Милый Каин

Глава вторая Быстрые шахматы

Хулио Омедас обвел взглядом аккуратные дорожки и корты теннисного клуба. Стояло мягкое, даже прохладное мартовское утро. Он непроизвольно залюбовался маленькой радугой, образовавшейся почти у самой земли, оттого что один из молодых членов клуба, готовившийся к игре, поливал корт водой.

Он зажимал большим пальцем часть среза насадки, чтобы вода разлеталась по воздуху не каплями, а пылью. Его будущий соперник столь же целеустремленно и тщательно ровнял граблями площадку, и без того идеально подготовленную к игре. Оба были одеты в костюмы с клубной символикой и, судя по их настрою, готовились к серьезной турнирной встрече.

Хулио наблюдал за всем этим, сидя за столом на террасе, пристроенной к зданию администрации клуба. Она была приподнята над землей на манер театральной ложи. С нее открывался прекрасный панорамный вид на корты, прогулочные дорожки, трибуны — практически на всю территорию клуба.

По правде говоря, он не слишком хорошо понимал, как его сюда занесло и что он здесь делал. В этот элитарный теннисный клуб его пригласил Карлос Альберт. Они были едва знакомы, но этот человек обращался с ним как со старым другом. Более того, он настоял на том, чтобы сыграть с Хулио партию в теннис, хотя тот убеждал его, что не силен в этом деле. Карлос зарезервировал для них корт под номером один. Теперь эта площадка, пустая и отлично подготовленная персоналом клуба, дожидалась их появления, пока они лениво, не торопясь потягивали пиво в баре на террасе.

Хулио Омедасу исполнилось тридцать четыре года. Он был высоким привлекательным мужчиной с очень хорошими манерами. Некоторая медлительность в движениях и рассуждениях лишь добавляла ему очарования. Он улыбался миру тонкими, изящными губами и неизменно смотрел на окружающих чуть печальными глазами. Как человек, Карлос был ему симпатичен, но сегодня у Хулио возникло ощущение, будто тот строит ему какую-то западню. Нет, не просто так его пригласили сюда, по крайней мере не только для того, чтобы сыграть в теннис.

Карлос вышел из бара с двумя кружками пива и подсел к Омедасу.

— Я хотел бы проконсультироваться с тобой как с психологом, — признался наконец он. — Есть у меня одна проблема. Речь идет о моем сыне. Мы с женой очень за него беспокоимся и не знаем, как быть. По правде говоря, мы даже толком не знаем, что именно с ним происходит.

На некоторое время Хулио профессионально превратился в самого чуткого слушателя на свете. Он внимательно ловил каждое слово Карлоса, отмечал про себя любую деталь в его рассказе и мысленно пытался составить по словам отца портрет его сына.

В итоге психолог вынужден был признаться себе в том, что портрета не получилось. Так, легкий набросок, сделанный неумелой рукой и как будто впопыхах. Ему становилось понятно, что Карлос практически не знает собственного сына. Он перечислил собеседнику набор объективных фактов — двенадцать лет, учится в английском колледже, хорошо успевает и так далее. Судя по всему, кроме этого, он не мог рассказать о сыне ничего, не знал, чем тот живет, о чем думает, что его беспокоит или тревожит.

— Я бы сказал, что он вроде как… — На секунду-другую Карлос задумался. — Он вроде бы и есть, но в то же время его и нет. Он есть только потому, что мы его видим, можем до него дотронуться, но не более. Никто — ни я, ни его мать — не знает, о какой хрени он в данный момент думает, на какой планете или вообще в какой галактике сейчас мысленно находится. Он есть — и его нет. Он смотрит на нас — и не смотрит. Говорит, когда вообще снисходит до того, чтобы пообщаться с нами, так, словно эти слова и мысли принадлежат не ему, а кому-то другому.

— У него есть друзья?

— Нет, насколько нам с женой известно. Общение со сверстниками его не интересует. Одноклассники по колледжу, наверное, кажутся ему дураками и тормозами. Иногда он передразнивает их, причем получается это у него достаточно точно, но уж очень не по-доброму. Больше всего ему нравится быть одному и наблюдать за тем, что происходит вокруг.

— Значит, ты полагаешь, что он находится в подавленном состоянии?

— Можешь не подыскивать деликатных слов. Мы с женой действительно боимся, что у парня в самом деле настоящая депрессия.

Хулио продолжал рассеянно смотреть на корт, где вот-вот должна была начаться игра. Игроки закончили поливать и ровнять площадку. Они начали выбирать ракетки из целой дюжины, предложенной каждому из них на выбор. Теннисисты взвешивали их в руке, проверяли, насколько хорошо натянуты струны. В довершение ритуала, перед тем как выйти на корт, они стряхнули специальной палочкой комочки земли со своих подошв, явно не желая, чтобы в игре им помешала хоть какая-нибудь мелочь.

Вот наконец первый мяч взлетел в воздух. Хулио ожидал увидеть поединок настоящих мастеров и не без некоторого разочарования понял, что стал свидетелем упрямого, довольно унылого и однообразного перебрасывания мячика через сетку двумя начинающими любителями.

Он отдавал себе отчет в том, что Карлос говорил о Нико не совсем уверенно. Судя по всему, у отца не было четко выстроенной картины того, что происходило с его сыном. Порой он просто противоречил сам себе.

— Его мать полагает, что в глубине души мальчик чувствителен и раним. Просто он почему-то не хочет показывать это окружающим, — сказал Карлос, судя по всему довольный тем, что вспомнил и об этой точке зрения.

— А чем твоя жена занимается?

— Она врач. Травматолог. Поэтому, кстати, раньше, чем я, посмотрела на нашу проблему с медицинской точки зрения.

Хулио кивнул.

— Еще она утверждает, что он очень умный. Я, впрочем, тоже так думаю.

— Не стану заранее отрицать, — с улыбкой сказал Хулио Омедас. — Но, по правде говоря, мне за всю мою практику еще не приходилось слышать от кого-либо из родителей, что его ребенок глупее других.

— Да он одни пятерки получает, практически не прикладывая к этому никаких усилий. А еще ему очень нравятся шахматы. Он готов играть партию за партией. В основном, конечно, сын играет с компьютером.

На другом корте дела шли веселее. Там симпатичная девушка в белоснежной мини-юбке в свое удовольствие смеялась над собственными ошибками и во весь голос убеждала соперницу в том, что она не виновата. У нее просто-напросто в ракетке дырка.

— Сколько все это уже продолжается?

— Пожалуй, лет с девяти. Началось все, естественно, не в один момент. Поначалу мы ничего не замечали. Он просто постепенно стал все меньше говорить и все больше замыкался в себе. Ты-то что скажешь? По твоему мнению, это депрессия или какой-нибудь психоз?

Хулио просто отмахнулся от этого вопроса.

— Так заочно не ответишь. Не торопись ставить сыну диагноз.

— Посмотрел бы ты на него. У меня предчувствие, что из этого будет толк. Ты сумеешь подобрать к нему ключ.

Хулио было приятно слышать столь лестные слова в свой адрес. Честно говоря, Омедас не понимал, почему именно он, в общем-то случайный знакомый, без рекомендаций, вызвал у отца мальчика такой прилив доверия.

Он пояснил Карлосу, что в кабинете психологической стимуляции на улице Пуэнтес, которым он руководит, работают далеко не с самыми одаренными и умными детьми. Основными их пациентами были дети с задержкой в развитии, со всякого рода отклонениями и с проблемами речи. Кроме того, он не занимался психотерапией в чистом, строго научном смысле этого слова. В университете Хулио преподавал не столько прикладные, сколько теоретические дисциплины. Тот случай, о котором завел речь Карлос, не в полной мере совпадал с его теоретической и практической специализацией.

Все это Карлос Альберт выслушал не перебивая, но доводы Омедаса его не убедили. Он по-прежнему считал, что тот должен познакомиться с его сыном и хотя бы в общих чертах определить, нуждается Нико в помощи специалистов или нет. Он предложил Омедасу заехать к нему в гости и поговорить с мальчиком.

Хулио почесал в затылке и задумался над этим предложением. Он вынужден был признаться самому себе в том, что данный случай представлялся ему любопытным. Психологу хотелось познакомиться с этим ребенком с чисто профессиональной точки зрения. К тому же он не имел ничего против того, чтобы помочь своему новому знакомому.

Омедас опасался лишь того, что, сам того не заметив, он увлечется этим случаем, потратит на него слишком много времени и забросит другие дела. Поэтому Хулио решил, что заглянет к Карлосу Альберту, но не станет брать на себя обязательства проводить полное обследование его сына и уж тем более браться за лечение, если оно все же потребуется.

Карлос выслушал ответ, очень обрадовался и тотчас же предложил более чем щедрый гонорар за диагностику состояния сына. Эта задача, как он выразился, была тяжелой работой, которая должна хорошо оплачиваться.

Хулио почувствовал себя неловко оттого, что его друг так легко и несколько преждевременно перешел к финансовой стороне этого вопроса.

— Я просто начинаю бояться тебя, когда ты — профессионал! — переводишь разговор на деньги.

— Я еще больше боюсь.

— Ты? Акула бизнеса? — С этими словами Омедас положил руку Карлосу Альберту на плечо.

— Деньги, бизнес — все это меня не пугает. Я боюсь другого. Быть отцом непросто. Это может оказаться гораздо более трудным делом, чем я всегда думал.

Особняк Карлоса Альберта назывался «Римская вилла». Это название было набрано из керамических букв, напоминающих те самые римские, на табличке, висевшей полевую сторону от парадного входа. Другая табличка, приколоченная по правую руку, гласила: «Cave canem».[1]

Создателю проекта этого здания действительно удалось передать в нем дух античного наследия и, более того, в какой-то мере уподобить частный жилой дом едва ли не императорскому дворцу. Чего стоили хотя бы фронтиспис, сложенный из известняковых плит, деревянные балки, торчащие из стен, тщательно оштукатуренных и выкрашенных в терракотовый цвет, и четыре башенки с характерными двускатными крышами.

В этом доме не было четкой границы между наружным и внутренним пространством. Две террасы незаметно переходили в вестибюль и гостиную. Кроме того, по количеству всяких потайных помещений, лесенок и переходов можно было предположить, что строили всю эту красоту не в один прием и не по единому проекту. Люди переделывали, пристраивали одно к другому несколько зданий на протяжении едва ли не многих столетий.

Несмотря на всю свою роскошь и несомненную дороговизну, этот дом, в отличие от соседних особняков, не казался ярким, кричащим. Более того, он даже сохранял налет некоторой внешней скромности. Проектировал его явно архитектор с хорошим вкусом и чувством меры.

Когда Хулио увидел дом Карлоса в первый раз, то даже присвистнул от изумления. Психолог, конечно, понимал, что его новый друг — человек обеспеченный, но Омедасу и в голову не приходило, что тот настолько богат. Поразил его даже не размер самого здания, а скорее множество мелких, но очень дорогих деталей. К примеру, кованые решетки на окнах и внутренний дворик, ограниченный галереями, по колоннам которых тянулись вверх побеги бесчисленных бугенвиллей. При всем этом Хулио Омедас не мог не признать, что со вкусом все было в порядке не только у архитектора, но и у хозяев этого роскошного дома.

От парадных деревянных ворот высотой метра в три до входа на террасу нужно было преодолеть как минимум метров тридцать. Дорожка была выложена весьма живописными плитами, вырубленными из известняка. Прямо у стены дома росла величественная магнолия, отбрасывающая тень на крыльцо. Омедас даже остановился на секунду-другую, чтобы насладиться этой красотой.

— Табличку, наверное, придется убрать, — сказал Карлос, указывая рукой в сторону «Cave canem». — Не могу я на это смотреть.

— Тяжело? — переспросил Хулио. — Собачье логово без собаки?

— Да все вместе. Как посмотрю на эти буквы, так сердце и сжимается. — Карлос подумал немного, взял Хулио под руку, повел его назад, к воротам, и сказал уже на улице: — Это здесь случилось.

Они перешли улицу, и Хулио увидел на асфальте пятно, еще не до конца смытое поливальными машинами.

— Вот отсюда он перетащил собаку в нашу спальню. Можешь себе представить? Пес-то огромный был, больше пятидесяти килограммов весил, это точно. Я до сих пор с трудом в это верю. Ты еще больше удивишься, когда увидишь моего сына.

— Он сейчас дома?

— Нет, еще не вернулся из колледжа. — Карлос посмотрел на часы и добавил: — Вот-вот явится. Он, кстати, всегда сам домой возвращается. Не нравится ему, когда мы за ним заезжаем.

— А как все это получилось?

— По его словам, Аргос играл с мячиком, а тот в какой-то момент выкатился за ворота. Пес, заигравшись, естественно, бросился за ним и, уж конечно, не остановился на краю тротуара. В этот момент по улице проезжал грузовик, который его и раздавил.

Хулио стал рассматривать пятно на асфальте. По форме оно походило на ковры из целой шкуры зебры или же коровы, продающиеся в магазинах. Оно находилось буквально у самого тротуара, противоположного по отношению к «Римской вилле», из калитки которой собака и выскочила на дорогу. От бордюра пятно отделяли каких-то несколько десятков сантиметров.

Это и показалось Омедасу странным. Он попытался представить себе, как все произошло.

«Вот отсюда выскакивает собака, здесь она спрыгивает с тротуара на проезжую часть, а с этой стороны едет грузовик. Так, и вот на этом месте собака попадает под машину.

Нет, что-то здесь явно не сходится. Случись все так, и собаку отбросило бы на несколько метров вперед по ходу движения машины или же в сторону. По крайней мере, кровавая лужа осталась бы в другом месте. Впрочем, если собаку ударило не бампером и не крылом, что было бы естественнее, а она попала бы непосредственно под колесо, то мертвое животное действительно могло бы лежать здесь.

Но даже при таком раскладе остается непонятным, почему пес попал под правое колесо грузовика, то есть дальнее по отношению к воротам дома, из которых он выскочил. Более логичным было бы попадание собаки под другое колесо, ближе к центру проезжей части. Как же Аргосу удалось забраться так далеко под машину?

Водитель, скорее всего, увидел бы собаку, перебегающую ему дорогу, и попытался бы затормозить. Нет, теоретически это все, конечно, возможно, но выглядит очень уж неестественно».

Тем временем Карлос явно начал нервничать, не понимая, с чего бы это вдруг психолог погрузился в размышления.

Он потянул Хулио за рукав и сказал:

— Пойдем, я тебе дом покажу.

Тот не сдвинулся с места.

— Может быть, стоит расспросить соседей из дома напротив? Вдруг они что-нибудь видели, что-то заметили?

— Давай спросим, если хочешь. Я только никак не пойму одну вещь. Что именно ты собираешься у них выяснять?

— Да я еще и сам не знаю. Просто что-то здесь у меня не сходится.

Карлос удивленно вскинул брови, явно не понимая, зачем все это нужно. Тем не менее, не желая обижать Хулио, он подошел к воротам виллы сеньоры Бенитес, позвонил и приветливо улыбнулся в зрачок камеры видеонаблюдения. Эта штука, похожая на глаз-хамелеон, повернулась на платформе в их сторону и нацелила на гостей свой объектив. Через несколько минут тяжелая створка металлических ворот под характерное монотонное жужжание электромотора заскользила по направляющим в сторону. Глазам Хулио открылся довольно пестрый сад в английском стиле, заросший разноцветными цветами, в глубине которого за шеренгой деревьев виднелись стены роскошной виллы.

Пару минут спустя к ним навстречу вышла сеньора Матильда, хозяйка дома. Она вела за руку двухлетнего ребенка, судя по всему — своего внука. Дама выглядела весьма элегантно и очень даже привлекательно, несмотря на уже не юный возраст. Карлос поздоровался и представил ей своего друга.

Он отклонил предложение пройти в дом, поговорить там и в двух словах обрисовал цель их краткого визита.

— Ах да! Бедный Аргос! Так жалко собачку! Ваша супруга рассказала мне, что случилось. Он такой милый был, всегда веселый и совсем не злой. Пес хорошо знал меня. Когда мы с ним встречались на улице, он всегда здоровался — хвостиком вилял, а то и лизал руку. А что именно с ним случилось?

— Он попал под машину, под грузовик. Прямо здесь. — Карлос показал рукой в сторону ворот.

Женщина вытянула шею и переспросила:

— Где-где, говорите?

— Пойдемте, я вам покажу.

Женщина вышла на улицу, придерживая за руку малыша, который так и норовил вырваться и самостоятельно освоиться в окружающем пространстве. Сеньора Матильда внимательно осмотрела пятно на асфальте, заохала и покачала головой. Ее внуку удалось было вырваться на свободу, но она перехватила его и для большей надежности поставила перед собой так, чтобы можно было придерживать внука обеими коленками.

— Господи, какой ужас! Так когда, вы говорите, это случилось?

— В субботу. В семь или в половине восьмого вечера.

— Ой, нам же как раз в тот момент новые кресла привозили. Надеюсь, это был не тот грузовик, на котором приехали грузчики. Да-да, именно в это время машина здесь и стояла. А уехали они… да, в восемь.

— Мы с женой появились тут чуть позже. Грузовика уже не было.

— Судя по пятну, я рискну предположить, что собака попала не под удар бампера, а прямо под колесо. Может быть, в тот самый момент, когда машина трогалась с места. Да, скорее всего, пес забежал под машину, когда та еще стояла на месте. Иначе он не угодил бы под колесо, дальнее от противоположной стороны улицы, — сказал Хулио.

— А у меня за этот месяц два попугайчика умерли. Я держала птичек в клетке, висящей в саду, — сообщила гостям хозяйка дома. — Их ворона заклевала. Я даже черное перо рядом с клеткой нашла. Бедные попугайчики! Она задолбила их насмерть прямо сквозь прутья клетки. Сын пообещал, что пристрелит эту тварь, как только увидит ее у нас в саду. Он ведь у меня стрельбой занимается, причем серьезно. Дробовик у нас дома теперь всегда наготове лежит.

Двухлетний малыш воспользовался тем, что бабушка увлеклась рассказом, ослабила хватку, резко дернулся, вырвался на свободу и почти бегом бросился не куда-нибудь, а к краю тротуара, к проезжей части. Реакция Хулио оказалась куда более быстрой, чем у немолодой женщины. Он первым дотянулся до беглеца, перехватил его обеими руками на уровне пояса, поднял над землей и посмотрел мальчику прямо в глаза.

Незнакомец показался малышу человеком занятным и, по всей видимости, симпатичным. По крайней мере, он во весь рот заулыбался Омедасу и разревелся в полный голос, когда бабушка забрала его у Хулио и вновь крепко схватила за обе руки.

Поскольку продолжать беседу под аккомпанемент детского плача было не слишком комфортно, Матильда извинилась и направилась в сторону своего дома.

— Может быть, все-таки зайдете? — вежливо предложила она.

— Нет-нет, не будем вас беспокоить, — ответил Карлос. — Большое спасибо, мы все уже выяснили.

Сеньора Матильда сказала что-то еще, но Омедас не расслышал ее слов, утонувших в недовольных криках ребенка. Кроме того, его мысли были заняты уже другим. Он пытался реконструировать в своем воображении то, что произошло здесь с Аргосом, и чем дальше, тем больше убеждался в том, что собака никак не могла по чистой случайности оказаться под машиной именно в тот момент, когда та тронулась с места. Слишком уж много факторов должно было для этого совпасть, если, конечно… никто здесь ничего не подстраивал.

— Я все равно не понимаю, зачем тебе это нужно? — спросил Карлос. — Что с того, что собака попала под тот самый мебельный фургон?

Хулио Омедас пристально посмотрел ему в глаза и сказал:

— Вполне возможно, что это не был несчастный случай. То есть несчастный — да, но случай — нет. Слишком уж много здесь совпадений.

Карлос мысленно переварил услышанное, а потом с недоверием и ужасом в голосе переспросил:

— Неужели ты думаешь… Да ну, с какой стати? Зачем ему это могло понадобиться?

— А вот этого я, разумеется, пока что не знаю.

В этот момент они увидели Николаса, подходившего к дому. Хулио, словно завороженный, наблюдал, как мальчишка прошел мимо них, не посмотрев в сторону отца и даже не подумав откликнуться на его приветствие. При этом Омедас не мог не видеть, что мальчик вовсе не погружен в свои мысли настолько, чтобы не замечать ничего вокруг. Тот несколько раз искоса, как бы украдкой посмотрел в их сторону.

Одет он был в школьную форму, а рюкзак, висевший на спине, просто распух от тетрадей и учебников. Мальчик не был ни особо худым, ни толстым, его телосложение вполне можно было назвать крепким. Светловолосый, симпатичный, веснушчатый… До этого дня психолог даже не предполагал, насколько холодным может быть взгляд детских глаз.

Омедас, человек не религиозный и не суеверный, тем не менее вступил под своды прозрачного восьмиугольного потолка гостиной-салона дома Карлоса, как в храм, — с чувством благоговения и любопытства, сдобренного немалой долей изумления. Нико пошел в свою комнату переодеться после школы, и Карлос воспользовался этими минутами, чтобы продемонстрировать гостю интерьер своего дома. Делал он это с явным удовольствием, как хозяин, который прекрасно знает, что ему есть чем удивить человека, оказавшегося впервые в этом помещении, и чем перед ним похвастаться.

Роскошный салон действительно был произведением дизайнерского искусства. Чего стоила хотя бы зона столовой, уровень которой был несколько выше остальной части салона. Туда вела изящная лесенка, на первый взгляд абсолютно невесомая, парившая в воздухе.

«Богатые люди с хорошим вкусом», — сделал для себя окончательный вывод психолог, разглядывая мраморную копию античного бюста Вероники Иудейской, стоявшую на полке изящного серванта из африканского тига.

Вообще мебели как таковой в салоне было не много. Ничто не мешало людям наслаждаться самим многоуровневым пространством. В этом помещении, похоже, не имелось ни одного случайного предмета.

Органично смотрелись в нем и стильные колонки музыкального центра фирмы «Бэнг & Олафсен». Омедас без труда представил себе, как, нажав буквально одним пальцем на элегантно оформленную кнопку этого дорогого аппарата, можно материализовать в салоне «Римской виллы» какое угодно произведение Малера в любом известном исполнении. Причем музыка будет звучать легко и естественно, без малейших шумов и искажений.

— Это все заслуга жены, — с улыбкой пояснил Карлос. — Она у меня знает толк в том, как оформить помещение.

Арасели закончила чистить очередной серебряный кувшин, и Карлос попросил ее позвать Нико. Она молча кивнула и вышла из комнаты.

Карлос налил гостю рюмку бренди. Хулио продолжал созерцать роскошный интерьер, чувствуя, как в нем нарастало смутное беспокойство. Он никак не мог понять, какая деталь в оформлении салона так взволновала его и спровоцировала настолько неприятные эмоции и переживания.

Впрочем, вскоре его внимание переключилось на Нико, вошедшего в гостиную. Мальчик явно был недоволен тем, что его вытащили из комнаты. Он успел переодеться в джинсы, кроссовки и майку. Кроме того, Нико явно преднамеренно взлохматил себе волосы, словно строгий пробор, с которым он ходил в школу, раздражал его даже не столько психологически, сколько физически. Хулио внимательно следил за выражением лица мальчика, за его глазами. Николас, не слишком стесняясь, также рассматривал психолога.

Эта бесцеремонность не пришлась Омедасу по душе.

— Нико, поздоровайся. Этого господина зовут Хулио. Он мой друг, кстати психолог, и хотел бы с тобой познакомиться.

Хулио протянул руку и сказал, что рад познакомиться, но мальчик и не подумал пожать протянутую ладонь.

Карлос почувствовал себя неловко и виновато посмотрел на гостя.

— Такой уж он у нас недоверчивый, — произнес хозяин дома, повернулся к сыну и спросил: — Ты не хочешь пожать гостю руку?

— Перестань. Это все ерунда. — Хулио сделал несколько шагов в сторону под тем предлогом, что ему нужно поставить рюмку на стол, находившийся чуть поодаль, в центре гостиной.

— Николас, садись, мы хотим с тобой поговорить, — сказал Карлос и для большей убедительности потянул сына за рукав к креслу.

Николас подчинился, при этом всем своим видом давая понять, насколько предстоящая беседа ему неинтересна и неприятна. Хулио тоже чувствовал себя неуютно, потому что прекрасно понимал, насколько важно произвести на ребенка хорошее впечатление при первой встрече.

«Судя по всему, я уже сделал неверный первый ход. Дальше все пойдет только хуже и хуже. Зря, наверное, Карлос сразу представил меня как психолога, — подумал Хулио. — Николас, судя по всему, парень умный и сразу сообразил, зачем меня сюда пригласили. Впрочем, ладно, сделанного уже не исправишь. Кроме того, рано или поздно Нико все равно разобрался бы, что к чему».

Напряжение, повисшее в гостиной, разрядилось с появлением Дианы. Малышка вошла в комнату, с трудом передвигая ноги в высоких маминых сапогах. На голове у нее, закрывая глаза и уши, болталась отцовская шапочка для гольфа.

— Папа, папа! А я ничего не вижу!

Карлос подбежал к дочке.

— Господи, да где ты все это нашла? — спросил он и поднял Диану на руки.

При этом мамины сапоги так и остались стоять на полу. Такое развитие событий привело Диану в восторг. Заливаясь смехом, она выскочила из гостиной. Омедас успел заметить, что Нико при этом смотрел на сестру с явной симпатией во взгляде.

У Карлоса сработал мобильник, и он вышел в вестибюль. Звонили по делу. Судя по обрывкам фраз, доносившимся до Омедаса, речь шла о переносе даты общего собрания акционеров какой-то компании. Хулио остался с Нико один на один и оказался вынужден начинать разговор без посреднической помощи отца мальчика.

Омедас сел в вишневое кожаное кресло.

— Здесь сидит только отец, — сообщил гостю Нико.

— Надеюсь, он на меня не рассердится, — махнул рукой Хулио.

Нико взял со стола пульт управления музыкальным центром и включил радио. На первой попавшейся ему станции передавали трансляцию футбольного матча.

— Любишь футбол?

Мальчик демонстративно нажал на клавишу настройки. Из динамиков, сменяя друг друга, послышались обрывки самых разных передач. Это были и ток-шоу, и политические обзоры, и какие-то музыкальные программы. Гостю казалось, что это будет продолжаться бесконечно. Рассчитывая на помощь Карлоса, Хулио посмотрел в сторону вестибюля, но сквозь стеклянные двери было видно, что тот по-прежнему говорил по телефону уже на террасе.

— Ну а в школе у тебя как дела? Уроков много задают?

— Тебе-то какое дело?

Радио звучало слишком громко, и Хулио позволил себе забрать у мальчика пульт и выключить музыку.

Нико презрительно посмотрел на него и спросил, скривив губы:

— Ну и что это у нас? Допрос?

Хулио понял, что его опять застали врасплох. Нико был явно этому рад.

«Ладно, мы еще посмотрим, кто кого, — подумал Хулио. — И все-таки интересно… Эти глаза. Я никак не мог видеть их раньше».

Тем не менее что-то в лице Нико казалось ему знакомым.

— Мы с твоим папой друзья.

— Я в курсе. Ты из клуба. Ну, из того, где те, кто покруче, пинают по всей округе мяч ракетками либо клюшками.

— С чего ты взял, что я из клуба? Меня туда никто никогда не примет, если только твой папа заранее не оформит мне пропуск, — возразил Хулио, сделав вид, что обижается на слова Нико. — Впрочем, я купил теннисный костюмчик. «Лакост суперклуб»… Знаешь такую марку? Думаю, меня теперь точно примут в этот клуб. — С этими словами он подмигнул мальчику.

Тот непроизвольно улыбнулся, но в следующую секунду согнал улыбку с лица и сообщил гостю:

— Не нравишься ты мне.

Хулио повернулся к Нико почти спиной и стал копаться в своем портфеле. Мальчик заинтересовался происходящим, подошел чуть поближе и попытался заглянуть внутрь.

— Что у тебя там?

— Да так, игры разные.

Нико подошел еще ближе. Хулио показал ему содержимое портфеля. Там лежали несколько одинаковых синих коробочек, секундомер и какая-то маленькая книжка.

— Знаю я, что это такое. Все для того, чтобы проверить, не дурак ли я.

— Да уж поверь, такого про тебя при всем желании не подумаешь.

Нико открыл одну коробочку и явно заинтересовался ее содержимым. Хулио порадовался, что мальчишка наконец проявил хоть какую-то готовность к взаимодействию и сотрудничеству.

— Ладно, пойдем ко мне.

Комната Николаса была большой, довольно скромно обставленной, при этом на редкость чистой и аккуратно прибранной.

«Никогда бы не подумал, что в этой комнате живет парнишка двенадцати лет», — мелькнуло в голове у Хулио.

Игрушек в комнате практически не было, лишь пара полок с дисками и книги. Большая часть их представляла собой традиционные детские и подростковые романы, которые хозяин комнаты расставил по алфавиту в соответствии с фамилиями авторов. Хулио удивило наличие среди этих книг далеко не детской и даже не юношеской литературы — от Дюма до Гессе. Отдельно стоявшая этажерка была выделена под учебники, оставшиеся у Нико с предыдущих лет. В большей мере соответствовал возрасту обитателя комнаты здоровенный постер, занимавший практически всю площадь сдвижной дверцы шкафа-купе. На плакате Дани Педроса[2] лихо проходил на своей «хонде» крутой поворот какой-то гоночной трассы. Другой постер, чуть меньших размеров, висел прямо над кроватью Нико. На нем был изображен прекрасный панорамный вид Земли из космоса.

Хулио бегло пробежался взглядом по полкам с дисками. Немалую часть из них составляли альбомы «U2» и «Роллинг стоунз», из более современных исполнителей — Бьорк. Он задержал внимание и на нескольких рисунках, сделанных, по всей видимости, самим Нико и прикрепленных кнопками к пробковой доске. На них были в меру умело изображены раллийные гоночные машины и целая эскадрилья реактивных истребителей-бомбардировщиков.

— А ты неплохо рисуешь, — сказал Хулио и на самой верхней полке стеллажа заметил шахматную доску.

Нико тем временем открыл шкатулку с материалами для теста. Ему досталось одно из самых сложных заданий, используемое для проверки развитости пространственного мышления обследуемых детей. Испытуемому предлагалось собрать пазл из двадцати пяти фрагментов без рисунка-образца. Хулио повернул кусочки картона лицевой стороной кверху, в беспорядке разложил их на столе, выразительно посмотрел на Нико и щелкнул секундомером.

— Начинай собирать и скажи, что там изображено, когда догадаешься.

Не обращая внимания на полученные инструкции, Нико быстро перевернул все фишки изображением вниз и, к немалому удивлению психолога, очень быстро собрал пазл, ориентируясь только по контурам фрагментов и не пытаясь помочь себе, стыкуя элементы в соответствии с изображением. Тест был пройден за рекордно короткое время. Вскоре перед Омедасом на столе оказался идеально ровный голубой квадрат.

— Безоблачное небо, — объявил Нико.

Хулио не знал, что делать дальше. После того, что он сейчас увидел, продолжать тест, давать этому парню другие задания было бы просто смешно.

Тем временем Нико встал и положил на стол между собой и психологом шахматную доску. При этом он оценивающе посмотрел на собеседника, словно мысленно говоря: «Поглядим, на что ты у нас сгодишься». Омедасу не нравилось, что мальчишка перехватил инициативу, но до поры до времени он решил не предпринимать ответных шагов.

Они быстро расставили на доске фигуры и бросили жребий. Нико достались белые.

— Быструю или блиц? — спросил он, пододвигая к доске часы.

Мальчик сделал первый ход центральной пешкой, и над доской разразилась буря. Между фигурами и флажками часов замелькали руки игроков. Ходы делались с такой быстротой, что стороннему наблюдателю показалось бы, будто ни один из соперников вообще не тратил времени на обдумывание.

Психолог отметил про себя перемену, произошедшую с Нико. В первый раз за все это время он действительно увлекся тем, что ему было предложено. У него сверкали глаза, мальчишка сгорал от желания выиграть эту партию.

Хулио было отлично знакомо это состояние — мощный выброс адреналина. Он не без удовольствия украдкой подсматривал за юным шахматистом, увлеченно выстраивавшим партию.

Разница в возрасте и опыте сказывалась во всем, даже в том, как каждый из них нажимал на кнопку часов. Нико делал это резко, хлопал по флажку всей ладонью. Он явно боялся потерять хотя бы сотую долю секунды своего времени. Омедас же энергично нажимал на кнопку подушечкой указательного пальца, не пытаясь лихорадочно выгадать мгновение-другое.

Вскоре в центре доски стало посвободнее, и можно было начать интересную комбинационную игру. Для этого игроки пошли на размен фигур. С каждой стороны полегло по три пешки, а слон был пожертвован в обмен на коня.

Хулио позволил Нико получить небольшое позиционное преимущество на ферзевом фланге. Более того, он оставил открытой главную диагональ, которую мгновенно занял белый слон — гордый и уверенный в своей непобедимости, как бык, выпущенный на арену для корриды, разъяренный, бьющий копытом и не замечающий копья, нацелившегося ему в бок.

Хулио старательно прятал улыбку, наблюдая за тем, как противник делал даже не неудачные, а просто по-детски неразумные ходы. Комбинации сменяли одна другую в совершенно предсказуемом порядке и с заранее известным результатом.

Для начала Хулио неожиданно поставил коня на такое поле, с которого тот фактически перекрывал дерзкому белому слону оперативный простор. Нико на мгновение призадумался, но не посчитал это предупреждение достойным внимания. Невзирая на то, что часть его сил была скована обороной противника, он бросил в атаку свой главный резерв. Белый ферзь занял, как казалось Нико, стратегически важную клетку, с которой угрожал одновременно ладье и коню черных. Судя по выражению его лица, он считал, что сделал просто отличный ход, который должен был серьезно повлиять на всю обстановку на доске.

Ответный ход Хулио продемонстрировал, что он заранее подготовился к атаке и продумал весьма эффективное средство защиты. Всего один ход черных — и белому ферзю пришлось отойти на исходную позицию, спасая собственную шкуру. Армия белых рассталась с одним из своих слонов, ставшим жертвой безрассудства собственного командования.

Нико в первый раз с начала партии всерьез заподозрил, что на доске происходило что-то неладное. Он-то рассчитывал устроить сопернику кровавую бойню, а выяснилось, что в этой мясорубке перемалывались его собственные силы. Перевес черных становился все более значительным.

В какой-то момент взгляды соперников встретились, и Хулио вежливо улыбнулся Николасу. Тот только поджал губы, отвел взгляд и, начиная со следующего хода, повел новое наступление на боевые порядки противника. Мальчишка вывел на оперативный простор свои ладьи и стал атаковать ими по всему фронту.

Нико никак не мог взять в толк, почему соперник с такой легкостью парировал все его маневры, почему ему удавалось столь малыми силами организовать такой надежный рубеж обороны вокруг своего короля, почему он так проницательно обнаруживал слабые места в боевых порядках армии противника, редеющей на глазах.

Нико разозлился и не на шутку обеспокоился. Он явно нервничал, швырял на стол съеденные фигуры и колотил по кнопке часов что было сил. Происходящее на доске выводило его из себя.

В итоге Хулио остался со слоном и пешкой против одинокого короля Николаса. В его распоряжении оставалась одна минута, и он решил перевести заканчивающуюся партию из спортивного разряда в учебный.

— Ну а теперь, после того, как ты всячески старался подловить меня на своих хитрых маневрах, я могу научить тебя, как поставить мат буквально в два хода, имея в распоряжении лишь коня и слона. Поверь мне, это задача не из легких.

Он заменил пешку, дошедшую до последней линии, на коня, и действительно буквально через ход поставил белым мат.

Нико не верил своим глазам. Как же так могло получиться? Он явно недооценил противника. Но ведь этого… этого просто не может быть! В порыве ярости он сбросил доску со стола. Фигуры разлетелись по всей комнате.

Хулио удивленно посмотрел на него.

Николаса просто трясло. Чтобы скрыть эту дрожь, он крепко сжал челюсти и напряг все лицевые мышцы. При этом мальчик смотрел в глаза психологу, не отводя взгляда.

— Скажи, Нико, ты так сердишься из-за того, что проиграл партию, или по какой-то другой причине?

— Слышишь ты, псих, я требую реванша.

— Игра окончена.

— Немедленно!

Хулио наклонился над столом, посмотрел в глаза мальчику и сказал:

— Нико, я тебе не враг и даже не соперник на соревнованиях. Не нужно на меня сердиться за то, что мне удалось выиграть у тебя эту партию. В конце концов, почему для тебя так важно обязательно победить? Или спрошу по-другому. Почему тебе принципиально важно не проиграть?

— Слушай, ты меня разозлил, причем всерьез. Я хочу отыграться.

В этот момент на пороге комнаты появились Карлос и его супруга Кораль, привлеченные шумом упавшей доски. Увидев эту женщину, Хулио побледнел как полотно. У него закружилась голова, как если бы пол под ним разошелся. Он будто стоял на узеньком карнизе над многометровым провалом. Сосуды в его висках могли вот-вот разорваться от бешено пульсирующей крови. Кораль также явно была взволнована этой встречей. Карлос, похоже, ничего не заметил, потому что его внимание было привлечено к шахматным фигурам, разбросанным по всему полу.

— Эй, ребята, что тут у вас происходит?

Николас Альберт ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за тем, как смотрели друг на друга его мать и Хулио. Кораль потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Даже когда она оглядела комнату и предложила сыну привести все в порядок, неровный, срывающийся голос выдавал ее волнение.

Карлос обратил внимание на неловкое молчание, воцарившееся в комнате, и списал его на то, что сам забыл представить психологу свою жену. Он поспешил исправить эту ошибку. Гость и Кораль пожали друг другу руки. При этом каждый вытянул ладонь далеко вперед, словно они оба боялись подойти ближе. На мгновение в комнате Нико снова стало так тихо, что щелчок флажка, упавшего на часах по истечении времени, отведенного на партию, прозвучал громко и грозно — как лязг затвора.

Раздвижную дверь, отделяющую столовую от террасы, он благоразумно оставил приоткрытой. Теперь мальчик мог незаметно наблюдать за взрослыми и слушать их разговоры.

Отец и Хулио сидели в бамбуковых плетеных креслах за овальным столом, на котором Арасели сервировала аперитив и подходящие к случаю бокалы, а Кораль заняла место чуть поодаль. Она заметно нервничала, постоянно курила и всячески боялась встречаться взглядом с гостем.

Нико подглядывал за взрослыми из-за плотной шторы, фактически дублировавшей тяжелую стеклянную дверь. Он немало удивился тому, что мать практически не участвовала в разговоре отца с психологом, хотя речь шла не о ком-нибудь, а о ее сыне. Неприятным сюрпризом для мальчишки стали слова отца, который сослался на рассуждения психолога и высказал Кораль предположение, что Аргос мог погибнуть вовсе не в результате неудачного стечения обстоятельств. Даже эта новость не заставила мать встряхнуться и принять более активное участие в столь важном разговоре.

«Кто же такой этот психолог? Что он за человек? Судя по манере одеваться, весьма потертым джинсам и простой рубашке с закатанными рукавами, он явно не живет в нашем квартале и не принадлежит к кругу типичных друзей отца. Ведь те никогда не снимают свои безупречно отутюженные костюмы и яркие галстуки с замысловатым узором. Приехал этот Хулио на маленькой дешевой машине, чисто вымытом белом „ниссане микро“, и припарковал свой автомобиль прямо напротив нашего дома. Интересно, — размышлял про себя Нико. — С психологами мне встречаться еще не приходилось».

Кораль Арсе и гость по-прежнему старались не смотреть друг на друга. Нико с интересом наблюдал за ними и прислушивался к разговору, идущему на террасе.

Неожиданно там появилась Диана. Она вышла со стороны кухни, держа в руках большой кусок поджаренного в тостере хлеба с толстым слоем джема. Такими вот бутербродами ее щедро одаряла Арасели, которая просто не могла ни в чем отказать этой маленькой сладкоежке. Губы Дианы были перепачканы ежевикой. Кораль, действуя совершенно машинально, вытерла их бумажным носовым платком. Затем она наклонилась к Диане и что-то сказала ей на ухо. Судя по всему, речь шла о том, что мама с папой говорят о серьезных вещах и беспокоить их сейчас не надо. Диана, как и подобало послушной девочке, кивнула, молча обогнув стол, кресла, спустилась с террасы в сад и направилась в дальний его угол, туда, где стояла пустая собачья будка.

Воспользовавшись тем, что взрослые отвлеклись на его сестру, Нико осторожно приоткрыл стеклянную дверь чуть шире, чтобы лучше слышать их разговоры. Ему достался далеко не идеальный наблюдательный пункт. Например, стоило Кораль чуть откинуться на спинку кресла, как Нико терял ее из виду. Однако он предпочел не менять дислокацию, потому что этот маневр мог быть замечен отцовским гостем, психологом. Этот человек был явно внимательным, наблюдательным, умел держаться скромно и незаметно. Мальчишке он чем-то очень понравился.

В течение некоторого времени разговор в основном сводился к монологу Карлоса. Отец даже начал повторяться и все никак не мог взять в толк, почему ни Хулио, ни мама не торопились прокомментировать его слова, поддержать доводы или, наоборот, опровергнуть их. Время от времени он бросал на Кораль умоляющие взгляды, но та словно не замечала ничего вокруг.

«Интересно, почему она сегодня сама не своя?» — размышлял Нико.

Обычно Кораль не устраивала роль пассивной слушательницы мужских разговоров. Она всегда имела собственное мнение и запросто его высказывала. Стесняться гостей Карлоса — такого за ней тоже не водилось. Нико никак не мог взять в толк, то ли его мама и Хулио сразу резко не понравились друг другу, то ли… все было совсем не так. Отец же, похоже, не замечал в их поведении никаких странностей. Впрочем, с точки зрения Нико, он вообще мало что понимал и замечал в этой жизни. Хулио потягивал аперитив и время от времени рассеянно поддакивал Карлосу. В какой-то момент он с готовностью переключил свое внимание на дрозда, появившегося посреди лужайки. Тот весьма потешно передвигался по траве, подпрыгивая сразу на обеих лапках.

Кораль Арсе украдкой поглядывала на Хулио.

«Ну да, конечно, это он».

Женщина с трудом верила своим глазам. Они так и сидели в разных углах террасы, старались не встречаться взглядами и слушали Карлоса, который упорно не замечал, насколько неестественно напряженная обстановка сложилась здесь, на террасе его дома.

— Он очень ревностно относится к своему праву на уединение и на неприкосновенность своей частной жизни. Правда, Кораль? Сын никого не впускает к себе в комнату. Даже Арасели убирается там, когда его нет дома. А ведь он знает ее с пяти лет. Вот почему я считаю добрым знаком уже сам тот факт, что он пригласил тебя к себе. Но это все не так важно. Ты, главное, скажи, как он тебе? Что ты о нем думаешь?

Хулио никак не удавалось взять себя в руки. Он понимал, что долго так не продержится. У него кружилась голова. Время от времени Омедас даже специально покрепче брался за подлокотники кресла, чтобы убедиться в том, что мир по-прежнему стоит на месте. Больше всего на свете он сейчас хотел как можно скорее свернуть разговор и уйти из этого дома подобру-поздорову, как можно незаметнее. Думать о чем-то, вести сколько-нибудь осмысленный разговор в присутствии Кораль было выше его сил.

— Если честно, случай не самый простой, гораздо сложнее, чем я предполагал по твоим словам. В общем, есть чем заняться, над чем поработать, — осторожно подбирал слова Хулио, стараясь не сказать чего-нибудь лишнего или двусмысленного. — Я, наверное, порекомендую вам хорошего специалиста, который проведет комплексное психологическое обследование Николаса и попробует профессионально подкорректировать его поведение.

Этого Карлос явно не ожидал.

— Что-то я тебя не понимаю, — удивленно сказал он. — Мы не так договаривались.

Хулио беспокойно поерзал в кресле и ответил:

— Да, ты прав. Просто я думал, что речь идет о чем-то ином, о проблемах другого типа. В общем, я поначалу предположил, что этот случай окажется ближе к области моих профессиональных интересов. Теперь, пообщавшись с твоим сыном, я понял, что это не совсем так.

Карлос Альберт чувствовал, что Хулио чего-то недоговаривает. Наверное, по каким-то причинам он просто не хотел откровенно высказывать свое мнение о психологических проблемах Николаса. Отцу оставалось только надеяться, что гость действительно затруднялся дать им точное определение, а не пытался скрыть от родителей дурные вести.

Впрочем, такое поведение Хулио все равно выглядело странным. Карлос успел привыкнуть к тому, что этот человек вполне уверен в себе с профессиональной точки зрения, рассуждает о психологических проблемах не без апломба и, пожалуй, даже слегка рисуясь перед слушателями-непрофессионалами. Сейчас же он явно смущался и почему-то стремился не называть вещи своими именами. Отец вновь заподозрил, что такое поведение Хулио связано с тем, что тот не знал, как высказать в глаза родителям самые худшие предположения, касающиеся их сына.

— По-твоему, у него что-то вроде… ну, скажем, психического расстройства? Ты, главное, говори, не стесняйся. Можешь быть с нами абсолютно откровенным.

Психолог как-то неопределенно покачал головой. Лишь по выражению его лица можно было догадаться, что он скорее соглашался с Карлосом, чем отрицал его правоту. Само собой, такая реакция психолога никак не могла успокоить взволнованного отца.

— Сейчас просто рано высказывать какие бы то ни было предположения, — сказал наконец Хулио, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. — Нормальная диагностика требует времени. После одной беседы с ребенком многого не скажешь. Давайте договоримся вот как. В течение недели я подберу вам хорошего специалиста, который сможет поставить правильный диагноз и возьмется за коррекцию его поведения.

— Слушай, а нельзя ли как-нибудь поконкретнее? — Карлос не выдержал неопределенности и даже позволил себе высказать что-то вроде упрека в адрес гостя. — Понимаешь, очень уж мы с женой волнуемся.

— Ну, не знаю. Пока действительно трудно что-то сказать. Впрочем, кое-какие наблюдения я для себя уже сделал. Так, например, совершенно ясно, что интеллектуальное развитие вашего сына заметно превышает норму. К тому же у него необычайно сильно развито логическое мышление.

— Так что? Разве это плохо?

— Интеллект, разум, мышление — замечательные инструменты человеческого развития. Но они могут стать и смертельно опасным оружием, если человек, в особенности ребенок, подросток, не научится правильно обращаться с ними.

Карлосу оставалось только развести руками. Он счел, что такое объяснение, пусть и несколько расплывчатое, вовсе не было лишено смысла. Отец и сам частенько замечал, что Нико смотрел на него как будто через увеличительное стекло или другой оптический прибор, затуманенный фильтром презрения и пренебрежительного отношения. Он мог только гадать, каким образом у Хулио, всего один раз поговорившего с мальчиком, сложилось о нем точно такое же впечатление, как и у его родного отца.

— У меня такое ощущение, что в Николасе зреет какой-то протест. Более того, он просто-напросто готов вот-вот взорваться, — подытожил свою речь Омедас и не слишком уверенно добавил: — По правде говоря, я был бы рад ошибиться в своих прогнозах.

Он, видимо, посчитал разговор оконченным, не слишком убедительно сослался на какие-то срочные дела и стал прощаться. Родители Нико проводили гостя до двери и попрощались с ним. Кораль и Карлос выглядели явно озадаченными, сбитыми с толку. Предположения, высказанные психологом, ставили перед ними вопрос, как быть с сыном дальше.

Нико упустил финальную часть разговора. Ему пришлось обежать дом, чтобы увидеть калитку и ворота. К сожалению, мальчишка застал лишь родителей. Они возвращались к крыльцу от калитки и о чем-то напряженно говорили. Карлос при этом размахивал руками и делал такие жесты, словно выбивал пыль из невидимого ковра.

Нико смог услышать, о чем идет речь, лишь тогда, когда они вошли в вестибюль.

— Между прочим, это ты подала мне мысль пригласить психолога, — говорил отец. — А теперь ощущение такое, что тебе на все это просто наплевать. Он ушел, а ты даже не попыталась убедить его заняться нашим сыном.

— Не думаю, что мне удалось бы уговорить этого человека.

— Откуда ты знаешь?

— По-моему, он просто боится браться за это дело. Впрочем, не знаю, Карлос. Не по себе мне от всего этого. Ума не приложу, что нам делать, если…

Голос Кораль на несколько мгновений утонул в громоподобном реве спортивного мотоцикла, пронесшегося по улице.

Карлос и Кораль вошли в гостиную. Нико опять обежал дом, незаметно пробрался на террасу и прильнул к приоткрытой стеклянной двери. Он оценил свой наблюдательный пункт и остался им вполне доволен. Шторы надежно скрывали его от родительских глаз.

— Перестань. Я уверен, ему доводилось видеть детей с куда более серьезными отклонениями в поведении и психике, — убеждал жену Карлос. — Он к этому привык, и вряд ли его можно чем-то напугать.

Мать совсем загрустила, и отцу пришлось сменить тактику:

— Господи, да что с тобой случилось? Я прекрасно понимаю, что мы затронули не самую приятную тему. Говорить об этом с посторонними людьми не хочется, но, в конце концов, ты же сама первая сказала, что бывают такие ситуации, когда не зазорно попросить помощи у чужих людей, особенно у специалистов в своем деле.

— Карлос, я действительно так считаю и очень благодарна тебе за то, что ты не забыл о нашем разговоре и пригласил этого милого человека пообщаться с Нико. Я говорю лишь о том, что он, по-видимому, вовсе не уверен в своих силах. Настоящий профессионал не станет браться за дело, если не уверен в том, что сможет с ним справиться. Он ведь все тебе уже сказал, и вряд ли нам удастся силой заставить его работать с Николасом. Давай немного подождем. Пусть наш гость подумает и сам все решит. Можно сказать, что мы свой ход сделали. Теперь мяч на его половине поля.

Карлос ласково обнял жену и произнес:

— Ты, главное, не волнуйся. Все будет хорошо. Мы разберемся со всеми проблемами, все решим, обо всем договоримся. Можешь мне поверить, любимая.

Карлос поцеловал Кораль в щеку и вдруг заметил какое-то движение за шторой, прикрывавшей стеклянную дверь на террасу. Озадаченный отец подошел и отдернул завесу. Никого. Только пустой сад, погруженный в густые вечерние сумерки.

— Что-то случилось? — взволнованно спросила Кораль, вставая с кресла.

— Нет, ничего. Просто, наверное, кошка через забор перепрыгнула.