Мир Гаора (Сон 1-10) [СИ]

— Верно, упорядочение, — кивнул Фрегор. — Порядок и субординация. Вот основа нашей цивилизации, Рыжий. Так что делать, если ты под дураком оказался, а? Встать над ним, Рыжий, и тем восстановить справедливость. Ибо… да к чёрту, Рыжий. Никогда не бей сразу по главной цели, Рыжий, очисть поле, чтобы цель, — Фрегор хихикнул, — чтобы она голенькой была, чтоб её не заслоняли. А то промахнёшься ненароком. А второго выстрела тебе не дадут, Рыжий. Верно?

— Да, хозяин, — не стал спорить Гаор.

В общем-то, определённый резон в словах Фрегора был. Дурак врёт, врёт, да правду и соврёт — говорят в посёлках. Но лучше бы вместо рассуждений на отдых отпустили.

Фрегор ещё раз потянулся, решительно оттолкнулся от кресла и встал.

— Так, Рыжий…

Гаор насторожился. Но Фрегор был уже собран и деловит, будто… будто всё продумал заранее.

— Сегодня я обойдусь без тебя. Отоспись, подготовь «коробочку», возьми себе паёк на сутки и смену белья. И большой спарринг пройди, я скажу Раргу, чтобы жёсткую работу тебе дал. Можешь увечить, я разрешаю. Понял?

— Да, хозяин, — насторожённо ответил Гаор.

— Выезжаем завтра в пять ровно.

— Да, хозяин, — Гаор чётко повторил распоряжение в порядке выполнения.

— Правильно, — кивнул Фрегор, — хвалю.

— Спасибо, хозяин, — машинально выдал Гаор положенную формулу.

— Всё, ступай.

— Да, хозяин.

Гаор сделал чёткий разворот кругом и, печатая шаг, вышел из кабинета.

В гостиной Драбант и Третьяк, убирая следы ночного бдения, быстро и молча кивнули ему. Он ответил таким же кивком.

На лестницах и в коридорах второй половины уже вовсю бегали и суетились лакеи, горничные и прочая господская обслуга. Гаор понял, что пропустил завтрак, и досадливо выругался, сбегая вниз. Вот непруха! Ладно, хоть выспится до обеда. А там… периода ему на «коробочку» хватит. Но выезд в пять, паёк на сутки и смена белья… это что же за пакость готовится?

В спальне его встретил Вьюнок, схватил его рубашку, бельё и носки и убежал. Гаор надел расхожее и пошёл в душ. Бумага лёгкая, а спина мокрая. Когда он вернулся в спальню, Вьюнок ждал его, сидя на кровати, а на тумбочке стояла тарелка с двумя, но вполне приличными бутербродами и кружка с еле тёплым, но сладким чаем. Уже зная здешние порядки, Гаор молча всё съел, выпил и лёг, предоставив Вьюнку управляться с посудой.

Спал он без снов, совершенно не предчувствуя, что его ожидает.

А потом… как колесо с горы покатилось. В обед его попытался прижать Мажордом.

— Что за бумаги ты смотрел?

— Хозяин не велел рассказывать, — ответил Гаор.

Мажордом задумчиво пожевал губами.

— Велел не рассказывать?

Гаор невольно оценил его сообразительность — в самом деле, нюанс весьма интересный — и повторил, слегка изменив формулировку:

— Приказа рассказывать не было.

— А без приказа ты не можешь?! — взвизгнул Мажордом.

— Я человек военный, — придурочно вздохнул Гаор. — Без приказа в атаку не хожу и побед не одерживаю.

— Ты не человек, а раб!

— Это как ты догадался?! — очень удивился Гаор и, обойдя застывшего от возмущения Мажордома, побежал в гараж.

В гараже он быстро, но очень тщательно проверил «коробочку» и — раз велено брать паёк и смену белья, то выезд больше чем на сутки и мало ли что — не только заправил машину под завязку, но и запихнул в багажник три канистры с бензином. Его подозрения почти сразу же подтвердил парень в белой форме господской кухни.

— Это для хозяина, — коротко сказал он, передавая Гаору большой кожаный в металлической оправе продуктовый ящичек — поставец.

— Понял, — кивнул Гаор, закладывая поставец в «коробочку».

Парень сразу ушёл, хотя ему явно хотелось и поболтать, и поглазеть, но, как с удивлением догадался Гаор, спугнул его не механик, а Весенник.

— Здесь нам родовые не указ, — тихо объяснил Весенник, заметив его удивление.

Подготовив машину к выезду, Гаор ушёл в казарму. Отдыхать перед тренировкой. Судя по всему, могло прийтись солоно. Если особо оговорена жёсткая работа и разрешено увечить… то как бы его самого не изувечили.

Он заставил себя подремать, хотя спать особо не хотелось, лёжа с закрытыми глазами и рассеянно слушая болтовню уборщика с Вьюнком.

А потом была тяжёлая изнурительная тренировка. Три часа практически беспрерывного спарринга. И впервые он всё время нападал, атаковал, на одного, на двоих, на пятерых сразу, они отбивались, а он, сначала ещё сдерживавшийся, но доведённый до нужного градуса болью от полученных в ответ ударов, командами и насмешками Рарга, почувствовал, что начал звереть и сдерживаться уже не может. Да ещё мысль, что перед ним насильники, убийцы Снежки и тех, оставшихся для него безымянными девочек, и он может воспользоваться разрешением, нет, приказом хозяина и изувечить, изуродовать их как хочет… Когда парни уставали или вырубались, против него вставал Рарг, и тогда солоно приходилось уже ему. И без защитных «лап» и перчаток, голыми жёсткими кулаками. Одного из парней он и впрямь чуть не убил. Тот уже хрипел и обмякал, схваченный им за горло, но Рарг зашёл к нему сзади, и пришлось разворачиваться, прикрывая спину.

— Стоп! — наконец скомандовал Рарг.

Они привычно замерли и медленно разошлись, встав напротив друг друга. Все шестеро в порванной залитой кровью одежде, с разбитыми лицами. Рарг оглядел их и кивнул.

— Всё, — устало сказал он. — Вы идите, чинитесь, а ты останься.

Парни молча повернулись и вышли. Гаор насторожённо смотрел им вслед, стараясь при этом не упускать из вида и Рарга.

— За что на парней злобишься? — Рарг усмехнулся. — В Серенгае они не были.

— Да, господин Рарг, — кивнул Гаор и нехотя, но Рарг слишком явно ждал ответа, сказал: — На день рождения Орната Ардина занасиловали насмерть девочек…

Рарг понимающе кивнул.

— Дочка, сестрёнка…?

— Кто бы ни были… господин Рарг.

— Понятно. Имеешь право. Только, — Рарг усмехнулся, — им каждому по стакану зелёного питья дали.

Гаор изумлённо открыл рот и… ничего не сказал.

Рарг кивнул.

— Значит, знаешь. Самого поили когда? Ладно, молчи. Об этом тоже помни. Всё, пошёл. Вернёшься когда… время твоё всегда это. Понял?

— Да, господин Рарг, — сказал уже в его спину Гаор.

Он схватил свою куртку и побежал вниз. Смывать кровь и залечивать синяки, а то его битая морда в хозяйские планы точно не входит, и за каждый синяк вполне можно огрести добавочную порцию, а ему и этого хватило.

Внизу его сразу, прямо у входной двери встретил Вьюнок.

— Ты сразу в ам… амбу… ну, к Медицине иди, там и разденешься.

Гаор улыбнулся разбитыми губами.

— В амбулаторию, запомни.

Интересно, а откуда здесь уже знают, что ему медпомощь нужна? Ну, все всё и всегда знают, прямо… но сегодня это знание было ему на пользу, и потому Гаор даже мысленно воздержался от ругани.

И Первушка уже знала, и всё нужное было у неё наготове.

— Ну, — насмешливо спросила она, промывая ему ссадины, — а на этот раз что?

— Обычная тренировка, — пожал плечами Гаор.

— Упрямый ты, Дамхарец. Куда завтра едешь?

— Куда прикажут.

Помимо его желания сказанное прозвучало если не жалобой, то близко к этому. Первушка внимательно посмотрела на него.

— Во сколько выезд?

— В пять утра.

Она кивнула.

— Сам проснёшься или будить?

— Проснусь, — твёрдо ответил Гаор и про себя добавил в рифму: и вернусь.

От Первушки он сразу пошёл в спальню, где его уже ждал Вьюнок с выстиранным и приготовленным на завтра бельём и белой рубашкой. И как ни хотелось Гаору лечь, он собрал выездную форму и пошёл её гладить и чистить, чтобы завалиться спать сразу после ужина.

К тому, что Вьюнок всегда крутится у его ног, бегает за ним, выполняя всякие мелкие поручения, а иногда бывает даже полезным, он уже привык. И даже необходимость спать не одному, а с Вьюнком, не раздражала, да и спал Вьюнок смирно. И глубоко внутри, наглухо спрятанным даже от самого себя было ещё одно соображение: ночное присутствие под его одеялом Вьюнка освобождало его от визитов женщин из третьей спальни. Ему чего-то совсем не хотелось этого, а о причинах этого… нежелания думать было неохота и даже страшно. И там же, в глубине памяти занозой сидели слова белохалатной сволочи, врача-тихушника, об отдалённых последствиях комплексного воздействия на его репродуктивную систему.

К ужину Гаор управился с формой, приготовил свёрток с запасной сменой и даже успел проверить, как Вьюнок научился застилать правильно кровать. Справлялся малыш неплохо, правда, не хватало не так силёнок, как роста, ну, так руки вырастут, а умение при руках всегда будет. И остальные мужчины в третьей спальне то ли привыкли к Вьюнку, то ли… во всяком случае ничьего осуждения Гаор не ощущал.

После ужина его подозвала Старшая по кухне и дала ему свёрток с бутербродами, явно больше того, что он когда-то — это было так давно? Ведь всего-то летом — получал у неё на выезд и четыре бутылочки с минеральной водой.

— Это тебе на весь день, — строго, прикрывая строгостью сочувствие, сказала Старшая. — До подъёма выезжаешь, так?

— Так, Старшая, — кивнул Гаор, принимая свёрток и бутылочки, — спасибо, — и совсем тихо, — Мать.

Она только кивнула, будто прощаясь с ним.

В спальне Гаор заложил паёк в тумбочку и сразу, как ни хотелось курить, пошёл в душ. Он боялся не проспать, а не выспаться.

В душе он тщательно, но быстро вымылся, и многие ещё курили, занимались какими-то делами и решали свои проблемы, а он уже лежал, прикрыв лицо углом одеяла от белого, осточертевшего ему света, и спал.

Прибежал Вьюнок, безуспешно искавший его в курилке, ремонтной и душе, и растерянно затоптался рядом. Потом осторожно покосился на сидевшего на своей кровати Зимняка. Тот кивнул, и Вьюнок схватил свои мыло, мочалку и полотенце и побежал в душ. Вернулся он так стремительно, будто и не мылся, но голова, мочалка и полотенце были мокрыми. Старательно разложив всё и развесив, Вьюнок осторожно приподнял край одеяла у спины спавшего на боку Гаора и залез туда. Гаор, не просыпаясь, что-то невнятно пробурчал.

Проснулся Гаор, как и приказывал себе, в четыре. Синяя от ночного света спальня заполнена храпом и сопением множества людей. Мгновения два, не больше, Гаор пролежал неподвижно, слушая и вспоминая, не забыл ли он чего, и мягким, чтобы не разбудить спавшего рядом Вьюнка, рывком выбросил себя из-под одеяла. Надеть чистое бельё, сбегать на оправку, вернуться, одеться уже в выездное, вслепую расчесать волосы, усы и бороду, постель… ладно, пусть малец спит, и усмехнулся, вспомнив когда-то слышанное: «Детский сон с утра самый сладкий», — свёрток с бельём, свёрток с пайком и на выход. Вперёд… в атаку не в атаку, а будет хреново. А может, и дерьмово. А может, и всё вместе.

Огромный дворец спал, отдыхая от ночных трудов и пакостей и готовясь к дневным. Но лампы в коридорах и на лестницах горят в полную силу, гаражный двор освещён ярко-белым, как прожекторным светом.

В гараже дежурный механик молча и очень внимательно проследил, как Гаор закладывает в «коробочку» свои свёртки, проверяет и прогревает мотор, проверяет заливку очистителя и антифриза, наличие запасных канистр… Работал Гаор сосредоточенно, не суетясь и без лишних движений, и без пяти пять выехал из гаража к боковому входу восточного крыла, где обычно хозяин садился в «коробочку». И угадал. Практически одновременно он затормозил у крыльца, открылась дверь и по ступеням сбежал Фрегор в зимнем камуфляже без знаков различия с аккуратным чемоданчиком в руках. Похожие Гаор видел ещё на войне у штабников и знал, что они предназначены для хранения и перевозки особо важных документов и даже снабжены всякими хитрыми приспособлениями, начиная от наручника с цепочкой для пристёгивания к запястью, чтоб не потерять, и заканчивая встроенной неизвлекаемой миной для «самоуничтожения при попытке проникновения». Да, с Фрегором не соскучишься. И маршрут неизвестен. Ну… ты к Огню или Огонь к тебе, а встречи не минуешь — старая мудрость.

— Вперёд, — приказал Фрегор, усевшись рядом с Гаором и небрежно забросив свой чемоданчик на заднее сиденье.

— Да, хозяин, вперёд, — невозмутимо ответил Гаор, срывая машину с места.

Фрегор свеж и радостно возбуждён как… как перед победным боем, в котором уверен. Какую пакость эта гнида задумала? «А тебе какое дело?» — осадил Гаор сам себя. Тебе уже ни терять, ни беречь нечего. Вьюнок без тебя не пропадёт, друзья твои погибли или так далеко… опять стоп, и мысленно не смей.

Они мчались сквозь ночную Королевскую Долину. Обо всех поворотах Фрегор предупреждал заранее, но конечного пункта не называл, хотя явно его хорошо знал и держал в памяти. «А ведь он путает меня, — вдруг сообразил Гаор, — ломает маршрут». Зачем? Кого опасается? И, будто услышав его, Фрегор приказал неожиданное, но вполне, как тут же выяснилось, закономерное:

— Стой.

Гаор послушно впечатал машину посреди дороги. Фрегор показал ему на встроенный в панель магнитофон и так же жестом приказал его вынуть из гнезда. Гаор молча кивнул и выполнил приказ. Фрегор повернулся и взял свой чемоданчик, пощёлкав кодовым замком, открыл и сбросил туда магнитофон, микрофон и кассету, закрыл, убрал чемоданчик на прежнее место.

— Пивная пробка тут не поможет, Рыжий, — наконец улыбнулся он. — На обратном пути вставим и запишем что нам нужно. Понял?

— Да, хозяин.

— Напомни, если забуду. А теперь… проверь, нет ли «хвоста», но из Долины пока не выезжай.

— Да, хозяин.

У Гаора вдруг мелькнула совсем несуразная мысль, что Фрегор занимается шпионажем и… да нет, это уж чистая глупость, на хрена ему такая морока и такие неприятности. Шпионаж — это расстрел перед строем, или косой крест на лоб и наравне с пленными, не-ет, Фрегор, конечно, псих, но не дурак, и на хрена ему это?! — уговаривал сам себя Гаор, швыряя машину в рискованные повороты и развороты на предельной скорости. Но «хвоста», то есть слежки, не выявлялось.

— Ну?

— Чисто, хозяин.

— Вижу. Теперь на угол сорокового и семнадцатого шоссе. Пошёл!

— Да, хозяин.

По сороковому шоссе они ездили в училище спецвойск. Опять спецура? Хреново. Но… посмотрим. Не умирай до расстрела — учил их на «губе» опытный сиделец, и неужели после всего он перед спецурой спасует? Умирают они как все, и боятся смерти… тоже как все.

Не дожидаясь приказа, он достал из бардачка нужную карту и развернул на колене.

— Хорошо, — кивнул Фрегор, — но никаких пометок. Понял, Рыжий?

— Да, хозяин.

И раз хозяин так хочет утаить маршрут, то выберемся на него не в Королевской Долине, а где подальше.

За Королевской Долиной шоссе не освещено, и Гаор врубил фары на дальний свет. Холодно, но сухо, и скорость на пределе, так что доехали быстро.

На перекрёстке притаились у обочины два десантных «ренда» в камуфлированной раскраске с притушенными фарами.

— Стоп, — негромко скомандовал Фрегор, выпрыгнул из машины, не дожидаясь полной остановки, и пошёл к ним.

Гаор еле успел последовать за ним и занять своё место телохранителя. От машин отделились и пошли им навстречу двое. В чёрной форме, береты сбиты на правую бровь, на воротниках тускло блеснули звёздочки. Капитан и майор — определил Гаор.

— Капитан… майор… — приветствовал их, бросая ладонь к козырьку своей камуфляжной фуражки без кокарды, Фрегор.

Ответные такие же короткие броски. «Ну-ка — Гаору стало на мгновение интересно — какое звание у Фрегора?» Но прозвучало неожиданное:

— Командир… — козырнул майор.

Капитан отдал честь молча.

— Ваша задача, — Фрегор говорил короткими рублеными фразами, — блокировать объект и не допустить утечки информации. Силовая поддержка акции по обстановке. Вопросы?

— У меня новобранцы, — разжал губы капитан.

— Да, — кивнул Фрегор. — Объекты индивидуальной обработки я укажу на месте.

Капитан удовлетворённо кивнул.

«Огонь Великий, это что ж, зачистка готовится?!» — ужаснулся Гаор, стоя неподвижно за плечом хозяина.

— По машинам! — негромко скомандовал Фрегор, резко повернулся и, не оглядываясь, побежал к машине.

Гаор, никак не ожидавший от него такой прыти, еле успел опередить его на последних шагах, чтобы оказаться за рулём первым.

— Рыжий, по семнадцатому на шестьдесят третий и левый поворот на грунтовку. Гони!

— Да, хозяин, — выдохнул Гаор, срывая «коробочку» с места на предельную скорость.

Две зловещие машины, ровно гудя отлично — сразу слышно — отрегулированными моторами, чётко пристроились сзади, но не колонной, а боевым веером.

— Так, Рыжий, — Фрегор посмотрел на часы, — в график укладываемся. В десять они приедут, а мы к десяти отсортируем и наведём порядок. Гони!

— Да, хозяин.

— Наши ворота хозблока. Охраны там трое, не больше. Вырубай, увечь, как хочешь, но чтоб ни пикнули. Понял?

— Да, хозяин.

— Потом откроешь ворота и впустишь меня. Главное, не дай поднять шум. Понял?

— Да, хозяин.

Ворота хозблока… значит, не посёлок, уже легче. Охрана… ладно, это не проблема. И помимо его воли, злой азарт предстоящего боя всё плотнее овладевал им, подчинял себе. Не посёлок, внутренние разборки голозадых, возможность на вполне законных основаниях, да что там, по хозяйскому приказу вмазать кому-то, какой-то сволочи, ведь охрана, в охране все сволочи, ну… это он как тогда, по дороге в зал, когда они спецуру уделали, Младший сказал: «Это я со всем удовольствием». Вот и он сейчас… со всем удовольствием!

Потом ему будет нестерпимо стыдно и противно, пожалуй, даже больше, чем после той своей первой «работы» прессом, но это будет потом, а сейчас… Гаор и в мыслях не держал, чем обернётся… да не бой, какой тут на хрен бой, бойня!

А началось всё легко и в самом деле… весело.

Было ещё совсем темно, и тёмная неразличимая масса впереди возникла внезапно. Машины спецовиков развернулись и поехали направо вдоль забора, сбрасывая сливающиеся с темнотой фигуры, а Гаор, подчиняясь приказу хозяина, повернул влево. Вблизи он разобрал, что по ту сторону забора горят прожекторы, но… нападения извне тут не ожидали, точно.

И всё шло как по писаному. Как в фильмах и романах. Перелез через ворота, вошёл в дежурку и вырубил точными ударами так и не успевших толком проснуться охранников, потом включил с пульта воротный механизм и впустил машину с пересевшим за руль хозяином.

— Молодец, Рыжий, — довольно ухмыльнулся Фрегор, оглядев разбросанные по дежурке тела. — Хвалю.

— Спасибо, хозяин, — машинально ответил Гаор, готовясь к новым приказам.

В дежурку, громыхнув каблуками, влетели двое молодых спецовиков, в полной форме, с оружием, но без знаков различия. Фрегор показал им на охранников и пульт. Они кивнули, принимая приказ. То ли знали заранее, то ли… — по обычной схеме — догадался Гаор. А ему хозяин так же жестом велел идти следом. А дальше…

Что было потом, Гаор старался не вспоминать, но помимо его воли натренированная память зафиксировала все события этого бесконечно долгого и страшного в обыденности совершавшегося дня. Да, избиения, да, угрозы, часто тут же приводившиеся в исполнение, да… били не его, угрожали не ему, но он… он оказался заодно со спецовиками. Таким же, если не хуже, палачом. Да, он выполнял приказ, а они? Так что, он такой же?!

И что такое «родовой питомник», он теперь тоже знает. И почему Первушка, Цветик и та, в бордовом, не знают сортировочных категорий, тоже понял. Здесь были другие категории. Первая — рождённые от свободных, вторая — от свободного и родовой, третья — от свободного и купленной, четвёртая — от родовых, пятая — от родового и купленной и шестая, последняя, — от купленных…

Спальни беременных, спальни кормящих, спальни обслуги, они же производители, комнаты для случки… Сволочи, гады, вы ещё про поселковый разврат треплете, а сами!.. Надзиратели и врачи в белых халатах, кто где не разберёшь, все… одинаковы!

Задуманное Фрегором не сразу дошло до него. Сначала, когда Фрегор поднял дежурного врача и тот повёл их, вернее, конечно, хозяина, в упор не замечая раба за его плечом, по спальням и прочим службам, Гаор подумал, что речь идёт об инспекции, вроде тех, летних, и непонятно, зачем спецовики и ликвидация охраны, и только потом, увидев в спальнях знакомые остроносые лица женщин и детей, догадался, что это питомник Ардинайлов и… и что эта сволочь, гадина решила избавиться от «ненужного контингента», от детей и потомков собственного брата, чтобы остаться одному, единственным, Наследником. «Это родичи твои! — беззвучно кричал Гаор, стоя за плечом Фрегора и слыша его распоряжения, — что ж ты, скотина, делаешь?»

Не выдержал и врач.

— Клеймение в раннем возрасте опасно.

— Чем? — ласково спросил Фрегор.

Врач пожал плечами.

— Болевой шок, угроза заражения, воздействие на мозг… да мало ли что.

— Меня устраивает любой вариант, — кивнул Фрегор. — Клеймите всех, начиная с новорождённых.

— Нет, — твёрдо сказал врач. — Я в этом не участвую.

— Как хотите, доктор, — улыбнулся Фрегор. — Предпочтёте спецовиков или вас устроит мой раб?

— Что?! — потрясённо переспросил врач.

Он словно только сейчас увидел мрачного высокого раба в кожаной куртке за спиной Фрегора Ардина.

Внутренне похолодев, Гаор обречённо ждал приказа, зная, что отказаться не сможет, потому что это смерть всем. Но… но на его счастье, врач испугался…

…И был самый страшный отсек, где их встретила наспех одетая, вернее, просто в халате поверх ночной рубашки, молодая женщина, почти девочка, с чистым лбом и убранными под ночной чепчик волосами, черноглазая, дуггурка, прижимавшая к груди хныкающего ребёнка.

— Кто вы? Что вам надо? Вы испугаете ребёнка!

И Фрегор, потребовавший назвать имя отца ребёнка.

— Фордангайр Ардинайл, — гордо сказала девочка.

— Я так и думал, — удовлетворённо кивнул Фрегор. — То-то мой братец стал нос задирать, — и кивок врачу. — Забирайте.

— Нет, я его не отдам! Зачем?!

— Дорогуша, — сладко улыбается Фрегор. — Мой брат стар и болен, у него не может быть здоровых детей. Понятно? Не может. Если ребёнок здоров, то он рождён от другого, а здесь только рабы, его отец — раб, и он будет проклеймён как раб. По логике и закону.

Горящие глаза, рассыпавшиеся из-под чепчика волосы, и не крик, а рычание:

— Нет! Я его не отдам!

Фрегор сладко улыбается, голос его весел и даже радостен.

— Отлично. Тогда мы проклеймим и тебя. Ты ведь из Амрокса. Не так ли?

— Да, — ошеломлённо кивает она, — я сирота, воспитывалась в Амроксе.

— Отлично.

Почти незаметный командный жест, и двое спецовиков, шагнув вперёд, берут её за плечи, выворачивая руки, а врач подхватывает падающего и захлёбывающегося криком ребёнка.

— Не-ет!

— Рыжий, — хозяин щёлкает пальцами.

— Да, хозяин, — слышит он, как со стороны, свой хриплый сдавленный на рык голос.

— Ну-ка, расскажи нам об Амроксе, — и хохочет, — кого там воспитывают.

Она бьётся, пытаясь вырваться, и, удерживая, спецовики, видимо, иначе не умея, разрывают на ней халат и рубашку. Фрегор оглядывает обнажившееся белое, по-девичьи тонкое тело, но с женскими налитыми грудями и кивает.

— Отлично. Можете её взять, ребята. Если выживет, проклеймите.

Спецовики радостно гогочут, приступая к выполнению приказа…

…В десять приехал «серый коршун» с командой в зелёных петлицах. Этих было ничем не удивить. Или… похоже, с ними, как и со спецовиками, Фрегор договорился заранее. И лично проследил, чтобы его приказ был выполнен. Несколько новорождённых умерли, как и говорил врач, прямо во время клеймения, и их, вместе с забитыми спецовиками охранниками, не пожелавшими отдать своих детей женщинами и, видно, просто попавшимися под руку мужчинами из обслуги увезли на утилизацию в том же «сером коршуне». Или «коршунов» было несколько?

…Белый, под цвет своего халата, врач сидел в своём кабинете и пил. Судя по запаху, неразбавленный спирт. Когда Гаор вошёл и остановился у двери, врач тяжело поднял голову.

— А, ты… Ну как, дикарь, доволен? Приятно тебе, что чистокровных клеймят? Что ещё твоему хозяину нужно?

Гаор промолчал. Фрегор отправил его к врачу с не очень ясным заданием: «Побудь там, последи, чтоб он по шкафам не шуровал». И потому он молча стоял у двери. А врач продолжал:

— Ещё неделя, и умрут все грудные… а кто старше… выжившие сойдут с ума, только на утилизацию… У кормящих пропадёт молоко, начнутся маститы… Тоже… на утилизацию… Лучших производителей забили… И что? Вязать с аборигенами? Конец питомнику. Зачем? Зачем это ему? Ну, не нужны, ну, лишние, сдай на номерное клеймение, да в тот же Амрокс, с руками бы оторвали, первоклассный же материал… был… не себе — так никому…

«Так ты, сволочь, знаешь про Амрокс? — спросил про себя Гаор, — так…»

— Какой материал… Чистокровки, — бормотал доктор, — и патологии совсем мало. Ну, зачем? Полукровок и по посёлкам полно, все накопители забиты. А здесь… ведь сколько лет налаживали конвейер и в один день…

Ни сочувствия, ни ненависти у Гаора не было. Он стоял и молча слушал, зная, что никто ничего изменить уже не может, и что всё, увиденное им, намертво отпечаталось в памяти. И побои, и насилия, и… и весёлая игра троих новобранцев в чёрной форме. Им стало скучно, и они затеяли игру. Трое перебрасывают друг другу нечто, за чем бегает, пытаясь перехватить, четвёртый. Он сам так играл не раз в училище, и называлось это «играть в собачки», да что училище, он с посёлка эту игру помнит, и девчонки у Сторрама так дразнили его и других парней сорванными шапками, сказано же, игра. Только трое играющих — спецовики, и, радостно гогоча, они перебрасываются не мячом и не шапкой, а кричащим младенцем, а между ними мечется обезумевшая полураздетая женщина с растрёпанными чёрными волосами. И он из-за хозяйского плеча смотрит на эту игру с усталым равнодушием и слушает хозяйское хихиканье. А потом новобранцев зовёт капитан, и один из них пинком ноги в живот отбрасывает женщину так, что она падает и остаётся лежать неподвижно, а другой походя, как мячом, с силой шваркает ребёнка о стену, и вся троица убегает уставной рысью, даже не оглянувшись на оставшиеся на припорошённом снегом бетоне тела…

Сзади раскрылась дверь и его не сильно толкнули в спину.

— Ступай поешь, Рыжий, — весело сказал хозяйский голос. — А мы тут с врачом побеседуем. На отвлечённые литературные темы.

— Да, хозяин, — равнодушно ответил Гаор и вышел из кабинета.

Бездумной памятью движений — набегался сегодня и за хозяйским плечом, и по его поручениям — Гаор прошёл по коридору на хозяйственный двор, уже совсем по-ночному тёмный. «День прошёл?» — тупо удивился он, проходя к так и оставшейся у дежурки их машине. Прожекторы горели вполнакала и через один, но ему и оставшегося хватало, чтобы не заблудиться.

Гаор достал свой свёрток с сухим пайком, бутылку воды и сел на подножку. Странно, но есть не хотелось, и он жевал безвкусные как после «пойла» бутерброды, запивая их щиплющей язык и нёбо минералкой, словно по обязанности. Хотя… хотя так и есть. Ему приказали есть, и он ел. Выполнял приказ. Будьте вы все прокляты… все до единого, и прошлые, и будущие… Над головой тёмное почти беззвёздное небо, луны нет. И к лучшему. Кем бы ни были эти женщины по крови, но для Мать-Луны любое зачатие… «Прокляты мы», — в который раз он отстранённо подумал о дуггурах. И справедливо. Огонь Великий, Огонь Справедливый, выжги всю скверну и нас с ней, нет нам прощения, никому — ни приказавшим, ни исполнившим приказ…

— Наелся, лохмач?

Гаор медленно с усилием повернул голову, не поднимая глаз. Чёрные с окованными носками ботинки… Спецовик? Будет бить? Хрен с ним. Убьёт? Значит туда и дорога.

— Ну и как тебе?

Гаор угрюмо молчал, зачем-то продолжая жевать. Но спецовику, похоже, хотелось не так поговорить, как высказаться.

— В первый раз на зачистке? Ничего, привыкнешь. А там, — спецовик хохотнул, — там и понравится. Это мы ещё деликатно-аккуратно, с цирлих-манирлихами. Новобранцев много, лохмач, им сразу в полную силу нельзя работать, голову теряют, а то и вовсе с катушек слетают. Эх, белёсых мало, вот у салаг и злобы настоящей нет, так, баловство одно. Но для тренировки сойдёт. А то давно дела, ну, не настоящего, но чтоб всерьёз, не было. На «мясе» настоящей работе не научишься. Понимаешь, лохмач, «мясо», оно знает, что ему деваться некуда, а когда вот так, — спецовик негромко и вполне искренне засмеялся, — самый смак, когда оно на что-то ещё надеется, просит тебя, умоляет… Тут и покуражиться можно.

Гаор молча слушал, опустив голову. Ничего нового он не услышал, да и не ждал. О спецовиках, и как их делают и откуда они такие берутся, он всё знает. А что с ним как… как со своим, говорят, так и получи, что заслужил. Он доел бутерброды, скатал в тугой шарик обёртку и, полуобернувшись, засунул её вместе с пустой бутылкой от минералки в ящик для мусора.

— Толково, — одобрил спецовик и уже другим заинтересованным тоном спросил: — Ещё минералка есть?

— Да, господин, — равнодушно ответил Гаор.

— Давай сюда, — распорядился спецовик. — Не обеднеет твой.

Гаор, по-прежнему молча и равнодушно, достал оставшиеся от пайка три бутылки с минералкой и протянул их в направлении голоса. Спецовик с уверенной властностью выдернул из его руки бутылки.

— Всё, лохмач, мотай к своему, пока не пристрелил.

«Ну, это вряд ли, раз твоему начальству мой хозяин командир», — подумал Гаор, закрывая машину. Но возражать вслух, разумеется, не стал. И почему-то от разговора со спецовиком тупое злобное равнодушие отпустило его. Да, совершилось страшное, нечеловеческое, и он… кто он? Участник? Свидетель? Как бы ни было, но… нет, он не самоубийца, он не может. Самоубийство — та же капитуляция, он не сдастся. А зачем ему жить? Ладно, ещё… ещё не что? Не край? Врёшь, ты уже там, за краем, и чего-то ещё трепыхаешься.

Но под эти не очень понятные ему самому мысли он дошёл до тёмной приземистой громады здания, вошёл и, никого не встретив, добрался до кабинета врача.

Фрегор был там. Сидел у стола, небрежно листая регистрационные книги. А врач, по-прежнему белый и, несмотря на выпитый спирт, трезвый стоял перед ним, если не навытяжку, то близко к этому.

— Вот и отлично, — встретил вошедшего в кабинет раба его хозяин. — А вы, доктор, волновались, что вязать не с кем. Да вот хоть с ним. Детёныши первоклассные получатся. Вот разродятся ваши, спецовики вам сегодня наделают потомства…

— Ни хрена они не наделают, — вдруг грубо перебил Фрегора врач.

— Это почему?

Фрегор даже не рассердился, настолько был удивлён.

— А то вы не знаете, — врач говорил с мрачной откровенностью обречённого. — Они насильники, а не производители. Раз. И все на зелёнке. Это два. Так что если что и родится, то пойдёт в утилизацию.

— Зелёнка? — удивление Фрегора было искренним. — Это ещё что, доктор?

— Стимулятор половой активности, — пьяно усмехнулся врач, — шикарное средство от импотенции, как глотнёшь, так целый бордель умотаешь, а то вы не слышали.

— Допустим, — тон Фрегора стал вкрадчивым. — Но мне он как-то ни разу не понадобился. А что, и в самом деле… такой эффект?

— Ещё бы, — врач вяло махнул рукой и пошёл к шкафчику.

Не обращая на них внимания, вылил в мензурку остатки спирта и выпил залпом, покрутил головой. Фрегор терпеливо ждал, и Гаор с невольным удивлением смотрел на него. Больше всего Фрегор сейчас походил на застывшего в засаде снайпера, который может ради одного единственного выстрела сутками не шевелиться, но подстеречь и выстрелить. Чтобы сразу и наповал.

— Эффект, — врач с отвращением сплюнул в стоявшую возле шкафа урну, — эффект хоть куда. Разок глотнул, понравилось, другой раз уже два глотка нужно, чтоб полный кайф, а там… а там без него ни хрена ни с кем не получится. И даже не хочется, и хорошо тебе, и не нужно ничего… а что там родится… без рук, без ног, без мозгов и… ваш братец два года от зелёнки чистился, и только с пятого раза приличное, вами сегодня клеймёное, получилось.

Зелёнка? Это… это же «пойло»! Отдалённые последствия, вот значит, о чём тогда говорила та сволочь. Это… это, значит, его… чёрт, две двойных дозы, а привыкание с двух одинарных… нет, сволочи, что же вы со мной сделали, сволочи?!

— Очень интересно, доктор, — весело сказал Фрегор. — Благодарю за ценную информацию. Этого я не знал.

— Да бросьте, — бесстрашно отмахнулся от его слов врач. — Всё вы отлично знаете, не там вы работаете, чтоб не знать.

— Ну, — рассмеялся Фрегор, — о моей работе предоставьте судить мне. А в остальном… да, а зачем спецовикам зелёнка?

— Для активности, наверное, — пожал плечами врач. — У вас ими особый отдел занимается, у них и узнайте.

— Не премину воспользоваться вашим советом, — признательно сказал Фрегор. — Вы мне очень помогли, доктор.

И Гаор невольно насторожился: такой угрозой прозвучала эта благодарность. Врач кивнул. Он уже был — и это тоже не так понял, как ощутил Гаор — за чертой, видел и слышал что-то своё, более важное, и потому не боялся.

— Будете стрелять сами? Или кому-то поручите?

— Ну зачем же стрелять, доктор? — укоризненно покачал головой Фрегор. — Вы бы ещё топор предложили, или… мы же с вами дуггуры, чистокровные, без примеси. Из какой семьи вы, доктор?

— У меня нет семьи, — твёрдо ответил врач.

И Гаор невольно одобрительно кивнул: что бы ни было, но семью надо спасать. Заметили это или нет, но Фрегор согласился:

— Будь по-вашему, доктор. Рыжий, без пролития крови.

— Да, хозяин, — онемевшими, не своими губами, ответил Гаор и, шагнув вперёд, повторил древнюю формулу казни дуггуров. — Без пролития крови.

Кровь остаётся в теле, и человек идёт к Огню во всём своём естестве. Казнь есть казнь, но такая не позорна, даже совершённая рабом, и щадит семью. Врач сам повернулся к нему спиной и откинул голову. И как со стороны Гаор увидел свои руки, берущие врача за голову. Старинная, традиционная казнь — перелом позвоночника. Оглушающе хрустнули позвонки, и сразу ставшее тяжёлым мёртвое тело осело на пол. Гаор отступил на шаг и отошёл на прежнее место к двери. «Вот и всё, вот ты и палач», — сказал он сам себе. И ни «пойла», ни чего другого тебе не понадобилось, хватило хозяйского приказа. Стукач, подстилка, палач… а дальше что?

— Отлично, Рыжий, — из невообразимо далёкой пустоты донёсся голос Фрегора, — хвалю.

И там, в той же не имеющей цвета пустоте прозвучал его хриплый голос:

— Спасибо, хозяин.

…Потом было что-то ещё. Ночь всё длилась и длилась. И были ещё трупы. Потому что спецовики отдыхали по своему вкусу и отрывались на всю катушку. И Фрегор копался в бумагах, что-то жёг в жертвенной чаше, скаля зубы и гримасничая. А что-то рвал, тщательно, на мелкие, в почтовую марку, кусочки. А он бегал по его поручениям, выносил и вытряхивал в унитаз накопившийся в жертвенной чаше пепел, приносил из машины поставец и накрывал на стол. В поставце были и водка, и вино, и алеманский бальзам, и всякая закуска.

— По-походному, — пригласил Фрегор капитана и майора, а ему бросил: — Ступай, Рыжий, развлекись.

— Если найдёт с кем, — хохотнул капитан, разглядывая серебряный стаканчик с гербом Ардинайлов.

И он брёл по пустым коридорам, слыша крики и стоны и ощущая запах крови, спермы и «пойла» — запах пресс-камеры. Весь питомник стал огромной пресс-камерой, и он… Гаор вошёл в одну из комнат с десятком кроватей, пустых, одни застелены, другие разворочены, на полу какие-то тряпки, обрывки, пятна крови… но людей здесь не было, ни живых, ни мёртвых. Он рухнул на одну из застеленных кроватей и провалился в знакомую черноту забытья. Кто-то или что-то — он потом так и не смог вспомнить — разбудило его. Или он сам проснулся, встал и побрёл обратно, к хозяину.

— Отлично, Рыжий, — встретил его свежий и очень весёлый Фроегор. — Забирай, и жди в машине, сейчас поедем.

— Да, хозяин, — ответил он, укладывая в поставец стаканы, тарелки, опустевшие судки и бутылки.

На дворе было ещё темно, но темнота уже стала предрассветный. Гаор уложил поставец на место, привычно проверил машину, включил мотор на прогрев и сел на водительское место. Велено ждать, значит, будем ждать.

Ждать пришлось долго. Время от времени мимо машины пробегали группы спецовиков. То ли разминались, то ли… Гаору было уже всё равно. Он словно спал с открытыми глазами, нет, не спал, всё видел, всё слышал и… и не понимал ничего, всё это было где-то там, далеко, за прозрачной стеной. Не забытьё, а оцепенение, а стена не стеклянная, а ледяная. Коцит — вдруг вспомнил он, ледяное поле Коцита, что за Огнём, за огненными ямами Тартара, где вечно горят и мучаются наказанные Огнём, там, на ледяном поле… «мрак вечного Огня», он читал об этом, ещё в училище, на уроках Закона Божьего, нет, ещё раньше, у Сержанта была книга, сборник, нет, молитвенник, да, «Песни Великого Огня», по ней Сержант учил его читать. И ещё, вторая книга, сборник уставов, Общевойсковой, Гарнизонный, Караульный, Боевой… И потом, когда Сержант забирал его на воскресенье из училища, то заставлял читать и отвечать наизусть молитвы и статьи уставов, гонял по ним. Больше Сержант ничего не читал, только молитвенник и уставы, хотя нет, ещё армейскую газету, «Боевую Славу», впрочем, все, даже Сержант, называли её попросту «Кокардой», её тоже надлежало читать вслух и пересказывать особо понравившиеся Сержанту статьи. Он и сейчас помнит, как сидит у стола, горит маленькая настольная лампа, Сержант в старом плетёном кресле попыхивает трубкой, кивает в такт его словам и беспощадно влепляет по затылку за каждую ошибку в чтении или заминку в ответе. И он всё помнит, через столько лет. Огонь Справедливый, Огненная, смертная черта, где каждому укажут налево, в Тартар и Коцит, или направо, на поля Лимба, асфоделиевы поля невинных и в Элизий, сад праведников. Правый путь, путь невинных и праведников. Он и раньше не думал о том пути, слишком многих собирался встретить у Огня, чтоб уже до конца, перед Огнём… а теперь-то… теперь его ждут убитые им и Коцит, ледяное поле во мраке вечного Огня…

Потом Гаор, похоже, и впрямь задремал, потому что, когда он, вздрогнув, открыл глаза, было уже светло, а через двор быстро шёл, помахивая своим чемоданчиком, Фрегор. Свежий, румяный, и не просто довольный или весёлый, а счастливый. В «коробочке» выходить навстречу и открывать дверцу не полагалось, и Гаор остался за рулём. Фрегор ловко забросил чемоданчик на заднее сиденье и сел рядом с Гаором.

— Поехали, Рыжий. Вперёд.

— Да, хозяин, вперёд, — равнодушно ответил он, трогаясь с места.

Кто-то невидимый с пульта в караулке открыл перед ними ворота.

Гаор выехал, заметил в зеркальце, как бесшумно и плотно задвинулись створки, и врубил полную мощность, заставив машину прыгнуть вперёд.

— Правильно, Рыжий! — крикнул Фрегор. — Гони!

Куда гнать, хозяин не сказал, но Гаору было уже на всё плевать, и он гнал машину, как когда-то Венн, напрямик, то по бездорожью, то по каким-то — всё равно каким — шоссе и дорогам. Возбуждённо орал и хохотал Фрегор.

— Я сделал это, Рыжий! Я смог! — и пьяно бессмысленно ругался.

Потом он вдруг обмяк и захрапел. Адреса он так и не назвал, и Гаор продолжал гнать машину наугад, с бездумной лихостью, лишь бы… лишь бы подальше от этого места, где он в который раз потерял себя, предал… самого себя и всех веривших в него и ему.

И так же внезапно Фрегор проснулся, сел прямо и вполне трезвым и деловым тоном скомандовал:

— Рыжий, двадцатое шоссе, десятая метка. В темпе.

— Да, хозяин, — ответил Гаор, пытаясь сообразить, где они сейчас находятся и как ему побыстрее выбраться на нужное шоссе.

На его счастье вскоре мелькнул столб с указателем, карта лежала уже на колене, так что… Гаор резко, так что взвизгнули шины, развернул «коробочку», по бездорожью, подминая длинные тонкие стебли, проскочил по кочковатой прогалине на нужную дорогу, вылетел на развилку, свернул налево, ещё один прорыв, оказался на двадцатом шоссе и погнал к Аргату. Фрегор сидел рядом, с безмятежным интересом оглядывая мрачный, бело-серый пейзаж и затянутое тёмно-серыми тучами небо. «Будто… будто ничего не было, или всё забыл», — подумал Гаор.

Но хоть и было велено гнать, пришлось сделать остановку и залить из припасённой канистры бензин. К удивлению Гаора, Фрегор не рассердился на задержку, а вполне благодушно прогулялся в кусты, пока он возился с машиной, а, вернувшись и застав машину готовой, даже сказал:

— Это ты, Рыжий, правильно сделал. Хвалю.

— Спасибо, хозяин, — бездумно бормотнул Гаор.

Возбуждение уже прошло, хотелось есть, а ещё больше спать, и вообще… лечь, закрыть глаза и ничего уже не видеть и не слышать. И забыть, всё, подчистую. Что было — забудь, как не было. Так ведь не забудется. В этом он был уверен.

На десятой метке двадцатого шоссе заросли на обочине расступались, открывая съезд к глухому в два полных человеческих роста забору. Ни указателя, ни вывески. За дорогой, видимо, следили, потому что когда Гаор, подчинившись повелительному жесту Фрегора, не снижая скорости, свернул с шоссе, ворота сами и вполне гостеприимно распахнулись перед ними.

За воротами открылся двор, небольшой и… какой-то уютный, несмотря на глухие безоконные стены хозяйственных построек из серых бетонных блоков. Но одна стена была кирпичной, а над дверью был железный, украшенный кованым кружевом козырёк. К ней, вернее, к небольшому крыльцу из трёх покрытых ковриком ступенек и подрулил Гаор, рассудив, что вряд ли Фрегор отправится по местным складам или гаражам.

Угадал он правильно. Фрегор одобрительно кивнул и, перегнувшись назад, взял свой чемоданчик. Гаор уже предвкушал возможность поспать хотя бы в машине, пока хозяин будет то ли развлекаться, то ли совещаться за покрытой резным орнаментом дверью, но последовал новый, хотя и не неожиданный приказ:

— Рыжий, за мной. — Правда, с неожиданным уточнением. — И бельё захвати.

Это было уже малопонятно и потому неприятно. Но ни вопросов, ни тем более возражений не допускалось. Гаор пробормотал положенную формулу и занял своё место раба-телохранителя за спиной хозяина. Фрегор даже не толкнул, дотронулся до двери, и она с готовностью открылась перед ним.

Слабо освещённый, но не сумрачный холл, мягкие диваны и кресла вдоль стен, приглушённое мерцание зеркал, скрывающие двери тяжёлые драпировки, высокие напольные вазы с пышными букетами… «Не штаб это точно», — мысленно усмехнулся Гаор, незаметно озираясь с превозмогавшим усталость любопытством. Больше это походило на бордель, но — высокого класса. А здесь-то он Фрегору зачем?

Догадка о назначении здания подтвердилась почти сразу.

— Мой дорогой! Наконец-то!

Полная дама в тёмно-бордовом, цвета запёкшейся крови бархатном платье и с украшенным бриллиантами фигурным узлом жгуче-чёрных волос на макушке заключила Фрегора в пылкие объятия.

— Мой проказник! Мой шалунишка! — ворковала дама, целуя Фрегора.

— Дела, дела, дела… — пропел на какой-то неизвестный Гаору весёлый мотивчик Фрегор, с явным удовольствием отвечая на поцелуи и объятия, и почти искренне пожаловался: — Устал как собака. Хочу отдохнуть.

— Душой или телом? — подмигнула дама.

— Они неразделимы, дорогуша.

— А как у тебя со временем? — спросила дама уже деловым тоном.

— Сколько захочу, — так же деловито ответил Фрегор.

«Ну да, — прокомментировал про себя Гаор, — проблема не в деньгах, а во времени». Но он-то тут с какого бока нужен?!

И тут Фрегор вспомнил о нём.

— Дорогуша, у тебя найдётся и для моего раба? Ему тоже надо отдохнуть.

Дама будто только сейчас заметила Гаора, оглядела его быстрым, но всё замечающим взглядом и обиженно надула губы.

— Мой дорогой, ты думаешь, у меня чего-то нет? Ты меня обижаешь!

— Ну-ну, — поддразнивая, выразил недоверие Фрегор. — Посмотрим?

— Посмотрим! — приняла вызов дама.

— Полный комплект и на надлежащем уровне, — строго сказал Фрегор.

— Разумеется, дорогой. Это твой шофёр?

— И телохранитель, — внушительно ответил Фрегор. — Ступай, Рыжий, отдыхай, я позову, — властным взмахом руки указывая на закрытый портьерой дальний угол.

— Спасибо, хозяин, — гаркнул Гаор, разворачиваясь в указанном направлении.

Что бы там ни было, он сейчас даже на одиночную камеру согласен, лишь бы лечь и…

За портьерой был коридор. Светлый, на полу ковровая красная дорожка, стены оклеены приятными розоватыми в мелких цветочках обоями, белые двери без номеров и табличек. Одна из них была приоткрыта, и Гаор невольно остановился и заглянул.

— Входи-входи, — сказал за его спиной приятный женский голос.

Гаор резко оглянулся… и с невольным облегчением перевёл дыхание: на чистом высоком лбу молодой черноволосой женщины синий кружок клейма. Своя!

— Ну, и чего встал? — улыбнулась она насмешливо и ласково. — Входи, пока можно.

В комнате, небольшой, но уютной, правда, опять безоконной, большая — четыре на четыре, не меньше — накрытая шёлковым покрывалом кровать, в углу напольная вешалка для костюма, несколько стульев… Что ж, солдатские бордели бывали и похуже.

— Есть будешь? — спросила, входя следом за ним, женщина.

— Сначала вымоюсь, — серьёзно ответил Гаор. — Душ есть?

— У нас всё есть, — засмеялась она. — Ладно, иди, мойся, обслужим по высшему классу, — и фыркнула: — Не обеднеет твой.

Гаор кивнул, расстёгивая и снимая куртку.

Нет, солдатские бордели были куда хуже. Душ занимал только уголок просторной ванной, где было всё для любых удовольствий, и даже кафель не белый, а нежно-розовый. И огромная — хоть плавай, хоть ныряй — ванна, и стол для массажа, и ещё какие-то прибамбасы, которые он толком и не разглядел, сразу нырнув в душевой угол, чтобы тугими сильными до ожога струями смыть с себя пот и грязь этих страшных суток. Нашлось и мыло, и мочалка, и всё не рабское, а нежное, пахучее…

Гаор домывал голову, когда его вдруг выдернули из-под душа несколько ласковых, и в то же время сильных рук.

— Какого хрена?! — рявкнул он, вслепую пытаясь вырваться.

Рядом засмеялись.

— Не дёргайся.

— Сейчас мы тебе полное удовольствие сделаем.

— Ой, девочки, а волосатый-то какой…

— Ты, або, такого в жизни не пробовал.

— До самой «печки» вспоминать будешь.

Судя по голосам и рукам, их было трое, не меньше. И Гаор понял, что сопротивляться не только бесполезно, но и глупо. Да и незачем.

Его долго, тщательно и нежно мыли, под душем и в ванне, разминали и массировали на массажном столе, снова окунали, натирали чем-то душистым…

— Сейчас мы тебя таким красавчиком сделаем…

Давным-давно, в той, другой жизни, другом мире, ему не раз приходилось ходить по борделям вскладчину, когда скидывались и брали двух для трёх, или трёх на пятерых, но чаще, если хватало денег, он брал себе свою отдельную. О том, как две сразу ублажают, слыхал, но не пробовал, а здесь их трое, и… и такого у него и в самом деле никогда не было. И не сказать, чтобы было неприятно, а то, что они все, как он разглядел, проморгавшись от заливавшей лицо душистой пены, свои, клеймёные, только прибавляло… удовольствия? А ведь да. Забыть обо всём и не думать, брать что дают, что само пришло в руки, и не думать, что это милость хозяйская, плата за палачество. И никогда бы ему матери не позволили такого баловства и озорничанья, а им… да нет, с ними можно. И он с удовольствием поддался им, принял их игру.

— Ты смотри-ка, — удивилась одна из них, — а ты никак опытный. Это где ты такому научился?

— Где не знаю, там сам придумаю, — засмеялся он в ответ, стаскивая её в ванну и укладывая рядом с собой. — Ишь, русалка нашлась, да я сам тебя защекочу.

— Ну и быть тебе Русалкой! — засмеялась другая. — А тебя как хозяин зовёт?

— Рыжий, — ответил Гаор, вытягиваясь в тёплой, пахнущей цветами и ещё чем-то очень приятным воде. — А вас?

— Я Розанчик, — ответила старшая, а они… ну пускай эта Русалкой и будет, раз тебе слово это нравится, а эта… Вертушка пойдёт?

— Пойдёт, — кивнул Гаор. — А что, постоянных имён у вас нет, что ли?

— А как придётся, — весело ответила Вертушка, укладываясь рядом с ним с другой стороны. — Розанчик, посмотри, как там с едой, он есть просил. Хочешь есть, Рыжий? Или так… закусончиком?

— Пожрать я завсегда и по полной норме, — серьёзно ответил Гаор. — А можно и двойным пайком, — и объяснил: — Сутки за рулём, а не ел.

— Ах ты бедненький!

— А отощал-то как, — кинулись они его щекотать и гладить по рёбрам.

Они немного побарахтались в воде, топя друг друга, и Гаор решил, что пора вылезать. И словно услышав его, хотя он и слова не сказал, Вертушка с Русалкой ловко вытащили его из ванны, уложили на мягкий низкий лежак и стали вытирать большой мохнатой простынёй. И всё было хорошо, очень и даже временами слишком. Правда, Русалка чуть не испортила всё, предложив ему побриться.

— Сдурела? — сначала удивился Гаор. — Это же запрещено.

— Ну, не хочешь морду, мы тебе по телу красоту наведём.

— А пошла ты…! — рявкнул он фронтовым, правда, малым загибом, уже всерьёз рассердившись.

Его сразу стали гладить, ласкать и успокаивать.

— Ну, не злись.

— Ну, чего ты.

— Ну, как хочешь.

Но он ещё бурчал и зло дёргал плечами, высвобождаясь из их рук, пока не пришла Розанчик с известием, что стол готов, и будет он прямо здесь есть или в комнату пойдёт?

— Я не лягушка, чтоб в воде жить, — уже остывая, сказал Гаор и встал.

Одну из стен занимало огромное зеркало, так что он поневоле увидел себя во весь рост. И нельзя сказать, чтобы он себе так уж не понравился. Розанчик, Русалка и Вертушка, наперебой восхищаясь его красотой, силой и статью, закутали его в мохнатый халат и торжественно препроводили в комнату, где уже кровать была разобрана, а рядом стоял столик на колёсах, уставленный тарелками, мисочками, вазочками и даже бутылками. Гаор невольно восхищённо присвистнул. Розанчик, Вертушка и Русалка рассмеялись.

— Мы ж говорили, что до «печки» не забудешь.

— Не обеднеет твой.

Гаора усадили, вернее, уложили в кровать и стали кормить, поставив перед ним специальный поднос на ножках.

— Спиртного не надо, — сразу сказал он, — я за рулём.

— Да твоему на полицию накласть с присвистом, — рассмеялась Розанчик.

— Знаю, — кивнул он, — но столбам это не объяснишь.

— Ну, как хочешь, — не стали с ним спорить.

— А шартрезу выпей, — Вертушка бережно налила в маленькую рюмку тягучей тёмно-зелёной жидкости из маленького хрустального графинчика.

— Чего? — удивился новому слову Гаор, перемалывая подаваемые ему яства.

И ему в три голоса стали объяснять.

— Это ликёр.

— Сладкий.

— От него ни похмелья, ни чего такого.

— А силы прибывают.

Гаор взял в руки рюмку, задумчиво поглядел, понюхал. Запах другой, но цвет… и силы прибывают… нет, он «пойла» уже нахлебался и рисковать не будет. Но… но они-то, похоже, не знают, а если это и впрямь просто дорогое спиртное, а он трусит как последний дурак? Нет.

— А меня и так на вас на всех хватит, — сказал он самым бесшабашным тоном, решительно ставя нетронутую рюмку обратно.

— Ну, не хочешь, не надо.

Их покладистость сразу объяснилась следующей фразой.

— Нам больше достанется.

И пока он ел, они втроём «уговорили» графинчик почти до дна. Опустевшую посуду составили обратно, и Русалка таким решительным пинком выгнала столик за дверь, что Гаор укрепился в своём недоверии к шартрезу.

Как с него сдёрнули халат, прошло как-то мимо сознания, такую весёлую бешеную карусель устроили ему сразу вслед за ужином. Такого у него точно в жизни не было. И когда они все вчетвером обессилено заснули на развороченной кровати, последней его мыслью было: «Бывает же такое…»

Тёмная, украшенная не вульгарной позолотой, а благородной старинной бронзой мебель, тяжёлые идеально подобранные по цвету и тону портьеры скрывают окна и двери, в камине беззвучно горят ярким красновато-жёлтым пламенем дрова, пропитанные специальным ароматизатором… И тишина. Орнат Ардин, прикрывая и так еле заметную усмешку поднесённой к губам рюмкой с коньяком — настоящим, из Кроймарна, Ардинайлы никогда не разменивались на дешёвку — смотрит на поникшего в соседнем кресле своего племянника Фордангайра Ардинайла, в который раз удовлетворённо отмечая, что они ровесники, а выглядит дорогой племянник старше. Старик стариком. А последние известия совсем подкосили его. Правда, это ничего не изменит, однако… пустячок, а приятно. Но… но пора выказать сочувствие, смерть бастарда, к тому же единственного здорового из многочисленного, но ущербного потомства… удар сильный. Надо отдать должное, ударил Малыш мастерски. И подготовил, и провёл. И придраться очень и очень трудно.

— Сочувствую, мой дорогой.

Фордангайр кивнул, принимая соболезнования.

— Но всё не так уж безнадёжно. Кто помешает тебе попытаться ещё раз?

— Она сошла с ума, — глухо отвечает Фордангайр. — Подожду недельку, но… всё равно придётся отправлять на утилизацию. Он ненавидит меня. За что?

Орнат понимающе и сочувственно кивнул, хотя больше всего ему хотелось расхохотаться. Дурак, ну, какой же дурак! За что? Да за то самое, что всегда встаёт между братьями, если им есть что наследовать. Причём величина наследства не играет ведущей роли. Ради гораздо меньшего шли на гораздо большее.

— Как Маленький?

— Ты знаешь, что всё так же! Не издевайся!

Так, племянник пришёл в себя, а значит… всё по-прежнему.

— И не думаю, — пожимает Орнат плечами. — Почему ты во всём видишь подвох?

— Потому что вы все мои враги! — кричит, срываясь на визг, Фордангайр.

— Все? — удивлённо переспрашивает Орнат.

— Ну, кроме отца, конечно, — сразу гаснет Фордангайр. — Да хранит его Огонь.

— Да хранит, — согласно кивает Орнат. — Но я не враг тебе, как ты можешь такое думать, дорогой. Мы росли вместе, разве я…

— Ты-ты, — раздражённо перебивает его Фордангайр. — Если бы не дед, да будет ему светло у Огня…

— Да будет, — склоняет голову Орнат и начинает читать молитву Огню, Вечному, Животворящему и Справедливому.

Фордангайру приходится присоединиться к молитве, и к её окончанию он понимает, что ссориться с Орнатом ему не просто невыгодно, а опасно. Потому что тогда Орнат подружится с Фрегором, а это… этого допустить нельзя! Любым способом!

— Он сошёл с ума, — говорит он убеждённо, но стараясь сохранять спокойствие.

— Диагноз ставит врач. А такой… м-м, значимый… нужен консилиум, дорогой. А его ведомство даст согласие на обследование?

— Они там все психи! — фыркает Фордангайр.

— Если считать служение Отечеству сумасшествием… — задумчиво начинает и тут же обрывает рассуждение Орнат, с удовольствием наблюдая, как внезапно даже не бледнеет, а сереет племянник, сообразивший, что ещё чуть-чуть и он оказывается под статьёй об измене Отечеству.

— Ты… Орнат, ты… ты же мой родич…

— Конечно, мой дорогой. Род, — Орнат улыбается, — род превыше всего. Если ты хочешь обвинить его в умышленном ущербе роду, то это очень серьёзно. А в серьёзных делах спешка недопустима.

— Да, — кивает Фордангайр. — Орнат, ты… ты мой дядя, ведь ты за меня?

— Вы оба мои племянники, дети моего старшего брата, которого я люблю всем сердцем, и главы рода, которого я почитаю со всем уважением. Я сделаю всё, что в моих силах, для вашего спокойствия и для процветания рода.

Старинные, избитые и затасканные обороты и формулы. Но Орнат умеет их произносить так, будто вот здесь сейчас рождаются эти слова, и не верить в его искренность невозможно. Фордангайр часто и нервно облизывает губы, всматриваясь в лицо своего дяди и ровесника, друга и врага одновременно. Да, Орнат не может не быть его врагом, потому что самим фактом своего рождения он лишил Орната надежды на место Наследника. Но… но и Фрегору Орнат не друг. Он отлично помнит, как родился Фрегор и как они оба пришли поздравить очередную и — слава Огню — последнюю жену Орвантера с рождением здорового сына. Что отец не станет его клеймить, они знали давно, но, никому ничего не говоря, надеялись. И, увидев счастливое лицо папаши и здорового горластого младенца, поняли: никогда не проклеймит. Хотя… мало ли что. Два сына — необходимый минимум. Больше допустимо, но меньше нельзя. Мало ли что. Фрегор рос отдельно, всё-таки у них слишком большая разница в возрасте — двадцать лет…

— Зачем он это сделал? Он же всё равно младший.

Орнат задумчиво кивает.

— Зачем… почему… Что сделано, то сделано, мой дорогой. Клеймо не сотрёшь, мёртвых не воскресишь. Конечно, вырубать рощу ради одной веточки неразумно, но молодость горяча и бескомпромиссна. Роща вырублена и меньше двадцати лет на её восстановление не уйдёт.

Фордангайр вынужденно кивает. А Орнат продолжает рассуждения:

— И задумал он это давно, в один день с «чёрными беретами» не договоришься. А раз они согласились, то… — Орнат замолкает, словно ужаснувшись собственным выводам.

— То…? — нетерпеливо подталкивает его Фордангайр.

— То его ведомство в курсе и дало разрешение, — твёрдо отвечает вслух Орнат, а про себя заканчивает: и не исключено, что это оформлено как боевая операция, и тогда апелляция к начальству Фрегора может квалифицироваться как противодействие власти. Что чревато совсем другими и гораздо более страшными последствиями.

Но Фордангайр думает о том же и почти теми же словами. И потому вслух говорит:

— И что теперь?

Орнат снова кивает.

— Не торопись.

— Да, — сразу подхватывает Фордангайр. — Заступаться за рабов глупо.

— Согласен, — кивает Орнат. — Твой отец знает?

— Наверное, — пожимает плечами Фордангайр. — Я как узнал, сразу поехал туда. Лично проверить.

Последние слова звучат неуверенным вопросом и просьбой об одобрении. И Орнат охотно идёт навстречу племяннику, хотя больше всего ему хочется выругаться крепкими ругательствами Арботанга. Идиот! Ведь самое главное — это даже не само известие, а источник и комментарии. Кто и — главное — как доложил Орвантеру, главе рода, о разгроме родового питомника. Но вслух он говорит более важное:

— Надо думать о будущем, родич.

— Придумай что-нибудь, — просит Фордангайр, — ты всегда мог придумать. Я поддержу тебя во всём, помогу…

«Максимум твоей помощи в минимуме помех», — думает Орнат, вслух благодаря и выражая признательность.

— А сейчас иди к себе и отдохни, мне надо подумать.

— Конечно, дядя.

Оставшись один, Орнат с долю, а то и больше сидит неподвижно, вертя в руках рюмку и не замечая появившихся в кабинете мальчишек-рабов, которые бесшумно раздеваются и рассаживаются на ковре, образуя живописную соблазнительную группу, и ждут приказа. Наконец Орнат небрежно кивает им, и они начинают танец-игру, демонстрируя весь возможный набор ласк и совокуплений. Орнат смотрит на них, улыбается, кивает особо отличившимся, но думает о другом. Он слишком хорошо знает порядки в «Орлином Гнезде», знает, как опасно произнёсённое вслух, а значит, мгновенно услышанное многими слово, а потому… сначала обдумай, а только потом говори. И не спеши. Только тогда ты увидишь, как мимо твоего дома несут труп твоего врага.

Щёлкнул, включаясь, селектор, и мальчишки мгновенно замерли.

— Ты не очень занят? — спросил брюзгливый голос Орвантера.

— Иду, — сразу откликнулся Орнат, вставая.

На выходе из кабинета к нему приблизился Милок.

— В малом каминном, хозяин.

Орнат небрежно отмахнулся от него.

Милок проводил его поклоном и грозно посмотрел на зафыркавших мальчишек. Те сразу затихли: Милок хоть уже и не самый любимый, но по-прежнему в силе и ссориться с ним опасно.

Малый каминный зал был почти точной копией главного каминного в родовом замке — подчёркнуто аскетический, с грубым очагом в центре и каменными седалищами вокруг. Орвантер сидел в кресле главы рода, и Орнат сразу прошёл к своему месту по левую руку. В очаге слабо потрескивали поленья ритуального костра, подчёркивая важность разговора. Орнат проговорил положенное обращение к Родовому Огню и посмотрел на брата. Орвантер кивнул:

— Знаю. Как он сумел сделать это незаметно?

Орнат пожал плечами:

— Он действовал соответственно своему образованию, аттестации и квалификации.

— Да, я уже думал об этом. Маленький безнадёжен?

Орнат ограничился молчаливым кивком.

— Чего он хочет?

— Ты ещё не понял, брат?

Очень редко, считанные разы за свою жизнь Орнат позволял себе такое обращение. Между ним и Орвантером те же двадцать лет, что и между Фордангайром и Фрегором. И когда-то очень давно… у него были свои надежды и желания, но он вовремя сумел понять их неосуществимость и смириться с этим, а Фрегор…

— После нового года действуют новые законы.

— Я читал их, — спокойно ответил Орнат. — Они касаются бастардов. Эту проблему, спасибо Огню, мы решили вовремя.

— Нам придётся заключить семейное соглашение? — усмехнулся Орвантер.

— Зачем? — искренне удивился Орнат. — Мы всегда решали свои проблемы, не привлекая посторонних.

— Фрегор будет настаивать именно на этом.

— Пусть законы вступят в силу, и схлынет первая волна. Куда спешить?

— Да, — усмехнулся Орвантер. — К Огню всегда успеется. Фордангайр слишком нетерпелив. Он поспешил и…

— И раскрыл себя, — подхватил Орнат. — Фрегор умнее.

— Слишком. Он ставит себя выше рода.

— В молодости это бывает, — извиняющимся тоном сказал Орнат.

— Сущее не отменяет должного.

— Ты прав, брат и глава.

— Но мне не нравится, что он сделал это незаметно. — Орвантер требовательно смотрит в глаза Орната. — Кому он доверяет?

— Своему другу. Венну Арму.

— Они сослуживцы, нам нечего обещать Венну. Ещё?

— Своему рабу.

— Рыжему шофёру? — Орвантер кивнул. — Я помню его. Преданность излишней не бывает, однако… привязанность не преданность, но тоже может многое.

— Или признательность, — подхватил Орнат.

— Займись, — приказал Орвантер. — Я не желаю, чтобы нас заставали врасплох. Я могу быть неправ, но решаю я.

Орнат молча склонил голову, встал и вышел.

На обратном пути в свои комнаты Орнат быстро обдумывал ситуацию. Итак, он получил… карт-бланш? Почти. Теперь цели. Что кому нужно? И насколько удовлетворение их желаний полезно или вредно ему самому?

Интриги, многоходовые комбинации были его давней страстью. Когда-то он неплохо играл в шахматы. И сейчас любит играть, но по сравнению с жизнью шахматам не хватает остроты. Слишком всё продумано и последовательно, нет неожиданностей, нет… интриги. Да и партнёры подходящие ему давно не попадаются. Ладно, шахматы шахматами, а… Фордангайр, Фрегор, Орвантер… больше противников и партнёров у него нет. Нет постоянных союзников, нет постоянных врагов, есть постоянные интересы, дальние и ближние цели. Ближняя цель… рыжий раб, шофёр и телохранитель, силач с вредным, мягко говоря, характером, оголтелый натурал, но с заскоками. Мажордом его ненавидит, Милок боится… хотя тут есть чего бояться, тогда с собаками рыжий раб проявил себя просто прелестно, давно такого удовольствия не получал, и Мажордом сделал всё чисто, ну, почти чисто, и в этой истории только одно непонятно: почему Рыжий потом не придавил Мажордома. Испугался? Чего? Вернее, кого? И вообще, что у него в активе, кроме по-звериному обаятельной морды и хорошей фигуры.

Орнат вошёл в свой кабинет, шевелением пальца выслал мальчишек и приказал Милку:

— Первушку сюда.

— Да, хозяин, — удивлённо поклонился тот и выскочил из кабинета.

Орнат поморщился: дурак, совсем не умеет держать лицо, Мажордом в его возрасте был смышлёнеё. Ну почему у умных родителей дети всегда дураки?

В кабинет быстро вошла, почти вбежала Первушка в своём неизменном белом халате, поклонилась:

— По твоему зову, хозяин.

— Ты давно не делала мне массаж, — недовольно сказал Орнат.

— Виновата, хозяин, — ещё ниже склонилась перед ним Первушка, почти легла на пол, скорчившись у его ног. — Молю о милостивом прощении, хозяин.

— Посмотрим по сделанному, — наконец сказал он, выдержав грозную паузу.

Первушка легко вскочила на ноги и захлопотала. Дежурившие как всегда под дверью и всё слышавшие лакеи мгновенно и умело помогли ей, и трёх долей не прошло, как Орнат уже лежал голым на массажном столе в своей ванной, приглушённо играла нежная музыка, горел мягкий розоватый свет, и умелые руки Первушки скользили по его телу.

— Поболтай, — лениво приказал он ей.

— Да, хозяин.

Незаметными чужому, даже пристальному взгляду, только ощутимыми её пальцами шевелениями он отобрал в её болтовне интересующую его тему. И Первушка лёгкой, чисто женской, даже бабской, нарочито сбивчивой и нелогичной болтовнёй стала рассказывать ему «нижние» новости. Кто с кем, кто что, умело перемежая информацию о личном шофёре Фрегора россказнями о других рабах и рабынях. Ничего особо нового Орнат не услышал. Просто… соединилось многое. И среди прочего, что ехать Рыжему не хотелось, будто боялся чего-то. Так что? Знал куда и знал зачем? Но не сказал. Ну, что Рыжий никому не рассказывает о своих поездках, он и раньше знал. Что учит приставленного ему для услуг Вьюнка армейской заправке и как правильно чистить ботинки и гладить брюки, а ночью не трогает, велит спать спина к спине, но не гонит, и баб у него после аренды не было, и не похоже, что тоскует. Интересно, конечно, даже многообещающе, но… о чём он не успел подумать? А, вот к чему вернуть.

— Откуда дамхарцу знать армейскую заправку? Завралась, выпорю!

— Да разве я посмею, хозяин?! — изобразила страх Первушка. — Да его проклеймили поздно, вот он и успел и училище военное закончить, и повоевать.

Невероятным усилием Орнат сдержал себя и спросил по-прежнему небрежно:

— Он что, полукровка?

— Говорит, что да. Ошейник у него с номером, как у всех купленных, — Первушка говорила уже не играя, задумчиво и рассудительно, — а клеймо другое, звезда на пять лучей. Говорит правильно, хоть и болботанье знает. Сказал, что был бастардом.

— Чьим? — Орнат тоже бросил игру: такими интересными оказались сведения. — Узнай, из какой семьи.

— Да, хозяин, узнаю.

— С кем он дружит?

— Да вроде ни с кем, хозяин. С гаражными разве? Но он в поездках больше, чем в гараже.

— Дура, раз не знаешь. А спит с кем? — и, не дожидаясь ответа. — Подбери ему. Чтобы уже только её хотел. И поласковей с ним. Кровь есть кровь, её, — и хохотнул, — и в половинке уважать надо. Поняла?

— Да, хозяин, — серьёзно ответила Первушка.

Орнат дал ей закончить массаж под болтовню о кухонных делах и отпустил. Не похвалив, но и не наказав. И тут же, чтобы Первушка не успела предупредить и подготовить, вызвал Мажордома.

Милок ещё одевал его, когда Мажордом вбежал в ванную.

— Явился, наконец, — брюзгливо пробурчал Орнат и с удовольствием заорал. — Где ты шляешься, когда нужен?! И почему я за тебя должен обо всём думать?! Ничего сам сообразить не можешь! Давно не пороли?!

Мажордом кланялся и бормотал, что никогда… ни в чём…

— Молчать! — рявкнул Орнат, влепляя пощёчину как раз подвернувшемуся под руку Милку. — Не смей разевать пасть без приказа! Почему в охотничьей галерее опять пыль на чучелах?! Языком вылизать заставлю!

Мажордом, а за ним Милок встали на колени. Орнат гневался редко, вернее, редко показывал свой гнев, но уж если давал себе волю, то доставалось всем и по делу, и так.

Поорав про всякие упущения и мелочи, попинав ногами Мажордома, а заодно и Милка и налюбовавшись их страхом, Орнат, ещё не меняя тона, перешёл к главному.

— Ты почему, тварь, моего племянника обижаешь?! Ты что о себе возомнил, сын рабыни?!

Изумление Мажордома стало искренним. И Орнат перешёл к разъяснениям.

— Почему его телохранитель в одной спальне с дикарями?

И тут Милок сдуру попытался что-то пискнуть про лохмачей. И получил такую пощёчину, что вылетел за дверь.

— Выпороть дурака! — рявкнул Орнат. — И чтоб я его задницы больше не видел! — Он тяжело перевёл дыхание и сверху вниз с угрожающим вниманием осмотрел побледневшего Мажордома. — Не поумнеет, охране отдам, понял? Ты, мразь, падаль, знал, что Дамхарец полукровка? Ну?!

— Да, хозяин, — выдохнул Мажордом. — Он… он сам мне сказал.

— Из какой семьи, конечно, не знаешь.

— Он говорил… из Аргата.

— Аргат велик, идиот. Ладно. Он должен ценить, что попал в род Ардинайлов. Что… что лучше, чем здесь, ему нигде не будет. Понял?

Мажордом изумлённо поднял на него глаза.

— Он купленный, — вырвалось у него.

— Он любимец моего племянника, — залепил ему ещё одну пощёчину Орнат. — А если ты уже от старости из ума выжил и таких нюансов не понимаешь, то на хрена такой мажордом?! — и Орнат с удовольствием выругался на жаргоне Арботанга. — Убирайся.

Мажордом поклонился и вышел.

Оставшись один, Орнат запахнул раскрывшийся во время экзекуции халат, прошёл в кабинет и сел перед камином. Итак, Дамхарец, Рыжий, шофёр и телохранитель, был свободным, успел повоевать. Фронтовик. С фронтовиками сложно, то-то смерти не боится. Чем его держит Фрегор? Нет, нет, он не собирается обрывать ниточку, связывающую хозяина и любимого раба. Но всё имеет цену. И рабская любовь тем более. Но… но мы протянем ещё одну ниточку. Сюда, в этот кабинет. Какая же глупая сволочь Мажордом. Этими идиотскими подставками внушил Дамхарцу ненависть к… да, лично к нему, Орнату Ардину. И если бы дело терпело, то он бы просто дал протянуться ниточке к кому-нибудь другому. Но всё слишком серьёзно, и Дамхарца надо замкнуть на себя. А это очень трудно. Но может удаление Милка, с которым Дамхарец враждует, кстати, надо выяснить из-за чего и отдать Дамхарцу предмет спора, и чтобы он знал источник благодеяний, это может и сработать. Сначала хотя бы пусть перестанет опасаться личных контактов. Жалко, конечно, такую фактуру отдавать бабам, но чего не сделаешь ради дела. И проверить по справочнику значение клейма. Пятилучевая звезда… не знаю, даже не слышал.

Орнат вызвал лакеев, чтобы они переодели его из халата в домашний костюм, и пошёл в библиотеку.

Гаор проснулся внезапно, как от толчка, и сразу даже не мог понять, что и почему его разбудило. Желание пить или курить, или… чёрт, неужели ему всё-таки во что-то подлили «пойла» и теперь… да нет, голова не тяжёлая, рот не горит, а что курить хочется… когда-то он любил покурить в постели. Как-то они, да, впятером, из команды выздоравливающих, ушли в самоволку и сняли на ночь трёх девчонок, умелых ловких профессионалок со своей квартирой, и долго барахтались на общей, чуть не во всю комнату, кровати. А потом он проснулся в храпящей куче, встал и, не одеваясь, сел у окна на кухне, да, квартира-то была стандартная, комната, душевая и кухня, и курил, глядя на серый пасмурный рассвет. Одна из девчонок тоже проснулась, принесла ему минералки, и они сидели вдвоём, голые, курили, пили минералку и молчали. Интересно, но ни имени, ни даже лица её он не помнит, помнит, что ему не было стыдно ни за наготу, ни за шрамы, ещё красные и чувствительные. А сейчас? Ну, стыда-то и в помине нет, привык он голяком, да и…

— Проснулся? — хриплым, как со злого похмелья, голосом спросила Розанчик. — Не наигрался, что ли? Или ещё чего?

— Минералки бы, — улыбнулся он. — И покурить.

— Сейчас принесу.

Она ловко выпуталась из мешанины тел, встала и, не одеваясь, вышла из комнаты. Русалка и Вертушка не проснулись, только вздохнули, чуть-чуть ласково поёрзали по нему и снова затихли. Гаор лежал, не так отдыхая, как прислушиваясь к своим ощущениям. Было хорошо… хорошо? В общем-то, да. Он получил всё, что положено, и по высшему разряду, отхватил офицерского пайка, понимаешь, но… но не то. Когда насильно, обманом или за деньги… ведь ничего этого не было. Он их не брал силой, не нанимал, не обманывал, а… а доброго согласия не было. Хозяйский приказ был. Приказали им, приказали и ему. А когда по приказу… то и удовольствия никакого. А значит… грех не грех, но… не то. И горечь, как после перепоя.

Розанчик вкатила столик со всем необходимым. Налила ему воды в стакан, подала сигарету и щёлкнула зажигалкой.

Ощутив запах дыма, зашевелились, просыпаясь, Вертушка и Русалка. И теперь они курили и пили вчетвером.

— А ты ловкий, — пустила дым к потолку Вертушка. — И знаешь много, и умеешь по-всякому. Откуда?

Гаор засмеялся.

— Я с пятнадцати лет по борделям хожу. Всего насмотрелся и напробовался.

— А вот это ты врёшь, — убеждённо сказала Русалка.

Розанчик кивнула.

— Кто же тебя, аборигена, в бордель пустит. Хотя… там тоже обслуга бывает. Может, и впрямь перепадало тебе.

— Ну да, — сразу кивнула Вертушка. — Нашим же перепадает.

Гаор угрюмо промолчал, не стал спорить, объяснять, что обращённый. Зачем им это знать, пусть думают, что хотят.

— Не злись, — погладила его по груди Русалка. — Всё хорошо было. Хороши мы? Ну, по правде.

— Хороши, — кивнул Гаор.

— И ты хорош. Давай ещё напоследок, твой очухается уже скоро.

— А вы откуда знаете? — стало интересно Гаору.

Они засмеялись.

— Да мы их всех знаем.

— Ну, кто ездит часто.

— Кого на сколько хватает.

— А мы тебя взбодрим как раз.

— И ещё поешь.

— Согласен?

— Кто ж от такого отказывается? — ответно засмеялся Гаор, гася сигарету в услужливо подставленной пепельнице.

Он и в самом деле успел ещё раз побаловаться, передохнуть, поесть — возможно, это был завтрак, он не стал уточнять, а просто съел всё, что перед ним поставили — привести себя в порядок и одеться — чистая смена была очень кстати — и уже просто сидел и болтал с ними обо всяких пустяках, когда из-за двери прозвучал мужской голос:

— Раб Фрегора Ардина. К хозяину!

Он вскочил на ноги, схватил свёрток с грязной сменой, три ладошки прощально шлёпнули его между лопаток, и Розанчик сказала:

— Налево и прямо.

— Всё, девки, спасибо за всё, — вылетел он в коридор.

Коридор был опять пуст, и полуоткрытая дверь впереди недвусмысленно указывала маршрут. Гаор влетел в холл и гаркнул:

— Рыжий здесь, хозяин!

Фрегор был один. Свежий, отдохнувший и весёлый.

— Поехали, Рыжий.

— Да, хозяин, — Гаор послушно занял своё место телохранителя, и они пошли к выходу.

К изумлению Гаора, было опять утро, а их машина стояла у крыльца, но была вымыта, заправлена и вообще…

— Домой, Рыжий, — весело распорядился Фрегор, забрасывая свой чемоданчик на заднее сиденье и усаживаясь впереди.

— Да, хозяин, — откликнулся Гаор, выруливая к раскрывавшимся перед ними воротам.

Ну, надо же какая автоматика везде. Никого не видно, а следят… Да, велено же напомнить. Правда, можно и схлопотать, но… к чёрту, у него приказ. Гаор осторожно, но так, чтобы заметили, покосился на Фрегора.

— В чём дело, Рыжий? — строго спросил Фрегор.

— Велено напомнить про магнитофон, хозяин, — ответил Гаор.

— А! — рассмеялся Фрегор. — Я уже всё уладил. Механик вставит. Гони, Рыжий! Хотя нет, давай.

«Так ты знаешь, что он за тобой следит?» — мысленно удивился Гаор. Но тут же подумал, что ему-то на это накласть с присвистом: без него господа разберутся. Он послушно притёр «коробочку» к обочине. Фрегор, перегнувшись назад, взял свой чемоданчик, покопался в нём, к удивлению Гаора, так, будто опасался, что кто-то сбоку подглядит его содержимое, и достал перепутанный клубок из магнитофона, микрофона, кассеты и проводов.

— Держи, Рыжий, вставь, но не включай.

И с живым, даже каким-то детским интересом, но молча следил, как Гаор распутывает провода и вставляет подслушку на место.

— А теперь гони.

— Да, хозяин, — сорвал «коробочку» с места практически сразу на полную скорость Гаор.

— Об одном я жалею, Рыжий, — доверительно сказал Фрегор, задумчиво разглядывая несущийся навстречу серый бетон. — Не смог я подстроить, чтоб братец мой грёбаный видел, как я его корень истребляю. Ох, хотел бы я на его рожу посмотреть. А так, пока доедем, пока я его увижу… отойдёт он уже, самого смака я не увидел, Рыжий.

Гаор привычно молчал. И так же привычно его молчания не замечали, болтая уже опять обо всём сразу. В этом тоже ничего необычного не было, и Гаор вёл машину спокойно, не ожидая подвоха. Хотя шило в хозяйской заднице могло зашевелиться в любой момент, а это означало смену маршрута и непредсказуемость дальнейшего, но… «Но, похоже, тоже ублажился под завязку», — подумал Гаор о хозяине, пролетая мимо блокпоста на въезде в Королевскую Долину.

Тёмный, чуть присыпанный выпавшим за ночь снегом лес, пустынная тишина, которую он ощущал даже за рёвом мотора. Заколдованное королевство, Кощеево царство… Да, виллы, где творятся страшные дела, гнёзда разврата… Нет, Кервин бы забраковал, а я всё равно, пусть другими словами, но об этом. Что нет такого закона, людского и Огненного, которого бы здесь не нарушили и не нарушают, и остаются безнаказанными, и не год, не два, десятилетиями, и не очаги культуры, а… Нет, вон впереди поворот, всё, делай морду лица и до ночи забудь обо всём.

Как сами собой распахиваются ворота с орлом, знакомая дорога, громада замка, восточное крыло, подъезд…

— Так, Рыжий, — тон Фрегора стал деловым. — Сегодня как сам знаешь, завтра в девять на лимузине.

— Да, хозяин, завтра в девять на лимузине, — гаркнул ему в спину Гаор.

Полученный приказ был редкой удачей: давал возможность передохнуть, отоспаться и вообще… и Гаор радостно рванул на гаражный двор. На обед он вряд ли успеет, но всё-таки…

На обед он не успел и въехал в пустой гараж, где и сдал «коробочку» и пустые канистры дежурному механику, вытащил поставец и понёс его на господскую кухню. Там опять дальше тамбура не пустили, но, к его удивлению, отнеслись вполне приветливо и почти по-дружески, даже спросили, удачно ли прошла поездка. Значит что? «Значит, и здесь что-то такое за эти дни случилось», — быстро думал Гаор, скатываясь по лестницам и переходам в рабскую казарму. И это уже касается не господ, а рабов, и его самого в частности. С чего-то же господская кухня, где одни родовые, чуть ли не с приездом его поздравляла, прямо-таки… по-дамхарски.

В казарму он вошёл, когда остальные, судя по пустому коридору и далёкому шуму, ещё сидели за столами, и потому сразу прошёл в спальню, на ходу расстёгивая куртку, и ошарашенно остановился перед своей пустой кроватью. Не то, что простыней или наволочки, тюфяка не было! Проверяя мелькнувшую догадку, он открыл тумбочку и шкаф. Пусто! Все его вещи кто-то забрал и унёс. Куда? Зачем? Почему? Неужели решили, что он продан? Но…

— Тебя в первую спальню перевели, — сказал за его спиной голос Старшего по спальне.

Гаор резко обернулся к нему.

— Почему?!

— Сам так велел, — громко ответил Старший.

И Гаор понял, что сейчас он никаких объяснений не получит.

— Я никого ни о чём не просил, — сказал он негромко и твёрдо, глядя прямо в глаза Старшему.

Старший кивнул:

— Знаю, — и повторил: — Сам так велел. Иди в первую.

И когда Гаор проходил мимо него, Старший, как бы невзначай, но вполне по-дружески подтолкнул его плечом.

У входа в первую спальню Гаора встретил ещё что-то дожёвывавший Вьюнок и радостно схватил его за руку.

— Идём, я тебе всё-всё покажу.

На первый взгляд спальня родовых ничем особым не отличалась. Те же кровати, тумбочки, шкафы, но… на тумбочках лампы-ночнички, шкафы большие, трёхстворчатые, и стоят так, чтоб создать хотя бы видимость перегородок, кровати застелены не по-армейски, с узорчатыми покрывалами. На некоторых кроватях спали, некоторые были пусты, но разобраны, будто их обитатели только встали, или наоборот, собираются ложиться. «Ну да, — сообразил Гаор, — у здешних свой режим: ночные отсыпаются, утренние ложатся, вечерние встают, а дневные на работе». Сновали мальчишки всех возрастов — местная прислуга и услада. На Гаора они косились с явным интересом, но помалкивали.

Вьюнок гордо подвёл Гаора к почти правильно застеленной кровати.

— Вот, это наша теперь. Я всё правильно сделал?

— На первый раз сойдёт, — стараясь оставаться спокойным, ответил Гаор и стал переодеваться.

Да, все его вещи: и расхожие, и спортивный костюм, и даже гаражный комбинезон — были на месте. И конверт с картами и планами. Но кое-что и прибавилось. Ещё одна белая рубашка, и… две зелёных, шёлковых рубашки, и такие же шёлковые лёгкие брюки, и чёрные лаковые полуботинки.

— Это всем личным положено, — шёпотом сказал Вьюнок, видя его удивление. — Ты же Второму Молодому служишь, а не разгонный.

Гаор хмуро кивнул. Спорить, что-то доказывать… что и, главное, кому… а ещё важнее — зачем? Решит Фрегор заставить его прислуживать себе в комнатах, и никуда он не денется.

…всё там же и всё те же…

Жизнь в первой спальне оказалась и легче, и сложнее. Здесь был свой, не менее строгий и мелочный, чем везде, Устав, которому поневоле пришлось подчиниться. И не сказать, что ему стало так уж намного хуже, а кое в чём и лучше. Кормили первую спальню не по общему распорядку, а когда придут, в маленькой на десятерых, не больше, отдельной столовой. Так что обед он получил. «Как в Дамхаре, в заведении — подумал Гаор, быстро хлебая суп, — там тоже всегда накормят и спать уложат». Но просто… просто в третьей спальне он был своим среди своих, а здесь… Его вынужденно, по хозяйскому приказу, терпели.

Причину перевода он узнал в тот же вечер, когда после тренировки, ведь было велено «сегодня как сам знаешь», спустился вниз и был встречен Вьюнком для препровождения в амбулаторию, выговаривал, кстати, Вьюнок это длинное сложное название вполне чисто. И вот там, осматривая его, Первушка как бы невзначай спросила:

— Ну, и как съездил?

— Нормально, — пожал плечами Гаор. — Вернулся целым, чего ещё?

Первушка кивнула и спросила уже с прежней ехидцей:

— Намахался? Отвёл душу?

Гаор насторожился, сообразив, что изменения в его жизни как-то связаны с событиями в питомнике.

— А ты что об этом знаешь? — спросил он впрямую.

Она так же прямо посмотрела ему в глаза.

— Знал, куда едешь?

— Нет, — ответил Гаор. — Ни куда, ни зачем… знал, что на сутки, взять паёк и смену белья, и всё.

Первушка дала ему пакет с колотым льдом захолодить синяки, хотя особо у него сегодня физиономия не пострадала, и Гаор понял, что предстоит разговор.

— С какого хрена меня в первую перевели? — открыто спросил он.

— А тебе не понравилось?

— Ещё не знаю, но мне и в третьей хорошо было.

Первушка вздохнула и села напротив него.

— Ты личный, телохранитель, тебе в первой положено.

И замолчала, будто ожидая его вопросов. Гаор решил подыграть.

— Кто велел?

Первушка молчала, разглаживая на колене халат.

— Ну, чего ты? — не выдержал Гаор. — Сама разговор затеяла, а теперь…

— Второй Старый, — наконец сказала Первушка. — Он хочет, чтобы тебе хорошо было.

Гаор сцепил зубы, глотая рвущуюся наружу ругань. А Первушка продолжала:

— Вчера к Самому прицепился, он редко вот так, но уж тогда сразу и за всё. Ну, и среди прочего и про тебя вспомнил. Ты же личный, полукровка, а тебе, — она усмехнулась, — положенного недодают. Ну… чего молчишь, Дамхарец?

Гаор протянул ей пакет со льдом.

— Держи, спасибо. А что я сказать должен?

Она пожала плечами.

— Ладно, ступай.

В спальне Гаор быстро переоделся и на ужин пошёл со всеми. Сел на своё обычное место, а после ужина специально пошёл в курилку. К его удовольствию, отношение к нему, во всяком случае, внешне не изменилось. Те же молчаливые кивки, скупые разговоры. И в ремонтной, где он привычно готовил себе на завтра форму, ничего нового ни во взглядах, ни в отношении к себе он не заметил. Что ж… как говорится? А вспомнил! «Сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация на тебя». И уже совсем спокойно, ни на кого не обращая внимания, он сходил в душ, разобрал постель и лёг. Вьюнок, как всегда бегавший за ним по пятам, тут же ловко нырнул к нему под одеяло, ткнулся головой к нему в подмышку.

— Повернись и спи давай, — строго сказал ему Гаор.

— Ага, — шепнул Вьюнок, но вместо того, чтобы лечь, как Гаор его уже приучил, спина к спине, ловко пополз вверх, пока не уткнулся губами в его ухо, и зашептал: — Я тебя ждал, ждал…

И Гаор не выдержал.

— Обижали тебя тут без меня? — спросил он шёпотом.

— Нет, — не сразу, но убеждённо ответил Вьюнок, — и не подкладывали ни под кого, я один спал, — и вздохнул.

И Гаор, не удержавшись, свободной рукой потрепал маленькую головку, взъерошив жёсткие прямые волосы, но сказал чуть строже.

— Всё, сползай и спи.

И решительно повернулся на бок спиной к Вьюнку.

За шкафом зазвенели пружины, и тоненько застонал, даже заскулил — не от удовольствия, от боли — мальчишка. «Вот мразь востроносая», — отчуждённо охарактеризовал невидимого соседа Гаор, окончательно засыпая.

Общего подъёма в первой спальне не было, и проснулся Гаор сам, но вовремя, по привычному намертво вбитому училищем распорядку.

Вместе с ним встало ещё несколько человек, многие спали, несколько кроватей опять разобрано под сон, суета, беготня. Гаор, твёрдо держась принятого вчера решения, никого и ничего не замечал. У него своя работа и свой распорядок.

Выезд на лимузине, значит, рестораны и бордели. Интересно, здесь его тоже с собой возьмут? Или всё-таки в машине оставят? А ведь хорошо было, чёрт возьми! И система вся его репродуктивная в порядке оказалась. Так что хрен вам, с вашими комплексными воздействиями, просто так вы меня не возьмёте, хрен вам в глотку и белы рученьки!

— В Аргат, — распорядился Фрегор, усаживаясь на заднее, как и положено в лимузине, сиденье.

— Да, хозяин, в Аргат! — гаркнул Гаор, захлопывая за хозяином дверцу и занимая своё место.

Приказа гнать не было, но ему такой и не нужен. Мощная отлаженная машина, ровная дорога, сухо, ясно, видимость отличная… Виденное, пережитое им в питомнике ушло куда-то вглубь, почти забылось.

Первая спальня жила своей жизнью. Гаор старался особо не вникать: противно. Но приходилось. Да и… рядом живёшь, поневоле и сталкиваешься, и разговариваешь. И не все сволочи, и нормальные попадаются. Те же Драбант с Третьяком. Здешний Старший, как и все черноволосый, черноглазый и остроносый, чистокровный дуггур и истинный Ардинайл с голубым кружком клейма выдал ему будильник, кратко объяснив:

— За подъёмом сам следи.

— Понял, Старший, — кивнул Гаор.

Старший внимательно оглядел его.

— Ты грамотный?

— Да, — кратко ответил Гаор.

— Когда проклеймили?

— Пять лет назад.

Гаор ждал вопроса о причине, но Старший снова кивнул:

— В спальне не шуметь и не курить. Трахаешь когда кого, остальным не мешай или в будуар иди. Правый для баб, левый для мальчиков. — Старший усмехнулся. — Нам всегда можно, занимаешь свободный и всё.

Гаор заставил себя молча выслушать инструкцию. И удовлетворённый его молчанием, Старший закончил инструктаж вполне доброжелательным и чуть ли не дружеским:

— Если проблемы какие, сразу ко мне, сам не рыпайся, — и подмигнув, — и к Самому тоже не лезь. Чего его по пустякам беспокоить?

Последнее было чем-то новым и требовало осмысления. Похоже, первая спальня относилась к Мажордому далеко не с тем уважением и страхом, что третья, или… или что-то и впрямь изменилось. Но расспросы и здесь не полагались, да и некого ему было расспрашивать. И незачем.

Потому что снова началась сумасшедшая гонка по обмёрзшим дорогам вокруг Аргата, перемежавшаяся многочасовыми сидениями в подземном гараже Дома-на-Холме, а после них… вот чёрт, ведь ничего нет, ну подумаешь, ну посидит он в машине, ну… а всякий раз рубашку хоть выжми и волосы в поту, противном холодном поту страха. Он боялся. Что в любой момент оживёт динамик и вызовет его к пятой двери, а за ней мешок на голову и всё заново. А второго раза ему не выдержать.

А что в первой спальне хорошо, так это перегородки между кроватями. Зашёл, разделся, лёг и никого не видишь. И накласть ему на них всех с их закидонами и приколами. По хрену ему их игры!

Но его заставляли в них участвовать. И так подводили, что отказаться он не мог…

Выезд утром, ресторан, Дом-на-Холме, «Парадиз», «Розочка», гонка по кольцу для протрезвления, «Охотничий» и в «Орлиное Гнездо», а сухого пайка ему теперь не дают, и он голодный и усталый как… и слова-то сразу не подберёшь. Сильно за полночь Гаор ввалился в рабскую казарму вполне готовый к тому, чтобы врезать первому встречному. Даже Вьюнку. Но его встретила та, в бордовом. Сейчас она была в расхожей тёмно-серой рубашке на голое тело и окликнула его из полуоткрытой двери будуара, когда он проходил в спальню.

— Дамхарец…

— Чего тебе? — буркнул он.

— Не ори, глотка лужёная. Зайди на дольку.

— Ошалела? — удивился Гаор. — Я с выезда. Не жрал ещё.

— Зайди. И поешь, — она усмехнулась, — и отдохнёшь, и удовольствие получишь.

Гаор невольно остановился, думая, как бы её отшить, но чтобы в будущем были варианты. Так откровенно его ещё здесь не зазывали, да и не хотел он с ней ссориться. Она бесцеремонно вышла в коридор, показав ему, что кроме рубашки на ней ничего нет, схватила его за рукав куртки и с неожиданной силой вдёрнула в будуар.

— Давай, сейчас и успокою тебя, и взбодрю. И поговорить мне с тобой надо.

— С одной задницей на всех ярмарках пляшешь? — усмехнулся Гаор, поддаваясь её рывку.

— Моей задницы, — рассмеялась она с насторожившей его готовностью, — на дюжину таких, как ты, хватит.

— Это ты загнула, — ответил Гаор, расстёгивая и снимая куртку.

Возле кровати стоял маленький переносной столик, а на нём… каша, кружка с чаем, хлеб… Она что, ждала его? Совсем интересно.

— Точно, дамхарец, — перехватила она его взгляд. — Иначе, думаю, тебя не заловить и не заманить. Вечно ты у хозяйской ноги.

— За левым плечом, — поправил её Гаор. — Я ж телохранитель, где мне ещё быть?

— А мне по хрену где ты у него. Мне важно, где ты со мной. Понял?

— Чего тут непонятного. И давно это с тобой?

— Тебя хочу? Давно. Да пока ты в третьей был, не с руки как-то. А сейчас, — она по-свойски подмигнула ему, — и по-семейному можно. Не чужой ты теперь.

Это было нечто новенькое и весьма интересное. Тем более, что под разговор он разделся, сел на кровать и принялся за еду.

— А зовут тебя как? — поинтересовался он между двумя ложками каши, густой, ещё тёплой и даже с каким-то приварком, чуть ли не мясо туда нарезано.

Она рассмеялась.

— Вербочка я.

— Хорошее имя, — вежливо одобрил Гаор. — Так о чём поговорить хотела?

— Потом, — отмахнулась она, внимательно и как-то выжидающе наблюдая за его трапезой.

— Потом не до разговора будет, — усмехнулся Гаор. — Ну?

— О Вьюнке.

Гаор сразу и удивился, и тут же, как ему показалось, сообразил.

— Он что, твой…?

— Ну да, — кивнула она.

— Ну, так чего? — не понял её озабоченности и даже тревоги Гаор. — Нормальный малец, не трогаю я его.

— В том-то и дело. Ту, Снежку вроде, ты тоже не трогал. Её и порвали сразу насмерть, как в серьёзную работу взяли. Вот и беспокоюсь я. Не готовишь ты его к серьёзной работе. Ну, рвать не надо, конечно, но постепенно-то, пальцем хоть, или скажем, у Милка стержни возьми, есть такие…

— Ты… — наконец справился с собой и перебил её Гаор. — Ты хоть понимаешь, о чём просишь меня? Чтоб я твоего сына насиловал?! Так… так какая ты мать после этого?!

— Нормальная! Он сын мне, хочу, чтоб он жил, а не в трупарне лежал. Как человека прошу.

— Как человека, — хмыкнул Гаор, вытряхивая в рот последние капли густого и сладкого до приторности чая. — Всё у вас не по-людски… Ладно, придумаю что-нибудь.

Сытная и достаточно вкусная еда привела его в благодушное состояние, и усталость куда-то прошла, и свет словно ярче стал. Он уже хотел попросить её выключить свет, а то глаза режет, как… как вдруг понял, что это не лампа, а он… это он как после «пойла». Откуда?! Гаор схватил кружку, быстро провёл пальцем по тёмному липкому налёту на дне, и увидел… еле заметный слабый — не обострись зрение, и не заметил бы — зеленоватый отблеск. «Пойло!» Эта стерва налила ему «пойла» в чай! И сахару пять ложек вбухала, чтоб он не заметил!

— Ты… ты чем напоила меня? — сдерживая себя, чтобы не заорать в полный голос, спросил Гаор.

— А что? — она то ли в самом деле не знала, то ли притворялась незнающей. — Оно усталость снимает, а ты после выезда…

— Ну… — у него тряслись, прыгали губы, мешая говорить, а где-то внутри снова вспухала, разрастаясь комом, чужая злобная, и к его ужасу, приятная даже долгожданная сила, — ну, сука, стерва, я с тобой как с человеком хотел, ты сама меня довела, ну так, получай.

— Ты чего? — даже испугалась она, увидев его внезапно посветлевшие, ставшие янтарно-жёлтыми глаза. — Да они все четверо глушат его, и мы все пьём, иначе…

— Меня с голозадыми равняешь! — он ухватил её за волосы, скомкав, разрушив уложенный на макушке пучок и рывком не укладывая, бросая на постель. — Ну, так получи по полной!

Слепая, туманящая голову, сбивающая мысли ярость двигала им сейчас. Так грубо он ещё не брал ни одну женщину, никогда, даже тогда в полуразрушенном только что отбитом от аггров городке, когда он со своим отделением натолкнулся в подвале на прячущихся то ли девчонок, то ли женщин и они яростно с ходу оприходовали их, сбрасывая и злость недавнего боя, и радость, что выжили, и страх перед новой атакой. Даже там, под стоны и далёкий грохот рвущихся снарядов — аггры начали отбивать город — даже там он что-то помнил и сознавал себя, свою силу, и старался не увечить, а потом бой стал совсем близким, и они ушли, убежали, не оглядываясь и напрочь забыв о случившемся, да на войне и не такое бывает, но… но там он всё равно оставался человеком, а здесь, с ней… чёрт, она же нравилась ему, сам хотел с ней закрутить, ну, зачем она с ним так?

Он яростно, хрипя и рыча руганью, снова и снова брал её, по-всякому, а она стонала, билась и извивалась под ним и… и не отталкивала его, не пытаясь вырваться, уйти, впивалась в него ногтями, прикусывала ему кожу на плечах и груди… Так что, ей нравится? Чтоб её брали силой, злобно? Ну… ну так получи, шлюха, сука, падаль, подстилка господская!

Бушевавшее в нём белое холодное пламя не давало ему остановиться, хотя она уже лежала неподвижно и тихо просила его о чём-то. Но он не понимал и даже как будто не слышал.

Сколько так продолжалось, Гаор не помнил, но вдруг он очнулся. Лёжа рядом с ней на развороченной кровати, весь покрытый потом, с пересохшим горящим ртом. И первая мысль была: «Сволочь, напоила меня». Преодолевая тягучую даже не боль, не усталость, а онемение в мышцах, он сел, покосился на неё. Она лежала неподвижно, белая, как изломанная кукла — видел как-то в развалинах какого-то дома — с закрытыми глазами. Гаор отвернулся и встал. Его шатнуло и, выругавшись в голос, он оттолкнулся от спинки кровати, сгрёб в охапку свою одежду и вышел. Утро, день ли… накласть ему на всё и всех. А если Мажордом или другая какая сволочь ему сейчас попадётся… убьёт, а там пусть хоть запорют, хоть что…

Но коридор был пуст, и он вполне благополучно добрался до спальни, и даже свою кровать нашёл. Распихал выездную форму, натянул грязное бельё и шлёпки, взял мыло, мочалку и полотенце и пошёл в душ.

Он долго, тщательно мылся, сдирая с себя засохший противной коркой пот… совокупления. А как ещё это назовёшь? Вот сволочь баба, да на хрена ей? Разве бы он отказался? Как человека… Это человека «пойлом» подпоить, да… Сволочь, сына согласна подстилкой сделать. Она что, думала так его купить? Все бабы шлюхи. И стервы. Одно надо. Чтоб их оттрахали до потери пульса и ещё деньги заплатили. Мразь востроносая…

Когда он вышел из душа, в третьей женской спальне, судя по шуму, уже вставали. Гаор поправил обмотанное по бёдрам полотенце и, угрюмо глядя себе под ноги, пошёл спать. Сегодня выезда не будет, можно до обеда отоспаться, сволочь баба, если бы не она, он бы хоть немного в гараже со своими побыл, а теперь не получится — после обеда на тренировку.

Первая спальня как всегда — кто встаёт, кто ложится, а кто на смене, и никому ни до кого дела нет. Хотя бы с виду. Гаор вошёл в свой отсек, повесил, расправив, полотенце, убрал мыло и мочалку и лёг, едва не придавив Вьюнка. «Не повезло тебе, малец, с мамкой, — успел он подумать, засыпая, — у меня хоть только отец сволочь, а у тебя вся родня по всем линиям».

Встал он с тяжёлой, как после перепоя, головой, но всё же не натощак его «пойло» шарахнуло, успел поесть, да и… не впервой ему, так что к тренировке он оклемался. Почти. Рарг, конечно, заметил, недовольно поморщился и сам встал с ним в спарринг, так что после тренировки пришлось идти к Первушке.

— Опять нормальная тренировка? — встретила она его.

— Нормальная, — кивнул Гаор, снимая заляпанную его кровью футболку.

— Всё снимай, — скомандовала Первушка.

— Это ещё зачем? — насторожился Гаор.

— Больно интересные вещи о твоём хозяйстве рассказывают, — насмешливо улыбнулась она.

— А то ты раньше его не видела? Ты ж меня голяком всегда смотришь, — рассердился Гаор.

— А злишься чего? — спокойно поинтересовалась Первушка. — Неужто не понравилось?

— Я и получше пробовал, — отрезал Гаор. — И подпаивать меня незачем было.

— Вон ты о чём, — рассмеялась Первушка. — Это ты зря, питьё это особую сладость даёт. Ну, и силы, конечно. Ты ж с выезда был, заснул бы, не кончив.

Гаор хотел было сказать ей, что ещё даёт «пойло», но сдержался, вовремя сообразив, что нарвётся на вопрос об источнике этой информации, а Первушке только дай зацепку, живо размотает, где и как он «пойло» пробовал, и сколько вливали и как потом чистился. Поэтому он нехотя разделся уже полностью и дал себя осмотреть и ощупать. Чёрт с ней, пусть лапает, лишь бы не выспрашивала.

— Для Вьюнка ты и впрямь велик, — наконец вынесла решение Первушка. — Как ни берегись, а порвёшь.

— Ты что? — изумлённо уставился на неё Гаор. — И вправду решила, что я… на такое соглашусь?!

— Тебя как человека просили, — рассердилась и Первушка. — Или ты только по хозяйскому приказу умеешь и можешь?

— А ты по чьему приказу ко мне в душу лезешь? — вспылил Гаор. — Чего ты всё выспрашиваешь? Это тебе с какого боку нужно? Трахнуться со мной хочешь? Так и говори, — и позволил себе по-армейски нагло ухмыльнуться. — Может, и сговоримся, если в цене сойдёмся.

К его удивлению, Первушка не обиделась.

— С Вербочкой, значит, не хочешь больше, — деловито сказала она. — Ну ладно, подберём тебе. Но это ты зря, Вербочка умелая, и ты ей понравился.

— А пошла она…

Гаор сунул в руки Первушки пакет со льдом и стал одеваться.

— Ну, чего злишься, Дамхарец?

— Я из Аргата! — рявкнул он, натягивая футболку.

— А из семьи какой? — с показным равнодушием спросила Первушка.

— Сволочной!

Гаор бешено выругался и ушёл, хлопнув дверью.

Этим всё тогда и закончилось. Вьюнка ему оставили, и разговоров, чтобы он Вьюнка к «серьёзной работе» готовил, не заводили, видно, других учителей нашли, потому что случалось ему заставать Вьюнка зарёванным, но… ничем он тут мальцу не поможет. Не дадут помочь. А Вьюнок оказался с характером и ни разу ему ни на кого не пожаловался.

И снова день за днём. Поездки по Аргату, возвращения то к ужину, то чуть ли не под утро, то бешеная гонка, зачастую без адреса, по кольцу, то многочасовые сидения в подземном гараже Дома-на-Холме, после которых он как избитый. А бывало… всякое бывало…

…Выслушав очередной адрес, Гаор удивился, но, разумеется, не вслух и рванул легковушку с места. Этот квартал на границе Арботанга — скопище полулегальных притонов, весёлых кабачков, недорогих, но зачастую хороших ресторанчиков, мастерских, где могли что угодно починить и как угодно переделать, и дешёвых гостиниц, вернее борделей под вывеской гостиниц — был ему хорошо знаком ещё по недолгой его дембельской свободе… «А ведь, так и есть, чёрт возьми!» — подумал Гаор, выворачивая руль на левом развороте. И впрямь это были два года свободы, когда его, правда, держал на привязи отец, но всё же… не козырял, не тянулся, ел не паёк, а чего сам спроворил, носил не табельное, а что сам купил, вставал и ложился, когда сам решил… Ни до, ни после у него такой свободы не было.

— Здесь останови и жди, — буркнул Фрегор за два дома до названного ранее адреса.

— Да, хозяин, ждать здесь, — откликнулся Гаор, без лишнего визга тормозя машину у неприметного многоквартирного дома.

Фрегор вылез из машины и скрылся за очередной дверью без вывески, но с врезанным глазком, а Гаор откинулся на спинку сиденья и расслабился, рассеянно глазея по сторонам.

Время предвечернее, и проститутки ещё стояли кучками, болтая о своих делах и хихикая, а не приставали к прохожим. Здоровались друг с другом сутенёры, тут же по-быстрому решая какие-то мелкие проблемы: для серьёзных разборок есть другое время и другие места… Лохматого раба за рулём неброской легковушки для них просто не существовало. Что Гаора вполне устраивало. Встретить знакомого он не рассчитывал, а если с какой из этих профессионалок он и общался раньше, пять лет назад, то узнать его они не могли, а если бы и узнали…

Узнал он. Не лицо, не фигуру — голос. Гортанный переливчатый смех. Смех тот же, тогда, на танцах, услышав его, он и потерял голову, и потом своим смехом она что угодно могла из него выбить. Слёз её он не терпел, хотя она плакала очень редко, была боевой и пробивной… была. А сейчас… скользнула безразличным взглядом по одной из многих машин и вернулась к разговору с товарками, не самая красивая, не самая удачливая, раз стоит на улице, а не ждёт клиента в хорошем отеле, обычная аргатская проститутка, Ясельга, его женщина. А ты чего ждал? У девчонки из Арботанга другой работы не бывает. Ты знал тогда, кто она, вернее, кем она станет, так чего теперь? И разве эта судьба хуже той, что ждала её, если бы ты успел оформить брачный контракт? Жена и дети бастарда собственность отца, так что её бы продали наравне с тобой, но другому хозяину, и кем бы она работа́ла? А так…

— Спишь, Рыжий? Или загляделся на кого?

Гаор вздрогнул. У машины стоял Венн. Чёрт, опять этот тихушник подловил его!

— Да, господин, — растерянно выдохнул он.

Венн рассмеялся.

— Научился с открытыми глазами спать? Неплохо придумал. Или и раньше умел?

Вот чёрт, если сейчас выйдет Фрегор и Венн ему расскажет, как застал спящим за рулём его шофёра и телохранителя, то порка, а может что и похуже, обеспечено. Но… «Венн, может, и рассчитывал на его просьбу не говорить, не выдавать, может, и специально подстроил, подловил», — думал потом об этом случае Гаор. Венну он не доверял и готов был подозревать теперь во всём. И с радостью думал, что нет, не дождался гад его просьб. А тогда вскоре появился Фрегор. Приятели, радостно гогоча, побили друг друга по плечам, чем несколько заинтересовали проституток, уже собиравшихся предложить отметить радостную встречу в приятной компании. И Гаора в очередной раз обдало холодным потом от мысли, что Венн сейчас запросто снимет Ясельгу и повторится история с Жуком, но обошлось.

— Едем, — распорядился Фрегор, когда оба уселись на заднее сиденье легковушки. — В наш дом, Рыжий.

«Наш дом?» — мысленно удивился Гаор. Что-то новенькое. Но тут же он сообразил, что у Фрегора приступ осторожности, и он не хочет называть Дом-на-Холме.

— Да, хозяин, — внешне невозмутимо откликнулся он положенной формулой, срывая машину с места.

О чём говорили за его спиной, он не слушал, и потому приказ Фрегора застал его врасплох.

— Рыжий, за мной!

— Да, хозяин, — растерянно отозвался он, вылезая из машины и занимая положенное место.

Входили через третью дверь, мешка ему на голову не надели, ну и… уже хорошо. Недолгий марш по светлому пустому коридору с белыми безномерными дверями, и он следом за хозяином и Венном вошёл в безлично казённый кабинет, ничем не похожий на кабинет Фрегора, но и на камеру для допросов тоже. Чёрт, зачем он тут? Что эти сволочи сейчас с ним будут делать? А судя по короткому искоса взгляду Венна, что-то тот уже приготовил именно для него.

Занятый своими мыслями и опасениями, Гаор даже как-то не заметил, откуда на столе взялись бутылки с вином, водкой и пивом и лотки с мясной и рыбной нарезкой. Ни хрена себе, гуляночка походная!

Венн и Фрегор оживлённо ели, пили всё вперемешку и прямо из горлышек, не утруждая себя разливом, и болтали на своём жаргоне, в котором Гаор, стоя у дверей с каменным лицом, узнавал отдельные слова, не успевая уловить смысла.

— Да, — вдруг, будто только что вспомнив, сказал Венн, — дашь мне его на пару периодов?

— Конечно, друг! — тут же согласился Фрегор. — И не вздумай о деньгах, обижусь!

«Опять аренда?» — насторожился Гаор. И тут же получил подтверждение.

— Рыжий!

— Да, хозяин.

— Идёшь с Венном и выполняешь его приказы. Называешь… ты знаешь, как. Понял?

— Да, хозяин, — с максимальным равнодушием ответил Гаор и повторил полученный приказ.

Венн признательно хлопнул Фрегора по плечу и соскочил со стола, на котором сидел с непринуждённостью нерадивого курсанта.

— Рыжий, за мной!

— Да, мой господин, — угрюмо ответил Гаор, выходя следом за Венном в коридор.

Интересно, а эта сволочь как здесь ориентируется? Знает всё на память? Венн шёл быстро и явно целеустремлённо. Гаор еле успевал за ним, пытаясь заглушить нарастающий страх любыми, самыми идиотскими на данный момент мыслями.

Венн остановился так внезапно, что Гаор едва не налетел на него. Пришли?! Но за белой дверью оказался лифт, а после лифта — даже непонятно, вверх или вниз они ехали, кабина глухая и ход плавный — опять коридор, точно такой же. Ещё дверь, просторный практически пустой холл, неприятно напомнивший Гаору зал, в котором «прессовали» того спецурчика, снова дверь, маленький лифт, ещё коридор, такой же белый, но с ощутимым «больничным» запахом, ещё дверь…

Большой, заставленный каталками, стеклянными и металлическими шкафами, какой-то аппаратурой, но, несомненно, медицинский кабинет, и среди ослепительной белизны кафеля и сверкания металла и стекла врач в белом халате.

— Добрый день, доктор, — весело поздоровался Венн. — Вот он, целенький, здоровенький и активненький.

Врач кивнул, оглядывая замершего в уставной стойке высокого раба в кожаной шофёрской куртке. И по этому взгляду Гаор узнал его. Тот самый, смотревший его дважды на той квартире. И что теперь? Осмотр, сортировка? Или… исследование? Смертным холодом потянуло по спине. «Но… — попытался он успокоить себя — Венн отпрашивал его на пару периодов, так что…»

— Раздевайся, раб, — приказал врач.

— Да, господин, — ответил Гаор онемевшими как от удара губами и расстегнул куртку.

Последовавший за этим осмотр был бы повторением тех, памятных по той квартире, где он отлёживался, если бы не приборы. Ему измерили объём лёгких, рост, вес, ещё что-то… Суетились возникающие как из-под пола, вернее, из дверей то ли шкафов, то ли других помещений помощники врача в белых комбинезонах, резиновых перчатках, глухих не то шапочках, не то капюшонах и закрывавших пол-лица белых повязках-респираторах, так что не поймёшь ни возраста, ни пола. Подсоединяли и отсоединяли приборы, приклеивали ему на тело электроды и датчики, привязывали и отвязывали то к одному креслу, то к другому, то к каталке. Приказы помощникам врач отдавал отрывочными фразами из непонятных слов, а чаще жестами. А их голосов Гаор вообще не слышал. Боли не было, ну скажем так, особой боли, хотя и мяли, и нажимали, и проверяли крепость рубцов и шрамов, но голова у него пошла кру́гом, и он уже даже не пытался понять, кто и что с ним делает, тупо выполняя приказы лечь, встать, повернуться, поднять или опустить руку или ногу…

— Закрой глаза, — приказал врач.

Гаор с невольным облегчением — так страшно бил в глаза свет бестеневой лампы над столом, к которому он был привязан — опустил веки, и сразу ему завязали глаза плотной, но не режущей повязкой. И почти сразу ощутил, как чьи-то мягкие тёплые пальцы ощупывают, нет, ласкают ему половые органы. Страшные воспоминания о пресс-камере заставили его зарычать и рвануться.

— Нет! — хрипло закричал он, пытаясь порвать привязь.

— Молчать! — резко скомандовал над ним голос врача.

И он обессилено замер, ожидая наказания за неповиновение. Пусть убивают, пусть что угодно, но чтоб не это, чтоб…

— Когда поили? — ворвался в мозг голос врача и тут же лёгкая пощёчина, когда не бьют, а приводят в чувство.

— Три… дня… назад… — хрипло с паузами выдохнул он, уже вполне сознательно не добавив положенного обращения, чтобы, наконец, получить такой удар, от которого сможет потерять сознание.

Но его не ударили, а продолжили допрос:

— Гуща? Разбавленное?

— Разбавленное, — продолжал он нарываться.

— С чем смешали?

— С чаем.

— Пропорцию знаешь?

— Нет.

— Разрядка была?

— Да.

— А сейчас не хочешь? — насмешливо спросил врач. — Чего так, раб? Не хочется без «пойла»?

И снова те же вкрадчиво шарящие по его телу руки. И его безуспешные попытки вырваться, уйти. Снова сводит горло судорогой, превращая слова в хриплое невнятное рычание.

— Ты смотри, какой живчик, — весело удивляется кто-то над ним.

Это не врач и не Венн, их голоса он знает, кто это? Вроде он его слышал, где и когда… чужие руки, умелые и нестерпимо противные ласки не дают сосредоточиться…

— А ведь вы правы, весьма интересный экземпляр.

Нет, он не даст себя довести, нет…

— Конечно, система затронута и перспективы неясные.

— Но он сопротивляется воздействию.

— Да, и это самое интересное.

— Провести бы его по полному циклу.

— Да, получили бы цельную картину.

— Но…

— Вот именно.

— Возьмите пробы тканей и на этом пока остановимся.

Кто это говорит? О ком? Пробы тканей? Исследование перед утилизацией?

— Помассируй ему, я же не могу ввести катетер.

— Введите релаксант и не мучайтесь.

— И отключите его, он ещё нужен.

Гаор успел ощутить укол возле ключицы и наконец-то потерял сознание. Наступила чернота, чёрная пустота, и он стремительно падал в этой пустоте.

И так же внезапно пришёл в себя. Он голый, лежит на чём-то… Но ни разлёживаться, ни даже просто толком очухаться ему не дали.

— Рыжий, — позвал его голос Венна.

— Да, мой господин, — откликнулся он, не открывая глаз.

— Вставай и одевайся.

— Да, мой господин, — повторил он формулу повиновения, открыл глаза и сел.

Оказывается, лежал он на узкой больничной кушетке, застеленной белоснежной и даже накрахмаленной простынёй. Рядом на стуле аккуратно сложена его одежда, внизу ботинки, а… кабинет другой. Маленький, обычный амбулаторный кабинет, с канцелярским столом, одним застеклённым шкафом, ростомером, весами, на стене таблицы для проверки зрения… Всё это он быстро разглядел, одеваясь. За столом сидит… Венн. А тот кабинет, с приборами? И что там с ним делали? Нигде вроде не болит, но…

— Давай, Рыжий, не копайся, всё у тебя цело, — рассмеялся Венн. И уточнил: — Пока.

«Сволочь тихушная, — про себя зло выругался Гаор, быстро зашнуровывая ботинки, — пошёл бы ты… со своими шуточками и приколами». На левой руке, в локтевом сгибе, след укола. Взяли кровь на анализ или что-то вкололи? Зудит под лопаткой. Опять же, как от укола. И катетеры ему, похоже, вставляли и спереди, и сзади. Зачем? Опять же… брали образцы тканей или что-то ввели? Сволочи.

Одевшись, он встал перед Венном в уставную стойку. Тот оглядел его с улыбкой, но очень серьёзными глазами и кивнул.

— Хорош. Сейчас верну тебя, — усмехнулся, — любимому хозяину в целости и сохранности, будто ничего и не было. Но учти, Рыжий. Распустишь язык, будет плохо. Тебе. И очень плохо. Всё, что раньше было, игрушками покажется. Понял?