Мир, где меня ждут

Глава 410

Констанция.

Она была главной проблемой, которую мне предстояло решить. После того, как сам приду в себя.

Новость о том, что пропала моя дочь… я бы сказал, что не самая приятная.

Пиздец, какая неприятная.

Из-за неё я несколько секунд стоял в ступоре, после чего попросил ещё раз повторить всё сказанное на всякий случай.

Какая бы разница в возрасте у нас сейчас не была, и как бы долго я её не видел, однако она была моей дочерью и волнение за неё было соответствующим. Может не таким сильным, как если бы я всю жизнь провёл с ней, но оно было. И пока мне удавалось ещё держать себя в руках несмотря на то, что пальцы нервно подрагивали, а желание выйти на стену и всех убить, порвать и сожрать стучало в висках, пытаясь перекрыть здравый смысл.

Но я удержался. С трудом, но удержался, чтоб не сорваться, иначе это было бы GG. Наваждение сдалось и отпустило, просто растворившись.

Фемия пропала. Эта глупая девка просто пропала из поместья. Была выкрадена каким-то уебаном или уебанами.

И сейчас этот страх за её жизнь заставлял моё сердце ебашить по-чёрному, а сознание превратилось в очень тонкую нитку, пропускающую по одной мысли за раз.

Как?

Не было ничего кроме страха, что могло произойти что-то непоправимое. И единственный вопрос — как? Мы же были осторожны…

Как?

Он крутился в моей голове на протяжении нескольких минут, прежде чем я смог взять себя в руки. Потому что… потому что пока всё в порядке.

Да-да, всё пока в порядке. В порядке…

Мне потребовалось время, чтоб запихнуть эту мысль в мозг и как-нибудь обосновать её.

Да, с Фемией всё пока в порядке. Надо взять себя в руки и посудить с логической точки зрения. Она моя дочь, но если я сейчас буду хуйнёй страдать, то и её не спасу, и других обреку на смерть, если не начну действовать.

Насколько я понял со слов Клирии, Фиалка и Фемия гуляли на территории поместья, и обнаружили их пропажу после того, как убили стражу: четырёх стражников, две из которых были девушками. То есть кто-то пробрался, перебил охрану и утащил их с собой. Дальше не сунулся, то ли боясь спалить себя, то ли имея конкретную цель — вытащить из поместья будущих королеву и короля.

Давай, приходи в себя, Фемия жива, а значит надо теперь позаботиться о тех, кому до сих пор ещё грозит опасность. То есть всем остальным. Её похищение было только верхушкой всех проблем, которые обрушились на нас. Наше поместье перестало быть безопасным.

В первую очередь теперь стоило волноваться не о ней, а о других обитателях поместья. Если бы те, кто украл Фемию, хотели ей смерти, то оставили бы её голову нам напоследок. А так как ничего подобного нет, значит ей и Фиалке ничего не грозит.

Но наше сохранное место было раскрыто, что значило опасность для всех остальных. Рано или поздно туда явятся люди короля, и что-то мне подсказывает, что там будут далеко не сороковые уровни, и они туда не обсуждать дела насущные придут.

Элизи и Клирии надо оттуда срочно валить. Другие могут спокойно уйти в тот же город, и их просто никто не будет искать, так как многие личности не самые примечательные, да и не знают о наших делах ничего толком.

Но Клирия и Элизи… Эти две — да, могут стать целью, если уже не стали. Обе слишком заметны в определённых кругах и обе слишком хорошо осведомлены о наших делах. И плюс служанки и служащие, которые слишком много знают…

Так, вдох-выдох, вдох-выдох…

Я стоял перед зеркалом глубоко и медленно дыша, чтоб успокоиться и действовать так, как следовало бы действовать в такой ситуации. Всегда что-то идёт не по плану и случаются форс-мажорные обстоятельства, но именно для этого и существуют запасные планы, точно обговаривающие действия при той или иной проблеме.

И у нас на этот случай так же был разработан план. Служанок распустить быстренько и раскидать по определённым местам, чтоб потом можно было собрать обратно; служащих, посвящённых в наши тайны, вывезти. Как вывезти и Клирию с Элизи.

Да, у нас был же план насчёт этого. Было уже решено заранее, кто куда поедет и кто где скроется. Единственное, что отличалось — теперь их не прикрывала армия, только наша личная гвардия из наёмников и наёмниц.

Поэтому надо было просто действовать по заранее подготовленному плану. Просто строго следовать инструкции, которая была разработана на холодную голову с точным логическим расчётом, а не на «мне кажется».

И сложнее всего было откинуть собственные чувства и следовать ему, когда этот план уже не выглядел столь правильным, противореча моим желаниям.

— Клирия, — наконец вернул я твёрдость в голос. — Планы сменились, вы эвакуируетесь в безопасные места. Возьмите с собой Мамонту, чтоб она сопроводила вас. Без неё армия не обнищает. Однако вам придётся двигаться только с наёмницами, подкрепления не будет.

— Я поняла, — кивнула она.

— Отлично. Всё, как и было обговорено.

Мы не должны потерять обеих, как бы это цинично не звучало.

Я же тем временем должен буду как можно скорее дойти до короля, чтоб выбить из него всё это дерьмо. Я не знаю, как ублюдок выяснил где мы прячемся, но теперь ему это не сильно поможет. Да, он хотел спасти сына и так далее, но… выживает сильнейший, остальные же сдохнут.

Нам… мне необходимо было вернуть Фемию обратно, туда, где ей рады и её любят. Любой ценой. Но при этом не подставить своими действиями на горячую голову ещё больше народу.

— Можете начинать, — сказал я и внимательно посмотрел на чернявую. — И Клирия, береги себя. Если что пойдёт не так, просто беги как можно дальше.

— Не беспокойтесь, мой господин, — без улыбки поклонилась она. — Я сделаю всё в лучшем виде.

— Постарайся, — я красноречиво посмотрел на её живот. — Теперь ты не одна. Хватит с меня уже одной головной боли от непослушной дочери.

А вот здесь она слабо улыбнулась.

— Не беспокойтесь. Всё будет хорошо.

Я надеюсь. Очень надеюсь на это.

— Тогда… я пошёл. Мне предстоит ещё тяжёлый разговор.

— Принесите всем уверенность, — сказала напоследок Клирия, прежде чем милашка Кстарн её увела.

Уверенность.

Теперь я сам не уверен ни в чём. Вернее, я уверен в себе и своих силах; знаю, что могу отправить на тот свет уйму народу, однако… я не уверен в том, что смогу спасти дорогих мне людей.

Финишная прямая теперь выглядела какой-то нереальной.

Я вышел из комнаты, полный сомнений. Даже не представляю, как отреагирует Констанция с Эви, но… Эви возможно отреагирует более адекватно, однако Констанция, как мать, может слететь с катушек. Этого я и боюсь, потому что в армии многое на ней держится. И мало ли что она учудит, решив лично приложить руку к спасению дочери.

Я их встретил внизу, кушающими и о чём-то болтающими, не обращающими внимания ни на что. Ну кроме меня, когда я подошёл ближе.

— На тебе лица нет, что случилось? — тут же навострилась Эви.

— Опять что-то учудил? — хмыкнула Констанция и продолжила есть.

Даже представлять не хочу, что будет, когда я им сообщу радостную новость.

— Констанция, Эви, за мной на пару слов, — сказал я и, видимо, по тону они поняли, что услышат сейчас что-то из ряда вон выходящее. По крайней мере обе молча встали и без лишних слов пошли за мной.

Я привёл обеих в комнату, чтоб избежать чужих ушей, после чего кивнул им на кровать.

— Сели.

— Патрик, что… — начала было Эви, но я повторил.

— Сели на кровать. Обе.

Так у меня будет время бросится на них, если одна из этих дурочек попытается убежать или сделать глупость, в чём я был частично уверен.

Эви, больше не произнеся ни слова, села, встревоженно глядя на меня. Я же в свою очередь встревоженно смотрел на Констанцию.

— Констанция, у меня хуёвые новости…

Было удивительно, что я смог уложить Коню с одного удара, так как в прошлом я сломал об неё руку. Сейчас же её отбросило обратно на кровать, и она не сразу пришла в себя, что дало мне время её придавить и не дать сделать попытку опрометчиво сбежать ещё раз.

Эви же просто сидела и смотрела туда, где стоял я, словно её поставили на паузу. Сидела со слегка приоткрытым ртом и смотрела хер знает куда. Ну хоть на одну проблему меньше…

— Твою мать, Констанция, тупая ты шлюха, приди в себя! — тряхнул я её за плечи. — Приди в себя, ёбаны ты в рот!

— Отпусти! Отпусти меня! Ублюдок, это моя дочь! МОЯ ДОЧЬ!!!

— Это и моя дочь!

— ТЕБЕ ПЛЕВАТЬ НА ВСЕХ! АБСОЛЮТНО НА ВСЕХ, ДАЖЕ НА НЕЁ! — Констанция была не в себе и билась подо мной, словно рыба, выброшенная на берег. — МОЯ ДОЧЬ! КАК ТЫ СМЕЕШЬ! КАК ТЫ МОЖЕШЬ ТАК СПОКОЙНО ГОВОРИТЬ ОБ ЭТОМ!

Констанция уже срывалась на истерический крик, что значило будущую истерику и слёзы. Тогда мне будет удержать её легче.

— ТЫ НЕ РАСТИЛ ЕЁ! НЕ КОРМИЛ! НЕ ЗАКРЫВАЛ СОБОЙ ОТ СТРЕЛ! ТЫ НЕ ИСКАЛ ЕЙ ПРОПИТАНИЕ, КОГДА ЖРАТЬ БЫЛО НЕЧЕГО! ТЫ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ! ТЫ ПРОСТО УМЕР! — Констанция начала плакать, плавно перейдя к основной претензии. — ТЫ ПРОСТО УМЕР И ОСТАВИЛ МЕНЯ С НЕЙ! ТЫ ПРОСТО УМЕР, ТАК И НЕ УВИДЕВ СВОЕГО РЕБЁНКА! СВОЮ ДОЧЬ! ТЫ ПРОПУСТИЛ ВСЁ! ТЫ ТАК И НЕ УВИДЕЛ, КАК ОНА РАСТЁТ! КАК ТЫ ЖИВЁШЬ С ЭТИМ?! ТЫ БРОСИЛ НАС! БРОСИЛ СВОЮ СЕМЬЮ! ТЫ МОГ УЙТИ С НАМИ! НО РЕШИЛ ПОВЫКАБЛУЧИВАТЬСЯ И ПОМЕР! КАК ТЫ МОГ БРОСИТЬ НАС!? КАК ТЫ МОГ! Как ты мог! Почему ты не ушёл с нами! Почему ты умер и оставил меня с дочерью одну?! Почему… почему ты выбрал смерть…

Её визги перешли в тихие бормотания, сопли, слёзы и причитания.

Теперь по крайней мере я знал, почему Констанция ко мне так неровно дышит.

Она говорит так, словно от меня что-то зависело, словно я мог что-то исправить. Она обвиняла, что я бросил их, пропустил взросление дочери и вообще отсутствовал всё это время, словно… Словно я разрушил мечту, которую она уже видела на горизонте. Разрушил нашу возможную семью.

Так себе претензия, но теперь я видел, как это видела Констанция.

Эта истеричка, которая наконец перестала брыкаться подо мной, просто рыдала.

— Моя девочка… она же глупая… куда… как… какой муж, ей самой нужна забота… моя доченька, единственная дочь… как ты мог упустить её… как ты мог её не уберечь… я же поверила тебе, доверила тебе своего ребёнка… мой ребёнок…

Постепенно все её причитания с хныканьем между ними сошли на «у-у-у-у», и она просто сжалась в комок, рыдая куда-то в одеяло. Что касается Эви, то она пришла в себя сама, хотя и была немного заторможённой.

Глядя на меня слегка туповатым взглядом, она спросила:

— Патрик… что нам делать?

— Всё как обычно, Эви, попробуем выиграть войну.

— Я про дочь.

— Ты Фемию и в свои дочери записала?

Вот уж точно семейка лесбиянок. Всё как по классике. Я даже знаю, кто кому обычно.

— Она росла на моих глазах. Я тоже заботилась о ней. А теперь её нет…

— Она есть. Просто её украли. Засранцы…

— Почему ты так спокоен? — посмотрела Эви на меня. Её глаза уже блестели. — Тебе всё равно?

— Мне не всё равно, — я вздохнул. — Именно поэтому я стараюсь сохранить холодную голову, чтоб трезво оценить всё. И когда наступит момент, вытащить её даже из самой глубокой задницы. Истерикой и бешенством её не спасти.

— Тебя тяжело понять. Кажется, что тебе просто плевать, — она посмотрела на противоположную стену.

Да меня вообще любят неправильно понимать. Считают меня монстром и видят во мне того, кого хотят видеть. Лишь бы обосрать…

— Всё будет в порядке, Эви.

— А откуда тебе знать, — хрипло спросила Констанция, взяв в себя кое-как в руки и глядя на меня опухшими глазами.

— Потому что…

Потому что это пахнет нехорошо.

— Я просто знаю. Как знал, что поступаю правильно, спасая тебя.

Мы замолчали. Каждый думал о своём, и я не мог сказать, о чём думают те двое, однако точно знал, о чём думаю я сам.

Ни о чём хорошем. Я не долбоёб, как бы не пыталась мне внушить это система, и вижу всё. Как вижу то, к чему всё катится. Пиздец всегда приходит неожиданно и неотвратимо. Однако в этот раз он решил заранее постучаться ко мне, чтоб предупредить.

— Я пойду вниз, — пробормотала Эви. — Хочу глянуть, как там дела. Думаю, что командиры сегодня обойдутся без нас, если только не возникнет эксцессов.

— Если что, пусть зовут меня, — сказал я ей вдогонку, глянув на Констанцию. Вряд ли сегодня, да и завтра она будет дееспособна.

Эви ушла. Её шаги скрипом половиц отдавались здесь, свидетельствуя о том, что она ушла.

Было тихо. Так тихо, что можно было расслышать шум боя за стенами, далёкие приглушённые хлопки выстрелов пушек и ружей.

— Ты спасёшь её? — тихо спросила Констанция. Словно сомневалась во мне.

— Тебя же спас тогда, хотя мы были куда дальше друг от друга, чем Фемия и я.

— И ты умер. Устроив кровавую бойню.

— Не удивлюсь, если на этот раз всё кончится так же, — пожал я плечами. — К тому же не имеет значения, сколько я убью тех, кто к этому причастен, разве нет?

— Она твоя дочь, — сказала хрипло Констанция, словно пародировала Мамонту.

— Спасибо, а то я не знал, открыла мне вселенную.

— Ты должен вернуть её, Патрик. Она единственное, что осталось у меня. Ради чего я вообще существую здесь. Ты…

Я подошёл, наклонился и чмокнул её в губы. Мокрые и солёные от слёз, слегка потрескавшиеся и грубые.

— Всё будет тип-топ. Я всегда выигрываю. И всегда одерживаю верх. Вы, графы, горная империя, скоро и королевство. Я всё разрушаю и всех убиваю. И если я берусь за дело, то можешь быть уверенной — я добьюсь своего, даже если мне придётся уничтожить всё на своём пути.

— Я ненавижу тебя за то, что ты оставил меня с ней одну. За то, что ты бросил нас и… я знаю, что ты таким образом спас меня с дочерью. Ты мудак, Патрик.

Отличный вывод, Коня. Я знаю, что ты делал всё ради меня, что ты сдох ради меня, потому ты мудак. Отличный вывод, я просто хуею, Коня.

Но Констанции было мало этого: она подалась вперёд, и сама поцеловала меня. Быстро и скромно.

А потом ещё раз. И ещё… А под конец она меня засосала, обхватив за шею и утащив за собой. Прямо в металлической броне завалила меня на кровать, где понеслось… Констанция компенсировала свои расстройства хорошей еблей, словно применяя успокоительное.

Как в старые добрые времена.

И проснулся я как в старые добрые временна не один, а сразу с двумя — с Констанцией и Эви. Причём с последней уснул так, что даже и не вышел из неё. Она просто устроилась на мне, как на софе, голенькая и миленькая. А под левой рукой похрапывала Констанция. Мягкость и нежность прямо со всех сторон.

Судя по всему, ещё была ночь, примерно на границе с утром, когда рассвет вот-вот тронет небо.

Одновременно со мной проснулась и Эви, которая видимо почувствовала естественную реакцию на подобное. Сонная, сладко причмокивающая и смотрящая на меня заспанными мутными глазами, Эви была словно великовозрастный ребёнок.

— Уже утро? — пробормотала она.

— Не знаю. Здесь нет окон.

— Понятно… значит скоро вставать… только давай ты сам меня, хорошо? — на слове «хорошо» она зевнула и легла обратно. Да и смысл её фразы не сразу дошёл до меня.

Как-то… немного не по плану пошло всё, если честно. Сначала Коня, потом Эви пришла…

А закончилось всё групповым сексом. Причём не страстным или агрессивным, а спокойным и, я бы сказал, дружеским. По очереди, сначала с одной, потом с другой. Без желания слиться или дико выебать партнёра; просто сделать приятное другу, немного расслабиться и успокоить нервы, как если бы мы сделали друг другу массаж. В принципе, такой секс именно в таком духе я и воспринимаю — просто расслабиться, как передёрнуть, и идти дальше.

Но сейчас…

Да, сейчас было время вставать, как это не прискорбно, так как надо сменить наших воинов, да и встретить подкрепление в лице бравых союзников, которые собираются ударить супостатам в спину. Это будет настоящая резня, где мы по идее должны будем выйти победителями. Удар в спину армией, пусть и в два раза меньшей — это будет не тот урон, который можно будет пережить. Если, конечно, нас не возьмут до этого времени.

Поэтому, трахнув напоследок Эви и Констанцию, я начал собираться. День обещал быть долгим, сложным и очень кровавым.

Глава 411

В тот момент, когда Патрик выходил на стены, чтоб продолжить сопротивление в ожидании подмоги, которой оставалось до поля боя два часа пути, поместье уже было покинуто.

Перед эвакуацией им домой перенесли через зазеркалье Мамонту, чтоб она возглавила с Лафией эвакуацию. После этого через час часть обитателей поместья ушла запасными коридорами за его пределы в лес, а часть, в которой была Элизи и Клирия, была перенесена Кстарн далеко за город, откуда тайными тропами они покинули опасный район.

К сожалению, Кстарн такое количество народа даже на близкие дистанции перебрасывала с трудом, рискуя заблудиться вместе со всеми, так что о переброске их всех ещё дальше не могло идти и речи.

К тому же, пока после подобного она отдохнёт, наберётся сил, чтоб заново перебросить всю группу… это занимало слишком много времени, которое было критично в подобной ситуации. Ведь чем быстрее ты уедешь как можно дальше, тем меньше шансов, что тебя поймают. А сидеть в одном месте и ждать — это риск быть найденными. Потому сразу после переброски они сели на уже заготовленных заранее лошадей и покинули это место.

Этот поход не был из лёгких. Снег, который начался при их побеге из поместья не прекращался уже несколько дней. В то время как армии бывшей Фракции Ночи одержали победу над армией королевства, понеся серьёзные потери, но всё же сокрушив противника, и двинулись по направлению к столице, группа уходила всё дальше на восток, в глухие леса, где их никто не будет искать.

— Ты как? — Элизи поравнялась с лошадью Клирии, замедлив ход. — Нам сделать привал?

— Нет, двигаемся, — мотнула она головой. — Не надо подстраиваться под меня. Если мне понадобится остановиться, я дам знать.

— Слушай, это дело житейское, Клирия. Одни были беременны, другие будут беременны. И все мы понимаем…

— Элизиана, я в порядке, — блеснула недовольно Клирия из-под шапки глазами. — Мы не нарушаем строй ради одного человека, если этого не требует безотлагательные обстоятельства.

— Ради двух, — просипела Мамонта, поравнявшись рядом с ней. — Госпожа Клирия, в наши задачи входит и заботиться о вас.

— Может быть, госпожа Мамонта, вы теперь будете решать, когда мне помочиться? — с вызовом осведомилась она, обдав всех своей любимой аурой, которая в последнее время слабела вместе с растущим животом, словно часть энергии для её «установки тёмной ауры» уходило в пузо.

— Если только так прикажет господин Мэйн. Прошу извинить, но я не хочу потом разговаривать с ним, если что-то произойдёт с вами или с вашим ребёнком. Поэтому я предпочту доставать вас своими вопросами.

— Нет. Мне. Не нужен. Привал, — отчеканила Клирия холодно.

— Вас поняла, — пожала та плечами, словно говоря, дело хозяйское.

Сейчас Клирия уже не вызывала такого страха. Полностью замотанная в шубку, с шарфом и шапкой которые на её лице оставили только щель для глаз, она выглядела вполне беззлобно, насколько это вообще возможно было для неё.

Они продолжали продвигаться через буран, который двигался в ту же сторону, полностью скрывая их следы от преследования. Ветер беспощадно атаковал путников, которые двигались тесной группой на лошадях, налетая то с одной стороны, то с другой. Снег оседал на их плечах, бил в лицо, залепляя любой участок, на котором мог закрепиться. И дальше нескольких десятков метров ничего не было видно, кроме беспросветного снега, который закрывал собой всё.

Мир путников сузился до снежной стены и деревьев, которые выплывали из неё, и ровно так же в ней и тонули.

Зачастую можно было увидеть маленькие снежные торнадо, которые буквально проходили через группу, заставляя всех лишь закутываться сильнее, и уменьшая видимость до считанных метров. С одной стороны, это было удобно, с другой…

— Мы точно замёрзнем, — пробормотала одна из наёмниц.

— Но перед этим нас сожрут волки, — пробормотал в ответ другой наёмник, оглядываясь. — Насколько сильно мы углубились?

— Не знаю, но точно пересекли уже границу графства, — ответила Мамонта, пытаясь перекричать неожиданно налетевший ветер.

— Какого?

— Второго! Уже вышли из второго! — перекрикивала она ветер.

— Второго?! А куда нас выбросило?

— Граница нашего графства, — ответила Элизи. — Кстарн не может перенести ещё дальше такую большую группу. И ей ещё не скоро удастся вновь переносить людей через зазеркалье. Но тот факт, что мы покинули его пределы и практически сразу оказались на границе…

Остальные слова унесло ветром, который налетел на них, залепив лица людей снегом. Но и так было понятно, что она хотела сказать.

Тот факт, что их практически мгновенно перенесло к границе их графства и соседнего, позволило существенно оторваться от потенциальных преследователей. А после того, как они ещё и умудрились быстро пересечь соседнее, оказавшись вновь у границы графств, при этом в буран, который заносил следы за считанные минуты, у преследователей, если таковые имелись, найти их не было и шанса.

Правда самим путникам приходилось платить за такое прикрытие свою цену.

— Ужасная погода… — пробормотала Лафия. — Ничего не видно.

— И нас не видно, — подъехала к ней Мамонта. — Нас невозможно преследовать.

— Да, но… — она окинула взглядом округу, но кроме снега и тусклых силуэтов стволов деревьев, которые тонули в буране, ничего не было видно.

— Но? — вопросительно глянула она на скрытницу. — Есть мысль — выкладывай. Ты у нас знаток по таким делам.

— Тебе не кажется странным, что нас нашли?

— Странным? Мне кажется странным, что нас не нашли до этого, — прохрипела Мамонта в ответ.

— Нет, я о том, что они так просто прошли, забрали двоих и убили четверых, даже без какого-либо шума. Девчонок и парней же не застрелили луком или арбалетом, а зарубили мечом. И ни звука, ни вскрика, ни какого-либо предупреждения.

— Ну и подняла ты тему… — выдохнула Мамонта облачко пара, которое мгновенно унесло ветром. — Не мой удел думать. Только действовать. Потому сама скажи.

— Я не знаю. Что-то всё странно.

— И я не знаю, если ты не знаешь. Но у одной из них был ребёнок. Теперь кто-то из нас должен взять его.

— Гарта возьмёт, — пожала плечами Лафия. — У неё не получается детей иметь, и её она знала, потому согласится взять ребёнка. С этим проблем не будет.

— Мили… — выдохнула Мамонта, натянув шарф повыше. — Не долго же пробыла матерью…

— Да, но… Мили была довольно опытной. Почему она даже не вскрикнула? Там всё на слуху, даже обычный разговор можно услышать издали, если прислушаться, а вскрик было бы слышно уж тем более.

— Лафи, не задавай мне такие вопросы, — прохрипела она. — Я всё равно не знаю. Есть вопросы, задай их госпоже Давилке.

Так между собой называли они Клирию — госпожа Давилка. Пошло с того, что одна из наёмниц жаловалась на её давящую ауру, которая буквально прижимала к земле. Оттуда это и пошло — давилка.

— Ей… — выдохнула Лафия, глянув на упомянутую личность.

Та ехала впереди и представляла из себя издалека неваляшку: большой низ и маленький верх. На лошади, в снег и страшный мороз, который обрушился на эту часть континента, она со своим животом представляла из себя страшную обузу.

Клирия и сама понимала это, но ничего не могла поделать. Как не могла поделать и с тем, что им постоянно приходилось останавливаться, чтоб она смогла сходить в туалет — одно из самых частых неудобств, которое несла беременность.

Клирия больше всего не любила, когда из-за кого-то что-то шло не так. И сейчас как раз-таки из-за неё группа и тормозила. Потому ей оставалось только не любить саму себя, что она и делала. Клирию бесило, что из-за этого она не может следовать строго плану и вынуждена постоянно останавливаться, подставляя других.

Оттого её настроение можно было с трудом назвать нормальным.

И всё же Лафия решила поговорить с ней на эту тему.

— Госпожа Клирия, я хотела бы поинтересоваться у вас.

— Насчёт чего? — бросила та, даже не обернувшись.

— Нападение. Есть ли то, что я могу не знать, и что может сыграть с нами злую шутку?

— Госпожа Лафия, — обернулась к ней недовольно Клирия. — Вы знаете то же, что знаю я. Больше мне нечего добавить.

— Но может… у вас или у господина Мэйна есть враги?

— Есть. И вы о нём прекрасно осведомлены. — Клирия помолчала немного, после чего вздохнула. — Я ничего не знаю. И я бы не стала рисковать ни вами, ни собой, ни кем-либо ещё, если бы знала что-либо. Потому, к сожалению, мне нечего добавить.

— Я поняла, — вздохнула Лафия. — Благодарю вас.

А тем временем метель лишь набирала обороты, словно стараясь похоронить снежным покровом путников, сделав этот лес их могилой.

Группа шла дальше до вечера, после чего встала на привал. Кое-как расположившись в овраге и спрятавшись от пронизывающего ветра, они разложили несколько своих любимых многоместных спальников. Забравшись туда и укрывшись от непогоды, здесь им, подогреваемым собственным теплом и теплом соседа, был не страшен ни мороз, ни ветер. Клирию, как самую драгоценную и хрупкую, расположили в центре, чтоб не дай бог не замёрзла.

А на утро, когда метель, словно услышав желания всех тридцати человек, спала, они выдвинулись. Снег всё равно продолжал идти, однако теперь не так обильно, как до этого. Скорее словно поддразнивая их, что он всё равно есть.

К полудню группа вышла к небольшой поляне прямо посреди леса, бывшей летом маленьким озерцом, практически болотом, но теперь замёрзшим и заваленным снегом. Это была та часть, которая разделяла группу на две части.

— То самое? — внимательно окинула взглядом местность Мамонта.

— Да, здесь разделяемся, — кивнула Лафия и повернулась к группе. — Госпожа Элизиана, вы поедете со мной. Госпожа Клирия, вы двинетесь с Мамонтой. А пока можно сделать привал.

Наёмники и наёмницы тут же принялись разбивать временный лагерь, разжигать костры для того, чтобы согреть еду, топить снег для чая или просто, чтоб попить чего-то горячего.

Пока они работали, Клирия подошла к Элизи.

— Как дела у наших? — спросила она оглядываясь, словно боясь, что их могут услышать.

— Всё как обычно, никто не умер за эти дни. Мэйн тоже жив.

— Хорошо. Хорошо… — кивнула она.

— Тебя что-то беспокоит? — попыталась заглянуть ей в глаза Элизи, но никакого отблеска страха или волнения там не увидела. Клирия хорошо умела держать себя в руках.

— То же, что и всегда. Я хочу в туалет.

Элизи пропустила это мимо ушей. Клирия не умела шутить. А если и шутила, то от такого юмора хотелось приложить руку к лицу и вздохнуть.

— Я серьёзно.

— Если бы я хотела что-то сказать, Элизиана, я бы сказала, — даже не взглянула на неё Клирия.

— И всё же… — подначивала её Элизи.

Та вздохнула, посмотрела на неё красноречиво и всё же ответила.

— Что-то идёт неверно.

— Неверно? — не такой странный ответ она рассчитывала услышать от Клирии, которая всегда говорила прямолинейно и понятно. — Ты о чём говоришь, позволь поинтересоваться?

— Я говорю, что что-то не так. Что-то происходит, разве ты этого не видишь?

— Это связанно с Мэйном, верно? — догадалась Элизи.

— Да. Он что-то знает, но не говорит. И я не в силах понять, что ему известно.

— Но если бы это было что-то важное, разве он бы не рассказал тебе об этом?

— Рассказал, — кивнула она. — Однако зная его личность, хитрую и бессовестную, он мог вполне что-то и утаить. Вернее, я точно знаю, что он что-то утаил, но не могу понять, что именно, как бы не расспрашивала других или его самого.

— Оставь это, Клирия, — отмахнулась Элизи. — Не стоит на подобном зацикливаться. Всё равно ничего не узнаешь.

Клирия не ответила.

Уже через полчаса они вновь двинулись, только на этот раз разделившись на две группы. Это было сделано для того, чтоб в случае чего запутать следы и максимально обезопасить одних, если на других выйдут.

Они продолжили свой путь через заснеженные земли.

Со мной связалась Элизи, что было уже немного странно. Обычно это Клирия у нас страдает тем, чтоб одаривать меня своим вниманием, однако видимо это эстафета переходящая.

К тому моменту, как они смогли связаться со мной, мы уже двигались к столице, обходя города по дуге, чтоб избежать проблем с их населением. За это время мы уже успели от души повоевать и теперь практически не встречали сопротивления, так как остатки вражеской армии месились с печеньем и просто банально не могли сойти с позиций, рискуя быть сожранными при попытке отступления.

Наши потери у Волчьей крепости составили где-то десять тысяч со стороны войск подкрепления и двух с половиной тысяч со стороны замка. Осталось под нашим началом всего двенадцать тысяч плюс-минус. Потери врага были почти в три раза больше.

В итоге мы получили долгожданную победу, которая практически ставила точку в этой войне, и около шести тысяч пленных, которые сдались на милость победителям.

А вот это была уже подстава. Так что теперь нас не двенадцать тысяч, а девять. Остальные остались охранять пленников. А подставой это было в том плане, что теперь их охраняй и корми, тратя ресурсы и людей. Это довольно тяжёлое бремя, пусть и правильное со всех точек зрения.

Учитывая то, кто будет в будущем править королевством, и кто будет им в этом помогать, устраивать массовую казнь шести тысяч военнослужащих, которые сдались добровольно без сопротивления вместе с главнокомандующим — так себе ход. В первую очередь, потому что мы не хотим истребить людей, а просто желаем справедливости как бы.

И убей сейчас сдавшихся, мы будем в глазах других такими же тиранами-расистами, а не борцами за равенство. Об этом будут помнить и это может стать потом причиной будущих распрей и ненависти. Потому война войной, а пленные пленными.

Странно звучит, но суть объясняет.

К тому же это был вопрос авторитета и будущего. Оно строится на прошлом. Строится на том, кем ты был. И мы должны быть теми, кого хотим видеть в будущем. Кто бы не был перед нами, мы можем сейчас создать другое будущее, когда мир так мягок и податлив.

Да и остальные, увидев, что мы воюем только с теми, кто идёт против нас, и щадим тех, кто нас не трогает или сдаётся, охотнее сложат оружия. Мы не были карателями, мы были борцами за свою свободу.

По крайней мере именно такой вид мы придавали Эви, как той, кто якобы был главой этой войны — благородная мёртвая девушка, которая лишь борется за своих людей. Милосердная к сдавшимся, добрая к нуждающимся и справедливая к виновным. Это мы про графов; как бы мне не хотелось, я оставил в живых даже жирного. Судить будем на суде при всех, чтоб всем показать то, что учудили ублюдки и их подручные. А там казним! Короче, сначала шоу, а потом уже месть с отрубанием голов и шлюхами.

Ну кроме новеньких, типа той девушки Саманты, которая просто была марионеткой. Может ей даже место найдётся в новом королевстве.

К тому же наши проплаченные люди работали в городах, распуская слухи, которые способствовали если не тёплой встрече, то хотя бы спокойствию: трогать народ не собираемся, просто пройдём мимо, и может закупимся ещё продовольствием. Всё-таки, когда рядом с тобой проходит армия, которая только что победила тех, кто был за тебя — это немного накаляет и нервирует.

В конце концов, обычным людям плевать на эти войны и распри; им главное, чтоб их не трогали и дали жить нормально, что мы с радостью им и предоставим.

Война шла к концу. Мы уже почти победили, почти одержали победу и не было смысла поднимать на уши людей, которые и так сильно встревожены происходящим. Нам надо было всех успокоить и устроить легитимный переход власти от отца к сыну, чтоб избежать проблем в будущем, устранив последние преграды.

Так оно было на самом деле и так я это видел. Так видели это другие, уже чувствуя себя не так напряжённо, видя, что скоро всё кончится. Казалось, что солнце выглянуло и улыбнулось наконец людям, но…

— Мэйн… я… — Элизи сделала глубокий вдох, словно готовясь нырнуть в озеро. — Группа Клирии. Они все пропали… никого больше нет в списках…

Глава 412

Я не тупой, но мне пришлось немного постоять, чтоб смысл сказанного начал действовать на мой мозг.

— Как пропала? — не понял я, с самым тупым выражением лица смотря на Элизи. Где-то внутри закрался страх, вереща, как пришибленный. — Элизи, Клирия не носки, она не может исчезнуть бесследно.

— Мэйн, мы пытались связаться с тобой сразу. Но Кстарн, она не может сразу, ты должен понимать. Когда я увидела, сразу попыталась связаться с тобой, но…

— Как они могли пропасть? Вы телепортировались с помощью Кстарн хуй знает куда на куличики, что даже мне неизвестно! У вас там была метель, которая скрыла следы! Вы пересекли сраные границы графств и вас невозможно было отследить! Как она могла пропасть!?

В моей голове не укладывалось, как всё могло так обернуться. Только участники знали, кто куда двигается. То есть те люди, что отправлялись, например, через запасной скрытый выход, не знали, куда двинутся Клирия и Элизи. Об этом знали только наёмницы и эти двое. Но сейчас мне сообщают, что Элизи на месте, а Клирии нет.

А Клирии не может не быть! Просто блять не может! Это Клирия! Она ещё более живучая, чем таракан. Как она вообще могла пропасть?! Да это другие пропадут! Блять, где Клирия с ребёнком?!

Эта мысль очень скоро вытеснила все остальные, оставшись единственной, пульсирующей в мозгу, словно воспалённый зуб.

— Послушай…

— Ты отправляла туда людей? Ты должна знать, где находится второй сэйфхаус! Ты отправила туда людей?! — я едва сдерживался, чтоб не орать, но мой голос явно слышался из палатки. Но мне плевать, мне нужно знать всё.

— Там никого нет, мы проверили, — словно оправдываясь ответила Элизи. — Мэйн, послушай меня внимательно, никто не дошёл до туда. Место пусто. И пропажа из списков значит…

— Я знаю, что это значит! Твою мать, как никто не смог дойти до туда!? Какого хуя там у вас блять вообще происходит!?

Я едва не разбил это ебаное зеркало к хуям.

— Мэйн…

— Не Мэйн! Блять не Мэйн! Где Клирия?!

— Мэйн… мне очень жаль…

— Тебе не может быть жаль! Тебе вообще похую всё вечно! Вечно непробиваемая с таким лицом, словно ничего не происходит!!! Как блять они… Нет, кто ещё знал!?

— Только мы, — теперь уже Элизи выглядела взволнованной; её маска спокойствия треснула и развалилась.

— Тогда почему они не дошли?!

— Я не знаю!

Меня заклинило, я уже не мог остановиться, словно заевшая пластинка. Потому что это Клирия. Это ребёнок. Они не могли пропасть! ПРОСТО БЛЯТЬ НЕ МОГЛИ!!!

— Тогда её могли просто похитить, верно?! Просто украсть! Да скажи ты что-нибудь, твою мать, вразумительное помимо этого блеяния! — я уже не выдерживал. Всё в голове пульсировало и хотелось просто кричать. Кричать благим матом, потому что под конец, когда всё шло как по маслу, начало твориться хуй знает что.

Но Элизи не верила, что её могли просто похитить — я видел это в её глазах. Как не верил в это и я. Клирии не было в списках ни у кого, но и никто не пришёл. Пропали в лесу хуй знает где. Насколько я знаю, в тот момент вновь началась метель… Но её же могли взять в плен, чтоб давить на меня, верно? Могли же взять в плен!

Если только не пытались планомерно истребить нас, так как они являлись нашим центром… Но Элизи жива, а Клирии нигде нет…

Но что, если…

Что если их планомерно вырезают? Старых богов?

Мне уже намекали на это. Намекала та хранительница, девка говорливая, которая просто обожала растягивать слова. Большой брат следит за тобой, выслеживает и бьёт. Клирию и до этого пытались взять уже, но что, если на этот раз до неё добрались? Что если последнюю богиню старого мира…

Грохнули…

Меня знатно трясло… Хотелось превратиться в тварь и сожрать кого-нибудь, хотелось рвать на части, хотелось убивать… И всё потому, что кто-то узнал. Или все знали? Или кто-то виноват? Кто виноват, что их спалили?! Кто-то должен был сдать Клирию, так как до этого она очень даже неплохо пряталась, и никто до неё не добрался!

Что-то внутри перещёлкнулось, и мне захотелось убить всех, кто сейчас находился рядом. Сознание словно заволокло ненавистью ко всему живому, даже к самому себе.

Меня клинило, я ломался, мысли шли кувырком, а сердце уходила в максимальный ритм, только всё ухудшая. В голове всё стучало, всё краснело, всё рушилось… Это бред, кто-то должен был сдать их.

КТО?!

— Кто ещё знал?! — рявкнул я.

— Только мы!

— Значит не только вы! Не только нахуй вы! Она не могла просто сдохнуть! Не могла пропасть вся сраная группа!

— Мы действовали скрытно. Никто не следил за нами! Значит их уже после выследили!

— ДА ТАМ БЛЯТЬ ГЛУХОЙ ЛЕС ПОСЛЕ МЕТЕЛИ!!! КАКОЙ БЛЯТЬ ВЫСЛЕДИЛИ!? — я попытался успокоиться, что не сильно у меня получилось, однако тон всё же сбавил. — Я приказываю, кто знал?!

— Только те, кто уходил, я клянусь тебе!

А что если Элизи виновна?! Что если клятва не действует?! Кому можно здесь вообще верить?!

— Сломай палец! — приказал я.

Элизи пискнула и сломала себе палец.

— Ещё один! Ещё! Ещё раз! — я кричал как заведённый, пытаясь убедиться в том, что клятва ещё действует. И остановился только на седьмом, когда Элизи уже сидела на полу зазеркалья и ревела, выставив перед собой руки с неестественно изогнутыми пальцами. — Твою мать, кто ещё мог знать!?

— Не знаю-ю-у-у-у-у… — ревела она с другой стороны зеркала.

— СЮДА ЕЁ НАХУЙ! — заорал я на Кстарн, и та испугано вытолкнула Элизи ко мне прямо в руки.

Я схватил её за грудки и без проблем поднял над собой. Хорошенько встряхнул её тушку, словно это могло помочь узнать мне истину.

— КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО, ТВОЮ МАТЬ! ТЫ ДОЛЖНА БЫЛА ЗНАТЬ ВСЁ ЭТО! ТЫ ОДНА ИЗ ТЕХ, КТО СОСТАВЛЯЛ ПЛАН!!! — Я тряс плачущую Элизи, словно тряпичную куклу, у которой подрезали нитки. — ОТВЕЧАЙ МНЕ!!! КАК ОНИ МОГЛИ НЕ ДОЙТИ, КОГДА ОБ ЭТОМ ЗНАЛИ ТОЛЬКО ВЫ!?!?!?

В этот момент кто-то схватил меня сзади и попытался оттащит подальше от Элизи, но я со всей дури ударил затылком назад. Развернулся и что было сил пнул напавшего на меня со спины ногой прямо в грудь ещё до того, как понял, кого пинаю.

Констанция с разбитым лицом и сильной вмятиной на нагруднике отлетела, врезалась в деревянный стол, сломав и опрокинув его. Но быстро поднялась и вновь бросилась ко мне.

Получила в лицо с локтя, когда я увернулся от её захвата, и упала, больше не двигаясь.

И ориентируясь по лёгкому движению, я поймал вторую фигуру, подняв её спокойно над землёй одной рукой. Я не чувствовал тяжести, я чувствовал бешенство. Я хочу убить. Убить здесь всех. Всех, кто причастен к этому. Кто-то предал меня! Я вырежу всех в округе! Я хочу убивать!

Убивать, рвать, кромсать, ломать, жрать всех…

Эви дёргалась в моей руке, пытаясь разжать её, но я чувствовал какое-то успокоение, видя, как она задыхается и умирает, чувствуя её жизнь.

А что, если она виновата?! Что если эта мёртвая дрянь всех подставила?! Я могу убить её, убить её полностью…

— Остановитесь! — писклявый раздражающий голос резанул мне по мозгам. — Мэйн, очнитесь! Мэйн!

Я искал этот источник шума, чтоб уебать и размазать по земле, раз и навсегда заткнув его.

— Мэйн! Пожалуйста, хватит! Господин Мэйн!

И этот мерзопакостный шум вцепился в меня. Обнял, словно тем самым хотел остановить меня. Меня! Я убью её нахуй.

Но когда я поднял кулак, чтоб вбить в сраный ебальник пищащей мелочи, что разъебать её хлебало в говно, то увидел перед собой широко раскрытые чёрные глаза. Чернющие бездонные глаза, в которые словно можно было провалиться.

Они, сверкая в свете свечей, блестели слезами и смотрели на меня. Большие, испуганные, зашуганные и милые. Милые настолько, что хотелось выдавить их нахуй к чёртовой матери.

Но они были печальными. Печальными, словно сами глаза видели много боли, отчего стали такими. Им было больно, словно их уже давят. Давят, как давит меня собственная ненависть.

Потому что больно не глазам. Больно…

Мне…

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — её тонкий маленький голосок пищал. Пищал испуганно, вторя тревоге этих чёрных бездонных глаз. — Господин Мэйн, прошу вас, не надо. Успокойтесь! Мы не хотим вам зла, умоляю вас, мы хотим помочь! Мы друзья вам. Прошу, не надо! Не делаете больно нам, потому что легче вам не станет. Вам станет только больнее!

Но мне… уже больно…

— Сейчас вам станет легче, когда вы сделаете больно, но потом вы возненавидите себя! Сорвавшись на нас, вам станет только хуже! Прошу вас, остановитесь. Просто не делайте больно себе. Мы сможем это перетерпеть ради вас, но вам придётся жить с этим. Не ломайте себя ещё сильнее. Пожалуйста… мы не хотим вам зла, мы хотим лишь помочь…

Последние слова были тихими-тихими.

Я глянул на Эви, которая тужилась в моей руке, хватаясь за неё ладошками. Эви могла использовать магию, но она её не использовала. Как не пыталась ударить меня Констанция, которая тоже потеряла своего ребёнка.

Никто не хотел сделать мне больно.

Этим в данный момент занимался только я сам, руша то, что строилось два года. Веру друг в друга и в своё дело.

И если сейчас здесь был предатель, то им был только я сам…

Потому что мне больно… и эту боль я пытаюсь выместить на других…

Я отпустил Эви, которая упала на задницу, хватаясь за горло и хрипя.

Элизи испуганно сидела на жопе в стороне, трясясь всем телом.

И Кстарн. Испуганная милашка Кстарн с бездонными чёрными глазами, которые смотрели на меня умоляюще. Такие красивые, блестящие и гладкие глаза, полные чёрного цвета. Успокаивающие.

Меня начало отпускать. Эта ярость и боль. Ненависть ко всему, что рядом и кто рядом, хотя боль, словно дрель, сверлила всё сильнее и сильнее, всё глубже и глубже. Когда что-то случилось, что-то плохое, и ты пытаешься найти виноватого, чтоб сорваться на нём, выплеснуть всю свою боль, хотя виновен всего один человек.

В этом конкретном случае — я. И если кого я должен забивать, то это только себя.

Всё это бешенство, слепая ярость сходили на нет, словно пелена с глаз, оставляя лишь разбитость и опустошённость. Потому что, то, ради чего я, казалось, жил, теперь отсутствовало. Осталась только идея. Без людей.

И боль.

Состояние напоминало то, в котором я однажды набросился на Лиа. Слепая ненависть, питаемая болью, когда тебя настолько изнутри разрывает, что ты готов разрывать всё снаружи, начиная с других и заканчивая собой. И это может загубить то, ради чего многие тысячи отдали жизни.

Но мои проблемы и боль лишь моё бремя и не должно касаться общего дела. Я так браво пиздел о жертвах, но когда дело дошло до меня самого, сдулся, как какой-то гнойный чмошник в последнем поколении.

Я приходил в себя медленно, возвращая контроль надо собой с той же скоростью, с которой сходило наваждение. Милашка Кстарн меня остановила от действительно страшной боли, которая бы добавилась к имеющейся — я бы тронул тех, кто мне дорог. И потом бы действительно возненавидел себя за это.

Я медленно опустил руку ей на лицо и стёр слезы с лица из-под глаз.

— Я в себе, — тихо сказал я. — Можешь отпустить меня, я должен прогуляться… Мне надо… побыть одному, чтоб прийти в себя.

— Мэйн…

— Отпускай, милашка Кстарн, всё в порядке. Позови сюда пока целителя, скажи: приказ Мэйна.

— Мэйн… — ещё более жалобно пробормотала она.

— Беги… — сказал я тихо и, выбравшись из её хватки, вышел на улицу.

Там на меня испуганно поглядывали рядом стоящие солдаты, но, заметив мой взгляд на себе, сразу разбежались.

Я ушёл к лесу.

Только там я побуду один.

Надо прийти в себя.

Но и там мне не было покоя. Едва я зашёл поглубже, скрывшись от глаз чужих к хуям, как меня позвал другой мерзопакостный голос.

— Приве-е-етик! Смотрю, ты уже знаешь, да?

Эта вездесущая девка, которая появлялась неведомым мне способом всегда в самый неожиданный и ненужный момент, сидела на ветке дерева, покачивая ногами. Меньше всего я хотел видеть её здесь и сейчас. Но и она же могла дать мне ответ на вопрос.

— Знаю что? — тихо спросил я. — Это ваши проделки?

— Нам вмешиваться за-пре-ще-но! — подняла она палец вверх. — Мы хра-ни-те-ли! Но некоторые не слушаются, забывают своё место, — она сказала это так, словно такое поведение реально печалило её.

— Вы вмешались? — глянул я на неё, повторив вопрос.

— Ну слишком ты опа-а-асный! Но я ну очень против такого вмешательства, — проигнорила девушка мой вопрос, продолжив говорить о своём, — но они решили, что если не будет её — ты сразу бух! — она развела руки в стороны, пародируя взрыв. — Сломаешься, взбесишься, потеряешь смысл идти дальше от горя. Ведь дети для многих — всё.

И они почти угадали.

— Чего же они сами не пришли?

— Потому что мы ничего не сделали, — пожала хранительница плечами.

— В смысле… погоди, она жива или нет?! — меня начало это уже заёбывать.

— Я сказала, что мы не вмешались. Но я не говорила, что другие не вмешались! Ведь её заждались.

— Заждались? В смысле к… ты чо несёшь?! — казалось, что я снова начну сходить с ума.

— Мир! Система бдит! Но ты и сам уже понял, что её хотят. Старые боги до сих пор угроза системе, вот их и ловят! Всё подчиняется системе и всё служит ей. Кроме нас. И старых богов. Но мы просто храним равновесие, а они являются угрозой. А тут так уж совпало, что её выдали и помогли убрать.

— Кто? Предатель в наших рядах?

— Если не в ваших рядах, то и не предатель, верно? — подмигнула она, словно у меня было настроение заебись. — Но её сдали.

— И…

— И-и-и? — усмехнулась хранительница.

— Что с ней?

— А ты хочешь знать? Или думаешь, что система ошибается? — девушка испытующе смотрела на меня, явно играя на моих нервах, потому что она сука.

Однако я терпел и не бычился. Был готов терпеть ещё очень долго, так как это было очень важно для меня. В конце я понял, уже после того, как потерял, что действительно имел. И вернуть этого теперь не мог.

По крайней мере сейчас.

— Ну ладно, ладно, уговорил, — отмахнулась девушка, словно я надоел ей. — Всех убили.

После её слов была только тишина. Завывания ветра, треск замёрзших ветвей, хруст снега, когда он падал с деревьев, и уханье совы, которое действовала на нервы.

Не хотелось ни слушать кого-либо, ни слышать что-то. Хотелось просто стоять без единой мысли, чтоб сгладить то, что было внутри меня. Не хочу чувствовать ни боли, ни сожаления. Просто хочу быть пустым, чтоб избежать пиздостраданий по этому поводу.

Я просто смотрел в какую-то… одну точку… куда-то…

Иногда достаточно знать правду, чтоб быть спокойным. Я знал правду, и не имело смысла больше беситься. Не было никаких «если», не было никаких «может быть». Просто всех убили, словно под конец решили вычеркнуть каждого лишнего персонажа, который выполнил свою роль в глобальном плане.

— Не пора ли остановиться? — поинтересовалась хранительница.

— Не пора. Только когда сдохну, — пробормотал я.

— И ты умрёшь в конечном итоге, если продолжишь. Такая целеустремлённость… Первый раз вижу такое желание смерти.

Я пустым взглядом взглянул на эту личность.

— Почему так важно меня остановить? Чего вы добиваетесь?

— Просто есть вещи, которым лучше не становиться реальностью, — ответила хранительница, маша ногами. — Возможно это охладит твой пыл и даст возможность ещё раз взглянуть на ситуацию. Если ты не остановишься…

— Да мне похуй. Можешь пиздовать отсюда, — отвернулся я от неё.

Я знаю, что хранительница ещё некоторое время смотрела мне в спину, прежде чем просто исчезнуть. И я знаю, чего они добиваются — хотят остановить меня, сломать, не дать дойти до конца. Но мы все — Клирия, Мамонта, Элизи, Констанция, Эви, Ухтунг и многие другие знаем, на что и ради чего идём.

Знаем, что рискуем собственной жизнью.

Клирия тоже знала, чем рискует, как знал и я, кого мог потерять. И сейчас остановиться — плюнуть покойникам, что отдали жизнь за это, в лицо. Так что мыльте жопы, суки, в отличие от ваших ожиданий моя целеустремлённость бустанулась.

Но пока… когда никто не видит.

Колени подогнулись, и я плюхнулся в снег расплакавшись. Пока никто не видит и никого рядом нет… Пока моя слабость будет неизвестна… мне тоже нужно успокоиться и побыть наедине с собой… принять свою потерю, чтоб дать потом всем просраться… мне просто надо разрядить нервную систему и боль… всего немножко…

Только снег и лес были свидетелем его горя, давая возможность его нервной системе сбросить напряжение. Давай возможность антигерою выплакаться самому себе, чтоб облегчить душу, и потом с новыми силами идти ради тех, кто ещё был жив и верил в него.

В тот момент, когда Патрик, стыдливо прячась, в одиночестве оплакивал свою потерю, давая себе время вернуться к нормальному или хотя бы удовлетворительному состоянию, Клирия продолжала бороться за свою жизнь и жизнь того чуда, которое ей доверили.

Глава 413

На них напали, когда Патрик уже одержал пусть не сокрушительную, как хотел, но победу, практически окончательно положив конец армии королевства. Никто об этом в группе из пятнадцати человек, в которую входила Клирия, не знал. Из-за переброски через зазеркалье так далеко и стольких человек, Кстарн ещё приходила в себя и должна была со дня на день вновь заступить на службу.

Но именно дня ей и не хватило, чтоб поведать о победе Клирии и наёмницам.

Нападение происходило на полпути от сэйфхауса, как назвал его Патрик — небольшого старого здания с каменными стенами и деревянной крышей. Когда-то здесь жили люди, которые зарабатывали на жизнь тем, что продавали меха, но их время прошло, а будущие поколения не стали с подобным возиться, найдя для себя более подходящую работу.

Но здание, расположенное глубоко в лесу в глухом месте, недоступном для других и забытом, представляло из себя отличное укрытие. Здесь было всё, что только могло быть: еда, одежда, вода, оружие, дрова, инструменты, зеркало. Всё, что могло потребоваться, было здесь, включая место для ночёвок.

Идеально укрытие…

Если бы они доехали до него.

Первой среагировала на опасность одна из наёмниц, слишком поздно почувствовав интуицией засаду. И то, ей повезло просто заметить, что что-то не так.

— Погодите, — подняла она руку, вглядываясь в лес. — Здесь… что-то не то…

Скрытница внимательно всматривалась в пейзаж перед собой, силясь как можно быстрее понять, что же не понравилось ей, и что им надо предпринять — бежать или остаться. Потому что даже побег может оказаться страшнее и опаснее, чем если ты останешься на месте. Сам строй из пятнадцати человек тем временем сразу же окружил самого важного человека из всей компании, заслоняя его собой живым щитом.

И едва прошло секунд пять, как скрытница наконец приняла решение.

— Что-то не так, надо уходить отсюда назад.

Никто не спорил, но никто и не успел сдвинуться с места.

Первая стрела убила скрытницу, пробив ей череп и блеснув окровавленным наконечником из-под волос с обратной стороны. И в следующее мгновение несколько десятков стрел накрыли их с головой для того, чтоб раз и навсегда покончить с ними.

Едва первые наёмницы, что оказались ближе всех, получили в себя несколько стрел, Мамонта просто спрыгнула с лошади на землю, сдёрнув за собой и Клирию. Они оказались между лошадьми, скрытые от града стрел, которые обрушились на них залпом, за живыми большими тушами животных, обезопасив себя на несколько секунд.

Некоторые наёмницы и наёмники поступили так же: кто-то успел спрыгнуть, кого-то ранили, кто-то упал уже мёртвым.

И едва град стрел закончился, как Мамонта буквально закинула Клирию обратно на лошадь. Сейчас, когда враг ещё не успел перезарядиться или перейти в наступление, у них был шанс вырваться. Вернее, у одной из них, кого Мамонта и остальные были призваны защищать.

Никаких мыслей по поводу того, что остальным не выбраться, никаких сожалений или страха. Как та, кто воевал не раз, Мамонта видела перед собой возможность выполнить задачу и пользовалась ею, не сильно задумываясь над остальным. Для неё было только сейчас и только миссия.

— Держись! — крикнула она, после чего со всей силы шлёпнула ладонью по лошади. — ПОШЛА!

Конь мгновенно сорвался с места с такой прытью, что буквально врезался в кусты и снёс нескольких человек, что стояли там в засаде. Унёсся с ней чёрт знает куда через лес, через сугробы и заснеженные кусты, покидая это место и углубляясь в глухие леса, где на многие сотни километров не будет ни души.

Клирия так и не смогла нормально рассмотреть противника. Как и не смогла увидеть гибель команды, когда оставшиеся защитники сошлись в ближнем бою с нападавшими. Они погибли в нечестном противостоянии бесславно и тихо, выполняя свой долг до последнего. Их смерть прошла для мира незамеченной, и тела остались покоиться в лесу, став его частью.

А Клирия всё углублялась и углублялась в чащу.

И вот она, единственная на многие километры в заснеженном лесу без лошади. Последнюю Клирия потеряла, когда та сломала себе ногу в одной из ям под снегом, провалившись туда. Это было, наверное, самое худшее, учитывая тот факт, что теперь ей предстояло с животом идти дальше, надеясь выйти хоть куда-нибудь и не разродиться по пути.

— Бывало и хуже… — пробормотала она, опуская меч на голову лошади, окончательно заглушив её ржание на весь лес. — Точно бывало хуже…

Клирия за последние месяцы перетерпела некоторые изменения. Так она взяла в привычку подбадривать себя в сложные минуты вслух. Она не раз замечала это, однако не обращала внимания на подобное. Ведь что не мешает, не должно особо тебя волновать, верно?

Забрав все вещи с собой, Клирия продолжила свой путь непонятно куда и непонятно зачем. Сейчас она рассчитывала наткнуться на дорогу, которая выведет её к ближайшей деревне.

По крайней мере, искренне надеялась на это, так как вся провизия осталась там, за спиной, где на них устроили засаду. Там же осталось зеркало, оружие и многое другое, что могло бы ей пригодиться в это нелёгкое время. Сейчас при себе она имела небольшую походную сумку снятую с лошади, которая была даже не её — Мамонта закинула Клирию на ближайшего целого скакуна.

Там она обнаружила овсяное печенье, которым обычно кормили лошадей, но при такой ситуации выбирать не приходилось. Там же лежал пистолет и немного пороха с пулями, видимо запасной на всякий случай. Можно было лишь поблагодарить того, кто был таким запасливым. Там же Клирия нашла кинжал, какие-то травы, тряпки для бинтов и подковы. От последних, как от лишнего груза, она избавилась. Как не стала брать и меч, который бы добавил веса, но которым орудовать она не умела.

Кроме того с лошади она сняла что-то типа одеяла, которое сразу накинула на себя. Сейчас ей не было особо холодно, но усиливающийся буран мог внести свои коррективы в её жизнь, отчего теперь каждый атрибут имел свою цену. К тому же она потеряла свою шапку, и это одеяло подобно плащу могло укрыть её.

И повторяя про себя словно мантру «бывало и хуже», она двинулась дальше.

Через час буря настигла её, по идее тем самым позволяя скрыться, однако Клирия не обманывалась на этот счёт. Тогда их тоже не должны были найти, но каким-то образом всё же смогли подловить. Не исключено, что и сейчас преследователи идут по её следам. Убить или просто забрать, непонятно, но одно от другого в данный момент не сильно отличалось.

Сточив ещё одну печенюшку, такую же отвратную, как и погода, Клирия оглянулась. Вот сейчас, под вечер, она начала замерзать, а пейзаж не сменился ни на йоту. И идти больше сил не было: болела спина, ныли ноги, тазовые кости казалось расширялись от каждого шага, и внутри её живота был словно уже не ребёнок, а камень, который буквально продавливал себе путь вниз.

Но Клирия не остановилась, упорно продолжив путь. Уснуть в метель могло стать подобно смерти. И что-что, а смерть пока что не входила в её планы. По крайней мере, пока она не узнает, девочка у неё или мальчик.

Глупая и странная шутка от Клирии как, в принципе, и другие.

Так что всю ночь Клирия прорывалась через буран, понимая, что остановись, и она имеет все шансы запросто замёрзнуть. В крайнем случае сможет выспаться, когда непогода закончится, но не сейчас. Теперь движение было единственным источником тепла и единственным способом выжить, а остановка равнялась смерти.

Даже когда из-за метели не было видно на расстоянии вытянутой руки, Клирия шла, но уже на ощупь. Сейчас бы самым неприятным открытием для неё было случайно нащупать в кромешной холодной темноте мех какого-нибудь хищника. Хотя эта мысль была самой последней в её сознании, так как на первом месте была боль в ногах и чувство, словно живот разрывает. Боль стала её вторым состоянием, таким же бесконечным и мучительным, как и эта ночь.

Настало утро.

Метель так и не закончилась, но ноги Клирии окончательно онемели от усталости, и она рухнула в снег. В другой ситуации она бы могла идти куда дальше и куда дольше, но сейчас её организм, словно назло ей самой, просто сдавался. Всё внизу живота болело, давило, словно рвало и казалось, что ей не хватало воздуха. Клирия едва сдерживалась, чтоб не расстегнуть шубу, чтоб освободиться и вдохнуть полной грудью, понимая, что это может стать её роковой ошибкой.

К тому же пейзаж не сильно изменился — всё те же деревья, те же стволы, облепленные снегом, бесконечные сугробы и падающий снег. Могло показаться, что она даже и не сдвинулась с места. Именно это Клирии теперь и казалось.

Уже через десять минут, почувствовав, что она начинает замерзать, Клирия с трудом нашла силы подняться на ноги, понимая, что второй раз у неё встать может и не получиться.

Здесь, в этой части леса, куда она вышла, снег был уже не по пояс, а всего лишь по колено, иногда даже опускаясь и ещё ниже. Но вместо него здесь куда сильнее дул пронизывающий ветер, который без проблем выдувал всё тепло. И пусть пока одежда спасала от этого, Клирия понимала, что долго так не могло длиться.

Она продолжила свой путь, иногда укрываясь за поваленными деревьями или в оврагах, чтоб немного перевести дух и набраться сил, сгрызая последний провиант. Но с каждой такой остановкой она замерзала всё сильнее и сильнее.

Очень скоро Клирия поняла ещё и то, что её ноги промокли, и это никак не способствовало её бодрости, а высушить их было просто невозможно. Поэтому стащив мокрые носки и запихнув их под мышки, она дрожащими пальцами обмотала ноги разорванным одеялом. Теперь ей стало холоднее от пронизывающего ветра, но ноги были в относительном тепле.

В этот день Клирия ещё глубже ушла в лес, окончательно заблудившись.

А ночью она поняла, что никогда ещё ей не было так холодно. Не проходило и минуты, чтоб она мысленно не подумала: «Какой же холод». Её мысли заходили так далеко, что Клирия даже задумывалась: а не будь беременной, было бы ей легче или нет? И что будет, если избавиться от ребёнка? Станет ли ей не так холодно?

Холод сводил с ума, холод открывал все самые тёмные стороны, заставляя задуматься о том, на что ты готов, чтоб выжить. Клирия и до этого погибала от холода, но сейчас она умирала очень медленно, оттягивая неизбежное. И это, скорее всего, будет длиться ещё очень долго, прежде чем организм окончательно сдастся морозу.

На утро она поняла, что окончательно замёрзла. Её ноги уже немели не от боли, а от холода, пальцы на руках она тоже не чувствовала. Каждый раз её тело содрогалось от дрожи, и мороз пробирал до самого сердца. Клирию трясло, словно осиновый лист, и мороз пронизывал чуть ли не каждую клетку её тела.

Про боль в животе и в тазу она даже теперь и не вспоминала.

Но и мороз отошёл на задний план, когда она поняла, что её практически нагнали преследователи.

Едва Клирия заметила их, как тут же бросилась бежать через кусты на непонятно откуда взявшейся силе, пытаясь затеряться в лесу. Даже в такой ситуации она умудрялась сохранять собранность и относительное спокойствие, не поддаваясь панике. Это не помогало убедить саму себя в том, что она уйдёт из этого леса живой, однако сопротивление было единственным инструментом, который был при ней сейчас.

Но понимание того, что уйти от них она уже не сможет, сменилось чувством полёта, когда Клирия на полном ходу, какой только возможен в заснеженном лесу, выскочила из кустов…

Прямо к крутому откосу.

Клирия даже не успела затормозить, когда пласт снега на краю просто обрушился вместе с ней вниз. Она кувырком полетела со склона, кубарем скатившись таким образом метров сто вниз.

От такого пируэта живот прострелило болью, скрутив так сильно, что из глаз хлынули слёзы. Казалось, что мышцы внутри просто свело страшнейшей судорогой, словно их рвали и выкручивали, не давая даже возможности двинуться. А ещё в штанах стало очень мокро.

Но Клирия всё равно встала, корчась от боли и тяжело дыша, пытаясь найти взглядом сумку, которую сорвало с плеча, и одеяло. Обвела взглядом лавину, которую вызвала падением, плюнула на это и быстро засеменила ногами, согнувшись в три погибели и плача от боли.

Не больнее чем четвертование.

Это она повторяла себе каждый раз, когда её скручивало болью. Это значило только две вещи — или она повредила живот, или у неё схватки. От первой мысли Клирии становилось не по себе, словно ей кто-то выкручивал сердце; уже забытое чувство, которое давно не посещало её. От второй мысли становилось страшно.

Клирия не была лишена страха, просто чаще всего причин для него не было из-за того, что с многими вещами в этом мире она уже сталкивалась. Оттого и бояться было нечего. Но вот роды были чем-то новеньким. Оттого она боялась. Боялась в первую очередь за то, что сейчас так тянуло у неё в животе, словно двигая тазовые кости, и вызывало сильные мышечные спазмы.

— Не больнее, чем четвертование… — пробормотала Клирия уже сотый раз себе, задыхаясь на холодном воздухе, словно кто-то схватил её за шею.

Даже холод стал уже делом десятым. Оставалась только боль, которая буквально сковывала и заставляла ноги подгибаться. И сейчас бы посмотреть, кровь ли течёт из неё или это воды отходят, но времени не было, как не было и сил.

А её преследователи уже были близко. Ближе, чем когда-либо.

В итоге её ноги подогнулись. Не из-за того, что силы покинули её, хотя и это тоже. Живот скрутило настолько сильной тупой болью, что само тело отозвалось на это. Клирия просто остановилась, заскулила плача, обхватив живот, и упала на колени. Глубоко вдохнула, выдохнула, вновь вдохнула…

Тупая боль начала понемногу отпускать, онемение спадать, а с этим и проясняться сознание.

И первым делом Клирия схватилась за кинжал, что повесила себе на пояс, резко оборачиваясь.

Четыре человека. Всего четыре человека, которые… не выглядели людьми в прямом смысле этого слова. Словно облитые смолой или мазутом, они источали примерно такую же ауру, что и Клирия. Одетые в лёгкие накидки с плащами, словно мороз был не помехой, они двигались легко и непринуждённо, как будто паря над землёй.

— Какие… мерзкие и жалкие существа… — пробормотала она, придерживая живот. Казалось, что тот услышал её мольбы и на время отпустил, давая хотя бы вздохнуть спокойно. — Откуда вы выползли, черви?

Но они не обратили на её слова никакого внимания, приближаясь со всей неотвратимостью.

— Вам не нужна помощь, чтоб справиться с беременной? — оскалилась Клирия, отступив назад и вытянув перед собой кинжал. — Ведь можете и не справиться, никчёмные создания.

Без шапки, с растрёпанными волосами, бледная и заплаканная, сейчас оскалившая зубы, подобно хищному зверю, загнанному в угол, вся в снегу, она представляла из себя скорее не надежду, а остервенение.

Но едва один из них приблизился стремительным, но плавным движением к Клирии, как…

Как его буквально снесло. Отбросило в сторону с такой скоростью, словно в него врезался таран. Убийца впечатался спиной в дерево с такой силой, что лопнул, и его внутренности разлетелись в стороны, а он сам согнулся под нереальным углом.

Сама Клирия запнулась и упала в сугроб от неожиданности, глядя на происходящее перед ней.

Большой массивный рыцарь в доспехах стоял между ней и убийцами, источая какую-то неумолимую силу, держа в руках щит с мечом и оглядывая противников, которые теперь выглядели явно напряжённее.

И вот они одновременно бросились на него. Не успела Клирия и выдохнуть, как рыцарь метнул меч в одного и пригвоздил подонка к дереву с такой силой, что меч вместе с гардой вошёл тому в грудь.

Второй бросился с другой стороны, видимо пытаясь обойти рыцаря, но этот мастодонт, метнув меч, сразу же прыгнул тому навстречу, замахнувшись другой рукой. Удар ребром его большого и тяжёлого щита, и второму убийце разнесло голову, словно она взорвалась, а тело отбросило звёздочкой куда-то в сторону.

Последний смог проскользить практически под рыцарем, ткнув мечом куда-то в стык доспехов, но тот словно бы и не заметил этого, хотя кровь закрапала на снег. Он просто поймал последнего убийцу за голову свободной рукой, вытянул перед собой брыкающееся тело, которое пыталось его ударить мечом, но било лишь по броне, и резко сдавил. Брызнула кровь в разные стороны, как если бы он сдавил резко апельсин, раздался чавкающий звук вперемешку с хрустом, и тот обмяк.

— Сраные фраги, какие же настырные пошли, не хотят отходить в мир иной и не мучиться… Портят всю катку… — недовольно вздохнул он, окидывая взглядом лес, после чего посмотрел на Клирию.

Она не вздрогнула, хотя страх за своё сокровище всё же был. Клирия встала из сугроба, словно дикий зверёк, затравленно смотря в забрало шлема её нового спасителя, который горой возвышался перед ней. Но она была готова сражаться даже с такой проблемой, вытянув перед собой кинжал двумя руками.

Однако в ответ на это она услышала смешок, не такой кровожадный, как слова до этого, и смутно знакомый голос.

— Здравствуй сестрёнка. Уж не думал я, что встречу тебя в такой глуши среди шелупони позорной-подзаборной.

Глава 414

Клирия продолжала держать перед собой кинжал, словно пытаясь таким образом оградиться от неизвестного человека. Но вот новая схватка, и она хватается за живот, брызжа слезами и тяжело дыша.

Но глаза не отводит от человека напротив, пытаясь вспомнить голос. Такой знакомый и родной, который трогал своим гудением потаённые струнки в её душе там, куда не добирался ещё никто в её жизни, даже Патрик. Память быстро перебирала картотеку в её голове, пытаясь найти то, на что отозвалась душа, как вдруг…

— Отвага? Ты ли это? — пробормотала она, совершенно иначе взглянув сейчас на рыцаря.

Из-под забрала послышался смешок, после чего рыцарь положил щит, облокотив его на ближайшее дерево, и двумя руками снял шлем.

И Клирии открылось до боли знакомое, но такое далёкое лицо человека, которого она знала как облупленного. Немного отличающееся от того, которое она запомнила, но слишком похожее, чтоб это было просто совпадением.

Лицо человека, который подобно остальным сгинул в этом мире, бесследно исчезнув.

— А ты сомневаешься? Забыла брата? — усмехнулся он, взъерошив рукой волосы на её голове. — Смотрю, ты изменилась.

— Но ты же… умер? — слишком пискляво и нетипично для себя ответила Клирия.

— Десятки сотен, если не тысячи раз, — усмехнулся рыцарь. — Как и ты. Но смотрю, до сих пор борешься.

— Я… — она поджала губы, так и не договорив.

А он протянул руку медленно, взяв её волосы, перебирая их в руке и рассматривая.

— Вижу, что борешься. Этот мир оставляет свой отпечаток на нас, верно?

— Я… не знала, что ещё кто-то остался… — вновь пропищала Клирия слишком тонким голосом.

— Да будет тебе, сестрёнка, — усмехнулся он, — похлопав её по спине. А Клирия уже размазывала сопли и слёзы по лицу, невзначай пытаясь скрыть то, что было слишком очевидно. — Как была рёвой, так и осталась, как погляжу.

— Я не рёва, — буркнула Клирия сквозь слёзы, надувшись. — Просто рада видеть тебя.

И очень нервно и странно хихикнула.

Усмехнулся в ответ и Отвага. Простояли так несколько секунд, прежде чем выдержка Клирии не закончилась первой. Она просто рассмеялась весёлым звонким смехом, который вряд ли услышит кто-либо ещё, ну может кроме её собственного ребёнка. Быстро шагнула к нему и обняла за шею, повиснув на ней, как делала много раз до этого, будучи ещё богиней. Чмокнула в грубую, покрытую шрамами щёку, уколовшись его щетиной.

Отвага же лишь спокойно улыбался, как и положено старшему брату, более сдержанному, более сильному и смелому. Аккуратно прижал к себе, словно таким образом пытаясь оградить от остального мира.

— Я думала, что осталась одна, — всхлипнула Клирия, шмыгнув носом. — Думала, что последняя. Я думала, что вы сбежали.

— Тоже думал о том же до поры до времени, пока фраги втаптывал и лут собирал.

— Ну и слова… — прошмыгала она носом. — И как же… я рада видеть тебя, Отвага…

И расплакалась смеясь.

Клирия нечасто плакала будучи нынешней, но раньше, ещё богиней, самой младшей, она была тем ещё ребёнком: слишком наивной, мягкой и ранимой. Плакала при малейшем поводе, отчего вызывала снисходительную и мягкую улыбку у старших братьев и сестёр.

И сейчас, словно шагнув обратно в прошлое, Отвага видел ту же самую рёву, кто так быстро расстраивалась и бежала плакаться брату Добру или сестре Любви, которые вечно её утешали, чтоб через несколько минут вновь озарять всех улыбкой и беспросветной и непоколебимой надеждой. Самая стойкая из всех, которая боролась даже сейчас, неся своё проклятие.

Младшая всеми любимая сестра.

Но теперь перед ним была другая девушка — ожесточённая, отрастившая панцирь, но всё такая же неумолимо уверенная и не теряющая надежду, когда у остальных даже сил на неё не осталось.

— Ты так и не потеряла надежду, — погладил Отвага её по голове. — Ты моя маленькая храбрая Надежда.

— Меня теперь зовут все Клирией, — шмыгнула она носом.

— А меня рыцарем без страха и упрёка.

— Я… я слышала о тебе, но не думала, что это ты… О тебе говорили многое…

— Да и сейчас говорят, — улыбнулся он. — Этот мир сводит с ума. Ты и сама почувствовала это, Надежда, не так ли? Вон как изменилась.

Отвага мягко отодвинул её от себя, окинув взглядом.

— Но есть изменения к лучшему, — улыбнулся он, коснувшись её живота ладонью, словно тем самым желая прикоснуться к чему-то необычному и прекрасному. — Вижу, ты продолжила жизнь, не потеряв надежду. Жизнь, будь она с нами, была бы счастлива.

— Я устала, — вытерла она слёзы. — Очень устала…

— Я знаю. И ты молодец, что прекратила это бессмысленное занятие. Пора уже смириться даже тебе с этим.

— Но ты не смирился, — окинула Клирия его взглядом.

— Ни капельки, — покачал Отвага головой. — Но я схожу с ума здесь. Больше не могу бороться, и возможно это в последний раз. Этот мир… это зло, против которого мы боремся, оно ищет нас.

— Зло?

— Береги себя, Надежда, — вытер он пальцем слёзы под её глазами. — Ты уже нашла свой путь, потому не стоит лезть больше в это. Затаись и быть может она до тебя не доберётся.

— Она ищет нас?

— Каждого. Поэтому не надо, — чмокнул он её в лоб. — Сохрани то, что имеешь и больше никогда не возвращайся в этот мир.

— А ты?

— А я…

Но не успел Отвага договорить, как резко обернулся и одним ударом своего огромного кулака в стальной перчатке пробил грудную клетку прыгнувшему ему на спину убийце. Успел схватить второго за шею, и швырнуть его в ещё двоих, что показались из метели.

Словно какой-то мусор, стряхнул убийцу с пробитой грудной клеткой на снег.

Поставил блок правой рукой, и меч ещё одного противника треснул. Отвага схватил его за руки и что было сил пнул, оторвав тому обе верхние конечности. Убийца улетел в дерево, врезавшись с весёлым хрустом в него и насадившись на обломанный сук.

И тут же Отвага развернулся, с локтя ударив ещё одного прямо в прыжке, разломав ему череп. Тот лопнул, словно шарик с краской, забрызгав всё.

Ещё один попытался его ударить, но Отвага успел поймать меч и просто пнуть противника, который весело улетел обратно в метель и уже не смог встать. Но убийцы лезли как тараканы из метели, выпрыгивая чёрными пятнами и бросаясь на бывшего бога.

Они, пользуясь своей подвижностью и ловкостью, начали нападать поочерёдно на него со всех сторон. Закручивали, словно волки огромного быка, нанося удары и уходя нетронутыми. Ему набросились на спину, начали колоть в стыки между доспехами. Подкатами проскальзывали под его ударами, ударяя в уязвимые места. Доставали там, где Отвага не мог защититься.

Один из убийц даже попытался достать Клирию, но в последний момент его за ногу схватил Отвага, раскрутил и ударил об дерево. Брызнула кровь, раздался смачный хруст и человек, если он был таковым, превратился просто в мешок с мясом.

Отвага, словно разъярённый медведь, дёргался в разные стороны, сбрасывая с себя нападавших, бил их трупом, пока у того не оторвалась нога, пинал и буквально рвал на части — одному он воткнул руки в грудь и просто порвал на две половинки.

Схватил щит и бил им врагов, явно иногда используя способности, тараня, топча, давя. Вытащил свой меч и словно газонокосилка проходился по врагам, которые могли противопоставить ему только ловкость и команду.

Он ревел, словно зверь, кричал малопонятные Клирии слова типа: «фраги, больше фрагов», «я освобожу вас», «мобы», «пора собирать опыт», «жёсткая катка» и «больше мобов — больше лута». Его безумие проступало, просачивалось из всех щелей во время схватки, показывая, как же сильно он обезумел без очищения. Как сильно боги извратились в этом мире

И Клирия на примере него понимала, как же сильно изменилась она сама.

Через минут пять беспощадного и безостановочного боя, где Отвага победил целую свору убийц, окрасив поляну полностью в красный, наконец опустилась относительная тишина, нарушаемая только воем ветра.

Клирия видела, что Отвага был ранен. Достаточно сильно ранен, чтоб теперь ему приходилось нелегко. Он тяжело дышал, немного хрипел и едва заметно прихрамывал, пытаясь скрыть это от своей младшей сестры.

— Я всегда думал, что ты умеешь заводить друзей, сестрёнка.

— Ты не ошибся, — слабо улыбнулась она. — Теперь нам надо уходить, так как, скорее всего…

— Да, сюда идут ещё. И думаю, что я смогу всех уебашить, позорные фраги, думают, что… — тут он замолк, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, после чего заговорил нормально. — Ты должна бежать.

— Да, и…

— Одна, — и прежде, чем она успела возразить, добавил. — Наше время прошло, Надежда, и теперь его не вернуть. Миру уже не нужно ни добро, ни отвага, ни любовь. Теперь у мира новый хозяин, и здесь мы лишние. И потому он так хочет от нас избавиться.

— Но при чём тут ты!? Мы должны…

— Ты должна бежать. Я задержу их, Надежда.

— Ты просто хочешь умереть! — заплакала Клирия.

— Нет, просто не могу позволить, чтоб они преследовали тебя. Не могу позволить, чтоб забрали единственное, что осталось у нас. Они будут гнать нас, пока мы не выбьемся из сил, а после просто закопают. Потому правильнее встретить их сейчас, когда силы ещё при мне.

Но правда так и не прозвучала. Не прозвучало то, что он больше не мог терпеть всё это. Отвага очень устал; устал бороться, устал сходить с ума и мучиться кошмарами, которым не виден конец. Он устал от крови, устал от вечной прокачки в надежде однажды стать очень сильным и победить то, что их свергло. Устал постоянно умирать и помнить об этом.

Отвага вздохнул, но улыбнулся ободряюще, подошёл к ней, присел и поцеловал в лоб.

— Всё в порядке, маленькая Надежда, не надо плакать. И боя чести достоин я последнего на свой век.

— Не цитируй его, — шмыгнула она носом. — Не напоминай мне о Чести и об остальных. Их уже нет. А мне и так тоскливо.

— Но есть ты. И есть очень важное для тебя, — едва коснулся он её живота пальцем. — Сохрани то, что осталось от богов. Сохрани то, ради чего каждый из нас был бы готов отдать жизнь, и чего не смог сделать никто кроме тебя — жить дальше.

— Все думают только о себе…

— Ты права. Но я постараюсь к тебе присоединиться позже, нагнать. Не беспокойся за меня, знаешь же, что я крепок и это мне по силам. Ты просто должна бежать на юго-восток, — он указал направление пальцем. — Беги, не останавливаясь и не оглядываясь. Ты поймёшь, когда придёшь. Я нагоню тебя позже.

Он обманывал. Нагло обманывал, и знал, что она это понимает.

Потому Надежда просто позволила ему уйти. Решила промолчать, позволив не мучиться Отваге и без того в сложный момент. Не разбивать ему сердце в тот последний раз, когда они видятся. Не сделать больно и принять выбор дорогого тебе человека — это удел сильнейших.

Шмыгая носом, она встала, потянулась и поцеловала его в лоб, после чего коснулась двумя пальцами места, где было его сердце.

— И пусть надежда и любовь твой путь осветят ярким солнцем,

Добра ты полон, мудростью храним, с отвагой встретишь все невзгоды.

За жизнь и мир ты меч свой обнажи, достойный боя чести последнего на свой век.

Мы благословляем тебя.

Надежда благословила его от имени всех богов, как делала это раньше, произнеся старую, забытую всеми молитву, зная, что Отваге будет приятно. Приятно понимать, что она отпускает его с чистым сердцем и без груза за плечами.

— Благодарю тебя, сестрёнка, — прижался он к её лбу своим. — А теперь беги, старший брат всё уладит. Никто не последует за тобой.

— Спасибо… Отвага…

Она развернулась и бросилась бежать через метель, через лес туда, куда он указал. Не оглядываясь, не чувствуя боли в ногах и не замечая замерзающих конечностей. Бежала, когда было продуваемое место, и упорно шла, когда снега становилось по колено.

Бежала всё дальше и дальше, больше не оборачиваясь назад.

Где-то там в глухом лесу, где не ступала и вряд ли ступит нога человека, сражался один из последних богов. Сражался с честью, с верой в правое дело и полный собственного безумия, оставшегося от всех его предыдущих жизней, что отравили его душу, как отравили душу Надежды.

Отвага давил, рвал на части и рубил, пока ни одного не осталось в округе.

Как и не осталось сил у него. Раненый, истекающий кровью, он рухнул на колени посреди этого поля боя, тяжело дыша.

— Я… я немного отдохну… — пробормотал он в никуда. — Немного отдохну… совсем немного… и пойду за ней… совсем чуть-чуть…

Тяжесть навалилась на его веки, заставляя его закрыть глаза, и усталость сделала своё дело. Его дыхание становилось всё реже и реже, всё спокойнее и спокойнее, пока после вдоха не последовало выдоха. Так он и умер, стоя на коленях с опущенной головой, в одной руке с мечом, а в другой с щитом в бесконечной метели, окружённый телами противников.

А Клирия бежала.

Бежала, шла, плелась, ползла до ночи, после чего с трудом нашла место, где смогла переждать её. В какой-то яме под корнями деревьев, вся замёрзшая и немного озверевшая. Ей было больно, как в душе, так и в теле — схватки вернулись вместе с остальными чувствами.

А тело очень быстро остывало из-за того, что все её ноги были мокрыми. Не из-за снега; теперь Клирия была просто уверена, что в скором времени на свет родит ребёнка, пусть и не могла сказать точно, сколько сможет с ним прожить в лесу.

Но она знала, что это её последняя ночь. Вторую уже не переживёт.

Утром, когда солнца ещё не было, но метель наконец отступила, и снег шёл мелкими, очень мелкими снежинками, словно песок, Клирия двинулась дальше, всё ещё не теряя энтузиазма с присущим ей чувством надежды, что если ты не умерла, то можешь выжить.

Ноги она уже не чувствовала и была благодарна просто за то, что они хотя бы двигаются. Пальцы рук тоже давно окоченели, а вот в её теле остатки тепла ещё сохранялись. Она это знала потому, что чувствовала холод, чувствовала, как ветер пронизывает её одежду, что ещё пока справлялась со своей задачей. Если бы не сырость в ботинках и штанах, то, возможно, она бы сейчас и не замерзала.

Но очень скоро даже такое состояние стало для неё недостижимым.

Выбравшись из леса на заметённую просеку, она оглянулась, пытаясь сориентироваться, куда идти теперь — по просеке или же дальше в лес, как сказал Отвага. Простояла так несколько секунд, после чего решила всё же двинуться через просеку, так как раз она есть, значит куда-то приведёт.

Это был шанс выбраться из леса, практически один на миллион, который она не собиралась упускать.

Потому Клирия сделала шаг по ней…

И через доли секунды с треском провалилась под лёд.

От столь резкого перепада температур она едва не потеряла сознание. Окунувшись с головой в ледяную воду, перепуганная, практически скованная холодом Клирия в панике забрыкалась. Беспорядочно дёргая руками и ногами, она пыталась ухватиться за край льда, но течение уже подхватило её, очень медленно утаскивая всё дальше и дальше под ледяной потолок. Клирия всё глубже и глубже погружалась на дно реки, которая, заметённая снегом, выглядела ровно как просека или дорога. И чем больше в панике она билась, тем хуже становилось.

Ледяная вода резала само сознание. Лёд над головой заставлял Клирию едва ли не кричать от охватившего её ужаса. Лёгкие начало немного сводить болью и резью от нехватки воздуха. Всё это навалилось на неё разом и…

И Клирия взяла себя частично в руки. С трудом, задыхаясь, попыталась побороть эту паническую атаку, словно очнувшись и осознав, что лишь теряет попусту время. Сейчас каждая секунда играла роль, и тратить её на бессмысленную панику она не могла.

Свойственный ей холодный расчёт вернулся, словно почувствовав в себе нужду, и давая Клирии хоть какие-то шансы на спасение.

Находясь в ледяной воде, она начала оперативно сбрасывать с себя одежду. Шубу, шарф, кофту, ботинки — всё, что могло мешать двигаться и утягивать её всё глубже, Клирия снимала с себя, не забыв оставить кинжал.

После чего оглянулась вокруг. Ледяная вода резанула глаза, но она всё же увидела неясное светлое пятно над головой среди тёмно-синего бескрайнего ледяного потолка. Синхронно заработав руками и ногами, делая резкие рывки, словно лягушка в воде, Клирия поплыла к этому пятну, из последних сил борясь за свою слишком весёлую в последнее время жизнь.

Глава 415

Эти секунды длились для Клирии вечность.

Казалось, что спасительное пятно просто не приближалось к ней, дразня и оставаясь на месте. Такое далёкое на фоне синего потолка, который накрывает абсолютно всё. И её мир на это мгновение под водой сужается ровно до этого самого пятна.

Проходит минута, и сознание словно руками сдавливает, а лёгкие горят, уже согласные впустить в себя ледяную воду, лишь бы сделать судорожный вдох, когда она притягивает к пятну руку и наконец чувствует острый неровный край льда.

Ладони раздирает острой кромкой, но Клирия даже не замечает этого, что есть сил, пока руки и ноги не свело судорогой, подтягивая себя выше. Ещё немного и…

В лёгкие врывается ледяной воздух, обжигающий и долгожданный, означающий, что ей ещё удастся пожить немного. Вместе с воздухом в лёгкие попадает и вода, отчего Клирия, словно больная туберкулёзом, закашливается, но при этом ни на секунду не отпуская края льда. На улице теперь кажется значительно холоднее, чем в воде.

Чтоб не повредить свой живот и ребёнка, если он пережил весь этот стресс-тест, Клирия упирается руками в край и очень медленно отталкивается, выползая спиной на лёд. Вот она уже частично на суше лежит спиной на снегу; ещё раз оттолкнулась и уже ноги только в воде; ещё раз и она уже почти выбралась…

Клирия отползла таким образом на метра два от дыры, после чего встала и, вся трясущаяся, бросилась (засеменила) в лес прочь от этого места, обдуваемого суровым холодным ветром. У неё был ошалевший вид — широко раскрытые глаза, вытянутое лицо и выражение, словно она сама не понимала, как здесь оказалась.

Едва добралась до первых деревьев, как принялась сбрасывать с себя одежду и быстро выжимать её, насколько это было возможно. На ней теперь была рубаха с подобием свитера и подштанники. Про ноги Клирия теперь и не вспоминала, так как их она и не чувствовала: ни холодного снега, не уколов мороза, ничего.

После того, как одежда была максимально выжата и надета обратно, Клирия вновь двинулась вперёд. Шла скорее на автоматизме, чтоб хотя бы немного разогреться и выработать тепло, несильно задумываясь над тем, куда она выйдет. Её все мысли были где-то внутри, глубоко в мозгу, словно тоже прячась от сурового холода, который заставлял её умирать. Возможно, живучесть ещё позволит прожить ей чуть больше, чем обычному человеку, но на это она тоже сильно не уповала.

Через час ноги стали уже фиолетового цвета, немного раздувшиеся и потемневшие. То же самое касалось и пальцев на руках, хотя они до сих пор двигались, ушей и даже носа. Сама она была уже такого мягкого синеватого оттенка. Но Клирия не обращала на это внимание, продолжая свой путь через заснеженные леса юго-восточных земель.

Ей было плевать. Теперь на фоне тяжёлой гипотермии она постоянно слышала голоса, ей постоянно мерещились люди среди деревьев. Ей казалось, что стало вдруг неожиданно тепло, даже жарко, отчего хотелось снять мокрый свитер и рубашку под ним, чтоб хоть немного стало прохладнее. Клирия даже начала забывать, как она вообще сюда попала и что происходит вокруг сейчас.

А ещё ей хотелось спать. Очень хотелось. Просто прилечь в сугроб, чтоб немножко восстановить сил, и потом пойти дальше.

Мир сужался до одной точки.

Но из таких же посиневших губ, как и сама Клирия, постоянно звучало:

— Еда, идти, не больнее четвертования… Еда, идти, не больнее четвертования…

Эти слова, словно молитва, слетали с её губ, едва звуча снаружи, но довольно отчётливо слышась внутри её головы. Небольшое напоминание, которое помогало ей не заснуть, и за которое она цеплялась острыми коготками сознания.

— Еда, идти, не больнее четвертования… — она выглядела как помешавшаяся. — Еда, идти, не больнее четвертования… Еда… еда… еда-еда-еда-еда-еда…

Слова слетали подобно выдоху всё быстрее и быстрее, растворяясь в свисте ветра, когда Клирия замерла, увидев перед собой еду.

Да-да, теперь у Клирии всё шло по простой классификации: еда, тепло, движение — настоящий залог выживания. Сейчас она видела перед собой еду, а если немного конкретики — зайца. Большого жирного и пушистого зайца.

«Но этому сучьему отродью явно теплее, чем мне», — мелькнула в голове Клирии мысль, которая показалась ей возмутительной. — «Ему не приходится заботиться о холоде и еде, вон какой пушистый и жирный».

Оскорблённая до глубины прогнившей души Клирия не могла простить такого оскорбительного поведения зайцу. В замёрзших пальцах мелькнул кинжал. Она хорошо метала всё, что можно метать — от спиц и табуреток до кинжалов и тапочек, но здесь у неё практически не двигались посиневшие и немного опухшие пальцы. Это был настоящий вызов её способностям.

Питаемая ненавистью к тому, кто так спокойно и дразняще сидит перед ней, словно она тут не умирает, Клирия очень тихо выдохнула, занесла руку за спину, держа между пальцами лезвие кинжала.

Замерла…

И метнула.

Секунда, и клинок попал зайцу прямо в глаз, войдя туда по самую ручку и выйдя с другой стороны черепушки животного.

— Ну и кто тут самый пушистый и тёплый теперь?! — взвизгнула Клирия мстительно.

Постояла, подумала, какую же чушь она несёт, но лишь отмахнулась, чувствуя какое-то садистское удовлетворение. Ещё больше удовлетворения она получила, когда разделала ни в чём не виновного несчастного зайца с каким-то первобытным остервенением. Сняла с него шкуру, после чего ещё несколько минут держала тушку животного, наслаждаясь чувством тепла, когда его кровь стекала по рукам.

Ей хотелось погрузиться в это тепло, почувствовать его всем телом, но заяц был слишком мал, чтоб залезть в него полностью. Поэтому её помутнённый мозг пришёл к выводу, что если ты не можешь залезть в тёплого зайца, то тёплый заяц должен залезть в тебя.

Странная логическая цепочка тем не менее обходными путями, но навела Клирию на верную мысль съесть его, пусть и сырым, пока мясо ещё хранило в себе тепло. Поэтому она, словно одичавший зверь, вцепилась в него зубами и принялась отрывать и отгрызать куски мяса, при этом ещё и рыча. Через пару минут она была вся в крови, которая капала с её подбородка и рук, как с монстра из фильмов ужасов.

Растрёпанные чёрные волосы, чёрные, широко раскрытые глаза, безумный взгляд, рот и руки в крови — такая внешность могла напугать до чёртиков любого, но ей было плевать.

Несколько раз Клирию вырвало, но это ни капельки не уняло её энтузиазма. Она продолжала грызть зайца, пока не почувствовала, что живот полон и больше в неё уже не влезет. После этого она умылась в снегу, стерев с опухших рук и синюшного лица кровь. Подхватила зайца за уши, подобрала шкуру и поплелась дальше.

А через двадцать минут Клирия разродилась. Она поняла, насколько это невесёлый момент и проклинала всех, кто называл это чудом. О каком чуде может быть речь, когда у неё между ног пролазит целый ребёнок?! Когда всё растягивается до такой степени, что кажется, вот-вот всё порвётся? Она бы с удовольствием затолкала бы все эти слова о чуде тем людям обратно в глотку и обрекла бы их на муки вечные.

Найдя место, где снега было поменьше, упёршись руками в ближайшее дерево и расставив пошире ноги, Клирия только и делала, что бормотала:

— Не больнее, чем четвертование… Совсем не больно…

Всё внизу тянуло, давило и словно рвало. Живот сводило адской болью, словно все мышцы начали дружно сокращаться до максимума. А потом пошёл процесс, и мысль о том, что это не больнее чем четвертование, пропала. Осталась только боль и ощущение, что она ходит в туалет. По крайней мере нечто похожее было, учитывая тот факт, что ей приходилось тужиться.

Время шло, её ослепляла боль, являясь вспышками, а лицо искажала гримаса мучений. Она вцепилась пальцами в промёрзшую кору дерева и завизжала. Громко, пугая птиц, что после бурана решили найти себе пропитание, и заставляя животных испуганно разбегаться.

Провизжалась, набрала воздуха побольше и на новый заход с визгами. В её голове мелькнула мысль, что ребёнок родится таким же упёртым, как и его отец. Раз за разом, чувствуя, как влагалище растягивается, Клирия едва ли не проклинала всю боль визгом. Половые губы расходятся в стороны, и вот на свет появилась макушка.

Набрав побольше воздуха, Клирия вновь зашлась в визге, тужась и выталкивая из себя ребёнка. Ещё раз, и ещё, и ещё, пока из неё не появилась полностью головка младенца. А вслед за этим, после череды повторов и напряжений, и сам ребёнок вылез.

Она успела поймать его обеими руками до того, как он коснулся снега, после чего оперативно закутала новорождённого в шкуру зайца — единственное сухое место, которое могло дать хотя бы немного тепла новой жизни. У самой Клирии температура тела давно упала ниже тридцати градусов и до смерти ей оставалось всего ничего.

Она перерезала кинжалом пуповину и взглянула на то, что вылезло из неё с таким трудом.

Но за срачкой понеслась горячка — у Клирии медленно ехала крыша.

Взглянув на ребёнка, первое что пришло ей в голову — это какое-то чудовище. Синюшного цвета со слегка вытянутой головой, кожей, похожей на помятую бумагу, покрытый какой-то смазкой, слегка напоминающей творог, он мало походил на того, кого рисовало сейчас больное воображение роженицы. И первый порыв, который был у неё — выбросить его в ближайший сугроб.

Но… Клирия с трудом отказалась от этой идеи до поры до времени. Пусть лучше Патрик посмотрит на то, кого он заделал ей; какое-то странное слегка сморщенное существо, которое никак не вписывалось в понятие красивого младенца.

Вслед за этим у неё пронеслась мысль, что ребёнок почему-то молчит.

Клирия, не теряя присутствия духа, но при этом морщась, словно прикасалась к самому страшному и мерзкому существу на свете, схватила ребёнка и… щёлкнула его несильно по носу пальцем. Щёлкнула один раз, второй, третий…

После третьего лицо младенца сморщилось, и он, словно пытаясь отмахнуться от надоедливой мамаши, которая его мучает, потянул ручки со жатыми в кулачок пальцами к лицу, после чего издал недовольный громкий крик.

— Живо отродье… — пробормотала с какими-то блестящими безумными глазами Клирия. — Но почему ты кричишь?! Почему ты кричишь?! ПОЧЕМУ КРИЧИШЬ?!

Её голос сорвался на визг, и она с капающей из рта слюной взирала на ребёнка, продолжая визжать на него, а в ответ получая соответствующие гневные крики. И визжала бы до посинения… хотя она уже была синей.

— ЧТО ТЫ КРИЧИШЬ!? ЧЕГО ТЕБЕ НУЖНО!?

— Ну точно не твоих истошных криков, глупая девка. Титьку дитя просит, — раздался справа от неё старческий голос.

Клирия тут же повернула голову на звук. Сейчас она выглядела как какое-то животное, с капающей слюной, диким взглядом и с отсутствующим мыслительным процессом на лице.

Между деревьев в метрах двадцати от неё стояла старая бабулька с метлой в руке, скрюченная, сухая, но при этом буквально испускающая жизнь в этом холодном мёртвом мире.

— Чего вылупилась, девка? Что разоралась на весь лес? Поди ума лишилась на морозе?

— Чего тебе нужно, старая ведьма? — тут же ощетинилась Клирия.

— Ну уж точно не тебя, плоская, как восточные луга. Дитя того и плачет, что видит, какова мамка неуклюжая ему досталась.

— Это я неуклюжая, старая сука?! — взвизгнула Клирия и метнула в бабульку кинжал. Однако бабка не промах, метлой провела перед лицом своим, да и воткнулся кинжал в древко.

— Так ещё и косая. Какой же дурак в такую девку членом тыкать стал?

— Я убью тебя, старая сука! — взвизгнула Клирия и бросилась на бабульку.

Та стояла, стояла, а потом с завидным проворством хрясь её по голове метлой в висок, когда та подбежала ближе. Клирия резко сменила траекторию от удара, врезалась головой в дерево, разбив лицо в кровь, и рухнула на землю. А сверху ещё и шапка снега упала, полностью погребя её под собой.

— Вот дура нерасторопная. Совсем девки дурные пошли, ладно на мужиков бросались, так теперь ещё и на бабок начали. Тьфу… — плюнула она и аккуратно, бочком-бочком через сугробы к свёртку, который Клирия оставила на снегу. — А что это у нас тут такое?

Баба Яга подняла свёрток, сделанный из необработанной кожи, где лежал младенец, и её глаза блеснули.

— А что это у нас тут такое? — улыбнулась она беззубой улыбкой. — А кто это тут такой вкусненький? Какое красивое дитятко у такой дурной лохушки-то родилось.

— Не трогай, тварь! — захрипела Клирия, выползая из сугроба. — Я убью тебя! Не трогай моего мальчика!

— Дитятко-то деваха, идиотка, — презрительно посмотрела на неё Баба Яга. — Иль мужика от бабы отличить не можешь? Забыла, как ребёнка тебе заделали? Иль по пьяни ноги свои худые раздвигала? Наверняка по пьяни, кому ещё такая худосочная нужна? Ни сиськи, ни письки поди нет-то нормальной.

— Да я убью тебя, старая ведьма!

Будь Клирия хотя бы немного в себе, хотя бы чуть-чуть в собственном сознании, она бы не повелась на такую дешёвую провокацию. Но лишившись остатков разума, она бросилась напрямую там, где Баба Яга обходила по кругу.

Металлический щелчок, вскрик и Клирия растянулась на снегу.

На её ноге захлопнулся добротный медвежий капкан, который сломал ей обе кости на ноге и порвал кожу. На снег брызнула свежая кровь, оставляя ярко-красные пятна. Изначально Баба Яга рассчитывала на что-то более аппетитное, однако девка с обмороженными конечностями тоже в принципе пойдёт на стол. Что касается ребёнка…

— Какая деточка спокойная, какая сладкая, какая вкусная. Незачем тебе с такой мамкой дурной жить, что беременной в такую глушь забрела. Идём с бабкой, красавица ты наша.

Ребёнок Бабе Яге понравился. Хорошая здоровая девочка, спокойная, уютно устроившаяся в меховом свёртке. Хотя кое-что заставило Бабу Ягу насторожиться на мгновение, а именно…

Она коснулась своим сухим пальцем груди девочки, и тепло наполнила тело младенца — теперь ему не угрожала смерть от холода. «Что-что, а старая бабка знает толк в подобных делах», — похвалила она сама себя мысленно.

— Вот так намного лучше, — улыбнулась старая, глядя как дитя завошкалось, словно пытаясь прикрыть лицо совсем маленькими, крохотными ручками, сжатыми в кулачок. Она любила детей, маленьких детей, которые не знали зла. Некоторые злые языки приписывали ей страшные истории, однако если Баба Яга и ела кого, то только взрослых.

А тут в её пустой дом пожаловал такой гость… «Гостья», — поправила она себя, умиляясь маленькому живому комку в руках. Казалось, что её старое сердце наполнило тепло энергии новой жизни, и теперь сама бабулька ожила, почувствовав себя словно в своей стихии. Кому, как не той, кто не раз взращивала детей, заниматься этим?

Можно сказать, что под конец дней у Бабы Яги вновь появилась цель, которая вдохновляла её прожить лишний денёк в суровом мире, чтоб порадоваться новой жизни. Порадоваться маленькому чуду, что будет расти теперь под её крышей, позаботиться о нём…

Только вот…

Любящий и полный умиления взгляд Бабы Яги сместился на девушку, став беспощадным, абсолютно холодным, кровожадным и лишённым чего-то человеческого. Для неё эта девушка была лишь расходным материалом, хорошим провиантом, который, брызжа слюной, смотрел на неё выпученными глазами, проклинал и обещал на её старческую задницу всевозможные кары. Совершенно безумная, полная чистой злобы особа, заслуживающая смерти.

Хороший провиант. Правда с этим придётся повременить, так как кормить такую кроху дома было нечем. Единственный источник пищи для маленькой девочки находился у её невразумительной матери, что значило…

Вздохнув, Баба Яга взяла поудобнее свою метлу, подошла к Клирии и со все силы ударила её. Один, второй, пятый, десятый… била что есть мочи, пока та не затихла окончательно, перестав двигаться.

Баба Яга засунула себе за пазуху свёрток с ребёнком, после чего ловким нажатием метлы на рычаг раскрыла капкан (специальный для Бабы Яги капкан). Одной рукой взяла метлу и капкан за цепь, отсоединив от колышка. На другую же намотала волосы Клирии и без особых зазрений совести потащила её таким образом за собой, причитая:

— Ох, батюшки… косточки старые… стара я для такого стала… Матушки святые, боги милосердные, вот так денёк… и куда мир катится… вот в моё время девки по лесу зимнему голыми не бегали…

Глава 416

Клирия с неимоверной болью возвращалась в сознание. Это чувство не было для неё ново, однако давно уже она не чувствовала себя так паршиво. То, что руки и ноги болели, она даже не вспоминала, так как это было весьма логично, но вот лицо… её как будто Патрик заново через клятву пропустил, когда её буквально выворачивало наизнанку.

Однако даже боль не была столь важна, как то, где сейчас она. Ведь последнее, что помнила Клирия, было… Последнее было… было…

А вот на этом Клирия конкретно забуксовала, не в силах вспомнить, что происходило до того, как она оказалась… Кстати, а где?

Её веки, налитые свинцом, с трудом раскрылись, и она тяжёлым взглядом обвела комнату. Глазные яблоки до ужаса болели, словно мышцы глаз прижгли раскалённым металлом, и теперь они с трудом напрягались. Было куда проще самой двигать головой, чем обводить всё взглядом.

Хотя и обводить-то было и нечего — обычная изба немного потрёпанного вида, старая мебель, которая уже не первый год служит верой и правдой, печка, на которой можно спать, да и всё в принципе.

Сама Клирия лежала голой… на столе, привязанной к нему, словно в психбольнице по рукам и ногам. Ещё более неприятно было то, что её руки и ноги были едва ли не чёрного цвета. Хотя это не проблема, учитывая тот факт, что можно всегда найти целителя, который поможет с этим. Но для начала ей бы хотелось выбраться из этого места и…

Тут до Клирии слишком запоздало дошло, что у неё же теперь есть и ребёнок. По крайней мере живота не было, что как бы намекало, хотя и самого момента к счастью или к сожалению, она не помнила.

Клирия с трудом начала крутить головой по сторонам, пытаясь найти ребёнка или хотя бы намёк на него, когда взглядом выцепила небольшую колыбель, которая стояла около печки и которую покачивала…

Кошка.

Или кот.

Большой и пушистый, он просто толкал лапой колыбель, у которой ножки крепились к дуге, из-за чего она и могла раскачиваться влево-вправо.

Ну… теперь она хотя бы знала, где, скорее всего, находится её ребёнок, так что оставалось дело за малым. Самой отсюда выбраться. Так как привязанную к столешнице по рукам и ногам, её явно ничего хорошего не ждало.

Но как ни пыталась Клирия вырваться из пут, ничего у неё не получалось — ремни плотно сдавливали её тело, прижимая к столешнице и даже не давая намёка на возможность хотя бы сдвинуться с места.

Но Клирия была не из тех, кто просто так сдаётся, продолжала свои попытки выбраться. Ровно до тех пор, пока в избу не зашла сама хозяйка. Покрытая снегом, обёрнутая с головой большим шерстяным платком, она впустила в избу на мгновение морозный воздух, который заставил Клирию покрыться мурашками. Потопала около самой двери, стряхивая снег с ботинок, после чего начала с себя самой его сбрасывать.

В этот момент она подняла голову и встретилась взглядом с Клирией.

Бабулька лет так ста, если не больше, по прикидкам Клирии, беззубо улыбнулась, заметив её взгляд, после чего начала с себя снимать одежду, пока не осталась в тёплой фуфайке и утолщённых штанах. Она не проронила ни слова, растапливая печь, кипятя воду, доставая какие-то соленья из погреба и так далее, словно Клирия была лишь частью нового декора.

Несколько раз бабка наклонялась над люлькой, проверяя видимо ребёнка.

И только под конец, когда все приготовления были закончены, она подошла к Клирии. Подошла с добротной пилой, которую буквально недавно достала из кипящей воды, тряпками, склянками и прочей утварью, что могла бы потребоваться для ампутации. По крайней мере Клирия определила этот инвентарь именно таким, уже имея опыт в подобных делах.

— Проснулась, девка негодная, дрянь сквернословная, — улыбнулась бабка, раскладывая рядом свои инструменты. — Язык как помело, что в голову пришло, то и в рот вышло, да? Ну ничего, его мы тоже отрежем, чтоб впредь неповадно было.

Напугало ли это Клирию? Учитывая тот факт, что она чуть не умерла в лесах, а теперь пусть и связанная, но живая она здесь — такое положение дел не было наихудшим.

— У меня мальчик или девочка? — поинтересовалась Клирия в ответ на это.

Баба Яга даже на мгновение остановилась. Всего на долю секунды удивилась, насколько спокойно это было спрошено, словно девушка перед ней не боялась всего того, что видела перед собой. Но взглянула на неё и улыбнулась.

— А ты не робкого десятка.

— Мне не привыкать к боли, — пожала плечами Клирия. — Хотя сказать, что я хорошо её переношу, тоже не могу.

— Девочка у тебя. Хорошая, пухленькая, как и положено младенцам, девочка. Просто милейший падший ангелок, которых свет не видывал. Удивительно, что такое дитя появилось у такой, как ты. Но скоро вы увидитесь, так как дитя без еды жить не может. Однако перед этим надо бы тебе отпилить лишние части тела.

— Это настолько обязательно? — поморщилась Клирия.

— О-о-о… это обязательно, ноги мертвы-то твои. Как и руки. Долго по лесу дура гуляла, отморозила всё, вот и не стало их. А теперь, чтоб грязь в тело не попала, отрезать их надобно. Да и тебя потом на суп пущу.

— Я не вкусная.

— И не таких ели.

— Мой муж не оценит этого. Как и не сможет простить за подобное тебя, — заметила Клирия.

— Больно муженёк твой нужен мне, — отмахнулась с улыбкой бабка. — Да и радости просим его сюда, мяса мало не бывает. Особенно в такие морозы. Ты сейчас свой долг перед дитём выполнишь и тоже станешь провизией. Хотя щуплая… — Баба Яга ущипнула её за живот. — Могла бы и жирка наесть, прежде чем ко мне соваться.

— И всё же я благодарю тебя, — морщась от боли выдохнула Клирия. Это было сказано действительно искренне несмотря на то, что Баба Яга вызывала у неё уже знатное раздражение и желание послать подальше. Неудивительно, что, будучи не в себе, ей и не такое говорила.

Но Клирия всё равно держала себя в руках. Спасителей не судят. По крайней мере в первое время.

— Лесть тебе не поможет, девочка.

— Я знаю, кто ты, Баба Яга, наслышана о тебе, — спокойно ответила она. — Особенно от своего мужа, которого ты спасла. Дважды, если мне не изменяет память. Но убивать и пускать меня на провиант лишнее, поверь мне.

Баба Яга замерла, недоверчиво посмотрев на наглую девку, что вела себя так, словно ничего не происходило. Так ещё и говорила то, что знать не положено.

— Ну-ка, девка, повтори, что молвила секундой назад.

— Я — жена человека, которого ты спасла. Антигероя, если будет так угодно, — спокойно ответила Клирия, глядя на неё невозмутимым, даже вызывающе спокойным взглядом. Баба Яга несколько секунд смотрела на неё, прежде чем шагнула к ней и схватила за волосы, приблизив лицо её к своему так близко, что они носами касались.

— Лжёшь, девка же. Жить хочешь, вот и лжёшь! — прошипела она.

— Я Клирия, та самая, как вы ему сказали, облезлая коза, — невозмутимо ответила та.

— Много же он тебе рассказал, наверное. Но знать откуда бабке старой, что ты не дуришь сейчас её? Может ещё чего поведаешь?

— Вы встретились с ним не очень хорошо. Пытались друг друга убить, но как узнали, что он антигерой, сразу успокоились. Второй раз его притащил герой без страха и упрёка. Без рук и ног, но вы его выходили, поставили на ноги и снарядили в дорогу. Он рассказал вам обо мне, по крайней мере Патрик сам так рассказывал. А ещё вы его срифмовали при первой встречи «Патрик-хуятрик, в жопе застрял ватник».

Клирия это перечислила так, словно считала с листа, однако всё это было правдой, и обе это знали. А при последнем предложении Баба Яга едва не расхохоталась, однако с трудом смогла сдержаться и свести всё к слабой улыбке. Однако наглая девка, что сейчас лежала перед ней и посмела её грубо обругать в лесу… даже несмотря на то, что была не в себе, сейчас нагло взирала на неё, словно она — Баба Яга, была какой-то холопкой.

И она просто не могла всё так оставить. Как и не могла теперь тронуть ту, кто была женой её любимчика, которого она уже за сына своего приняла, и матерью такого чудного ребёнка, которая стала дочкой антигероя. Баба Яга буквально кипела от негодования, что не может съесть такую наглую дрянь.

Хотя Клирия тоже это понимала. Видела, почему Баба Яга с такой ненавистью сейчас на неё смотрит, двигая губами, словно что-то пережёвывая.

— Мне очень жаль, Баба Яга, что я сказала тогда в лесу, — миролюбиво, насколько только она могла, начала Клирия. Пусть она тоже недолюбливала эту старую каргу, однако её жизнь сейчас зависела от этой старухи, и склонить голову, чтоб выжить, не было столь высокой платой. — Я была не в себе и очень сожалею, если сказала тебе что-то. И благодарна, что спасла мою дочь.

— Благодарна, говоришь? Чего же такая, как ты, забыла в лесу? Да и на меня вышла?

— Патрик хотел спрятать меня с ребёнком, однако нас перехватили по пути наёмники. Я сбежала в лес.

— И таки случайно наткнулась на меня? — недоверчиво спросила она.

— Меня направили. Герой без страха и упрёка, — в этот момент у Клирии едва заметно дрогнули губы, но она сдержала эмоции в себе.

Баба Яга долго всматривалась в чёрные глаза, прежде чем отпустить…

И влепить смачную пощёчину, от которой у Клирии поплыло в глазах. Её голова дёрнулась, из губ брызнула кровь, голова, до этого приподнятая, упала обратно на столешницу. От такой оплеухи она едва не отключилась, сейчас находясь где-то на границе сознания.

— Сучка. Вижу, что терпеть меня не можешь. Наверняка называешь про себя старой каргой, — почти выплюнула эти слова Баба Яга. — Но мужа твоего расстраивать я не хочу. Хороший он мальчик, не заслуживаешь, тощая, его. Но видимо хозяйству не прикажешь, пусть и подобрать я кандидаток получше могла…

Она недовольно цыкнула, после чего взяла деревяшку, слегка похожую на бамбук и без особых церемоний всунула ещё не опомнившейся Клирии в рот. А сама демонстративно перевязала ей ноги и красноречиво взяла пилу, прислонив её к ногам пациентки.

— Держи в зубах крепче, чтоб язык не прикусила, бестолочь. И не думай выплюнуть, — пригрозила она. — Ноги с руками всё равно оттяпать придётся тебе, дрянь неблагодарная, так что терпи и не буди дитя. Мы постараемся закончить быстро, а после перейдём к твоему носу и ушам. Ведь мы не хотим, чтоб ты померла, верно?

После этих слов Клирии стало очень весело. Давно ей ничего не отрезали на живую.

Наступал вечер следующего дня.

Клирию без рук и ног Баба Яга на собственном горбу перетащила на кровать, бормоча что-то про неблагодарную скотину, которая только и может, что портить другим людям жизнь. Та была вся бледной, с немного мутными глазами, но всё же с чистым разумом, который постепенно возвращался к ней после вчерашнего дня.

Клирия прекрасно знала, что Баба Яга мстила ей; мстила за то, что она, видимо сказанула в лесу, отчего ампутация проходила долго и больно. Но такую цену за спасение своей жизни и возможность укрыться от преследователей она была готова заплатить. Не так уж и много, учитывая то, что она жива, не так ли? Да чего уж там, Клирия могла признаться себе, что поступила бы с обидчиком примерно так же.

В этом они даже были похожи и стоили друг друга — обе мстительные, ничего не забывающие и любящие отыгрываться на жертве, когда появлялась возможность. И как бы Клирия не отнекивалась от этого, у них было много общего.

Но не это сейчас занимало мысли Клирии.

Сейчас у неё, лёжа в перевязи, что Баба Яга накинула ей на шею, сосал грудь маленький тёпленький нежный живой клубочек счастья и жизни. Девочка, совсем ещё кроха двух дней отроду, но здоровая и живая, несмотря на пережитые приключения матерью, была удивительно спокойной, не мучая обитателей избы на курьих ножках криками. Потому, даже в таком не самом завидном положении, со стонущими болью от пережитого культями и перевязанным лицом Клирия чувствовала какое-то умиротворение. Глядела на кроху со слабой улыбкой и полным любви взглядом, теперь понимая, что испытывали все те люди, которых она до этого видела.

Это был её ребёнок, её часть, кровь и плоть. Это была её частичка. Маленькая, миниатюрная, чудом помещавшаяся в её животе, а теперь увидевшая свет.

Клирия не переставала умиляться ребёнку, как и Баба Яга, которая за это время не чаяла в том дитя души. Однако вот они встречаются взглядами, и молния проскакивает между ними.

Однако Клирия первой отводит взгляд, признавая главенство Бабы Яги, так как от бабушки зависит её жизнь. Нехотя она передаёт первенство в чужие руки.

Баба Яга же лишь усмехается, высокомерно бросая на неё взгляд, как на мелкую девчонку, не знающую жизни. В каком-то плане она может даже и права — Клирия за всю свою долгую жизни познала только борьбу и насилие, но не мирскую жизнь.

— Ты должна выпить это, — поднесла Баба Яга ко рту Клирии кружку, когда с любовью забрала маленькое существо, неодобрительно посмотрев на её тощую мать.

— Что это?

— Пей, несносная девка, — шикнула бабка, и та послушно всё выпила, после чего повторила вопрос. — Не яд, ребёнку зла я не желаю, как и жене моего сыночка, однако… поощрить его за выбор тоже не могу, — она презрительно окинула Клирию взглядом. — Дитя кушать хочет, а мамка у неё бестолочь худая, оттого бедное дитятко вошкается голодное. И вырастит таким же… худым существом.

— Ты чрезвычайно добра ко мне, — с кривой улыбкой произнесла Клирия. — Чувствую твоё гостеприимство.

— Я тебе кровать выделила…

— Руки и ноги отпилила.

— И накормила, спасая от мёртвой плоти. И сейчас, на неблагодарную дурную девку трачу силы, время и дорогостоящие травы, лишь бы оздоровить.

— И я благодарна.

— Благодарность в рот не положишь, и ею сыт не будешь, — фыркнула Баба Яга. — Как на ноги встанешь, будешь помогать мне по хозяйству. Попробуешь убежать, я всё равно догоню тебя, но ноги отрежу, чтоб неповадно было.

— Я могу быть признательна.

— Я не сомневаюсь. Просто стерва по натуре.

— И всё же, что за снадобье? — поинтересовалась Клирия.

— Не беспокойся. Оно больше для ребёнка, чем для тебя, — злобно усмехнулась Баба Яга.

Что за лекарство, и что конкретно подразумевала бабулька, Клирия поняла только ночью, когда проснулась немного одуревшая от боли в груди. Ей лица и культей хватало, а тут грудь словно выкручивают, тянут и рвут на части. Казалось, что под кожей что-то ползает, шевелится и грызёт. Клирии ужасно хотелось чесаться, но вот незадача, рук-то пока не было.

Её скулёж и разбудил Бабу Ягу, которая довольная выглянула с печки.

— Что… ты мне дала, Баба Яга… — прошипела Клирия, едва сдерживаясь, чтоб не послать старую куда подальше.

— Сказала же, для ребёнка, — улыбнулась та коварно. — Жрать раньше надо было больше, чтоб сейчас не страдать. Но благодарна же будь, дура, сиськи больше станут, кормить будет чем ребёнка. А будут потом дети, и им будет что есть. Мне за эти снадобья девки души продать готовы, а тебе я бесплатно его сделала. Так что терпи, бестолочь, сейчас как отрастут, и дитя, и муж рады будут такому.

— Моему мужу и маленькие нравятся, — прошипела она в ответ.

— Все мужики так говорят, но на большие всё равно смотрят. А теперь рот закрыла и не мешай спать. И так из-за тебя бабка на твёрдой печке спит, неблагодарная, так ещё и ночью будишь.

Это был отличный дуэт.

Две женщины под одной крышей, которые практически ненавидели друг друга, но при этом им приходилось как-то уживаться. Чуть позже, когда к Клирии вернулась возможность полноценно двигаться, она с Бабой Ягой ещё долго пускала мысленные молнии друг в друга несмотря на то, что беспрекословно подчинялась хозяйке дома на курьих ножках.

Баба Яга же полагала своим долгом воспитывать из, как она считала, никуда не годной девки настоящую хозяйку, стараясь обучить всем премудростям домоводства. Словно вдохнула новой жизни и теперь без устали гоняла Клирию, заставляя делать всё так, как она сказала, потому что…

— Ты, безмозглая дрянь! Иль думаешь, что ребёнок это всё?! Кому нужна такая, что даже дом прибрать не может.

— Я ухаживала за Патриком, и он не жаловался, — недовольно поморщилась Клирия.

— Ну ещё бы! Когда у него и выбора-то не было, наверное! А теперь пошла посуду перемывать, бестолочь!

Возможно, Баба Яга делала это даже не из-за вредности или желания компостировать мозги Клирии, а просто потому, что чувствовала себя нужной и считала, что таким образом спасает глупую заблудшую душу. Чувствовала жизнь, чувствовала движение, видела, что её знания пригодятся будущему поколению, отчего старалась вталдычить их в голову несносной девчонке с упорством и рвением.

Возможно Баба Яга даже чувствовала себя нужной и полезной. Той, без кого не обойдутся, отчего наслаждалась возможностью учить, пыхтеть по хозяйству, возиться с ребёнком, поучать и ворчать при каждом удобном случае, иногда даря подзатыльники Клирии, на что та сверкала глазами, но неизменно отвечала:

— Я поняла, сейчас исправлю, но прошу прекратить трогать меня.

После этого она в одиннадцати из десяти случаев получала добавки.

Клирия же считала, что бабке место давно на кладбище, но молчала и училась, потому что, прожив на свете столько лет поняла, что никакие знания лишними не будут, особенно когда они касались ребёнка. К тому же Клирии нужно было место, где жить и где прятаться. Потому причин молчать и просто делать, что скажут, было больше, чем грохнуть старую.

Пока она в безопасности, пока ребёнок в безопасности… Она даже такую занозу, как Баба Яга сможет пережить.