Милосердные сестры

Глава II

Кристина Билл притормозила свой светло-голубой "мустанг" у поста охранника на месте парковки "С" и натянуто улыбнулась, заметив, что тот махнул ей рукой. Она медленно проехала несколько свободных стоянок, затем увидела одну, в самом дальнем углу от ворот, и поставила там машину. Выйдя из машины, она поправила свой приталенный костюм медицинской сестры, сощурившись, взглянула на полуденное солнце и постаралась выкинуть из головы все "волшебство яркого осеннего дня. Другие мысли, другие вопросы не давали ей покоя.

Стоянка "С" была одной из трех новых площадок для парковки, которые принадлежали больнице и предназначались для разрастающеюся штата. Кристина направилась к остановке маршрутного такси, но потом решила пройтись пешком. Этот небольшой отрезок пути служил для нее мостом между внешним миром и больницей. Впереди две сестры из ночной смены замахали ей руками, приглашая присоединиться, но, сделав несколько торопливых шагов в их сторону, она остановилась и махнула рукой, чтобы они не ждали ее.

У витрины магазина, торговавшего подержанной мебелью, она остановилась и посмотрела на свое отражение в запыленной витрине.

"У тебя усталый вид, – подумала она. – Усталый, беспокойный... и испуганный".

Она была невысокой женщиной, всего лишь пять футов и четыре дюйма. Ее рыжеватые волосы были собраны в пучок и убраны" под шапочку. Темные веснушки, оставшиеся от летнего солнца, выступали на щеках и переносице.

"Что ты собираешься делать, девушка? – тихо спросила она у своего отражения. – Ты и впрямь готова пойти на это? Пег (как ее фамилия?) может, и готова. Шарлотта Томас, может, и готова. А ты?" Она крепко сжала губы и уставилась на тротуар. Наконец, в раздумье пожав плечами, вошла в помещение.

Бостонская больница представляла собой массивную гидру из стекла и кирпича с тремя щупальцами, устремленными на северо-запад, в сторону Роксбери, и другими тремя на юго-восток, в центральные районы. За сто пять лет своего существования у нее выросло несколько крыльев, которые с течением времени увяли и отмерли, чтобы уступить место более крупным и сильным. Постоянные перестройки, наравне с белыми униформами, снующими внутри ее чрева, являлись неотъемлемой частью этого живого организма.

Попечители больницы, так и не сумевшие отыскать благодетеля, который был бы достаточно богат и подарил бы им целое здание, взяли на вооружение примитивный принцип обозначения щупальцев по их направлению. Раздвижные двери, через которые Кристина вошла в главный вестибюль, располагались между юго-востоком и югом.

Она взглянула на большие золотые часы, вправленные в гранитную плиту над столом справок. Два тридцать. Остается двадцать пять минут до окончания утренней смены на секторе Юг-4, после чего наступит ее смена, которая будет продолжаться с трех до одиннадцати.

Кристина прислонилась к каменной колонне и огляделась. Больные и посетители заполнили все кресла; много народу толпилось у стола информации; третьи, пробираясь сквозь толпу, спешили в другое крыло. Между рядами кресел из пластика наготове стояли кресла-каталки. Это место, которое она видела за прошедшие пять лет тысячу раз, всегда наполняло ее душу волнением и трепетом. Выпадали дни, особые отдельные дни, когда она почти физически ощущала себя частицей этого живого существа – больницы. Дни, когда она ощущала его пульс, как свой собственный. Медленно она пересекла вестибюль и влилась в поток, движущийся к главной артерии южного крыла.

На этаже Кристины сектора Юг-4, как и на других этажах семиэтажного крыла, находились терапевтические и хирургические больные, и каждый под наблюдением частнопрактикующего врача. Несколько врачей-стажеров, разбросанных тут и там по всей больнице, служили аварийным резервом. На этом этаже, впрочем, как и на всех других этажах и этой, и других больниц, сестры большую часть времени являлись единственным медицинским персоналом.

Выйдя из лифта, Кристина оглядела коридор, чтобы убедиться, что не видно тележек для перевозки тяжелобольных или какого-либо другого оборудования, которое указывало бы на экстренную ситуацию в одной из палат. Вокруг царила обычная деловая обстановка, но предчувствие, выработавшееся у нее за прошедшие пять лет, подсказывало: что-то здесь не так.

Она приближалась к посту медицинской сестры, как вдруг раздались крики... жалобные, разрывающие душу завывания из другого конца коридора. Кристина побежала на крик. Пробегая мимо палаты 412, она успела заметить в ней Шарлотту Томас, беспокойно спавшую из-за поднявшейся суматохи.

Крики доносились из палаты 438... палаты, в которой лежал Джон Чепмен. Она влетела в палату и остановилась в дверях. В палате все было перевернуто вверх дном. Конфеты, книги, цветы и разбитые вазы валялись на полу. На стуле, закрыв лицо руками, сидела жена Джона Чепмена, гордая невысокая женщина, с которой Кристина познакомилась во время его госпитализации. Его постель была пуста.

– О, Бог мой! – простонала Кристина, подбегая и опускаясь на колени перед женщиной, рыдания которой перешли в протяжное завывание. – Миссис Чепмен?

– Мой Джонни мертв. Его нет! Меня все уверяли, что с ним все хорошо, а он умер. – Она невидящим взором уставилась на пол, скорее обращаясь к себе, чем к Кристине.

– Миссис Чепмен, я Кристина Билл, одна из вечерних сестер. Чем я могу вам помочь? Вам что-нибудь нужно? – Кристине стало больно при мысли, что с ними больше нет Джона Чепмена. Почти легендарный борец за права черных и других меньшинств чувствовал себя прекрасно, когда шестнадцать часов назад она закончила свою смену.

– Нет, нет, ничего не нужно, – с трудом ответила женщина. – Мне... мне просто не верится, что мой Джонни мертв.

Кристина обвела взглядом комнату. Две-три вазы с цветами остались нетронутыми, но большинство было разбито о стену или валялись на полу.

– Миссис Чепмен, кто сделал это?

Женщина подняла голову. Ее остекленевшие глаза распухли от слез, и горе исказило черты лица.

– Я. Я сделала, – ответила она. – Я пришла убраться в комнате Джонни. На меня что-то нашло... это как обухом по голове – он никогда не вернется. Я только помню, что сестра пыталась удержать меня, чтобы я не уничтожила другие подарки Джону. Знаете, ему даже губернатор прислал книгу с карточкой. Боже мой, неужели я разорвала их! Я...

– Вы не разорвали их, миссис Чепмен. Они у меня. А вот ваш апельсиновый сок.

Кристина повернулась на голос.

Анджела Мартин кивнула ей, затем передала бедной женщине книгу и сок.

– Я позвонила вашему пастору, миссис Чепмен, – добавила она. – Он скоро прибудет.

При появлении Анджелы, спокойной и безупречной, несмотря на восьмичасовую смену, женщина заметно успокоилась.

– Спасибо, дитя мое. Вы так добры ко мне. И к Джонни были добры. – Она указала рукой на беспорядок в палате. – Извините... извините меня за это.

– Ерунда, – сказала Анджела. – Я уже вызвала хозяйственную службу. Они уберут. Пойдемте, подождем пастора в комнате для отдыха. – Она осторожно положила тонкую руку на плечо расстроенной женщины и вывела ее в коридор.

Кристина, оставшись одна среди разбитых и разбросанных вещей, вспомнила, с каким удивлением открыла для себя, что Джон Чепмен – это насмешливый, эрудированный и мягкий человек. Может быть, чем-нибудь помочь вдове этого удивительного мужчины? Пожалуй, что нет, решила она. Пока рядом с ней сострадательная Анджела Мартин, можно ни о чем не беспокоиться.

Кристина направилась к двери, затем остановилась и вернулась к двум неразбитым вазам с цветами. Возможно, миссис Чепмен захочет взять их домой, подумала она, глядя на записку, приклеенную к вазе из зеленого стекла. Лилии... от Лили? Боже праведный, что будет дальше? Она покачала головой. Внезапная смерть и такое странное совпадение слов. Странности, начавшиеся с утра, продолжаются, и она ничего не может с этим поделать.

Лайза и Кэрол, с которыми она делила комнату, ушли на работу, когда зазвонил телефон. Кристина протянула руку к будильнику, но потом определила истинную причину непрекращавшегося трезвона. Она попыталась было спрятать голову под подушкой, но потом, спотыкаясь, побрела на кухню, уверенная в том, что как только она подойдет к аппарату, звонки прекратятся. Однако они не смолкали.

– Меня звать Пег, – раздался в трубке уверенный и одновременно мягкий голос. – Я одна из руководителей Союза. На вашем этаже в больнице есть одна больная, в отношении которой я хотела бы узнать ваше мнение. Если вы сочтете целесообразным, то представьте его на рассмотрение вашему региональному контрольному комитету. Мне самой неудобно, поскольку это может броситься в глаза – ведь я больше не веду активного ухода за больными.

Кристина подставила руку под водопроводный кран и умылась холодной водой. Хотя упоминание о Союзе мгновенно прогнало остатки сна, она, тем не менее, решила на всякий случай все уточнить и заикаясь, пробормотала.

– Видите ли... мне никто и никогда не звонил по этому поводу... то есть я хочу сказать...

Звонившая предвидела беспокойство Кристины и настойчиво продолжала.

– Кристина, выслушайте меня, пожалуйста, до конца. Согласно правилам нашего движения, вы не обязаны делать ничего такого, что противоречило бы вашим убеждениям. Я знаю женщину, о которой идет речь, много лет. Я убеждена, что она не хочет мириться с той ситуацией, в которой очутилась. Она испытывает большие мучения, и ее состояние, насколько я могла определить, безнадежно.

В этот момент Кристина догадалась, без подсказки, о ком идет речь.

– Это Шарлотта, не так ли? – спросила она. – Шарлотта Томас.

– Да, Кристина, она.

– Я... я последнее время много о ней думала. Вот уже несколько дней подряд она очень страдает.

– Вы собирались сообщить о ней сами? – поинтересовался голос в трубке.

– Да. Вчера вечером. Я хотела было позвонить, но что-то остановило меня. Я не знаю, в чем тут дело. Она такая замечательная женщина, и я... – Кристина осеклась.

– Дорога, которую мы выбрали, нелегка, – произнесла женщина. – Если она когда-нибудь станет легкой, то знайте – вы потеряли ее из виду.

– Я понимаю, – мрачно сказала Кристина. – Моя смена начинается в три дня. Если со мной будет все в порядке, я сообщу историю ее болезни, и пусть контрольный комитет решает.

– Приблизительно это я и хотела услышать, Кристина. Возможно, в недалеком будущем обстоятельства позволят нам встретиться. До свидания.

– До свидания, – попрощалась она, но на том конце провода женщина уже повесила трубку.

Перед тем, как заснуть, накануне вечером Кристина составила поистине наполеоновский план дел на день. Внезапно после одного телефонного звонка все пошло насмарку. Она отнесла чашку с чаем в жилую комнату и села в мягкое кресло, погрузившись в глубокие размышления о судьбе "Союза ради жизни". За те десять месяцев, что прошли с момента ее вступления в это общество, ее жизнь наполнилась новым смыслом и целью. И вот наступил час испытания. Испытания, где на карту поставлена жизнь Шарлотты, и которое не будет легким.

Поглощенная мыслями о судьбе Шарлотты Томас и Джона Чепмена, Кристина неторопливо вошла в комнату для отдыха, чтобы повесить пальто. Две сестры, дежурившие утром, отложили в сторону отчеты, которые они писали, и оживленно обсуждали действие препаратов, предписанных Джону Чепмену и приведших к летальному исходу. Кристине не захотелось присоединяться к ним. Кивнув в знак приветствия, она сказала:

– Я заскочу к Шарлотте. Пришлите за мной кого-нибудь, если я не успею на летучку. Хорошо? – Женщины, продолжая разговаривать, махнули ей, чтобы она не беспокоилась.

Минули две недели после операции Шарлотты Томас, и все это время Кристина по нескольку раз в день заходила в палату 412. Несмотря на частые визиты, подходя к этой палате, она всякий раз видела в своем воображении странную картину. Даже не картину, а скорее предвидение. Предвидение очень яркое, однако совсем не связанное с ее профессией. Будто Шарлотта сидит на виниловом стуле возле кровати и пишет письмо. Ее светло-каштановые волосы небрежно собраны в пучок и завязаны большим бантом из розового шелка. Тонкие линии в уголках глаз и губ взметнулись вверх от удовольствия при виде ее "суперсестры". Она кажется здоровой и радующейся жизни, словно ей не шестьдесят, а шестнадцать лет. Эта женщина в полной гармонии сама с собой...

Так она выглядела, когда в августе легла на диагностическое обследование. Перед тем, как войти, Кристина как будто услышала ее голос, чистый и свободный, как лесной ручей: "О, дорогая Кристина... Ты пришла, чтобы утешить старую и больную леди..."

В ногах у кровати Кристина остановилась и закрыла глаза, стараясь прогнать остатки радужных надежд.

Шарлотта лежала на правом боку, обложившись подушками. С побелевшими губами Кристина на цыпочках подошла к кровати. Шарлотта спала, тяжело и неестественно дыша во сне. Дыхательные кислородные трубки, предназначавшиеся для ввода в ноздри, выпали и лежали на щеке, оставив яркий красный след. Ее лицо раздулось и приобрело болезненную желтизну. Из пластиковых мешков, подвешенных по обе стороны кровати, по прозрачным трубкам поступал питательный раствор.

Кристина, с трудом сдерживая слезы, протянула руку и убрала прядь волос с ее лица. Женщина моргнула и открыла глаза.

– С новым днем, – весело сказала Кристина, печально улыбаясь.

– С новым днем, – слабо отозвалась Шарлотта. – Как настроение у моей сестры?

"Как это похоже на нее, – подумала Кристина. – Лежать вот здесь и спрашивать, как я себя чувствую".

– Немного устала, а так все нормально, – ответила она. – А как моя пациентка?

Губы Шарлотты скривила улыбка.

– Лучше не спрашивайте. – Она подняла посиневшую руку и дотронулась до красной трубки, прикрепленной у переносицы. – Мне это не нравится, – прошептала она.

Кристина покачала головой: В прошлый раз, когда она дежурила, трубки не было.

– У вас, должно быть, немного не в порядке желудок, – едва выговаривая слова, произнесла она: – Трубка отсасывает жидкость. Она соединяется с аппаратом. Слышите, как он шипит. – Она отвернулась. Трубки, синяки, боль... Кристине показалось, что это не бедная женщина лежит на койке, а она сама. Она знала, что к Шарлотте, как ни к какой другой больной, у нее особое отношение. Сколько раз ей хотелось убежать из этой палаты, убежать от собственных чувств, передать Шарлотту Томас другой сестре. Но она всегда оставалась.

– А как поживает ваш парень? – спросила Шарлотта.

Перемена разговора была намеком на то, что она все понимает и с трубкой ничего не поделаешь. Кристина опустилась на колено и по-девичьи смущенно ответила:

– Шарлотта, если вы говорите о Джерри, то он не мой парень. Откровенно говоря, мне он даже не очень нравится. – На этот раз Шарлотте даже удалось выдавить улыбку и подмигнуть: – Шарлотта, это правда. И не надо хитро подмигивать. Он... самоуверенный, самовлюбленный зануда.

Шарлотта молча погладила ее по щеке. Вдруг, сквозь полумрак, Кристина увидела ее глаза. Они горели странно и удивительно. Такими она их никогда не видела прежде. В них ощущалась сила. Так же, как и в голосе, едва слышимом.

– Ответы в тебе самой, моя дорогая Кристина. Просто слушайся своего сердца. Когда тебе важно что-то знать, просто слушайся своего сердца. – Шарлотта опустила руку и закрыла глаза. Через три секунды она забылась.

Кристина смотрела на нее, размышляя над смыслом ее слов. Старая женщина, конечно, не имела в виду Джерри, подумала она. Конечно же, не его. Словно в трансе она вышла в коридор и медленно направилась в комнату, в которой собирались между сменами медицинские сестры.

Комната была полна. Восемь сестер – шесть из отработавшей смены, и две из смены Кристины – сидели за круглым столом, заваленном бумагами, картами, чашками с кофе, пепельницами и пластиковыми бутылками с лосьоном для рук. Одна из женщин, Глория Уэбстер, продолжала строчить свой отчет. У Глории, одного с Кристиной возраста, волосы были выкрашены под платину, а на веки нанесен толстый слой теней цвета радуги. Она подняла голову, пригубила кофе и, продолжая писать, бросила:

– Привет, Билл.

– Привет, Глория. Выдался трудный день?

– Не очень, – ответила химическая блондинка, ставя чашку на стол. – Как всегда. Одно старое дерьмо. Просто сегодня немного побольше, если ты меня понимаешь.

– Отчет готов? – спросила Кристина.

– Будет готов через минуту. Как обычно я эти чертовы записки сдаю последней. Я считаю, нам вот что нужно сделать: ксерокопировать их и клеить на каждую карту. Все равно они похожи как две капли воды.

Кристина из вежливости улыбнулась, вспомнив, как съязвил кто-то из сестер, давая характеристику Глории. "Она может напутать в лекарствах и отчетах, зато нянчится с больными, даже с самыми дерьмовыми".

Прибыли последние две сестры и заняли свое место за столом. Летучка началась с обсуждения новых больных, которые поступили к ним за прошедшие две смены после их дежурства. Вновь поступившие обсуждались с большей тщательностью, чем остальные пациенты. Но даже в этом случае замечания в основном касались не самих больных, а лечащих врачей:

– Сэм Энджельс, больной доктора Бертрана...

– ...О, Джек-потрошитель опять взялся за дело.

– Берт – бабник, руки-крюки в операционной, зато ловко лапает медсестер.

– Стелла Веччионе, больная доктора Мелчмена...

– Повезло Стелле.

– Дональд Макгрегор, больной доктора Армстронг...

– Она душка, ты так не думаешь?

– Душка, но выжила из ума. Она пишет, как моя прабабка.

– Эдвина Берроуз, больная доктора Шелтона...

– Кого?

– Шелтона. Такого симпатичного, с курчавыми волосами.

– О, я знаю, кого ты имеешь в виду. Он "сидит на игле" или что-то в таком духе?

– Что?!

– На наркотиках. Пенни Штидт с третьего говорит, что она слышала от одной операционной сестры, что Шелтон без них не может.

– Добрая старая Пенни. У нее всегда для всех найдется теплое словечко. Она отыщет грязь даже на стерилизаторе.

В таком духе были перемыты косточки всех пациентов, сестер и докторов. Слушая их, Кристина старалась определить тех сестер, которые ограничиваются только фактами, результатами лабораторных исследований и показателями жизненно важных функций, и тех, кто неформально относится к больным. Три были причислены к первым, три – ко вторым. Она с удовлетворением отметила, что на человеческий фактор ориентируются те сестры, работой которых она больше всего восторгалась. В этой группе не было Глории Уэбстер.

– Билл, я думаю, что ты, как всегда, смотришь за той, из четыреста двенадцатой, – сказала Глория, гася сигарету о дно пластиковой чашки. Она обращалась ко всем сестрам на этаже по фамилии скорее из чувства солидарности, чем из желания выразить свое к ним пренебрежение. – Вообще-то говорить не о чем... правда, дела немного хуже, чем вчера. Я имею в виду эту больную с пролежнями. У нее скачет температура и кровяное давление. Каждые два часа предписана носотрахеальная аспирация. Пролежнями я занялась, так что в течение четырех часов тебе ничего не надо делать. О Господи, какая была вонь! Ни с чем подобным я еще не сталкивалась. Вопросы есть?

Кристина не без труда подавила в себе импульс бросить ей в лицо. "Да, один. Как ты можешь так говорить! Это такая удивительная женщина, и ты не стоишь ее мизинца". Но, подавив в себе негодование и возмущение, она только покачала головой.

Через десять минут совещание закончилось. Затем шесть сестер надели свои пальто и отправились домой, поручив заботу о страждущих новой смене.

После того, как они ушли, Кристина села с картой Шарлотты и принялась внимательно читать каждую страницу. Процесс чтения оказался очень тяжелым. Страница за страницей были заполнены всевозможными сообщениями, отчетами и процедурами. Хронология медицинского кошмара. По мере того, как она выписывала наиболее значительные данные, решение Кристины созрело окончательно. Этого было достаточно. То же самое сказала и Пег по телефону. Достаточно. Она представит историю болезни Шарлотты кому следует.

Старательно переписав свои наблюдения и убедившись, что ничего не упущено, Кристина раскрыла записную книжку и записала один телефонный номер, на кусочек бумаги. Затем она в нерешительности задумалась. Во рту у нее пересохло. Будь смелее, сказала она себе. Если взялась за дело, то надо доводить его до конца. Она решительно встала и тут же увидела перед собой глаза Шарлотты, излучающие спокойствие, бесконечное спокойствие. Такими она их еще не видела, "...когда важно тебе что-то знать, просто слушайся своего сердца".

В конце этажа находился телефон-автомат, отгороженный стеклянной перегородкой. В коридоре никого, Кристина задумалась, как же быть... Возможно, комитет не ответит на звонок. Возможно, получив это сообщение, они его не утвердят. Возможно...

Трясущимися руками она положила перед собой клочок бумаги и набрала номер. После двух протяжных звонков раздался щелчок и нейтральный женский голос, записанный на пленку, ответил:

– Добрый день. Через десять секунд после того, как смолкнет мой голос, вы услышите короткий сигнал. У вас будет тридцать секунд для того, чтобы оставить ваше сообщение вместе с номером, по которому с вами можно связаться. На ваш звонок мы ответим как можно скорее. Спасибо.

Услышав сигнал, Кристина произнесла:

– С вами говорит Кристина Билл из Бостонской больницы. Я работаю в вечернюю смену в секторе Юг-4. Я хотела бы представить вам на оценку одну больную. Мне можно позвонить по этому телефону-автомату. Номер пять, пять, пять – семь, один, восемь, один. Сейчас три часа пятьдесят минут пополудни. Со мной можно связаться по указанному номеру до одиннадцати вечера. После этого я... – Прежде чем она успела произнести номер домашнего телефона, послышался резкий щелчок, – записывающее устройство отключилось. Она хотела было перезвонить и договорить, но потом нерешительно повесила трубку. – Если этому суждено свершиться, значит, судьба, – подумала она.

Харрисон Уэллер отрешенно уставился в потолок, не замечая вошедшую Кристину. На экране крошечного телевизора "Сони", подвешенного над его койкой на металлическом кронштейне, замелькали заключительные кадры и раздались последние аккорды "Путеводного света", но человеку, лежавшему на койке, по-видимому, было все равно. Несмотря на семьдесят пять летнего узкое, резко очерченное лицо оставалось невозмутимым, словно было неподвластно времени.

– Мистер Уэллер, как вы сегодня? – спросила Кристина, подходя к нему. – Почему вы задернули шторы? Стоит прекрасная погода. Солнце вам не помешает.

– Чарлин, это ты? – спросил он, глядя на нее и напряженно улыбаясь.

– Мистер Уэллер, вы знаете, как меня зовут. Я бываю у вас почти каждый день с тех пор, как вас положили к нам. Я Кристина.

– Говоришь, солнечно? – скрипучий голос Уэллера напомнил ей одного парня из средней школы, который пытался имитировать стариков. Уэллер поступил к ним на этаж после того, как прооперировали его сломанное бедро, и сразу же сделался всеобщим любимцем. Не противясь чрезмерной опеке сестер, он равнодушно реагировал на их знаки внимания. Порой он впадал в задумчивость или бывал сбит с толку, поэтому ортопед, наблюдавший за ним, называл его слабоумным.

Кристина раздвинула шторы, и полуденное солнце залило светом палату. Она помогла сесть Уэллеру, а сама пристроилась на краю кровати, так, чтобы видеть его лицо. Старик, прищурясь с полминуты, глядел на нее, потом усмехнулся.

– Какая же ты милашка, – выдал он, протянул руку и потрепал щеку Кристины.

Кристина улыбнулась и взяла его ладонь. – Как ваше бедро, мистер Уэллер?

– Мое что?

– Ваше бедро, – раздельно повторила она, переходя почти на крик. – Ваше бедро оперировали. Я хочу знать, беспокоит ли оно вас.

– Беспокоит? Мое бедро?

Она хотела в третий раз повторить свой вопрос, когда Уэллер добавил:

– Нет. Совсем не беспокоит. Вот только временами побаливает, когда передвигаю ногу влево.

Кристина открыла рот от изумления. Никогда прежде он не говорил столько много сразу. От волнения у нее даже заблестели глаза, и она прокричала.

– Мистер Уэллер. У вас есть слуховой аппарат?

– Слуховой аппарат? – проскрипел Уэллер. – Конечно у меня есть слуховой аппарат. Он у меня много лет.

– Почему вы его не носите?

– Я не могу носить то, что лежит в ящике у меня дома, не так ли? – сказал он таким тоном, словно она не могла понять такую очевидную вещь.

– А что ваша жена? Разве она не может его вам принести?

– Кто, Сара? У нее разыгрался артрит, она даже не может выйти из дома и навестить меня.

– Мистер Уэллер, я могла бы послать кого-нибудь к вам в дом за этим аппаратом. Хотите?

– Ну конечно хочу, Чарлин, – проговорил он, сжимая ее руку. – И уж коли кто-то пойдет, скажите ему, чтобы прихватили и мои очки. Сара знает, где они лежат. Без них я не вижу даже кончик собственного носа.

– Мистер Уэллер, – улыбнулась Кристина, увлекшись разговором, – а кто помогает Саре по дому, когда она болеет?

– Точно не знаю... Анни Гриссом, живущая по соседству, приходит иногда помочь, когда у нее выпадает свободная минута.

– Я могла бы направить сестру в ваш дом, мистер Уэллер. Если она решит, что вашей жене нужна помощь, то к ней будет ходить патронажная сестра.

– Кто? Кто?

Она хотела было объяснить, но остановилась на полуслове и обняла его.

– Не беспокойтесь. Я сама все сделаю, – громко сказала Кристина и рассмеялась.

В следующую секунду она вздрогнула и медленно отстранилась от больного, почувствовав на себе чей-то странный взгляд. Кристина резко обернулась и увидела в дверях старшую сестру больницы, Дороти Дельримпл, пятидесятилетнюю женщину с коротко подстриженными волосами и пухлым розовым лицом. Ее тучное, почти под двести фунтов тело, охватывала огромная, как снежные просторы тундры, накрахмаленная униформа. Толстые лодыжки нависали над белыми больничными туфлями на низком каблуке. Мясистые складки вокруг ее глаз углубились, когда она изучающим взглядом пыталась вникнуть в увиденную сцену.

Кристина спрыгнула с кровати и поправила одежду. Хотя она не один год проработала с Дельримпл, находясь с ней рядом, она никогда не чувствовала себя спокойно. Возможно, это объяснялось впечатляющими габаритами женщины, возможно, тем что она занимала высокое положение. Как бы там ни было, но у этой женщины была широкая и добрая душа.

Дороти Дельримпл сделала несколько шагов и остановилась перед Кристиной, подперев бока руками.

– Что я вижу, мисс Билл, – с упреком проговорила она, не в силах скрыть ироничную улыбку. – Это что, новый способ ухода за больными, или я помешала роману, зарождающемуся между майской фиалкой и старым пнем?

Кристина робко улыбнулась и, повернувшись к Уэллеру, тихо сказала:

– Харрисон, я же предупреждала, что нас застукают. Мы просто не можем вот так встречаться, – Кристина ободряюще сжала ему руки и последовала за вышедшей из палаты Дельримпл.

За те пятнадцать лет, что Дороти Дельримпл проработала старшей медсестрой в Бостонской больнице, она превратилась в живую легенду, благодаря тому, что горой стояла за своих "сестричек". Ее, не отличавшуюся блестящим умом, хорошо знали среди младшего медперсонала не столько из-за ее сходства с медведицей, сколько потому, что у нее была родная сестра, похожая на нее один к одному, которая также работала старшей медицинской сестрой в пригородной больнице, расположенной милях в пятнадцати от Бостона.

Как только их не называли за глаза! Все прекрасно знали, что они – единственные старшие сестры в районе, ходившие на работу в униформе, чтобы отдать дань уважения своей профессии. Этот жест, на первый взгляд не совсем эстетичный, только способствовал их популярности.

Дельримпл по-матерински положила огромную руку на плечо Кристины и спросила:

– Итак, Кристина, что все это значит?

В двух словах Кристина рассказала ей о причинах "слабоумия" Харрисона Уэллера.

– Знаешь, – прочувственно сказала пожилая женщина, – я так много времени трачу на бумаги, переговоры с профсоюзами и текущие дела, что совершенно забыла, как ухаживать за больными. – Кристина скромно кивнула. – Старательность, с которой ты работаешь, еще раз убеждает меня в том, что пусть врачи нас не особенно уважают, пусть смеются над нашими умственными способностями или диагнозами, но именно мы вытягиваем больных. Честно говоря, я убеждена, что больных вылечивают не доктора, а мы, медицинские сестры.

"А как быть с теми, кто не выздоравливает?" – хотелось спросить Кристине.

Какое-то время они молча шли по коридору, затем Дельримпл остановилась и повернулась к ней:

– Кристина, ты особенная. Сестры, вроде тебя, нужны больнице. Всегда заходи ко мне, если тебе захочется поговорить. Все равно о чем.

Ее слова призваны были поддержать Кристину, но они как-то не вязались с выражением лица старшей сестры. Кристина внезапно почувствовала озноб и страх. Она искала подходящий ответ, когда телефон в конце коридора начал звонить, заставив Кристину вздрогнуть, как от пушечного выстрела.

– Вроде бы телефон сам не умеет отвечать, Кристина, – произнесла Дельримпл, направляясь к нему.

– Я отвечу, – вскричала Кристина, бросаясь мимо ошарашенной старшей сестры к трезвонящему телефону.

Подойдя ближе, Кристина замедлила шаги, надеясь, что он замолкнет – и вместе с тем страшась этого. Она остановилась перед аппаратом, потом схватила трубку, вынимая из кармана листки с записями о состоянии здоровья Шарлотты Томас. Шестое чувство подсказывало ей, что этот звонок предназначается ей.

У женщины оказался сухой, с небольшим акцентом голос.

– Я хотела бы поговорить с мисс Кристиной Билл, дежурной сестрой, работающей на этом этаже.

– Это Кристина Билл, – сказала она, чувствуя, как опять пересохло в горле.

– Мисс Билл, мое имя Эвелин. Я отвечаю на ваш звонок, который вы сделали недавно. Я представляю региональный контрольный комитет Новой Англии.

Кристина испуганно и быстро, как лань, оглядела коридор. Дельримпл нигде не было видно. Были, правда, другие люди... обслуживающий персонал и посетители, но они находились вне пределов слышимости. – Я... у меня имеется информация для оценки и рекомендации, – заикаясь произнесла она, не вполне уверенная в том, по правилам ли она ведет разговор.

– Очень хорошо, – ответила женщина. – Я буду записывать, так что, пожалуйста, говорите медленно и отчетливо. Я не буду прерывать вас, если только в этом не возникнет абсолютная необходимость. Пожалуйста, начинайте.

Кристина дрожащими руками принялась раскладывать страницы перед собой. Прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем она справилась с эмоциями и мыслями, теснившимися в голове, и смогла снова обрести дар речи. Шарлотта очень хочет, чтобы это поскорее кончилось, поэтому ошибка исключается. Да, исключается. Вместе с тем в глубине души у нее зародилось сомнение. И только убедив себя, что ее кандидатура подлежит утверждению, Кристина приняла окончательное решение.

– Больная, о которой идет речь – миссис Шарлотта Томас, – продолжала она медленным и монотонным голосом, надеясь за ним скрыть его дрожание. – Это белая женщина шестидесяти лет и имеет диплом медицинской сестры. Восемнадцатого сентября ей была сделана резекция Майлса и колостомия по поводу рака толстой кишки. Я знаю миссис Томас с августа, когда она поступила к нам на обследование, и провела с ней много часов в разговорах до и после операции. Она всегда оставалась активной и крепкой женщиной и много раз заявляла мне, что ни за что не смирится с жизнью калеки и не станет мучиться от боли. Еще в июле этого года она на полной ставке работала в агентстве помощи на дому.

Кристина почувствовала, что начинает заговариваться. Ее руки покрылись холодным потом. Она предчувствовала, что этот разговор с Эвелин будет не из легких, хотя утром Пег уверяла: все пройдет гладко. А ведь это лишь предварительное сообщение. Что, если они утвердят его? Что, если действительно придется...

– Мисс Билл, вы можете продолжать, – послышался в трубке голос Эвелин, но в этот момент Кристина услыхала чьи-то приближающиеся шаги. Охваченная паникой, она повернула голову в сторону источника шума. – Мисс Билл? Вы меня слушаете? – спросила Эвелин.

В трех шагах стояла Дороти Дельримпл. "О Боже, что происходит, промелькнуло в голове Кристины. – Слышала ли она?"

– Мисс Билл, вы слушаете? – голос стал более требовательным.

– О, да, тетя Эвелин, – пробормотала она, побелевшими пальцами сжимая трубку. – Не подождете ли вы немного? Меня требует начальство. – Она положила свободную руку на подставку, но дрожь не утихала.

– Кристина, тебе плохо? – спросила Дельримпл слишком ласковым, слишком деловым тоном. – На тебе нет лица.

"Что ей ответить, – судорожно пыталась сообразить Кристина. – Как получше соврать?" – О, нет, нет, я чувствую себя чудесно, мисс Дельримпл. Это моя тетя. Моя тетя Эвелин.

– Ну если с тобой все в порядке... – проговорила старшая медсестра, пожимая плечами. – А то ты чуть не подпрыгнула до потолка, когда зазвонил телефон. Не видя тебя, я забеспокоилась и подумала, может что случилось...

Кристина не дала ей договорить, рассмеявшись через силу.

– Нет, со мной полный порядок. Дело... – в моем дяде. Сегодня ему сделали операцию, и я ждала этого звонка. Он хорошо перенес ее. – Одна ложь нагромождается на другую. Она не могла вспомнить, когда в последний раз лгала.

– Передай тете, что я рада, что все обошлось.

– Я кончу через две минуты, мисс Дельримпл, – еле слышно сказала она.

– О чем речь, говори сколько хочешь. – Дельримпл небрежно улыбнулась и направилась в глубину корпуса. Кристина подумала, что еще немного, и ей станет плохо. Листки бумаги с выписками из истории болезни Шарлотты Томас, зажатые в кулаке, слиплись в комок.

– Эвелин, вы меня слушаете? – упавшим голосом спросила Кристина.

– Да, мисс Билл. Теперь вы в состоянии говорить?

Кристина подумала: "Нет", – но вслух сказала.

– Да... да, все обошлось... то есть подождите... я приведу в порядок мои записи. – Ее пальцы отказывались повиноваться. Сперва телефонный звонок от Пег, затем тяжелая сцена с женой Джона Чепмена, после нее Шарлотта – и в довершение всего именно в этот день вышла на работу мисс Дельримпл, которая, как ни к какой другой сестре, цепляется к ней. Эти почти не связанные или даже совсем не связанные между собой события вдруг парализовали ее, воображение разыгралось и острая боль страха сдавила ей грудь и горло. Впопыхах она расправила листки, стараясь унять расшатавшиеся нервы.

– ...Так вот, она работала в агентстве помощи на дому. Я говорила это? – от звука собственного голоса Кристина почувствовала облегчение.

– Да, говорили, – терпеливо ответила Эвелин.

– О, хорошо... Так, погодите... О да... сейчас соображу. – Слова путались, а излишнее волнение мешало говорить. – Миссис Томас была на парентальном питании. Почти две недели у нее стоит подключичная система. Ей также вводят антибиотики. Кроме того, проводится почасовая легочная терапия, и постоянно подается кислород. – В этот миг она сообразила, что пропустила целую страницу. По правде говоря, она почти не помнила то, что говорила. – Эвелин... я... я кажется, что-то пропустила. Может, мне вернуться назад?

– Как знаешь, дорогая. Мы постараемся разобраться. А теперь успокойся и выкладывай остальную информацию, которая у тебя заготовлена.

Теплые слова женщины сразу благотворно подействовали на нее. Кристина глубоко вздохнула, чувствуя, как проходит огромное напряжение, сковавшее ее.

– Спасибо, – благодарно сказала она. Уверенный тон Эвелин подсказал ей, что она действует в компании с людьми, составляет частицу единой команды, даже целого движения, которое руководствуется высшими целями. И если ее роль трудна, временами вызывает страх, но и остальным сестрам не легче. В голосе Кристины впервые послышалась нотка спокойствия. – Я упустила из виду то, что сразу же после первой операции последовала вторая с целью дренажа обширного тазового абсцесса. Неделю назад у нее развилась пневмония, и прошлой ночью ей ввели носогастритную трубку для предотвращения возможной закупорки кишок.

Дрожь, правда, не прошла, но зато стало легче говорить.

– Недавно у нее образовался большой пролежень в области крестца, который причиняет ей сильную боль, поэтому врачи назначили круглосуточный прием демерола, а также обычную локальную терапию. Записи в карте по состоянию на вчерашний день показывают, что пневмония усиливается. В связи с этим ей предписана полная реанимация на случай приостановки сердца. Кажется, все, – облегченно вздохнула Кристина. Слава Богу! – Миссис Томас замужем. Имеет двоих детей и нескольких внуков и внучек. Я кончила. – Она перевела дух.

– Мисс Билл, – спросила Эвелин, – не могли бы вы сказать мне, имеется ли в ее карте документированное доказательство распространение опухоли на прочие органы?

– О, да, извините. Я пропустила целую страницу. Там был отчет рентгеновского обследования. На прошлой неделе была получена радиоизотопная сканограмма ее печени. Рентгенолог написал буквально следующее: "Множественные дефекты наполнения, типичные для данного типа опухоли".

– Когда в последний раз вы представляли нам на рассмотрение своих пациентов?

– У меня был только один пациент. Почти год назад. Миссис Томас мой второй случай. – «В тот раз было совсем по-другому, – подумала она. – Тогда было гораздо легче, не то, что сейчас». Она почувствовала, что не может больше стоять, и машинально огляделась в поисках стула.

– Благодарю вас за звонок, – сказала Эвелин, – и за вашу прекрасную характеристику больной. Региональный контрольный комитет "Союза ради жизни" рассмотрит ваш случай и свяжется с вами в течение ближайших двадцати четырех часов. А тем временем, как вам должно быть известно, вы не вправе предпринимать каких-либо самостоятельных действий.

– Я понимаю.

– Да, вот еще что, мисс Билл, – прибавила Эвелин. – Как зовут врача вашего пациента?

– Ее врача?

– Да.

– Доктор Хатнер. Уоллас Хатнер, начальник хирургического отделения.

– Спасибо, – сказала Эвелин. – Мы вам позвоним.