Это утро было похоже на предыдущее – снег, ветер, холод. Впрочем, снег можно упомянуть дважды, ибо он валил не переставая уже неделю. Сводка погоды по моему любимому каналу оптимизма не добавляла, а красавица-болтунья в обтягивающем платье ласково наговаривала о том, что снег будет идти ещё минимум день. Репортёрские кадры, подтверждая её наговоры, показывали унылую мозаику из заваленных сугробами дорог, домов, дворов, неба.
Я выключил телевизор и подошёл к окну. Всё то же самое: снег, ветер, холод. Скучно… Скучно бродить по квартире изо дня в день, ничего не делать и только вспоминать, как открываешь дверь, заходишь в комнату, а на диване он и она. Он хмурится, отводит взгляд в сторону, а она кричит: ты всё не так понял! А что тут понимать, если они голые?
Господи, зачем я только согласился на эту командировку? Лучше б уехали, как и мечтали, в страну пирамид, к морю, к сфинксу, к дайвингу, и всё текло бы по-прежнему: я продолжал существовать в счастливом неведенье, она – в счастливой реальности, и я бы знать не знал, что брак штука разноплановая, и что двое не всегда означает вместе. Но уж слишком выгодное предложение сделал мой друг и начальник… Мой бывший друг и бывший начальник. И вот я один в пустой квартире, без жены, без работы и без стиральной машинки.
Я вернулся к дивану, лёг. Смотреть телевизор надоело, смотреть в окно тоже надоело, в потолок… Что можно делать с потолком? Белить? Давно пора. Осенью мы решили заняться ремонтом. Купили краску, обои, кисточки. Теперь всё это валялось на антресолях и вряд ли когда-либо понадобится. Главным двигателем перестановок и ремонтов в нашей семье была Ольга, но ныне этот двигатель заводился в другом автомобиле, а мой встал на вечный прикол и уже никогда из гаража не выедет. Как жаль… Как жаль, что я не послушал маму и сделал не тот выбор.
В дверь позвонили. Я почесал небритый подбородок и перевернулся на другой бок. Никого не хочу видеть, пошли все вон. На глаза навалилась дрёма, в расстроенном воображении возник пленительный образ… Девушка? Разглядеть лицо я не мог, яркое свечение, исходившее от него, ослепляло. Но я был абсолютно уверен, что девушка эта прекрасна: тонкие черты, голубые глаза, вьющиеся волосы. Я протянул руку: стоит лишь дотронуться до сияния – оно исчезнет, и тогда я смогу увидеть её…
В дверь снова позвонили. Звонок прозвучал настойчиво и грозно, и сопровождался ударами кулака по дверному полотну. Образ исчез, дрёма сошла и я выругался:
– Кого там леший принёс? Чёрт те что творится в этом доме.
Продолжая чертыхаться, я прошлёпал в прихожую и открыл дверь. На площадке стоял почтальон – вот тебе раз. Сумка, фуражка, золотистый жетон. Невысокого роста – ниже меня на голову – взгляд наглый, плутовской, нос неестественно вытянут. Странный персонаж. Я думал, почтальоны вымерли лет десять тому назад, но гляди-ка ты, стоит.
– Игнатиус Лаврентьевич Круглов?
Да, именно так меня и зовут: не Игнат, не Игнасио, не Игнатий, а Игнатиус. Спасибо маме с папой, а вернее, тётке по папиной линии, которая в романтическом отрочестве начиталась бульварных романов и так влюбилась в одного из персонажей, что перенесла на меня не только свою начитанную любовь, но и его имя.
Я облизнул пересохшие губы и медленно проговорил:
– Допустим.
– Вам повесточка. Распишитесь.
Он достал бланк, и в этот момент мне показалось, что лицо его позеленело и пошло волдырями. Нет, не волдырями – крупными бородавками. Это выглядело настолько отталкивающе, что я брезгливо сморщился.
– Э-э-э… У вас лицо какое-то…
– Какое?
Я не знал, как описать увиденное, и промямлил неуверенно:
– Болезненное.
Лицо вернулось в нормальное состояние, зелень сошла, бородавки исчезли. Показалось? Вроде бы не пил.
– Побриться не забудьте, – усмехнулся почтальон.
Он ушёл, а я остался стоять в дверях с бланком в руке – серый бумажный квадратик с типографским текстом. Я повертел его в пальцах и прочитал:
Уважаемый: И. Л. Круглов (инициалы и фамилия вписаны от руки)
Данным извещением извещаем Вас, что сего дня до восемнадцати ноль-ноль Вам необходимо прибыть по адресу: улица Светлогорская, автобаза № 6, ангар «АОЗТ РУНО-ф». В случае неявки к Вам могут быть применены насильственные меры.
Подпись: (неразборчиво)
Я кашлянул в кулак. Извещаем извещением? Насильственные меры? Автобаза? С ума они там посходили? Какое дело до меня какой-то автобазе? Понятно, когда полиция или судебные приставы шлют подобные бумажки, но последнее время я законов не нарушал и долгов не делал. Так что пошли они все… Я бросил повестку на трюмо и вернулся к дивану. Образ дивной девушки, явившейся мне несколько минут назад, заставлял кровушку исходить паром. Я лёг в надежде, что эта кудесница явится вновь, и уж тогда мы с ней… А с другой стороны, обозначенная база находилась всего-то в одном квартале от моего дома. Так может сходить? Ради любопытства, и чтоб избежать возможных насильственных мер.
Не переставая сомневаться – идти, не идти – я встал, оделся и вышел на улицу. Зима мгновенно поцеловала меня снежным зарядом. Я утёрся, поднял воротник куртки. На площадке возле подъезда копошился дворник.
– Здорово, Фасфуд.
Дворник выпрямился.
– Фархунд моя звать. Слушай, зачем каждый раз имя коверкаешь?
– Ай, дарагой, не обижайся. Совсем умом плохой стал.
Фархунд не обиделся, мы с ним друзья, а друзья друг на друга не обижаются. Иногда мы сидим у него в дворницкой, болтаем по душам и пьём чай. Чай у него вкусный, душистый. Уж не знаю, что он в него подмешивает, но лучшего чая я ещё не пробовал.
Фархунд, радуясь минутной передышке, облокотился о лопату и спросил:
– А ты чего ни бритый? – и прищурился. – Слышал, жена ушёл?
– Ушёл, – кивнул я. – Как насчёт вечером пивка попить?
– Эй, пива нельзя, пива – плохо. Заходи, чай пить станем.
– Зайду.
Пообещал – и тут же подумал: зря пообещал. В моём нынешнем настроении чай бесполезен, здесь бы средство посильнее, валерьянки, к примеру, или кувалдой между глаз, чтоб встряхнуться и начать жить заново.
– Ладно, друг, пойду.
– Худро эҳтиёт кунед1, – сказал Фархунд и снова взялся за лопату.
Снег продолжал лезть в лицо. Поднялся ветер, закружил по дороге круговоротом, попробовал сбить меня с ног. Я устоял, хоть и с трудом. Странный ветер. Казалось, так неблагоприятно он был настроен против меня одного. Иные прохожие шли спокойно, мне же приходилось буквально пробиваться сквозь его напор. Согнувшись в три погибели, я кое-как добрался до автобазы и толкнул дверь проходной. Охранник пялился в телефон, и моего прихода не заметил. Я кашлянул.
– Пардон, мон шер.
Охранник соизволил поднять глаза.
– Чё те?
Я показал повестку.
– Видите ли…
– Прямо до конца и направо.
И снова потерял ко мне интерес.
Я вышел на улицу. На территории базы ветра не было, лишь покачивался рекламный плакат на административном здании да дрожали над головой электрические провода. Я посмотрел на плакат. На светлом фоне то ли неба, то ли простыни грозного вида мужчина, напоминающий Поддубного в исполнении Пореченкова, с непокрытой головой, в кольчуге, тыкал в меня пальцем и говорил дешёвым слоганом: «Вы просили? Мы поможем!». О чём надо было просить мужчину, нигде не говорилось, но судя по насупленным бровям, просить его о чём-либо необходимости не было, ибо он и без просьб придёт и всё сделает. Очень странный стиль. Может быть, эта реклама для внутреннего потребления? Хотя какое может быть внутреннее потребление для автобазы?
Насмотревшись на плакат, я продолжил путь прямо и до конца. Справа, сразу после длинной череды металлических гаражей, показался ангар. Строение не менее странное, чем богатырь на плакате: занесённый наполовину снегом, заиндевевший, он походил на брошенный в сугроб холодильник. К нему вела узенькая тропинка. Возле двери на невысокой подставке лежал веничек. Нечто подобное я встречал в детстве у бабушки в деревне. Такими вениками стряхивали снег с валенок, после чего заходили в избу. Но мы не в деревне, да и я не в валенках, поэтому веник я проигнорировал, открыл дверь и вошёл.
Снова подул ветер, но не такой злой, как на улице. По бокам стояли два мощных воздушных отопителя; они натужно гудели и вибрировали, делая внутренний мир чуточку теплее. Вокруг лёгкий сумрак, под потолком гнетущий мрак. И тишина.
– Алло, в ангаре… Есть кто?
По всей площади ангар был заставлен металлическими стеллажами, и только в середине виднелось нечто похожее на открытую конторку. Я присмотрелся. Письменный стол, монитор, лампа. За столом читала книгу девушка. Я видел профиль – ажурный, как древняя вязь. Длинные тёмные волосы сколоты на затылке в хвост, плечи опущены, тонкие руки. В груди заныло: не она ли являлась мне в дрёме? Господи…
Я двинулся к девушке по тёмному проходу, ступая мягко, осторожно, чтобы не спугнуть её. Я боялся, что этот образ – сон, сказка – непременно исчезнет, если я вдруг поведу себя слишком грубо или слишком громко. И я старался всё делать тихо. Я шёл на цыпочках, затаив дыхание, сжимая сердце пальцами, чтоб не стучало. Господи, какая она… какая она…
– Прекрасная…
Девушка повернулась ко мне. В серых глазах ни удивления, ни боязни, хотя я человек достаточно крупный, и в тёмных безлюдных переулках вызываю у прохожих ощущение опасности. Но девушка выглядела совершенно спокойной. Она вообще выглядела совершенной, и я снова повторил:
– Прекрасная…
– Премудрая, – строго глянув на меня поверх очков, сказала она.
Её голос вернул меня в реальность. Девушка по-прежнему была невыносимо прекрасна, но колдовское наваждение, навеянное мне непонятно какими силами, исчезло.
– Что?
– Моя фамилия – Премудрая. Василиса Константиновна Премудрая. Что вам угодно?
Это прозвучало как прелюдия к реальности. Волшебный ореол или, если хотите, ореол святости, канул в лету, я выдохнул и пришёл в себя окончательно.
– Собственно, я к вам с тем же вопросом, – я вынул из кармана повестку и положил на стол. – Вот, получил сегодня. И тоже хотел бы знать, что вам угодно?
Василисушка – так я отныне буду называть её в своих мечтах – посмотрела на повестку, подняла телефонную трубку и сказала кому-то не вполне приветливо:
– Подойди.
Секунд через десять из темноты ангара вынырнул почтальон – всё такой же невысокий и наглый, но уже в строительном комбинезоне. Останавливаясь рядом со мной, он усмехнулся:
– Явился-таки. А я уж думал, придётся применять насильственные меры.
Я посмотрел на него сверху вниз. Что конкретно он имеет ввиду? Я, между прочим, с шестого класса занимаюсь боксом. Да, я не достиг высоких результатов, но не надо путать спортивный ринг, где действуют жёсткие правила, с полутёмным ангаром, где никаких правил в принципе быть не может. На что рассчитывает это чучело-недоросток? Что я не бью почтальонов? Он ошибается – я бью почтальонов, особенно когда их самомнение начинает зашкаливать и подниматься выше головы.
Василиса кивнула в мою сторону.
– Зачем?
– Вась, ну ты… – почтальон покосился на меня и сменил тон. – Василиса Константиновна, вы же понимаете: дальше – край. Ещё немного, и придётся сворачиваться. Я бы сказал более откровенно: бежать без оглядки.
– Не тебе решать.
– А кому? – он поднял свою пятерню на уровень глаз и начал загибать пальцы. – Петухов не добрался и до первого этапа. Раз. Волков только на словах оказался смелым, и теперь прячется где-то, не знаю где. Два. Кукушкин кукует в психушке. Три. Свиньин… Ну, про это я даже говорить не стану. Четыре. И вот вам Круглов, – он закончил считать и развёл руками. – А больше всё равно никого нету. Поэтому, как я и сказал – край.
Они говорили знакомыми словами на незнакомом языке, но если я правильно понял, мой номер пятый. И сразу возник вопрос: почему не первый? С одной стороны, быть пятым не очень-то приятно. Получается, что впереди стоят четверо, и значит ты не самый способный. Обидно. С другой стороны, после всего перечисленного почтальоном, хотелось стать седьмым, сорок четвёртым или даже тысяча девяносто третьим, ибо возникала твёрдая убеждённость, что чем ближе ты к началу очереди, тем меньше у тебя шансов умереть собственной смертью в собственной кровати.
– Всё равно ты не имел права! – вскинула брови Василиса. – Он не готов.
Почтальон принял позу разозлённого кота Леопольда.
– Если ты… Если вы ему не скажете, Василиса Константиновна, тогда скажу я!
Фраза прозвучала в форме ультиматума. Василиса сложила руки на столе, как примерная ученица, и несколько долгих секунд хмурила лоб. Я превратился в ожидание. Мне было интересно, что она скажет или что предложит. Лучше всего, если она попросит взять её замуж. И я возьму – без дополнительных вопросов и со всеми условиями.
– Это, – наконец указала Василиса пальчиком на почтальона, – Verruculoso-viridis zhaboid, – и перевела на русский. – Зеленокожий бородавчатый жабоид, подвид лешего.
Почтальон посмотрел на меня, улыбнулся, и его лицо снова покрылось бородавками и зеленью. Крючковатый нос вытянулся и стал похож на засохший сучок. Мне показалось, что в этот момент он очень хотел, чтобы я испугался и впал в истерику, но я не испугался, более того, я представил его в полосатом колпаке с помпончиком, эдакий, знаете, постаревший Буратин, и рассмеялся.
В глазах Василисы блеснуло подозрение – всё ли со мной в порядке, а Verruculoso-viridis zhaboid вернул себе нормальный вид.
– Игнатиус, вы мне не верите? – спросила Василиса.
– Отнюдь, – отсмеявшись, сказал я. – Очень даже верю. Правда, я ожидал кое-чего другого, но и жабоид вполне подходит. В детстве я читал много сказок, и совершенно не сомневался, что весь этот бред в виде леших, кикимор, змейгорынычей, гномов, вампиров и прочей чертовщины существует на самом деле. Иногда я даже видел их на картинках и в кино. Так что не сомневайтесь, я вам верю.
– Вампиры – это немножко из другой реальности, – уточнила Василиса. – Ну а всё остальное, при определённом везении… Очень хорошо, что вы так позитивно реагируете на моего лешего. Увидев его древний лик, многие люди впадают в ступор на несколько дней.
– А некоторые до сих пор из него не вышли, – зловеще добавил жабоид.
– А вообще, он вполне себе безопасен, – продолжила Василиса. – Хулиган, конечно, но добродушный. Шутник. И раз уж вы подружились, – последнее слово она произнесла с сомнением, – я предлагаю вам присоединиться к нашей компании и помочь нам в одном деле.
– Совсем в маленьком, – снова встрял жабоид, – вот в такусеньком, – он показал свой мизинец.
Василиса с размаху влепила ему подзатыльник.
– Ещё раз перебьёшь…
– Да понял, понял, – нахохлился почтальон.
– В каком деле? – уточнил я. – И какого рода помощь?
– О, надо всего лишь…
Крыша ангара вдруг распахнулась, как будто вскрытая огромным консервным ножом, стало светло, и сверху на нас посыпались гномы. Один приземлился прямо передо мной – невысокий, широкоплечий, злобные глазки, каждая рука с кувалду. Впрочем, в каждой руке и было по кувалде. Он размахнулся и вдарил по мне сразу обоими. Я едва успел отпрыгнуть. Бетонный пол, на месте, где я только что стоял, вздыбился, и в воздух поднялось облако цементной пыли.
Василиса вскочила на стол, в руке у неё каким-то чудом появилась казацкая шашка. Она прочертила ей горизонтальную линию – и двое потянувшихся к ней гномов лопнули мыльными пузырями. Их сизые ошмётки разбросало по стеллажам и ящикам. Жабоид выхватил из-за пазухи кольт сорок четвёртого калибра, и принялся палить во всё, что к нему приближалось. Когда патроны закончились, он единым прыжком запрыгнул к Василисе на стол и начал перезаряжаться.
Гномы сгруппировались и окружили конторку. Их было не меньше полусотни, и все они выглядели одинаково: форма цвета зимний камуфляж, шнурованные ботинки, флисовые шапки, круглые пористые носы на узких физиономиях. Двое кинулись ко мне. Я юркнул в проход между стеллажами и побежал к выходу. Благодаря дыре в крыше видимость стала хорошая, и по дороге я приглядывал, что бы выбрать в качестве оружия. Возле одного из ящиков лежал разводной ключ. Я схватил его, обернулся к противнику… Нет, разводной ключ против кувалды не сработает. Я метнул его в злобную физиономию, промазал и побежал дальше. Впереди спасительным маяком подмигивала открытая дверь. Я был абсолютно уверен, что дальше этой двери гномы за мной не погонятся… От конторки донеслась новая серия выстрелов, жабоид и Василиса продолжали сопротивление.
И мне стало стыдно. Женщина, которая за последние несколько минут стала для меня нечто большим, чем просто женщина, бьётся там с полчищем зловещих карликов, а я спасаюсь бегством…
Я резко присел, перекатился под стеллажом в следующий проход и побежал в обратном направлении. Возле конторки бой превратился в бойню. Жабоид держал свой кольт за ствол и бил рукоятью по гномьим головам. Его зелёное лицо кривилось от страха и напряжения. Василиса продолжала чертить шашкой полосы, но гномы, учитывая недавний опыт, держались от неё на расстоянии. Умирать никому не хотелось. Я схватил одного гнома за шкирку, швырнул в толпу, схватил другого. Василиса заметила меня, глаза её округлились.
– Игнатиус, беги!
Я сделал вид, что не слышу. Все последние дни вокруг меня было холодно и скучно. Жена ушла к другу, деньги заканчивались, а сейчас появился шанс хоть что-то изменить, и не важно, что это изменение может стать последним в моей жизни, главное, я умру у ног женщины, лучше которой нет никого в целом свете.
Василиса пихнула жабоида.
– За мной.
Она спрыгнула со стола и подняла шашку над головой. Толпа гномов отхлынула, и Василиса пошла по образовавшемуся коридору, как Моисей по дну моря. Я двинулся навстречу, схватил сразу двух гномов, стукнул их лбами, отбросил. Ударил ногой следующего, увернулся от летящей в голову кувалды, провёл апперкот. Жабоид встал слева от меня, продолжая отбиваться кольтом как дубинкой.
Василиса указала в дальний конец ангара.
– Туда.
И мы побежали. Однако отпускать нас так просто гномы не собирались. Шашка Василисы приводила их в трепет, но было что-то ещё, чего они боялись больше, и это «что-то» заставляло их действовать. Два десятка гномов залезли на стеллажи и начали раскачивать их под счёт. Под сводами ангара разнеслось зычное:
– Eins, zwei, drei genommen haben! Eins, zwei, drei zusammen!2
Что-то мне это напоминало, какой-то фильм, но какой – я сейчас не был способен вспомнить. Несколько стеллажей обрушились, на нас полетели коробки, ящики. Гномы взвыли и ринулись в последнюю атаку. Василиса ткнула в меня пальцем, глаза её горели.
– Спасай его!
Слова предназначались жабоиду. Тот ухватил меня за ворот и поволок за собой, перескакивая через обломки огромными прыжками. Я не ожидал от него такой прыти, попытался вырваться, но жабоид даже не почувствовал моего сопротивления. Он подтащил меня к дыре в полу и швырнул в неё не раздумывая.