Мир приключений, 1926 № 02

ШКАФ ДОКТОРА ГЛИ

Пока наш пароход стоял в Бриджтоуне, главном городе вест-индского острова Барбадос, некоторые из нас, пассажиров, наняли в гавани автомобили, чтобы в течение немногих часов стоянки, насколько возможно, осмотреть остров. Мы видели негритянские деревни и плантации сахарного тростника и снова сахарные плантации и негритянские деревни, пока не проголодались. Голод мы утолили в Крэн-отеле, со множеством прохладных веранд и чудным видом на море. Мы были расположены к новым впечатлениям и поэтому спросили себе жаркое из черепах, печеные плоды хлебного дерева и странный светло-зеленый напиток «свизль» — сладкий и холодный и чертовски крепкий.

Во время этого обеда в открытую из соседней комнаты дверь вошел и довольно быстрым шагом направился к нашему столу чернобородый мущина с красной розеткой в петличке легкого, тропического костюма. Он представился нам, как доктор Шарль Лакрети из Парижа и сознался, что слышал отрывки нашего разговора, быть может, слишком оживленного благодаря «свизлю». Правда ли, что мы вчера вечером пришли на пароходе в Бриджтоун и завтра вечером снова отправляемся в Европу кратчайшим путем? Я подтвердил, что из-за революции в Бразилии наш пароход изменил свой маршрут и совершенно неожиданно попал в Барбадос.

Доктор Лакрети с радостью услышал это известие: он думал, что ему придется провести на Барбадосе еще несколько дней, так как почтовый пароход в Англию отходил еще не так скоро. Ему же очень хотелось возможно скорее вернуться домой. Не найдется ли на нашем пароходе свободной каюты?

Я обещал поговорить с обер-стювартом и мне удалось пригодиться доктору: он получил приличную каюту. Хотя моя услуга была весьма незначительна, но доктор считал себя обязанным. Он пригласил меня на этот последний вечер в Барбадосе поужинать с ним в том же Крэн-отеле, где он жил. Мы сидели при закате солнца на балконе его комнаты. Я никогда не забуду фантастической красоты этого заката. Огненный океан под золотым небом. Но это не относится к моему рассказу. Короче говоря, я провел счастливейший час. Доктор был безукоризненно гостеприимный хозяин и добился, чтобы кушанья негритянской кухни были съедобны. На дессерт нам подали чудесные тропические фрукты: ананасы во льду, гуавы, плоды манго. К этому нам подали зеленоватый португальский колларес, — вино, которому я, вероятно, обязан переходом доктора Лакрети от любезности незнакомого человека к доверию друга и, наконец, следующим рассказом.

— Вы приехали в Барбадос в качестве туриста, — сказал мне доктор Лакрети, — я же при совершенно других условиях. Вы сказали мне, что ваша профессия — путешествовать, моя же профессия, к сожалению, требует сидячего образа жизни и крепко держит в лаборатории и клинике. Я — физиолог. Но, как и вы, я страстно люблю путешествовать и префект парижской полиции, — надо вам сказать, что я раза два оказывал услуги парижской полиции, когда мои познания соприкасались с вопросами судебной медицины, — так префект спросил меня без всяких объяснений, не хочу ли я проехаться в Вест-Индию.

— Дело касается раскрытия странного и таинственного факта, — сказал мне затем префект, — но тут нужен не сыщик, а врач с вашей специальностью. Вы, с вашим криминалистическим талантом, вашей энергией и страстью к путешествиям, как раз подходящий человек. Но вам не придется брать на себя роль сыщика, этот случай заинтересует вас, как физиолога. Я хочу вас сначала заинтересовать, а потом уж изложить вам сухие факты.

Он вынул из письменного стола бумагу и протянул ее мне.

— Читайте и разрешите мне пока закончить мои дела.

Бумага, которую он мне передал, была нечто в роде делового проспекта. Напечатан проспект был по английски, красивым шрифтом, на роскошной бумаге. Подождите, текст его списан в мою записную книжку и я прочту его, удобства ради, прямо оттуда. Послушайте, как это странно звучит:

Милостивый государь! Вы больны сахарной болезнью? Это, как вы знаете, не есть причина для отчаяния. От диабета больше не умирают, а впрыскивают себе ежедневно жидкость, инсулин, и живут, как будто бы в моче никогда и не было сахару. Это значит, что считают, что инсулин производит такое действие. Медицина еще не знает, как действует инсулин в дальнейшем. Через десять лет, говорим мы, инсулин будет окончательно испытан. Мы уже сегодня можем предвидеть, что к тому времени это новое лечение покажет себя, как верное средство против отвратительной болезни, от которой еще недавно умирали безчисленные люди. Невероятной кажется мысль, что еще год тому назад диабетики должны были умирать только потому, что им так исключительно посчастливилось не дожить до открытия инсулина. Так же сегодня еще умирают тысячи от рака, и все же есть вероятие, что мы через несколько лет найдем средство, излечивающее и эту болезнь. Разве наука не сумела почти совершенно покорить демона луэса[5]? При виде грандиозных успехов науки за последние годы, можно почти с уверенностью сказать, что мы стоим на пороге ряда великих медицинских и биологических открытий. Разве нам не известны попытки омоложения человека? Научно эта задача уже решена, не достаточно развита только необходимая в этом деле техника. В текущем столетии медицина уйдет так далеко, что сможет удлинить любую человеческую жизнь и, во всяком случае, избавить тело от ужаснейших страданий. Вечную жизнь и вечную молодость мы, конечно, не сможем дать чаловеку через десять лет, но вне сомнения, дадим долгую жизнь и долгую молодость.

Подумайте о диабетике, который умер в 1922 году. Что бы он дал за то, чтобы кто-нибудь сохранил его жизнь до 1924 года, когда наука достигла того, что излечивает самые трудные случаи диабета? Пока все серьезные болезни считались неизлечимыми, приходилось поневоле покоряться общей участи.

Но теперь? В 1924 году? Мы знаем, что рядом, на соседней улице, какой-нибудь гениальный врач производит опыты, удачные результаты которых могут нас спасти через три и, уже наверно, через десять лет. А мы должны, быть может, безсмысленно погибать от болезни, которая через несколько месяцев после нашей смерти окажется не опаснее насморка. Это возмутительно, безсмысленно…

В чем же задача? Сберечь себе какой бы то ни было ценой жизнь, пока наука не уйдет далеко вперед и не произойдет огромный переворот, начинающийся на наших глазах. Сохранить до тех пор свою жизнь во что бы то ни стало! Конечно, неприятно вечно беречь свое здоровье. Неужели жить, как больному, из боязни болезней?

Конечно, не каждый человек может уйти из круга повседневной жизни, покинуть свою семью или дело, чтобы улечься где-нибудь в углу и проспать до тех лучших времен, когда бодрствующих и живущих будет окружать меньше опасностей. Но есть люди совершенно свободные и независимые. Разве не должен был бы такой человек сберечь остаток своей жизни для более благоприятных времен? Заснуть без сновидений до тех пор? Так сказать —

хорошо защищеннном против всяких повреждений, с гарантией вернуться потом снова в жизнь?

Почему бы не мог существовать такой шкаф для людей? Разве не может современная физиология и биология найти средство продержать человека годы в глубоком сне, во время которого тело не изнашивается и не развиваются болезни? Ведь омолаживают же стариков и делают из куриц петухов. Разве мы уж так сильно удивимся, если услышим, что какой-нибудь врач окончательно разрешил этот вопрос, что существует санатория, где можно проспать десять лет, чтобы проснуться в более гигиенические годы не старше на десять лет, чем сегодня, но с органами, отдохнувшими за это время под наблюдением опытных врачей.

Санатория доктора Гли в здоровой местности, на прекраснейшем острове Антиллов, принимает небольшое число пациентов, которые, после подробного научного исследования доктором Гли, пожелают быть усыпленными.

Доктор Самуель Уошберн Гли, дипломированный Кингстонским университетом на Ямайке, уже много лет успешно применяет метод Гли.

В санатории имеются пациенты, уже несколько лет мирно спящие и находящиеся в отличном здоровье. Переход от этого сна к полной жизни по методу Гли совершенно безопасен. Доктор С. У. Гли находится в настоящее время в Европе и готов дать желаемые сведения всем, лично интересующимся санаторией.

— Префект полиции, — продолжал доктор Лакрети, пряча свою записную книжку, — украдкой поглядывал на меня и не мог дождаться, пока я прочитаю этот удивительный проспект. Я молча отдал ему бумагу.

— Ну, что же вы скажете по этому поводу? — спросил он нетерпеливо.

— Как человек, изучающий биологию и физиологию, — ответил я, — я считаю, что в наши дни все возможно. Конечно, мой коллега с антильских островов действует немножко крикливо для медицинского гения. Но Антильские острова ведь находятся вблизи Америки, не правда ли?

Префект слегка улыбнулся.

— Я вижу, что высокая наука снисходит до смелой гипотезы. У нас, обыкновенных смертных, меньше фантазии, чем у господ физиологов. Быть может, и окажется, что этот доктор Гли открыл новое мировое чудо науки. Пока же он задал своим проспектом загадку полиции трех стран. Послушайте, доктор, этот проспект у меня из квартиры Сегонзака. Вы знаете Сегонзака? Он безследно пропал из Франции несколько месяцев тому назад. Он запер свою холостую квартиру в Париже и переслал ключ нотариусу, который управляет всем его имуществом. Его двоюродный брат, Барневиль Сегонзак, считающийся его законным наследником, объявил, что Сегонзак исчез. Мы открыли его квартиру. В письменном столе мы нашли проспект доктора Гли. Мы запросили пароходные общества, сообщающиеся с Вест-Индией, и стюарт одного из них узнал портрет Сегонзака. Он отправился в Тринидад под вымышленным именем. Никто не мог помешать Сегонзаку отправиться на сохранение в шкаф какого-то кудесника. Это было его право. Но я отлично понимал интерес, выраженный родственниками: у Сегонзака было немалое имущество. Но полиции не было больше дела до этого. Я это и написал Лефевру. Лефевр — мой друг, начальник женевской полиции. Он запросил меня по поводу дела Капинского. Та же самая история: Станислав Капинский неожиданно уехал в Вест-Индию, увозя почти все свои деньги. Он оставил жене, которую ненавидит, жалкую сумму денег и проспект доктора Г ли. Надо сказать, что Сегонзак и Капинский — старые знакомые. Быть может они вместе и отправились в санаторию.

Префект сделал паузу.

— Теперь третий случай, имевший место в Лондоне. Это — сэр Джон Никольс, богатый вдовец. Его единственный родственник и наследник, Том Никольс, хорошо известен лондонской полиции, как подающий большие надежды молодой негодяй. Сэр Джон исчез безследно после страшнейшей ссоры с племянником. Слышали, как племянник угрожал сэру Джону и, судя по его прежней жизни, имеют основание подозревать, что он погубил старика. Тайно стали вести следствие. Но толку нет никакого: дядя при свидетелях рассказывал племяннику о своем безумном намерении поехать в Вест-Индию, чтобы заснуть на десять лет. Он говорил, что это для того, чтобы пережить племянника. Больше того: черный, как уголь, негр в черепаховых очках, — этот самый доктор Гли, — сам приехал за сэром Никольсом, чтобы отвести его в санаторию. Добрый дядюшка пригласил племянника и негра на завтрак и негр передал молодому человеку свой проспект. Отсюда весь скандал! Юноша перебил во мгновение ока всю посуду на столе. Прислуживавший лакей рассказал потом полиции всю эту сцену.

Лондонская полиция не могла предпринять никаких шагов и оставила племянника на свободе, но под секретным наблюдением. Эта история со шкафом доктора Гли казалась слишком безумной лишенным фантазии британцам. Не все относятся к ней с таким хладнокровием, как вы, мой милый доктор.

Префект парижской полиции сказал это со слегка насмешливой улыбкой, но сейчас же принял серьезный, почти торжественный тон.

— Довольно предисловий, доктор. Со вчерашнего дня в одном из парижских госпиталей лежит этот негр, Самуель Уошберн Гли. У него опасное повреждение черепа и он в бессознательном состоянии.

Я вскочил. Оборот дела был слишком неожиданен.

— Несчастный случай?

— Нет, покушение на убийство, — ответил префект, нервно барабаня пальцами по своим бумагам. Ночное нападение в корридоре отеля. Убийца был глуп, не знал, что находится под постоянным наблюдением полиции. Сыщик, к сожалению, опоздал, и не мог помешать нападению. Он поплотится за это своим местом. Он зашел слишком далеко: хотел посмотреть, что сделает его клиент. А в самый решительный момент споткнулся о пару сапог, стоявших перед дверью одного из номеров. Он не успел спасти череп бедного негра и только схватил убийцу. Это — Том Никольс, племянник сэра Джона.

— Вот так история! — вырвалось у меня.

— Негр лежит без сознания, — продолжал префект. — Лечащий его врач сомневается в его выздоровлении. Во всяком случае, пройдут недели и месяцы, пока его мозг снова будет служить ему. Другой череп, а не негритянский, превратился бы в кашу от такого удара. Если негр останется в живых, он может считать себя счастливым.

— Но в чем же дело?

— Убийца сначала так пробовал объяснить эту историю, — продолжал префект, — что он, заботливый племянник, потребовал от шарлатана, при случайной встрече в Отель де Норманди, объяснений. Оба, действительно, имели непродолжительный, но горячий разговор в баре отеля. Потом черный доктор ушел к себе спать по совершенно темному и полному закоулков корридору. Вы знаете, каковы эти парижские отели второго сорта!

Юноша великолепно обдумал свое оправдание. Убийство должно было быть ударом в состоянии аффекта, в справедливом возмущении обманщиком, неизвестно куда заманившим слабоумного старика. Во всем этом построении была только одна ошибка. Великолепный юноша, Том Никольс, не знал после своего ареста, что человек, споткнувшийся о пару сапог и неожиданно схвативший его за шиворот, был английский сыщик, шаг за шагом следивший за ним и слышавший его разговор с доктором в баре. А суть этого разговора была в следующем: Том Никольс сказал негру:

— Кто охраняет ваш проклятый шкаф, когда вы, проклятый негр, шатаетесь в Европе? Есть ли у вас, по крайней мере, ассистент?

На это черный доктор ответил совершенно спокойно, улыбаясь за своими большими черепаховыми очками:

— Да, у него два ассистента и они знают, как надо кормить от времени до времени погруженных в нечто вроде летаргического сна пациентов. Необходимые впрыскивания пациентам каждую четверть года может пока еще делать только он, доктор Гли, изобретатель этого способа. Разбудить пациентов может также только он, хотя ассистенты уже учатся и постепенно постигнут эти способы… А пока — спокойной ночи.

Он вышел; молодой человек пошел, крадучись, за ним, а конец вам известен.

— Так значит…

— Подождите! Дайте мне докончить. Убийца — тип человека: сначала молодец, потом трус. Он сознается во всем после очной ставки с сыщиком. Он получил в Лондоне письмо от доктора Гли. Негр пишет ему, что приехал в Европу, чтобы лично дать объяснения о своей системе одному господину, интересующемуся его санаторией и желающему поместиться в ней. Доктор думает очень скоро вернуться в Вест-Индию, так как его милые пациенты в нем нуждаются. Он хочет воспользоваться случаем и сообщить мистеру Никольсу об отличном состоянии здоровья его дядюшки. Он спит, как крот, и проснется через десять лет помолодевшим и освеженным. Он передал ему, доктору Гли, перед последним впрыскиванием письмо для племянника. Письмо прилагается. Но Том Никольс говорит, что со злости разорвал письмо дяди и его в деле не имеется, Содержание его, приблизительно, следующее:

— Доктор Гли гарантирует мне десять лет сна. До тех пор тебя, вероятно, повесят или ты сойдешь съума. Вся твоя надежда на то, что доктора Гли хватит удар. Моли об этом дьявола! Чернокожие ассистенты доктора Гли, кажется, еще не умеют как следует делать впрыскиваний. Вообще, все это, конечно, риск, но доктор Гли — смелый негр и я не боюсь рисковать, когда думаю о том, что буду таким образом долго пользоваться любовью моего племянника.

Хороши были взаимоотношения в семье Никольс! Это какое-то дьявольское письмо, но все равно! Слабоумный юноша был до потери сознания обозлен нежным дядюшкой. Он сознался, что ему уже в Лондоне, — письмо Гли было послано из Парижа со штемпелем «Отель де Норманди» — пришла мысль поехать в Париж и убить негра, чтобы никто не мог уже разбудить дядю. Надо было видеть этого юношу во время его признаний: хорошенький, почти красивый молодой человек, лишенное подбородка невинное лицо того типа, который так хорошо знаком полиции. Он говорил на великолепном французском языке с необычайной для англичанина и апаша вежливостью. Следователь был просто поражен.

— Это же понятно, мосье, — говорил юноша, — если негр отправится на тот свет, его ассистенты ничего не смогут сделать, понимаете? Я хотел сам поехать в Вест-Индию и отыскать остров, где находится этот забавный шкаф. Я, конечно, подозреваю, что старый кровопийца — мой дядюшка, — давно уже на том ответе. Этот десятилетний сон, конечно, глупая выдумка, которой старик не мог верить. Он никогда не был глуп. Я думаю, что он просто хотел покончить с собой каким-нибудь странным способом. Это все результаты проклятого сплина[6]. Но ему, в то же время, хотелось лишить меня наследства. Это, конечно, были все только мои догадки и поэтому я на всякий случай хотел помешать доктору разбудить старика…

— Вот случай, — сказал префект, — которым я и хочу вас затруднить. Вы понимаете положение дела. Для нас, конечно, история с санаторией доктора Гли звучит не очень правдоподобно. Но все же, быть может, сейчас в санатории на острове Барбадосе спят искусственным сном Сегонзак, Капинский и Никольс. Ведь они никогда не проснутся, если не сделать во время впрыскивания. Для меня самое невероятное в этой истории — это незнание ассистентами тайны доктора Гли. Кто захотел бы при таких условиях сохраняться в шкафу доктора? Но с другой стороны, три известные нам пациента доктора такие оригиналы и каждый из них думает только о том, как бы наделать родственникам неприятностей. Сэр Никольс — своему племяннику, Капинский — жене, а Сегонзак — Барневилю и всей младшей линии в семье. Быть может, Барневиль тоже не прочь был бы унаследовать своему двоюродному брату, но пока он ведет себя благородно. Узнав всю эту историю, он обратился ко мне с просьбой отправить в Вест-Индию экспедицию, сыщика и доктора, который мог бы спасти пациентов доктора Гли. Я назвал ему вас, как единственного подходящего для нас человека, и теперь от имени Барневиля прошу вас отправиться первым пароходом на Барбадос и самому назначить себе гонорар. Да, Барбадос, доктор. В проспекте доктора Гли нет названия острова, но, по найденным у него бумагам, видно, что он живет на Барбадосе. Значит, там же надо искать и его пресловутый шкаф. Что вы на это скажете, доктор? Желаете ли посетить остров Барбадос?

Доктор Лакрети помолчал минуту, покачиваясь в кресле. Потом тихонько засмеялся.

— А в результате я имею честь угощать вас в Крэн-отеле плохим ужином и бутылкой колларес.

— Вы, конечно, сейчас же отправились в путь? — спросил я.

— Довольно скоро. Но я поехал только со вторым пароходом, так как все ждал, что доктор Гли придет в себя и даст мне кое-какие пояснения. Но он лежал в больнице без сознания. Его пациенты не могли бы лежать тише. Я махнул на него рукой через несколько дней и отправился на Барбадос.

— И?… — спросил я с лихорадочным любопытством.

— И…. — сказал Лакрети, — извините!

Вошел старый седой мулат, прислуживавший нам у стола, и сказал доктору что-то на ухо. Тот взглянул на меня со слегка насмешливой улыбкой. — Вы должны меня извинить, — сказал он, — у нас будет на пароходе много времени говорить об этой истории, если она вам еще не надоела. Сейчас меня ждут на нижней веранде мои местные друзья для прощальной партии в бридж. Простите меня. Но я никак не мог им отказать, хоть у меня сейчас и такой почтенный гость. Знаете что? пойдемте со мной!

Он встал. Я был страшно разсержен. Я больше всего не люблю таинственности. Вдруг оборвать рассказ на самом интересном месте — было пошлым приемом. Я видел по его лицу, что он смеялся надо мной. Не успели мы еще спуститься по лестнице на веранду, как мне пришла в голову мысль. Я нетерпеливо дернул за ручку двери. Доктор легко положил мне свою руку на плечо. Палец правой руки он приложил к сомкнутым губам.

На веранде стоял стол со всеми приспособлениями для бриджа. За столом сидело трое мужчин: один седой, один брюнет с крашенными волосами и один рыжеволосый. Доктор Лакрети церемонно представил меня каждому из них:

— Мосье Сегонзак.

— Херр Капинский.

— Сэр Джон Никольс.

Потом доктор, посмеиваясь, сел к столу и начался самый длинный в мире робер. Я никогда еще не видел таких неприятных партнеров, как эти три ворчливых господина. Вся суть их игры была точно в озлоблении против партнера. Лакрети относился с ангельским терпением к их ссорам. У него была своя цель, занимавшая его. Он поглядывал на меня по временам, а я сидел, как мученик, страдая от любопытства.

Но в этот вечер я не узнал больше ни словечка. Доктор Лакрети смилостивился надо мной уже только на пароходе и досказал мне эту историю на палубе, в тихую ночь, под сверкающими тропическими звездами.

Коротко говоря: он сейчас же отыскал трех стариков на острове Барбадосе — они жили недалеко от Крэн-отеля в Соверсет-Хаузе, поместье сэра Никольса. Это была не санатория и не шкаф, а хорошенькая вилла. Никольс купил ее, чтобы спастись от английского климата. И тут ему пришла в голову мысль сыграть шутку с бездельником-племянником. Он пригласил к себе Сегонзака и Капинского. Все трое вечно ссорились, но все же были связаны какой-то дружбой.

— То, что сэр Никольс проделал с племянником, — сказал Лакрети, — конечно, непростительная шутка. Можно сказать, что он почти сознательно вызвал покушение на Гли. Вникните хорошенько: три приятеля выдумали всю эту историю со шкафом и отпечатали проспекты, чтобы мистифицировать своих родных. Доктор Гли? Он совсем не доктор, а юрист, заведующий делами сэра Никольса. Тот уверяет, что послал его в Европу по делу об импорте сахара. Но Никольс — злой старик и не хотел пропустить случая разозлить племянника. Бедный Гли, между прочим, поправляется. Племянник уже в тюрьме.

— Доктор, — сказал я, — неужели вы думаете, что я верю хоть одному слову из вашего рассказа?

Доктор Лакрети взглянул на меня со странной улыбкой.

— Вы совершенно правы! Я рассказываю эту версию истории Гли, чтобы лучше скрыть, что я проник в его тайну, — я хочу сказать, что я исследовал его метод, — и возвращаюсь домой, чтобы там устроить такую же санаторию. Скажите, положа руку на сердце: неужели вам не хотелось бы довериться мне, чтобы отдохнуть и проснуться помолодевшим лет через десять, когда человеческая жизнь будет протекать в лучших гигиенических условиях? Уснуть в шкафу доктора Лакрети?