Рипер
Мне снится отец.
Я не часто думаю о человеке, который вырастил меня, как своего маленького приспешника. Я был плодом запретной интрижки между киллером и его жертвой. Вполне романтичная история, если бы моя мать не решила исчезнуть вскоре после моего рождения, оставив меня на воспитание монстру.
Монстру, который хотел, чтобы я стал таким же.
В десять лет, пока другие дети играли на детской площадке и кричали, гоняясь друг за другом под пристальным взглядом заботливых родителей, я практиковался в стрельбе под критическим взглядом отца. К пятнадцати годам я мог метко поразить любую цель. В восемнадцать — взял свой первый заказ.
Целью был бывший заключенный, освобожденный условно-досрочно, который настраивал против себя бывшую жертву, и после того, как законные методы не сработали, семья наняла моего отца, чтобы решить вопрос. Но отправил на дело он меня. В восемнадцать лет я был намного выше шести футов ростом, но моя цель была сложена как танк. Один взгляд на меня, вызывал у него смех, но он недооценил меня с первого взгляда, отнесся с презрением, когда я вытащил пистолет и направил на него.
— Ты вообще знаешь, что это, малыш? — Издевался он надо мной. — А теперь положи игрушку, пока я не выбил тебе все зубы.
Достаточно было одной пули, чтобы стереть самодовольное выражение с его лица. Осознание ситуации было почти комичным, и я бы рассмеялся, если бы чувство юмора не выбили из меня давным-давно.
Это было почти двадцать лет назад.
Но по какой-то причине сейчас я снова вспоминаю тот момент.
Я бы предпочел сны о ком-то другом. Например, о темноволосом ангеле с ее мягким прикосновением и большими, зелено-изумрудными глазами, которые выглядят такими невинными и чистыми. Такими… неиспорченными.
Никогда раньше не видел таких глаз. В мире, полном насилия, не мог себе представить, что существует кто-то настолько светлый, как она, кто-то, чьи прикосновения нежные и заботливые. Ее слова, мягкие и обеспокоенные, не похожи ни на какие, когда-либо адресованные мне.
— Боже мой, ты горишь! — Прорывается сквозь мое затуманенное сознание ее тихий голос, словно слыша мою безмолвную мольбу к ней вернуться. — Я должна отвезти тебя в больницу.
— Нет! — Говорю я, мой голос звучит хрипло. Несмотря на тяжесть моей руки, я слепо тянусь и хватаю ее. — Пожалуйста, ты можешь позаботиться обо мне здесь. Я буду… Я в порядке. Я был и в худшем состоянии.
Если честно, я далеко не в порядке. Тело мерзнет, но я потею, как будто пробежал марафон. Я не лгу, когда говорю ей, что бывало и хуже. Гораздо хуже, чем сейчас. Как в тот раз, когда цель заперла нас обоих в заброшенном доме и подожгла его, намереваясь отправить нас обоих в ад. Или в другой раз, когда я чуть не замерз насмерть на зимнем холоде, заблудившись в лесу в детстве, когда пытался убежать от отца. К тому времени, как мой старик нашел меня, я был почти в гипотермии. Когда я немного поправился, он показал мне, что случится, если я когда-нибудь снова попытаюсь сбежать.
— Ладно, — говорит мой ангел с покорным вздохом, который звучит так чертовски сексуально даже на пике моей лихорадки. — Я соглашусь только потому, что думаю, что твое тело пытается бороться с инфекцией, и не верю, что тебе действительно грозит опасность, но если лихорадка не спадет к утру, поедем в больницу.
Она вырывается из моей хватки и уходит, прежде чем я успеваю сказать хоть слово, но ненадолго. Мои губы раскрываются на вздохе, когда я чувствую, как что-то холодное касается моей кожи.
— Не могу поверить, что делаю это прямо сейчас, протираю тело незнакомца, вместо того чтобы отвезти его в больницу, — ворчит она, ее тон контрастирует с мягким прикосновением. Она помогает мне сесть и выпить воды, прежде чем дать таблетки, а затем еще воды.
— Меня больше не волнует потеря лицензии медсестры. Просто хочу, чтобы с тобой все было в порядке, и я в ужасе от того, что принимаю неправильное решение.
Ее слова сопровождаются вздохами, и как бы мне ни хотелось что-то сказать, что угодно, чтобы убить печаль, которую слышу в ее голосе, я не могу сформулировать слова. Все мое тело ощущается тяжелым, и когда она возобновляет процедуру, ее прикосновения убаюкивают меня.
На этот раз мне снится она. Мне снится, что мы встретились как обычные люди. Возможно, в продуктовом магазине или ресторане, а не на полу в ее ванной. Мне снится, что я обычный мужчина, работающий с девяти до пяти и из обычной семьи. В этой версии все идеально.
Когда я просыпаюсь в следующий раз, лихорадка проходит, и, видя, что за ее открытым окном не мигают синие и красные огни, могу предположить, что она сдержала свое обещание не связываться с властями. Вздрагиваю, когда скобы на ране тянут кожу, пока я пытаюсь сесть в кровати, осматриваясь вокруг в мягком утреннем свете.
Из того, что я помню о доме, он слишком большой для одного человека, и на секунду думаю, что мой ангел может жить с кем-то еще. С членом семьи, возможно, даже с мужем. Может быть, у нее есть дети, просто их нет рядом, но быстрый взгляд на комнату не дает никаких намеков на супруга или детей. Никаких семейных фотографий, а тумбочка у дальней стороны кровати пуста. На комоде вдоль противоположной стены стоит одна фоторамка, но она слишком далеко, чтобы я мог разглядеть изображение.
— Ты проснулся! — Раздается голос из дверного проема, за которым следует мягкий топот ног, спешащих в мою сторону. Симпатичная темноволосая девушка останавливается передо мной, и, Боже, она идеальна.
Все мои сны, галлюцинации и отрывочные воспоминания о ней не идут ни в какое сравнение с женщиной, стоящей передо мной. Она в шортах и майке с таким глубоким вырезом, что мой перегруженный мозг просто не может с этим справиться. И когда она наклоняется, чтобы потрогать мой лоб, вся моя кровь мигом устремляется вниз при виде ее декольте.
— Кажется, температура спала, — говорит девушка, кладя запястье мне на лоб, а затем проводя рукой по шее, чтобы пощупать пульс. — Как ты себя чувствуешь?
Заставляю себя оторвать взгляд от ее груди и смотрю вверх, чтобы встретиться с самыми красивыми глазами из всех, что я когда-либо видел. Они лесного цвета, большие и невинные, и, черт возьми, они грозят затянуть меня в свои глубины.
— Лучше, — хрипло говорю я. — Как долго я был без сознания?
Она смотрит на меня сузившимися глазами, словно не верит, но не оспаривает мои слова. Вместо этого ее внимание переключается на рану на моей руке.
— Ты то приходил в себя, то терял сознание примерно полтора дня. Лихорадка началась поздно ночью. Сейчас раннее утро. Мне нужно осмотреть твою рану и сменить повязку, но сначала мне нужно забрать свои вещи.
Черт, я так долго здесь? Прист, должно быть, сходит с ума. Я не помню, что случилось с моим телефоном. Девушка выбегает из комнаты, и я уже скучаю по ее теплу, но она быстро возвращается с аптечкой, прежде чем устроиться на кровати рядом со мной.
— Это, вероятно, будет больно, — предупреждает она, ее глаза резко поднимаются и встречаются с моими, и я ошеломлен тем, как она смотрит на меня.
Женщины любят смотреть на меня, часто с желанием, а иногда со злобой или раздражением, но никогда со состраданием. Ничто не сравнится с тем, как этот идеальный ангел смотрит на меня, и на мгновение я забываю о резкой пульсации в руке и затянувшейся боли в голове, вместо этого сосредоточиваясь на боли, нарастающей в паху. Потребность схватить эту девушку и перевернуть ее так, чтобы она лежала подо мной, сорвать с нее короткие шорты и вонзить свой толстый член в ее пизду настолько сильна.
Черт, мои яйца уже болят от необходимости завалить ее на матрас. Интересно, какие звуки вырвутся из этих идеально изогнутых губ, когда я всажу в нее свой член. Будет ли она кричать и царапать мне спину с каждым толчком, или же она обхватит меня за плечи и тихонько заскулит мне в шею, пока я буду заниматься с ней любовью?
Заниматься любовью?
Мысль застает меня врасплох. Я ни с кем не занимаюсь любовью. Все отношения — больше похожие на интрижки — которые у меня были в прошлом, основывались на обоюдном согласии, что это одноразовое мероприятие. Таких случаев было немного, и ни один из них нельзя было считать чем-то таким фантастическим, как «занятие любовью».
Так почему же, черт возьми, я так думаю о своей милой маленькой спасительнице?
— Ты уверен, что все еще не хочешь в больницу? Там о тебе смогут позаботиться гораздо лучше, — спрашивает мой ангел, отрывая меня от мыслей.
— Все в порядке, — уверяю я ее.
Мы оба знаем, что в ту секунду, как я войду в больницу с огнестрельным ранением, они вызовут полицию, и меня арестуют. Прист выписал бы меня еще до того, как меня оштрафовали, но в этот момент я больше думаю о ней. Мысль о том, что я могу принести неприятности этой девушке, заставляет мою грудь болеть. Есть также эгоистичная часть меня, которая хочет, чтобы она заботилась обо мне. Я побывал во многих больницах за свою жизнь, и ни одна не предлагала более сострадательного ухода, чем она.
— Знаешь, я никогда ничего подобного не делала, — шепчет она, и я смотрю вниз и вижу, как ее зоркий взор сосредоточен на моей раненой руке.
— Оказание помощи незнакомцам с огнестрельными ранениями в своей ванной комнате?
Она тихонько усмехается.
— Это тоже, но я имела в виду нарушение закона.
— Никто не должен знать, что я здесь.
— Если ты сам себя не подстрелил, то это сделал кто-то другой, и они, вероятно, сейчас разговаривают с копами.
Или лежат мертвыми на заброшенном складе, но я ей этого не говорю. Не думаю, что она хорошо воспримет правду.
— С тобой ничего не случится, — обещаю я ей, потому что, честно говоря, это все, что сейчас имеет значение. Эта девушка и я никогда не должны были встретиться, но теперь она моя, и я должен ее защищать, и планирую сделать это, используя все, что у меня есть.
— Все выглядит нормально, но нам все равно нужно внимательно следить за признаками инфекции. Вчера вечером ты сказал, что тебя ударили по затылку. Я не видела больше никаких признаков сотрясения мозга за ночь или сегодня утром, и твоя голова не кровоточит, но мне все равно стоит ее осмотреть, — говорит она, собирая все обратно в аптечку, и я хватаю ее за руку и останавливаю.
— Я хочу знать имя девушки, которая спасла мне жизнь.
Она мило моргает, глядя на меня, как будто мысль о том, чтобы обменяться именами, никогда не приходила ей в голову.
— Ты прав. Я Холли Джексон.
— Холли, — повторяю я за ней, и имя легко слетает с моего языка.
— А ты?
— Рипер.
— Как тот парень в плаще, который приходит забирать души после смерти? — говорит она с легким смехом. — Это действительно твое имя?
— Большинство людей в ужасе, когда узнают, как меня зовут.
Она хихикает, ее глаза светятся от смеха.
— Что ты сделал, чтобы получить это имя? Украл кучу душ благодаря своему красивому лицу? — Улыбка сползает с ее губ, и щеки быстро становятся розовыми. Я вижу, что она смущена своими словами. — Я… Я не…
— Значит, ты считаешь меня красивым, — говорю я, крепче сжимая ее руку, когда она пытается вырваться.
— Какого черта ты такой сильный, когда получил огнестрельное ранение и травму головы? — Бормочет она, дергая руку. Я старался не причинить ей боли, но отпускать не собирался.
— Ты мне не ответила, Холли.
Я провожу взглядом по ее лицу, наслаждаясь тем, как она заливается краской.
— Боже, какой ты самовлюбенный, — говорит она, глядя на меня, и уголки моих губ дергаются в улыбке от ее свирепого выражения лица. Черт возьми, я давно так себя не чувствовал. У меня давно не было повода улыбаться, но эта девушка пробуждает во мне ту сторону, которую я считал мертвой.
— Ладно, ты симпатичный. А теперь отпусти меня.
Я отпускаю ее, но только для того, чтобы обхватить за талию и притянуть к себе. Она задыхается, когда приземляется ко мне на колени, и я знаю…
Знаю, что должен быть осторожен. Ради нее и ради себя. Ради нее — потому что не хочу напугать ее настолько, чтобы она решила, что застряла с психом, хотя это, пожалуй, правда. А ради себя — потому что голова раскалывается. Но все равно не мог остановиться.
И все же, похоже, я не могу достаточно долго придерживаться здравого смысла.
Я хочу ее.
Я жажду все в этой девушке, и все же я знаю, что не могу ее получить. Она бы убежала куда подальше, если бы узнала, какой я мужчина, но мне хочется насладиться ее миром, хотя бы на несколько минут. Погрузиться в ее чистоту и насладись невинностью.
Она — редкая душа, не испорченная этим грязным миром.
Это как вынырнуть за глотком воздуха, после долгого времени, проверенного под водой.
Холли — мой глоток свежего воздуха.
— Что ты делаешь? Ты же делаешь себе больно, — ругается она, проверяя, не навредили ли мои движения чему-нибудь, но я хватаю ее за подбородок и заставляю посмотреть на меня. Ее зеленые глаза вспыхивают чем-то вроде любопытства, когда смотрят на меня, и мне приходится сдержать стон от их вопиющей невинности. Я думал, она хоть немного испугается моих действий, но, очевидно, нет.
Какого хрена она вообще настоящая?
— Я все еще не уверен, что не выдумал тебя в своей голове. Я все время думаю, что лежу на том складе, истекаю кровью, а ты — ангел, пришедший забрать меня в ад.
— Почему сразу в ад?
— Я нехороший человек, Холли, — честно говорю я ей, разрывая зрительный контакт, чтобы провести взглядом по ее телу. Ее соски выступают сквозь ткань, и стон поднимается по моему горлу с потребностью наклониться и провести ртом по упругим пикам.
Господи, я не просто плохой человек. Я гребаный негодяй, раз возжелал эту девушку, которая спасла мне жизнь. Хотеть ее так, как это делаю я, — это болезнь, но ничего не могу с собой поделать. Хочу похоронить себя внутри Холли, и, судя по тому, как она за мной наблюдает, испытываю искушение сделать именно это.
— Ты… — начинает Холли, но колеблется. На секунду она отводит взгляд от меня, и я вижу, как она прикусывает нижнюю губу, собираясь с мыслями, прежде чем снова взглянуть на меня. — Как медсестра, я поклялась спасать все жизни, но… т-ты когда-нибудь причинял боль тому, кто этого не заслуживал?
Я смотрю на нее, мои руки опускаются обратно на ее талию, и притягиваю к себе. Ее губы раскрываются, когда она чувствует на себе давление моей длины. Доказательства моего желания к ней очевидны, но она не пытается убежать, и это единственное подтверждение, которое мне нужно.
— Никогда, — уверяю я ее, глядя в глаза, а затем провожу голодным взглядом по ее телу. — Я никогда не причинял боль тому, кто этого не заслуживал.