычным: в сердцевину его был вставлен брусок железного дерева, очень твердого. Но Лауфоли, взяв палицу в левую руку, одним ударом снес дерево так, что и внутренний брусок не выдержал. Тонганцы просто онемели.

Тогда они послали Лауфоли к расселине, на дне которой бурлил поток. Он перепрыгнул через эту расселину, а тонганцы надеялись, что он найдет смерть на дне.

Они решили послать Лауфоли в пещеру, где жил Толоа-каи-тангата, Толоа-Людоед. Лауфоли отправился туда, но, когда пришел, людоеда там не оказалось. В пещере была его жена. Лауфоли спросил ее:

— Куда он ушел?

Женщина сказала:

— Он отправился на промысел.

— А когда он вернется? — спросил Лауфоли.

Женщина сказала:

— Вот прольется ливень, прогремит гром, содрогнется небо, и он появится со своей ношей — человечьим мясом.

И Лауфоли заметил:

— Омерзительный здесь запах.

Вернувшись, Толоа-каи-тангата увидел сидящего в пещере Лауфоли. Ухмыльнувшись, он двинулся к гостю, и тут Лауфоли нанес страшный удар по его ногам; он отрубил ноги, а потом руки людоеда. Толоа стал молить Лауфоли оставить ему жизнь, обещая никогда больше не есть людей. Лауфоли же приказал:

— Высунь язык!

Тот высунул язык, Лауфоли вырвал его и сжег. Так настал конец Толоа-каи-тангата; теперь тонганцы могли жить спокойно.

Наступила третья ночь, и тонганцы решили, что Лауфоли должен взобраться на гору. Там, наверху, жили люди. И Лауфоли отправился на вершину этой горы. Огромные камни летели и катились на него сверху, но он ловко увертывался и продолжал свое восхождение. Если же летевшие в него камни были невелики, он попросту отбивал их и продолжал подниматься. Наконец он достиг вершины и там принялся размахивать во все стороны своей палицей, чем страшно напугал всех собравшихся там. Они тут же стали молить его о прощении, и он пощадил их. Спустившись вниз, он решил поселиться в том краю. В жены он взял дочь верховного вождя [718]. У них родилось трое детей. Но жена постоянно была недовольна Лауфоли, корила его, жаловалась. Местные жители стали говорить:

— Он чужой нам, так пусть умрет! Смерть чужестранцу!

И тогда Лауфоли отправился назад, на Ниуэ. Прибыв на Ниуэ, он поселился в Лику. Как-то тамошние жители были собраны, им было приказано принести дров и приготовить земляную печь. Печь нагрелась, но люди недоумевали, по какому случаю она готовится. Когда кушанье было уже почти готово, Лауфоли велел своим воинам помешать в печи. Для помешивания там была приготовлена палка саженей шесть длиной. Воинов при Лауфоли было двое — Вихе-кула из Муталау и Кула-теа из Хакупу. Они принялись мешать в печи — а там готовилось кушанье из корней ти, — но у них ничего не вышло. Тогда за это взялся сам Лауфоли. Он справился с огромной палкой и сумел помешать в печи, но внезапно соскользнул по мешалке внутрь, в раскаленную печь. В ней он и погиб. Люди в ужасе закрыли печь, и она тут же зашипела. К отверстию печи подскочил тонганец, спутник Лауфоли, приплывший вместе с ним на Ниуэ. Вдруг, совершенно внезапно, из печи вылетел раскаленный камень! Он разорвался в воздухе, один осколок отлетел и попал в того тонганца, который тут же умер.

Таков рассказ о бесстрашном Лауфоли и о его непостижимой уму кончине в нутре раскаленной земляной печи — именно там настигла его смерть.

Он предок Мохе-ланги, Мохе-ланги к нему возводит свое родство: он из семейства Лауфоли.

Вернувшись с Тонга к себе на Ниуэ, Лауфоли нарек себя вот этими именами: Тонгиа-ма-тонга, Тапиваи-маи-тонга, Толоа-маи-тонга, Моунга-маи-тонга, Хакеанга-ики, Тангалоа-ке-хе-ики [719].

В именах этих — названия подвигов, которые совершил Лауфоли, пока был на Тонга. И еще о своих деяниях Лауфоли сложил несколько песен.

Примечание № 126. [55], 1901 г., с ниуэ.

127. Мохе-ланги

Однажды Мохе-ланги отправился охотиться на птиц в лесных зарослях Каухи. Он заметил двух птиц, но, пока он прицеливался и примерялся, птицы успели улететь. Отлетев на какое-то расстояние, они уселись на другое дерево и принялись клевать его плоды. Мохе-ланги подкрался к ним, но они снова улетели. Мохе-ланги продолжал преследовать их, но уже не сами птицы были нужны ему: он не мог успокоиться, что они все время ускользают от него. Наконец он добрался до дерева туахи. Птицы сидели на его ветке. Вдруг Мохе-ланги заметил, что под деревом что-то спрятано. Откинув листья, он увидел на земле тела двух юношей. Тела уже начали разлагаться, но Мохе-ланги сразу узнал своих сыновей и понял, что кто-то убил их.

Он отправился на поиски убийцы, обошел весь остров и опросил всех, но никаких следов найти не смог. Тогда он велел Пала-ланги добыть ему акульи зубы, чтобы этими зубами обрить голову [720]. Пала-ланги же ответил ему высокомерно:

— Где я возьму акульи зубы? Иди и обрей голову клешнями краба.

Услышав эти слова, Мохе-ланги обратил весь свой гнев на Пала-ланги и сказал ему:

— Замолчи, трус, или отправляйся в Тафити!

На это Пала-ланги отвечал ему:

— Птицы, след которых ты потерял, уже давно пойманы и съедены. Ты напрасно гневаешься на меня: твой человек, Кулатеа, убил детей своего вождя!

Страшная скорбь охватила Мохе-ланги при этих словах. Но он приказал своим воинам готовиться к сражению с Пала-ланги в Улуманго. Готовясь к сражению, Мохе-ланги воспрял духом. И наконец он призвал начать сражение.

Пала-ланги сначала направился в Лику, и его воины прибыли в Улуманго. Там он услышал плач, идущий со дна моря, и испугался этих подводных голосов, испугался могучего войска Мохе-ланги. А ведь это просто волны набегали и морская пена покрывала берега Улуманго. Итак, Пала-ланги повернул назад и пошел в Матахо, что близ Макефу. Там не было никакого сражения.

Мохе-ланги, прибыв в Улуманго, увидел, что противника там нет. Он увел своих воинов оттуда и настиг врага в Фетики. Пала-ланги был окружен и потерпел ужасное поражение.

Примечание № 127. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

128. Фоуфоу

Фоуфоу был вождем в Авателе — в старое время, во времена Нгалианга и Мохе-ланги [721]. Жители острова ненавидели его и все искали случая его убить. Но ничего у них не выходило. Ведь его атуа был Алело-лоа [722]. Фоуфоу долго скрывался в лесных зарослях, прятался по пещерам — и найти его было очень трудно. А скитаясь, он обращался к своему атуа Алело-лоа:

— Слизни своим длинным языком все съестное, что есть на острове, пусть сгинет все, пусть солнце не оставит ничего, пусть настанет на острове голод.

Сам Фоуфоу спрятался в пещере в Туипауа. Его атуа тоже пошел туда, приняв обличье паука. Вход в пещеру паук закрыл сеткой своей паутины. Всякий, кто пришел бы к этой пещере, решил бы, что там никого нет. Много раз приходили к этой пещере в Туипауа жители острова, искавшие Фоуфоу. Но найти его там они не могли, обманутые паутиной, которая закрывала вход в пещеру.

А на острове наступила страшная засуха, без единой капли дождя; это было страшное бедствие, принесшее жителям острова голод и страдания. Есть было совершенно нечего, и, сколько люди ни искали, они ничего не могли найти. А Фоуфоу жил себе в своей пещере и питался плодами дерева малайской яблони, что росла у входа в пещеру. Плоды падали к Фоуфоу в пещеру, и ему всегда было что есть.

Как ни старались люди понять причину голода и засухи, им не удавалось постичь, что же навлекло на их остров такие страшные бедствия. Наконец один человек, прорицатель Тонгулу из Тамахамуа, открыл им причину ужасного несчастья. Он сказал:

— Это человек, пробравшийся в одну пещеру, навлек беду на остров.

Тогда люди Тафити отправились туда, и с ними Фоуфоу покинул пещеру. Выйдя из нее, он стал твердить слова заговора: Пусть наступит теперь изобилие,

И вот пролился дождь. На острове настало изобилие. Приумножилось все живое. Расплодились звери на земле, приплыли стаи морских рыб. Счастье воцарилось на острове. Воспряли, зажили в радости все люди.

Фоуфоу, вожди Тафити и вожди Матахефонуа стали выбирать вождя, который мог бы управлять благоденствующим островом. Был выбран Нгалианга. Все вожди собрались на торжество в честь Нгалианга — оно состоялось в Палуки. Фоуфоу тоже пошел туда. В день воцарения Нгалианга сложил и пропел Фоуфоу эту песню:

129. О сыновьях Фоуфоу

Тули-тонга и Тангалоа-хе-кула были из Тафити, они были сыновьями вождя Фоуфоу, правившего в Авателе. Однажды они отправились в Фатуана, чтобы сделать там подношения духам, а оттуда двинулись в Маталоко, где в это время купались жители Моту.

У людей Моту было такое правило: прежде чем выйти из воды, они ныряли, состязаясь, кто нырнет лучше. И вот когда один из них как раз нырял, остальные заметили, что за ними наблюдают двое чужих. С неприязнью они стали подначивать пришедших:

— Ну-ка, вы, тафити, нырните, покажите себя.

Те нырнули, иначе бы им не миновать смерти от руки врагов, моту. Но пока они не достигли открытого моря, они не показывались из воды, плыли под ней. Вынырнули они только в открытом море. А оттуда они направились в Неведомый Край [724]. И они пели вот такую песню:

Примечание № 129. [42], 20-е годы XX в., с англ.

130. Наму-эфи и Нгуту-пухи-пеау

Оба они возделывали землю, но занимались этим по-разному, каждый по-своему. Нгуту-пухи-пеау [725] выращивал таро на внутренних участках, наверху, а Наму-эфи выращивал красноватые бананы на землях, расположенных внизу [726].

И вот однажды поднялся страшный ураган, вздыбились волны — и все таро, выращенное Нгуту-пухи-пеау, погибло. А земли Наму-эфи остались целы, ему было что есть, и он оставался доволен и весел. Тогда Нгуту-пухи-пеау решил спуститься к морю и поселиться на мысе в Алиуту, что в Алофи. И, придя туда, он затянул такую песню:

— Я велю морю нестись скорее, я гоню его к югу, я гоню его к берегу, к южному берегу.

Так он добился того, что море бурлит и стремительно несется куда-то у мыса, что в Алиуту.

Примечание № 130. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

131. Лава-кула

Лава-кула женился на Тау-ахи, женщине из Тамакаутонга, и отправился жить к ней. Однажды он решил пойти в Муталау. Прибыв туда, он узнал, что все местные жители ушли охотиться на голубей. Он стал их искать, набрел наконец на их охотничье укрытие и встал у фата [727]. Вскоре охотники поймали двух голубей и поднесли их Лава-кула. А Лава-кула спросил собравшихся там людей:

— Как называется это место?

Фоу-тапу, тамошний вождь, в ответ оскорбительно сказал ему:

— Откуда мог взяться посторонний невежда, не знающий, как называется место, где мы охотимся?

От этих слов Лава-кула исполнился страшного гнева. Он схватил подаренных ему голубей и бросился прочь оттуда, а землю, где прошел, опустошил. Итак, он бросился прочь и бежал долгодолго. Отдохнуть он остановился только в Фалекахо. Затем он снова пустился бежать и наконец прибыл к себе в Халама-ханга.

На следующий день он отправился в лес, что в Манауи, и начал строить там большие лодки — для них он брал древесину дерева ата. Лодки были нужны ему, чтобы отомстить жителям Муталау. Он был твердо намерен сражаться, и вот уже был совершен ритуал тунги-маама [728]. Спустив лодки на воду, он достиг Патууту, где тоже совершил обряд тунги-маама. С наступлением вечера он со своими людьми снова вышел в море, чтобы жители той местности не заметили прибывших.

На следующий день сражение должно было начаться, и он обратился к своим духам, Умупулу и Факатикитики, с просьбой следить за тупуа — покровителями Фоу-тапу: они умели летать. В Полима он приготовил земляную печь, заполненную пиа [729], а в Пололо он приготовил земляную печь с кушаньем из таро. Когда вся еда была готова, он открыл печи. И тут же началось сражение. Фоу-тапу пал в этом сражении, которое велось в Туфакеле. А Лава-кула пел вот эту песню:

И еще он пел вот эту песню, обращаясь к тупуа:

Потом Лава-кула снова пришлось сражаться с жителями Муталау. На этот раз Тала-махина пошел на него войной. Потерпев поражение, Лава-кула бежал и стал укрываться от врагов: сначала в Хафоу, потом в Моунга-кахи-ну, потом где-то неподалеку от Халангингиэ и, наконец, в Тепа.

Его преследовали, но найти не могли. Противники его знали, что он укрылся в Тепа, но им не удавалось найти дорогу к его убежищу. Наконец они встретили женщину по имени Тиалои, и она выдала им дорогу к этому убежищу, сказав:

— Идите к тому месту, где банановые побеги растут, переплетаясь с ползучими растениями. Оттуда-то и начинается дорога вниз, ведущая к его укрытию.

Те воины немедленно отправились туда, нашли банановые побеги и дорогу, ведущую к убежищу Лава-кула. Лава-кула же, заметив приближающихся врагов, решил броситься в море. Он стал кричать жене:

— Прыгай же, Тау-ахи, прыгай!

Но Тау-ахи не стала прыгать вниз: она хотела жить. Снова закричал Лава-кула:

— Прыгай, Тау-ахи, разве не угождал я тебе все это время, разве не кормил тебя самой нежной пищей?

Но Тау-ахи не обращала на него никакого внимания. Когда враги подошли туда, Лава-кула один прыгнул в море, а женщина бросилась к знатному воину по имени Атеманга и пошла с ним. Потом она стала его женой.

Примечание № 131. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

132. Ваи-муа-тифа и Тити-ату

Тити-ату жила в Авателе. Ваи-муа-тифа была прорицательницей, таула-атуа, и жила она в Тамалангау. Однажды Ваи-муа-тифа отправилась в Авателе к тупуа Лya [730]. Там она подружилась с Тити-ату, и они решили поселиться на самом берегу. У обеих были дети, но откуда — они сами не знали. Итак, они стали жить под скалой на наветренном берегу.

Но некоторое время спустя женщины отдалились друг от друга, и Ваи-муа-тифа с детьми ушла жить на подветренный берег. Как-то, совершенно неожиданно, появился там тупуа, которого звали Поту-мате-ланги. Он велел Тити-ату прогнать Ваи-муа-тифа прочь с берега, сказав, что у нее стало слишком много детей.

Поговорив с этим тупуа, Тити-ату, а за ней и ее дети возненавидели Ваи-муа-тифа и ее детей. Берег, на котором жила Ваи-муа-тифа, они усеяли нечистотами. Ваи-муа-тифа пришлось покинуть те места; вместе со своим семейством она двинулась в Пали-тоа, что близ Авателе. Прибыв туда, она разрыдалась и попросила Лya всколыхнуть море, нагнать к берегу высоких волн, погубить Тити-ату и ее детей.

Налетели волны, накрыли скалы в Туфула, докатились даже до Лиукитиа, что за Авателе. Тити-ату и все ее дети погибли в этих волнах. Только одной девочке удалось спастись. Вода стала спадать, а девочка осталась на ветке прибрежного кустарника тиалетофа. Так она выжила. Ее звали Махе-лепа. Когда она выросла, ее взял в жены один человек из Авателе. Она родила ему много детей, в их числе — дочь по имени Фине-мата. Эта Фине-мата стала потом матерью знаменитого воина Тала-махина [731].

Примечание № 132. [42], 20-е годы XX в., с англ.

133. Хили-нгуту

У человека по имени Хили-нгуту распух живот, и он умер. Родственники положили тело умершего в лодку, спустили лодку на воду и отправили ее качаться на волнах. Вернувшись к себе, родственники совершили обряд, исполнили пляску тафеаухи [732]. Спустя два дня один человек пошел на берег. Неподалеку от берега он увидел, что кто-то сидит под банановым деревом и очищает банан хулахула [733]. Решив, что он увидел духа, тот человек испугался и побежал скорей к своим:

— Подите к берегу, посмотрите, там черный дух [734]! Он сидит и ест банан хулахула.

Люди пошли туда, а это — это был Хили-нгуту, тело которого они только недавно отправили в открытое море. Морская вода залечила ему живот, и он вернулся живым — его прибило к берегу. Он дожил до старости.

Примечание № 133. [42], 20-е годы XX в., с англ.

134. Муталау и Матуку-хифи

Тихамау был одним из вождей Нуку-ту-таха. Его главный дом стоял в Хапунга-мо-фаофао, деревне, расположенной в местности Улулаута, что на побережье, недалеко от Леленго-атуа. Тихамау был первым среди вождей, собиравшихся на святилищах Фана-кава-тала и Тиателе; бывал он и в Ваихоко, в каменном укрытии, которое образуют ноги лежащего Хуанаки. Тихамау был первым верховным правителем Ниуэ-фекаи [735].

Матуку-хифи состоял при Тихамау и был его хангаи, вторым после самого Тихамау вождем. Он следил за тем, чтобы на остров не проник кто-либо из чужеземцев с целью захватить этот край. Он нес дозор на вершине скалы в Макатау-какала, что на побережье Онеоне-пата, недалеко от Авателе. Там у него были заготовлены светлые морские раковины. С наступлением темноты он привязывал их тапой себе на глаза и усаживался поудобнее, опершись спиной о камень, обращенный к морю. Раковины, укрепленные на его спокойно закрытых глазах, белели в темноте, и казалось, что он сидит не смыкая век. А на самом деле он спокойно спал до наступления следующего дня.

А в это время Муталау собрался посетить свою прародину [736]. Но Матуку-хифи стоял на страже ее берегов и в своем вечном бдении не дал бы Муталау выйти на берег. И тогда Муталау решил не пытаться попасть на остров ночью или вечером, а приплыть днем, при свете солнца. Как-то, когда Матуку-хифи уже ушел заниматься своими дневными делами, Муталау оставил лодку в Тиоафа и прокрался туда, где ночами нес дозор Матуку-хифи. Спрятавшись, он стал ждать прихода Матуку-хифи; он решил узнать, что же это за человек.

В сумерки Матуку-хифи пришел туда, развел костер, достал раковины, закрыл ими глаза и устроился на своем обычном месте, опершись спиной о скалу. Так Муталау увидел, что Матуку-хифи действовал обманом. Муталау схватил свою палицу, встал на главную дорогу, проходившую там, и одним ударом снес голову Матуку-хифи. Удар палицы обрушился и на скалу, и каменное сиденье убитого стража тоже было уничтожено. Вот так настал конец Матуку-хифи.

А Муталау отправился в глубь острова и в Ваоно — это деревня в местности Малафати, между Лакепа и Лику, — встретился с Тихамау. Они стали спорить, кому из них быть вождем, и Муталау настоял на том, чтобы кинуть жребий. И они стали смотреть, чья палка сможет войти острым концом в камень. Муталау потом отправился жить в Ваингоха, край Хуанаки [737].

Когда Матуку-хифи погиб, его сыновья, Лепо-ка-фату и Лепо-ка-нифо, были совсем маленькими. Когда же они выросли, то стали спрашивать, кто был их отец. Родственники сказали им:

— Ваш отец Матуку-хифи погиб от руки Муталау.

Сыновья Матуку-хифи твердо решили отомстить за отца и стали учиться военному искусству. Наконец они отправились к Муталау и убили его. Так начались на острове Ниуэ усобицы [738], тянувшиеся до тех пор, пока не появились здесь Пениамина, Тоимата и Пауло. Они принесли с собой слова Иисуса и положили конец войне, которая могла бы тянуться и до наших дней [739].

Примечание № 134. [55], 1901 г., с ниуэ.

135. Тухенга

В давние времена жил в Алофи человек по имени Тухенга — он был одним из тех, от кого и пошли нынешние жители Алофи.

На острове тогда царил страшный голод, земля не давала урожая, людям ничего не оставалось, как собирать дикие травы и горькие плоды, да и их не хватало. Тухенга же был бессердечным, жестоким человеком и всех, у кого было хоть немного съестных припасов, безжалостно грабил. Обычно он выслеживал тех, кто выходил на берег обрабатывать дикий ямс; эти люди сначала мыли ямс в соленой воде, потом в пресной, стараясь отбить у него горечь. А Тухенга за это время исхитрялся украсть у них драгоценные клубни. Удачлив он был необыкновенно. Вскоре присоединились к нему человек пятнадцать-восемнадцать его родственников, и тут Тухенга совсем потерял страх и совесть. Он стал бродить по всему острову, убивая многих на своем пути, внушая всем страх. Его родные тоже начали бояться его: перебив всех чужих, он мог не пощадить и их. Они попытались изловить его, но не тут-то было: он был и силен и хитер. Тогда они решили захватить его в его собственном доме, прибегнув к хитрости.

Волосы Тухенга, как и все в те времена, носил длинные и подвязывал их на затылке. А спал он всегда, положив голову у основания опорного столба.

И вот ночью родственники Тухенга прокрались к нему в дом и тихонько развязали узел у него на затылке. Распустив ему волосы, они обмотали их вокруг того самого опорного столба. После этого он уже не мог двинуться. Тут-то и удалось его убить.

Рассказывают, что после смерти Тухенга дух его пел:

Примечание № 135. [55], 1900 г., прозаический текст с англ., поэтический текст с ниуэ.

136. Птица куле и птица века

Две эти птицы жили вместе, в дружбе и согласии. Но вот однажды куле пришло в голову разделить все, что у них было съестного. И вот куле сказал века:

— Все эти длинные листья, и эти широкие листья, и эти круглые листья — мне. А вонючие мушки и пчелы пойдут тебе.

Века очень рассердился: ведь вышло так, что ему досталось все самое скверное, и виноват в этом был куле. Века пошел к морю, а там ему на глаза попалась большая раковина. Он подошел к ней и потерся ногами о ее нижнюю створку. А потом он произнес заклинание:

— Иди, куле, сюда, иди, протяни раковине ногу.

И куле спустился на берег и протянул ноги к створкам раковины. Раковина тут же сомкнула свои створки, и ноги куле оказались прихлопнуты ими. А века поднялся на скалу и оттуда обратился к морю:

— Море, иди сюда, иди скорее, иди живее, поднимайся, накрой куле волнами, погуби его!

И тотчас море начало наступать, забурлило, а ведь века не успел и договорить. Вот куле уже скрылся в волнах, вот море стало уносить его — одна только голова еще оставалась над водой. Но ему все-таки удалось высвободить свои ноги, зажатые между створками раковины. Вот почему у птицы куле такие длинные ноги.

Он тут же вскочил и побежал за века и гнался за ним до тех пор, пока не настиг его у пещеры, что в Нга, а там клювом и когтями расцарапал затылок века так, что посередине получилась глубокая рана. Вот почему голова птицы века наполовину лысая и к тому же он ест всякую гадость. Что до птицы куле, она ест и сахарный тростник, и разные бананы, и таро. Так пошло с тех пор.

Примечание № 136. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

Куле — лысуха красная; века — дергач (коростель). Данный сюжет — один из самых популярных океанийских сюжетов сказок о животных, ср. [10, с. 86-100].

137. Крыса и осьминог

Жили на свете крыса, краб и ржанка. Они взялись строить лодку. Наконец, когда их лодка была построена, они стали готовиться к плаванию. Но что им делать, если лодка потерпит крушение? Крыса сказала:

— Если лодка потерпит крушение, я поплыву.

Ржанка сказала:

— Если лодка потерпит крушение, я полечу.

Краб сказал:

— Если лодка потерпит крушение, я утону.

И вот они вышли в море. И точно — лодка перевернулась. Тут же взлетела ржанка, пошел ко дну краб и пустилась вплавь крыса. Крысе удалось доплыть до прибрежных камней, но при этом она чуть не умерла. Вскоре появился осьминог, взял крысу и взвалил ее прямо на голову. Медленно, осторожно пополз осьминог и наконец достиг берега. А затем он пустился в обратный путь.

Крыса же крикнула осьминогу вслед:

— Потрогай-ка свой затылок!

Осьминог провел по голове, а на ней — испражнения крысы. И осьминог так рассердился на крысу, что до сих пор не может ей этого простить.

А отсюда пошел один способ, которым люди пользуются, чтобы поймать осьминога. Берут большую пятнистую раковину каури. К ней приделывают поддельные задние лапы, поддельные передние лапы, поддельный хвост — получается точно, как настоящая крыса. Опускают это в воду и ждут. Как только осьминог видит крысу, он бросается и хватает ее. А вот тут-то люди и хватают его самого [740].

И до сих пор не может осьминог простить крысе, что когда-то она нарочно испачкала его голову.

Примечание № 137. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

138. Ржанка и краб

Краб сказал ржанке:

— Если я спрячусь, ты меня не найдешь.

А ржанка ответила:

— Если я спрячусь, ты меня не найдешь.

Вот так они спорили.

Наконец краб спрятался, а ржанка принялась его искать. На дороге, по которой прошел краб, ржанка нашла его следы. А очень скоро ржанка увидела клешни самого краба, бросилась к тому месту и стала раскапывать там то, что было домом краба. И краб выскочил наружу. Вот почему норки крабов так неглубоко спрятаны под землей и людям легко их искать.

После этого отправилась прятаться ржанка. Краб пошел ее искать, но так и не нашел. Он только слышал, как откуда-то раздается голос ржанки:

— Вот я где, слышишь мой голос из-под земли?

И как краб не мог найти дома ржанки, так и никто не может до сих пор найти ее гнезда.

Примечание № 138. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

139. Мотылек и паук

Жили на свете два маленьких существа — мотылек и паук.

Мотылек сказал пауку:

— Ты прекрасно пляшешь.

— А у тебя прекрасный домик, — ответил паук.

И еще паук попросил мотылька:

— Ты мне не станцуешь?

Мотылек принялся плясать, но у него ничего не выходило, танцевал он плохо.

Паук сказал:

— Пойдем, посмотришь, какой у меня дом.

А прежде чем идти, паук сплел и подвесил в воздухе свою сеть. Теперь же он велел мотыльку:

— Ступай за мной точно по моим следам.

Они отправились в путь; мотылек шел, точно следуя за пауком. Шел он, шел и в конце концов попал в паутину, которую приготовил и растянул в воздухе паук.

Так, запутавшись в паучьей сети, погиб мотылек.

Примечание № 139. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

140. Мотылек и бабочка-бражник

Как-то два этих существа поспорили. Бражник сказал:

— Самое прекрасное — это огонь.

Мотылек стал возражать ему:

— Нет, лучше всего — свет и тепло солнца.

Так они спорили и спорили, но вот бражник увидел огонь, подлетел к нему, прыгнул в самое пламя — и сгорел.

А утром следующего дня мотылек проснулся, взлетел и стал нежиться в тепле солнечных лучей.

Примечание № 140. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

141. Баньян и лесное дерево каномеа

Два дерева затеяли друг с другом спор. Эти деревья были баньян и каномеа. Баньян сказал дереву каномеа:

— Из всех деревьев мне — больше всего чести. Ведь у меня столько ветвей, столько корней!

А дерево каномеа отвечало баньяну:

— А почему же тогда ты всегда льнешь к другим деревьям? Ведь это они делают твой ствол прямым.

И еще дерево каномеа сказало баньяну:

— Что до меня, я стою само по себе, я без чужой помощи смотрю в небо. И ни на какие другие деревья я не опираюсь.

Так оно и есть: дерево каномеа стоит само по себе, устремившись прямо в небо.

Примечание № 141. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

142. Калика и угорь

Калика[741] была сухопутным созданием, угорь же был существом морским. Калика с пятью своими детьми жила под высоким деревом, что росло в Хоума, а угорь жил в водах Хоума, неподалеку от берега.

Вот однажды послала калика одного сына к морю. Ребенок спустился к воде, а оттуда выскочил угорь и мигом съел бедняжку. Следом был послан второй ребенок, угорь и его съел, как первого. Мать ждала сыновей домой, но они все не шли. Тогда за ними был послан третий сын, но и его сожрал угорь. Мать опять стала ждать, но дети все не шли. Был послан за ними четвертый сын, которого тоже съел угорь. Снова напрасно ждала мать — дети все не возвращались; пришлось ей послать за ними последнего, пятого, которого тоже проглотил угорь.

Вот так все пятеро детей калики были съедены угрем. Четверо детей уже были в желудке угря, а что до последнего ребенка, то угорь уже заглотил его голову, а ноги еще оставались снаружи.

Мать ждала и ждала, дети все не возвращались, и наконец она пошла сама узнать, почему же дети не возвращаются с моря. Она пришла, а все дети уже погибли, съеденные ужасным угрем. Калика зарыдала и принялась умолять угря вернуть ее детей:

— Я-то думала, что мои дети не возвращаются оттого, что они собирают раковины, крабов, рачков на рифе. Мне и в голову не могло прийти, что ты, мой друг, можешь съесть всех моих детей!

И еще просила калика угря:

— Будь так добр, верни мне моих детей, а уж мы приготовим для тебя прекрасное угощение.

Наконец им удалось договориться: угорь выплюнул на землю того, последнего, ребенка, в котором еще теплилась жизнь.

И просительница стала кланяться:

— Мы только на время прощаемся с тобой и идем готовить угощение. Потом я приду за тобой.

Угорь согласился, и было решено сделать так.

Калика с сыном пошли к себе готовить угощение. Оба они отправились в Фоумакула и вырыли там яму. Когда яма была вырыта, калика принялась молить дождь, чтобы он пролился на землю и заполнил яму водой. И вот дождь хлынул над лесом в Матахе, что в Алофи, вот он уже оказался над местностью Хеаи и наконец достиг Фоумакула, где и заполнил водой яму, что вырыли калика с сыном.

Когда яма заполнилась водой, эти двое пошли и наловили много разных пташек и мошек; всю свою добычу они пустили в приготовленную яму с водой. Было ясно, что угощение получилось на славу, и вот уже калика пошла к угрю звать его на обещанный пир.

Калика и угорь отправились; калика была ловкой и быстрой, а угорь полз медленно. Шли они, шли и добрались до скал. Тут угорь стал жаловаться, что земля, где живет калика, слишком далеко. А калика сказала угрю:

— Соберись с силами, потерпи еще немного, уже совсем близко.

Вот так продвигаясь, они наконец достигли местности, где жили калика и ее сын. Когда они прибыли туда, угорь уже еле-еле полз: он совсем стер себе бока по дороге и сил у него уже не было.

Как только они прибыли в нужное место, калика с сыном бросились показывать угрю приготовленное угощение. Угорь был очень доволен, тут же скользнул в яму с водой и досыта наелся. Калика же мечтала всем сердцем только об одном — погубить, убить угря, сожравшего ее детей.

Когда угорь покончил с приготовленным угощением, на острове как раз наступила засуха. Вода, которой калика наполнила яму, тоже вся высохла. Но калика напрасно надеялась, что угря ждет непременная смерть — ведь Фоумакула, думала она, далеко от моря. Нет, угрю все же удалось выбраться из ямы, ускользнуть оттуда и достичь Туфукиа, что в Алофи. А уже из той местности он смог добраться к себе домой.

Когда-то тело угря было круглым, но с тех пор, как калика хотела погубить его, спина угря стала немного приплюснутой.

Примечание № 142. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

143. Рак-отшельник и ржанка

Эти двое договорились, что они наперегонки отправятся на берег и тот, кто придет первым, станет хозяином моря и прибрежных земель.

Рак-отшельник предложил сначала поспать, а уже наутро отправиться к морю. Ржанка заснула, а рак-отшельник не стал спать: он вылез из своего домика и пустился в путь.

Утром ржанка проснулась; собираясь отправляться, она чуть подтолкнула домик рака, а он оказался пуст. Ведь рак еще ночью тихонько выполз оттуда и ушел.

Ржанка мигом поднялась в воздух, но, когда она достигла моря, рак-отшельник уже плескался в воде у берега, а значит, море и побережье достались ему. Ржанка ужасно рассердилась на рака. А рак крикнул:

— Эй ты, уходи отсюда! Это мои владения!

Вот почему ржанки обычно стоят на уступах прибрежных скал — это пошло с давних пор, с тех времен, когда им не досталось никакой другой земли, на которой они могли бы отдохнуть. А рак-отшельник оказался никудышным, скверным товарищем: он нарушил договор, обманул ржанку.

Примечание № 143. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.

144. Ржанка и краб бегут к морю

Краб жил в витой раковине. Больше всего на свете он любил лежать в ней и спать. Как-то пришла к нему ржанка и сказала:

— До чего же ты ленив, краб! Все лежишь и лежишь. Пойдем лучше придумаем себе какое-нибудь занятие — устроим состязание, развлечемся.

И еще добавила ржанка:

— Ведь ты ленивейшее из всех созданий, ты же ничего не делаешь и делать не умеешь, медлительная ты тварь. Давай-ка состязаться в скорости. Кто быстрее доберется отсюда до прибрежного рифа, тот и останется на нем жить. Доберешься первым — не придется тебе возвращаться сюда.

На это краб сказал:

— Не такой уж я ленивый и медлительный, как ты думаешь. Ну да ладно, сама увидишь. Итак, завтра утром, как только взойдет солнце, мы с тобой начнем состязание. Путь наш ляжет отсюда, вот из этого леса, на прибрежный риф. И если я опережу тебя, риф станет моим домом.

Ржанка засмеялась:

— Глупый, хвастливый краб, нелегко тебе будет обогнать меня, ведь ты такой медлительный, а я куда быстрее тебя.

Еще долго смеялась ржанка, потом поднялась в воздух и полетела в лес. Там она повстречала крысу. Ржанка обратилась к ней с такими словами:

— Здравствуй, крыса, не хочешь ли ты поглядеть на забавное зрелище?

— Здравствуй, ржанка, я охотно посмотрю на забавное зрелище.

— Тогда, — сказала ржанка, — приходи завтра утром, как только взойдет солнце, к вон тому высокому дереву. Глупый краб просил меня оттуда начать наш путь к берегу: он решил состязаться со мной в скорости. Представляешь, он говорит, что первым достигнет рифа и останется на нем жить!

Тут ржанка залилась смехом; крыса тоже расхохоталась, а потом сказала:

— Я обязательно приду, это должно быть очень забавно.

А ржанка отправилась дальше и повстречала скворца.

— Здравствуй, скворец, — сказала ржанка, — не хочешь ли ты поглядеть на забавное зрелище?

— Здравствуй, ржанка, — отвечал скворец, — я охотно посмотрю на забавное зрелище.

— Тогда приходи завтра утром, как только взойдет солнце, к вон тому высокому дереву. Глупый краб просил меня оттуда начать наш путь к берегу: он решил состязаться со мной в скорости. Представляешь, он говорит, что первым достигнет рифа и останется там жить!

Тут ржанка снова залилась смехом, а скворец, рассмеявшись вслед за ней, сказал:

— Я обязательно приду посмотреть на это.

Ржанка отправилась дальше и встретила собаку. Ей она тоже рассказала о своем завтрашнем состязании с крабом, и обе они стали смеяться. Тем временем наступила ночь, и настала пора ржанке и крабу собираться ко сну под своим высоким деревом.

Ржанка все смеялась и смеялась, но наконец замолкла и заснула. Краб все это время лежал тихо-тихо, но не спал. Когда наконец все смолкло, краб потихоньку выполз из своего домика и внимательно осмотрелся. Все вокруг спали. Тихо и осторожно пополз краб прочь — к берегу.

Вот наконец он достиг берега, оказался на прибрежном песке, а оттуда до рифа было уже рукой подать. Пробравшись на риф, он расположился там и стал ждать ржанку, которая должна была пуститься в путь с восходом солнца.

Поднявшись, ржанка прокричала крабу:

— Эй, сонная головушка, пора вставать! Пора трогаться в путь, пора спешить на берег! Эй ты, глупый краб, вздумавший обогнать меня, поторапливайся!

Краб не отозвался, и тогда все, кто собрался посмотреть на состязание, — крыса, скворец, кошка и собака — закричали:

— Вставай, сонная головушка! Мы ведь пришли сюда посмотреть на ваше состязание!

Кричали они, кричали, а краб все не отзывался.

Потеряв терпение, ржанка крикнула:

— Послушай, друг мой, мы отправляемся, уже пора!

Она заглянула в домик краба, все остальные заглянули вслед за ней — и не нашли там краба. Все страшно удивились. Тут как раз мимо пролетала птица-фаэтон. Ржанка окликнула ее:

— Ты не видала краба?

— Спешите на берег! — ответила та и полетела дальше.

Ржанка, крыса, скворец, кошка и собака тотчас помчались на берег. Завидев их, краб обратился к ржанке:

— Рад приветствовать тебя, дорогая ржанка. Помнишь, ты называла меня медлительным, а вот не успело взойти солнце, как я уже здесь, сонная ты головушка. Видишь, я пришел первым. Так что риф теперь мой. Ты же ступай и располагайся на прибрежных скалах. Сюда же, на мой риф, не смей ходить!

— Киуии, киуии! — зарыдала ржанка. — Выходит, мне остается поселиться на этих скалах, киуии, киуии, киуии...

И она отправилась на вершины прибрежных скал.

Примечание № 144. [39], 60-е годы XX в., с ниуэ.

Упоминание в тексте кошки показывает, что это современная переработка известного сюжета (ср. № 143): кошки появляются на Ниуэ только в конце XIX в.

145. Отец и трое детей

Однажды отец оставил детей дома, а сам отправился в лес. Уходя, он сказал детям:

— Ведите себя тихо, пока меня нет. Если к вам сюда прилетит одна птица, не смейте дразнить ее.

Но когда отец вернулся домой, одного из детей не было. Тех, что остались, отец спросил:

— Куда делся один из вас?

— Прилетела к нам одна птица, села на панданус, ну, мы стали поддразнивать ее, а она кинулась на нас и одного схватила.

Отец тут же догадался, что это была сова.

И вот отец придумал, что делать. Он искусно укрыл свой дом, так что его не было заметно, двоих оставшихся детей посадил у входа в дом, а сам спрятался. А детям отец сказал:

— Когда птица вернется сюда, насмехайтесь над ней, дразните ее.

И вот птица прилетела, села на панданус, и отец приказал:

— Дразните, дразните ее!

Дети принялись насмехаться над ней, выкрикивая:

— Эй ты, сова лупоглазая!

— Что это вы опять? — спросила сова.

А отец снова приказал:

— Давайте-ка, дразните ее еще!

Наконец сова бросилась на детей, а тут отец кинулся на нее и нанес ей сильный удар по голове. Вот почему у совы такой короткий и загнутый клюв.

Примечание № 145. [42], 20-е годы XX в., с ниуэ.