Милосердные сестры

Глава I

БОСТОН

1 октября

Утреннее солнце ворвалось в комнату прежде, чем из радиочасов раздались первые аккорды. Дэвид Шелтон, не открывая глаз, несколько секунд слушал, потом сказал себе, что это, должно быть, Вивальди и его "Времена года", скорее всего – концерт "Лето". Много лет подряд каждое утро он играл в эту игру. Однако дни, когда ему удавалось правильно угадать музыкальное произведение, выпадали не так уж часто, чтобы ими можно было скромно погордиться.

Спокойный мужской голос, подобранный на радиостанции под стать раннему утру, сообщил, что исполнялась симфония Гайдна. Дэвид улыбнулся, поздравив себя. Правильно угадан континент, даже век.

Он повернул голову к окну и чуть-чуть разомкнул веки, готовясь к следующей игре на отгадывание по заведенному им сценарию. Сквозь полуприкрытые веки проникал радужный свет.

– Никаких шансов, – произнес он, жмуря глаза так, чтобы солнечные блики заиграли и заискрились.

– Что ты сказал? – сонно спросила женщина, всем телом прижимаясь к нему.

– Прекрасный осенний день. Пятьдесят, нет, пятьдесят пять градусов тепла по Фаренгейту. Ни облачка.

Дэвид открыл глаза, убедился в правоте своего предсказания и, перекатившись на другой бок, просунул руку под гладкую спину женщины.

– Со счастливым октябрем, – сказал он, целуя ее в лоб и одновременно гладя другой рукой ее шею и грудь.

Дэвид смотрел на лицо просыпающейся подруги, не переставая восхищаться ее безукоризненной красотой. Черные, как смоль, волосы. Острые скулы. Полный чувственный рот. Лорен Николс по всем стандартам была сногсшибательной женщиной. Даже в шесть часов утра. На мгновение в его воображении мелькнуло другое женское лицо. Джинни тоже всегда выглядела по-своему прекрасной по утрам. Образ ее, однако, улетучился, когда его пальцы коснулись упругого живота Лорен и принялись мягко массировать небольшой бугорок под волосами.

– Повернись, Дэвид, я займусь твоей спиной, – произнесла Лорен, резко приподнимаясь.

Разочарование отразилось на его лице, но оно мгновенно сменилось широкой улыбкой.

– Желание леди – закон, – пропел он, снова переворачиваясь и поудобнее укладывая подушку под голову. – Ночь прошла просто чудесно, – добавил он, чувствуя, как начинают расслабляться мускулы шеи под ее пальцами. – Знаешь, Николс, ты нечто!

Так, чтобы Дэвид не заметил, Лорен улыбнулась улыбкой взрослого человека, пытающегося разделить молодой энтузиазм подростка.

– Дэвид, – сказала она, усиливая давление пальцев. – Ты не считаешь, что тебе нужно подстричься, а то на следующей неделе Артистическое общество устраивает обед с танцами.

Он резко перевернулся на спину, уставившись на нее со смешанным чувством смущения и тревоги.

– Какое отношение мои волосы имеют к нашим занятиям любовью?

– Дорогой, извини, – горячо произнесла она. – Пожалуйста. У меня голова идет кругом от массы дел, которые нужно сегодня переделать. Мне тоже было очень приятно. Честно.

– Очень приятно. В самом деле? – спросил Дэвид, снова начиная испытывать восторг.

– Ты все, еще чертовски зажат, доктор, но с каждым разом напряжение спадает. Прошлая ночь определенно была самой лучшей.

Самой лучшей. Дэвид наклонил голову, размышляя над ее словами. Прогресс налицо, но до совершенства еще далеко. Большего он не вправе требовать, решил он. И, конечно, за те шесть месяцев, что они знакомы, прогресс налицо.

Их совместная жизнь напоминала аттракцион "русские горки" – и совершенно не походила на спокойные, размеренные годы с Джинни. Вместе с тем их разногласия не были непреодолимыми – ее рассудочные друзья, его цинизм, различные требования их карьеры. По мере того, как возникал и проходил очередной кризис их романа, Дэвид ощущал, что отношения между ними становятся все крепче и крепче. И хотя кое от чего ему хотелось бы избавиться, он все же благодарил судьбу за то, что снова почувствовал вкус к жизни.

Именно этот вкус к жизни, знал Дэвид, пропал у него восемь лет назад в истошных криках, разбитом стекле и скрежете искореженного металла...

Сообразив, что Лорен сказала все, что собиралась сказать по поводу их физической близости, Дэвид опять перевернулся на живот. Ее пальцы заскользили по мышцам спины Дэвида. Может быть, ты наконец-то готов, подумал он. Может быть, наступило время. Но ради Бога, Шелтон, не торопись. Не отталкивай ее, а постарайся подойти к этому делу деликатно. Под впечатлением этих чувств одолевавшие его опасения постепенно начали рассеиваться.

– Послушай, – немного помолчав, продолжал он, – из всех пари, что я заключал с самим собой, ты самое проигрышное.

– Вот как?

– Я поспорил сам с собой на большую порцию пиццы у Луиджи, в которой есть все, кроме анчоусов, что через неделю нам не о чем будет говорить.

– Дэвид!

– Я просто не знал, о чем простой, ни на что особенно не претендующий хирург, может беседовать с шикарным репортером из элитной газеты. Вот и все.

– А теперь знаешь? Да?

– Мне только известно, что мое тело настолько возбудило тебя, что ты не можешь подавить в себе искушение попытаться выступить в роли Хенри Хиггинса и исследовать меня всего.

Он засмеялся и по-медвежьи обнял ее. После такого маневра они обычно затевали отчаянную возню в кровати. Но когда Лорен не проявила желания поддержать его, он отпустил ее и, положив руки под голову, спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Дэвид, ночью ты кричал во сне. Снова кошмары?

– Я... думаю, что да, – неопределенно ответил Дэвид, ощупывая челюсть. Только после этого он почувствовал, что она побаливает. – Мои скулы ноют, а это значит, что я спал, стиснув зубы.

– Ты помнишь, что было на этот раз?

– То же, что и раньше, я так думаю. Лишь более размыто, чем прежде. Тем не менее, они случаются не так уж часто.

– То есть?

Дэвид уловил в ее голосе тревогу и по выражению лица догадался, что ее беспокоит что-то еще. Он отвернулся и тихо проговорил:

– Дорога. Это была дорога...

Эти слова, произнесенные пониженным тоном, приобретают странный оттенок отрешенности, растворяясь в воспоминаниях о пережитом кошмаре.

– Сперва я вижу только одно ветровое стекло... "дворники" безумно мечутся из стороны в сторону... быстрее и быстрее, пытаясь справиться с дождем... Разделительная полоса так и норовит спрятаться под машину. Машина с трудом слушается. На миг мелькает лицо Джинни... и Бекки тоже... они спят... так мирно...

Дэвид закрыл глаза и умолк, но страшная картина возникла в воображении. Из темноты, сквозь непрекращающийся дождь, возникают две передние фары, которые мчатся прямо на него, они разделяются и проносятся мимо по бокам машины. И так раз за разом. Затем над огнями он видит лицо. Безумное пьяное лицо, перекошенное и горящее, с глазами, в которых играют языки пламени. Его руки сложены в молитве; он молится, чтобы приближающиеся огни, подобно другим, раздвоились, но он знает, что этого не будет. Никогда. В следующее мгновение он слышит визг тормозов. Он видит открытые и расширенные от ужаса глаза Джинни. Раздается вопль. Ее? Его? Он так никогда не сможет определить, кому он принадлежал...

– Дэвид?

Голос Лорен прервал его крик. Он вздрогнул и повернулся к ней. Его лоб покрылся испариной, а руки дрожат. Он сделал глубокий вдох и медленный выдох. Нервная дрожь понемногу прошла.

– Кажется, я на секунду отключился, а? – спросил он и робко улыбнулся.

– Дэвид, ты в последнее время обращался к доктору? Может, тебе лучше сходить к нему? – сказала Лорен.

– К старому Бринкеру? Он опустошил не только мой мозг, но и карман... А так три месяца назад заявил, что я в полном порядке. О чем ты беспокоишься? Это всего лишь ночной кошмар. Бринкер сказал, что они обычны в таких ситуациях, как моя.

– Я беспокоюсь, вот и все.

– Лорен Николс, ты боишься, что в самый разгар банкета Артистического общества со мной случится припадок и тебя навсегда выгонят оттуда!

Лорен засмеялась деланным смехом. Отдав должное его чувству юмора, она продолжала с прежней настойчивостью:

– Дэвид, ты вообще что-нибудь воспринимаешь серьезно? Всего лишь одной фразой высмеял и мою заботу о твоем здоровье, и мое активное сотрудничество в обществе. Что с тобой?

Дэвид хотел было извиниться, но слова застряли в горле. По ее глазам он догадался, что в этот самый момент на карту поставлено очень многое. Здесь нужно что-то другое, а не простое "Извини". На миг их глаза встретились.

Немного помолчав, он пожал плечами:

– Выходит, я принялся за старое, да? За легкомыслием стараюсь скрыть реальные трудности. Я отдаю себе отчет в том, как поступаю, хотя это, конечно, не оправдание. Послушай, Лорен, я сказал это не со зла. Правда, поверь. Кошмары не отпускают меня. С ними трудно справиться, понимаешь?

– Ты не ответил на мой вопрос, Дэвид, – сказала Лорен, никак не желая успокоиться. – Есть в конце концов что-то достаточно важное для тебя, над чем ты бы не смеялся?

– По правде говоря, для меня важны многие вещи, – ответил он. – Черт побери, ты могла бы давно понять это.

– Но ведь только ты сам можешь об этом знать наверняка, не так ли?

– Черт возьми, Лорен, я доктор... хирург... и, к твоему сведению, хороший. Многое для меня имеет значение. Конечно, я переживаю. Я переживаю за людей, которые испытывают страдания... поверь, им достается. Мой мир полон физических мучений и болезней, и в нем нет легких решений, ведущих к победе. Тот день, когда я утрачу способность смеяться, окажется днем, когда мне не под силу будет справиться с проблемами.

Он заставил себя замолчать, поняв, что раздул сверх меры утреннюю перепалку.

– Пойду приму душ, – медленно проговорила Лорен, вставая и надевая голубой велюровый халат.

– Составить компанию?

– Сейчас мне нужно побольше места и горячей пенистой воды. Отправляйся готовить завтрак. Я хорошенько отмоюсь и начнем день заново за чашкой кофе.

Дэвид сел, уставившись в окно, за которым искрилось новое утро. День, который должен стать для него одним из самых важных за последние годы, начался не так, как он планировал. Ведь он хотел сообщить Лорен о том, какие события происходят в его больнице. События, которые могли бы положить конец его разочарованию и неверию в себя и облегчить ему жизнь. Он также хотел вторично просить ее переехать жить к нему, и рассчитывал на этот раз получить согласие.

– Успокойся, Шелтон, и будь, что будет, – сказал он, сжимая кулаки и медленно их разжимая. – В конце концов все образуется. Ничто... никто больше тебе не сможет осложнить жизнь, кроме тебя самого.

Он вынул из ящика гардероба поношенный зеленый хирургический халат, надел его и подошел к окну. Четырьмя этажами ниже первые ранние прохожие пересекали Коммонуэлс-авеню, укутанную предрассветным туманом. Кто-то из них, наверное, разделяет то же чувство, что и он. Предвкушение важного начинания. При этой мысли у него на лице появилась мечтательная улыбка. Сколько раз ему приходилось испытывать это чувство?.. Средняя школа, колледж, медицинский институт... Джинни, Бекки... Сколько было таких начинаний. Столь же многообещающих, как это?.. Дэвид вздохнул. Явится ли это утро новой страницей, новой главой или, возможно, даже новой книгой в его жизни? Что бы там ни было, он готов: Из всех многообещающих начинаний после того несчастного случая и кошмаров, преследовавших его после гибели жены и дочери, это – он впервые был уверен, – должно принести ему удачу.

Квартира, где он жил, создавала иллюзию простора благодаря высоким окнам и таким же высоким потолкам, которые имели многие высотные дома в районе Бэк Бей. Длинный узкий коридор соединял спальную комнату с жилой, забитой почти антикварной мебелью, столовой и крошечной кухней, выходившей в узкий проход между соседними зданиями. В середине холла были две двери; одна вела в ванную, другая была парадной.

Фальшиво насвистывая симфонию Гайдна, Дэвид медленно направился на кухню. Обычно перед едой он занимался гимнастикой и бегом, но в это утро решил сделать исключение. Дэвид был мускулистым мужчиной с широкими плечами и сильными руками и на вид весил больше 175 фунтов. Седые пряди посеребрили его черные густые волосы. В зависимости от освещения его большие живые глаза бывали то ярко-голубыми, то бледно-зелеными. Мелкие морщинки избороздили его лоб и залегли у переносицы.

Он остановился в центре кухни, потирая руки с видом дилетанта, отважно притворяющегося профессионалом. – Итак, займемся приготовлением завтрака. – Дэвид распахнул холодильник. – Выбор... У нас богатый выбор, не так ли? – Его голос гулким эхом отозвался среди почти пустых полок.

Однажды, безнадежно загубив два бифштекса, он заявил Лорен:

– Пожалуй, я напишу кулинарную книгу для одинокого мужчины и назову ее: "Как не надо готовить".

Выбор провизии оказался нетрудным делом. – Так, посмотрим. Можно использовать томатный сок и... Английская булочка выглядит привлекательно, не правда ли? И пяток яиц. Их необходимо разбить, так?

Лорен впорхнула в закуток, где они обычно ели, в тот момент, когда он ставил на стол приготовленную яичницу.

– Сработано отлично, – заметила она, обозревая завтрак. – Из тебя получилась бы хорошая хозяйка.

Несколько прядей блестящих волос выбились из-под полотенца, которым – она обернула голову. Ее улыбка говорила о том, что она, как и прежде, готова по-новому начать день.

– Итак, – медленно спросил Дэвид, – каковы твои планы на сегодня? – Он был рад тому, что подавил в себе импульс выпалить хорошие новости. Он скажет о них небрежно, точно так, как Лорен сама не раз сообщала ему о завтраке в Белом доме или задании по освещению кампании важного сенатора, которое ей удалось пробить.

– Дэвид, ты хочешь что-то мне сказать?

– Не понял, – с трудом изображая безразличие, ответил он.

– Девушка, с которой я жила в одной комнате, когда училась в колледже, – улыбнулась Лорен, – однажды решила устроить мне сюрприз. Так вот, перед тем, как на меня набросилась группа орущих и визжащих студенток, у нее было точно такое же выражение лица.

– Ну что же, – продолжал он тем же тоном, пародируя самого себя, – кое-какие радостные известия имеются. Доктор Уоллас Хатнер, – да, именно тот, – завтра уезжает на несколько дней.

– И?

– И... вчера вечером он попросил меня совершить вместе с ним обход и принять его пациентов.

– О, Дэвид, как замечательно! – воскликнула Лорен. – Уоллас Хатнер! Это впечатляет. Самый знаменитый хирург Бостона со времен Артура Фидлера.

– ... и достаточно проницательный, чтобы распознать истинный талант, когда сталкивается с ним. Так вот, я буду подменять его в течение трех дней, пока он не вернется с конференции в Кейпе.

– А ты сидишь и пытаешься сделать вид, что тебе это безразлично! Ты забавный тип, Дэвид.

Яичница, по правде говоря, не очень уж привлекательная, так и осталась лежать нетронутой на тарелке Лорен под градом вопросов, которые она обрушила на Дэвида.

– Хатнера вовсю нахваливал "Тайм". Тебе это известно? – в заключение заметила она.

– На его счету операции шейхов и премьер-министров. В принципе он такой же обычный человек, как мы с тобой, и не надевает халат шиворот-навыворот.

– Будь же хоть раз серьезен, прошу тебя. Ты будешь получать больше?

Глаза Дэвида сузились. Несколько секунд он пристально смотрел на нее, стараясь угадать, что скрывается за этим небрежным вопросом. Хотя вопрос о его зарплате хирурга ставился не часто, жаркие споры по этому поводу возникали периодически. Лорен, видимо, не хотела или не могла принять непостоянные экономические реальности их медицинской профессии, которые зависели от других докторов, в особенности в таком большом городе, как Бостон, где полно врачей.

Даже после двух лет работы в бостонской больнице он ощущал прохладное отношение к себе со стороны многих коллег. Плохие вести распространяются быстро и держатся долго. "Шелтон? О, да, пожалуй, я мог бы направить эту женщину к нему... это не самый трудный случай, хотя, откровенно говоря, я не уверен, что он с ним справится... Я хочу сказать, что после смерти жены и ребенка он уже не тот... Нет, правда, я готов от всей души помочь ему... Но что подумает обо мне мой пациент, если я направлю его к хирургу, который давно сдал?"

Такое нелегко вынести. Впрочем, он никогда не предполагал, что будет легко. То, что Лорен беспокоится о его финансовом положении, понятно, хотя несколько обескураживает. Потребуется время, пытался он об.яснить. Просто нужно немного подождать.

По выражению ее лица невозможно было догадаться, о чем она думает. Тем не менее Дэвид осторожно ответил:

– Видишь ли, Хатнер – начальник отделения. Это означает расширение контактов с докторами, которые направляют пациентов к хирургам.

"Любой контакт с ними не помешает", – с сожалением подумал Дэвид. Он продолжал заходить в хирургическую так редко, что сестры при его появлении оставались стоять на своих местах, ожидая другого врача.

– Он собирается взять тебя к себе?

– Лорен, он меня едва знает! Он просто увидел шанс бросить кусок хлеба тому, кто в нем нуждается. Вот и все.

– Ну что же, мистер Айсберг, – улыбнулась она, – вы вправе поступать так, как считаете нужным. Но мне любопытно, равно как и вам... Когда ты собираешься подменить его?

– В шесть встречаемся в больнице. К восьми или девяти должны закончить... Господи, совсем забыл! Вечером или завтра утром мы приглашены на обед к Розетти. Я обещал, что...

– Я не смогу, – вставила Лорен. – У меня полно работы.

– Они не нравятся тебе, признайся?

– Дэвид, прошу тебя, мы уже говорили об этом. Я считаю Розетти очень милыми людьми...

Ее отговорки звучали неубедительно. Безуспешные попытки Дэвида поближе познакомить ее с владельцем бара и его женой, к которым он сам давно относился прекрасно, служили источником постоянного напряжения.

– О'кей, я позвоню Джою и скажу, что мы придем как-нибудь в другой раз, – сказал Дэвид, довольный тем, что почти без трений урегулировал скользкий вопрос.

– Ну и чудесно. Нет, в самом деле... (таким образом Лорен всегда благодарила его за уступки) работы по горло. Этим утром я лечу в Вашингтон. Президент собирается огласить детали последней экономической программы, и начальство требует представить материал с личными впечатлениями. Возможно, придется пробыть там дня два.

– В таком случае запасайся калориями, – он кивнул в сторону завтрака, к которому она не притронулась. – Яйца не понравились?

Лорен бросила взгляд на часы, встала и потянулась.

– Оставь их до моего возвращения. – Она направилась в спальную и, пройдя несколько шагов, добавила: – Со временем они только улучшаются. – Она засмеялась и бросилась бежать по коридору, заметив, что Дэвид вскочил со стула и устремился за ней. Выждав, когда он подбежит поближе, она захлопнула дверь и повернула ключ в замке.

– Ты пожалеешь об этом, – раздался за дверью голос Дэвида. – В один прекрасный день я стану знаменитым шеф-поваром и женюсь на "Графине Лузитании". Тогда ты потеряешь меня навсегда.

Спустя двадцать минут Лорен вышла из спальной в потрясающем бордовом костюме и бежевой блузке, с шелковым шарфом на шее.

– Никаких пещерных штучек, Дэвид, – предупредила она, останавливая его движением руки. – В нем мне ходить целый день. Послушай, совсем вылетело из головы. Ты мог бы мне помочь.

– Только в обмен на пещерные штучки.

– Дэвид, я серьезно.

– Хорошо, слушаю.

– В офисе сенатора Кормиера заявили, что он через день или два ложится на операцию в вашу больницу. Кажется, по поводу желчного пузыря.

– Ты уверена? Кормиеру скорее место в Белом мемориале, чем у нас.

Лорен кивнула, как бы соглашаясь, и спросила:

– Он не попадет к Хатнеру?

– Исключено. Хатнер не стал бы никуда уезжать.

– Как по-твоему, ты сможешь увидеть его? Или еще лучше – устроить мне с ним встречу? Его кампания за устойчивый налог на непредвиденную прибыль с нефтяных компаний наделала много шума. Эксклюзивное интервью могло бы оказаться страусиным пером в моей шляпе.

– Я попытаюсь, но ничего не обещаю.

– Спасибо. Ты милый.

Лорен пожелала ему удачи, сжала руки и быстро поцеловала. Затем, бросив на прощание:

– Будь хорошим мальчиком, – вышла из квартиры в коридор и направилась к лифту.

Несколько минут Дэвид стоял у двери, вдыхая аромат ее духов и чувствуя странную опустошенность.

– Могла бы хотя попробовать, – проворчал он, убирая со стола еду. – Яичница выглядит вполне аппетитно.

Ночной сторож был жирным. Жирным и мучительно медлительным. Стоя в дверях, сестра, хрупкая женщина с волосами цвета бледного солнца, следила за тем, как он, не торопясь, идет по коридору. Время от времени он останавливался у дверей склада или проверял один из замков на шкафчиках обслуживающего персонала, которые стояли вдоль стен. На нижнем, подвальном этаже бостонской больницы под кодовым названием Запад В-2, кроме них, никого не было.

Сестра обвела взглядом грязь, которую выхватывали из темноты голые лампы, подвешенные к потолку, и содрогнулась. Она была изящной женщиной, безукоризненно причесанной, с макияжем, нанесенным с такой тщательностью, что его трудно было заметить. От нетерпения она сцепила кончики пальцев. Когда же он закончит свой обход? Она взглянула на часы. У нее в запасе сорок... возможно, пятьдесят минут. Времени вполне достаточно, если действовать решительно и не возникнет других непредвиденных препятствий. Таракан переполз через ее туфлю, и она почувствовала, что сейчас ее вот-вот вырвет. Но усилием воли она заставила себя успокоиться и ждать.

Наконец сторож закончил свой обход. Он запер на ключ сейф и, насвистывая себе под нос "Загробный марш полковника", с важным видом удалился. Кое-кому этот мужчина показался бы наивным, веселым или даже симпатичным, но хрупкой женщине, следящей за ним, он, честно говоря, был отвратителен.

Выждав несколько секунд, она быстро подошла к шкафчику под номером 178 и набрала цифры, отпечатанные на карточке, которую прислала ей Георгина. Тонкий, почти полный шприц лежал там, где и должен был лежать. Она быстро посмотрела его на свет, затем опустила в передний карман своей безукоризненно чистой униформы. Еще раз проверив время, она направилась в сторону тоннеля, ведущего к южному крылу. Поднявшись на лифте на отметку Юг-2, она проскользнула на лестничную клетку и быстро поднялась вверх на два пролета. Нырнув в палату 438, она остановилась, чтобы перевести дыхание. В неясном свете угадывалось лицо Джона Чепмена. Мужчина спал, свернувшись калачиком и повернувшись лицом к двери. По катетеру, спрятанному под простыней, в пластиковый коллектор сочилась прозрачная моча.

Выздоровление Чепмена после операции на почках протекало легко и быстро. Женщина улыбнулась своим мыслям. Легко и быстро... до сих пор.

Она выглянула в коридор. Санитарка, первая из утренней смены, только что вышла из лифта. Хрупкий ночной мир царил в помещении, но сестра знала, что через полчаса он уступит место дневному хаосу. Время поджимало. Ее пульс учащенно забился. Скоро она должна увидеть анафилактический шок! За те пятнадцать лет, что она проработала здесь, ей ни разу не доводилось наблюдать столь ярко выраженный случай, не говоря уже о том, чтобы проследить за ним от начала до конца.

Она приблизилась к койке, возле которой на ночном столике стояли цветы. Огромный восхитительный букет лилий. К вазе пластырем была прикреплена карточка.

"С наилучшими пожеланиями от Лили", прошептала она, не глядя на нее. В этом не было необходимости. То были ее собственные слова.

На столике рядом с вазой лежало серебряное ожерелье и круглая табличка с информацией для врачей. Она направила узкий луч фонарика на диск и, улыбнувшись, прочла:

Больной диабетом

Аллергия на пенициллин

Аллергия на укусы пчел

В небольшом шприце, который она держала в руке, находился концентрированный раствор пчелиного яда, используемый аллергологами для снижения риска психических заболеваний у больных. Хотя доза, содержавшаяся в нем, была огромна, при стандартном вскрытии трупа следы яда не поддавались обнаружению.

Светло-шоколадное лицо Чепмена выражало полное спокойствие. Казалось, он улыбается даже во сне. Сестра взяла стул с прямой спинкой и села. Одной рукой она ввела иглу в резиновую пробку трубки, предназначенной для внутреннего вливания, а другой мягко тронула его за плечо.

– Мистер Чепмен... Джон, проснитесь, – проворковала она. – Наступило утро.

Глаза Чепмена легко открылись.

– Маленький ангел? Это вы, – пробасил он со странным акцентом, приобретенным за годы детства на Ямайке, хотя с тех пор прошло двадцать пять лет. Он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся. – О, от вас не отвести глаз. Это утро или продолжение сна?

– Сны отменяются, – ответила она. – Я пришла сегодня пораньше. Меня должны сменить приблизительно через час. – С этими словами она нажала на плунжер, вводя яд в трубку. – Я пришла ради вас.

– Что?

Ничего не говоря, она напряженно следила за тем, как выражение озадаченности на лице Чепмена сменилось выражением безотчетного страха.

– Я... у меня странное ощущение, ангел... очень странное, – в его голосе послышалась паника. – Все мое тело словно исколото булавками... Анджела, что происходит? ... Это ужасно! ... Мне кажется, что я умираю...

Женщина равнодушно смотрела на него. Так оно и есть, подумала она. Так и есть. В то же самое мгновение анафилактическая реакция проявилась в полной мере. Выстилка верхних дыхательных путей Джона Чепмена разбухла и почти закрыла их. Мускулы, окружающие бронхиолы, начали судорожно сжиматься. Сестра быстро обернулась, желая убедиться, что дверь палаты закрыта. Реакция оказалась более быстрой, более впечатляющей, чем она ожидала. Фактически ничего более впечатляющего она не наблюдала в своей жизни.

– А... гел... пожалуйста... – слова Чепмена были едва слышны. Ничего не видящие глаза широко раскрыты.

По привычке она проверила пульс, хотя знала, что сосудистый коллапс уже произошел. Через секунду последняя щель в воздушной прослойке дыхательных путей закрылась. Он перекатился на спину и неподвижно застыл.

Сестра с волосами цвета бледного солнца, следившая затаив дыхание, за смертью пациента, сделала глубокий выдох. Ее правильное лицо осветила блаженная улыбка, подтвердившая, что она хорошо выполнила порученную работу.

Настенные часы "Сет Томас" в жилой комнате показывали половину восьмого, когда Дэвид закончил складывать тарелки в раковину и надел темно-синий спортивный костюм. Не спеша он просмотрел свою небольшую коллекцию пластинок, выбрал "Родео" Копленда и начал медленно выполнять гимнастические упражнения.

Копленд подходит идеально, пришел он к выводу, вытаскивая из-за дивана наборные гантели. Минут десять он поднимал и опускал их в самых разнообразных положениях, нагружая себя сверх меры, пока не почувствовал, как спало напряжение, вызванное прохладным прощанием с Лорен.

Упражнения с нагрузками служили не только прекрасной физической, но и психической терапией. Это был утренний ритуал в течение почти пяти лет с того дня, когда Дэвид решил вернуться к хирургии, проведя последние два тяжелых года на стажировке. В тот же день он выкурил последнюю сигарету и пробежал первую милю. Через несколько месяцев он восстановил выносливость, которую потерял, будучи отлучен от операционной на три года.

Вспотев от разминки, он схватил секундомер с ключами, сунул все это в карман спортивных брюк и выскочил за дверь.

Обогнув узкий, полуразвалившийся лифт, он устремился к лестнице в конце коридора. Пробежав четыре пролета и слабо освещенное фойе, Дэвид рывком открыл дверь парадного и выбежал на Коммонуэллс-авеню.

Солнце ярким светом ударило ему в глаза. Выдался один из тех дней, которыми так любят хвастаться жители Новой Англии перед живущими в других районах, подчеркивая, что на свете нет более чудесного места. Один из тех дней, которые отодвигают на неопределенное время мрачные мысли о феврале и помогают забыть грязный моросящий дождь апреля и угнетающую, насыщенную духотой жару середины августа.

Сначала с трудом, хоть и быстро войдя в ритм, он пробежал несколько кварталов, ведущих к эспланаде. Он едва успевал замечать мелькающие вязы и дубы, утопающие в золотисто-оранжевой и красной листве. Воздух, не успевший пропитаться выхлопными газами автомобилей, в этот день был напоен ароматом горных рек.

Дэвид миновал Сторроу-драйв и увеличил темп, свернув на гудронированное шоссе. Какое-то время он бежал, полуприкрыв глаза, вдыхая свежий воздух и наслаждаясь тем, как ноет каждый мускул его тела.

Он заметил одинокого гребца на двухвесельной лодке, который, подобно гигантскому водяному жуку, скользил по глади озера Чарльз. Даже в такой ранний час люди сидели на поросшем травой берегу, читая, рисуя или просто греясь в лучах утреннего солнца. Мимо него взад и вперед, проносились велосипедисты. Собаки на поводках тянули своих хозяев в разные стороны. Озабоченные студенты с длинными волосами, закинув связки книг за спину, брели в классы, где стерильные лампы дневного света не заменят им осеннего солнца.

Дэвид взглянул на секундомер и огляделся вокруг. До моста еще шесть минут. Первое пари по бегу выиграно. Рано или поздно роллс-ройс и большой дом в Беркшире будут его. Смахнув с глаз пот, он увеличил темп.

Справа от него босая девушка в джинсах и ярко-красной тенниске бросила пластиковый диск-тарелку своему другу, но тот не сумел поймать ее-, и диск, резко повернув к реке, ударился о землю и покатился вниз по берегу. "Не повезло, бывает", – рассмеялся Дэвид.

На трехмильной отметке он повернул назад. "Все образуется, – громко проговорил он в такт движению кроссовок. – Все образуется".

Господи, как хорошо жить на земле!