Милосердие спецназа

Глава двадцать шестая

Возвращался домой, как человек, а точнее, как нормальный российский дембель — слегка выбрит и пьян до синевы. Если за синеву брать цвет голубого берета. Ибо, пить как раньше, вряд ли смогу, но было весело. Ехал в купейном вагоне, боевые выплатили полностью, как и обещал Степаныч. Так что решил не экономить.

Зайдя в купе, просто обомлел, передо мной сидел ангел. Конечно, у этого небесного создания не было крыльев, зато была очень короткая юбочка, из под которой торчали загорелые ножки, полупрозрачная блузочка, с глубоким вырезом, и грудь не менее четвёрочки. И ярко-голубые глаза. Прямо под цвет моего берета. Всё! Я влюбился! Или это от воздержания?

— Проходи солдатик. Чего застыл? — невысокий, седеющий мужчина, искренне улыбается. Вот облом, мой белокурый ангел едет вместе с родителями. — Проходи, проходи, будем знакомиться. Меня зовут Сергей Павлович, — отец семейства крепко жмёт мне руку. — Это моя жена, — кивает на весьма миловидную русоволосую женщину средних лет, — Анна Ильинична. И, моя красавица дочь, Мила, — девушка кокетливо улыбается и слегка поводит грудью, и без того обнажённая грудь ещё больше оголяется. Хотя, казалось бы, куда ещё больше-то?

Про себя усмехаюсь: «Самка!» Ну, а что? Я и в прошлой жизни был интересен женщинам, а сейчас в подогнанной форме, с наградами и всеми полагающимися атрибутами дембеля, с лихо заломленным беретом, хуже точно не выгляжу. Да, форма российского десантника — это вам не х/б стройбата. Хотя и те перед дембелем стараются вовсю. А нам ещё Степаныч помогал, достал всё, что требуется и даже больше.

— Разрешите представиться! Старшина запаса. Егор Анатольевич Милославский, — лихо козырнул и щёлкнул каблуками. — Служил срочную, комиссован по ранению, следую домой.

— Вы воевали? — с придыханием спрашивает Мила.

— Да нет. Случайно на полигоне зацепило, — вру, не моргнув глазом, спасибо урокам товарища Васильева. Не хочется отвечать на вопросы о войне.

— Бывает, — Мила сморщила совершенно очаровательный носик. А ведь, наверняка, была уверена, даже если и не воевал, то с упоением начну врать. Лишь бы завоевать её благосклонность.

— Да ладно, старшина, — Сергей Павлович, недоверчиво качает головой, — здесь все свои. Я тоже служил и вижу, что у тебя на груди, такое на полигонах не заработаешь. Могу предположить, что одну «Отвагу» могли дать. Одну. Но две? А уж орден «Мужества» вообще молчу. Так что не хочешь, не говори, но и не ври, сынок, не надо. Такой набор только кровью заработать можно, — и повернувшись к дочери, добавил: — А ты не кривись, тебе что, в кино крови мало?

Мила заметно смутилась:

— Извините, Егор! — опускает взгляд. — Я глупая, да? — в голосе искреннее раскаянье.

В горле запершило:

— Вы не глупая, вы очаровательная! — немного тепла и я таю. Как мало солдату нужно.

— Ладно, боец, садись, — отец семейства хитро подмигивает. — За знакомство?

Киваю. Достаёт коньяк, супруга выставляет закуску. Разливает алкоголь в четыре пластиковых стаканчика: нам льёт от души, жене немного меньше и на самом донышке дочери.

— Ну, будем знакомы, Егор, — пьём…

Когда наливает третью, молча встаю. Сергей Павлович понимающе смотрит на меня и тоже встаёт. Некоторое время молчу и стиснув зубы, говорю:

— За братишек… — залпом пью. Чувствую, что пьянею. Сажусь: — Если бы вы знали, какие это парни были… — на глаза наворачиваются слёзы.

Мужчина смотрит в глаза и положив руку мне на плечо, тихо так:

— Вот и расскажи, сынок, легче будет…

Киваю на Милу:

— Не стоит?

— Ничего, пусть послушает, ей полезно. А то на боевиках совсем помешалась.

— Папа!!!

— Молчи.

Я вздыхаю:

— Да что рассказывать-то?

— А вот про парней своих и расскажи или вон, как награды получил. Наверняка стыдиться тебе нечего: у нас срочникам, пусть и старшинам, просто так медали, а уж тем более ордена не дают!

Наверное, стоило отказаться, но меня повело от коньяка и что греха таить, задело отношение этой девчонки. Вспомнилась та дура, которая науськала Олега и Петьку идти в армию. Да расскажу-ка я о парнях…

Киваю Сергею Павловичу на бутылку и провожу пальцем по пластиковому стаканчику, на сантиметр выше донышка. Тот понятливо кивает и разливает, до указанной метки:

— Ванька, парень-хулиган и забияка. У него был выбор: либо армия, либо срок. Так ему участковый предложил, — Мила улыбается. — Там он встретил парня со своего двора, с которым вечно враждовал и который увёл у него девушку, — в глазах белокурой красотки появляется неподдельный интерес.

— И что? Они подрались?

— Доча! — пытается вмешаться Анна Ильинична.

Но та только отмахивается:

— Мама, не мешай, интересно же. Что было дальше, Егор, они подрались?

— Почти, — киваю, — не получилось драки, его соперник Сашка, оказался парнем не промах и жёстко поставил того на место.

— И что потом? Он ему отомстил? — глаза блестят.

— Ещё как, — вздыхаю, — так отомстил, что Сашка до сих пор помнит.

— Как? — подаётся вперёд, давя на психику открывшимся видом. Палыч неодобрительно хмурится:

— Сядь. Не отвлекай человека.

— Ну, папа! — ангелочек хлопает глазками, как крылышками, и отцовское сердце тут же сдаётся. Тяжёлый вздох и опёршись локтем о стол, Палыч кивает мне, чтоб продолжал.

Криво улыбаюсь и, глядя в ожидающие глаза девушки, продолжаю:

— Отомстил Ванька по жёсткому, мало кто так сможет, — прерываюсь. — Палыч, а давай ещё немного? — тот кивает и плескает понемногу всем в круг.

— Что-то зачастили, — добродушно бурчит супруга.

— Ну, так как отомстил-то? — нетерпеливо ёрзает Мила, явно недовольная задержкой.

Выплёскиваю в себя коньяк и выдыхаю:

— Погиб.

— Как погиб? А как же месть? — непонимающе хлопает глазами девушка.

— Месть она разная бывает, — усмехаюсь, — Ванька закрыл собой Сашку, просто взял и умер вместо него. Умер за единственного настоящего друга.

— Так ты же сказал, они врагами были? — девушка непонимающе хлопает глазами.

— Так-то на гражданке, — усмехаюсь. — А там, — неопределённо машу в сторону, — там лучшими друзьями стали. За врага не умирают с улыбкой на губах…

— Это не месть, — как-то потерянно произносит Мила и смотрит на отца, ища поддержки.

— Это правда жизни, доча, — вздыхает, — были врагами, а стали друзьями. Да такими, что и умереть не жалко.

— Но он же у него девушку увёл? — возмущается Мила. — Он что просто взял и простил? — смотрит на меня.

— Жили-были два товарища-студента, друзья не разлей вода, — вместо того чтоб ответить, начинаю другую историю, — влюбились они в одну девчонку. Да и та вроде к ребятам не ровно дышала, вот только выбор сделать не смогла. Оба крепкие, видные парни, вот она им и сказала, что замуж выйдет только за настоящего мужчину, за героя. Наверное, чтоб подругам хвастать? И пошли ребята в десант, чтоб обязательно орден получить, — замолкаю и смотрю на Милу. Та нервно передёргивает плечами.

— Что?

— Жду, пока спросишь, получили или нет?

— Не хочу, — мотает головой, — скажешь потом, что получили посмертно.

— Доча! — мать всплёскивает руками. Но та, насупившись, только отмахивается.

— Нет, — смотрю в окно, — орден они получили, когда спасли почти два десятка женщин, которых держали в плену… Некоторых несколько лет, — смотрю на Палыча. Некоторые были беременные… — вопросительно киваю на бутылку.

— Беременные? — прикусывает губу Мила, — То есть их… это…

— Насиловали, — выдыхает Палыч разливая очередную порцию.

— Серёжа! — повышает голос супруга.

— Пусть знает, — зло бросает Палыч. И уже мне, кивая подбородком на грудь: — Тоже там? — киваю. — Но это не всё? Правильно понимаю?

— Правильно. Но о том, мы говорить не будем.

— Почему? — удивляется Мила.

— По кочану, — отрезает её отец. — Военная тайна, — и снова мне: — Живые?

— Один, — вздыхаю, — второй в бою под очередь встал, которую другому в спину выпустили, — и без паузы Миле: — А девушка не дождалась.

— Как? — широко открытый ротик и возмущённый взгляд.

— А вот так, попросили друга присмотреть за девушкой, вот он и присмотрел, — усмехаюсь, — надул ей пузо.

— Это не друг получается, — качает головой девушка. — А она их вовсе и не любила, значит.

— Да кто ж знает? Сегодня любила, завтра разлюбила, — Палыч цыкает и вдруг хохотнув выдаёт: — Готов поспорить, что парень тот какой-нибудь ботаник, мелкий страшный и совсем не герой. А? — подмигивает.

— Врать не буду, — усмехаюсь, — но мне его так описывали, — на лицо наползает дурацкая улыбка. — Парни сами себя перехитрили, когда такого выбирали. Ух и ржали мы над ними… Мда-а-а… — и тут же без перехода, брякнул сгоняя улыбки с лиц: — А ещё был Витька, который умер, приняв на себя взрыв гранаты, которая могла убить четверых из нас. Сознательно метнулся вперёд. А ещё Кирилл, — решаю, что не стоит называть Тунгуса чужим для него именем, — остался вдвоём с напарником, прикрывать отход группы уводящей из под огня гражданских, — замолкаю, сглатывая. В купе напряжённая тишина, никто больше не перебивает. Кажется, пора заканчивать с воспоминаниями. — Вдвоём против почти сотни врагов… — в горле встал комок и слова просто застряли в горле. Хватаю бутылку и, плеснув немного в стакан, заливаю в себя. Вроде, полегчало.

— Им приказали? — неожиданно тихо спрашивает Мила.

— Нет, — качаю головой. — Сами вызвались.

— Но ведь это глупо…

— Или двое, или все, — качаю головой. — Там по-другому на смерть смотришь.

— А напарник, он жив остался? — кажется, до неё доходит, что рассказываю только о тех, кто погиб.

— Остался, покоцало немного, но остался жив. До старшины дослужился, главное, что с катушек в тот раз не съехал.

— Так страшно было? — ёжится.

— Он раненого Кирилла на себе тащил и когда тот умер прямо на плечах, продолжал разговаривать с ним, думая, что жив. Да это было страшно…

— Ужас, — прижимает ладошки к лицу, рядом плачет Анна Ильинична, Палыч, задумчиво крутит между пальцев вилку.

— Вот как-то так, — развожу руками, — вы простите меня. Не стоило это всё вываливать на вас.

— Стоило, — неожиданно произносит Мила, — я сегодня, много нового о людях узнала, — и, сделав мимолётную паузу, многозначительно произнесла, — старшина.